Июнь 1941 — август 1942

Перед грозными событиями

Война застала меня в штабе Киевского Особого военного округа в должности начальника отделения боевой подготовки артиллерии. До этого я преподавал стрельбу в Киевском артиллерийском училище. В октябре 1940 года заместитель начальника артиллерии округа полковник Н. Н. Гаврилов проводил окружные сборы артиллерийских командиров. Я был приглашен на них из училища в качестве преподавателя стрельбы наземной артиллерии. На одно из занятий пришел начальник артиллерии округа генерал (впоследствии маршал артиллерии) Н. Д. Яковлев. Ему понравилась моя методика преподавания и глубокое, как он выразился, изложение вопросов теории стрельбы. После нескольких посещений училища генерал предложил мне перейти в управление, которым руководил. Я с радостью согласился.

Николай Дмитриевич Яковлев, человек большого ума и обаяния, был прост в обращении с людьми и внимателен к нуждам подчиненных. Являясь великолепным организатором боевой подготовки артиллерии округа, он хорошо знал мобилизационные планы развертывания артиллерии, запасы вооружения, боеприпасов и обеспеченность войск. Всех нас поражала феноменальная память генерала. Он знал весь руководящий состав артиллерии округа, вплоть до командиров отдельных дивизионов. А их было немало.

Николай Дмитриевич снискал большую любовь и глубокое уважение не только подчиненных, но и начальников. Его авторитет был непререкаем. За время службы в округе он сумел подобрать в свое управление деловых, [13] трудолюбивых, способных офицеров. Служить под руководством такого начальника было не только честью, но и большой жизненной удачей.

...Военную службу я начал восемнадцатилетним юнцом. В 1919 году, по окончании Пензенских пулеметных курсов краскомов, участвовал в боях на Западном фронте, а затем в борьбе с бандами Махно.

В 1927 году, закончив Киевскую объединенную школу командиров, стал артиллеристом. За годы службы в этом славном роде войск, до перехода на преподавательскую работу в родное Киевское артиллерийское училище, я прошел все основные командные и штабные должности — командира батареи и дивизиона, заместителя начальника штаба полка, командира отдельного дивизиона, начальника штаба артиллерийского полка.

Киевский Особый военный округ к началу войны имел более 8 тысяч орудий и минометов. К этому времени артиллерия Красной Армии по боевым и эксплуатационным качествам превосходила западноевропейскую, в том числе и германскую. К тому же артиллерийское и минометное вооружение советского стрелкового корпуса было более мощным, чем немецкого. Так, залп орудий и минометов стрелкового корпуса Красной Армии имел вес 7136 килограммов и превосходил залп армейского корпуса немецко-фашистской армии на 1058 килограммов.

Мощная артиллерия Красной Армии способна была разгромить огнем значительные силы врага. В полосе какой-либо одной стрелковой дивизии начальник артиллерии корпуса мог массировать огонь артиллерии свыше 200 орудий и минометов, организовать жесткую противотанковую оборону и не допустить развития наступления врага. 122-миллиметровая гаубица, 122-миллиметровая пушка, 152-миллиметровая гаубица-пушка и многие другие системы, созданные в предвоенные годы, остались без изменения в течение всей войны, блестяще выдержав экзамен по дальнобойности, разрушительной силе снаряда и эксплуатационным данным.

Уровень боевой и политической подготовки артиллерии округа был высоким. Большое внимание уделялось выработке у командиров глубоких знаний по тактике и огневой службе, умению подразделений и частей действовать в любых условиях боевой обстановки, в любое время года и суток. Основу подготовки артиллерийских частей составляли [14] тактика и стрельба. Тактической подготовкой подразделения и части занимались в течение всего года. Она завершалась крупными двусторонними учениями и маневрами в дивизиях, корпусах, армиях и округе. Мне вспоминается осень 1936 года, когда подобного рода учения проводились почти целый месяц. Дивизион, которым я командовал в 23-й Харьковской стрелковой дивизии, во время учений проделал 500-километровый марш «с боями».

У командиров вырабатывались инициатива и самостоятельность в принятии решений в сложной тактической обстановке.

Высокому уровню боевой подготовки артиллерии способствовало и то обстоятельство, что личный состав артиллерийских частей, в особенности резерва Главного Командования (РГК), комплектовался из числа наиболее грамотной молодежи, в большинстве своем комсомольцев.

В выучке командного состава главное внимание обращалось на подготовку искусных мастеров артиллерийской стрельбы. Артиллерийско-стрелковая подготовка проводилась на ежедневных тренажах, занятиях на миниатюр — и вспышечных полигонах и завершалась боевыми стрельбами.

Об уровне артиллерийско-стрелковой подготовки командиров свидетельствовали ежегодные тактические артиллерийско-стрелковые состязания батарей с 10–15-километровым пробегом и стрельбой с закрытых огневых позиций на точность попадания в круг или на разрушение окопа.

Высокий уровень боевой и политической подготовки подразделений и частей артиллерии, как и всей Красной Армии, обеспечивался действенной партийно-политической работой, которая была направлена на повышение их боеспособности, воспитание сознательных бойцов для вооруженной защиты Советского государства. Этому же способствовало массовое социалистическое соревнование за овладение военными, техническими и политическими знаниями.

Основой всей партийно-политической работы являлась деятельность партийных организаций. Через них партия политически просвещала и воспитывала воинов, превращая [15] Красную Армию в незыблемый вооруженный оплот Советского социалистического государства{3}.

В войсках округа была сосредоточена мощная артиллерия. В каждой стрелковой дивизии имелись два артиллерийских полка, противотанковая, полковая и батальонная артиллерия. В стрелковом корпусе — более 700 орудий и минометов. В его состав входили также два полка дальнобойной артиллерии калибра 107–152 миллиметра. Имелась и армейская артиллерия.

Однако располагались войска Киевского Особого военного округа к началу войны очень невыгодно. Они были растянуты в глубину до 100 и более километров от государственной границы. Артиллерия многих соединений и резерва Главного Командования находилась на Львовском, Житомирском, Игнатопольском, Ржищевском и других полигонах. На Львовском полигоне, например, в канун войны стояли полк большой мощности (БМ) С. М. Антонова, армейский артиллерийский полк И. С. Мазуна, 229-й артиллерийский полк Ф. Я. Винарского, 209-й артиллерийский полк 6-го стрелкового корпуса и другие, всего 8 полков наземной артиллерии и 9 дивизионов зенитной артиллерии. Дивизионные артиллерийские полки 6-го стрелкового корпуса располагались в лагерях совместно с другими частями дивизий, также вдали от постоянных мест дислокации. Такое же положение было и на других полигонах округа.

Личный состав в лагерях занимался боевой и политической подготовкой. На полигонах, за сотни километров от мест дислокации, проводились тактические учения и боевые стрельбы.

197-я Киевская стрелковая дивизия, предназначенная в первый эшелон, 18 июня вышла в лагерь и совершала марш в район Львова, находясь в 120 километрах от рубежа развертывания. В предполье от этой дивизии был выдвинут лишь один стрелковый полк.

Признаков надвигающейся угрозы нападения фашистской Германии на Советский Союз было предостаточно. Военный совет округа понимал обстановку. В последние часы перед войной он отдал распоряжения о выдвижении многих соединений в первый эшелон, о возвращении артиллерийских [16] частей из лагерей в состав своих соединении и приведении войск в боевую готовность. К сожалению, этот приказ артиллеристы, как и остальные войска округа, не успели выполнить{4}.

В период с 16 по 20 июня 1941 года я находился на Игнатопольском полигоне, имея задание осуществлять контроль за боевой подготовкой артиллерийских частей и оказывать помощь командирам в организации и проведении боевых артиллерийских стрельб.

20 июня в штаб лагерного сбора поступило несколько противоречивых распоряжений штаба округа. Предлагалось, например, то вывести из лагерей все артиллерийские части и рассредоточить в лесах, то оставить на своих местах. И так не один раз в течение дня. Такая неразбериха, естественно, вызвала нервозность. Начальник лагерного сбора и командиры частей терялись в догадках, не зная, какое принять решение. А в ночь на 21 июня я был срочно отозван в свое управление в округ, что совсем не увязывалось с первоначальными планами. Все это вызывало тревогу.

По дороге в Киев узнал, что вместо генерала Яковлева на должность начальника артиллерии округа назначен и уже прибыл генерал М. А. Парсегов. Хотя новый наш начальник был тогда достаточно известным артиллеристом, его назначение я воспринял без энтузиазма. Все мы очень любили и глубоко уважали Н. Д. Яковлева и не могли примириться с мыслью, что лишаемся такого замечательного руководителя.

