На торпедных катерах

Мы стали командирами. Прощаясь с училищем, захожу в музей, созданный стараниями его воспитанников. В течение всего XIX века стекались сюда памятные подарки мореплавателей-кругосветников, исследователей Русской Америки и Арктики, участников битв с врагами России — боевых офицеров. Много часов провел я здесь, рассматривая великолепно выполненные модели кораблей русского парусного и броненосного флота, портреты адмиралов, героев давно отгремевших морских сражений. Спасибо старейшему преподавателю Леониду Александровичу Гроссману, бессменному хранителю музея училища, так много сделавшему, чтобы сберечь и приумножить его фонды! В коридор, на стенах которого резные деревянные фигуры, украшавшие когда-то форштевни парусных кораблей, выходим вместе с Константином Шиловым, ближайшим другом в течение всех лет учебы. Нам немного грустно — за четыре года стали родными стены старинного здания на набережной Лейтенанта Шмидта.

После месячного отпуска отдел кадров Балтийского флота направляет выпускников в экипаж — назначения на корабли еще не пришли. Приступаем к строевому обучению призывников — молодого пополнения Красного Флота. Много занимаемся и общевойсковой подготовкой. Что ж, не мы первые — каждый год окончившие училище имени Фрунзе начинают так свою командирскую службу. Конечно, всем хочется как можно быстрее на корабли, в море. Но вскоре убеждаюсь, что время проходит не без пользы: учусь командовать, хорошо усваиваю не только тонкости строевой подготовки, но и тактику действий стрелковых подразделений. Оказывается, командовать взводом в обороне и наступлении, умело использовать стрелковое оружие в бою дело совсем непростое. А знаний по ведению боевых действий на суше явно маловато, хотя училище дало начальные навыки общевойсковой подготовки и на втором курсе мы далее участвовали в учениях в районах Ропши и Пулкова. К счастью, нам есть у кого поучиться: все младшие командиры окончили знаменитую Ораниенбаумскую школу строевых старшин, существовавшую еще в дореволюционные годы. В первую мировую войну ее выпускники — унтер-офицеры хорошо себя показали в боях под Ригой против кайзеровских войск, дрались на фронтах гражданской войны с белогвардейцами и интервентами. В двадцатые годы школа дала Красному Флоту не одну сотню отлично подготовленных по стрелковой и строевой подготовке младших командиров. Петухов, мой помощник командира взвода, уже не первый раз готовит призывников, и с его помощью я вскоре осваиваю все премудрости, становлюсь настоящим строевиком. Мои щегольские хромовые сапоги через месяц приходится заменить на более прочные, яловые, и я убеждаюсь, какое великое дело уметь правильно намотать портянки. «Кто с портянками обращаться не умеет, тот не солдат», — говорит мой помкомвзвода.

Обучение молодых краснофлотцев заканчивается трехсуточными учениями под Пулковом. Балтийский экипаж отрабатывает и сдает задачи по действиям стрелкового полка в обороне и наступлении. Уже декабрь, земля промерзла, но я вместе со своими бойцами рою окопы полного профиля и оборудую ячейки для пулеметов. Мы обороняемся от наступающих «синих», а затем переходим в наступление и громим врага в тех самых местах, где всего лишь около десяти лет назад били Юденича наши отцы и старшие братья. События не столь уж давние, среди командиров в экипаже есть их участники. Поэтому учения проходят напряженно, молодые бойцы действуют без всяких скидок на мирные дни.

Могли ли мы думать тогда, что через годы, в сорок первом, на этих же рубежах снятые с «Авроры» орудия будут бить по врагу, а морская пехота и армейские части дерзкими атаками остановят, отбросят рвущихся к Ленинграду гитлеровцев, заставят их зарыться в землю. Наверное, не один балтиец, не один черноморец в те дни добром вспоминал своих строгих учителей из флотского экипажа — знание стрелкового дела, умение действовать на суше пригодились. А многие выпускники Ораниенбаумской школы стали хорошими общевойсковыми командирами. Так в годы Великой Отечественной войны командовали соединениями комбриг А. Д. Дубина, полковник В. Н. Карпецкий...

