Смирно! Равнение на знамя!
Комсомольский авиаполк уже показал свой боевой характер. Маленькие самолеты-тихоходы не пропускали ни одной погожей ночи, чтобы не потревожить врага. С вечера до утра бомбили укрепления противника, железнодорожные узлы, речные переправы, артиллерийские и минометные батареи, летали на разведку войск противника, добывая ценные сведения для командования...
О славных делах комсомольцев-летчиков узнали молодые рабочие и колхозники Татарской АССР. Они решили взять шефство над нашим полком.
В августе 1942 года комсомольцы Татарии на сбереженные [232] средства приобрели шесть боевых самолетов и послали их в дар Комсомольскому полку. Вот что по этому поводу писала газета «Комсомольская правда»:
«ПРИНИМАЙ, РОДИНА, ГРОЗНОЕ ОРУЖИЕГород Н., 17 августа (наш корр.). На территории Н-ского завода состоялась передача боевых самолетов, построенных на средства комсомольцев и молодежи Татарии.
В 16 часов начинается митинг на одном из аэродромов. Выступает лучший мастер завода комсомолец Черпаков.
Ответное слово держит заместитель командира Н-ской части, дважды орденоносец капитан Кузовиткин. Он сердечно благодарит трудящихся Татарии за подарок и заверяет, что эти машины будут вручены лучшим экипажам.
Митинг окончен. Подается команда:
— По самолетам!
Поле наполняется рокотом моторов. Девушки преподносят экипажам букеты полевых цветов.
Из-под колес убраны колодки. Полный газ. Взмах флажка — и первая машина «Комсомолец Татарии» понеслась по зеленому ковру аэродрома. Опять взмах флажка — и «Пионер Татарии» начинает свой разбег. За второй машиной поднимается в воздух третья, четвертая, пятая, шестая... «Кзыл Татарстан», «Казанский комсомолец», «Зеленодольский комсомолец» — читают стоявшие на земле дорогие сердцу надписи на фюзеляжах машин.
Последний самолет взмыл в воздух. Машины развернулись и сомкнутым строем проплыли над головами провожающих.
— Курс на запад...
Счастливого пути, молодые пилоты!»
Самолеты с дарственными надписями были вручены лучшим экипажам: Михаилу Герди, Трофиму Мосякину, Павлу Ивановскому, Александру Анисимову, Александру Токарю, Сергею Безбородову.
Вскоре после возвращения нашей делегации из Казани в полк от шефов пришла посылка. Молодые казанцы прислали нам баян, трубки, мундштуки, кинжалы. На внутренней стороне крышки изящной металлической [233] коробки, в которой были упакованы подарки, шефы написали:
«Родные соколы! После боевых вылетов закуривайте эти трубки, вспоминайте, что их послали вам комсомольцы, мысли и чувства которых неразрывно связаны с вашими ратными делами».
А потом к нам приехала делегация комсомольцев Татарии. Летчики и штурманы выстроились перед командным пунктом полка.
— По-олк! Под знамя смирно!
Авиаторы застыли в торжественной тишине. Из землянки вышли знаменосец и ассистенты. Каждый поворотом головы и взглядом провожал их до правого фланга. Затем выступил командир полка, член ЦК ВЛКСМ майор Еренков. За ним секретарь Татарского обкома комсомола А. В. Шафиков. Потом взял слово батальонный комиссар А. Д. Шрамко. Он говорил, кажется, самые простые слова о дружбе и товариществе, о верности воинской присяге, о чести воевать под Красным знаменем, которое только что нам вручили шефы. Но каждая фраза приобретала для летчиков особый смысл. Ведь они собирались лететь через линию фронта, в тыл врага. И когда комиссар сказал: «Поклянемся же, товарищи, что мы никогда не запятнаем чести этого знамени!», летчики дружно отчеканили:
— Клянемся!
И эту клятву они гордо пронесли через все бои, через все испытания.
29 сентября 1942 года полк получил боевую задачу — взорвать крупный армейский склад боеприпасов близ железнодорожной станции Оленино. Разведка донесла, что этот склад расположен примерно в шестистах метрах южнее станции, в лесу; сотни автомашин с ящиками артиллерийских снарядов прибывают туда ежедневно, и столько же отправляется от склада по всем дорогам. Надо было во что бы то ни стало уничтожить этот арсенал и нарушить снабжение войск противника боеприпасами.
