Высокое звание
В Заполярье наступала весна. Солнце, зимой даже не показывавшееся из-за горизонта, стало все дольше задерживаться на небе. Но по-прежнему часто бесновались бураны и штормы. Измученные, измотанные возвращались из походов моряки. А плавать приходилось очень много: каждый раз по нескольку суток, за которые на счетчике лага прибавлялось пять, а то и семь тысяч миль.
После одного из таких походов «Гремящий» возвратился в Ваенгу{1} и встал у причала. Жизнь потекла по нормальному суточному распорядку. Самолеты противника теперь беспокоили нас меньше. На флоте прибавилось авиации. Появились новые типы скоростных советских самолетов.
Рабочий день заканчивался. На юте состоялась вечерняя поверка. Командиры подразделений объявили план боевой подготовки на следующий день. Команду распустили на отдых. Многие успели уже лечь в койки. Дневальные кубриков включили ночное освещение. Но никто не спал, ждали передачи последних известий. Газеты в то время на корабли поступали нерегулярно, поэтому радио для нас было основным источником информации.
Моряки с нетерпением ждали новостей с фронтов. К этому времени наша армия непрерывно наращивала силу ударов по врагу.
Репродукторы разнесли знакомый голос Левитана. Притихли матросы. И вдруг услышали то, что никто из нас не ожидал:
«За отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость и мужество, за высокую воинскую дисциплину и организованность, за беспримерный героизм личного состава удостоить гвардейского звания эскадренный миноносец «Гремящий» Северного флота».
В кубриках тишины как не бывало. Точно шквалом ветра сдуло матросов с коек.
С новым заместителем по политчасти капитан-лейтенантом П. И. Белоусовым обходим помещения, поздравляем людей с радостным событием. [13]
Наш корабль первым из эскадренных миноносцев Северного флота удостоился высокого звания гвардейского.
Утром моряки собрались на юте. Митинг открывает П. И. Белоусов. Когда я после этого зачитываю приказ о присвоении кораблю гвардейского звания, громкое «ура» долго не смолкает над заливом. Выступавшие на митинге матросы, старшины и офицеры благодарили партию и правительство за высокую честь и доверие, говорили об ответственности, которую возлагает на экипаж почетное звание.
На состоявшемся в этот же день партийном собрании парторг корабля Лебедев предупредил коммунистов, что нужно еще больше работать с людьми. В тот день в ряды партии было принято еще несколько лучших моряков.
Наша партийная организация непрестанно пополняла свои ряды. Коммунисты были тем костяком, который цементировал, сплачивал коллектив. К чести партийной организации корабля, все ее члены были примером в бою и труде. В укреплении партийной организации большую роль сыграл Лебедев. До Отечественной войны он был парторгом одного из крупных заводов в Ленинграде. Человек с большим опытом, он быстро освоился с новой для него работой. Наш парторг хорошо знал людей, глубоко изучил он и сложную корабельную технику. Большую часть времени он находился на боевых постах. В бою всегда оказывался там, где всего труднее. Моряки уважали его, прислушивались к каждому его слову.
Вскоре настал торжественный для «Гремящего» день. Моряки построились по большому сбору. На матросских бескозырках развеваются на легком ветру новые черно-желтые гвардейские ленточки. Член Военного совета флота вице-адмирал А. А. Николаев вручает мне прикрепленное к древку гвардейское Знамя. Это родной наш советский Военно-морской флаг с алыми звездой и серпом и молотом. Только над голубой, как море, каймой внизу полотнища теперь появились черные и желтые полосы гвардейской ленты. Высоко подняв гвардейское Знамя, я медленно обхожу строй. Лица матросов сияют гордостью. А затем моряки преклоняют колена и вслед за мной громко повторяют слова гвардейской клятвы. Мы клянемся Родине еще сильнее бить врага, не жалеть жизни во имя победы. [14]
«Жизнью своей клянемся никогда не отступать перед врагом. Мы готовы принять смерть, но не запятнать честь гвардейского Знамени... За счастье и свободу наших отцов и матерей, жен и детей мы, гвардейцы эскадренного миноносца «Гремящий», пойдем вперед и только вперед, до полного уничтожения врага!»
Под звуки гимна гвардейское Знамя взмывает на кормовом флагштоке «Гремящего».
А спустя несколько часов эскадренный миноносец был уже в море. В Архангельске мы приняли четыре транспорта, направлявшиеся в Мурманск. «Гремящий» вычерчивал зигзаг, прикрывая караван с моря.
Подойдя к Терско-Орловскому маяку, получили сообщение с берегового поста: недалеко на северо-востоке обнаружена вражеская подводная лодка. Мы приступили к ее поиску. Вскоре акустик Сергеев «нащупал» ее.
Первые серии глубинных бомб полетели в море. Снова и снова мы бомбили подозрительный район. Не знаю, насколько успешна была атака: наблюдать результаты ее у нас не было времени. Нагнав транспорт, эсминец [15] занял свое место в конвое. Добивать лодку пришли наши катера из Поноя.
Караван прибыл в Мурманск целым и невредимым.
...По-прежнему большую часть времени корабль находился в море, сопровождая караваны судов. Работа была знакомая и требовала только постоянного внимания и высокой боевой готовности.
Да и плавать стало веселее. Кроме кораблей охранения, конвои теперь прикрывала и авиация. Это, конечно, не означало, что для нас наступили мирные будни. Приходилось всегда быть начеку.
Помню, как-то на конвой неожиданно налетели вражеские самолеты. Зенитчики открыли огонь, корабль непрерывно маневрировал, уклоняясь от ударов и стремясь защитить транспорты.
Вокруг корабля гремели взрывы бомб, сбрасываемых фашистскими самолетами. В пылу боя мы не сразу заметили, что от удара взрывной волны нарушилось крепление глубинных бомб и они покатились по палубе. Здесь же, на корме, загорелась пробитая осколком дымовая шашка. Это грозило большими неприятностями: от горевшей шашки могли загореться и другие, а рядом с шашками были глубинные бомбы. Достаточно взрыва одной из них, чтобы корабль погиб.
Первым заметил беду старшина 2-й статьи Кириллов. Не обращая внимания на свист осколков, он бросился к горящей шашке. Густой дым ел глаза, перехватывал дыхание. Дымообразующая смесь из пробитой шашки растеклась по палубе. Соединяясь с воздухом, она сильно нагревалась. Старшине жгло ноги, но он все-таки добрался до шашки и бросил ее за борт. Подоспевшие товарищи закрепили глубинные бомбы. Опасность была предотвращена.
Экипаж расстался со многими моряками: как опытных специалистов их взяли на другие корабли обучать молодежь. Некоторое время на боевых постах не стало хватать людей. Обсуждая создавшееся положение, комсомольцы артиллерийской боевой части выступили с предложением: каждому моряку овладеть второй специальностью. Мысль эту подал коммунист старшина 1-й статьи Никифор Филь. Инициативу артиллеристов подхватили [16] моряки других подразделений. Сигнальщики стали изучать радиодело, артиллеристы овладевали специальностью минеров и т. д. Занимались серьезно и деловито. Через некоторое время многие моряки успешно заменяли товарищей на смежных боевых постах.
Этот патриотический почин, начатый на гвардейском эсминце, впоследствии распространился на всех кораблях Северного флота.
Дружно работали офицеры корабля. Неутомимо учили они подчиненных, а в бою служили для них образцом отваги и мастерства. Обстановка заставляла нас постоянно искать новое — и в способах использования оружия и техники, и в методах обучения и воспитания людей. Это было не так-то просто. На флоте цепко держались некоторые устаревшие взгляды. Хуже всего, что эти отжившие, не оправдавшиеся в боевой обстановке положения все еще сохранялись в инструкциях и наставлениях. Очень часто написанное в документах не соответствовало требованиям действительности. И все-таки бумага имела силу закона и внести в нее изменения было делом канительным и трудным. На счастье, нас активно поддерживал командир дивизиона капитан 2 ранга А. И. Гурин, сам большой любитель новизны и экспериментов. Общими усилиями нам удалось обновить ряд инструкций.
Почти все наши офицеры были коммунистами, людьми высокой принципиальности, пламенными патриотами. Они умели личным героизмом воодушевить людей.
Как-то, когда мы стояли в Мурманске, корабль внезапно атаковали 16 самолетов противника. Заградительным огнем мы пытались сбить их с курса, все-таки несколько бомб упало поблизости от нас. Одна из бомб, пробив пирс, разорвалась под корпусом корабля. Взрывом был поднят гигантский столб воды и ила, корабль резко подбросило, от толчка порвались швартовы. Грязью залило орудия, залепило прицелы. Управлявший стрельбой старший лейтенант Москалец снял с себя китель и его подкладкой стал протирать прицелы. Все это делалось, когда бомбы рвались вокруг корабля. Воодушевленные отвагой командира, зенитчики открыли ураганный огонь.
В этом же бою я был свидетелем такого случая. Молодой пулеметчик, впервые., попавший в такую схватку, [17] растерялся и палил в небо не целясь. Заметив это, старший лейтенант Васильев выхватил из рук матроса рукоятки пулемета и стал стрелять сам, заставив матроса подавать боезапас.
Это была действительно учеба показом. Когда я после боя спросил у матроса, страшно ли было ему, он ответил:
— Было страшно, а сейчас стыдно. Старший лейтенант хороший мне урок преподал. Спасибо ему. И можете мне верить: больше в бою не растеряюсь.
Я и сам был теперь убежден, что этот моряк больше никогда не струсит.
В октябре Баренцево море редко бывает спокойным. Северные и северо-восточные ветры то и дело вырываются на просторы океана, поднимая огромную волну. Хмурым становится день. Сорванные ветром гребни волн замерзают на лету и ледяными колючками секут лицо.
Часто налетают метели. Обычно они идут полосами, поэтому и получили название снежных зарядов. Трудно мореплавателю в такую погоду. Видимость сокращается до нуля, к тому же начинает входить в свои права и полярная ночь. Дни становятся короткими, тусклыми и больше походят на вечерние сумерки.
Вот в таких условиях осенью 1943 года миноносцы «Гремящий» и «Громкий» получили задачу отконвоировать транспорт «Марина Раскова» на Новую Землю. Транспорт большой — двенадцать тысяч тонн водоизмещением, но ценен был не только своей величиной. Он вез грузы северным островным базам и полярникам-зимовщикам: продовольствие, боеприпасы, теплую одежду, топливо, а также тракторы, самолеты и другую технику. Кроме того, на судне следовало сотни полторы пассажиров — новые зимовщики и их семьи.
Навигация закрывалась. Если «Марина Раскова» не сможет дойти по назначению, наши полярники останутся на зиму без самого необходимого.
Транспорт мы догнали уже на выходе из горла Белого моря, так как он раньше нас вышел из Архангельска. Обменявшись с ним позывными, миноносцы заняли свое место в конвое.
Уже на выходе из Белого моря мы получили радиограмму: посты Новой Земли доносили о наличии плавающих мин в районе, где пролегал наш путь. Чувствовалось, [18] что командование флота очень беспокоилось об успехе перехода.
По собственному опыту мы знали, что западными ветрами к Новой Земле приносит множество мин, сорванных с якорей. Здесь можно было встретить мины английские, французские, норвежские, шведские. Поэтому этот район всегда был опасным для плавания.
Совсем недавно, когда наши корабли сопровождали на север ледоколы, советские моряки расстреляли в районе Колгуев — Новая Земля двенадцать плавающих мин. Но тогда условия плавания были значительно проще — и погода спокойнее, и видимость лучше. Пригласив на мостик политработника Белоусова и парторга Лебедева, я попросил их ознакомить людей с обстановкой, призвать всех к бдительности.
Прогноз погоды, который нам дали метеорологи, не предвещал ничего хорошего. Надвигался мощный циклон.
С добрыми напутствиями командующего флотом корабли вышли в море. На этот раз на «Гремящем» шел [19] его бывший командир, а ныне командир дивизиона и старший конвоя капитан 2 ранга Гурин.
Вначале ветер был слабым. Но часа через три прогноз погоды, полученный нами в базе, стал оправдываться. Черные тучи низко нависли над морем. Над волнами стлался туман. Наступила кромешная тьма. Даже самые зоркие наши сигнальщики Фокеев и Онохов с трудом различали шедший неподалеку транспорт. А ветер перешел в ураган. Вода обрушивалась на мостик и бурлила у наших ног. О верхней палубе и говорить нечего — она вся скрывалась в бушующем водовороте. Крен достигал пятидесяти градусов. Корабль терял ход и переставал слушаться руля. Корпус эсминца изгибался на волне, верхушки мачт то сходились, то расходились, грозя оборвать антенны.
Вспомнилось, что именно в такой шторм погиб в прошлом году эсминец «Сокрушительный», наш напарник по многим операциям. Его корпус не выдержал и на волне переломился пополам. Выстоит ли наш «Гремящий»? Прошло несколько часов в борьбе со штормом. Вдруг Онохов доложил, что транспорт изменил курс и идет на нас. Едва мы уклонились от встречи, как с другого борта последовал доклад Фокеева, что судно вновь изменило курс и идет уже в сторону «Громкого».
Гурин запросил капитана транспорта: что случилось? Ответ пришел тревожный. У судна вышло из строя рулевое управление, исправить его нет возможности: руль отбит волной.
Огромный транспорт стал игрушкой волн и ветра.
На мостике нельзя было разговаривать. В шуме урагана люди не слышали друг друга, приходилось кричать прямо в ухо. Непрерывное нервное напряжение изматывало людей. Рулевые сменялись через каждый час. Подвахтенный отдыхал у тумбы управления рулем.
Но как ни тяжело было верхней вахте, в машинных и котельных отделениях было еще труднее. Здесь к качке добавлялась жара, так как все помещения были наглухо закрыты, как положено по боевому расписанию. Машинисты уже несколько вахт работали без смены, и сменить их не представлялось возможности: пройти по верхней палубе в такую волну нельзя без риска быть смытым за борт.
О создавшемся положении радиограммой доложено [20] командующему флотом. Это была единственная радиограмма за весь поход (работа рации могла привлечь подводные лодки). Получили ответ: «Продолжать операцию». Ждать помощи было неоткуда. Мы могли рассчитывать только на свои силы.
Посоветовавшись с командиром дивизиона, приняли решение: «Марину Раскову» возьмет на буксир «Гремящий». Приступим к этому с наступлением рассвета, ночью о такой работе не могло быть и речи.
Самое сложное в подобной обстановке — подать на транспорт буксирный трос. Исполинские волны неистово кидают и судно, и корабль. При сближении возможно столкновение, от которого не поздоровится ни нам, ни транспорту. Для безопасности решили прибегнуть к способу, не предусмотренному в учебниках морской практики. «Гремящий» носом приблизится к корме транспорта, передаст буксир. После этого «Марина Раскова» даст ход (машины ее в исправности). Наша обязанность будет заключаться лишь в том, чтобы заносить корму транспорта то вправо, то влево, чтобы удерживать его на курсе. По сигналу аврала моряки «Гремящего» вышли на верхнюю палубу. На полубаке подчиненные боцмана Речкина, артиллеристы носового орудия и другие матросы готовили тяжелый стальной трос. Волны обрушивались на людей, грозили их смыть. Но моряки трудились, поддерживая друг друга. Руководили работами помощник командира Васильев и корабельный артиллерист Гаврилов.
Сразу подойти к транспорту не удалось. Корабль стремительно кидало на транспорт. Долго маневрировали, прежде чем сумели перекинуть бросательный конец.
Но вот закрепили буксирный трос. Транспорт дал ход. Мы помогли ему лечь на заданный курс.
Так мы прошли около сорока миль. Они стоили неимоверных усилий. Транспорт не хотел нас слушаться, да и сами мы еле-еле управлялись на высоких, как горы, волнах. Судно постоянно сбивалось с курса.
Наступивший рассвет не принес ничего хорошего. Ураган неистовствовал. Продвижение наше все замедлялось. Решили рискнуть и изменить вид буксировки.
Вновь моряки выбрались на верхнюю палубу. Теперь они работают на юте, на кормовой ее части. Здесь им еще труднее. Полубак, где вчера мучились моряки с тросами, высоко поднят над водой. Сюда доходила не каждая [21] волна. На юте дело другое. Здесь палуба низкая и волны свободно перекатываются через нее. Людей временами захлестывает с головой. Матросам приходится привязываться веревками, чтобы ненароком не очутиться за бортом. Руководят работами Васильев и Речкин. Здесь же и парторг корабля капитан-лейтенант Лебедев. Он трудится наравне со всеми, одно уже его участие воодушевляет моряков. Дело подвигается медленно. Волна раскидывает, путает тросы. Захлебываясь, окоченев от холода в промокшей одежде, матросы снова и снова распутывают стальные канаты, укладывают их на палубе.
Осторожно приближаемся кормой к носу транспорта. Малейшая оплошность, и нас бросит на судно, разобьет кораблю корму, поломает винты и руль. Работаем машинами то назад, то вперед. Тысячи перемен хода потребовалось произвести машинистам, чтобы удержать корабль на заданном расстоянии. С благодарностью вспоминаю старших машинистов Марченко и Рыжова, которые стояли у маневровых клапанов и мгновенно исполняли команды, поступавшие с мостика.
Пока мы брали транспорт на буксир, «Громкий» охранял нас. Предосторожность оказалась нелишней. Вскоре «Громкий» обнаружил вражескую подводную лодку. Корабль немедленно ринулся на нее. Атака противника была сорвана. «Громкий» ходил вокруг нас по увеличивающейся спирали и бросал глубинные бомбы, загоняя лодку на глубину.
После нескольких часов работы четыре четырехдюймовых стальных конца были поданы на транспорт и закреплены на корабле за четвертую пушку. Моряки облегченно вздохнули.
Радость была недолгой. Не успел я дать одной машиной самый малый ход вперед, как транспорт, взлетев на вершину огромного вала, так рванул нас, что стальные канаты один за другим лопнули, как гнилые шнурки.
Нужно было начинать все сначала. На «Гремящем» больше не оказалось подходящих тросов. Запросили капитана транспорта. Он ответил, что на судне тросы имеются, но находятся в трюме. Капитану предложили мобилизовать для авральных работ не только членов команды, но и всех пассажиров независимо от пола. Переговоры семафором затянулись. Чтобы действовать [22] флажками в такую качку, сигнальщику нужно обладать искусством канатоходца. Пока один из сигнальщиков «писал» флажками, другой его поддерживал, чтобы товарищ не сорвался с мостика.
Наконец с транспорта доложили, что готовы подать два конца: стальной шести дюймов и такой же толщины пеньковый. Мы решили, что лучше сразу использовать оба троса.
И снова началось томительное и опасное маневрирование. Откровенно говоря, порой холодело на сердце. Когда нас подымало на гребень, нос транспорта оказывался далеко внизу, а потом он, высокий, огромный, взлетал над нашей палубой и казалось, сейчас рухнет на нас всей своей тяжестью.
С транспорта подали буксирные концы. Они имели большую длину, сильно провисали, это смягчало рывки.
Буксировка началась. С большим трудом удалось развернуть транспорт на нужный курс. Идти прямо он упорно не хотел, рыскал то в одну, то в другую сторону и тянул за собой корму миноносца, который по сравнению с ним казался очень маленьким.
Тогда кто-то высказал мысль: а что, если «Громкий» свяжется буксиром с кормой транспорта и таким образом послужит ему рулем? Предложение понравилось. Сигнальным прожектором вызвали «Громкий», который все еще носился вокруг каравана, сбрасывая глубинные бомбы. Подойти «Громкому» к корме транспорта было уже значительно легче, так как судно теперь имело поступательное движение вперед и его меньше швыряло на волне.
В результате дружных усилий команд эсминца и транспорта кормовой буксир был заведен. Скорость движения после этого увеличилась, нас больше не сносило с курса. Теперь беспокоило другое: корабли и транспорт, связанные в одну «цепочку», потеряли свободу маневра.
— Прекрасная цель для подводных лодок, — проговорил стоявший рядом со мной Гурин.
Но делать было нечего. Это был единственный способ, позволявший уверенно буксировать транспорт на огромной волне. Машинам «Гремящего» приходилось теперь обеспечивать ход трех кораблей. По оборотам винтов нам полагалось бы двигаться со скоростью 12 [23] узлов{2}, на самом же деле мы еле-еле «выжимали» два — три узла.
Люди измучились. Несмотря на опасность нападения вражеских лодок, я был вынужден отпустить часть моряков на отдых. Матросы спустились в кубрики, переоделись в сухое. Но спать внизу никто не решался. Захватив койки, люди укладывались поближе к своим боевым постам. Счастливцами считали себя те, кто успел захватить местечко у дымовой трубы на рострах{3}: здесь было суше и теплее.
Уже два дня экипаж не получал горячей пищи: в условиях страшной качки приготовить ее было невозможно. И мы на мостике забыли, когда в последний раз поели по-настоящему. Когда становилось совсем невмоготу от голода, грызли сухие, твердые как камень галеты. И велико было наше удивление, когда вестовой принес горячую картошку в мундире. Ее умудрились сварить котельные машинисты. Обжигаясь, мы ели ее без хлеба и соли, и никогда еще я не пробовал кушания вкуснее. Неожиданный обед поднял настроение, послышались шутки, смех. Казалось, что и шторм стал слабее и скорость нашего движения прибавилась.
На самом же деле нас ждали новые испытания. До базы оставалась еще добрая сотня миль, а топливо у нас подходило к концу. Нефтяные насосы вместо мазута все чаще захватывали воздух, и тогда в котлах гасли форсунки. Чтобы избежать этого, все топливо собрали в две цистерны, а остальные заполнили забортной водой, рассчитывая этим уменьшить качку корабля.
Каким-то чудом удалось сменить вахту в машинных и котельных отделениях, дав возможность отдохнуть вконец обессилевшим машинистам. Но тут пришло сообщение, что от сильного сотрясения в одном из котлов потекли трубки. Механик корабля инженер-капитан-лейтенант Ротенфельд принял это известие совершенно спокойно. Приказав в двух других котлах пар держать на марке и оставив за себя на посту энергетики командира машинной группы Сойгина, он направился в котельное [24] отделение, где произошла авария. Два котла вполне обеспечивали ход кораблю, но кто мог гарантировать, что несчастье не произойдет и с другими котлами? Поэтому немедленно приступили к ремонту. Лезть в горячий коллектор вызвались котельные машинисты Шмарин, Хоменко и Гуськов. Им уже и раньше приходилось выполнять такую работу. Матросы быстро отыскали повреждение и устранили его. Котел снова ввели в действие.
На четвертые сутки караван все-таки настолько продвинулся вперед, что простым глазом стали видны низкие берега Новой Земли. Ветер постепенно стих. Волны тоже стали меньше под защитой берега и уже не перекатывались через корабль.
На подходе к Новой Земле была получена радиограмма о том, что по пеленгу 265 береговые посты заметили подводную лодку. Я взглянул на карту. Место появления лодки было примерно в трех милях севернее нашего пути. Значит, противник знал о конвое и поджидал его. Сыграли боевую тревогу и привели все оружие к действию. Командир отделения сигнальщиков Фокеев, наблюдавший по левому борту, доложил, что видит плавающую мину. Подпрыгивая, как поплавок рыболовной удочки, она скользила с волны на волну в четырех кабельтовах от корабля. Ее несло на караван. Отвернуть мы не могли. Нельзя было и увеличить ход. Гурин приказал «Громкому» немедленно обрубить буксиры. Эсминец, выполнив это приказание, сразу же дал задний ход. И вовремя! В ворота, образовавшиеся между миноносцем и транспортом, волна бросила мину, как футбольный мяч в пустые ворота. Дав нам немного отойти, «Громкий» несколькими очередями зенитных автоматов уничтожил мину.
Мы следовали дальше. «Громкий» больше не подавал буксира на транспорт, а ходил вокруг каравана, периодически сбрасывая глубинные бомбы и стреляя ныряющими снарядами из пушек. Стрельбу такими снарядами вели и мы для успокоения души, рассчитывая, что грохот взрывов подействует на нервы фашистским подводникам. Лодка не показывалась. Вскоре на ее поиск вышли противолодочные корабли. Позже нам стало известно, что они разыскали и уничтожили подводного пирата. [25]
Вечером мы втянулись в узкие ворота бухты Белужьей. Путь закончен!
Задание командования было выполнено. Корабли стояли на рейде, и казалось, что они отдыхают после тяжелой работы. Эсминцы выдержали такую нагрузку, о которой, может, и не думали даже их создатели. Как мы и рассчитывали, топлива в цистернах осталось всего около сорока тонн. Выходить с таким запасом в море бессмысленно. В штаб флота пошла вторая за поход радиограмма: «Прибыли Новую Землю. Нужно топливо на возвращение».
Узнав об этой радиограмме, капитан «Марины Расковой» возмутился:
— Почему же со мной не поговорили? У нас же много топлива. Поделимся с вами.
А на кораблях шел пир. Впервые за четверо суток была приготовлена горячая пища. Командиры приказали выдать положенную по нормам водку. Офицеры обедали вместе с матросами. Вспоминали трудности похода, восхищались героизмом тех, кто в шторм работал на верхней палубе, заводя буксирные концы.
Наутро корабли вышли в обратный путь. Нужно было торопиться: в базе нас ожидало новое боевое задание.
Через полтора суток прибыли в Архангельск. В Соломбале первым, кого мы увидели на пирсе, был командующий флотом адмирал А. Г. Головко. Он поздравил нас с успехом и поблагодарил за образцовое выполнение сложнейшей задачи.
А еще через два дня на борту гвардейского эсминца «Гремящий» были выстроены моряки обоих миноносцев, участвовавших в походе. 142 человека получили правительственные награды. Вручал их нам командующий флотом.