Конечно, все это время мы — выпускники училища имени Фрунзе с нетерпением ждали приказа начальника Морских Сил республики Р. А. Муклевича. Разговоры о том, на каком флоте, на каком корабле, по какой специальности придется нам служить, не прекращались ни на один день. Я был уверен, что получу назначение артиллеристом на линкор, так как после выпуска проходил на «Марате» стажировку в должности помощника командира башни главного калибра. Еще в детстве, на Морском полигоне, я с восхищением смотрел на грозные орудия больших калибров. Сложная техника 12-дюймовых башен линкора — в каждой по три дальнобойных орудия — покорила меня. Я любил смотреть, как, послушные умным механизмам, ползут из глубин артиллерийского погреба громадные снаряды и заряды, как послушно открываются замки, пропуская их в зев казенника... Да, в те годы башня главного калибра линкора была средоточием всего нового, последним словом флотской техники! Понятно, что я хотел служить на громадных кораблях, составлявших в те годы боевое ядро всех флотов мира, и был доволен выводом в моей аттестации:

«Назначить помощником командира башни на линкор».

Потому-то назначение на торпедные катера оказалось для меня полной неожиданностью. Что такое торпедные катера и какова служба на них, я представлял довольно смутно. В одном из помещений экипажа осенью 1928 года жили команды двух строившихся на заводе торпедных катеров, и мы с интересом расспрашивали их командиров, одетых в кожаные костюмы и летные шлемы. «Торпедные катера еще себя покажут, — говорили они. — Мощь, скорость, маневр — все это у нас есть!» Но мне и в голову тогда не приходило, что скоро придется стать катерником, навсегда позабыть о больших артиллерийских кораблях.

Вместе со мною командирами торпедных катеров стали мои однокашники И. И. Круглов, В. М. Нарыков, С. Д. Солоухин, а также окончивший параллельные классы командного состава училища Ф. С. Октябрьский (в этих классах учились командиры флота, не имеющие законченного военно-морского образования).

Из штаба Балтийского флота, располагавшегося тогда в Кронштадте, в здании бывшего Морского собрания, мы вышли несколько растерянные: предстояло освоить совершенно незнакомые корабли, новое оружие, появившееся во флотах морских держав только к концу первой мировой войны. Но так или иначе — для военного человека приказ есть приказ. По льду пешком добрались до Кроншлота — небольшого искусственного островка-форта, построенного еще при Петре Первом к югу от Кронштадта. Здесь находилась база первого на Балтике отряда торпедных катеров, командиром которого был В. Ф. Чернышев.

В годы первой мировой войны Кроншлот служил базой Минного отряда. От той поры рядом с маяком — в лоции он называется «Нижний Кронштадтского створа» — сохранился небольшой домик, в котором и разместился штаб отряда, вблизи построили ангар для катеров. Нас принял В. Ф. Чернышев, знакомый мне с курсантских лет по «Комсомольцу» и «Марату», на которых он служил старшим штурманом. Познакомились также с комиссаром отряда А. Ф. Бурылевым.

Нам повезло: Всеволод Феодосьевич Чернышев, сын известного академика-металлурга Ф. Чернышева — был человеком большой культуры, настоящим интеллигентом. В годы первой мировой войны после окончания гардемаринских классов он командовал моторным катером-тральщиком и получил немалый боевой опыт.

С первых же дней службы начались занятия. Проводили их и командиры из маленького штаба отряда — минер А. К. Плансон, механик В. И. Горелкин и сам Всеволод Феодосьевич Чернышев. Под их руководством и с помощью Н. Е. Хавина и И. А. Новикова — командиров двух имевшихся в отряде торпедных катеров — мы изучали материальную часть. «Учебное пособие» было рядом — только что вошедшие в состав флота первые отечественной постройки катера типа Ш-4 поставили в эллинг до весны.

История создания этих катеров такова. Начиная с 1923 года группа молодых специалистов ЦАГИ (Центрального аэрогидродинамического института) под руководством А. Н. Туполева разрабатывала проект торпедного катера прибрежного действия АНТ-3. Этот катер, получивший название «Первенец», прошел испытания летом 1927 года. «Первенец» имел одну торпеду калибром 450 миллиметров и развивал скорость до 54 узлов. В дальнейшем А. Н. Туполев создал еще один, несколько больший катер — АНТ-4, а затем по его проекту в 1928 году началась серийная постройка торпедных катеров типа Ш-4. .

