Боевое крещение
Промелькнул декабрь, заполненный подготовкой к прорыву обороны противника, который был назначен на 8.01» 1 января 1943 года. Я по-прежнему находилась в 256-й бригаде. Побывав во всех ее подразделениях, накануне наступления вновь попала во второй батальон, а оттуда в пулеметную роту лейтенанта А. Поволокина. Беседовала с коммунистами и комсомольцами, со всеми бойцами.
Лейтенант Поволокин проверял, все ли подготовлено к наступлению, достаточно ли боеприпасов.
До наступления оставались считанные часы. Вечером командир роты вызвал к себе санинструктора, высокую молодую девушку.
— Дуся, пожалуйста, накорми капитана Никулину и вообще возьми над ней шефство, — сказал он{3}.
— Есть! — отчеканила Дуся.
Она оказалась словоохотливой, доброй, и я с нею сразу почувствовала себя как со старой знакомой. На душе у меня стало легче: Дуся уже участвовала во многих [29] боях, была, как говорится, обстрелянным бойцом, и ее спокойствие и уверенность передавались мне.
— Товарищ капитан, давайте что-нибудь придумаем, чтобы не замерзнуть, — сказала она. — Шинель у меня солдатская, если я расстегну хлястик, она укроет нас двоих, а вашу мы постелим вниз...
Но не успели мы как следует устроиться, как тишину разорвали выстрелы. Фашисты начали бить по нашим позициям из всех видов стрелкового оружия. Небо расчертили тысячи трассирующих пуль. Я видела такое впервые, и поэтому казалось, что весь этот огневой град летит прямо на нас.
— Что это такое? — спросила я шепотом Дусю.
— Давайте побыстрее одеваться, — спокойно проговорила она, — зашевелились немцы...
Выбравшись из окопа, мы поспешили к командиру роты. Но и тот толком не знал, в чем дело.
Стрельба так же внезапно прекратилась, как и началась. Как потом выяснилось, это гитлеровцы устроили. что-то вроде новогоднего салюта. Мы немного выждали, вернулись в окоп и снова улеглись. Но сон уже не шел. Удивительное это состояние: вроде бы дремлешь, а мозг работает, работает. Вспоминаются предвоенные годы, вся прожитая жизнь. Но мысли в первую очередь возвращались к детям. Где они, что с ними?
К утру стало совсем холодно. Мы с Дусей надели шипели, тесно прижались друг к другу. Спасение от стужи пришло с походной кухней. Мы торопясь поели горячего супа, выпили чаю: вот-вот должен был прозвучать сигнал к атаке.
И ровно в 8.00, едва забрезжил рассвет, началась артиллерийская подготовка.
Дым, как туман, застлал небо и землю. Мы прижимались к земле, с замиранием сердца ждали сигнала. И вот в небо взвилась ракета. Лейтенант Поволокин вскочил, вскинул вверх руку с зажатым в ней пистолетом и, как [30] мне показалось, немного срывающимся голосом закричал:
— Рота, вперед! За Родину!
И красноармейцы бросились в атаку. Они бежали вперед, не замечая, казалось, ни губительного вражеского огня, ни разрывов мин и снарядов, ни воронок под ногами, и скоро ворвались в первую траншею противника. Гитлеровцы не выдержали внезапного удара, и часть немецких солдат в панике побежала в свой тыл. А еще через несколько минут я увидела несколько групп фашистов, которые с поднятыми руками шли в нашу сторону.
На других участках подразделения тоже уверенно продвигались вперед. Так начался прорыв обороны противника на моздокском направлении.
Наше наступление было связано с большими трудностями. Отступая, враг оставлял довольно мощные заслоны, бил из многоствольных минометов, которые причиняли нам немало неприятностей. В роте лейтенанта Поволокина было выведено из строя несколько пулеметов.
Из-за отставания тылов уже сутки бойцы не получали горячей пищи, и никто толком не знал, где находятся злополучные кухни.
На второй день наступления несколько фашистских подразделений при поддержке танков начали отчаянную контратаку. Воины 250-й бригады уверенно отразили ее, подбили 5 танков и почти полностью уничтожили живую силу противника.
...Погода менялась, как в калейдоскопе. Пошел теплый дождь, продолжавшийся два дня кряду. Местность превращалась в сплошную топь. Это серьезно осложняло продвижение вперед.
С трудом наши подразделения вышли в район поселка Лепилино, где было одно из отделений совхоза «Балтрабочий». Противник сопротивлялся вяло, изредка постреливал из минометов и пулеметов, а потом и вовсе замолчал. [31]
Я оставалась в роте лейтенанта Поволокина. Воины окопались и ждали очередной команды. К вечеру мелкий моросящий дождь прекратился, и стало подмораживать.
Ночь прошла спокойно, даже без перестрелок, а утром вновь разгорелся бой.
Когда главные силы 256-й отдельной стрелковой бригады вышли на проселочную дорогу Лепилино — Губисаков, из-за высотки со стороны Лепилина внезапно выскочила группа танков и бронетранспортеров противника с пехотой на броне. Автоматчики спешились, быстро развернулись в цепь и под прикрытием танков атаковали наши батальоны.
