Снова на Балтике

Недолгие сборы, и я вместе с семьей выехал из Москвы в Ленинград и дальше к новому месту службы — в Копорскую губу. Здесь на побережье базировался дивизион радиоуправляемых катеров, которым мне предстояло командовать.

Командир береговой базы показал мне двухэтажные деревянные дома командного состава и летчиков приданных дивизиону гидросамолетов наведения. Старшины-сверхсрочники жили с семьями в окрестных деревнях, где снимали комнаты у крестьян. Краснофлотцы размещались в двухэтажной казарме. Командование и штаб дивизиона практически своего помещения не имели, летом, когда тепло, занимали построенную на живую нитку времянку. Сдававший мне дела за командира дивизиона начальник штаба А. Шаферов, уже получивший новое назначение, пояснил, что все равно зимой жизнь замирает, люди занимаются только уходом за техникой. Таким образом, и дом для штаба вроде бы ни к чему. Спорить с ним я не стал, но подумал, что без разрешения вопросов быта боеготовность дивизиона не обеспечить. Ну как, например, быстро собрать по тревоге, да еще ночью, старшин, что живут в деревнях?

Из беседы с командирами отрядов, составлявших дивизион, -К. Шиловым, Н. Буниным, Н. Бакланом и А. Шамборским, а также новым начальником штаба дивизиона Г. Францевым — выяснилось, что не все ладно и с организацией боевой подготовки, боевой готовностью. В каждом из отрядов наряду с опытными командирами служили и только что назначенные, лишь начинавшие осваивать управление катером. Это приводило к тому, что в отряде приходилось равняться на неопытную молодежь, а это не позволяло переходить к решению более сложных задач. В результате каждую кампанию в дивизионе начинали, как ГОВОРЯТ, с нуля. После того как я узнал о такой системе боевой учебы, стало понятно, почему до сих пор дивизиону не удалось освоить радиоуправление с самолетов отрядами и дивизионом в целом. Отрабатывали радиоуправление лишь звеном, но и здесь особых успехов не достигали. Между тем все возможности для успешного выполнения учебных задач имелись. Приданный дивизиону отряд гидросамолетов-водителей типа МБР-2 базировался рядом с базой катеров, на Копейском озере. Командир отряда Балаболкин и его комиссар Гуревич заверили меня, что их техника находится в хорошем состоянии, летчики не подкачают.

Беседуя с людьми, наблюдая их в работе, я внимательно изучил уровень подготовки командиров катеров дивизиона. Мне запомнились М. Помазков, А. Родин, М. Майстер, С. Бобрынин — отличные моряки, прекрасные люди. Все они отдали свои молодые жизни в борьбе с фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны. Погибли геройски и командиры отрядов К. Шилов и Л. Шамборский. Не забуду и полюбившихся мне молодых, веселых командиров катеров А. Свердлова и М. Старостина, одержавших в годы войны немало побед и ставших Героями Советского Союза.

Вскоре было произведено перераспределение командиров катеров внутри дивизиона. В первый отряд были переведены командиры, имеющие уже опыт радиоуправления звеном катеров с самолета; во второй — одиночного катера, а в третий — молодые командиры, те, кому предстояло осваивать свою специальность с самого начала. По такому же принципу произвели и перемещение из отряда в отряд старшин-радиотелемехаников (в экипаж каждого катера входил такой специалист).

Теперь дивизион имел отряды первой, второй и третьей линии, причем каждый включал в себя экипажи катеров, одинаковые по достигнутому уровню боевой подготовки. Но до начала отработки задач в море было еще далеко — медленно тянулись месяцы затянувшейся зимы. Между тем хотелось спустить катера на воду и начать выходы в море как можно раньше. Обычно катера бригады выходили в Финский залив во второй половине мая, когда он очищался ото льда в районе Кронштадта. Из Копорского же залива лед выносило ветрами и течением еще раньше — в начале мая. Правда, в гавани, огражденной деревянным молом, у причалов дивизиона, лед держался еще недели две. Собрав командиров отрядов и свой штаб, я поставил задачу — закончить ремонт катеров и установку на них двигателей и другого оборудования в апреле, с тем чтобы начать выходы в море не с начала июня, а с первых дней мая.