В состав команд катеров входили хорошо подготовленные старшины-мотористы и боцманы. Я. Волков, В. Алексеев, В. Лучинин, А. Аладин, А. Богданов, Б. Иванов и Л. Вальчук, не жалея времени, буквально холили механизмы и корпуса своих катеров. Хавин и Новиков, а также некоторые старшины уже имели опыт плавания. Приобрели они его на Черном море, куда доставили с Каспийского моря захваченные в Энзели у английских интервентов торпедные катера типа «Торникрофт». Правда, эти «торникрофты» имели водоизмещение всего лишь пять тонн и обладали весьма низкими мореходными качествами. Все же созданный в Черноморском флоте Дивсторкат — дивизион сторожевых и торпедных катеров (в те годы любили такие сокращенные наименования) стал учебной базой для подготовки первых катерников. Разумеется, и я, и другие вновь назначенные командиры старались максимально использовать знания старшин, особенно мотористов, изучая с их помощью моторы и устройство катеров.

Ездили мы изредка и в родное училище, в Ленинград, чтобы под руководством А. К. Плансона и преподавателя Я. О. Осипова (дяди Яши, как называли его курсанты) тренироваться на приборе торпедной стрельбы. В библиотеке училища я прочитал все, что можно о торпедных катерах и об их предшественниках — минных. В обстоятельном труде Ф. Ф. Врангеля, посвященном адмиралу С. О. Макарову, в изданной еще в прошлом веке книге В. Чубинскрго «Об участии моряков в войне с Турцией в 1877–78 гг.» подробно описывались смелые действия минных катеров, потопивших или повредивших несколько кораблей с применением торпед — самоходных мин Уайтхеда, как их называли в то время. Неплохо действовали минные катера и в русско-японскую войну: торпедами они уничтожали миноносцы японцев, пытавшихся прорваться в гавани Порт-Артура. А во многих номерах любимого флотскими командирами журнала «Морской сборник» описывались действия английских, германских и итальянских торпедных катеров в годы первой мировой войны. С особенным вниманием изучал я использование торпедных катеров в Зеебрюгской операции британского флота в 1918 году, организацию ударов по кораблям австро-венгерского флота на Адриатике. Узнал, что англичане, оказывается, еще в ходе войны поняли существенные недостатки пятитонных «торникрофтов» с одним мотором и перешли к строительству более крупных, так называемых «55-футовых» катеров с двумя моторами, вооруженных двумя торпедами. При водоизмещении около 10–12 тонн они имели скорость порядка 40 узлов. В нападении на корабли Красного Флота в 1919 году участвовали катера именно этого типа.

О действиях английских катеров против нашего флота на Балтике в гражданскую войну в один из зимних вечеров нам как-то прочитал лекцию с подробным разбором на карте командир отряда...

По личному указанию Черчилля два пятитонных торпедных катера (вооружение — одна торпеда и пулемет) были тайно переправлены в Териоки в июне 1919 года. Они поступили в распоряжение британской разведки: доставляли в Петроград шпионов, переправляли их обратно в Финляндию, действовали по указанию агента Интеллидженс сервис — известного Поля Дюкса, Малая осадка позволяла «торникрофтам» проходить севернее кронштадтских фортов и долгое время оставаться незамеченными.

13 июня начался контрреволюционный мятеж на фортах Красная Горка и Серая Лошадь, подготовленный агентами английской разведки и белогвардейцами. Для обстрела мятежников из Кронштадта вышли линкоры «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», броненосный крейсер «Олег». 16 июня не замеченный охранением английский катер выпустил торпеду с дистанции 2,5–3 кабельтова и потопил крейсер, находившийся у маяка Толбухин. Миноносцы, охранявшие «Олега», открыли огонь слишком поздно, и англичане благополучно вернулись в Териоки. В последующие месяцы торпедные катера врага неоднократно пытались атаковать в море корабли Красного Флота, но, встречаемые артиллерийским огнем, не достигли успеха. Однако британское адмиралтейство не отказалось от намерения уничтожить корабли Балтийского флота. Так как все попытки прорваться к Кронштадту окончились неудачей и значительными потерями (балтийцы потопили эсминец «Виттория» и подводную лодку Л-55), интервенты решили перебросить в Финский залив дивизион торпедных катеров. 30 июля в порт Биорке пришли семь «55-футовых» «торникрофтов». Вот эти-то катера и один из пришедших ранее пятитонных и атаковали 18 августа наши корабли, стоявшие в Кронштадте.

