Глава 8.

Возмездие

Рассвет нового, 1945 года наступал медленно. Неистово бушевала поземка, задерживая пробуждение нового дня.

Войска 5-й гвардейской армии в первые январские дни готовились к крупной наступательной операции, которая вошла в историю Великой Отечественной войны под названием Висло-Одерской и которая осуществлялась войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов при содействии войск левого крыла 2-го Белорусского фронта и правого крыла 4-го Украинского фронта.

На 500-километровом фронте были сосредоточены огромные силы Красной Армии. Только в двух фронтах — 1-м Белорусском маршала Г. К. Жукова и 1-м Украинском маршала И. С. Конева — было шестнадцать общевойсковых и четыре танковые армии, две воздушные армии, не считая отдельных танковых, механизированных, кавалерийских корпусов и других специальных частей и соединений, непосредственно подчиненных фронтам и Ставке Верховного Главнокомандования. Такой крупной стратегической группировки наших войск еще не создавалось на советско-германском фронте для проведения одной наступательной операции. И это не случайно: ведь между Вислой и Одером гитлеровцы создали 7 оборонительных рубежей на глубину до 500 километров, превратив в крепости многие крупные города. Прорвать такую оборону малыми силами было просто невозможно. А наши войска сумели на втором этапе операции (с 18 января по 3 февраля) обеспечить среднесуточный теми наступления в 25 километров.

И конечно же, боевые действия нашего полка в масштабе такой грандиозной операции — это, как говорится, капля в море. Но, как из маленьких ручейков образуется полноводная рока, так и из частных, на первый взгляд, незначительных успехов рот, батальонов и полков в боях с противником складывались победные операции армий и фронтов. [210]

Накануне наступления командующий нашей армией генерал А. С. Жадов провел совещание с командирами дивизий и полков. Нашу 97-ю гвардейскую стрелковую представлял на этом совещании новый комдив, назначенный вместо убывшего к другому месту службы генерала Анциферова, — гвардии полковник Антон Прокофьевич Гаран.

Посреди большой комнаты, куда мы вошли, стоял массивный ящик с песком, на котором в соответствующем масштабе изображалась местность района предстоящих боевых действий армии с важнейшими ориентирами — городами и поселками, железными и шоссейными дорогами, лесами и перелесками. Из угла в угол через весь ящик, петляя, пролегла голубая лента Одера, который нам предстояло форсировать.

Когда командиры докладывали о готовности соединений и частей к предстоящему наступлению, Жадов внимательно слушал, лишь изредка уточняя отдельные детали. Сделав несколько замечаний в адрес докладчиков, он поставил каждому соединению задачу по прорыву вражеской обороны. После некоторого молчания, оглядев пристальным взглядом присутствующих, командарм заключил:

— Артиллерии придется потрудиться и за себя и за авиацию, поскольку, по предсказанию синоптиков, погода будет нелетная.

Поздно вечером 10 января мне позвонил гвардии полковник А. П. Гаран и приказал к 9.00 11 января вынести полк на рубеж Мокре, Жизня. Времени оставалось в обрез, и я отдал распоряжение майору Такмовцеву направить офицеров штаба в батальоны и немедленно приступить к подготовке марша.

Дело осложнялось тем, что у нас не хватало транспорта, чтобы поднять сразу весь боезапас. И даже наличие нескольких трофейных автомашин не решало эту проблему. Невольно вспомнились мне тяжелые времена сорок первого и сорок второго годов, когда в полку зачастую на каждого бойца приходилось всего по 30—40 патронов, 1—2 гранаты и 10—15 мин и снарядов на каждый миномет и орудийный ствол. Тогда все это можно было унести на себе. Теперь наша промышленность бесперебойно обеспечивала фронт всем необходимым, и только один полный боекомплект полка весил десятки тонн. Посоветовавшись с командованием дивизии, я разрешил своему заместителю по тылу гвардии майору И. И. Гончарову [211] и начальнику артвооружения полка гвардии капитану Н. М. Коденко привлечь для перевозки всех боеприпасов 30—35 подвод польских крестьян из близлежащих деревень. Жители охотно согласились помочь нам. Добровольцев набралось даже больше, чем требовалось. И большой транспорт с боеприпасами в сопровождении взвода автоматчиков двигался вслед за продвигавшимся в глубь Германии нашим полкам вплоть до города Карлсруэ, откуда польские граждане возвратились домой, увозя с собой благодарственные грамоты от командования полка.

32-й гвардейский стрелковый корпус действовал на главном направлении армии. Наша дивизия шла во втором эшелоне и имела задачу развить успех наступления в направлении Пинчува. Артиллерийская подготовка началась 12 января в 8.00 и продолжалась почти два часа. Плотность артиллерии на километр фронта составляла в полосе 5-й гвардейской армии 183 ствола. И хотя низкая облачность помешала авиации поддерживать наступающих с воздуха, натиск советских воинов был мощным и неудержимым. Передовые части уже к 10.00 прорвали первую линию вражеских траншей.

Батальоны полка двинулись в направлении Стшельце, Кухари. В Дзеславице к нашей колонне присоединились подразделения 232-го гвардейского артиллерийского полка.

Наступление развивалось так стремительно, что полк едва поспевал за частями первого эшелона дивизии. И в первые сутки нам вступить в бой не пришлось. В 20.30 мы расположились на ночевку в каком-то фольварке. Вокруг перемешанная со снегом земля. На дороге, ведущей в наш тыл, появилась первая большая группа пленных. Все грязные, перепуганные, некоторые без шинелей, в каких-то халатах, куртках. Конвойные заставляют их то и дело сторониться, чтобы дали дорогу машинам. Далеко впереди то тут то там вспыхивало зарево пожаров. Это фашисты, отступая, жгли польские селения.

Вторую ночь после общего наступления полк встретил в 10 километрах от реки Ниды.

Передовые части 5-й гвардейской армии, ломая сопротивление врага, к этому времени заняли город Пинчув, форсировали Ниду и продолжали развивать наступление на Ченстохову.

Стояла солнечная морозная погода, когда подразделения полка остановились в сосновом лесу у селения Коперня, [212] недалеко от реки. Сизые дымки от небольших костров поднимались над полянками.

Полковой инженер гвардии капитан М. М. Хачатуров со специальной группой саперов был отправлен мною разведать переправу через Ниду. Примерно через час он вернулся и доложил, что по льду можно пропустить только людей, а автомашины, орудия — и полковые и приданного 232-го гвардейского полка — лед не выдержит.

— Что предлагаете? — спросил я.

— Надо делать бревенчатый настил для техники, товарищ подполковник.

Через несколько часов саперы устроили на льду Ниды две бревенчатые колеи, и мы без особых хлопот переправились на западный берег. За рекой оставленная врагом сильно укрепленная линия обороны. Добротно сделанные траншеи обшиты досками, блиндажи обставлены даже с некоторым комфортом. Видимо, надеялись отсидеться здесь гитлеровцы всю зиму. И вот теперь псе это брошено наспех: на дне траншей и каски, и автоматы, и винтовки, и лопаты, в блиндажах даже телефонные аппараты не вырублены из линии.

По пути начали встречаться уцелевшие польские селения. Гвардейцы присматривались к хуторам и местечкам. Вокруг гнетущая бедность, покосившиеся деревянные домики.

Из штаба дивизии поступило сообщение, что отдельные разрозненные группы разбитых дивизий противника потеряли связь со своими частями и остались в тылу советских войск, оказывая местами сопротивление.

Одна из таких групп была обнаружена в районе остановки полка в лесу, южнее селения Мельхув. Рано утром я отправил 2-й стрелковый батальон и роту автоматчиков прочесать лес. Завязалась перестрелка. Гвардейцы окружили отчаянно сопротивлявшихся фашистов. Бой был жаркий, но скоротечный. Оставшиеся в живых 27 вражеских солдат и офицеров сдались в плен.

* * *

Мы еще в 1944 году привыкли к тому, что почти каждый день передавались по радио и публиковались в газетах перед очередными сводками Совинформбюро о положении дел на фронтах приказы Верховного Главнокомандующего об освобождении советских городов. А осенью замелькали в сводках и приказах и названия румынских, [213] болгарских, польских городов. В 1945 году, пожалуй, не проходило дня, чтобы Москва не салютовала доблестным войскам какого-нибудь фронта, освобождавшим все новые и новые населенные пункты, причем все чаще звучали названия городов и населенных пунктов с непривычными для русского окончаниями: «бург», «берг», «круэ», «лау». Это, конечно, вдохновляло нас, фронтовиков, вселяло уверенность в том, что гитлеровская Германия скоро будет поставлена на колени. Война-то уже кое-где шла на ее территории. Но еще не были полностью освобождены Польша, Чехословакия, Венгрия.

17 января наши соседи справа — войска 1-го Белорусского фронта совместно с 1-й армией Войска Польского — освободили Варшаву. Это была первая освобожденная столица иностранного государства, оккупированного гитлеровцами еще в 1939 году. И я и мои однополчане с радостью восприняли это известие: ведь наш полк одним из первых вступил на территорию Польши и вел тяжелые бои на Сандомирском плацдарме.

А 18 января вместе с другими частями дивизии мы ворвались в город Ченстохова.

20 января нам стало известно, что войска Красной Армии перешли границу Германии и большими силами вторглись в пределы Нижней Силезии. Наконец-то свершилось то, к чему мы стремились: будем бить врага на его территории.

* * *

А наш полк перешел границу Германии на следующий день. В рукописном полковом журнале это знаменательное событие командир орудия 76-мм батареи, по совместительству наш полковой «летописец», гвардии старший сержант Г. Ф. Скиба описал так: «21 января 1945 года в 10 часов 15 минут полк перешел границу. Маленький мост через узкую речку Личарта отделял Польшу от Германии. У мостика табличка. Свежей черной краской написано: «Германия». Кто-то из гвардейцев химическим карандашом дописал: «Мы пришли...» Утро было туманное. За плотной дымкой очертания села едва-едва просматривались. Тихо кругом. Только дымятся здания, подожженные еще во время боев и догоравшие на наших глазах.

На всем пути к Одеру жители почти не встречались. Их немцы насильственно эвакуировали. По всему видно, что людей выгоняли в последнюю минуту. В домах даже [214] миски с обедом были оставлены на столах. Во дворах надрывно мычали коровы — непоеные, некормленые».

За сутки полк прошел около 40 километров. В пути нам встретилась первая группа освобожденных из фашистской неволи полек. На рукавах у них ромбовидные нашивки с буквой «Р». Одна из женщин рассказала, что все они жили в бараках, с 6 часов утра до 10 вечера работали на земляных работах — рыли окопы. Ходили в тряпье, ели черный хлеб по сто граммов, пили бурду — эрзац-кофе. Со слезами радости приветствовали они советских солдат.

Последним опорным пунктом, который еще удерживался гитлеровцами перед Одером, был город Карлсруэ. Видимо, его просто обошли части первого эшелона дивизии, чтобы не сбавлять темп наступления. По рации гвардии полковник Гаран приказал мне ускорить движение и с ходу захватить этот населенный пункт.

Но это не удалось. Бои за Карлсруэ продолжались почти сутки, и немцы были выбиты из него только к исходу 22 января. Особенно отличились там бойцы и командиры 3-го стрелкового батальона, которые в ночном бою очистили от фашистов почти треть города.

Нелегко дался нам прорыв глубоко эшелонированной обороны противника. Только на десятый день наступления передовые части корпуса вышли к Одеру на фронте Олау, Бриг. Наш полк в составе дивизии достиг этого рубежа через сутки, к исходу 22 января.