Работы по удалению льда от пирсов начали еще в апреле. Толщина его достигала метра, и первые попытки резать льдины струей горячей воды успеха не принесли. Местные остряки уже вспоминали синицу, которая хотела море зажечь. Но тут К. Шилов предложил разрезать льдины при помощи подъемных катерных талей, используя их как пилу. Работа закипела, и через день-другой на чистой воде у пирсов уже выстроились катера. Но в самой бухте стоял лед. Пришлось сверлить шурфы: закладывать заряды тротила. После взрывов через бухту от причалов до чистой воды протянулся канал. Путь в море был открыт! Боевую подготовку в кампанию 1937 года дивизион начал на две недели раньше, чем обычно.

Провести ремонт и монтаж двигателей в сокращенные сроки удалось благодаря самоотверженной работе асов своего дела старшин-мотористов В. Елизарова, И. Устинова, М. Ушкалова, Н. Мороза и С. Абарина (механиков катеров, как их у нас называли), механиков-инженеров Л. М. Ишова, М. С. Макарова, И. Л. Ларькина, техника С. И. Еремеева. Отлично работали по приведению в порядок своей сложной аппаратуры телемеханики и радисты Г. Юнкер, Г. Шаповалов, А. Соловьев и другие, а также руководившие ими специалисты С. Мурзаков и В. Фабричное. Дивизионный штурман Т. Савенков своевременно проверил все навигационное оборудование катеров. Не отставали и торпедисты, готовившие вместе с дивизионным минером Г. Кузнецовым свое оружие.

В те годы двигатель торпеды представлял собой поршневую машину. В действие поршни приводил сжатый воздух высокого давления, накачиваемый в специальные резервуары торпеды. Хранить торпеды полагалось с пониженным давлением воздуха — в целях безопасности. Поэтому перед выходом в море на стрельбы или при приведении катеров в боевую готовность приходилось в торпеды накачивать воздух, пока его давление в резервуаре не достигало нужной величины. Для этого требовалось немало времени, да и старенький компрессор, имевшийся на береговой базе дивизиона, не мог своевременно обеспечить воздухом большое число торпед. Поэтому наши катера, как правило, ходили за торпедами в Кронштадт. Это занимало много времени и затягивало сроки приведения дивизиона в боевую готовность.

Мы решили последовать примеру катерников-тихоокеанцев: на Дальнем Востоке торпеды хранили с полным давлением. К этому вынуждала напряженная обстановка тех лет, памятная многочисленными провокациями японских милитаристов. Во время командировки на Тихоокеанский флот я убедился, что при таком хранении торпеды находятся в хорошем состоянии и безопасность вполне обеспечивается. Правда, давление воздуха в резервуарах постепенно падало, но небольшое его снижение было допустимо.

Стали держать торпеды с полным давлением и в нашем дивизионе. Воздух теперь подкачивать приходилось значительно реже, и мы справлялись с обеспечением и стрельб, и приведением дивизиона в боевую готовность без помощи береговой базы бригады в Кронштадте. Нормативы приготовления торпед у нас сократились почти вдвое.

Не раз зимой мы с комиссаром дивизиона Василием Михайловичем Головачевым, симпатичным и душевным человеком, ломали головы, пытаясь найти способы размещения семей сверхсрочников-старшин в домах нашей базы. Но ничего не получалось, и семьи продолжали жить в близлежащих деревнях. В середине мая В. М. Головачев узнал, что в связи со строительством аэродрома переселяются в новый поселок жители деревни Купля. Нам удалось получить согласие прибывших к нам в мае с проверкой командующего Краснознаменным Балтийским флотом А. К. Сивкова и члена Военного совета Я. В. Волкова на передачу дивизиону крестьянских домов из этой деревни. Дивизиону выделили десять тысяч рублей на проведение необходимых работ. Дома краснофлотцы разобрали и сплавили по Копенскому озеру прямо к территории нашей береговой базы. Собранные вновь домики — каждый на две семьи старшин, — с белеющими новой дранкой крышами, оштукатуренными внутри комнатами, выглядели совсем неплохо. Теперь весь личный состав базы находился в одном месте. (В дивизионе прозвали возникший поселок деревней «Никитовкой». Под этим названием он просуществовал до осени 1941 года — при приближении гитлеровцев катерники сожгли и поселок, и другие дома на территории береговой базы дивизиона.)

Тогда же силами личного состава оборудовали клуб, приспособив для него здание летней казармы. Кинозал и другие помещения утеплили, оштукатурили, умельцы сложили печи, так что в клубе было тепло в самые сильные морозы. В кинозале появились кресла с откидными сиденьями, в фойе — красивые бра. В общем, клуб получился на славу. Немедленно возникли кружки самодеятельных артистов, в работе которых самое деятельное участие приняли жены командиров и старшин.