Утром 21 июня я прибыл в Киев и с вокзала, не заходя домой, направился в штаб округа. Первым, кого увидел там, был генерал Михаил Артемьевич Парсегов, который ждал меня.

Мне тогда уже было известно, что он — один из немногих высших артиллерийских начальников — имеет опыт руководства боевыми действиями артиллерии в масштабе армии, фронта. Во время советско-финляндского конфликта генерал Парсегов был сначала начальником артиллерии 7-й армии, а позднее — начальником артиллерии Северо-Западного фронта. За руководство боевыми действиями артиллерии в 1939–1940 годах он был удостоен [17] высшей награды Родины — звания Героя Советского Союза.

Через два часа после встречи мы выехали на автомашине в город Тернополь, где, как сообщил Михаил Артемьевич, предполагались учения штаба округа со штабами армий и войсками.

По дороге, у Новоград-Волынского, наше внимание привлекла оживленная толпа в стороне от шоссе. Когда остановили машину, пробегавший мимо вихрастый мальчишка восхищенно крикнул: «Дяденьки, там немцев поймали!» Мы решили узнать, что произошло. Увидев генерала, какой-то степенный мужчина сообщил, что задержали немецких летчиков, которые на самолете Ме-109 нарушили воздушную границу нашей Родины. Советские истребители вынудили их совершить посадку. Нашлись люди, умеющие говорить по-немецки, и генерал Парсегов решил допросить пленных.

Мне, как разведчику, впоследствии не раз приходилось допрашивать пленных солдат, офицеров и генералов, но таких наглецов, каких увидел под Новоград-Волынским, больше не встречал.

На закате мы добрались до Тернополя, и я пошел в свое управление.

На город опустился чудесный теплый вечер. По улицам бродили гуляющие. Слышался смех, где-то звучала музыка. В парке танцевала молодежь. А на сердце у меня было неспокойно.

Здания военного городка были подготовлены для размещения штабов 5-й и 6-й армий на время учения. Пробыв в военном городке до самой ночи, я отправился спать. Это была последняя мирная ночь.

Трудная пора

Ранним утром меня поднял с постели грохот разрывов. Выбежал на улицу. Там творилось что-то невообразимое. Рыдающие женщины, дети, старики и старухи — кто с пожитками за плечами, кто с тачками, кто с тележками, — бросив обжитые дома, группами и в одиночку покидали город.

Управление начальника артиллерии, которое я нашел с большим трудом, к тому времени было размещено на полевом командном пункте штаба округа. [18]

Заместитель начальника артиллерии округа полковник Н. Н. Гаврилов сообщил мне, что округ преобразован в Юго-Западный фронт. В его составе — 5, 6, 12 и 26-я армии. Управление начальника артиллерии реорганизовано. Создан штаб артиллерии с оперативным и разведывательным отделами. Начальником оперативного отдела назначен полковник М. П. Дорошков, начальником разведывательного — я. Кроме того, в управление вошли зенитный отдел и отдел артиллерийского снабжения.

Как мне стало известно, еще вечером 21 июня полковник Гаврилов и генерал И. И. Волкотрубенко детально проинформировали генерала Парсегова о составе артиллерии округа, ее подготовке, дислокации армий и соединений, о дислокации и количестве в округе артиллерийских частей РГК, об обеспеченности войск боеприпасами и вооружением, о размещении складов с боеприпасами и баз с вооружением. Это помогло ему уверенно руководить артиллерией фронта и обеспечивать войска боеприпасами и вооружением.

Генерал Иван Иванович Волкотрубенко являлся начальником артиллерийского снабжения. На него можно было смело положиться во всем. Это был скромный и неутомимый в работе человек, внимательный и чуткий товарищ. Мне он не раз помогал советами.

Николая Николаевича Гаврилова, возглавившего штаб артиллерии фронта, я знал еще в 1925–1926 годах. Мы вместе учились в Киевской объединенной военной школе, в которую он пришел с должности командира батареи. В школе Гаврилов был старшиной батареи, пользовался большим уважением за решительный характер и объективность по отношению к слушателям. Хороший организатор, он прекрасно знал тактику и стрельбу артиллерии.

Штаб артиллерии фронта был сформирован из отдела боевой подготовки управления начальника артиллерии. В отдел подобрали офицеров, хорошо знающих тактику и стрельбу наземной артиллерии. Но в мирное время отдел боевой подготовки не был достаточно слажен и не годился для того, чтобы действовать в качестве штаба артиллерии фронта.

День 22 июня самый длинный в году, но он прошел незаметно, в тревоге и хлопотах. Офицеры рыли окопы, получали для управления автомашины, карты, ходили на [19] узел связи штаба фронта за данными об оперативной обстановке, получаемыми от армий.

Полковник Гаврилов был озабочен положением артиллерийских полков РГК, которые развертывались в западных областях Украины. Почти всех офицеров штаба с утра 23 июня он выслал в пункты дислокации этих полков с задачей вывести их из-под удара подходивших фашистских войск в глубь Украины — для последующего доформирования. Но вывели мы далеко не все части. Артиллерийские полки, вооруженные орудиями 152-миллиметрового калибра, имели тихоходные трактора ЧТЗ-60 и ЧТЗ-65, а орудия 203-миллиметрового калибра на гусеничных лафетах (по своим конструктивным данным) могли двигаться со скоростью не выше пяти километров в час.

Вероломное нападение фашистских орд поставило войска Юго-Западного фронта, как и всю Красную Армию, в тяжелое положение. Предполье охранялось слабыми силами пограничных войск и отдельными частями стрелковых дивизий округа.

Удары неприятеля первыми приняли на себя пограничники. Они проявили необычайную стойкость и героизм, отражая яростные атаки. Верные сыны Советской Родины — бойцы 9-й заставы лейтенанта Н. С. Слюсарева из 92-го пограничного отряда в районе Радымно и 13-й заставы лейтенанта А. В. Лопатина из 90-го Владимир-Волынского пограничного отряда дрались с врагом до последнего дыхания{5}.

Подлинный героизм проявили воины 99-й стрелковой дивизии, оборонявшей Перемышль, который несколько раз переходил из рук в руки. В боях за город исключительную роль в отражении вражеских атак сыграли артиллеристы этой дивизии под командованием начальника артиллерии полковника И. Д. Романова. Они, как и пехотинцы, стояли насмерть и ушли из города только по приказу командования, когда создалась угроза окружения.

До войны мне неоднократно приходилось встречаться с И. Д. Романовым на артиллерийских состязаниях, где он много раз выходил победителем. Благодаря его военной культуре и большим знаниям артиллерия 99-й стрелковой [20] дивизии отличалась высоким уровнем боевой и политической подготовки.

С первых дней войны героически сражалась с превосходящими силами фашистских войск 197-я Киевская стрелковая дивизия. Обескровленная в сорокадневных боях, она 5 августа в районе Подвысокого попала в окружение вместе с другими соединениями 6-й армии. В тяжелых боях дивизия нанесла серьезный урон врагу. После одной из контратак большая часть личного состава все же вырвалась из кольца и присоединилась к войскам фронта.

В трудном положении оказались многие артиллерийские полки, возвращавшиеся к своим соединениям из лагерей и с полигонов. Они долго не могли отыскать свои дивизии и установить с ними связь. Так, например, 229-й тяжелый артиллерийский полк 6-го стрелкового корпуса, поднятый по тревоге на Львовском полигоне, выступил на фронт, когда война уже началась. По плану полк должен был поддерживать части 153-й стрелковой дивизии. Один батальон этой дивизии командир полка Ф. Я. Винарский нашел только к четырнадцати часам. Связь же с начальником артиллерии корпуса полковником С. С. Варенцовым он установил лишь на четвертые сутки в Яворове...

Гаубичный артиллерийский полк 153-й стрелковой дивизии 6-го стрелкового корпуса, оставшийся без средств тяги, был использован в качестве пехоты.