Как всегда перед вылетом, летчики и штурманы изучали цель. На этот раз по карте-километровке. Вычерчивали даже схему станционных построек, чтобы на память знать все ориентиры у цели Уточнили расположение средств противовоздушной обороны и, конечно же, [234] направление и силу ветра. Ведь все это влияет на результаты бомбометания. Наметили, с какой стороны заходить на цель, — боевой курс.
И вот уже подвешены бомбы. Баки заправлены горючим.
— Самолет к вылету готов! — доложил младшему лейтенанту Ивановскому техник звена Сергей Рычков.
Летчик вместе со штурманом Георгием Масловым (старшина Дубовиченко — постоянный напарник Ивановского — находился в госпитале) проверили загрузку самолета.
— А это что такое? — спросил Павел Иванович у техника, обнаружив в кабине штурмана большие свертки.
— Это листовки, товарищ командир.
— Уж не думаешь ли ты, что мы ими немецкий склад взорвем? — удивился летчик.
— А вы сначала поагитируйте фрицев, — шутливо ответил Рычков. — Может, на пользу пойдет.
— Что с тобой поделаешь, так уж и быть, попробуем.
На задание вылетело восемнадцать экипажей. За какие-то считанные минуты аэродром Фелистово опустел. Гул моторов растворился в ночном небе, стало тихо.
Механики самолетов, оружейники, прибористы, электрики, проводив самолеты на задание, всматривались в темноту, куда ушли их боевые друзья, с нетерпением ожидая их возвращения.
В 23.15 на юге горизонт полыхнул пожаром. Пламя то увеличивалось, то уменьшалось, разливаясь по небу темно-вишневым заревом.
— Наверно, опять каратели подожгли какое-нибудь село, усмиряют несогласных с «новым порядком», — предположил кто-то-
— Нет, братцы, — сказал сержант Николай Подзерей, прозванный Пегим за клочки седых волос на висках и затылке. — Это наши ребята склад взорвали. По времени они уже должны быть там.
— И верно!
— Одно только смущает — видно уж больно хорошо, будто рядом где-то.
— Так ведь склад-то армейский. Понимаешь, для целой армии склад!
— Смотри-ка, смотри, как полыхает!..
— Это, братцы, дело рук моего Мосякина, — так и не смог уняться Подзерей. [235]
— Как же! — подковырнул его известный в полку юморист, оружейник второй эскадрильи Юрий Каневский. — Твой Мосякин, больше некому...
— А что, разве Тима плохой летчик?
— Другие не хуже.
Спор механиков и оружейников разрешился сам собой. Сел самолет, другой, третий... Каждый экипаж докладывал, что видел, как рвались боеприпасы, как горит склад. Но кто поразил цель, еще не выяснено. Приземлились Ивановский с Масловым.
— В какое время бомбили? — спросили их.
— В 23.15, — ответил Маслов.
— Молодцы, ребята!
Наутро в полку получили приказ командующего 3-й воздушной армией генерала М. М. Громова. Всему личному составу за успешное выполнение боевого задания была объявлена благодарность. А Ивановский и Маслов награждены орденами — Красного Знамени (летчик) и орденом Ленина — штурман.
На очередном построении полка с выносом Красного знамени шефов, а делалось это всегда, когда перед полком ставилась особо важная задача, — у древка с алым бархатом произошла смена караула — знаменосцем стал первый в полку кавалер ордена Ленина, один из лучших стрелков-бомбардиров части лейтенант Георгий Маслов. Замечу, кстати, что этот почетный пост остался за ним до конца войны.
— Под знамя, смирно! — звучит команда. И мы знаем: сегодня опять будем работать на пределе возможного.
Командованию фронта срочно потребовались разведывательные данные о продвижении немецких войск в ближнем тылу. Обычно такие сведения добываются общевойсковой разведкой. Делаются вылазки за «языком». Запрашиваются сведения о противнике, которыми располагают партизаны. На этот раз обычные средства сбора данных не дали желаемых результатов. И тогда было принято решение — перебросить разведчиков в ближний тыл с помощью «малой авиации».
Выполнение сложного боевого задания командование полка поручило комсомольцам — командиру звена второй эскадрильи старшему лейтенанту Михаилу Герди со штурманом лейтенантом Сергеем Кудрявцевым и [236] заместителю командира второй эскадрильи старшему лейтенанту Алексею Дорошенко.
Выбор на эти экипажи пал не случайно. Герди и Кудрявцев по праву считались любимцами полка. У них учились мастерству ночных бомбовых ударов, им подражали во всем, даже в походке И совсем недавно они, как наиболее достойные, получили самолет — подарок от шефов, комсомольцев Татарии, — «Зеленодольский комсомолец». На этой машине Михаил и Сергей уже совершили несколько успешных боевых вылетов. Кому, как не им, доверить и этот полет!
Алексей Дорошенко — тоже заслуженный пилот, и у него свой счет с фашистами.
К нам на аэродром приехали трое разведчиков с радиостанцией. Еще до построения полка летчики обстоятельно побеседовали с ними. Договорились о совместных действиях, проиграли все возможные варианты действий на земле, в тылу у противника. Выбрали по карте площадку для посадки, недалеко от леса. Решили вылететь на задание затемно, перед рассветом, и идти. к цели бреющим полетом.
Все в полку понимали, что этот короткий полет может стоить жизней и разведчикам и летчикам. На всякий случай ребята отвинтили от гимнастерок ордена, с петлиц сняли знаки различия и вместе с комсомольскими билетами сдали на хранение в штаб.
В шесть часов утра в середине октября еще темно. Именно в это время две машины — Герди со штурманом Кудрявцевым и одним разведчиком во второй кабине и Дорошенко с двумя разведчиками — поднялись в воздух.
Линию фронта самолеты прошли, когда начало светать. Но для противника этот визит «русс-фанер» оказался полной неожиданностью. Немцы не успели сделать по храбрецам ни одного выстрела.
Машины нырнули за кромку леса, и рокот моторов затих. Фрицы опомнились и открыли по площадке, где сели самолеты, огонь из всех видов оружия. Заговорила даже тяжелая полевая артиллерия.
В боевом донесении штаба полка о том полете говорится так:
«Два экипажа в составе командира звена Герди Михаила Николаевича, заместителя командира эскадрильи старшего лейтенанта Дорошенко Алексея Андреевича и стрелка-бомбардира лейтенанта Кудрявцева [237] Сергея Сергеевича в 6.00 12 октября 1942 года вылетели на выполнение боевого задания и обратно не вернулись. Причины невозвращения неизвестны».
Погибли? Да не может быть такого!
О том, что комсомольцы-летчики успешно справились с поставленной задачей — высадили разведчиков в тылу врага, — стало известно из поступивших сведений о передвижении немецких войск. Задание выполнено. А где же летчики? Что с ними?
14 долгих, очень долгих дней ждали их в полку боевые друзья. И дождались!
Через неделю Герди, Дорошенко и Кудрявцев, измотанные длительными переходами по лесам и болотам, с боем миновали линию фронта и вышли к своим. А еще через неделю, 26 октября, как раз в день рождения Алексея Дорошенко, они были уже дома, в родном полку, среди друзей.
— Еще раз родился, — сказал Алексей, когда друзья поздравляли его с двадцатипятилетием.
Возвращение летчиков в полк после длительного «небытия» всегда большое событие. И вполне естественно поэтому желание всех подробней узнать о том, что же произошло.
— Линию фронта перелетели довольно спокойно, — рассказывал Сергей Кудрявцев. — Быстро нашли «пятачок» для посадки. Площадка оказалась довольно удачной. Правда, на ней было много сухой травы, а в траве «замаскировались» окопы и воронки от разрывов снарядов. Но нам повезло — миновали все «рифы». Первым сел Алексей Дорошенко. За ним — мы с Герди. Разведчики, захватив с собой рацию, немедленно отправились в лес, как и было обговорено до вылета. Мы им на прощание пожали руки и пожелали удачи. В ответ, как у студентов перед экзаменом, услышали: «К черту!»...
Первым на взлет повел самолет Герди. Но в это время летчиков обнаружили немцы. Вокруг самолета начали рваться снаряды.
«Зеленодольский комсомолец» вот-вот должен был оторваться от земли. Но не оторвался. Левым колесом самолет угодил в воронку и скапотировал.
Алексей Дорошенко быстро подрулил к попавшим в беду товарищам:
— Живо ко мне на самолет! [238] Жалко расставаться с машиной, которая могла бы еще служить и служить. Но врагу ее, даже израненную, отдавать нельзя. Летчики подожгли свой У-2 и запрыгнули во вторую кабину самолета Дорошенко.
— Жми, Алеша!
Немцы продолжали яростный обстрел площадки. На пробеге самолет Алексея тоже перевернуло — то ли в него снаряд попал, то ли он о воронку «споткнулся». Выбрались из-под обломков — и в лес, в тыл к немцам.
Гитлеровцы, конечно, организовали поиск наших летчиков. Но тройка храбрецов сумела оторваться от преследования и добраться до своих.
Самолет с дарственной надписью на борту «Пионер Татарии» в торжественной обстановке вручили летчику, одному из первых в полку кавалеров ордена Красного Знамени, старшему сержанту Трофиму Мосякину, стрелку-бомбардиру старшему сержанту Владимиру Шаховцову и механику сержанту Николаю Подзерею. Очень дружный был экипаж. При формировании командование полка учло, видимо, что летчик и штурман — земляки, с Орловщины. В деревне Трофимове Дмитровского района у Мосякина осталась мать — Василиса Егоровна. У Володи Шаховцова родные успели эвакуироваться на Волгу, в Саратовскую область. Другом летчику и штурману стал механик Микола Подзерей, украинец из деревни Кикова Новоград-Волынского района Житомирской области, высокий, стройный парень, аккуратист, делающий все основательно, надежно, с любовью. Ми-кола часто вспоминал родные вишневые места, своих учителей, друзей-одногодков. К нему в эскадрилье все относились уважительно и не обижались, когда Пегий кому-либо строго выговаривал за допущенный промах. Мосякин и Шаховцов именовали его не иначе, как «наш телохранитель», вкладывая в эти слова большой смысл: механик так старательно работал на земле, что летчик и штурман в воздухе могли быть уверенными — мотор и самолет не подведут.
Именные, то есть имеющие почетное наименование, самолеты в полку вручались самым лучшим экипажам. Этой чести Мосякин и Шаховцов были удостоены как неутомимые труженики, чернорабочие ночного неба, смелые и находчивые в воздухе, в бою с врагом, инициативные [239] и трудолюбивые на земле. Мосякин и Шаховцов, а за ними и другие обычно брали в полет не только бомбовый комплект, который оружейники подвешивали под фюзеляж и нижние крылья самолета. Мосякин попросил своего механика, чтоб тот сшил объемистый мешочек из перкаля и пристроил его в кабине с правого борта — для мелких зажигательных бомб. Такую же «тару» Подзерей смастерил и в кабине штурмана. И для орловских ребят стали правилом не только бомбовые удары, но и «гранатометание». Обычно Трофим и Владимир снижались очень низко и, что называется, в упор забрасывали батареи противника своими зажигалками.
К середине октября 1942 года, по сути дела, за два месяца, экипаж «Пионера Татарии» совершил более ста вылетов в тыл врага. О своих успехах на фронте Мосякин решил рассказать молодым патриотам Татарии — написал письмо в Казань. В обкоме комсомола посчитали, что такое письмо должно стать достоянием всей молодежи республики. Оно было опубликовано в газете «Кзыл Татарстан» 28 октября 1942 года:
«Мне доверили самолет, подаренный вами фронту. Большое спасибо вам! На нем я совершил 110 ночных боевых вылетов, сбросил на головы гитлеровцев 25000 килограммов бомб и более 100000 листовок». Свое письмо командир экипажа «Пионера Татарии» закончил обращением к детям республики: «Здесь, на фронте, мы воюем за ваше счастье, дорогие ребята. Учитесь, родные, на «отлично». Крепите узы интернациональной дружбы. Пишите нам письма, мы с радостью их читаем».
Много боевых вылетов ночью на самолете «Пионер Татарии» совершил отважный экипаж. И счастье, боевая удача неизменно сопутствовали Мосякину и Шаховцову. Но однажды...
Первая эскадрилья получила боевое задание нанести удар по скоплению живой силы и техники противника на железнодорожной станции Никитинка и в населенном пункте Васильевском. Мосякин и Шаховцов, выйдя на цель одними из первых, удачно отбомбились и начали охоту за артиллерийскими и минометными батареями, которые обстреливали нашу пехоту.
Гитлеровские зенитчики вели интенсивный заградительный огонь. Один снаряд попал в самолет. Многие экипажи первой эскадрильи видели, как Мосякин и [240] Шаховцов боролись с огнем, держа курс на север, к линии фронта. Но помочь ничем не могли. На высоте около ста метров пылающий факел взорвался. Так погиб экипаж самолета «Пионер Татарии».
Один самолет с надписью на борту «Пионер Татарии» сгорел. Но вскоре комсомольцы Казани прислали в полк второй точно такой же самолет, с точно такой же дарственной надписью. Он был вручен комсомольцам Ивану Карпушкину и Михаилу Морозову — экипажу второй эскадрильи. Перед строем полка Карпушкин сказал:
— Будем бить фашистов беспощадно, так же, как их бил экипаж Мосякина!
И началась у «Пионера Татарии» вторая боевая жизнь. Короткая, но такая же яркая, как и первая.
Хорошо летали Иван .и Михаил. Они поднимались в воздух, одержимые особенной страстью — быть в самом пекле боя. Придут на цель — зенитки хлещут по ним, а они знай себе не спеша выбирают объект бомбежки, чтобы как можно больше фашистов поразить.
Другие после таких переделок, как правило, привозили много пробоин. А Карпушкин с Морозовым — только одиночные.
— Вы, наверно, какой-то секрет знаете? — спрашивали друзья.
— Да какой там секрет, просто меня бабка в детстве заговорила, — отшучивался обычно Иван.
В одну из ночей экипаж самолета «Пионер Татарии» вместе с другими поднялся в звенящую от мороза ночь, чтобы разбомбить немецкий бронепоезд на железнодорожном перегоне Оленине — Нелидово.
Погода внезапно стала портиться. Сплошная облачность, сильный ветер могли помешать выполнению задания. Но все экипажи пробились сквозь облака и нашли цель. Осталось преодолеть еще одну преграду — плотный зенитный огонь противника.
«Пионер Татарии» смело пошел на сближение с разрывами снарядов, маневрируя по высоте и по курсу. Так экипажу всегда удавалось незамеченным подойти к противнику и точно отбомбиться.
Но на этот раз не удалось.
Горящий самолет в пасмурной предрассветной мгле видели боевые друзья Ивана и Михаила — летчики второй эскадрильи, подходившие в это время к цели. [241]
— Кто-то из наших, — сказал в переговорное устройство Сергей Кудрявцев, показывая своему командиру Михаилу Герди на шлейф дыма, прочертивший белесоватое небо.
Яркая вспышка взрыва.
— Прощайте, ребята, — проглотив комок в горле, выговорил Герди.
Штурман Сергей Кудрявцев сделал на полетной карте отметку близ деревни Подорваново.
Никто из нас тогда и предположить не мог, что Иван Карпушкип и Михаил Морозов не погибли при взрыве самолета, что они остались живы. Об этом станет известно только через 25 лет.
Летчик попытался сбить пламя скольжением. Убрал газ до малого и положил самолет на крыло. Но погасить огонь не удалось. И здесь Карпушкин увидел заснеженную поляну.
— Иду на посадку! — крикнул он штурману- — Как только самолет коснется снега — выпрыгивай из кабины! Я — за тобой!
Иван каким-то чудом посадил горящую машину на поляну близ проселочной дороги. Самолет еще подскакивал на пробеге, когда Морозов выпрыгнул из кабины на крыло и с него кубарем скатился в снег. То же самое сделал и Карпушкин. А в следующее мгновение самолет взорвался.
Взрыв самолета видели наши летчики. Прилетев на базу, они доложили, что были свидетелями героической гибели экипажа. На основании этих докладов заместитель командира полка по политчасти отправил донесение в политотдел 3-й воздушной армии.
Казалось бы, все в том документе было верно. Но... До гибели боевых друзей с момента взрыва самолета оставалось еще трое суток.
Летчики в ту же ночь выбрались из леса и вышли к околице деревни Подорваново. Подошли к крайней избе, постучали в окно. На стук вышла хозяйка дома, женщина уже в годах, и ее 15-летняя дочка. Увидев на крыльце двоих парней в меховых комбинезонах и унтах, Анна Семеновна Никифорова растерялась. Только и спросила:
— Кто вы?
— Мы советские летчики, — ответил Карпушкин.
— Как вы здесь очутились?
— Вынужденная посадка. [242]
— Миленькие вы мои, — зачастила Анна Семеновна, — вам надо отсюда уходить: у нас в деревне немцы.
— А где их тут нет?
— В соседней деревне, в Красном Лесу...
— Сколько дотуда?
— Километров пять-шесть.
— Все семь будут, — уточнила девушка. — Я могу показать дорогу.
Анна Семеновна ушла в дом и через пару минут вернулась:
— Вот, возьмите на дорогу, — протянула она летчикам краюху хлеба. — Как говорится, чем богаты...
— Спасибо, мамаша! — от души поблагодарил ее Карпушкин. — Мы вас никогда не забудем.
Катя, так звали дочку Анны Семеновны, накинув на плечи пальтишко, проводила летчиков до опушки леса:
— Вот по этой дорожке — прямо к Красному Лесу и выйдете.
В деревне Красный Лес Ивана и Михаила приютила семья бывшего председателя колхоза Тихона Петровича Самусева. Летчиков посадили за стол, накормили чем могли. Расспросили о жизни на Большой земле.
Карпушкин и Морозов подробно рассказали о наступлении Красной Армии, об окружении немцев под Сталинградом, о своем полете, о том, как очутились здесь.
Они пробыли в доме Самусева двое суток. Мела метель, и идти пока было нельзя. А когда буран немного улегся, ребята сказали:
— Пора в путь.
— Если надо, возражать не смею, — ответил Тихон Петрович. — Присядем на дорожку.
Михаил и Иван по-сыновьи обняли его:
— Спасибо, отец, спасибо за все...
— Ну что вы...
Тихон Петрович дал ребятам на дорогу кое-чего из съестного и объяснил, как добраться до партизан.
— Оттуда вы скорее попадете на Большую землю, — сказал он летчикам. И предупредил: — Только, сынки, будьте осторожны. Не ровен час, на фрицев напоретесь. Да и из местных есть тут сволочи.
Знал старый колхозный активист, что на территории Шиздеровского сельсовета в ту пору действовал немецкий карательный отряд под командованием палача Баха. Его штаб находился в деревне Староселье. [243]
Имел он сведения и о том, что фашисты завербовали в свой отряд всякого рода отребье из местных жителей. Были в том отряде и бывшие кулаки — отец и сын Колосовы. Те самые Колосовы, что выдали фашистам бесстрашную партизанку Лизу Чайкину.
На младшего из них — Николая — и нарвались Карпушкин с Морозовым. Когда они выходили из деревни, их окликнул незнакомый мужчина. Иван и Михаил оглянулись. На крыльце дома стоял человек в красноармейской форме без знаков различия. Они подошли к нему, поздоровались. А тот, узнав, что ребята советские летчики, вскинул автомат и почти в упор расстрелял их. Потом снял с убитых теплые меховые унты, комбинезоны и ушел с «добычей» в штаб карателей.
Несколько женщин и подростков тайно похоронили летчиков за околицей деревни, на берегу ручья-
Через несколько дней в Красный Лес нагрянули фашисты. Немцы и их прислужник Колосов расстреляли Тихона Петровича Самусева и его сына за связь с партизанами. А деревню сожгли.
Через четверть века после этой кровавой трагедии советские чекисты, анализируя преступную деятельность фашистского палача Баха, а также «работу» его прислужников, размотали клубок злодеяний карателей и в том числе предателей Колосовых. Тогда же жители Оленинского района Калининской области узнали о двух летчиках Комсомольского полка.
12 июля 1967 года оленинцы перезахоронили останки советских воинов из безвестной могилки, что оставалась на окраине уже несуществующей деревни Красный Лес, в поселке Пенском.
Пройдут годы и годы. Но не зарастет тропа к памятнику героям. Их подвигу жить вечно.