Мы начали незамедлительно готовиться к форсированию водной преграды. Понтонную переправу решено было наводить в районе Михалвиц. Туда я направил группу разведчиков и саперов под командованием помощника начальника штаба полка по разведке гвардии капитана Золотова. В состав группы вошли разведчики гвардии старшина Придел, рядовые Фомин, Басов и другие, саперы старший сержант Санфиров, рядовые Драцюк и Чумак. На рассвете они подошли к Одеру.

Вслед за группой Золотова скрытно подошел к реке 3-й стрелковый батальон.

Лед на реке был покрошен взрывами. По воде шла шуга. Поэтому переправа была сопряжена с немалыми трудностями. Тем более что ширина реки на этом участке превышала 400 метров.

Саперы и стрелки подтащили к месту переправы все, что было способно держаться на воде: бревна, доски, двери, ворота... Когда бойцы начали переправляться, уже [215] рассвело и противник открыл минометный и пулеметный огонь. В воздух поднимались высокие столбы воды и льда.

В 7.30 26 января начали форсировать Одер подразделения 3-го стрелкового батальона. Рота под командованием А. Прилипко решительно повела бой за расширение плацдарма, вклинилась в глубь обороны противника, совершив смелый рейд по вражескому тылу. Гвардейцам удалось захватить и доставить в штаб 23 пленных гитлеровца.

В 12.00 26 января Одер форсировали стрелковые батальоны, рота автоматчиков капитана Корячко, артиллерия полка и 1-й дивизион приданного нам 232-го артиллерийского полка. Пехотинцы переправлялись через реку на лодках, лавируя между льдами под огнем противника. Артиллеристы грузили орудия на плоты.

* * *

Первой боевой задачей, которую предстояло выполнить нам на плацдарме, был захват железнодорожной станции Линден. Поскольку участок наступления полка был невелик, я решил построить его боевой порядок в два эшелона. В первом наступал 2-й стрелковый батальон гвардии майора Стеблевского, во втором — 3-й стрелковый батальон, которым в то время командовал замкомбата гвардии майор Кузьмичев. В резерве у меня оставались 7-я рота 3-го батальона и рота автоматчиков.

После короткой артподготовки 2-й батальон пошел вперед, но был остановлен перед железнодорожным полотном сильным артиллерийско-минометным и ружейно-пулеметным огнем. Пришлось докладывать комдиву об этой неудаче и просить его повторить артиллерийскую подготовку. В 16.00 она возобновилась. На этот раз батарейцы поработали на славу. Уже через два часа, когда начали сгущаться сумерки, Стеблевский доложил мне, что гитлеровцы выбиты со станции Линден, а батальон пробился к насыпи железной дороги.

Первым со своим стрелковым взводом на станцию ворвался гвардии лейтенант Г. А. Васин и обеспечил продвижение всей роты и других подразделений полка.

3-й батальон закрепился за полотном левее 2-го батальона, на стыке с соседним полком. Но он отставал, и наш левый фланг оказался неприкрытым. По своему опыту, уже немалому, я знал, какими неприятностями это грозит, если противник обойдет 3-й батальон. А немцы, [216] вфидимо, решились на это. Как доложили мне разведчики, к участку прорыва они стянули до батальона пехоты, пять танков и семь самоходных орудий, а за железной дорогой сосредоточили еще до десятка бронетранспортеров с пехотой. Как я и предполагал, им удалось обойти батальон.

Я решил силами резервной роты контратаковать противника, а роту автоматчиков направить в тыл врага. По радио командиру 7-й стрелковой роты была поставлена задача, а на КП срочно вызвали капитана Корячко. Распаленный от быстрой ходьбы, он часто дышал и выглядел уставшим. По крупному лбу офицера скатывались капельки пота, которые он смахивал широкой ладонью.

— Карп Дмитриевич, тебе жарко, сними полушубок, — посоветовал я.

— Пожалуй, сниму, — согласился он.

— А теперь подсаживайся ближе к столу.

Гвардии майор Такмовцев подвинул к нему стул. Я показал командиру роты автоматчиков обстановку на карте и сказал:

— Мы тут посоветовались с начальником штаба и решили поручить тебе очень важное и ответственное задание: обойти вклинившегося противника слева и нанести по нему удар с тыла. А мы одновременно ударим с фронта. Сигнал к атаке — две зеленые ракеты. Что скажешь, Карп Дмитриевич?

Капитан подвинул к себе карту, взял карандаш, повел им вдоль железнодорожной линии и поставил на ней жирную точку.

— Вот в этом месте проходит овражек, который упирается в квадратную рощу. Думаю, ночью им можно будет воспользоваться.

— Ну что ж, так и действуй, — согласился я. — Времени у нас в обрез. Если к нам больше вопросов нет, то в добрый час.

Мы с начальником штаба вышли вслед за Корячко. От мороза и порывистого ледяного ветра легкий озноб прошел по телу. Да, тревога за успех намеченного на ночь дела холодком заползала в душу.

Не успели мы вернуться на КП, как связист доложил мне:

— Вас требует комдив.

Я подошел к аппарату.

— Как ведет себя вклинившийся противник? — простуженным голосом спросил полковник Гаран. [217]

— Пока тихо. Я решил на рассвете контратаковать его: с фронта резервной ротой, а с тыла автоматчиками.

— Добро. Правильное решение. О ходе боя докладывайте мне.

Я связался по рации с майором Кузьмичевым и сообщил ему о рейде капитана Корячко. Это обрадовало зам-комбата.

Приближался рассвет, а донесения от Корячко все еще не было. Я уже начал нервничать, но тут радист выпалил радостно:

— Товарищ подполковник, Кузьмичев на связи!

— Четверть часа тому назад, — возбужденным голосом докладывал тот, — в тылу у немцев началась перестрелка, слышны взрывы гранат, предполагаю, что Корячко вступил в дело.

— Думаю, что это так, теперь смотри в оба, не прозевай сигнал.

Вслед за Кузьмичевым вышел на связь и капитан Корячко. Он сообщил, что автоматчики скрытно достигли намеченного рубежа, но наткнулись на небольшую группу немцев в фольварке. Пришлось вступить с ними в бой. Вот как позже об этом рассказал мне Карп Дмитриевич:

— Когда мы спустились в овражек, надеялись, что ветер угомонится, но оказалось, что он здесь гулял как шальной. Мы шли быстро. На подходе к рубежу атаки все бойцы валились от усталости, но отдыхать было некогда — скоро рассвет. Передовой дозор, возглавляемый разведчиком Починко, подобрался к крайнему дому, но тут наших бойцов обнаружил немецкий часовой. Он успел выстрелить, прежде чем его схватили разведчики. Из домов начали выскакивать фашисты. Некоторые в одном нижнем белье. Мы открыли огонь, уничтожили всех, сколько — не считал. Я дал две зеленые ракеты и повел своих в атаку на позицию немцев, до которой оставалось каких-нибудь две сотни метров. Наш внезапный удар с тыла вызвал замешательство у фашистов. А тут и седьмая рота атаковала врага с фронта. Гитлеровцы вскоре пришли в себя, стали огрызаться огнем, по было уже поздно. Часть из них спаслась бегством.

В контратаке против вклинившегося противника принимала участие и левофланговая рота 3-го батальона. В этом бою отлично действовал командир минометного расчета гвардии старший сержант В. А. Афанасьев. Двадцатилетний комсомолец, уроженец Вологды, был [218] среднего роста, с русой кудрявой шевелюрой, смекалистый, с веселым характером парень. Его расчет метко разил врага. Афанасьев был награжден орденом Славы I степени.

Я связался с командиром дивизии, доложил обстановку. Когда закончил доклад, Антон Прокофьевич спросил:

— Что ты намерен сейчас предпринять?

— Буду продолжать наступление...

— Хорошо, действуй. А на капитана Корячко оформляй представление к званию Героя Советского Союза.

Уже не раз мною упоминался командир роты автоматчиков гвардии капитан Карп Дмитриевич Корячко. Этому смелому офицеру выпала нелегкая судьба. До войны он закончил сельскохозяйственный техникум, работал землеустроителем в колхозе и МТС, потом был призван в армию, служил на границе с Румынией, учился в полковой школе. В 4 часа утра 22 июня курсанты были подняты по тревоге: границу перешел румынский полк. И Карп Корячко вместе со всеми иступил в первый бой. Атаку румын красноармейцы отбили. Но потом начались, тяжелые дни отступления. В Крыму Корячко был ранен, попал в окружение, но вместе с группой бойцов вырвался из него. Через Перекоп пробрались бойцы в южные степи Украины, потом на Полтавщину. Там Карп и его товарищи влились в партизанский отряд, а когда пришла1 туда Красная Армия, Корячко был определен командиром взвода в роту автоматчиков нашего полка. А через несколько месяцев он принял роту.

Карп Дмитриевич живет сейчас в Полтаве, активно участвует в военно-патриотическом воспитании молодежи.

* * *

Тем временем 2-й стрелковый батальон прочесал рощу юго-западнее станции Линден и закрепился на опушке. 3-й стрелковый батальон вышел на правый фланг и продолжал продвигаться на запад.

Противник отступал в район населенного пункта Розенхайн. Я выслал туда разведывательную группу в составе двух взводов автоматчиков и взвода пошей разведки. Там разведгруппа натолкнулась на гитлеровцев. Завязалась перестрелка, в результате которой несколько вражеских солдат было убито, а двое захвачены в плен.

Разведчики гвардии старшие сержанты П. С. Мигун, А. М. Язов, гвардии рядовые Я. Л. Стерпунь, И. А. Катань проникли дальше в тыл противника. Вскоре появились [219] две немецкие автомашины с пехотой и тягач с пушкой на прицепе. Наши бойцы решили устроить засаду. С обеих сторон дороги по гитлеровцам был открыт огонь из автоматов. Через несколько минут все было копчено. Трофеями гвардейцев стали две автомашины и трактор-тягач. За находчивость и мужество, проявленные в этой схватке, все четверо разведчиков были награждены орденом Славы I степени. За два дня в полку прибавилось сразу пять полных кавалеров этого боевого солдатского ордена.

Очень богата событиями фронтовая биография командира отделения разведчиков гвардии старшего сержанта Петра Семеновича Мигуна, бывшего колхозника из Хабаровского края. Где он только не воевал, начиная с 41-го! Защищал Одессу и Севастополь будучи краснофлотцем на крейсере «Червона Украша», в Крыму воевал морским пехотинцем, под Кировоградом бил гитлеровцев из «максима», на Днепре — из автомата, а на польской и немецкой земле стал командовать отделением разведчиков. Кроме ордена Славы всех трех степеней Петр Мигун был награжден орденом Красной Звезды.

* * *

Преодолевая сопротивление противника, полк 27 января занял Розенхайн. Немцы никак не могли смириться с потерей этого населенного пункта и вечером в тот же день двумя батальонами пехоты при поддержке 25 танков пошли в контратаку. Положение сложилось серьезное, и если бы не меткий огонь артиллеристов и минометчиков, полку пришлось бы туго. Высокое огневое мастерство проявили офицеры-артиллеристы К. С. Худов, И. К. Хорошун, И. М. Лазарев. Воины 2-й батареи 232-го артиллерийского полка, которой командовал гвардии старший лейтенант И. П. Фролов, подбили 6 танков.