Разумеется, строительные работы приходилось проводить в дни отдыха, по вечерам — благо светлы летние ночи на Балтике. Ведь боевая подготовка шла полным ходом, с высокой интенсивностью. Организационные мероприятия, проведенные в дивизионе зимой, дали свои результаты: катера К. Шилова уже успешно отработали задачу наведения с самолета управления в составе отряда, а отряды Н. Бунина и Л. Шамборского — в составе звена. Конечно, катера дивизиона учились действовать и при так называемом ручном управлении — как обычные торпедные катера, не имеющие радиоуправления. Уже в июле дивизион достиг положенного уровня боевой готовности.

Не раз летом 1937 года приезжали к нам различные комиссии. Одной из проверок руководил Арсений Григорьевич Головко, учившийся в то время в Военно-морской академии. Проверяющие выходили в море на катерах, летали на самолетах управления. Комиссия положительно оценила уровень боевой готовности. В то же время на Тихоокеанском флоте торпедные катера радиоуправления также успешно сдали все задачи. Видимо, к этому времени и на Дальнем Востоке, как и на Балтике, преодолели неизбежные трудности освоения сложной техники, так сказать болезни роста.

Тем же летом побывал в нашем соединении А. И. Берг. Мы показали Акселю Ивановичу достигнутое в телеуправлении: по сигналам с находившегося в воздухе самолета стоящий у причала (без единого человека на борту!) торпедный катер выходил в море, выполнял боевое маневрирование и возвращался в базу, к причалу.

Пришла осень, а с ней и пора зачетного флотского учения. Как и в прошлые годы, отрабатывался бой на минно-артиллерийской позиции: надводные корабли, в том числе линкоры, наносили удар по идущему с запада «противнику» во взаимодействии с торпедными катерами и авиацией. Момент удара торпедных катеров я хорошо видел с высоты двух тысяч метров, на которой «завис» самолет управления дивизиона. Прорывая дымовые завесы, более полусотни катеров с трех направлений стремительно сближались с кораблями «противника». Картина впечатляющая! Учение для нашего дивизиона прошло хорошо: все самолеты-водители и катера выполнили поставленную задачу. Не было отказов в технике, не было и затонувших учебных торпед. Дивизион радиоуправляемых катеров получил высокую оценку наркома обороны К. Е. Ворошилова, вошел в число лучших частей флота. По итогам летней кампании командира первого отряда К. А. Шилова наградили орденом Красной Звезды.

В ноябре командование Краснознаменного Балтийского флота собрало командиров соединений и частей, чтобы подвести итоги прошедшего года и поставить задачи на следующий. Мы, командиры дивизионов бригады торпедных катеров, с интересом ожидали зачтения приказа комфлота с определением призовых мест по результатам боевой подготовки. В начале 1937 года К. Е. Ворошилов специальным приказом объявил, что командир части, занявшей первое место в военном округе или на флоте, награждается легковой автомашиной. Знали мы, что флотская комиссия предложила присудить первое место дивизиону радиоуправляемых катеров, второе и третье место — двум другим дивизионам нашей бригады, а линкору «Марат» — четвертое. Однако И. С. Исаков, командующий флотом, в своем выступлении перед нами на совещании сказал, что неправильно ставить «на одну доску» катера и линкор. Поэтому Военный совет решил главный приз не присуждать никому. Командира и комиссара «Марата» наградили золотыми часами, комиссара дивизиона Головачева и меня — грамотами и денежными премиями, а командиров и комиссаров дивизионов — грамотами.

В начале декабря прочный лед сковал Копорский залив. Катера уже стояли в эллингах, экипажи, как обычно, приступили к демонтажу оборудования и ремонту. Сезонность в боевой подготовке была характерна в те годы для всего Краснознаменного Балтийского флота: ведь все его базы находились в восточной, замерзающей части Финского залива. Заведенным порядком, строго по плану шли занятия и тренировки. Не забывали в дивизионе и общевойсковую подготовку — устраивали многокилометровые лыжные переходы с полной выкладной, выполняли стрелковые упражнения.

Объекты нашей береговой базы были разбросаны на довольно большой территории. Для их охраны требовалось так много людей, что из-за караульной службы нарушался нормальный ход боевой учебы. Тогда я вспомнил об инфракрасных приборах обнаружения, созданных в лаборатории инженера В. В. Гурова. В испытаниях этих приборов я участвовал во время службы в Научно-техническом комитете зимой 1931 года. Гуров вел работы по заданиям Управления связи Красной Армии. Но и флот проявил интерес к применению инфракрасной техники (тогда ее называли «лучистой энергией»). По предложению НТК В. В. Гуров в дальнейшем создал образцы теплопеленгаторов, обнаруживавших корабли по тепловому излучению, и ряд других приборов. Один из видов аппаратуры, который мог использоваться для охраны складов береговой базы, причалов и прочих объектов, нам удалось получить от Управления связи Красной Армии. Эксплуатация этого опытного образца показала хорошие результаты: люди, не говоря уже об автомашинах, пересекавшие контролируемую приборами линию, немедленно обнаруживались. Довольны были конструкторы-разработчики, не менее довольны были и мы, так как смогли уменьшить число людей, заступающих на охрану объектов. Аппаратура успешно работала до самой осени 1941 года, когда ее демонтировали при эвакуации береговой базы катерников из Пейпии.

Миновала зима. Дивизион усиленно готовился к спуску на воду катеров, началу летней кампании. В начале марта меня и мою семью встревожил ночной телефонный звонок из Кронштадта. Звонил В. Ф. Трибуц, начальник штаба флота. Я получил приказание утром прибыть в Кронштадт, предварительно сдав дивизион К. А. Шилову, командиру первого отряда.

Всю ночь я передавал дела моему преемнику, немало удивленному происходящим, а на рассвете выехал в Кронштадт. В штабе флота меня принял В. Ф. Трибуц и поздравил с назначением начальником штаба бригады торпедных катеров. «Немедленно приступайте к исполнению обязанностей», — так закончил он свои непродолжительные наставления. Чем объяснялась спешка, я так и не понял.

Не теряя времени, принялся за работу, которой было предостаточно: приходилось выполнять обязанности не только свои, но и комбрига Г. П. Нестведа, так как он в это время находился в Военно-морском училище имени М. В. Фрунзе в качестве председателя выпускной комиссии. Пока шли экзамены, комбриг из Ленинграда появлялся не часто. Начал я с налаживания четкой организации боевой подготовки. Вместе с флагманскими специалистами своего штаба откорректировал плановые таблицы приведения дивизионов и бригады в целом в полную боевую готовность. При этом выяснилось (как в свое время и в моем бывшем дивизионе), что мощностей компрессоров недостаточно для своевременного приготовления торпед. И я решил, что выход есть: нужно держать торпеды с полным давлением в резервуарах.

Дав распоряжение, я все же решил получить санкцию на хранение торпед с полным давлением воздуха и послал по этому поводу запрос в штаб флота. Ответа не последовало. Послал второй — тот же результат. Тогда направил еще одно письмо, в котором написал, что отсутствие ответов на два предыдущих понимаю как согласие на наше предложение. И тут штаб отмолчался!

Прошли недели две. Неожиданно к нам прибыли представители штаба флота для проверки организации приведения бригады в полную боевую готовность. Контрольное учение началось по команде проверяющих и шло по отработанному нами графику. Все проходило как положено, и я лишь отмечал в плановой таблице доклады, поступающие из дивизионов. Все уложились в установленные нормативы. Но вот на командный пункт вошел комбриг, ходивший на катере вместе с В. Ф. Трибуцем в мой бывший дивизион. Он был явно в расстроенных чувствах.

— Что ты наделал! — воскликнул Г. П. Нествед. — В боевых торпедах давление на двадцать-тридцать атмосфер выше нормы. Трибуц вызывает к себе в штаб.

Отправились в штаб флота. Трибуц, выслушав мои объяснения, которые поддержал флагманский минер флота В. Ф. Черный, лишь выразил неудовольствие нашим самовольным решением хранить торпеды с повышенным давлением. Пришлось доложить о письмах, отправленных в штаб флота, на которые мы так и не получили ответа. Теперь уже Трибуц обрушился на штабных...

Не успел я пробыть и трех месяцев в своей новой должности, как был назначен командиром бригады торпедных катеров вместо Г. П. Нестведа. Вскоре мне было присвоено очередное воинское звание — капитана 3-го ранга. И вот уже осенью, на зачетных флотских учениях, руковожу действиями дивизионов со своего командного пункта на лидере «Ленинград».

— Смотрите, Борис Викторович, ваши пошли в атаку, — показывает рукой командир лидера А. П. Петров.

Я и сам вижу, как, подчиняясь командам с самолета-водителя, радиоуправляемые катера (их отличают от других синие флажки на мачтах) устремляются вперед. На каждом из них по два человека — на случай выхода из строя аппаратуры телеуправления.

Катера наносят удар по соединению «противника» и отходят. Я знаю об этом по радиодонесениям: с мостика лидера можно наблюдать за действиями лишь одного дивизиона, а удары по «противнику» наносились подивизионно с трех направлений. «Значит, — думал я, — командный пункт бригады нужно размещать не на надводном корабле, а на самолете, специально оборудованном для управления бригадой в море».

Погода быстро портится. Низкая облачность — темные грозовые тучи — заставила самолеты-водители быстро вывести катера на направление к Пейпии и спешить на посадку на Копенское озеро. Я ждал доклада о возвращении дивизионов в базу. Но вот приносят радиограмму: нет одного радиоуправляемого катера. Надо искать... Перехожу на эсминец, который начинает поиск. Прожектор с трудом прорезает сгустившуюся тьму. Море пустынно. Лишь один раз мне показалось, что в темноте на фоне высокого берега мелькнул силуэт катера...

Пришлось вернуться в Пейпию ни с чем. Оставшуюся часть ночи коротали с комиссаром и посредником на причале. Василий Михайлович Головачев совсем пал духом. «А что если они попали к финнам?» — то и дело повторял он. Пришлось его успокаивать. Наступило утро. Густой туман над морем не позволял выслать на поиск самолет. Но чуть туман поднялся, и мы услышали характерный звук моторов — к базе мчался наш пропавший!

Боцман Г. И. Карпушкин рассказал, что потерял ориентировку, и когда самолет вывел катер к берегу, решил, что попал в чужие воды. Боцман видел эсминец, но решил, что это иностранный корабль, и, выключив отличительные огни, скрылся под берегом, остановив моторы. На рассвете сориентировались, все стало ясно, и катер лег на курс к базе...

В первых числах декабря 1938 года группа начальствующего состава Краснознаменного Балтийского флота выехала в Москву. В состав ее входили: командир бригады подводных лодок А. П. Шергин, комендант Ижорского укрепленного района С. И. Кабанов, командир линкора «Марат» С. Ф. Белоусов и его комиссар В. М. Кулаков, командир одного из эсминцев Н. Фалин и от бригады торпедных катеров — я. Нас, как и представителей других флотов, пригласили принять участие в работе Главного Военного Совета Наркомата Военно-Морского Флота.

С большим интересом слушал я выступления на заседаниях участников войны в Испании летчика Н. А. Острякова и моряков Н. Г. Кузнецова и А. Г. Головко. Головко, командовавший тогда Каспийской флотилией, посетовал на излишнюю академичность в подготовке командных кадров, на то, что флотилия, например, только сейчас начинает отрабатывать свою непосредственную задачу — обеспечение нефтеперевозок в условиях войны. Заканчивая выступление, он призвал направить боевую учебу на решение конкретных задач, свойственных тому или иному театру.

Выступление Головко всем очень понравилось. Однако на следующий день на столах зала заседаний мы увидели свежие номера «Красного флота» с кричащим заголовком передовой — «Против узколобого делячества». Редактор газеты Т. поглядывал на собравшихся и довольно ухмылялся.

Статья обвиняла ГОЛОВКО в деляческом подходе к обучению и воспитанию командных кадров, круг интересов которых из-за этого будто бы произвольно ограничивался...

В тот же день член Политбюро А. А. Жданов, который был тогда членом Главного Военного Совета ВМФ и вел все заседания, принес Арсению Григорьевичу извинения от имени Военного Совета за нелепые обвинения. Слушая Жданова, редактор то краснел, то бледнел — я сидел неподалеку и нет-нет да посматривал на него. Вряд ли кто-нибудь бы захотел оказаться на месте ретивого газетчика.

Заключительное заседание Военного Совета проходило в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца с участием членов Политбюро. В этот день председательствовал К. Е. Ворошилов. И. В. Сталин прохаживался за спинами сидящих в президиуме, покуривая трубку. Помню интересное выступление Н. Г. Кузнецова о необходимости высокой боевой готовности, о противовоздушной обороне кораблей по опыту войны в Испании.

Объявив об окончании работы, К. Е. Ворошилов пригласил всех на прием, который устраивает Политбюро и правительство. Сталин добавил: «Выпьем немножко».

Прием состоялся на следующий день в Грановитой палате, уставленной красиво накрытыми столами. Мы уже сидели на своих местах, когда вошли члены Политбюро и правительства. Ужин проходил в непринужденной обстановке, настроение у всех было хорошее, приподнятое. Через некоторое время Сталин и члены Политбюро вышли из зала, а к столу, за которым сидели балтийцы, подошел заместитель наркома ВМФ П. И, Смирнов-Светловский и предложил следовать за ним.

Пройдя по нескольким коридорам, мы неожиданно оказались в небольшом зале. На стульях перед киноэкраном сидели члены Политбюро. Тут же за роялем музицировал А. А. Жданов. Пригласили сесть и нас. Погас свет, и на экране появились кадры памятного всем фильма «Если завтра война». Промелькнули последние сцены, показывающие, как бьет врага на его земле Красная Армия, как бегут войска противника под ударами наших танков и самолетов. Включили свет...

Сталин, видимо, хотел познакомиться с командирами-балтийцами, поговорить в непринужденной обстановке. Но разговора не получилось: наш «старший» С. И. Кабанов забеспокоился, что мы опоздаем на поезд. Смирнов-Светловский что-то сказал Сталину, и тот сердито махнул рукой — пусть идут! Уже в поезде мы поняли, что упустили редкую возможность доложить о нуждах флота, своих соединений... Спохватились, да поздно.

После возвращения в бригаду я собрал командиров дивизионов и штаб, рассказал о работе Главного Военного Совета ВМФ. Потом мы отдельно обсудили вопросы ускоренной подготовки командиров катеров из боцманов. Дело в том, что большую часть командиров, окончивших военно-морское училище, у нас забрали и назначили на новые эсминцы, сторожевики и тральщики. Еще до моей поездки в Москву штаб бригады подготовил представление на присвоение званий командиров старшинам-боцманам И. Л. Устинову, Н. Ф. Баюмову, А. В. Суворову, В. Д. Налетову, А. О. Шебалину, К. В. Аристову, Г. И. Карпушкину, а также старшинам-мотористам И. Т. Щербаку, Н. М. Морозу, В. И. Максимову, П. М. Дюкарю.

В Москве я передал представление начальнику Управления кадров нашего наркомата А. В. Зорину и просил ускорить присвоение званий и назначение на должности командиров катеров и механиков звеньев. И вскоре в бригаду пришел приказ — все наши представления удовлетворили полностью.

В середине марта 1939 года как-то днем в мой кабинет в штабе бригады вошел В. С. Чероков, старый мой знакомый, тоже катерник. Побеседовали о Военно-морской академии, в которой он учился, о знакомых. Наконец я поинтересовался целью его визита. «Разве ты не знаешь, что я назначен комбригом, прибыл принимать дела?» — удивился Виктор Сергеевич.

Позвонил в штаб флота — все подтвердилось. Что ж, начал передачу дел. Собрали командиров и комиссаров дивизионов и авиаэскадрилий. Я сделал доклад о задачах бригады в 1939 году. Под конец представил нового комбрига. Все были несколько растеряны.

В. С. Чероков взял слово и подтвердил все сделанные мною указания на предстоящую «кампанию. Я поблагодарил командиров и комиссаров за службу, пожелал им успехов и уехал в Ленинград. Докладывать о передаче дел командующему флотом я предоставил В. С. Черокову без меня...

На следующее утро я был уже в Москве. Тут же состоялось мое назначение уполномоченным Постоянной комиссии новостроящихся кораблей в Ленинграде.

Вернувшись в Ленинград, представился председателю Постоянной комиссии Военно-Морского Флота контр-адмиралу М. М. Долинину. Михаил Михайлович познакомил меня с организацией предстоящей работы и программой строительства катеров, разъяснил, что как уполномоченный я должен буду возглавлять комиссию из специалистов по приемке и нести личную ответственность за ход испытаний. Адмирал приказал приступить к приемке катеров Г-5 и к подготовке программ приемки новых, пока еще опытовых торпедных катеров СМ-3, СМ-4 и «Комсомолец», а также продолжать уже начавшиеся испытания катеров на воздушной подушке.