Чернышев показал нам по карте путь англичан из Биорке до Котлина, рассказал об искусных действиях командира дежурного эсминца «Гавриил», который успешно уклонился от выпущенной противником торпеды и потопил артиллерийским огнем три торпедных катера. Все же врагу удалось торпедировать устаревший линкор «Андрей Первозванный» и плавбазу подводных лодок «Память Азова», но главная задача — потопить линкор «Петропавловск» и крейсер «Рюрик»- не была выполнена, несмотря на хорошее взаимодействие торпедных катеров и авиации англичан, которая одновременно с торпедной атакой бомбила гавани Кронштадта.

Лекция вызвала у молодых командиров много споров о тактике и боевых возможностях торпедных катеров, путях их развития. Все это принесло большую пользу: в поисках аргументов, подтверждающих ту или иную точку зрения, пришлось проштудировать обширную литературу по боевым действиям на море в первую мировую войну. Так мы собрали многочисленные материалы о развитии боевых катеров в зарубежных флотах в послевоенный период. Еще до того, как вскрылся лед на заливе, мы до винтика изучили первые отечественные торпедные катера. Можно было гордиться нашими маленькими, но грозными боевыми кораблями. Пусть водоизмещение Ш-4 всего лишь 10 тонн, зато скорость — 47 узлов, а вооружение — две торпеды калибром 450 миллиметров.

К весне у меня уже был свой экипаж — пять старшин и краснофлотцев. За зиму мы подготовились к тому, чтобы со знанием дела принять корабли у завода. И вот, с началом навигации, везу экипаж в Ленинград: предстоит принять катер и выйти на нем на заводские и государственные испытания.

Наш катер № 31 — типа Ш-4, конструкции А. Н. Туполева, глиссирующего типа, Корпус изготовлен из дюралюминия — нового тогда материала, только что освоенного советской промышленностью. Два мощных авиационных мотора «Райт-Тайфун» обеспечивают высокую скорость. Первые советские торпедные катера построили люди, у которых можно многому научиться. Начальник комсомольско-молодежного цеха, специально созданного для строительства торпедных катеров, Владимир Васильевич Разумов — исключительно эрудированный и разносторонний инженер, прекрасно знает свое дело. Руководя строительством катеров, он так же активно работал над конструированием ракет, возглавлял инициативную группу ЛенГИРД (группа по изучению реактивного движения), а несколько позже руководил проектированием и постройкой первых советских дирижаблей жесткой конструкции. Запомнились мне также и другие строители туполевских катеров: инженеры А. Н. Калмыков, В. И. Исаков, В. М. Бурлаков, рабочие-судосборщики Г. Н. Боровский, А. А. Карпеткин, Н. К. Белохонь, Б. А. Арцибашев, мотористы А. Аладин, П. Сычев и Н. Громов.

Краснофлотцы работали вместе с ними и при подготовке к выходам, и в море. Это помогло изучить все «хитрости» и капризы механизмов.

Приемные испытания катеров велись комиссией, председателем которой был А. К. Векман, бывший командующий Балтийским флотом, а за постройкой следили сотрудники существовавшей тогда КОМНАБ (комиссии по наблюдению за постройкой кораблей) — Н. Э. Алексеев, В. Д. Залога, М. Н. Чернецкий и контрольный мастер Д. Д. Солоухин, брат Сергея Солоухина, моего однокашника, будущего адмирала. Принимал участие в испытаниях и командир отряда В. Ф. Чернышев. Разумеется, в море на ходовые испытания выходили не все — ведь на катере тесновато даже команде, никаких кают или кубриков на Ш-4 не имелось.

Выходы в море в целом проходили нормально, но бывали и «приключения». Помню один из дней испытаний на режим полного хода, когда катер ходил на плесе между Морским каналом и Малым Кронштадтским рейдом. Два двигателя по 650 лошадиных сил оглушительно ревели на 2200 оборотах. Мы чуть ли не летели над гладкой поверхностью воды: ход 48 узлов — 90 километров в час! Вдруг на корме из бензинового отсека выбился язык пламени — пожар! С авиационным бензином шутки плохи, если промедлить — возможен взрыв. С огнетушителем в руках в отсек бросился механик нашего отряда А. Д. Распопов. Горела промасленная ветошь и масло. Сбить пламя огнетушителями не удалось, в дело пошли капковые бушлаты, песок, взятый на катер вместо торпед — как балласт. Все-таки удалось предотвратить взрыв бензина и потушить пожар. Стали выяснять его причину и установили, что возгорание произошло из-за сильного нагрева подшипников гребных валов. Оказавшийся поблизости разъездной катер прибуксировал нас в Кронштадт. Все окончилось благополучно, но Разумов только качал головой, рассматривая безнадежно испорченные шейки валов.

— Ну зачем же песок сыпали? — сердито говорил он. — Теперь новые валы точить надо.

— Вы, Владимир Васильевич, говорите прямо, как хозяин работнику в известной басне: зачем медведю шкуру испортили? — усмехнулся инженер В. В. Исаков, который тоже в этот раз был с нами на выходе.

— Промедлили бы — могли и катер, и себя погубить, — добавил механик А. Д. Распопов.

Наконец все испытания пришли к концу. Впервые я вывел в море катер и самостоятельно привел его в ковш Кроншлота; впервые самостоятельно, без помощи рабочих завода, действовали у механизмов старшина мотористов В. Бобров, его подчиненные Гулим, Тюпенко и Колесниченко. Боцман Л. Лошкарев после подхода к причалу сразу же затевает приборку, хотя катер и так сияет чистотой. Но я не препятствую — понимаю, что старшина влюблен в свой кораблик и не может видеть на краске даже малейшего пятнышка. «Повезло с экипажем, — подвожу я мысленно итог проделанной работы. — Ребята грамотные, отличные специалисты, опытные — все уже два-три года прослужили на миноносцах или подводных лодках. Дело у нас пойдет!»

На следующий день потребовалось принять бензин. Топливный причал рядом, можно перетянуться к нему не заводя моторов, на швартовных концах. Но я решаю иначе (молодо — зелено!). Беру на катер моториста и, не расчехляя рубки, начинаю маневр под одним мотором. Даю передний ход — мотор заработал на малых оборотах. Причал уже близко. Ставлю телеграф на «стоп» — мотор продолжает работать, даю «малый», затем «средний» назад — моторист почему-то команду не выполняет. И вот уже мой «тридцать первый» ударяет носом в корму одного из катеров...

Причина происшедшего выясняется быстро: сильная струя масла неожиданно вырвалась из насоса и ослепила, сбила с ног моториста. В корпусе насоса механик обнаружил свищ. Но какая бы ни была причина, мой катер получил в носу пробоину. Пришлось идти на завод для ремонта корпуса и замены насоса. Этот случай, конечно, многому меня научил. Больше уже никогда не полагался я на русский «авось», раз и навсегда усвоив, что подобные «случайности» создаются халатностью командира, пренебрежением требованиями устава.

Ремонт удалось провести быстро: на катер поставили новый насос. «Вот какие они, американцы, — сердился В. Бобров. — Зачеканили кое-как и красочкой покрыли! Брак прислала нам прославленная фирма «Кертис-Райт»!»

К Кронштадту «тридцать первый» вернулся уже не один: вместе с нами пришел катер № 41. Теперь в отряде стало уже четыре новых катера советской постройки и два доставленных с Черного моря «торникрофта». Мы уже сила!

В. Ф. Чернышев встретил нас с радостью и тут же приказал готовиться к выходу в море.

— Ну вот, солнышко («солнышком» он называл всех своих подчиненных), это прекрасно, что пришли. Теперь — не с корабля на бал, а с кораблем на бал: сегодня ночью примем участие в учении. Будем атаковать линкоры! Они стоят на рейде, за боновым заграждением, под охраной фортов и корабельного дозора...

Действовать предстояло ночью, да еще в районе с многочисленными навигационными опасностями. Скажем прямо, решение командования флота включить в число участников учения только что пришедшие с завода быстроходные катера было смелым, даже рискованным и вполне отвечало духу того времени.

С заходом солнца четыре катера вышли из Кроншлота. Заглушив моторы, ложимся в дрейф на траверзе маяка Стирсудден, что на финском берегу залива. Темнеет, катера так близко друг от друга, что мы можем изредка переговариваться. Опускается ночь, и отряд начинает движение. Кронштадт затемнен, на рейде и фортах ни огонька. Нападения катеров ждут — то и дело по поверхности залива шарят лучи прожекторов с Красной Горки. Идем со средней скоростью 32–36 узлов. Но вот шум мощных моторов услышан на Красной Горке, нас ищут прожектора. Но как только катер попадает в луч света, мы сразу же стопорим ход. Прожектористы же, рассчитывая, что цель мчится с большой скоростью, ведут луч дальше и поэтому сразу теряют ее. Проскакиваем мимо дозорного корабля — это сторожевик «Якорь», минуем громаду полузатонувшего «Олега», сторожевик «Пионер», стоявший у самых бонов, — с него нас успевают осветить прожектором, грохочет носовое орудие. Но уже поздно: на полном ходу — 50 узлов! — врываемся через ворота бонового заграждения на Большой Кронштадтский рейд, и пенный бурун обдает брызгами сторожевик. Как выяснилось на следующий день, стремительную атаку корабли отразить не успели — так решили посредники. Рассказывали, что как раз в момент нашего прорыва на рейд командир линкора В. Самойлов собрал на левом срезе своих командиров подразделений и, не торопясь, разъяснял им систему охранения корабля на рейде. Присутствующие были весьма смущены, когда почти у самого борта загорелся фосфорный сигнальный патрон — его сбросили с торпедного катера, обозначая торпедный удар. Можно сказать, что на учении осенью 1929 года торпедные катера Красного Флота впервые продемонстрировали свою мощь, свои боевые возможности. А для нас первый совместный поход и атака оказались еще и проверкой разработанных зимой на Кроншлоте тактических приемов.

Отряд торпедных катеров стал непременным участником всех учений Балтийского флота, с ним теперь считались, как с важной частью ударных сил. Пока на заливе не встал лед, мы то и дело выходили в учебные атаки на соединения надводных кораблей — линкоров и эсминцев, крейсеров и транспортов, — на переходе морем и на стоянках на рейдах. Благодаря частым выходам, ночным и дневным атакам росло мастерство командиров катеров, всех членов экипажей. Опыт, однако, доставался нелегко.

Однажды эскадра вернулась из похода и встала на якорь на Красногорском рейде. Штаб флота поставил задачу — с наступлением темноты атаковать корабли, обозначив торпедные залпы сигнальными ракетами. Всеволод Феодосьевич решил нанести удар по «противнику» с трех направлений: с запада, севера и востока. Мой «тридцать первый» входил в западную группу и шел в кильватер катеру, на котором находился командир отряда. Для того чтобы нанести удар, нашей группе требовалось описать громадную дугу, обходя рейд с севера. Рев мощных моторов — глушителей еще не было — поднял на кораблях тревогу, включили прожектора и на фортах. Еще минуты, и «противник» нас обнаружит. Оценив обстановку, Чернышев решил не терять времени и вывести свою группу в атаку с севера. Сигнал, перестроение в строй фронта — и, дав полный ход, устремляемся на «врага». В результате при выходе из атаки мы оказались на боевом курсе северной группы. На полных ходах катера проносились на встречных курсах настолько близко, что обдавали друг друга каскадами воды... А была ночь, и в то время еще не изобрели радиолокатор.

Еще один памятный эпизод. Поздней осенью, в непогоду стукаясь днищами о разгулявшуюся волну, катера вышли в море, чтобы атаковать «противника» на отдаленном рейде. Первый этап — переход на маневренную базу. Вскоре на озеро, недалеко от нашей стоянки, садится гидросамолет — это воздушный разведчик. Летчик-наблюдатель показывает командирам на карте диспозицию кораблей «противника» в одной из губ: десять эсминцев стоят на якоре в двух линиях; между ними коридор шириной около мили. Чернышев объявляет свое решение: отряд ворвется в этот коридор и торпедирует корабли «противника» с дистанции 2–3 кабельтова.

С наступлением темноты начинаем движение. Обходим выступающий в море мыс, минуем банку с малыми глубинами и, дав полный ход, мчимся в атаку. Полный успех! На эсминцах прозевали наше приближение, огонь открыли с запозданием. Да и вести стрельбу (конечно, условную) опасно — можно «попасть» в свои корабли, с которыми створятся торпедные катера...

Возвращаемся кильватерной колонной. Мой «тридцать первый» здорово бросает — волнение все усиливается. Наконец приходим в свою базу. Но тут выясняется, что одного катера нет. Один из командиров и его боцман вспоминают, что у них как будто был удар форштевнем, но этому не придали значения. Быть может, пропавший катер получил пробоину при столкновении? Выходить в море на поиск нельзя — штормит. Оперативный дежурный флота передает, что командование решило послать корабль на поиск, как только рассветет. К счастью, утром приходит радостная весть: катер нашелся, и какой-то транспорт ведет его на буксире в Кронштадт! А случилось с ним то, что мы и предполагали: получил пробоину в кормовом отсеке — его таранил на повороте ведомый. Экипаж всю ночь заделывал пробоину и откачивал воду, сумел удержать свой катер на плаву. В эти тяжелые часы все люди вели себя мужественно. Особо отличились старшина группы мотористов Алексеев и боцман Алешин.

Во время последних двух учений завершающейся кампании 1929 года отряд атаковал эскадру уже на переходе морем. В поход выходим из Усть-Луги, чтобы нанести удар с запада — «противник» идет со стороны Котлина. С наступлением темноты погода заметно портится, волна все свирепее бьет по корпусу. Но вот на востоке замечаю темные силуэты крейсера и миноносца — это передовой отряд соединения. Чернышев подает сигнал «делай, как я» и уклоняется от передовых сил «противника». Похоже, что нас не обнаружили! Еще минуты, и катера, разделившись на две группы, атакуют линкоры с курсовых носовых углов. Взлетают ракеты, обозначая торпедный залп, и мы, перестроившись в кильватерную колонну, идем на восток, в базу.

Большая встречная волна заставляет уменьшить ход, но открытую рубку все равно заливает. Время от времени проходим через заряды мокрого снега. На мне и боцмане нет сухой нитки. Проходит час, другой, и становится немного легче — мокрое шерстяное белье, точно компресс, бережет тепло тела.

Волна так бросает катер, что картушка компаса вертится точно карусель — снять отсчет курса невозможно. Не видно и берегов, определиться по маякам или иным береговым ориентирам нельзя. Катер командира отряда несколько раз меняет курс: вероятно, Чернышев не уверен в счислимом месте, боится вывести отряд на банку или камни. Наконец удается запеленговать маяк Шепелевский. Катера увеличивают ход — база близко! Швартуемся с почти пустыми бензобаками. Еще немного, и мы остались бы без хода в море...

Кроншлот погружен во тьму — как назло, вышла из строя наша доморощенная электростанция. Командир базы отряда П. А. Кузнецов пытается осветить кромку бонов аккумуляторным фонарем. Катера один за другим подходят к причалу.

Последней на стенке появляется коренастая фигура командира отряда. Вода струями стекает с его реглана. В руке — карта, смятая, намокшая. Через несколько минут все командиры в кают-компании молча согреваются крепчайшим чаем. Потом, перебивая друг друга, вспоминают нелегкий переход.

— Да, солнышки мои, такого ни в штурманской, ни в командирской моей практике еще не бывало! — разражается вдруг громким и, как всегда, заразительным смехом Всеволод Феодосьевич. — Это вам не рубка линкора — там-то всегда тепло и сухо!

И вот последнее в тот год учение — зачетное для Балтийского флота. Эскадра ведет «бой» с прорывающимися с запада «синими». Гремят орудия фортов и линкоров, маневрирующих на плесе у маяка Толбухин. Ближе к южному берегу залива видны эсминцы. На западе показались дымы кораблей «синих». Линкоры, наверное, видят «врага» давно: их визиры и дальномеры на десятки метров возвышаются над водной поверхностью. Не то что мы... Зато маленькие катера «противник» обнаруживает тоже на небольшом расстоянии.

Эсминцы начинают ставить дымовые завесы. Это сигнал для атаки торпедных катеров. При поддержке эсминцев устремляемся навстречу «синим». Стремительное сближение, выход в точку залпа — в воздух взлетает ракета, обозначая торпедный удар, и мы ложимся на КУРС отхода. Теперь в Кроншлот... Впереди зима, работы по ремонту катеров, поставленных в ангаре на кильблоки, занятия с экипажем, командирская учеба. И так до весны. А как только пригреет солнце, очистится залив ото льда — снова боевая учеба.

Так из года в год на небольшом пространстве в восточной части Финского залива готовились к будущим боям балтийцы. Скромен был — по нынешним временам — размах учений и по принимавшим в них участие силам, и по охватываемой акватории. Но Краснознаменный Балтийский флот осваивал новые корабли, отрабатывал взаимодействие разнородных сил, оттачивал боевое мастерство. Здесь были подготовлены кадры отличных воинов-моряков, выработаны тактические приемы, успешно выдержавшие суровую проверку в годы Великой Отечественной войны.