В который уже раз отличились минометчики 120-мм батареи гвардии капитана М. Я. Личмана. Отважно громили фашистов из своих минометов сержанты И. П. Нетребо, А. В. Акиньшин, Н. И. Тихонов, П. Е. Капустин, В. С. Швоев, П. Ф. Редькин.

Прицельный, массированный артиллерийский и минометный огонь сыграл свою роль — контратака фашистов захлебнулась.

По рации я приказал комбату-2 Стеблевскому поднять батальон в атаку. Фашисты, теряя солдат и офицеров, [220] стали отходить. Не давая опомниться врагу, гвардейцы ворвались в селение Етцдорф.

За образцовое выполнение боевых задач по взятию станции Линден, а затем населенных пунктов Розенхайн и Етцдорф, проявленные при этом мужество и героизм Командир 2-го стрелкового батальона гвардии майор Алексей Кузьмич Стеблевский был представлен к присвоению звания Героя Советского Союза.

Расскажу о нем подробнее. Алексей пошел на войну уже тридцатилетним. Родился он в местечке Звенигородка Киевской области, в семье бедного портного, который в гражданскую умер от тифа. Переболел этой болезнью и его сын. Осиротев, два года пас у кулаков коров, дубовую кору для кожевенного завода заготавливал. Но все же сумел закончить семилетку. Потом подался в Крым, слесарил в ремонтной бригаде в Ялте.

В 1933 году призвали Стеблевского в армию. Закончил он полковую, а в 1940 году пограничную школы, стал младшим лейтенантом и служил на погранзаставе в Крыму. Тут и застала его Отечественная. Воевал под Москвой, попал в окружение под Вязьмой, вывел к своим группу в 15 человек с оружием. Назначили Алексея командиром взвода в разведроту, потом он возглавил отдельную моторазведроту. Под Ржевом Стеблевский был тяжело ранен, лечился в Свердловске, потом закончил курсы усовершенствования командного состава и попал в пашу 97-го гвардейскую дивизию, когда мы вели бои на Курской дуге. Там он и получил назначение в наш полк, в 43-м был принят в партию. И вот он уже почти два года командовал батальоном. И как воевал!

На западном берегу Одера отважно сражался и командир орудия гвардии старший сержант Иван Иванович Мариныч, награжденный к тому времени орденами Отечественной войны II степени и Славы II и III степени. За три дня боев он со своим расчетом уничтожил пять вражеских танков, одну самоходку, два станковых пулемета, лично взял в плен двух гитлеровцев. За эти подвиги он так же, как командир роты автоматчиков К. Д. Корячко и комбат-2 А. К. Стеблевский, был представлен к званию Героя Советского Союза.

Иван Иванович Мариныч был родом из Казахстана. С детства познал он тяжелый крестьянский труд, потом, когда семья переехала в Караганду, начал трудиться на заводе. В армию парень был призван в июле 1941 года, но так случилось, что только через два года попал на [221] фронт, в наш полк. И сразу он отличился в боях на Курской дуге как наводчик орудия, потом, уже в конце войны, стал членом партии.

Этим трем гвардейцам нашего полка — Корячко, Стеблевскому и Маринычу — звание Героя Советского Союза было присвоено уже после победы, в июне 1945 года. А. К. Стеблевский живет сейчас во Львове, а И. И. Марипыч — во Фрунзе.

Одновременно был удостоен звания Героя Советского Союза и я. Но представление на меня ушло позже, в апреле, после того как полк успешно форсировал реку Нейсе и прорвал глубоко эшелонированную оборону противника на ее западном берегу севернее города Мускау, первым в дивизии форсировал реку Шпре и вышел на Эльбу. По об этих боях речь впереди.

На всю дивизию прославился в те январские дни пулеметчик красноармеец С. И. Хлевнюк. Из своего «максима» он отразил шесть яростных вражеских атак, уничтожил три пулеметных расчета, истребил прислугу противотанкового орудия. Политотдел дивизии выпустил листовку о подвиге отважного пулеметчика.

В бою за Етцдорф отважно сражался парторг 4-й стрелковой роты гвардии лейтенант К. И. Моисеев. Его взвод одним из первых ворвался в это село. Коммунист шел впереди, увлекая за собой бойцов. Не раз Моисееву пришлось самому ложиться за пулемет, вступать в рукопашную. Орденом Ленина был отмечен подвиг ротного партийного вожака.

* * *

С большим воодушевлением восприняли все мы в эти дни известие о том, что войска 2-го Белорусского фронта вышли на побережье Балтийского моря и отсекли Восточную Пруссию от центральных районов Германии. И но просто отсекли, а завершили окружение в этой цитадели милитаризма крупной группировки гитлеровских войск.

С целью закрепления достигнутых успехов командир дивизии утром 28 января ввел в бой из второго эшелона 292-й гвардейский стрелковый полк. Дивизия должна была овладеть железнодорожными станциями и городами Олау, Вилс, Мансдорф.

Во время наступательных боев в Германии советские войска все чаще и чаще стали совершать обходные маневры, [222] выходить в тыл противника, и уже рассказал о ночном рейде в тыл врага под станцией Линден роты автоматчиков гвардии капитана Корячко. А через день он снова отличился, обойдя со своей ротой группу гитлеровцев с тыла и атаковав ее. Удар автоматчиков по врагу был настолько неожиданным и ошеломляющим, что оставшиеся в живых 65 немецких вояк сложили оружие и сдались в плен. Произошло это возле концлагеря Гундздорф. И наши бойцы освободили из неволи несколько сот узников — русских, украинцев, поляков, французов.

В этот день я решил побывать во 2-м батальоне. Комбата я застал на НП. Он доложил: 4-я рота наступает в направлении Пельтшютц, 5-я и 6-я роты — на Вюстебриз. Противник оказывает упорное сопротивление, отвечая сильным ружейно-пулеметным и минометным огнем.

Пришлось ввести в бой 3-й стрелковый батальон, шедший во втором эшелоне. Но и ему пришлось туго. При поддержке десятка танков немцы контратаковали подразделения во фланг. Тогда комбат гвардии майор В. И. Чайка приказал своему заместителю гвардии майору А. С. Кузьмичеву остановить прежде всего пехоту. И это удалось сделать силами минометчиков под командованием гвардии лейтенанта В. И. Кутузова — парторга роты этого батальона. Огонь минометов был настолько эффективен и губителен, что из-за больших потерь вражеские силы не смогли прорваться в наш тыл, а танки, оставшись без пехоты, отошли. Пять раз еще пытался противник контратаковать батальон, но все безуспешно.

За этот бой гвардии лейтенант Кутузов был награжден орденом Красной Звезды, а командиры минометных расчетов гвардии старшие сержанты В. А. Афанасьев и С. П. Трофимов, гвардии сержант М. Мухаметзянов — орденом Славы I степени. Гвардии майор А. С. Кузьмичев удостоился ордена Александра Невского.

К концу дня 29 января противник был выбит из Вюстебриза. Мой наблюдательный пункт переместился в Пельтшютце, а КП — в Гисдорф. В это же время другие части 97-й гвардейской и 32-го корпуса овладели Олау, Крессенхаймом, Бюльхау.

30 января была произведена перегруппировка в боевом порядке полка, и мы начали наступление в направлении Рунцена. В тот же день населенные пункты Рунцен, Куннерт были очищены от противника. [223]

За Одером все чаще стали встречаться местные жители. Они на своих домах вывешивали белые флаги, сделанные из простыней и наволочек. Просили пощады. Присматриваюсь к лицам немцев. Все бледные какие-то, изможденные. Вызывают вроде бы жалость, а не гнев.

Знаю, что бойцы на стоянках в деревнях и городках подкармливают изголодавшихся стариков, женщин, детей. Что ж, это закономерно. Гуманизм советских воинов общеизвестен.

В очередном номере нашего полкового рукописного журнала появилась заметка, написанная гвардии старшим сержантом Г. Скибой. Думаю, что о факте, изложенном в ней, интересно будет узнать и читателям. В одной деревне, километрах в двадцати пяти от Бреслау, когда колонна полка втягивалась в главную улицу, к бойцам поспешила пожилая женщина с девочкой лет двенадцати. Немка что-то кричала, подзывая гвардейщам. Ее окружили бойцы. Женщина держала в руках два портрета в рамках под стеклом. Скиба и его товарищи сразу узнали, кто на снимках: Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Девочка держала в руке маленькую выцветшую фотографию Эрнста Тельмана. Из сбивчивого рассказа женщины бойцы с помощью нашего переводчика поняли, что ее муж — член подпольной Германской компартии, что она, как святыню, всю войну берегла портреты. Если бы нацисты пронюхали об этом, ее и дочь давно бы уничтожили. Женщина показала белую звездочку, вырезанную из кости, на которой были изображены серп и молот, сказала, что это единственная память о муже, замученном фашистами в концлагере еще до войны.

31 января по приказу командира дивизии полк приостановил дальнейшее продвижение, закрепился на рубеже Шиммелей, Куннерт, Рунцен и перешел к обороне. Мне особенно запомнился бой при подходе к селению Куннерт. Здесь немцы отчаянно сопротивлялись. Я отдал приказ командиру 1-й стрелковой роты гвардии капитану А. Прилипко взять селение во что бы то ни стало. Жаркий бой длился несколько часов. Пришлось ввести в действие артиллерийскую батарею капитана М. Рыкунова и минометный взвод лейтенанта И. Смирнова. При их огневой поддержке пехотинцы ворвались в Куннерт и укрепились в нем. Гитлеровцы попытались отбить селение: оно было расположено на господствующей над местностью высоте, а в 300 метрах от него находилась железнодорожная станция. Вот почему фашисты предприняли [224] двенадцать атак на позиции нашей роты. И псе были отбиты. В этих боях отличились и связисты нашего полка: командир радиовзвода лейтенант И. И. Горобец, младший сержант Н. Г. Сычев, красноармейцы Т. И. Гальченко, А. Ф. Ковтун.

Все чаще и чаще нашим гвардейцам приходилось вести упорные бои в населенных пунктах. Незаменимыми в таких случаях были легкие сорокапятки — противотанковые пушки, которыми успешно подавлялись огневые точки противника, расположенные в подвалах, окнах домов, на чердаках. В боях за Хейнесдорф орудие комсорга батареи гвардии старшего сержанта Пухлякова было придано стрелковой роте, которой командовал офицер Баранов. Когда бойцы группы гвардии старшины Придела обнаружили с чердака двухэтажного дома три вражеские огневые точки, они ракетами точно обозначили их местоположение. Используя такое целеуказание, расчет Пухлякова уничтожил метким огнем все три огневые точки.

2 февраля во всех подразделениях прошли беседы о двухлетней годовщине победного завершения Сталинградской битвы, в которой участвовал наш полк. А я с горечью подумал, что все меньше и меньше остается в полку ветеранов, прошедших суровую школу великого сражения на берегах Волги.

В ходе последних боев нами было освобождено много советских девушек и юношей и даже подростков, насильно угнанных гитлеровцами в Германию. Беседуя с ними, бойцы узнавали горькую правду о фашистской неволе. Двенадцатилетний Алеша из Житомирской области рассказал:

— Отец партизаном был. Его убил германец. Маму тоже убили. Сестричку повесили. Бабуся в хате сгорела. Меня в зарешеченном вагоне сюда привезли...

— Я родом из Киевской области. — говорила окружившим со воинам, утирая слезы, Татьяна Машовец. — Над Днепром жила, где Тараса Шевченко места. Не знаю, жива ли моя мать. Сколько слез по ней выплакала...