Не буду подробно описывать сражения войск Юго-Западного фронта. Они хорошо показаны в литературе. Хочу только сказать, что войска Юго-Западного фронта успешно громили врага и замысел немецкого командования о стремительном продвижении на львовском направлении был сорван. 41-я стрелковая дивизия генерала Г. Н. Микушева совместно с пограничниками 91-го погранотряда самоотверженно сражалась в районе Равы-Русской. 23 июня эта дивизия контратаковала противника и отбросила его за государственную границу на 3 километра. Раву-Русскую она оставила лишь по приказу командующего 6-й армией{6}. [21]

Командование фронта принимало решительные меры, противодействуя наступлению немцев на киевском направлении. 23 июня командующий фронтом генерал М. П. Кирпонос ввел для контрудара 8, 9, 15 и 19-й механизированные корпуса. Более десяти дней в треугольнике Луцк — Дубно — Ровно шло гигантское сражение танковых и механизированных войск. В результате танковая группа генерала фон Клейста, рвавшаяся к Киеву, понесла огромные потери и была задержана на длительное время. В этих боях наши танки Т-34 и KB показали свое полное превосходство над машинами гитлеровцев. Огонь немецкой противотанковой артиллерии по Т-34 был малоэффективен. Но этих танков в первые месяцы войны у нас, к сожалению, было немного.

Позднее, когда штабы артиллерии фронта и армий научились обеспечивать в артиллерийском отношении ввод танковых армий в прорыв, а механизированных и танковых корпусов в бой, я не раз задавал себе вопрос: можно ли было обеспечить подготовленным массированным огнем артиллерии четыре механизированных корпуса, вводимых во встречное сражение в районе Луцк, Дубно, Ровно? И пришел к выводу, что нельзя. Не потому, что не хватало артиллерии: артиллерийские полки стрелковых дивизий, корпусов, армий и РГК еще сохраняли свою боеспособность. Все дело в том, что обстановка на фронте была крайне неясной. Положение войск 5-й и 6-й армий и механизированных корпусов менялось каждый час. Невозможно было установить ни рубежей ввода, ни момента ввода их в сражение. Связь с войсками была неустойчивой. В этих условиях начальники артиллерии фронта и армий не смогли бы сосредоточить артиллерию в нужных районах и поставить перед ней конкретную задачу. Вот почему в обеспечении механизированных корпусов приняли участие лишь их штатная артиллерия и артиллерия стрелковых дивизий и корпусов, в полосах которых действовали мехкорпуса.

Вновь сформированные незадолго до войны мощные противотанковые бригады — 1-я под командованием генерала (впоследствии Маршала Советского Союза) К. С. Москаленко и 5-я под командованием полковника А. А. Гусакова — в боях с танками Клейста на киевском направлении показали пример мастерства и высокого мужества. Однако противник имел подавляющее превосходство в силах [22] и продолжал наступление. 7 июля пал Бердичев, 9-го — Житомир. К середине июля немецким моторизованным частям удалось прорваться к Киеву. Но захватить город с ходу они не смогли. Активными действиями севернее и южнее Киева командование Юго-Западного фронта сковало основные силы гитлеровцев, замедлило их продвижение.

Что же представлял собой штаб артиллерии фронта в то тяжелое для нас время? В его составе в начале войны было всего восемь человек, включая начальника. При такой малочисленности штабу трудно было стать подлинным органом управления артиллерией фронта. К тому же у начальника артиллерии фронта не было своих средств связи, и мы вынуждены были пользоваться общевойсковой связью штаба фронта, которая из-за быстро меняющейся обстановки была неустойчивой. Для получения данных об оперативной обстановке приходилось постоянно обращаться в оперативный и разведывательный отделы. Но и там не всегда можно было получить достаточно полные и достоверные данные — они очень быстро устаревали.

В таких условиях пришлось действовать штабу артиллерии фронта с первых дней войны. Если к тому же вспомнить, что толком мы не представляли тогда всех своих функций, а офицеры штаба не были достаточно подготовлены к многообразной штабной службе, то картина станет достаточно полной.

Мне трудно подробно описать работу офицеров оперативного отдела штаба артиллерии. Тогда я был разведчиком, но мне приходилось часто сталкиваться с оперативным отделом, беседовать с его офицерами. И могу сказать, что деятельность этого ведущего отдела в начальный период войны носила канцелярский характер. Офицеры редко выезжали в войска и более всего были заняты составлением сводок, донесений, ведением карт обстановки.

Да и работа разведывательного отдела штаба артиллерии сводилась к редким указаниям штабам артиллерии армий по усилению артиллерийской разведки тех или иных районов или направлений. Основу артиллерийской разведки в начальный период войны составляла визуальная и оптическая разведка батарей, дивизионов и полков. Фотограмметрическая, топографическая и звуковая разведка имелась лишь в разведывательных дивизионах корпусных [23] артиллерийских полков, и то не во всех. Разведывательные дивизионы вели разведку «на себя», их данные использовались корпусными артиллерийскими полками.

В зависимости от характера местности артиллерийская разведка велась на глубину не более 4–6 километров.

Штабы артиллерии фронта и армий в этот период не имели в своем распоряжении отдельных разведывательных артиллерийских дивизионов, корректировочно-разведывательной авиации и других специальных средств. Вся артиллерийская разведка велась в интересах боевых действий батарей, дивизионов и, в лучшем случае, для организации сосредоточенного огня нескольких дивизионов. Значительно улучшились условия ведения артиллерийской разведки, когда положение на фронте несколько стабилизировалось, но и тогда она была ограничена в дальности и полноте.

Взаимодействие между штабом артиллерии и оперативным и разведывательным отделами штаба фронта в этот период не выходило за рамки обмена информацией о положении войск, артиллерии, ее состоянии, а также обмена данными разведки. Мы только начинали приобретать опыт работы над оперативными документами в условиях войны (ведение рабочих и отчетных карт, составление сводок и донесений). Явно недостаточной была связь с другими управлениями и отделами полевого управления фронта.

Начальник штаба артиллерии полковник Гаврилов большую часть времени находился в штабе. Он руководил работой отделов, докладывал начальнику штаба фронта о положении артиллерии, следил, чтобы отдел артиллерийского снабжения своевременно обеспечивал войска боеприпасами и вооружением.

С выходом противника к реке Ирпень, в 15 километрах западнее Киева, наш фронт нанес гитлеровцам сильные контрудары, в обеспечении которых большую роль сыграла артиллерия. В результате фашистские войска понесли большие потери и были остановлены на значительное время.

Осенью 1941 года действия артиллерии были настолько децентрализованы, что ее организация в крупных массах стала совершенно невозможной. Под ударами сильных танковых групп и авиации неприятеля дробились соединения войск фронта, артиллерия действовала больше отдельными [24] батареями и дивизионами непосредственно в боевых порядках войск, часто нарушались связь и управление войсками в армиях и даже во фронте. Многие артиллерийские полки, попадая в окружение, выходили из боя без материальной части. Больше всего теряли технику армейские и корпусные полки, а также части резерва Главного Командования, имевшие слабую маневренность. Положение войск на фронте нередко было весьма неясным. Поэтому мне с майорами В. Н. Петуховым и А. Ф. Ворониным по поручению начальника артиллерии фронта не раз приходилось уточнять его, добираясь до передовых частей.

В 1941 году разведывательный отдел иногда решал и не совсем обычные задачи. Помню, в июле 1941 года штаб фронта, находясь в Броварах, решил создать ложную группировку артиллерии в районе города Малин, в 120 километрах северо-западнее Киева. Цель — оперативная маскировка замысла командования. Разведотдел штаба артиллерии, которому была поручена эта задача, горячо взялся за ее выполнение. Разработали детальный план создания ложного района на площади примерно 2400 квадратных километров. План был одобрен. Изготовление бутафорских орудий, пулеметов, минометов и танков было возложено на 45-й запасный артиллерийский полк, который к этому времени был сформирован и находился в городе Остер Черниговской области. Нашлись там плотники, слесари, монтажники. Работали день и ночь.

Изготовлением бутафории для оборудования позиции, окопов, маскировки целей и их имитации руководил подполковник А. П. Калениченко, бывший начальник Львовского артиллерийского полигона.

В нужные моменты ложный район «жил»: подрывались шашки около орудий и минометов, трещали пулеметы и автоматы. Офицеры разведотдела штаба артиллерии контролировали ход выполнения разработанного плана и «огневую» деятельность ложного района, который привлек-таки внимание вражеской авиации. Фашистские самолеты то и дело летали над районом, где была создана «сильная артиллерийская группировка» Юго-Западного фронта.

Труд не был напрасным. Немцы сосредоточили против ложного района большие силы, проводили артиллерийскую и авиационную подготовку наступления и наконец [25] атаковали его. При подходе к ложному району противник встречал настоящий орудийный и пулеметный огонь отошедших туда наших частей. Это помогало вводить гитлеровцев в заблуждение.