Приняв боевой порядок, подразделения пошли в контратаку. Разгорелся ожесточенный встречный бой. Подбив 7 танков, воины начали преследовать отходящую вражескую пехоту, продвигаясь к Лепилину.
На поле боя кроме подбитых танков остались 3 полевых орудия, 6 станковых пулеметов и более 150 убитых солдат и офицеров противника.
Рота, с которой я продвигалась, вскоре вступила в Лепилино. В поселке не видно ни души. Неожиданно нас настигла колонна наших танков. Командир, какой-то капитан, высунувшись из люка, спросил у лейтенанта Поволокина, какое подразделение он возглавляет. Получив ответ, танкист крикнул:
— Сажай своих орлов на броню! Так приказал комбриг! Нужно прорваться в центральную усадьбу совхоза и отрезать отход группе противника правее Лепилина! Командуй живее!
Бойцы стремглав вскочили на танки, машины рванулись вперед с такой скоростью, что из-под гусениц во все стороны летела черно-зеленая грязь да ветер свистел в ушах.
Вскоре десант был уже в центральной усадьбе совхоза. Завязался бой, но он длился совсем недолго — главные силы противника отступали в спешном порядке, оставляя [32] лишь небольшие заслоны. Мы захватили несколько пленных.
Нам было приказано остаться в совхозном поселке и ожидать указаний. На улицах стали появляться женщины. Со слезами они бросились к нам, посыпались вопросы, а мы в первую очередь поинтересовались, нельзя ли чем-либо накормить бойцов. Однако выяснилось, что печеного хлеба нет: фашисты вывезли все, что только можно было взять. Осталось немного зерна. Мы развели костры и начали варить кашу.
Но прошло немного времени, и в поселок втянулась колонна нашего батальона, а с ней и долгожданная кухня, впереди которой важно шествовал старшина роты. Завидев командира, он отрапортовал:
— Товарищ лейтенант, обед готов!
Ротный, погрозив пальцем, улыбнулся, отошел сердцем. Бойцы обступили кухню, а повар начал орудовать черпаком. Пообедав, все сразу повеселели. И куда только девалась усталость!
Мне командир батальона передал приказание прибыть в политотдел корпуса.
Воспользовавшись временным затишьем, подполковник В. Н. Дукельский провел с политотдельцами совещание: подвел итоги проведенной при прорыве обороны партполитработы, нацелил на дальнейшую деятельность в частях.
Обращаясь к нам, Дукельский сказал:
— Сейчас в подразделения должно влиться пополнение — около трех тысяч воинов. Часть из них — бойцы и командиры, которые вышли из госпиталей после излечения. Они уже обстрелянные в боях люди. Но большинство только что призвано и не участвовало в боях. В основном это воины закавказских национальностей. С ними надо будет организовать особую работу. Главное, чтобы они знали июльский приказ Наркома обороны, в самые сжатые сроки изучили оружие и уставные требования. [33]
Надо разъяснить бойцам значение каждой операции, в которой участвует корпус, обращать внимание и на трудности, с которыми люди могут столкнуться во фронтовой жизни и особенно в бою.
Начальник политотдела подчеркнул, что в этой большой и напряженной работе мы должны опираться на партийные и комсомольские организации, на боевой актив, бывалых авторитетных красноармейцев, что одним из сильнейших средств в поднятии морального духа бойцов является личный пример политработника, коммуниста, комсомольца.
На совещании говорилось и о том, что жестокость и зверства фашистов, о которых становится известно воинам, вызывают в них гнев и жгучую ненависть к врагу, а мы, политработники, должны использовать это, призывать бойцов к возмездию оккупантам.
Беседуя с начальником политотдела корпуса, я попросила его отпустить меня, когда будем идти на Пятигорск, хотя бы на день, чтобы узнать о судьбе семьи. Владимир Наумович обещал сделать это, если не помешают обстоятельства. Но в Минеральных Водах, когда мы туда вступили, я узнала, что поезда до Пятигорска не ходят: дорога разбита. Если пешком — наверняка отстанешь от части. И хорошо, что не отпустили. Впоследствии выяснилось, что семьи моей в то время не было в городе, и я могла бы подумать, что все погибли.
А случилось вот что. Фашисты высадили десант и обстреляли дорогу, ведущую на Нальчик. Никто не мог эвакуироваться. В это время мой сын вернулся с уборки урожая, попал на станции под бомбежку, повредил руку и, оборванный, чумазый, наконец вернулся домой. Он нашел в подвале мою сестру с детьми. Увидев Володю, та испуганно закричала:
— Володя, скорей уходи в Нальчик! Ребят твоего возраста хватают фашисты. [34]
С трудом сын добрался до Нальчика, а оттуда санитарным поездом в Баку. Там ему повезло — случайно встретил бывшего моего сокурсника по Академии водного транспорта, который узнал Володю, посоветовал поступить в военное училище.
А у сестер, оказавшихся в оккупированном городе, дела сложились неважно. Немцы их как жен командиров Красной Армии стали преследовать. Сперва они со своими детьми и моей дочерью скрывались в подвале, а потом убежали в Черкесск. Там жила наша тетя, которая укрыла всех во дворе, в маленькой кухне, где они и ютились до самого освобождения.