Она доверчиво протянула потрепанный блокнот в руки гвардии старшому сержанту Г. Скибе. Он с большим трудом разобрал в нем стихи, написанные по-украински, видимо, украдкой и второпях. Они были взволнованно-искренними, идущими от самого сердца, горькие и печальные, с тоской по незабываемой «батькивщине». А в самом конце блокнота стояло: «Писано во время каторги [225] в Германии в городе Огдяве, в лагере Месспере. Октябрь 1944 года. Т, Машовец».

* * *

3 февраля противник, сосредоточив до двух полков пехоты, придав им около 50 танков, двинулся в контратаку на позиции 97-й гвардейской стрелковой дивизии. Поредевшие боевые порядки нашего полка были атакованы батальоном пехоты при поддержке танков. Завязался ожесточенный бой, в результате которого гитлеровцам удалось потеснить 3-й стрелковый батальон и вернуть селение Шиммелей. В 19.30 я получил донесение об этом. Пришлось думать, как отбить немецкую деревню. Знал, что командир дивизии за отход батальона, хоть и вынужденный, по головке не погладит.

Гвардии майор Чайка доложил мне, что потери в батальоне сравнительно небольшие, но люди измотаны, да и с боеприпасами туго.

Посоветовался с Василием Васильевичем Такмовцевым и Иваном Ефимовичем Полтораком. Начальник штаба предложил сразу же контратаковать гитлеровцев в Шиммелей силами находящегося во втором эшелоне 2-го стрелкового батальона и полкового резерва — роты автоматчиков.

— Пока немцы не укрепились в селении, мы и ударим, Юрий Андреевич, — доказывал он.

Замполит придерживался другого мнения. Он считал, что бой в темноте не принесет нам успеха, только людей потеряем, напоровшись на огонь немцев, которые наверняка уже успели создать в каменных зданиях пулеметные точки.

— По-моему, надо ночью провести разведку, — говорил Полторак, — а на рассвете атаковать противника, предварительно подавив его огневые точки.

Мне казалось, что откладывать бой до утра нет резона. Немцы действительно могут за ночь сильно укрепить оборону Шиммелей. И с ходу бросать в контратаку все наличные силы второго эшелона и резерва тоже вряд ли целесообразно. Всякое может в бою случиться. Если гитлеровцы сумели потеснить наш 3-й батальон, то где гарантия, что им это не удастся сделать и на участке батальона соседнего полка.

Эти доводы я изложил Такмовцеву и Полтораку и предложил им такой вариант. Контратаку начать в 24.00 после десятиминутного артиллерийского обстрела восточной [226] окраины деревни, где, видимо, будут сосредоточены огневые средства противника. Пустить с фронта 5-ю стрелковую роту, которая будет обозначать атаку, но на рожон особенно не лезть. А 4-я рота должна атаковать немцев во фланг с юга. Рота же авто.матчиков, обойдя Шиммелей с севера, одновременно с 4-й ротой нападет на гитлеровцев с тыла.

— Капитан Корячко это хорошо научился делать, — добавил я.

Замполит согласился с моим планом боя, а начальник штаба отстаивал свое мнение. Конечно, я мог бы просто «прекратить прения», пользуясь властью командира-единоначальника, скомандовать Василию Васильевичу оформить мое решение боевым приказом и на том, как говорится, поставить точку. Но я понимал, что в таком случае в душе моего боевого соратника и ближайшего помощника осталась бы обида. Поэтому я еще раз обосновал свои доводы и, идя навстречу начальнику штаба, перенес начало контратаки на два часа раньше, на 22.00.

Не буду описывать эту ночную схватку. Скажу только, что к 23.00 враг был выбит из Шиммелей. На улицах селения немцы оставили немало убитых солдат и офицеров. Было захвачено двое пленных. 2-й батальон занял оборону по западной окраине.

Можно было предположить, что противник не смирится с неудачей и вновь будет пытаться атаковать наши боевые порядки. Предположения наши подтвердились. К вечеру враг двинул на позиции 2-го батальона до 300 человек пехоты, которую поддерживали огнем артиллерия, минометы и шесть самоходных орудий. Но контратака была отбита. А всего в этот вечер и в ночь на 5 февраля воины батальона и брошенной ему на помощь роты автоматчиков отразили восемь ударов врага.

В один момент боя автоматчики сошлись с гитлеровцами врукопашную. Молодой боец гвардии рядовой В. Микитин, уже не раз отличившийся в боях и награжденный орденом Славы III степени, схватился с несколькими наседавшими на него гитлеровцами. Вдруг он заметил, что командир взвода гвардии старший лейтенант А. Г. Евстратов ранен, а пятеро фашистов бегут к нему. Не раздумывая, боец бросился на выручку своему командиру. Микитин подоспел вовремя. Один немец был уже в нескольких шагах от Евстратова. Прикладом автомата наш боец свалил фашиста, но и сам упал вместе с ним. [227]

Это его спасло в тот момент: над головой Никитина прошла автоматная очередь. Гвардеец продолжал драться с четырьмя другими гитлеровцами. Когда подоспели товарищи, они нашли Микитина мертвым рядом со спасенным им раненым офицером, а вблизи обнаружили пять вражеских трупов. О подвиге гвардии рядового В. Мики-тина рассказала выпущенная в полку листовка.

Но и днем противник не успокоился. Комбат-2 Стеблевский доложил мне но телефону, что гитлеровцы силою до батальона при поддержке 15 самоходных пушек прорвались на стыке его батальона и батальона соседнего 292-го гвардейского стрелкового полка, державшего оборону правее.

— В полукольце дерется батарея капитана Радченко, — сказал в заключение Стеблевский.

— Держись, комбат, помогу артогнем, и Чайка придет на выручку.

Не успел я это сказать, как связь прервалась: то ли линию перебило, то ли Стеблевский отошел от аппарата. Рядом со мной стоял Такмовцев и все слышал. Его широкие, густые темные брови сдвинулись к переносице.

— Не иначе как бедой пахнет, — озабоченно сказал он.

— Василий Васильевич, давайте карту.

Начальник штаба развернул карту и пометил карандашом место прорыва немцев.

— Разрешите мне, Юрий Андреевич, пробраться к Стеблевскому. Решим с ним на месте, что делать дальше.

— Хорошо. Возьмите с собой отделение автоматчиков, радиста и поторопитесь. А я поставлю задачу Чайке.

Такмовцев вышел с КП, и в это время связист доложил мне, что у аппарата комбат-3.

Я взял трубку, объяснил майору ситуацию и приказал ему атаковать прорвавшегося противника во фланг.

— Учти, — сказал я Чайке, — твой удар должен быть неожиданным для немцев. Тебя поддержат минометчики Шакина и Кутузова.

А в это время батарейцы капитана Радченко отразили две атаки гитлеровцев и не дали себя окружить.

Перегруппировавшись, фашисты в третий раз атаковали батарейцев. Позиции артиллеристов обстреливали самоходные орудия немцев. Они продолжали отбиваться, но людей становилось все меньше. На одном из орудий действовал за заряжающего командир огневого взвода гвардии лейтенант Михаил Власов. Он успел подбить самоходку, [228] но и сам был сражен осколком снаряда. Командир батареи увидел, как три вражеские самоходки устремились к пушке, из которой вел огонь Власов. Но орудие молчало. Капитан, не раздумывая, бросился к нему. Лицо секли брызги мерзлой земли, а он бежал изо всех сил. Недалекий разрыв вражеского снаряда заставил его броситься на землю, но он тут же вскочил и сделал последний бросок. Схватив из ящика снаряд и зарядив пушку, он, еще не отдышавшись, повелительно крикнул наводчику:

— Фарафонов! Бей в переднюю гусеницу!

Гвардии рядовой Г. Н. Фарафонов выпустил подряд два снаряда и «размотал» гусеницу самоходки. Наводчик другого орудия гвардии сержант Аветисян подбил еще одну самоходную пушку. Но и два наших орудия вышли из строя. Разгоряченные жестокой схваткой, артиллеристы и не заметили, как погиб от осколка капитан Радченко.

Похоронили мы Иосифа Давыдовича Радченко со всеми воинскими почестями на юго-западной окраине Олау. На траурном митинге выступили ветераны полка Перепелкин, Щербак, Ковалев, Коденко, Митюра. Этот день мне вспоминается с особо щемящей болью: ведь с Радченко я познакомился еще в Ставрополе, при формировании полка. В каких только переделках не побывал он за три с половиной военных года. И вот на тебе: на пороге победы, уже на территории Германии, сложил свою голову.

Удалось выбить противника с наших позиций и на стыке с соседним полком. Майор Такмовцев доложил мне по рации, что 3-й батальон подоспел вовремя и вместе со 2-м решительно атаковал гитлеровцев.

В этих боях высокой похвалы заслуживали наши агитаторы-коммунисты. Командир отделения роты автоматчиков гвардии старший сержант И. К. Попов проявил образцы храбрости и отваги, большевистским пламенным словом и личным примером бесстрашно увлекал бойцов на героические подвиги. Он был представлен к ордену Красной Звезды и вскоре получил его. Такой же награды удостоился и старший сержант Г. Ф. Скиба, о котором уже не раз упоминалось.

А сколько раз гвардейцев выручали бдительность и находчивость. Вот один из примеров. Ночью на огневой позиции 76-мм батареи старшего лейтенанта М. Лазарева на посту стоял наводчик гвардии рядовой Ю. Ф. Куц. Была лунная ночь, выпал снег. Светло, почти как днем. [229]

Где-то далеко громыхали артиллерийские залпы. А здесь тишина.

Вдруг Куц насторожился. Прямо по снегу на огневую позицию брело стадо коров. Вскоре солдат услышал и приглушенные окрики. Стало ясно, что животных кто-то подгоняет. Видимо, прикрывшись стадом, немцы хотели незаметно подобраться к нашим огневым позициям. Куц вызвал командира орудия гвардии старшего сержанта Левина, доложил ему о своей догадке. Левин и Куц дали несколько очередей из автоматов поверх коров, и они быстро разбежались. Теперь гитлеровцы, а их было немало, оказались на виду. Артиллеристы открыли по ним автоматный огонь. Тем временем расчеты заняли свои места и начали уничтожать немцев картечью.

* * *

3 февраля завершилась Висло-Одерская операция, а через пять дней 1-й Украинский фронт начал другую операцию — Нижне-Силезскую. Цель ее — разгромить нижне-силезскую группировку гитлеровцев и выйти на рубеж реки Нейсе. Наша 5-я гвардейская армия наносила удар южнее Бреслау, в направлении на Герлиц.

Чем дальше мы продвигались в глубь Германии, тем жарче и ожесточеннее становились бои за каждый населенный пункт, за каждое каменное здание. Погода в феврале часто менялась. Морозы сменялись оттепелями, иногда холодными, промозглыми дождями.

Крепко врезался мне в память бой за населенный пункт с почти русским названием Швойка. Полк в тот день преследовал отходящего противника, и мне казалось, что мы сумеем захватить селение с ходу, так сказать, на плечах отступающих гитлеровцев. 3-й стрелковый батальон, двигавшийся впереди, и был нацелен на это. За ночь он оказался на подступах к Швойке, и я рассчитывал, что на рассвете комбат доложит мне о взятии этого селения. Но не тут-то было. Все наши настойчивые попытки овладеть селом с ходу успеха не имели. Тогда я приказал выдвинуть из резерва 1-ю стрелковую роту и фланговым ударом сбить противника, но и этот маневр оказался безрезультатным. Противник встретил роту плотным огнем, как и бойцов 3-го батальона.