Военный совет фронта, высоко оценив выполнение сложной задачи оперативной маскировки, объявил благодарность Александру Панкратьевичу Калениченко и всему личному составу имитационной команды.

Несколько позднее, при подходе вражеских войск к Днепру, эти же исполнители создали второй ложный район — на участке Кальное, Рудяки, севернее города Ржищев. Противник и здесь был обманут.

В конце августа 1941 года произошло знаменательное событие: на фронт впервые прибыла батарея реактивных минометов М-13 — знаменитые «катюши». Начальник артиллерии генерал Парсегов поручил мне участвовать во вводе в бой нового оружия и в выработке тактики его боевого применения.

Предварительно я ознакомился с батареей и побеседовал с личным составом.

Проведя тщательную рекогносцировку огневых и выжидательных позиций и получив в разведывательном отделе штаба фронта сведения о выходе фашистских войск к Десне и сосредоточении их крупных сил на участке Остер, Чернигов, батарея 28 августа вышла на выжидательную позицию.

Чтобы обеспечить безопасность батареи, огневая позиция была выбрана на участке 3-го воздушнодесантного корпуса, в одном километре от Десны, против села Окуниново. Мы с командиром корпуса генералом В. А. Глазуновым заняли наблюдательный пункт на берегу реки.

В это время к селу подошла крупная немецкая моторизованная часть: задымили кухни, солдаты бросились по дворам ловить кур, послышался плач женщин, раздалась стрельба.

Командир корпуса решил, что огневой удар следует нанести теперь же, не дожидаясь, когда противник начнет активные действия. Останавливала только мысль о судьбе жителей деревни, которые тоже могли стать жертвами нашего огня.

И тут, будто прочитав мысли командира корпуса, чуть ли не вся немецкая часть высыпала на берег, чтобы искупаться и отдохнуть после утомительного марша. Такой [26] случай нельзя было упускать, и командир корпуса приказал мне действовать. Я подал сигнал вывести батарею на огневую позицию. После быстрой, но тщательной подготовки данных для стрельбы «катюши» дали залп. Снаряды точно накрыли группу купавшихся и отдыхавших на берегу вражеских солдат и офицеров. Поднялась паника. На берег, истошно вопя, выскочили несколько оставшихся в живых гитлеровцев. Крупная воинская часть, еще не успев вступить в бой, фактически перестала существовать. Это был огромный успех, а по тем временам — особенно.

Все, кто находился на наблюдательном пункте, были потрясены картиной происходящего и силой залпа. Ведь такое нам довелось увидеть впервые. Сначала над огневой позицией поднялось большое облако дыма, смешанного с землей, а затем с непривычным слуху шипением в сторону противника понеслись продолговатые темные стрелы мин с языком пламени на хвосте. В считанные секунды десятки разрывов покрыли значительную площадь, на которой еще минуту назад беспечно прохлаждались вражеские солдаты.

Впоследствии пленные с ужасом рассказывали, что они пережили, неожиданно попав под огонь неизвестного страшного оружия.

Так мы стали свидетелями первого залпа легендарных «катюш» на нашем фронте.

Ободренный успехом огневого удара батареи, я решил дать второй залп, перенеся огонь на соседний участок, где было замечено сосредоточение значительного количества немецкой пехоты и танков. Генерал Глазунов одобрил это решение.

Через 20 минут дали второй залп, эффект был тот же.

Генерал Глазунов, глядя на обезумевших от страха гитлеровцев, в восторге повторял:

— Вот это дали так дали!

После второго залпа на огневую позицию налетели истребители Ме-109, но опоздали. Батарея находилась уже далеко. Вот тут-то я понял, почему инструкцией запрещено производить с одной и той же позиции два залпа. Это было правильно для начального периода войны, когда превосходство в воздухе имели немцы. При выстрелах, особенно в сухую погоду да еще если огневая позиция расположена на пахоте или посевах, столбы пыли поднимаются над ней на высоту до 100 метров, резко демаскируя [27] батарею. На наше счастье, летчики запоздали с вылетом. Два батарейных залпа М-13 сделали то, чего не смогли бы сделать за это время два артиллерийских дивизиона 122-миллиметровых гаубиц.

Как потом показали пленные, взятые на участке 3-го воздушнодесантного корпуса, от этих залпов — от разрывов 128 мощных снарядов — немцы понесли большие потери. Высокая результативность нового советского оружия поразила гитлеровцев.

Я же получил, и заслуженно, изрядный нагоняй за второй залп с одной и той же позиции. Но победителей, как известно, не судят... Зато, когда несколько позднее мне пришлось вводить в бой в районе станции Жихорь Киевской области другую батарею реактивной артиллерии — М-8, я действовал уже осмотрительнее.

Ракеты, созданные еще в глубокой древности русскими умельцами, мастерами-фейерверкерами, и не получившие своего развития, были воссозданы спустя три столетия советскими конструкторами. «Катюши» стали грозным оружием на полях сражений Великой Отечественной войны.

* * *

Первые месяцы войны многому научили офицеров нашего штаба. Каждый прожитый на фронте день помогал не только определить свое место в происходящих событиях, но и понять многочисленные обязанности штабного офицера. Постепенно налаживались контакты с офицерами основных отделов штаба фронта, осваивались содержание и техника оформления важнейших оперативных документов и многое другое. Но сказывалась малочисленность штаба, по-прежнему мы испытывали острейшую нужду в средствах связи и разведки.

Большой заботой начальника артиллерии фронта было восстановление боеспособности артиллерийских частей РВГК, которые за прошедшие месяцы войны понесли большие потери как в людях, так и в боевой технике. И как только фронт в районе Киева несколько стабилизировался, были приняты энергичные меры для решения этой важнейшей задачи.

В труднейших условиях первого военного лета 45-й запасный артиллерийский полк подготовил несколько тысяч артиллеристов различных специальностей, сформировал [28] так называемые маршевые батареи, которые затем отправлялись в артполки, понесшие наибольшие потери. Всем этим тоже занимался штаб артиллерии фронта.

В окружении

14 сентября офицер отдела укомплектования управления начальника артиллерии подполковник В. И. Калиновский был послан с поручением в 45-й запасный артиллерийский полк, который, по нашим предположениям, находился за рекой Псел. На другой день он вернулся и доложил, что в тылу фронта на восточном берегу реки Сула обнаружен противник. Попытки переправиться за Суду в разных местах успеха не имели: всюду были немцы, и мы, видимо, оказались в окружении. Этот факт поразил и ужаснул нас, но мы тогда еще не представляли себе всей тяжести положения Юго-Западного фронта.

В оперативном и разведывательном отделах штаба фронта выяснить ничего не удалось. А положение действительно было катастрофическим. В этом убедили последующие действия неприятеля.

Перед наступлением немецкая авиация нанесла ряд массированных ударов по нашим войскам и тылам. Крепко досталось и штабу фронта в Прилуках. Бомбы попали в районы расположения оперативного и разведывательного отделов штаба фронта. Появились первые жертвы.

Накануне налета авиации над расположением штаба долго летал разведчик, «костыль», как его называли. Мы еще тогда предположили, что он обнаружил штаб: уж очень настойчиво кружил он над нами. Да и как можно было не обнаружить? Штаб фронта не сумел расположиться скрытно. Не было должного порядка. Машины подъезжали к нему со всех сторон. Люди ходили как им вздумается. Пунктов остановок машин не было. Всюду — полосатые шлагбаумы, дорожки в центре посыпаны песком.

Забегая вперед, скажу, что с конца 1942 года, когда начальником штаба фронта стал генерал М. С. Малинин, наш штаб больше ни разу до конца войны не подвергся налетам вражеской авиации.

Когда войска и штаб фронта оказались в окружении, мы склонны были обвинять командующего фронтом генерала [29] М. П. Кирпоноса в близорукости. И только много лет спустя стало известно, как мы ошибались.

В августе противник неоднократно пытался овладеть Киевом и форсировать Днепр в полосе нашего фронта, но безуспешно. Видя это, немецко-фашистское командование решило сосредоточить значительные силы против левого крыла соседнего с нами Брянского фронта и на левом крыле нашего фронта, в районе Кременчуга, а затем ударами с севера и юга в направлении на Лохвицы окружить главные силы Юго-Западного фронта.

