Эвакогоспиталь

Итак, Сочи, город знаменитых советских здравниц, замечательного климата и экзотической южной природы. Летом в довоенные годы сочинские пляжи были всегда перенаселены отдыхающими. За годы Советской власти [9] здесь выросло много новых корпусов лечебных учреждений, где отдыхали многие тысячи трудящихся.

Но в августе сорок первого было не до экзотики и любования красотами Черного моря и знаменитым дендрарием. Железнодорожная станция была забита поездами, а сочинские морские причалы — судами, на которых прибывали все новые и новые партии раненых красноармейцев и матросов, мирных жителей, эвакуированных женщин, детей и стариков.

Как ни велико было мое личное горе — смерть матери и расставание с детьми, — но при виде этой массы искалеченных, изувеченных и обездоленных людей сердце сжималось от боли, и личные переживания казались мелочью по сравнению с тем всенародным горем, которое принесла на нашу землю война. Кровь, слезы и стоны, которые пришлось мне здесь увидеть и услышать, заслоняли все и заставляли работать с удвоенной энергией.

Эвакогоспиталь № 2169, куда я была назначена комиссаром, размещался в корпусах санатория Совнаркома СССР. В нем находилось на лечении одновременно 700–750 раненых. Наша главная задача состояла в том, чтобы как можно быстрее возвращать в строй солдат с легкими ранениями и осуществлять первоначальное лечение тех, кому предстояло еще длительно поправлять здоровье в глубоких тыловых госпиталях. Подобные эвакогоспитали были развернуты в военное время во всех санаториях и курортах Черноморского побережья Кавказа.

На мой взгляд, работа военных медиков — это одна из ярких страниц истории Великой Отечественной войны, и об этом можно было бы написать много книг. Я ограничусь лишь рассказом о тех заботах, которые навалились на меня как на комиссара госпиталя.

Из сводок Совинформбюро мы знали, что наши войска ведут тяжелые бои за город Ленина, на западе и юге страны. На всю страну прогремела слава о героической [10] обороне Одессы. Затем началась легендарная севастопольская эпопея, ставшая символом мужества и героизма.

Раненые поступали в сочинские госпитали по суше и по морю, днем и ночью. И в медучреждениях шла мужественная и сложная борьба за жизни тысяч советских людей, побывавших в жестоких боях. Конечно, не в меньшей степени, чем лекарства, раненым были необходимы душевное, теплое слово участия, забота об их моральном состоянии. Напряженная круглосуточная работа требовала от медицинского и обслуживающего персонала госпиталя отдачи всех сил. Сердечная, искренняя помощь раненым, которые порой не могли самостоятельно ни есть, ни пить, ни написать письмо родным, доброе, мягкое, сочувствующее отношение к людям, ласковые руки медсестер — в этой обстановке это эликсир бодрости и здоровья.

И политработники должны были все это видеть и понимать лучше, чем кто-либо другой. Моя работа начиналась с приема вновь прибывшей партии раненых. Только комиссару разрешалось принимать и хранить партийные и комсомольские документы раненых, их награды и удостоверения на них. Он являлся членом медицинской комиссии, без участия политработника не могло состояться ни одно заседание, на котором выносились решения о пригодности или непригодности выздоравливающих для дальнейшего несения воинской службы. Без подписи комиссара не был действительным ни один акт врачебной комиссии.

На плечах комиссара, конечно, лежала полная ответственность за проведение всей партийно-политической и воспитательной работы как среди раненых, так и среди персонала госпиталя. Словом, забот и хлопот хватало на круглые сутки. Даже невкусный борщ мог быть предметом серьезного разговора с работниками пищеблока.

...Незаметно летели дни и ночи. Сутки казались короткими, чтобы успеть справиться со своими обязанностями. Но постепенно приходил опыт, дела шли успешнее. [11] Во многом мне помогало то, что уже была пройдена большая школа партийной работы в Северо-Кавказском и Краснодарском крайкомах ВКП(б).

В сентябре состоялось первое совещание начальников и комиссаров госпиталей в эвакопункте, который возглавлял бригадный комиссар Анисимов. Были подведены первые итоги работы здравниц в военных условиях, состоялся обмен опытом, определены очередные задачи.

На этом совещании я встретила женщину, с которой меня связывала многолетняя совместная работа и дружба, комиссара Ольгу Федоровну Ковтун, хорошо известную в то время краснодарцам. Для нее встреча тоже была неожиданной. Ольга поспешила ко мне:

— Аня?! Откуда? Вот так сюрприз! Ну, здравствуй!

— Как дела, комиссар? — спросила я. — Чувствуете себя, вижу, неплохо, и форма вам очень к лицу.

— Все хорошо... Да беспокоит меня одна мыслишка. Знаю, что делаем здесь полезное дело. Работы невпроворот. Сама знаешь, сколько раненых поступает. Забываешь, где день, а где ночь. Порой и поспать некогда. Но удовлетворения полного нет. Кажется, на передовой я смогла бы сделать больше для победы. А ты не думала об этом?

— Конечно думала, — призналась я. — Но говорят ведь, что сейчас наше место здесь.

— Пыталась я заговорить об этом с начальником, но он меня так отчитал...

Ольга Федоровна Ковтун, небольшого роста, крепко сбитая женщина, заражала всех окружающих своим неисчерпаемым оптимизмом, неуемной энергией, отличалась прямотой суждений. Ей непременно хотелось быть на переднем крае.

Я познакомилась с ней в Краснодарском крайкоме партии на партийной конференции. Мы направлялись уже в зал заседаний, когда мое внимание привлекла эта женщина, о чем-то энергично беседовавшая с идущим [12] рядом мужчиной. Увидев работников промышленного отдела крайкома, она весело поздоровалась с нами и шутя пригрозила:

— После конференции обязательно зайду к вам в отдел. Ох и достанется вам от меня...

Ольга Федоровна работала в то время первым секретарем Тульского райкома партии и была членом ревизионной комиссии крайкома.

После конференции она действительно зашла к нам в отдел. Мы горячо поздравили ее с избранием делегатом XVIII съезда партии.

— Спасибо! Спасибо! — счастливо улыбалась Ольга. — А от критики все-таки не уйдете, — лукаво сощурилась она и выдала работникам отдела изрядную порцию перца за то, что мы мало уделяли внимания развитию промышленности в их районе. Замечание было вполне справедливым, и мы согласились с критикой.

С тех пор и зародилось у меня чувство симпатии к этой боевой женщине.

И вот теперь мы обе были комиссарами госпиталей. Забегая вперед, скажу, что судьба еще не раз сводила наши дороги и в годы войны, и много лет спустя. Сейчас Ольги Федоровны уже нет в живых. Но образ этой удивительной женщины, глубоко партийного, замечательного человека, навсегда сохранился в моей памяти.