Мы с начальником штаба находились в это утро на НП на высотке, примерно в полукилометре от окраины Швойки, и нам была хорошо видна вся картина боя. Вместе с нами был начальник химической службы полка [230] гвардии капитан Н. И. Канин. Рослый, статный, подтянутый, он выделялся сдержанностью, даже некоторой суховатостью, что в общем-то редко свойственно молодости. Возможно, поэтому некоторые офицеры полка в шутку называли его «академиком». Так вот этот «академик» обращается ко мне:

— Товарищ подполковник, у меня есть одна идея...

— Давай,—говорю, — выкладывай свою идею.

Канин подал мне бумагу. Я развернул лист, и мы с начальником штаба увидели несколько значков, изображающих дымовые шашки, расставленные на схеме длинной извилистой цепочкой.

— Поставим дымовую завесу, — продолжал начхим, — ослепим противника и прикроем наших стрелков во время атаки.

— А что, по-моему, неплохая задумка, — заметил Такмовцев.

— Молодец! — похвалил и я Канина. — И не будем терять время. Бери, начхим, людей и за дело!

Канин раздал каждому бойцу химвзвода увесистые пакеты с дымовыми шашками и двинулся в путь. А я связался с комбатом-3 и командиром 1-й роты, предупредил их о дымовой завесе, посоветовал, как действовать под ее прикрытием.

Прошло четверть часа. С наблюдательного пункта нам было отчетливо видно, как густой белесый дым медленно стелился в глубину вражеской обороны.

Бойцы 1-й стрелковой роты стремительным броском сблизились с противником и заняли первых три каменных дома. Штурмовые группы гвардейцев огнем из автоматов и гранатами выбивали немцев с чердаков и подвалов, смело продвигались вперед.

Но вскоре дым отнесло ветром в сторону, и рота оказалась под огнем двух вражеских пулеметов, расчеты которых залегли возле окон одного из домов. Командир роты гвардии капитан Прилипко приказал командиру отделения гвардии старшему сержанту Дарьеву подавить огневые точки противника. Тот быстро оценил обстановку, дал команду нескольким автоматчикам отвлечь внимание противника, а сам с двумя бойцами пошел в обход дома. Всем троим удалось скрытно подобраться к зданию и забросать окна гранатами. Пулеметы смолкли. Прилипко снова поднял людей в атаку. Завязался упорный уличный бой. Немцы оказывали отчаянное сопротивление, но гвардейцы оказались сильнее. Оставляя убитых [231] и раненых, гитлеровцы поспешно стали отходить на запад.

Я связался по рации с гвардии капитаном Прилипко, приказал ему преследовать врага и с ходу занять железнодорожную станцию Гупштвиц. Прошло не более часа, как командир роты доложил, что станция взята. Нам достались большие трофеи: 15 исправных орудий, три паровоза, 15 вагонов с боеприпасами.

Все отличившиеся в этих боях гвардейцы были награждены орденами и медалями. Начхим Н. И. Канин получил орден Красной Звезды.

Уже сгущались сумерки, когда батальоны полка подошли к Тейхлиндену. Перед наступлением я еще раз уточнил все данные о противнике. Наблюдательный пункт находился на невысоком бугре среди большого поля. Было холодно, беспрерывно лил дождь. Вода просачивалась в штабную землянку.

Ночью 2-й батальон майора Стеблевского начал бой за Тейхлинден. Немцы упорно сопротивлялись, но к рассвету все было кончено: селение полностью было в наших руках. В этом ночном бою мужественно действовали автоматчики. Гвардии сержант И. К. Матрой вызвался ликвидировать огневую точку гитлеровцев, мешавшую продвижению пехоты. Незамеченным он достиг дома, ловко метнул несколько гранат в оконный проем, откуда вел огонь вражеский пулеметчик. Воспользовавшись ночной темнотой, группа автоматчиков во главе с гвардии сержантом И. Г. Горошко пробралась в тыл противника и разгромила вражескую колонну, которая направлялась для подкрепления гарнизона Тейхлиндена. Оба сержанта были награждены орденами Славы I степени. Еще двумя полными кавалерами этого ордена больше стало в полку.

* * *

В феврале мы узнали о Крымской конференции глав правительств СССР, США и Великобритании. Газеты с сообщением об этом событии принес в штаб полка наш полковой агитатор старший лейтенант Арсентий Коробко. Доложился по форме и протянул мне «Правду» и «Красную звезду». В официальном коммюнике, подписанном И. Сталиным, Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем, говорилось, что они «рассмотрели и определили военные планы трех союзных держав в целях окончательного [232] разгрома общего врага»{12}. Было заявлено также, что «нашей непреклонной целью является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантии в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушить мир всего мира»{13}.

Прочитал я эти фразы и говорю Полтораку:

— Слышал, Иван Ефимович, как союзнички заговорили... А где они были три года, когда мы одни и отступали от немцев, и били их?..

— Но они же открыли все-таки второй фронт, Юрий Андреевич, — возразил замполит. — И сейчас наступают...

— Да что это за наступление! — вмешался в разговор Василий Васильевич Такмовцев. — За девять месяцев еще до Рейна не дошли. А ведь от Ла-Манша до него по прямой километров триста, не больше.

— Они за это время и драпануть успели от фрицев в Арденнах, — вставил свое слово и Коробко.

— Поживем, увидим, как дальше будут воевать американцы и англичане, — попытался я подвести итог этому разговору. — Одно знаю твердо: в Берлин мы войдем первыми. Иначе нельзя!

Мы, конечно, не могли знать тогда, что по просьбе Рузвельта и Черчилля Сталин дал на конференции в Ялте согласие на вступление Советского Союза в войну против Японии через 2—3 месяца после окончания войны в Европе.

Не так давно довелось мне отдыхать в Крыму и побывать в том самом Ливадийском дворце, где проходила встреча «большой тройки». И вспомнилось мне, как более сорока лет тому назад обсуждали мы в добротном бюргерском доме немецкого городка итоги этого знаменательного события.

* * *

Батальоны, неотступно преследуя неприятеля, занимали одно селение за другим. Со дня форсирования Одера поли уже три недели участвовал в непрерывных боях. 17 февраля 3-й стрелковый батальон занял город Книгнитц, а 2-й стрелковый батальон с боем захватил селение Линц.

Еще раньше, 14 февраля, было завершено окружение города-крепости Бреслау (Вроцлав). Известно, что там [233] было создано два кольца окружения — внутреннее и внешнее. Наша дивизия вела бои на участке внешнего кольца. 289-й гвардейский стрелковый полк перекрыл автостраду Бреслау — Берлин. Случилось это 18 февраля. Двадцатиметровой ширины бетонка, обсаженная жиденькими деревцами, тянулась с юго-востока на северо-запад.

Немцы бросали в бой все свои резервы, в том числе тяжелые танки «Королевский тигр», чтобы прорваться к Бреслау. Но все их попытки оказались тщетными. На участке нашего полка умело расправлялись с «тиграми» воины приданного нам 104-го отдельного истребительного противотанкового артдивизиона гвардии майора И. Д. Руденко. Только за один день она уничтожила до 20 танков врага.

Четверо суток стояли мы на этом рубеже, отбивая атаки гитлеровцев. А в канун 27-й годовщины Красной Армии полк получил приказ переместиться в Козендау. Здесь мы и встретили праздник. На митинге был оглашен праздничный приказ Верховного Главнокомандующего с поздравлениями и пожеланием победы над ненавистным врагом. Выступили на митинге гвардии майор И. Е. Полторак, только что получивший очередную боевую награду — орден Красного Знамени, гвардии ефрейтор А. И. Бережной, начальник артиллерии полка гвардии капитан П. Ф. Сушко и другие. В своих выступлениях гвардейцы вспоминали пройденный полком путь, отмечали, что день рождения Красной Армии празднуют уже в самой берлоге фашистского зверя, и давали обещание драться так же, как и прежде: мужественно, решительно и умело.

А 26 февраля снова начались наступательные бои. Полк получил приказ захватить село Вильмансдорф. 3-й стрелковый батальон должен был атаковать его с севера, а 2-й стрелковый батальон — с запада. К 15.00 7-я и 8-я роты вплотную подошли к окраине населенного пункта. Через час начали атаку роты 2-го батальона. Противник упорно сопротивлялся: вел сильный ружейно-пулеметный огонь, бил прямой наводкой из самоходных пушек и танков. Только поздно вечером удалось захватить около 20 домов и очистить от врага часть кварталов до развилки дорог. Дальше мы продвинуться не смогли.

В ночь на 27 февраля немцы предприняли попытку окружить и уничтожить наши подразделения в Вильмансдорфе. [234] Около двухсот гитлеровцев при поддержке шести танков пошли в атаку. Их удар был отражен, три танка уничтожили артиллеристы нашей полковой батареи.

Но противник не успокоился. Проиграв ночной бой, он решил возобновить атаки в светлое время.

С КП полка было хорошо видно, как с юга к Вильмансдорфу движутся четыре автомашины с пехотой и 10 танков. Что делать? Ждать, пока гитлеровцы втянутся в селение, и там остановить их или попытаться встретить их на марше, введя в действие свой резерв? После недолгих размышлений я решил отдать предпочтение первому варианту. И вот почему. Вряд ли резерв успел бы выдвинуться на рубеж, удобный для встречи врага. И сделать это днем скрытно просто невозможно. А в селе, где маневрировать танкам трудно, их легче уничтожить огнем артиллерии. Да и пехотинцы наши находились в укрытиях. Мой план поддержал и начальник штаба. О своем решении я доложил командиру дивизии. От него тоже получил «добро».

О ходе боя скажу только, что и эта вылазка закончилась для противника плачевно: он потерял несколько десятков человек убитыми и ранеными и половину танков, причем два из пяти были подбиты трофейными фаустпатронами.

И тут я вынужден сделать небольшое отступление.

Еще во время боев на Сандомирском плацдарме к нам в руки попало это трофейное оружие. Тогда начальник артвооружения Николай Михайлович Коденко и арттехник Ростислав Алексеевич Баженов пришли ко мне и предложили использовать это новое оружие — гранату реактивного действия — для борьбы с немецкими же танками и самоходными орудиями.

— Ну что ж, — сказал я этим офицерам. — Дело стоящее. Научитесь сами и учите людей обращаться с фаустами. Только чтоб никаких ЧП...

Несколько дней Коденко и Баженов вместе с оружейными и артмастерами А. М. Зезнжевичем, П. М. Кравцовым, С. И. Стребковым, М. С. Шкарупой, И. П. Тетерваком и Н. Г. Кривошеевым, укрываясь за броней подбитых «фердинандов», знакомились с устройством фаустпатронов, учились ими пользоваться.

И вот прошло некоторое время, и в каждой роте появились бойцы, хорошо освоившие трофейное оружие, прожигавшее броню. Под руководством Коденко и Баженова [235] гвардейцы из боевых подразделений научились применять его во время учебных стрельб, используя в качестве мишени подбитые фашистские танки. Я принял решение снабжать комплектами этих гранат в первую очередь все штурмовые группы, создаваемые для ведения уличных боев. И не только для стрельбы по танкам. Фаустпатроны годились и для того, чтобы пробивать стены зданий. Это решение было одобрено командованием дивизии.