8 августа фашистские войска на севере перешли в наступление в направлениях на Гомель и Стародуб, угрожая правому крылу Юго-Западного фронта. Ставка приказала командующему Брянским фронтом нанести фланговый удар по 2-й танковой группе Гудериана, рвавшейся на юг. Попытка Брянского фронта разгромить танковую группу успеха не имела. Предотвратить выход противника в тыл войскам Юго-Западного фронта не удалось. В создавшихся условиях главнокомандование Юго-Западного направления пришло к заключению, что назревшая катастрофа не может быть предотвращена собственными силами. Требовались крупные резервы для восстановления сплошного фронта. А их ни главнокомандование направления, ни Ставка выделить не могли. Единственный выход из создавшегося положения заключался в немедленном отводе войск с киевского выступа с целью создания более плотной обороны на одном из тыловых рубежей. Такое предложение было сделано 11 сентября главнокомандующим Юго-Западным направлением Маршалом Советского Союза С. М. Буденным. Но И. В. Сталин это предложение не утвердил и приказал удерживать Киев.

7 сентября немецкие войска прорвались к Конотопу и оказались значительно восточнее Днепра. 9 сентября они форсировали Днепр и захватили крупный плацдарм юго-восточнее Кременчуга. В конечном итоге в окружении оказались наши 5, 37, 26-я армии, а также часть сил 21-й и 38-й армий{7}.

Военный совет провел совещание. По его окончании Николай Николаевич Гаврилов сообщил нам, что штаб фронта оказался в окружении и Военный совет разрешил выходить из окружения группами и даже поодиночке. [30]

Вывод из окружения управления начальника артиллерии фронта взял на себя полковник Гаврилов.

Перед нашим выходом город Городище подвергся жестокой бомбардировке. Фашистские варвары бомбили каждое здание. Когда один из самолетов стал пикировать на дом, у которого находились мы с генералом Волкотрубенко, генерал бросился в ближайший окоп, а я кинулся наземь тут же, во дворе. Увидел, как три бомбы — две маленькие и одна побольше — оторвались от самолета и полетели прямо на нас. Успел подумать: конец. Разрывов бомб не слышал, потерял сознание. Потом до меня донеслись слова генерала Волкотрубенко:

— Вот еще одна жертва...

Мелькнула мысль: все уйдут, а я останусь один и, возможно, попаду в плен. Видимо, эта страшная мысль придала силы, и я зашевелился. Меня откопали. Взметнувшейся от разрыва землей меня накрыло, как одеялом. Не засыпанными остались только ноги и голова. В общем, я отделался легкой контузией и через час снова был в строю.

Из горящего города мы вышли под вечер. Направление взяли на село Жданы, где предполагали встретить резервную дивизию. Шли болотами, в одном из них чуть не утонул генерал Волкотрубенко. Мы попросили его снять генеральскую форму — уж слишком она была заметна, — но Волкотрубенко категорически отказался.

У села Жданы нам посчастливилось встретить какой-то полк, к нему и присоединились. Настроение улучшилось, но ненадолго. На выходе из села попали под сильный минометный и пулеметный огонь. Тут-то и распалось наше управление: кое-кто остался с полком, но основная часть людей пошла с полковником Н. Н. Гавриловым.

Прежде чем продолжать дальнейший путь, он посоветовался со мной и с подполковником К. П. Казаковым (впоследствии маршал артиллерии), сменившим на должности начальника оперативного отдела полковника Дорошкова. Решили выходить из окружения двумя группами, одну из них поручили возглавить мне. Группа Н. Н. Гаврилова продолжала путь на Лохвицу, я же со своими людьми направился в сторону города Снятин, что в 12–15 километрах южнее Лохвицы.

Так мы и расстались. С Гавриловым пошли подполковники [31] К. П. Казаков, Н. С. Шендерович, полковник Т. Н. Подольский, майоры И. В. Степанюк, П. Н. Смолинский и другие. Со мной — политрук 5-й истребительно-противотанковой бригады Гаврин, майоры Волчок, Музычук, боец Руденко из отдела артснабжения, 14 пограничников и несколько солдат из различных частей.

По дороге в Снятии к нам присоединилось 500–600 человек. Через Суду мы благополучно переправились по наплавному мосту, соорудив его из срубленных тут же деревьев, а кое-кто преодолел реку вплавь. Выбравшись на сушу, сделали остановку под прикрытием высокого восточного берега. Прежде чем снова тронуться в путь, я разбил отряд на группы, назначил командиров. В отряд мы принимали людей только в военной форме и обязательно с оружием.

Покончив с организационными вопросами, я приказал двигаться на восток. На случай непредвиденных обстоятельств местом сбора назначил лес у села Поповка.

Было ясное теплое утро. Я считал, что мы уже выбрались из окружения и на пути не встретим противника. Но вскоре понял, что думать так было преждевременно. Нам предстояло пройти еще немало испытаний. Не успели отойти полтора-два километра от реки, как на нас обрушился минометный огонь из балок и пулеметный огонь с высот. Перебежками упорно продвигались вперед. Отряд поредел. Мы едва избежали окончательного разгрома.

Через 5–6 километров — новая встреча с противником: натолкнулись на два бронетранспортера, два легких танка и три автомашины с солдатами. К великому счастью, нас разделял довольно глубокий овраг, который не смогли преодолеть вражеские машины. С одной стороны оказался большой отряд командиров и бойцов Красной Армии, вооруженных автоматами, винтовками и гранатами и полных решимости любой ценой прорваться к своим; с другой — лютые наши враги, ненавистные, наглые, уверенные в своей неуязвимости и полной безнаказанности. В руках у них тоже поблескивали автоматы, а их орудия и пулеметы были угрожающе направлены в нашу сторону.

И все же никто из нас не почувствовал ни страха, ни отчаяния. Мы были готовы к бою, и разделял нас только овраг шириной в 40–60 метров. Один из немецких офицеров на чистом русском языке обратился к нам примерно с такой речью: «Вы окружены. Ваша армия разбита. [32]

Складывайте оружие. Другого выхода у вас нет. Если не выполните это требование, мы всех перебьем из пушек и пулеметов. В случае согласия дадите подписку, что прекращаете сопротивление. Поживете в Германии, а затем вернетесь домой к своим семьям. Посоветуйтесь».

Выслушав эту «речь», никто из нас не вымолвил ни слова, никто не сделал и шага вперед, никто не бросил оружия. И я принял единственно правильное, на мой взгляд, решение.

Со мной, как я уже говорил, выходил из окружения майор Волчок, который до войны жил рядом с немецкой колонией где-то в Поволжье и с детства знал немецкий язык. Я попросил его как-нибудь отвлечь гитлеровцев. Волчок завел разговор. За это время мы подготовились к бою. Наш замысел был прост: по моему сигналу (очередь из автомата) все открывают огонь по фашистам, а затем прыгают в овраг. Пограничники держат противника под обстрелом, прикрывая отход товарищей.

Как только я дал длинную очередь из автомата по немцам, стоявшим впереди танков, сразу заговорили десятки автоматов и винтовок. Огонь обрушился на головы фашистов. Мы тут же попрыгали в овраг. Гитлеровцы растерялись, и ответных выстрелов в первые минуты не последовало.

Мы долго шли по оврагу, боясь выйти на открытую местность. Не доходя до Сулы, выбрались на дорогу к селу Чесноковка. В полукилометре от села вновь попали под огонь минометов и крупнокалиберных пулеметов. Залегли в противотанковом рву. Понаблюдав, установили, что Чесноковку заняли немцы, а минометы ведут огонь из-за деревни. Посовещались. Майор Волчок должен был с группой бойцов подобраться к минометам с тыла и забросать их гранатами. Взрывы гранат послужат сигналом для перехода в атаку. Волчок задачу выполнил, но назад не вернулся. Светлую память об этом храбром офицере я храню до сих пор. Как только прозвучали взрывы, мы атаковали село. Там захватили два орудия противотанковой обороны, полевую почту на двух машинах, радиостанцию. Все трофеи тут же уничтожили. Гитлеровцы из села бежали.

В самом большом доме мы обнаружили богато накрытый стол на двадцать пять — тридцать персон. Чего тут только не было! Удивляться не приходилось. В 1940 — [33] 1941 годах советский народ жил очень хорошо, и в наших колхозах врагу было чем поживиться.

Измотанные, голодные, набросились мы на свинину, гусятину, пироги и другую снедь.

Поев, разомлели и забыли об опасности. Спохватились, лишь когда мина вырвала полстены дома. Под огнем оправившихся от удара немцев отошли к плавням реки Сула.

