Здравствуй, родная Кубань!

Части 9-го стрелкового вступили на кубанскую землю. Здравствуй, родная Кубань! Как истерзали тебя фашисты!..

Когда мы вошли в 3-е отделение совхоза «Газыри», жители радостно нас встретили, но предупредили, что западнее они видели танки противника, спрятанные в лесопосадках, и что в стогах соломы укрывается вражеская пехота.

Передовой отряд под командованием майора Меркулова двинулся вперед. Вдруг в воздухе появились «юнкерсы». Они стали бомбить колонну, правда, не причинив ей никакого вреда. Тут же из-за посадки выдвинулось больше десятка танков, показались автоматчики. Расчеты [37] орудий сразу же открыли огонь по танкам. 5 машин было подбито, остальные повернули вспять.

Командир минометного взвода 43-й бригады Малышев и политработник лейтенант Никонов увидели, что фашисты бросили один исправный танк. Они подползли к нему и, развернув башню, стали бить из пушки по отходящему противнику. Тесня фашистов, наши батальоны продвигались к 1-му и 2-му отделениям совхоза «Газыри» и к исходу дня овладели ими, а затем вышли к станине Кочубеевская.

В бою за станицу батарея семидесятишестимиллиметровых пушек под командованием старшего лейтенанта Шульги героически дралась с наседающими на нее танками. Батарейцы подбили 6 машин, а затем им пришлось перейти в рукопашную схватку с наседающей вражеской пехотой. Бился до последнего дыхания и старший лейтенант Шульга, но фашистская пуля сразила мужественного командира.

...Ведя непрерывные бои, войска корпуса вышли на бескрайние степные просторы Кубани. Встала задача овладеть станицами Переяславская, Брюховецкая, Ново-Джерелиевская, а далее, наступая в направлении Азовского побережья, очистить от противника плавни от Каневской до Бейсугского лимана.

В это время командиром корпуса вместо Замерцева был назначен полковник Михаил Константинович Зубков.

В тяжелых условиях боя в плавнях части 10 февраля освободили станицы Переяславская и Брюховецкая, а через четыре дня вышли к Ангелиновской. Этот рубеж обороняли румынские части, усиленные танками, многочисленной артиллерией и шестиствольными минометами.

Бой за станицу Ангелиновская был ожесточенным. Все подступы к ней были заминированы. Противник вел сильный заградительный огонь из всех видов оружия, особенно из шестиствольных минометов. Мины, которыми [38] они стреляли, мы называли психическими, потому что они при полете издавали жуткий воющий звук.

Перед боем политотдельцев собрал начальник политотдела корпуса подполковник В. Н. Дукельский. Ознакомив с боевым приказом, он направил их в подразделения, чтобы разъяснить задачу партийно-политическому аппарату, коммунистам и комсомольцам и во время наступления быть в батальонах и вместе с ними идти в бой.

Я попала во 2-й батальон 43-й отдельной стрелковой бригады вместе с секретарем парткомиссии бригады майором Михайловым.

Перед наступлением мы провели с бойцами беседы, рассказали о противостоящем противнике, о трудностях, которые придется преодолеть в ходе боя, и стали ждать сигнала атаки.

— Ну, капитан, держись! Этот бой будет не из легких, — сказал майор Михайлов.

Положение действительно было тяжелым. Из-за отставания тылов у нас было мало снарядов. А тут еще погода... После холодов внезапно потеплело, начались дожди. Земля раскисла, глина прилипала к ногам. А ведь по ней нужно было не только ходить, нужно было в ней укрыться, лежать в этом месиве.

Противник, видимо предугадав нашу подготовку к наступлению, первым атаковал нас силами до полка пехоты при поддержке 25 танков.

Натиск был настолько сильным, что наши подразделения уступили свои позиции, но, отойдя, все-таки закрепились и в течение всего дня стойко отражали вражеские атаки. Только с наступлением темноты немцы прекратили попытки взломать нашу оборону.

На рассвете 16 февраля мы атаковали гитлеровцев, упредив их. Завязался жестокий бой. Фашисты были выбиты из Ангелиновской, но вскоре снова пошли в контратаку и, бросив против наших подразделений уже 40 танков и полк пехоты, снова захватили станицу. В течение [39] следующего дня наши воины отразили 14 атак противника. С переменным успехом бой длился трое суток, и только 20 февраля станицы Ново-Николаевская и Ангелиновская были окончательно очищены от оккупантов. Под Ангелиновской отличился помощник начальника политотдела корпуса по комсомолу капитан Джиоев. Когда при отражении вражеской контратаки был выведен из строя пулеметчик, офицер заменил его и метким огнем уничтожил десятки гитлеровцев. Контратака врага захлебнулась. За проявленное мужество Джиоев был награжден медалью «За отвагу». Он был первым работником политотдела корпуса, удостоенным боевой награды.

* * *

...Март на исходе. Днем курится земля, припекает солнце, но ночи по-прежнему холодные, земля и вода покрываются тонким льдом. В одну из таких ночей, уставшие и по пояс промокшие, мы с инструктором политотдела 256-й бригады капитаном Василием Коваленко вернулись с переднего края, чтобы немного обсушиться и, если удастся, поспать. Но обстановка сложилась так, что просушить одежду было негде. Подняв воротник шинели и подложив под голову планшет, я легла на лежанку и задремала.

Вдруг послышался громкий стук, и в комнату стремительно вошли начальник политотдела корпуса подполковник Дукельский и начальник политотдела бригады подполковник Дробышев. Мы вскочили со своих мест.

— Только что закончилось заседание Военного совета армии, — сказал Дукельский. — Нашему корпусу поставлена задача отвлечь на себя часть вражеских войск, ведущих бой с нашим соседом — 10-м корпусом, — и сбить противника с занимаемых рубежей. Вы должны отправиться в батальоны, ознакомить бойцов и командиров с предстоящей задачей, самим следует остаться в подразделениях и идти с ними в бой... [40]

Мы с Коваленко направлялись в 256-ю бригаду. Вышли в полночь. Темно — хоть глаз выколи. К рассвету прибыли на наблюдательный пункт бригады. Там нас предупредили, что по пути в батальоны надо быть осторожными: фашистские снайперы простреливают пространство и уже ранили несколько человек.

Пригнувшись и прижимаясь поближе к камышам, я как можно быстрее старалась преодолеть злополучную полосу. Вдруг рядом сухо стукнула о стебель камыша пуля, будто ножом срезав его метелку. Пришлось затаиться и, выждав минуту, снова двинуться вперед. Снова щелчок, еще один... Пронесло, как говорится. Батальон, куда я добралась, залегал перед небольшой высоткой, на которой закрепился противник. Ничейной зоной была неглубокая балка. Подразделению было приказано сбить гитлеровцев с позиций и отбросить их на реку, которая протекала за станицей Казачий Ерик.

Мы с заместителем командира роты по политчасти лейтенантом Н. Назаровым отправились к бойцам.

— Перед нами небольшое озеро. Его придется с ходу проскочить, — объяснял замполит, — а затем сосредоточиться в густых камышах. Как только будет дан сигнал, перейдем в атаку. Жаль, мало у нас людей...

Лица красноармейцев казались измученными, осунувшимися и суровыми.

— Долго мы еще будем стоять на этом проклятом месте? — ворчливо спросил кто-то. — Ведь здесь ни окопаться как следует нельзя, ни лечь. Всюду вода...

— Ждать, товарищи, осталось недолго, — сказал Назаров. — Скоро двинемся вперед, и наше положение изменится, выберемся из камышей. Но нас в роте мало, придется сражаться каждому за двоих, а коммунистам и комсомольцам, как всегда, быть только впереди...

Потянулись томительные минуты ожидания. Было туманно, сыро, моросил мелкий нудный дождь. Падая на землю, капли тотчас замерзали, образуя наледь. [41]

Моя плащ-палатка, накинутая на шинель, вконец обледенела, топорщилась и хрустела от малейшего движения. Лежишь и не шевелишься, а в голове методично постукивает — сейчас вперед...

И вот ударили, разорвав оцепенение, наши пушки. Резко, хлестко. В небо взлетела ракета. На мгновение наступила напряженная тишина, и вдруг донеслось:

— Вперед!

Вскочив, мы все устремились к озеру. Покрытое тонкой пленкой льда, оно оказалось совсем неглубоким — можно было бежать по нему, как по луже. Противник, заметив наше движение, открыл огонь из минометов и крупнокалиберных пулеметов. Вижу, как упал один, другой, третий боец... Но наступательный порыв людей не снижается, гулко шлепаются в воду мины, выплескивая вокруг грязную воду. Бежавший рядом со мной лейтенант Назаров вдруг вроде бы споткнулся и неловко повалился на бок. Я бросилась к нему, подбежали бойцы, стали тащить его, чтобы сделать перевязку, но замполит был уже мертв: разрывная пуля попала ему в живот.

Мы снова побежали вперед. Вот уже скоро и берег озера. Что-то чиркнуло по моей плащ-палатке.

— Товарищ капитан! У вас от плеча к плечу пулен разрезана плащ-палатка! — крикнул кто-то рядом.

Но смотреть некогда — шквал пулеметного огня заставляет нас залечь.

Два часа не давал нам противник поднять головы, поливая озеро свинцом. Вода тем временем начала вокруг нас замерзать. И тут по цепи передали, что выбыл из строя командир роты: тяжело ранен.

Начало темнеть. Противник, решив, видимо, что наша атака не возобновится, ослабил огонь. А потом вообще наступила гнетущая тишина.

Тревожит беспокойная мысль: задача не выполнена. А я осталась старшей по званию в роте. Надо действовать. [42] Я встала и, подняв над головой автомат, крикнула, не узнав своего голоса:

— Товарищи бойцы! Командир тяжело ранен, замполит погиб!.. Отомстим за них! Вперед, за Родину!

Красноармейцы, мокрые, голодные, пошли в атаку. Фашисты не ожидали такого стремительного натиска. Огонь их стал беспорядочным. А мы уже пробирались по балке, стремясь зайти гитлеровцам в тыл. Рядом двигались соседние роты, ведя по противнику огонь.

Наша рота уже дралась за высоту, кое-где бойцы вступили с немцами в рукопашную схватку. Те дрогнули и стали отходить. Вскоре высота была полностью в наших руках.

Я зашла в разбитый сарай. Напряжение боя спало, и тут же стал ощутимее холод, тем более что через все пробоины и щели в сарае дул сырой ночной ветер.

Вдруг слышу: меня кто-то зовет. Я откликнулась. Подошедший вплотную боец назвался связным батальона и передал, что меня вызывают в политотдел корпуса.

К шести утра я добралась в политотдел. Собралась было доложить начальству о выполнении задания, но сказали, чтобы я шла отдыхать.

Приветливая хозяйка дома уже растопила печь. Вскоре я с удовольствием умылась, переодевшись, забралась на печь и сразу погрузилась в глубокий сон. Разбудил меня громкий голос секретаря политотдела капитана Семена Зингаренко:

— Никулина, вставай, тебя вызывает к телефону начальник политотдела армии полковник Поморцев!

Я открыла глаза, но не поняла спросонья, где я и что говорит мне капитан. Перевернувшись на другой бок, я снова стала засыпать, но Зингаренко стал меня тормошить.

Подняла голову и увидела на столе снятую с аппарата телефонную трубку. Слезла с печки, подошла к телефону:

— Капитан Никулина слушает... [43]

— Товарищ Никулина, — загремел в трубке голос Владимира Евграфовича Поморцева, — сейчас закончилось заседание Военного совета армии. Мы поддержали представление командования бригады и корпуса к награждению вас за отличие в бою орденом Отечественной войны I степени. От души поздравляю вас...

Все смотрят на меня. Я от неожиданности до того растерялась, что слова не могла произнести. Полковник Поморцев спросил, слышу ли я и поняла ли, что он сказал.

— Да... Спасибо, товарищ полковник...

Политотдельцы стали меня поздравлять, а майор М. А. Кульнев, заместитель начальника политотдела, улыбнувшись, заметил:

— Женщина всегда остается женщиной. Кто же говорит за орден спасибо? Надо говорить «Служу Советскому Союзу!».

— И по телефону? — недоуменно спросила я.

— А то как же! — дружно засмеялись боевые товарищи.

Веселый, славный народ — политотдельцы. Самый молодой среди нас капитан Джиоев, осетин по национальности, первым среди нас, как я уже говорила, награжден медалью. Заместителю начальника политотдела майору М. А. Кульневу в ту весну тоже было немногим больше двадцати. Войну он встретил в бригаде морской пехоты, а к нам прибыл из госпиталя, где залечивал раны, полученные в Сальских степях. Мы многому научились у этого сухопутного моряка, смелого политработника. Прежде всего — ни при каких обстоятельствах не терять бодрости духа, самообладания. А вот секретарь политотдела корпуса капитан Семен Зингаренко — прямая противоположность Кульневу. Худощавый, немногословный, даже, можно сказать, замкнутый. Наш Семен всегда занят: то спешит послать информацию в политотдел армии, то получает довольствие на всех политотдельцев, то добывает [44] фураж для лошадей. Обычно скупой на похвалу, сегодня Зингаренко негромко сказал:

— По-хорошему завидую вам. Теперь вы второй наш политотделец, удостоенный боевой награды.

...На следующий день вечером в политотделе армии вручались награды большой группе бойцов, командиров и политработников армии. Пришли недавно назначенный командармом генерал-майор В. В. Глаголев и член Военного совета армии полковник В. Н. Емельянов. Василий Васильевич Глаголев, вручая мне орден, весело сказал:

— От всего сердца поздравляю вас, землячка, с наградой! — Заметив мое удивление таким обращением, он спросил: — А вы меня разве не помните? До войны я командовал дивизией, что была в Новороссийске, и мы часто встречались на бюро крайкома партии.

И сразу вспомнился этот стройный, подтянутый генерал...

Возвращалась к себе в политотдел не только с орденом, но и с горсточкой обыкновенной соли, которую дал мне начальник штаба корпуса полковник Стремяков. То-то обрадуются наши политотдельцы! Хоть понемногу, да достанется и им, не видевшим соли более месяца.

Было около полуночи, когда я зашла к подполковнику В. Н. Дукельскому. Поздравив меня и поблагодарив за гостинец — несколько крупинок соли, — начальник политотдела сказал:

— А я приберег еще одну для вас радость, — и протянул мне конверт. — Вот письмо от вашей семьи.

Да, это была необыкновенная радость. Первое письмо после освобождения моих родных из оккупации.

Вернувшись к себе, принялась читать письмо. Сестры писали, что все они в полном благополучии, а вот сына моего с ними нет и они о нем ничего не знают с тех пор, как фашистский десант высадился с воздуха в Пятигорске и Володя убежал в сторону Нальчика... [45]

Я достала из планшета фотографии дочери и сына, долго смотрела на них, но слезы все застилали, и до самого рассвета мне так и не удалось сомкнуть глаз.