4 марта полк сосредоточился в районе Эллине. Мне было приказано занять участок обороны шириной до 10 километров. В полку к тому времени был большой некомплект людей и огневых средств, и поэтому на таком протяжении держать оборону было очень трудно. Я доложил полковнику А. П. Гарану, что полк сможет обеспечить плотность огня на один погонный метр всего около одной пули в минуту. Комдив ответил, что он учтет это и в нужный момент поможет огнем. Мне ничего не оставалось делать, как налечь на инженерное усовершенствование участка обороны. Рылись траншеи, ходы сообщения, строились блиндажи, оборудовались для отдыха землянки. К работам был привлечен и весь личный состав спецподразделений, тылов полка.

К счастью, несколько дней прошли сравнительно спокойно, если не считать, что противник вел редкий ружейно-пулеметный огонь.

Спокойно было и 8 Марта. Это дало возможность нашим бойцам-женщинам отметить свой праздник. В штаб полка пришла командир санитарного взвода Мария Кухарская, о которой я уже подробно рассказывал, и пригласила меня, замполита, начальника штаба и еще нескольких офицеров в землянку медпункта. Там собрались все девушки — и медички и связистки, — не занятые на дежурстве. Было там и несколько женщин-врачей из медсанбата дивизии.

Мы тепло поздравили своих боевых подруг с праздником, пожелали им скорейшего возвращения в отчий дом после нашей победы над ненавистным врагом.

Потом, после праздничного чая, для которого начпрод выделил изрядную толику трофейного шоколада, состоялся импровизированный концерт. Вот тут-то и подстерегла меня «опасность», которой я сторонился все годы войны...

После того как девушки хором спели «Землянку», «Катюшу», «Синий платочек», а мы им подпевали как могли, встала врач санитарной роты полка и стала читать знаменитое [236] тогда на всех фронтах и в тылу стихотворение Константина Симонова «Жди меня». Да так это делала, с таким неподдельным чувством, что я невольно залюбовался этой красивой девушкой. А она почему-то во время чтения стиха смотрела на меня, а может, мне так показалось...

Я знал эту милую докторшу, прибывшую из Ленинграда, больше года, звали ее Клавой Захаровой, здоровался с ней при встречах, улыбался, шутил, нравилась она мне. И она, видимо, чувствовала это. А тут вот прямо обожгла мне сердце капитан медицинской службы. Понял я, что люблю ее и никакой другой женщины мне не нужно.

Закончилось это тем, что не прошло и месяца, как Клавдия Николаевна Захарова стала моей женой. Забегая вперед, скажу, что прожили мы с ней счастливо свыше 10 лет, до самой ее кончины... Оставила она мне трех дочерей. А теперь уже и внуки подросли.

И уж если я заговорил о любви на фронте, то продолжу эту тему. В нашем полку нашли друг друга несколько счастливых пар. Первыми, если помнит читатель, командир санитарного взвода гвардии старшина Мария Кухарская и замполит пулеметной роты гвардии старший лейтенант Николай Смирнов.

В апреле 1944 года, после форсирования реки Днестр в районе Ташлыка, в полк прибыла совсем молоденькая Нина Малыхина, которую зачислили старшим военфельдшером санитарной роты. Отважная девушка не раз отличалась во время самых жестоких боев, вынося раненых под огнем противника, организуя их отправку в медсанбат. За смелость и мужество она была награждена орденом Красной Звезды. Помощник начальника штаба полка гвардии капитан Николай Левунец полюбил эту храбрую, отзывчивую, очень симпатичную девушку, она ответила тем же. Незадолго до победы они поженились. Жили счастливо до самой смерти Николая Ивановича. У них двое детей, трое внуков, один из которых заканчивает военное училище и пойдет по стопам деда-фронтовика.

Можно порадоваться и за счастливую пару боевого командира стрелкового батальона гвардии майора Василия Ивановича Чайки и медсестры Кати, принявшей его фамилию.

Эти счастливые пары прошли войну и вышли в мирную жизнь испытанными огнем семьями. Их любовь крепла и закалялась в боях, когда каждый новый день мог стать их последним днем. Наверное, поэтому так крепки [237] были их чувства, что сохранились на всю оставшуюся жизнь. Любовь и война, как ни странно, оказались вполне совместимыми.

Хотелось бы поведать читателю и еще об одной удивительно романтической истории инженера нашего полка гвардии капитана Михаила Хачатурова и очаровательной чешской девушки по имени Ярослава. Правда, встретились они уже после победы, когда полк стоял в небольшом чешском городке. Молодые люди горячо полюбили друг друга и с согласия родителей Ярославы и командования дивизии поженились. А когда Михаил увольнялся в запас, то он попросил разрешения местных властей на выезд чешской девушки в Советский Союз. И молодожены уехали в Ашхабад, где жил Михаил Хачатуров до войны. Здесь и нашла свою вторую родину Ярослава, ставшая тоже Хачатуровой. Они и сейчас живут в столице Туркмении.

* * *

Теперь, после этого лирического отступления, возвращаюсь снова к фронтовым будням. Праздничное настроение было омрачено досадным происшествием в ночь на 9 марта. Перед рассветом разбудил меня Василий Васильевич Такмовцев и доложил, что большая разведывательная группа немцев (до 25 человек) проникла в наши боевые порядки на правом фланге 8-й стрелковой роты и захватила в плен расчет станкового пулемета вместе с оружием. Это было для всех нас серьезным уроком. Вновь пришлось разъяснять бойцам необходимость наистрожайшей бдительности. Была введена ежечасная проверка офицерами штаба всех постов боевого охранения.

24 марта наша дивизия совместно с 95-й гвардейской стрелковой начала наступление на крупный узел железных и шоссейных дорог города Штрелен.

В 10.00 началась мощная артподготовка, и подразделения полка пошли в атаку. Из-за туч показалось солнце. Улучшившаяся погода позволила ввести в бой нашу авиацию, которая в течение всего дня бомбила город.

Бои были тяжелыми, мы потеряли немало боевых товарищей, но через сутки город Штрелен был взят.

Вместе с полком отлично действовали артиллеристы 232-го гвардейского артиллерийского полка гвардии майора И. Г. Розанова. Замечу кстати, что 10 апреля ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Я от души поздравил Ивана Григорьевича. А он в свою очередь [238] поздравил меня с награждением вторым орденом Красного Знамени (первый я получил за бой под Сталинградом). Это был шестой и последний боевой орден, врученный мне на фронте.

В тот же день стало известно, что наши войска штурмом овладели городом-крепостью Кенигсберг. И на побережье Балтики вслед за войсками 2-го Белорусского вышли воины 3-го Белорусского. Положение фашистской Германии стало катастрофическим.

Еще на марше я получил приказ комдива остановиться в районе Махенау. В ночь на 13 апреля в полк прибыл полковник Гаран и приказал в его присутствии провести полковое тактическое учение на тему: «Форсирование всеми подразделениями полка водного рубежа». Учение, максимально приближенное к боевой обстановке, проводилось на реке Бобер. Действиями батальонов комдив остался доволен. А за то, что спецподразделения на переправе не уложились во времени, я получил замечание.

Мы знали, что предстоят решающие наступательные бои, и готовились к ним со всей серьезностью.

Активно проводилась партийно-политическая работа. Увеличилось число коммунистов и комсомольцев. В батальонах были созданы полнокровные партийные организации. У нас в полку они насчитывали до 40—50 человек. В каждой роте и батарее тоже были созданы парторганизации численностью 6—10 членов и кандидатов в. члены ВКП(б). Политотдел дивизии провел двухдневный семинар вожаков первичных парторганизаций, а секретарь партбюро полка майор Борозенец собрал ротных парторгов и тщательно проинструктировал их. Перед комсоргами, взводными агитаторами и другими активистами были также поставлены конкретные задачи.

* * *

16 апреля началась Берлинская наступательная операция — завершающая стратегическая операция Великой Отечественной войны. Она осуществлялась силами 1-го и 2-го Белорусских фронтов, 1-го Украинского фронта, 1-й и 2-й армий Войска Польского. Нам, рядовым участникам этого гигантского по размаху сражения, завершившегося через 23 дня безоговорочной капитуляцией Германии, тогда, в 45-м, естественно, не были известны ни замысел всей операции, ни ее грандиозный размах. Это уже после войны, когда я учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе, узнал, какая силища была сосредоточена [239] на берлинском направлении — 2,5 миллиона воинов, около 42 тысяч орудий и минометов, свыше 6250 танков и САУ, 7500 боевых самолетов. Так что среди этой армады наш стрелковый полк занимал какие-то, может быть, сотые доли процента. Но разве на фронте все меряется процентами? А человеческие жизни? А кровь и боль раненых и покалеченных?

5-я гвардейская армия наступала на направлении главного удара фронта в первом эшелоне с целью выйти к Эльбе в районе Торгау, отделить южную, дрезденскую, группировку противника от северной, берлинской, и создать тем самым условия для уничтожения этих группировок порознь. И корпус наш шел в первом эшелоне. Ему была определена полоса прорыва вражеской обороны шириной всего в два километра — это на две дивизии! Вот какую плотность войск могло обеспечить советское командование в ходе этой заключительной операции! Прямо скажу, такого еще на войне не бывало.

Но задача осложнилась тем, что начинать наступление надо было с форсирования реки Нейсе. И с этим нелегким делом после мощнейшей артиллерийской и авиационной подготовки дивизии первого эшелона справились.

Реку мы форсировали по наведенным переправам, по штурмовым мостикам, а кое-где по заранее разведанным бродам. Над руслом была поставлена густая дымовая завеса, прикрывшая войска от наблюдения противника.

Полк сосредоточился в лесу северо-восточнее Кебельна. Тут же я получил приказ вступить в бой и занять высоту 136,3. Нам удалось выполнить эту боевую задачу: высоту взяли с ходу. Однако за один день пришлось, отбить 16 вражеских контратак! Такого мне не приходилось видеть за все годы войны. Гитлеровцы лезли и лезли на высоту, не считаясь с потерями. Но мы выстояли. И пошли дальше. Полк прорвал глубоко эшелонированную оборону противника севернее города Мускау. Развивая успех, мы взяли свыше 30 населенных пунктов, в том числе мощные узлы обороны противника Юлтендорф, Факокенберг и Юбигу.

Во время наступления в районе восточнее Мульквитца наша колонна натолкнулась на отступающую группу немцев, которая нас обстреляла. В завязавшейся: схватке часть фашистов была уничтожена, 20 взяты в плен, остальные беспорядочно бежали. Наши трофеи: 3 пулемета, 30 винтовок и более 20 фаустпатронов.

К 13.00 17 апреля полк вышел к реке Шпре в районе [240] севернее Шпревитца. Правда, при этом нам пришлось выбивать немцев из населенного пункта Хальбендорф.

Командир стрелкового отделения гвардии старший сержант В. Д. Волков первым ворвался в селение, забросал гранатами подвал дома, в котором укрывался пулеметный расчет, и тем самым обеспечил успешное развитие атаки своей роты. За этот подвиг он был награжден орденом Славы I степени.

Бой был жарким, боекомплект патронов и гранат бойцы израсходовали быстро. Пришлось снарядить обоз с боеприпасами. Возглавил его командир взвода снабжения 3-го батальона коммунист гвардии старшина Ибрагим Курбанов. И вот когда обоз втянулся в населенный пункт, на него неожиданно напали невесть откуда взявшиеся гитлеровцы. Старшина не растерялся. Он и пять солдат-ездовых открыли огонь из автоматов, забросали фашистов гранатами.