Тут-то мне и пришла мысль спасаться в воде, дыша через тростник, — об этом я когда-то давно прочел в книге. Срезав тростник, попробовал сначала сам, что получится. Чтобы вода не выталкивала меня на поверхность, держался за стебли растущего рядом тростника. Убедившись, что дышать таким образом можно, дал команду всем следовать моему примеру. Так мы и просидели в воде до самой темноты. А с наступлением ночи отошли от Чесноковки и выбрались на берег.

В отряде осталось не более 250–300 человек. Той же ночью мы двинулись на восток. Железную дорогу Бахмач — Кременчуг решили перейти у станции Сенча. Когда приблизились к станции, оказалось, что она занята гитлеровцами и подходы к ней все время освещаются ракетами. Решили было атаковать, но измученные, утомленные бойцы не могли подняться в атаку. И это спасло нас. Как выяснилось позднее, на станции Сенча находился сильный вражеский отряд с легкими танками и бронетранспортерами.

А время близилось к рассвету. Что было делать? Кто-то из солдат предложил блестящий, но рискованный выход: переждать день в снопах, сложенных крестами на сжатом пшеничном поле, которое мы прошли. Так и сделали. В 1941 году хлеба уродились на славу, снопы были тучные, с крупным колосом. Боец ложился на «крест», распластав руки или прижав их к туловищу. Сверху его закрывали тремя-четырьмя снопами. Помогая один другому, к рассвету укрылись все.

«Распятые на крестах», мы пролежали так дотемна. Сквозь колосья я наблюдал за станцией, около которой толпились немцы. По дороге на Большие Сорочинцы взад и вперед сновали машины, бронетранспортеры, мотоциклы.

Наше положение было критическим. Стоило кому-нибудь проявить малейшую неосторожность — скажем, заснуть [34] или просто, неловко повернувшись, свалить сноп, — и немцы могли обнаружить нас, открыть огонь, поджечь снопы. И тогда конец. Но, к великому счастью для всех нас, этого не случилось.

Несмотря на бессонные ночи, большую физическую и моральную усталость, я спать не мог. И какие только мысли не одолевали меня в тот долгий летний день! Кажется, вся жизнь прошла перед глазами. Но главным чувством оставалась тревога за людей, перед которыми я был в ответе. Только не заснул бы кто от усталости, не допустил бы оплошности. Но люди были бдительны, и все обошлось благополучно.

Дождавшись темноты и сбросив с себя снопы, мы отошли от станции на запад, затем снова повернули на юг. Железную дорогу перешли в 6–8 километрах южнее станции Сенча. И уже ночью вошли в лес у села Поповка.

Зайдя в крайний дом, узнали, что накануне немцы прочесали лес и взяли в плен многих советских воинов. Большую толпу пленных пригнали в Поповку. Услышав это, мы поспешно покинули село. Укрылись в конопле рядом с какой-то деревушкой у реки Псел. Я удивился тогда, как быстро распространяется молва: десятки женщин несли нам хлеб, мясо, вареный картофель, лепешки. Вид у нас был неважный. Женщины, глядя на нас, вздыхали и качали головой. Одна из них проводила отряд далеко за деревню, показала дорогу, которая была менее опасной, рассказала, где на хуторах стоят советские войска. И действительно, на одном из хуторов к нам присоединился небольшой отряд, возглавляемый подполковником Ф. Е. Липисом, помощником начальника оперативного отдела штаба фронта. Стало веселее на душе.

На девятый день мы подошли к деревне Савинцы, в районе которой располагалась 3-я кавалерийская дивизия под командованием генерала Малеева. Это соединение имело задачу помочь нашим людям выходить из окружения. В тот же день группу офицеров, в том числе и меня, отправили на автомашине в город Ахтырка Харьковской области, где формировался новый штаб Юго-Западного фронта. Там я нашел М. А. Парсегова и К. П. Казакова. От Константина Петровича Казакова узнал о гибели полковника Гаврилова при переправе через Сулу у Лохвицы. [35]

Не избежал окружения и 45-й запасный артиллерийский полк, с которым выходил подполковник А. П. Калениченко. Он с небольшой группой довольно длительное время действовал в отряде, которым руководил генерал (впоследствии Маршал Советского Союза) И. X. Баграмян.

Вместе с А. П. Калениченко из окружения пробивалась и машинистка отдела укомплектования Н. Н. Чуйко, разделившая с отрядом все выпавшие на его долю тяготы и лишения. За проявленное при этом мужество ее наградили орденом Красной Звезды.

За вывод из окружения значительного количества офицеров и бойцов в форме, с оружием, со всеми документами и за бой с немцами в этот период я был награжден орденом Красного Знамени. Вскоре мне было присвоено звание полковника.

Я бесконечно благодарен солдатам Руденко, Сахарову и Трахтенбергу, которые несли меня, больного, на плащ-палатке (в результате эндартериита отнялась правая нога). Они укрывали меня в снопах и делились последним куском хлеба. Я благодарен всем офицерам и солдатам, которые разделили со мной тяжелый путь при выходе из окружения.

На новой должности

После выхода из окружения штаб артиллерии фронта значительно обновился. Вместо погибшего Н. Н. Гаврилова на должность начальника штаба был назначен полковник А. А. Гусаков, ранее командовавший 5-й истребительной бригадой. Прибыли офицеры Д. Р. Ермаков, А. М. Курбатов и П. Н. Значенко. В отделе укомплектования остались полковник Т. Н. Подольский и подполковник В. И. Калиновский. Я остался на прежней должности.

Юго-Западный фронт в результате окружения основных его сил понес большие потери. Из окружения вышло много артиллеристов, но без материальной части, без машин.

В период с начала войны и до декабря 1941 года штаб артиллерии фронта проделал значительную работу по учету артиллерии новых армий, по доукомплектованию и [36] формированию артполков, по приему новых артчастей, прибывших во фронт из резерва Ставки. Большое внимание было уделено формированию в 45-м запасном полку минометных и артиллерийских батарей, отводу на доукомплектование артиллерийских полков РВГК, понесших большие потери в боях.

Но все же не это должно было составлять главное содержание деятельности командующего артиллерией фронта и его штаба.

Еще в июле того же года распоряжением Ставки начальники артиллерии объединений и соединений стали заместителями соответствующих командующих и командиров. Повысилась ответственность командующих артиллерией фронтов, армий и соединений за проведение операций и боевые действия войск.

Но все это не изменило положения дел в штабе артиллерии Юго-Западного фронта. По-прежнему не слышно было голоса командующего артиллерией при решении вопросов боевого использования артиллерии. А ведь к концу года в составе войск фронта уже имелась мощная артиллерия РВГК. Во фронте ее стало более тридцати полков, что позволяло осуществлять широкий маневр артиллерией усиления, повысить стойкость войск фронта на важнейших направлениях и организовать мощную поддержку их в обороне, а также при подготовке контрударов и контрнаступления.

В декабре перешел в Юго-Западное направление к маршалу С. К. Тимошенко генерал М. А. Парсегов. Вместо него на должность командующего артиллерией прибыл генерал Н. В. Гавриленко.

К марту 1942 года из состава управления был переведен в Москву начальник артиллерийского снабжения генерал И. И. Волкотрубенко, полковник А. А. Гусаков стал командующим артиллерией 28-й армии нашего фронта, полковник К. П. Казаков уехал в штаб артиллерии Красной Армии. Я получил назначение на должность начальника штаба артиллерии. Начальником оперативного отдела был назначен подполковник Д. Р. Ермаков, а начальником разведотдела — подполковник А. М. Манило.

Несмотря на смену всего руководящего состава управления командующего артиллерией, стиль и метод работы штаба не изменились. [37]

Характер, объем и содержание деятельности штаба артиллерии определяются тем, как широко использует командующий артиллерией все артиллерийские средства фронта. Он должен добиваться, чтобы штаб работал творчески, вносил деловые предложения по использованию артиллерии в операциях, по улучшению организации артиллерийской разведки. Всего этого тогда еще не было. Штаб продолжал вести обычную оперативную работу, учет артчастей, следить за боевым состоянием артиллерийских полков РВГК, контролировать своевременное формирование артполков и подразделений.

В марте 1942 года генерал Гавриленко поставил мне задачу спланировать артиллерийское обеспечение частной операции одной из армий под городом Волчанском. Он показал мне на карте участок прорыва, не добавив ничего больше. План должен был быть готов к утру, допускать к работе других офицеров запрещалось.

Такая задача была для меня вполне посильной в 1943 году, но в то время мне еще ни разу не приходилось самому планировать боевые действия артиллерии. Возможно, что с Д. Р. Ермаковым мы что-либо сообразили бы, но один я с задачей не справился. Не знал, с чего и как начинать. Пытался ночью найти Н. В. Гавриленко — не нашел. В тяжелых, мучительных раздумьях прошла ночь. Наутро Николай Васильевич явился ко мне вместе с комиссаром управления полковым комиссаром И. К. Сунцовым.

— Ну как план?

Я подал ему лист, на котором, к моему великому стыду, кроме заголовка, ничего не было. Неприятный разговор с генералом Гавриленко положения далеко не улучшил. Свою неудачу я долго переживал. Это сказалось и на всей моей деятельности, и на отношении Н. В. Гавриленко ко мне. Чувство горечи и стыда притупилось лишь с приходом на должность командующего артиллерией фронта генерала А. А. Гусакова.

Помню, тогда я сделал очень нелестные для Н. В. Гавриленко выводы. Но теперь, когда с той поры прошло не одно десятилетие, мы по-иному оцениваем многие явления первых военных месяцев. Поэтому я не намерен высказывать упреки в чей-либо адрес. Все мы оказались тогда примерно в одинаковом положении, попав на высокие должности и не будучи достаточно подготовленными [38] к этому, да еще в условиях большой войны, так неудачно начавшейся для нас. И мы учились, изо дня в день накапливая бесценный боевой опыт.

Назначенный на должность начальника разведывательного отдела подполковник А. М. Манило развил кипучую деятельность по организации артиллерийской разведки в войсках. Но что можно было сделать с ограниченными средствами? По-прежнему основу артиллерийской разведки составляла оптическая войсковая разведка. Инструментальная артиллерийская разведка дополняла войсковую, ведя разведку артиллерийских батарей противника, а также развивала топографическую сеть для артиллерии в полосе развертывания разведывательных дивизионов.

В мае 1942 года готовилась наступательная операция Юго-Западного фронта с целью овладения Харьковом. Для участия в этой большой операции были привлечены на правом крыле 28-я армия и часть соединений 21-й и 38-й армий с целью обхода города с севера, а на левом крыле — 6-я армия и группа генерала Л. В. Бобкина. Оба удара, охватывая группировку противника, должны были привести к соединению наступающих войск где-то за Харьковом и окружению значительных сил врага.

Подполковник Манило и его помощники П. Н. Значенко и В. Н. Петухов проделали немалую работу по организации артиллерийской разведки в армиях на направлениях главных ударов фронта. Особое внимание было уделено вскрытию артиллерийской группировки и огневых средств на участках прорыва в тактической глубине обороны противника. Широко была развернута топографическая служба. Впервые подполковнику Манило удалось установить контакт с разведслужбой воздушной армии для вскрытия тактической глубины в интересах артиллерии.

Все планирование огня артиллерии в артиллерийской подготовке и ее боевых действий в операции было выполнено штабами артиллерии 28-й и 6-й армий.

6-я армия была дополнительно усилена десятью артиллерийскими полками РВГК. Именно в этой армии у нас впервые было применено на практике, и вполне успешно, артиллерийское наступление. Под руководством командующего артиллерией 6-й армии полковника А. Г. Катасонова штаб артиллерии успешно спланировал боевые действия в январской и этой операциях. Начальник артиллерии [39] и его штаб были опытны и не нуждались в помощи командующего артиллерией фронта и его штаба.

12 мая после часовой артиллерийской и авиационной подготовки войска армий на направлениях главных ударов фронта перешли в наступление и прорвали оборону противника. За трое суток войска 28-й армии продвинулись на 25 километров, а войска 6-й — на 50 километров. Большего успеха армии не достигли. Против 28-й армии гитлеровцы бросили значительные силы, она не смогла преодолеть возросшее сопротивление. На фронте же 6-й армии события развивались следующим образом. 17 мая противник сам перешел в наступление против 9-й армии Южного фронта и во взаимодействии с войсками своей 6-й армии, наносившей удар из района севернее Балаклеи, к 23 мая завершил окружение нашей 6-й армии и группы генерала Л. В. Бобкина из состава Юго-Западного фронта, а также 57-й армии Южного фронта.

В мою задачу не входит разбор всей оперативной обстановки и причин неудачи харьковского наступления. Остановлюсь лишь на некоторых моментах.

Руководство войсками, оказавшимися в окружении, Военный совет фронта возложил на заместителя командующего войсками фронта генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко. Эти войска вели героическую борьбу с превосходящими силами врага в условиях полного господства его авиации, при остром недостатке боеприпасов, горючего и продовольствия.

Командование фронта пыталось прорвать кольцо окружения из района Савинцев, используя 38-ю армию, но силы оказались неравными. Была утеряна связь фронта с 6-й армией. Дважды отправлялись офицеры связи к окруженной группировке, ни один из них не вернулся.

25 мая в 12 часов дня командующий фронтом маршал С. К. Тимошенко приказал командующему артиллерией послать надежного и смелого офицера в окруженную группировку. Для выполнения этой ответственной задачи был назначен подполковник А. М. Манило.

С тяжелым чувством я прощался с Алексеем Михайловичем. Задание было столь же ответственным, сколь и опасным. Но подполковник Манило с честью выполнил его. А дело обстояло так (об этом впоследствии рассказал сам Алексей Михайлович). [40]

На Военном совете А. М. Манило был ориентирован в обстановке. Выход фашистских войск на тылы 6-й армии и затем ее окружение вызвали у командования армии, как сказал командующий фронтом, растерянность и потерю управления войсками. Начальник штаба фронта генерал И. X. Баграмян добавил, что только неорганизованностью можно объяснить то, что не были прикрыты фланги. Армия понесла большие потери, фланги оказались ослабленными. Командующий фронтом приказал передать командующему 6-й армией генерал-лейтенанту А. М. Городнянскому, что наступил удачный момент для прорыва кольца окружения в направлении на Изюм. Были даны и другие распоряжения командарму: организовать непрерывную связь с фронтом и восстановить ее с подчиненными войсками, выработать план действий войск в окружении и объяснить командирам и бойцам важность новых боевых задач. А. М. Манило должен был выяснить еще один вопрос. В последние дни, с наступлением темноты и до рассвета, к окруженным войскам направлялись одиночные транспортные самолеты, которые сбрасывали на парашютах боеприпасы, горючее и продовольствие. Но Военный совет фронта не знал, кому достаются эти грузы — войскам армии или противнику. Подполковник Манило получил также приказание доставить из штаба 6-й армии план операции, сведения о наличии в окруженных войсках боеприпасов, горючего, продовольствия и медикаментов, а также о потерях армии, о количестве раненых и больных. Срок для выполнения задания был жесткий — к 8 часам утра следующего дня офицер должен был вернуться в штаб фронта.

В 14 часов Алексей Михайлович был уже на аэродроме, где его ждал готовый к полету самолет У-2. День выдался на редкость ясный. Пришлось лететь на малой высоте. Появление в воздухе вражеских истребителей дважды вынуждало летчика садиться. К 16 часам они с летчиком все же добрались до посадочной площадки вблизи командного пункта 6-й армии.

Доложив о прибытии, подполковник Манило изложил командарму требования командующего фронтом, перечислил, какие сведения необходимы. В 6-й армии он пробыл примерно 12 часов и с помощью офицеров штаба детально разобрался в обстановке. За это время были подготовлены и все необходимые сведения. Выполняя [41] задание Военного совета, Алексей Михайлович собрал немало ценных данных об артиллерии и для своего штаба.

Артиллеристы, сражаясь в окружении, показали беспримерное мужество и стойкость. Огнем прямой наводкой и с закрытых позиций они до последнего снаряда разили врага. Но слишком неравны были силы. Лавина танков, поддерживаемая авиацией, прорывалась на огневые позиции и сминала орудия и расчеты. Артиллерийский полк под командованием подполковника А. И. Попова у деревни Гусаровка в течение трех часов вел неравный бой с танками и пехотой немцев. Используя реку Северный Донец как противотанковое препятствие, полк уничтожил 25 танков. Особенно отличились воины батареи капитана И. И. Юркова. Артиллерийский полк не только выдержал натиск фашистов, но и не раз обращал их в бегство.

26 мая в 4 часа 30 минут подполковник Манило вместе с больным полковником Катасоновым вылетели в штаб фронта. В 7 часов 30 минут они были уже на своем аэродроме.

Подполковник Манило в присутствии генерала Гавриленко сделал обстоятельный доклад Военному совету, передал оперативный план и другие документы.

О том, что А. М. Манило увидел и узнал в 6-й армии, он подробно доложил мне. То, что я услышал, заставило нас задуматься над многими вопросами.

Ошибки 1941 года повторялись. По-прежнему плохо была поставлена разведка, отмечалось недостаточное обеспечение флангов армий и стыков между соединениями, слабо была организована противотанковая оборона, отсутствовали общевойсковые и артиллерийско-противотанковые резервы, не было должной связи и взаимной информации между армиями.

В ошибках планирования боевых действий артиллерии 6-й армии была вина и командующего артиллерией фронта, и его штаба, которые в этой операции устранились от своих прямых функций. Харьковская операция являлась очень серьезной по замыслу и выполнению — два удара на разобщенных направлениях, и ограничиваться лишь переподчинением артиллерийских полков резерва Верховного Главнокомандования армиям ударных направлений было слишком мало. Планов артиллерийского обеспечения [42] операций армий штаб с командующим артиллерией фронта не рассматривал, подчиненных сил и средств армий на направлениях главных ударов фронта он не знал. Это, видимо, произошло из-за малого опыта командующего артиллерией и его штаба.

Но пусть не подумает читатель, что штаб был совершенно беспомощен. Делалось очень много для повышения боеспособности артиллерии и ее наиболее полного и эффективного использования. Уроки года войны, порой горькие и очень тяжелые, многому научили нас.

В 1942 году под руководством партии была завершена перестройка тыла страны. Это позволило значительно повысить темпы производства артиллерийско-стрелкового вооружения, танков, самолетов и другой техники. За год Красная Армия получила 3237 установок реактивных минометов, 29561 орудие среднего и крупного калибров. А производство 120-миллиметровых минометов возросло почти в три раза{8}.

Юго-Западный фронт к середине года получил значительное количество истребительно-противотанковых полков РВГК и полков гвардейских минометов.

В этом, несомненно, огромнейшая заслуга командующего артиллерией Красной Армии Н. Н. Воронова, его штаба, руководимого генералом Ф. А. Самсоновым, и управления по формированию частей. Все они очень внимательно следили за состоянием артиллерии РВГК, особенно за состоянием истребительно-противотанковой артиллерии. Штаб артиллерии Красной Армии всегда был в курсе обстановки на фронтах Великой Отечественной войны. Он анализировал положение и производил необходимые расчеты потребности фронтов и резервов Ставки в артиллерии, что обеспечивало своевременность формирования частей артиллерии РВГК и выпуск новых систем и видов артиллерии.

Спасибо рабочему классу за великий подвиг! В тяжелых условиях сибирской зимы 1941/42 года было развернуто промышленное производство на эвакуированных заводах. Рабочие получали скудный паек, не знали отдыха, но проявили исключительный трудовой энтузиазм, что [43] позволило непрерывно наращивать силу ударов Красной Армии по ненавистному врагу.

Постоянный рост численности артиллерии повышал ответственность начальника артиллерии фронта и его штаба за лучшее использование имеющихся средств, за более надежное артиллерийское обеспечение боевых действий войск фронта. Поэтому штаб артиллерии стал уделять больше внимания конкретному руководству действиями артиллерии в боях и операциях, в первую очередь организации противотанковой обороны, имевшей тогда особое значение.

Огромные потери, понесенные в результате поражения в Харьковской операции, не дали возможности стабилизировать фронт. В конце июня, после удара 6-й немецкой армии по стыку Брянского и Юго-Западного фронтов, создался разрыв между их флангами и возникла угроза обхода правого крыла нашего фронта и выхода вражеских войск на его тылы.

Военный совет фронта 5 июля приказал организовать жесткую противотанковую оборону на линии Острогожск, Ольховатка, Алексеевка, создать мощные противотанковые районы из истребительно-противотанковой артиллерии и танковых частей фронта.

Общее руководство было возложено на командующего бронетанковыми войсками фронта. В плане артиллерии эту тяжелую задачу пришлось решать троим — мне, старшему офицеру оперативного отдела штаба артиллерии подполковнику Дымничу и офицеру мехтяги подполковнику И. Я. Воронову, так как штаб фронта и весь состав управления командующего артиллерией уже отбыл к месту новой дислокации — в город Калач Воронежской области. В Россоши оставался лишь генерал П. В. Гавриленко.

Что же можно было сделать в таких условиях? Мы успели только отдать необходимые распоряжения и лишь частично проследить за выходом артиллерийских подразделений в назначенные им районы.

Как стало известно позднее, немцы неудержимо стремились развить успех прорыва. Передовые части их 6-й армии сбили с рубежа обороны войска Юго-Западного фронта в районе Острогожска и быстро вышли к Каменке, 13-я истребительная бригада разрозненными подразделениями и даже отдельными орудиями вступила в бой [44] с ходу, но сдержать противника не смогла. То же случилось и с остальными бригадами.

Еще днем 6 июля я получил указание срочно отправился в Калач.

Уставшие за день, расстроенные, мы заночевали в Россоши. Подполковник Воронов продолжал выполнять задачу по обеспечению бригад горючим. По последним данным разведки, немцы находились в 90–100 километрах от Россоши, и к утру 7 июля мы не ждали их. Ночью к нам пришел начальник 2-го отдела артиллерийского снабжения майор (впоследствии генерал-лейтенант инженерно-технической службы) И. В. Степанюк и попросил меня довезти его до Калача, так как он не смог своевременно уехать туда со своим управлением.

Каково же было наше удивление и смятение, когда на рассвете 7 июля в городе началась сильная пулеметная и автоматная стрельба. Гитлеровцы ворвались в Россошь и, выйдя на железную дорогу Воронеж — Кантемировка, отрезали пути отхода. Генерала Гавриленко спас водитель машины. Он вывез его из города окольными путями. Нам пришлось принять бой. На моих глазах был убит подполковник Дымнич, майор Степанюк огородами благополучно выбрался из города и затем попутными машинами добрался до Калача, где и нашел свой отдел. Шофер В. Я. Босенко, ловко маневрируя машиной, долго скрывался в городских дворах. Когда я отстреливался от немцев во дворе, имевшем выходы на две улицы, он подогнал машину и забрал меня. С тех пор с Босенко я не расставался. Вместе мы прошли до самого Берлина.

На новом командном пункте штаба фронта в городе Калач я нашел штаб артиллерии, куда несколько позднее прибыл и И. Я. Воронов. Было горько сознавать, что мы делаем что-то не так. Непонятно было, почему генерал Гавриленко не уехал вместе с управлением на новый командный пункт, а остался в Россоши и в то же время не принимал участия в организации противотанковых районов. Назначение ответственным за организацию противотанковых районов командующего бронетанковыми войсками, а не командующего артиллерией фронта уже говорило о многом.

С середины июля наш фронт вел тяжелые бои с превосходящими силами фашистской армии на сталинградском направлении. Фашисты стремились с ходу овладеть [45] городом на Волге и разорвать коммуникации, соединяющие центральные области с Югом. Особенно сильные бои шли в излучине Дона. На удары немцев войска фронта отвечали контрударами, наносившими врагу серьезные потери.

В этот напряженный период на сталинградском направлении распоряжением Ставки и командования фронта многие части, в том числе артиллерийские, спешно выдвигались из глубины для ввода в бой.

Расскажу несколько подробнее о действиях одной из этих частей.

140-й минометный полк РВГК, сформированный в Сталинградской области, 13 июля отправился на фронт. В бой вступил 25 июля в районе станицы Нижний Чир. Вот что рассказал об этом бое его участник бывший командир 5-й батареи лейтенант А. Зелекович: «Около 11 часов 5-я батарея заняла огневую позицию, а я со взводом управления на одной высотке — наблюдательный пункт. В двух-трех километрах от нас показалась колонна немецких машин. Часть их свернула в лощину. Помню, как начал готовить данные для стрельбы, а подготовив, никак не мог подать команду «Огонь». Растерялся. Это была моя первая стрельба по врагу, а шел мне тогда девятнадцатый год. Наконец взял себя в руки. Пристрелку провел спокойно, а когда перешел на поражение, не знал, куда деваться от радости. В овраге, по которому я вел огонь, начали взрываться цистерны с горючим, машины с боеприпасами. