Корабли строят на востоке

Путь до Ульяновска оказался долгим — добирались больше недели: на буксире через Ладожское озеро, на машине до Волховстроя, поездом до Ярославля, а оттуда уже пароходом вниз по Волге.

В Ульяновске меня вызвал начальник Управления кораблестроения Наркомата ВМФ Н. В. Исаченков. «Сейчас пойдет разговор о моем рапорте с просьбой направить на действующий флот», — подумал я. И не ошибся.

— Вот рапорт, который вы подали, как только сюда явились, — начал адмирал. — Как видите, на нем резолюция: «Отказать!» Вы, товарищ Никитин, нужны для очень важной работы здесь, в тылу. Выполните — будем думать, что делать с вами дальше. Корабли теперь надо строить здесь, на востоке, — в Поволжье, на Урале.

И Н. В. Исаченков рассказал об эвакуации южных судостроительных заводов, завода, где работал Е. Я. Локшин, из Ленинграда, о принятом правительством решении выделить в тылу несколько предприятий для развертывания на их базе строительства торпедных, противолодочных и артиллерийских катеров. Я получил приказание выехать вместе с Н. Е. Хавиным на эти заводы, составить доклад о положении дел и вместе с руководством предприятий выработать предложения, как лучше развернуть серийное производство. Но прежде мне предстояло принять несколько больших охотников за подводными лодками на Каспии. Этой работой занимался там сейчас Н. Е. Хавин.

Через несколько дней я уже был в Баку. В порту у причалов стояли большие охотники — БО. Узкий стальной корпус с приподнятым носом делал их похожими на маленькие миноносцы. Вооружение БО состояло из 85-миллиметровой пушки на баке, двух крупнокалиберных пулеметов и больших глубинных бомб в бомбосбрасывателях на корме. Гидроакустические станции установлены не были, так как аппаратура еще не прошла даже начальной стадии испытаний. Впрочем, в условиях, не позволяющих перебросить большие охотники ни на Балтику, ни в Белое море они и не были нужны как противолодочные корабли. Им предстояло стать кораблями охранения танкерного флота — обеспечивать противовоздушную оборону на переходе по Каспию из Баку и Красноводска в Астрахань. Но 85-миллиметровая пушка не могла вести огонь по самолетам из-за малого предельного угла возвышения, а пулеметы были малоэффективны.

Поэтому, не прерывая испытаний, мы с Хавиным обратились с письмом к Л. М. Галлеру, в котором предложили установить на больших охотниках 37-миллиметровый зенитный автомат и еще один крупнокалиберный пулемет. Мы считали, что это надо сделать, даже если придется снять с катеров большие глубинные бомбы. Заместитель наркома немедленно принял наши предложения и дал соответствующие указания. Работы по усилению зенитного вооружения на охотниках начались незамедлительно.

К концу декабря 1941 года все катера были переданы Каспийской флотилии. В последующие месяцы они сопровождали танкеры с жидким топливом на Каспии и Волге, участвовали в составе Волжской флотилии в боях под Сталинградом. Порученная мне работа была закончена, и с разрешения адмирала Л. М. Галлера я выехал в Ульяновск.

Из Баку морем, а далее — от Красноводска через Ташкент до Оренбурга (тогда Чкалов) — по железной дороге. Из Оренбурга через степи, которыми шла когда-то крестьянская армия Пугачева, на лошадях добрался до города Мелеуз в Башкирии. Здесь жили в эвакуации семьи командиров из приемной комиссии ВМФ, в том числе и мои жена и дети. Большой радостью было встретить новый, 1942 год среди родных. Радио принесло вести о разгроме немцев под Москвой, об успешной Керченско-Феодосийской десантной операции.

Пробыв в семье только день, выехал в Ульяновск. Отсюда началась наша с Н. Е. Хавиным поездка по заводам, получившим задание начать строительство боевых катеров. Предстояло ознакомиться и с работой конструкторских бюро, где проектировали катера.

Прежде всего решили встретиться с конструкторами, работавшими над проектами малого охотника за подводными лодками и торпедного катера в унифицированном корпусе. Идея строительства боевых катеров этих классов в одинаковом корпусе (корпус торпедного катера Д-3) родилась в предвоенный год. Тогда Н. Е. Хавин и я подали подробную докладную записку адмиралу Л. М. Галлеру, заместителю наркома ВМФ. Лев Михайлович поддержал каше предложение — промышленный Наркомат получил задание на разработку проектов катеров в стальном и деревянном корпусе. Отличать противолодочный катер от торпедного должно было лишь вооружение.

К сожалению, проектирование и строительство опытовых образцов не удалось закончить до войны. Теперь эвакуированные на восток конструкторские организации спешно завершили начатые работы.

В конструкторском бюро, которое мы посетили первым, проектировались торпедный катер и охотник в стальном корпусе. Результаты испытаний СМ-3 на Черном море здешним разработчикам известны не были, и наш рассказ о полученном опыте и недостаточной прочности набора стального корпуса этого катера пришелся как нельзя кстати. Тут же велись проектные работы для тылового завода, который развернул строительство речных бронекатеров. В это же время по предложению вице-адмирала Ю. Ф. Ралля приступили к строительству морских бронекатеров в Ленинграде.

Артиллерийские катера, очень нужные речным, флотилиям, а также таким флотам, как Балтийский и Черноморский, для действия в прибрежных районах, строил эвакуированный с Украины завод. Несмотря на большие трудности с оборудованием, обеспечением материалами, жильем для рабочих и инженеров, украинцы работали замечательно. Мы пришли к выводу, что к весне завод, как и запланировано, даст фронту боевые катера.

Хорошо шли дела на новом месте и у ленинградцев. Приятно было узнать у Е. Я. Локшина, что завод успешно преодолел первоначальные послеэвакуационные трудности и наращивает темпы строительства торпедных катеров Д-3.

— Производство наших деревянных корпусов поставили на поток, — говорил мне директор, когда мы обходили цеха. — В заготовительном цехе изготавливают детали по стандартным шаблонам. На стапеле из них собирают корпуса. Главный конструктор нашего КБ, известный тебе Ермаш, разработал проект малого охотника в корпусе Д-3. Теперь и торпедные катера и малые охотники типа МО — Д-3 строим в одинаковых корпусах. Унификация! Дело пошло быстрее...

Поточный метод сборки корпусов из готовых деталей разработал на ленинградском заводе еще до войны С. В. Пугавко. Этот талантливый, удивительно разносторонний инженер, по основной профессии специалист по дизелям, создал также трубный торпедный аппарат для катеров типа Д-3 и «Комсомолец». В испытаниях этого аппарата на Черном море в 1941 году мне довелось принять участие. Комиссия рекомендовала принять его на вооружение.

Торпедный аппарат С. В. Пугавко был очень нужен флоту, так как предохранял торпеды от обледенения. На Северном флоте, где торпедные катера вели боевые действия в условиях низких температур, аппараты бортового сбрасывания (так называемые «бугельные»), в которых торпеды не защищены от волны, оказались ненадежными. Но производство торпедных аппаратов еще предстояло наладить. Их намечено было устанавливать на катере Д-3 и на первые серийные «комсомольцы», строительство которых должен был развернуть другой, также эвакуированный с запада завод.

Этот завод мы посетили в конце нашей командировки. Работа здесь только начиналась: на стапелях ремонтировали поврежденные за время долгого пути корпуса катеров Г-5, приступали к их достройке. Еще находились в пути эшелоны со станками и другим оборудованием. Знакомый мне инженер В. М. Бурлаков, в прошлом начальник цеха торпедных катеров на ленинградском заводе, руководивший здесь производством, просил ускорить поставку алюминия для корпусов и моторов. Без этого завод не мог приступить к развертыванию серийного строительства торпедных катеров типа «Комсомолец».

О положении дел со строительством боевых катеров мы доложили по приезде в Москву Л. М. Галлеру и наркому. Они поддержали наше предложение дать «зеленую улицу» деревянному катеростроению.

— Но наряду с Д-3 основным торпедным катером станет «Комсомолец». Он для Балтики да и для Черного моря хорош, — подвел итог нарком. — Алюминий для корпусов наркомат получил. Моторы постараемся закупить у американцев, хотя и наши заводы обещают вскоре увеличить поставки.

— Из США обещают поставить и малокалиберные зенитные автоматы: 20–25-миллиметровые. Реализуем предложение об усилении зенитного вооружения торпедных катеров. Вы правы, указывая в своем докладе, что катера не могут эффективно защищаться от немецкой авиации, — добавил Лев Михайлович.

Следует сказать, что вопрос о зенитном вооружении торпедных катеров не был чем-то новым. Еще в 1940 году нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов, утверждая строительство большой серии торпедных катеров типа Д-3, потребовал от промышленного Наркомата вооружить их малокалиберной зенитной пушкой. Однако ни 45-миллиметровое полуавтоматическое орудие, ни 37-миллиметровый автомат, который тогда только что освоила промышленность, нельзя было установить на торпедный катер из-за их веса и габаритов. 20–25-миллиметровые пушки, разрабатываемые для вооружения самолетов-истребителей,, находились еще в стадии испытаний опытных образцов. Таким образом, перед войной не удалось добиться решения этого вопроса.

Опыт боевых действий торпедных катеров сразу же показал, что стремление нашего наркома усилить зенитное вооружение катеров было вполне обоснованным. Если катера МО с помощью своих «сорокапяток» успешно отражали атаки «хейнкелей», «юнкерсов» и «мессершмиттов» и немало их сбили, то торпедные катера могли лишь уклоняться, используя маневр и скорость — пулеметы в борьбе с самолетами оказались малоэффективными. Трудно приходилось торпедным катерам и в боях со сторожевыми катерами врага, вооруженными — автоматическими пушками. Попытки частично бронировать рубки катеров или прикрывать пробковыми поясами, конечно, не могли принести успеха. Выход был только один — установить малокалиберные автоматические пушки.

Через несколько дней, в первых числах июля, на стареньком флотском самолете-разведчике Р-6 — к счастью, подвернулась оказия — я уже летел в Баку.

На промежуточных аэродромах на самолет с удивлением поглядывали летчики «лагов» — новейших истребителей. Смутил наш «старичок» и аэродромную команду в Астрахани: его поначалу приняли за вражеский. В эти дни немцы стремительно рвались к Сталинграду, взяли Элисту и двигались через степи Калмыкии. Колонны гитлеровских войск, тянувшиеся с юго-запада к Сталинграду — очевидно, с Северного Кавказа, — я видел и во время перелета из Астрахани в Махачкалу.

В Баку я немедленно начал приемку очередного большого охотника с усиленным зенитным вооружением. И бригада рабочих завода, и экипаж работали практически без отдыха, урывая лишь часа четыре в сутки для сна. Все понимали грозную опасность, нависшую над Родиной.

Едва успев закончить приемку, я получил срочное приказание прибыть в Москву. Добирался и на этот раз самолетом. Летели через Красноводск и Гурьев. В Главном штабе узнал, что включен в комиссию по испытаниям гвардейских минометов РС на бронекатерах Волжской флотилии.

Я уже писал об испытаниях РС-30 на катере Д-3 осенью 1941 года в Финском заливе. Они дали положительные результаты. Знал и о проводившихся во второй половине тридцатых годов испытаниях реактивных установок и безоткатных динамореактивных пушек — так называемых ДРП, — на торпедных катерах Черноморского флота. В свое время разработке и испытаниям этих новых видов оружия активно способствовал М. Н. Тухачевский. К сожалению, несмотря на положительные результаты, работы были прекращены и установки РС-30 и других типов не поступили на вооружение флота и армии. С началом Великой Отечественной войны наша промышленность быстро освоила выпуск реактивных снарядов РС-30 и РС-82 (калибром 130 миллиметров и 85 миллиметров соответственно). Гвардейские минометы, любовно прозванные на фронте «катюшами», продемонстрировали высокую боевую эффективность в сражениях на фронтах Великой Отечественной войны под Москвой и Ленинградом. Теперь, почти через год после боевого крещения этого нового вида оружия, предстояло проверить возможности его применения на бронекатерах.

Испытания серийных бронекатеров, вооруженных реактивными снарядами, проходили под руководством начальника штаба Волжской флотилии контр-адмирала М. И, Федорова в верховьях Волги. Пусковые установки для РС-30 — М-13 (на 12 снарядов) и для РС-82– М-24 (на 24 снаряда) конструкторы разместили на танковых башнях, с которых были сняты 75-миллиметровые орудия. Возвышавшиеся над низкобортными катерами пусковые установки несколько ухудшали их остойчивость и маневренные качества, однако в допустимых пределах. Испытания прошли успешно, и вскоре Волжская флотилия, а затем и флоты — в первую очередь Черноморский — получили бронекатера с грозным оружием, Их мощные удары прежде всего испытали на себе гитлеровцы во время боев за Сталинград. Кроме того, мы рекомендовали приступить к вооружению реактивными снарядами торпедных катеров. Комиссия предложила сделать это, считая, что катера с реактивными установками позволят усиливать атакующие группы при нанесении ударов в море по кораблям противника и оказывать мощную огневую поддержку при проведении десантных операций и содействии приморскому флангу армии.

Опыт такого использования уже имелся: черноморцы по своей инициативе изготовили пусковые установки на четыре снаряда РС-30 и смонтировали их на трех торпедных катерах. Эти катера успешно действовали в боях с хорошо вооруженными артиллерийскими катерами и быстроходными десантными баржами гитлеровцев (так называемыми БДБ), имевшими 75– и даже 100-миллиметровые орудия.

К концу лета 1943 года на Черном море из полученных от промышленности первых катеров с реактивными установками М-13 сформировали первый отряд. Он влился во 2-ю бригаду, которой командовал капитан 2-го ранга В. Т. Проценко. Это позволило катерникам наносить мощные удары по войскам и укреплениям гитлеровцев на побережье и успешно действовать против их кораблей во время боев за освобождение Новороссийска и проведения Керченско-Эльтигенской операции.