Под прикрытием огня артиллерии началось сооружение переправы через Шпре. Вместе с полковыми саперами трудились и бойцы саперного батальона дивизии. По району переправы противник вел артиллерийский огонь, но инженерные работы не прерывались ни на час, и переправа была сооружена в назначенный срок.

Наступила ночь на 19 апреля. Под покровом темноты нам предстояло форсировать реку. В штабе полка, расположенном в полуразрушенном фольварке, уточнялся порядок преодоления водной преграды. Когда до начала форсирования осталось около часа, ко мне в комнату зашел гвардии майор Такмовцев.

— Все готово, Юрий Андреевич, — доложил он. — Командиры подразделений проинструктированы. Понтонеры на местах. Сигналы уточнены.

— Добро, Василий Васильевич. На западном берегу тихо?

— Пока немцы ведут себя спокойно.

— На Одере и Нейсе тоже было все тихо, пока мы не начали переправу,—вступил в разговор замполит полка И. Е. Полторак.—А потом, помните, как туго пришлось нам, пока не зацепились на плацдарме?

— Не сомневаюсь, что и здесь, на Шпре, немцы будут сопротивляться отчаянно, — согласился я. — Ведь на этой реке Берлин стоит.

В 2.00, как и было предусмотрено приказом, первый батальон полка начал движение по двум понтонным мостам. Ночь была темная, облака закрывали звезды, и немцы [241] обнаружили наших бойцов, когда передовые штурмовые группы уже подошли почти вплотную к урезу воды. Они открыли ружейно-пулеметный огонь, но было уже поздно: с криками «ура» гвардейцы рванули на прибрежную отмель и схватились с противником врукопашную.

С командно-наблюдательного пункта полка, оборудованного на восточном берегу, на холме возле переправы, были видны только росчерки трассирующих пуль да вспышки разрывов мин и снарядов. Вскоре комбат-1 Василий Иванович Чайка доложил по рации, что немцы выбиты из первой и второй траншей. А в это время на левый берег устремились другие подразделения полка, приданные нам танки и артиллерия.

Вопреки нашим опасениям противник на этот раз оказал менее упорное сопротивление, чем при форсировании Одера и Нейсе. То ли потому, что советские воины вели в эти дни бои уже в пригородах Берлина и близкий крах рейха стал совершенно очевидным для немецкого командования, то ли сил было мало у гитлеровцев на этом участке фронта... Во всяком случае, к рассвету весь полк был уже на западном берегу Шпре и продолжал расширять плацдарм.

А на другой день вместе с другими частями дивизии мы штурмом овладели городом Зенфтенберг. При взятии его нам достались богатые трофеи: много складов, в том числе три склада с вещевым имуществом, восемь железнодорожных эшелонов, шесть паровозов, множество автомашин и мотоциклов. Однако противник не успокоился: его артиллерия вела беспорядочную стрельбу по городу. Один из снарядов угодил прямо в окно дома, в котором размещался штаб полка. Осколками были ранены мой заместитель по строевой части гвардии майор Брагин, парторг полка гвардии майор Борозенец, начальник связи гвардии капитан Белобоков. Борозенец и Белобоков вскоре вернулись в строй, а Брагина спасти не удалось: рана оказалась смертельной.

* * *

Утром 22 апреля 97-я гвардейская стрелковая дивизия совместно с другими соединениями корпуса начала новое наступление в направлении Дербена, Торгау, Арцберга.

В этот день во всех подразделениях состоялись собрания, посвященные 75-й годовщине со дня рождения В. И. Ленина. Мы с замполитом хотели устроить по этому [242] случаю полковой митинг с выносом гвардейского Боевого Знамени, чтобы перед вышитым на нем портретом Ильича бойцы могли высказать свои мысли и чувства и почтить его память. Но боевая обстановка не позволила это сделать.

Полк должен был выйти на берег Эльбы в районе Торгау к исходу дня 24 апреля для встречи с американскими войсками — такую задачу поставил мне командир дивизии. И мы двинулись вперед форсированным маршем. В 16 часов начальник штаба доложил, что до Эльбы 30 километров. Ясно, что пешим порядком мы до наступления темноты туда не поспеем. Что делать?

— А что, если пустить передовой отряд на трофейных грузовиках? Их у нас пять — около сотни человек в них войдет, — предложил майор Такмовцев.

— Согласен. Вот вы и возглавите этот отряд, Василий Васильевич, — сказал я ему. — Составьте боевой расчет. И возьмите с собой на всякий случай артиллерийскую батарею на мехтяге.

Через два часа начальник штаба сообщил мне по рации, что отряд вышел на Эльбу у Торгау, но наших союзников на западном берегу реки не оказалось.

В 22.30 я доложил командиру дивизии, что полк прибыл в указанный район.

— Американцы что-то задерживаются, товарищ полковник, — добавил я, — на левом берегу Эльбы ни огонька, тихо кругом.

— Полку отдых, — приказал комдив. — Утро вечера мудренее.

Но долго отдыхать не пришлось. В начале третьего меня позвали к телефону.

— Через два часа поднимай полк, Науменко, — раздался знакомый голос полковника Гарана. — Получена новая задача. Нас здесь сменит дивизия Русакова, а мы идем к Дрездену. Маршрут полку укажет через час штаб дивизии.

Досадно было, конечно, что нам не удалось встретиться с американцами: как-никак полк наш первым в дивизии вышел к Эльбе. Но что поделаешь? Приказ есть приказ. И на рассвете мы снова были на марше.

А первыми встретились с разведгруппой 69-й пехотной дивизии армии США бойцы 173-го гвардейского стрелкового полка 58-й гвардейской стрелковой дивизии из 34-го гвардейского корпуса нашей армии. Произошло это в середине дня 25 апреля. [243]

Через два дня был передан по радио приказ Верховного Главнокомандующего № 346, в котором говорилось: «Войска 1-го Украинского фронта и союзные нам англоамериканские войска ударами с востока и запада рассекли фронт немецких войск и 25 апреля в 13 часов 30 минут соединились в центре Германии, в районе города Торгау. Тем самым немецкие войска, находящиеся в Северной Германии, отрезаны от немецких войск в южных районах Германии». В честь этого исторического события Москва салютовала 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий. Воины 289-го гвардейского стрелкового полка с полным основанием могли считать, что этот салют в столице нашей Родины имел прямое и непосредственное отношение и к ним.

Забегая несколько вперед, сообщу, что встреча с представителями американских войск состоялась у нас несколько позже в Дрездене, об этом я еще расскажу. Как и о другой встрече с ветеранами армии США, состоявшейся на берегу Эльбы через 40 лет после победы, в апреле 1985 года.

* * *

25 апреля войска 1-го Белорусского фронта, перерезав все пути, идущие из Берлина на запад, соединились северо-западнее Потсдама с войсками 1-го Украинского фронта и завершили полное окружение доживающей свои последние дни столицы рейха.

В боях на берлинском направлении воины нашего полка уничтожили 22 вражеских танка, 12 самоходных орудий, 40 автомашин с боеприпасами, 20 орудий и до 3 000 гитлеровских солдат и офицеров. В качестве трофеев было захвачено 7 орудий, 20 автомашин, 15 пулеметов, 70 винтовок, 12 складов с военным имуществом, 500 железнодорожных вагонов.

В конце апреля противник сосредоточил крупную группировку своих войск севернее Дрездена для нанесения удара по левому флангу 5-й гвардейской армии. Для отражения его и была переброшена вместе с другими дивизиями корпуса наша 97-я гвардейская.

Здесь против 32-го гвардейского стрелкового корпуса действовали две немецкие дивизии: 20-я пехотная и дивизия СС «Герман Геринг». Это были тяжелейшие бои для всех наших частей, в том числе и для 289-го гвардейского стрелкового полка. В них вновь важную роль сыграли полковые минометчики. Метко вел огонь наводчик [244] 120-мм миномета гвардии младший сержант А. В. Акиньшин. На его счету несколько уничтоженных вражеских пулеметов, два транспортера. Во время отражения контратаки немцев в районе селений Бибербах и Кунцдорф он уничтожил до взвода вражеской пехоты и один бронетранспортер.

Вместе с Акиньшиным отважно сражались его боевые товарищи минометчики гвардии сержанты М. Мухамедзянов и С. П. Трофимов. Только в одном бою они уничтожили две огневые точки противника, четыре пулемета, две автомашины. Все трое пополнили в те дни список воинов полка, ставших полными кавалерами ордена Славы. В полку за годы войны ими стали 16 солдат и сержантов, больше чем во всех других частях дивизии, вместе взятых. (Всего их было 23.)

А наши войска уже вели бои в Берлине, и гитлеровское командование, конечно, понимало, что война, так успешно начатая ими, вот-вот закончится полным крахом для Германии. И тем не менее немцы продолжали яростно сражаться. А отступая, противник оставлял в пашем тылу специальные группы для нападения на наши части. Как правило, эти группы скрывались в лесах.

Приходилось выделять подразделения для прочесывания лесных массивов. Так, в одном из них гвардейцы обнаружили три группы немцев по 20—25 человек, которые не хотели сдаваться и отстреливались. После короткого боя было захвачено И пленных и трофеи: более двух десятков фаустпатронов, 70 ручных гранат, один пулемет, несколько автоматов и одна снайперская винтовка.

Возле селения Круппенсдорф была неожиданно обстреляна укрывшейся в лесу группой немецких пехотинцев, насчитывающей до 40 человек, 7-я стрелковая рота. Подразделение вступило в бой и почти полностью уничтожило гитлеровцев, а уцелевшие отошли в лес.

Мы все рассчитывали, что праздник 1 Мая встретим в относительно спокойной обстановке — ведь до победы рукой подать! Но нет. Именно в этот день на долю нашего полка выпало тяжелое испытание.

Накануне мы выбили гитлеровцев из селения Куннерсдорф и заняли оборону на его западной окраине. Ночь прошла спокойно, а утром противник при поддержке 16 танков и самоходных орудий начал наступление на [245] селение. Первые лобовые атаки гитлеровцев были отбиты.

Тогда они сменили тактику: решили ударить по нашим позициям с флангов. На левый фланг они бросили до батальона пехоты и семь танков, а на правом сосредоточили еще один батальон и пять танков. Обстановка становилась крайне напряженной, и я приказал 3-му стрелковому батальону отходить к шоссейной дороге Кверза — Шенефельд. 7-я и 8-я роты отодвинулись к указанному рубежу. А вот 9-я стрелковая рота и находившаяся при ней 3-я батарея 232-го гвардейского артиллерийского полка попали в окружение. Немцам удалось отрезать им все пути отхода.

Я принял все меры, чтобы вызволить эти подразделения, но сделать это не удалось.

К ночи в расположение полка добрались два бойца из 9-й роты. Они-то и рассказали о гибели своих боевых товарищей.

...Стрелки и артиллеристы заняли круговую оборону, рассчитывая продержаться до ночи и тогда попытаться выйти из окружения. И они выстояли, отразив не одну атаку превосходящих сил противника. Но потери и в роте, и в батарее были большие. Ранен был командир роты гвардии лейтенант Ф. С. Швайка, хотя он и остался в строю.

Ночью оставшиеся в живых воины бросились на прорыв. Бойцы дрались самоотверженно, и им удалось потеснить гитлеровцев, даже вырваться на шоссе, но здесь они попали под сильный огонь вражеских танков и пехоты...

Это был один из самых трагических боевых эпизодов в нашем полку. И нам всем было особенно тяжело, что произошло это всего за несколько дней до победы. До сих пор горько вспоминать об этом.

Но этот тяжелый и трагичный для нас день завершился все же на радостной ноте: к вечеру разнеслась весть о том, что уже почти сутки развевается над рейхстагом Знамя Победы. Мы, разумеется, знали, что в окруженном Берлине жестокие бои идут уже несколько дней, но, честно говоря, не ожидали, что они завершатся так быстро. А вечером 2 мая позвонил мне полковник Гаран.

— Юрий Андреевич! — радостно закричал в трубку Антон Прокофьевич. — Мне только что сообщили: гарнизон Берлина капитулировал. Объявите бойцам об этом! [246]

— Есть, товарищ полковник. Сейчас же отправлю офицеров управления в роты и батареи. Спасибо за добрую весть.

И уже через четверть часа во всех подразделениях полка несмотря на поздний час вспыхнули стихийные митинги. Солдаты, сержанты, офицеры кричали «ура», а некоторые, наиболее ретивые, даже пальнули красными ракетами. Пришлось вмешаться и прекратить эту иллюминацию, чтобы не демаскировать свои позиции.

Комдив сообщил также, что полковой агитатор Арсентий Николаевич Коробко награжден орденом Отечественной войны I степени и что ему присвоено звание «капитан». Я от души поздравил этого храброго, инициативного политработника с наградой и вручил ему новые полевые погоны с четырьмя звездочками.

3 мая после артиллерийской подготовки при поддержке шести танков Т-34 мы перешли в наступление в направлении Поникау. Гвардейцы двинулись в атаку с удвоенной энергией и неукротимым стремлением отомстить ненавистному врагу за гибель своих боевых товарищей из 9-й роты. Несмотря на отчаянное сопротивление фашистов, подразделения полка ворвались в селение и завязали уличные бои. Через четыре часа Поникау был полностью очищен от противника.

Это был последний бой 289-го гвардейского стрелкового полка.

* * *

Вечером мне позвонил командир дивизии Антон Прокофьевич Гаран. Он приказал передать участок обороны 41-му стрелковому полку 13-й гвардейской стрелковой дивизии и к 6.00 4 мая вывести полк в район города Ортранд. Там сосредоточивались части нашей дивизии для наступления на Дрезден.

7 мая полк вышел из Ортранда и прибыл в Бервальде. До Дрездена оставалось всего 15 километров. Этим крупным промышленным и культурным центром Германии с боем овладели 8 мая соединения 5-й гвардейской армии, действовавшие в первом эшелоне, в том числе ;наш 32-й гвардейский корпус генерал-лейтенанта А. И. Родимцева.

289-й стрелковый полк был предназначен для выполнения другой задачи. Я получил приказ комдива ввести полк в Дрезден и взять под охрану все здания, имеющие [247] историческую ценность, в том числе Полуразрушенный архитектурный ансамбль Цвингер, где раньше находилась знаменитая на весь мир картинная галерея. Полотна из нее были позже обнаружены нашими войсками и после реставрации советскими специалистами возвращены немецкому народу.

В тот же день приказом по дивизии я был назначен военным комендантом города.

8 Дрездене нас застала добрая весть: Указом Президиума Верховного Совета СССР за храбрость и мужество, проявленные в боях на одерском плацдарме, 289-й гвардейский Висленский стрелковый полк был награжден орденом Кутузова III степени. По этому случаю во всех подразделениях прошли митинги, на которых воины выражали свою благодарность партии и правительству за высокую оценку их ратных дел.

9 мая в комендатуру пришел бургомистр города в сопровождении представителей местной общественности.

— Герр комендант, — сказал бургомистр, и мой переводчик начал переводить его слова. — Мы поздравляем вас и в вашем лице Красную Армию с окончанием победоносной войны. Мы понимаем, сколько бед принес нацизм человечеству и вашей стране особенно, и весьма сожалеем об этом.

— Спасибо за поздравления, — сказал я. — Мы искренне верим, что возрожденная Германия не допустит к власти нового Гитлера. Хватит вам, наверное, и одного.

Когда были переведены последние слова, немцы вежливо улыбнулись, но промолчали.

А на улицах Дрездена, вернее, на развалинах улиц царило в тот памятный День Победы что-то невообразимое. Наши бойцы палили из автоматов, пулеметов и винтовок, пускали в небо ракеты — красные, белые, зеленые, плясали под гармошку или трофейный аккордеон, а подвыпив, угощали немцев водкой, делились с ними нехитрой солдатской едой.

А на другой день утром меня предупредили по телефону из штаба корпуса, что к 16 часам в Дрезден на бронемашинах и бронетранспортерах прибудет один из передовых подвижных отрядов 1-й американской армии в составе 30—35 человек во главе с майором. Цель встречи: уточнение демаркационной линии между нашими и американскими войсками на дрезденском участке. Отряд прибыл около полудня. Быстро были решены служебные вопросы, [248] и я пригласил американских воинов на товарищеский праздничный ужин. Он прошел, выражаясь официальным языком, в теплой, дружеской обстановке. И это я говорю без всякой натяжки. Так и было.

Да, тогда мы, советские и американские солдаты, вместе радовались победе над фашизмом, и казалось, что и дальше будет крепнуть наша боевая дружба. Однако, как хорошо известно, сразу же после завершения второй мировой войны началась «холодная война» против Советского Союза. А как выясняется теперь, она началась еще в ходе войны «горячей».

Фактов на сей счет предостаточно, и читателям они хорошо известны. Мне хотелось бы привести лишь два из них, о которых я узнал совсем недавно из книги Николая Яковлева «Маршал Жуков», опубликованной в 1986 году.

Спустя 40 с лишним лет после победы из рассекреченных в США документов стало известно, что с весны 1945 года американская военная авиация проводила аэрофотосъемку обширных территорий в Европе, в том числе и тех, где стояли советские войска. Эти разведывательные операции под кодовыми названиями «Кейси Джонс» и «Гроунд Хог» осуществлялись под руководством генерала Донована — главы управления стратегических служб и генерала Сиберта — начальника разведки при главнокомандующем вооруженными силами союзников в Европе Д. Эйзенхауэре. Сиберт самодовольно докладывал о результатах: «Операции оказались успешными и обеспечивают нам ведение будущих кампаний в Европе».

По приказу Донована его агенты в мае 1945 года пересекли демаркационную линию в Германии и закопали за ней на расстоянии 20 — 30 миль друг от друга множество радиопередатчиков, которые могли быть использованы агентурой Запада в случае необходимости.

Группа американских и английских генералов побывала в Берлине после подписания акта о капитуляции Германии. Она посетила части советских войск, была принята Г. К. Жуковым. Среди гостей маршала был и генерал армии США Дж. Паттон. Он писал тогда жене: «Берлин расстроил меня. Мы уничтожили хорошую расу и собираемся заменить ее монгольскими дикарями». А в дневнике этот вояка записал: «Я не слишком заинтересован в достижении понимания с русскими, разве убедиться, [249] сколько нужно свинца и железа, чтобы перебить их»{14}.

Да, видимо, для американских империалистов и их ястребов и тогда уже Советский Союз был «империей зла»...

* * *

Я постепенно осваивался в новой для меня должности военного коменданта, но так и не успел полностью сделать это, так как 13 мая получил приказ сдать дела новому коменданту, а охраняемые объекты — прибывшим в город спецподразделениям.

Полк же, совершив марш, прибыл в уже освобожденную Красной Армией Чехословакию, в город Кладно, что в 60 километрах северо-западнее Праги. Там он и влился в состав своей 97-й гвардейской стрелковой дивизии.

Здесь произошла у меня вторая встреча с братом Николаем, с которым мы виделись в канун нового, 1945 года. А получилось так. Как-то в полк наш приехал начальник штаба 32-го гвардейского стрелкового корпуса гвардии полковник И. А. Самчук. В этот день я как раз получил письма и от матери из-под Ромен и от Николая из артполка. Поделился с Иваном Аникеевичем своей радостью, посетовав на то, что брат служит в нашей же 5-й гвардейской армии, а вот всего раз встречались.

— Так война же кончилась, попробуем перевести его в твой полк, пусть послужит под твоим началом, — оживился начальник штаба. — Давай-ка его координаты. Я официальную бумагу напишу в штаб армии.

— Так ему скоро демобилизоваться, Иван Аникеевич, — сказал я, — он с пятого года рождения.

— Ну вот и хорошо. Вместе послужите до его отправки домой.

Распрощался со мной Самчук, а через неделю заявился в полк Николай. Докладывает по всей форме:

— Товарищ гвардии подполковник, старший сержант Науменко прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Обнялись мы, расцеловались, начали родных вспоминать, помянули погибших на фронте двух наших братьев, Александра и Сергея. Потом я написал письмо матери, а он своей жене Ольге, жившей тогда в Ворошиловске. [250]

А примерно через месяц Николай с первой партией демобилизованных воинов уехал домой.

* * *

Почти 45 лет минуло с той поры, когда мы праздновали Победу. И почти полвека с того воскресного июньского утра, когда гитлеровские войска напали на нашу Родину. За четыре фронтовых года через наш полк прошли тысячи людей — солдат, сержантов, офицеров. В этой книге названа поименно лишь малая толика моих однополчан — и оставшихся в живых, и павших на поле брани.

Но когда я уже закончил работу над рукописью, один из самых активных ветеранов полка, Виктор Иванович Дудников, живущий ныне в Ставрополе, привез мне в Москву небольшой список однополчан, с которыми ему удалось связаться в последнее время. И очень просил мой добровольный помощник хотя бы упомянуть их фамилии в книге. Я посчитал себя обязанным выполнить это пожелание. Как знак уважения к своим боевым побратимам, сражавшимся под одним гвардейским Боевым Знаменем.

Начну с тех, кто пришел в полк в дни его формирования в Ставрополе и кто вернулся с войны в родные места. Это бывшие старшина санитарной роты П. С. Вертелецкий, санитар рядовой И. И. Здоренко, командир взвода снабжения старшина Д. К. Ильченко, военфельдшер лейтенант медицинской службы Н. Г. Самойленко, командир штабного взвода связи младший лейтенант Н. Я. Штиллер, коновод рядовой И. Д. Диденко и два однофамильца — начхим полка старший лейтенант В. И. Мезенцев и минометчик рядовой В. К. Мезенцев. В Ленинграде живет бывший старшина минометной роты А. В. Белов, в Кировоградской области — стрелок рядовой Ф. Я. Кирпита, в Сочи — старшина роты автоматчиков Б. Я. Пономарев, в Караганде — связист рядовой А. С. Табаков, в Ровенской области — разведчик рядовой С. В. Смеркалов, в Черниговской области — заместитель командира роты лейтенант Г. Ф. Редько, в Волгоградской области — минометчик рядовой И. И. Стерликов, в Хмельницком — комсорг батальона Г. В. Марущак, в Тамбове — политработник А. Ф. Макаров.

Уверен, что кроме упомянутых здесь ветеранов живут в разных местах страны, может быть, десятки бывших бойцов и командиров 279-го гвардейского стрелкового [251] полка. Но, к сожалению, о них мне ничего не известно.

Если попадет эта книга в руки моих фронтовых побратимов (а я был бы, естественно, рад этому), и упомянутых в ней, и не упомянутых, то, надеюсь, она не оставит их равнодушными. И я буду весьма признателен, если бывшие гвардейцы поделятся со мной своими впечатлениями, сообщат новые факты из боевой биографии нашего полка.

Хочется завершить эту последнюю главу таким вот восьмистишием: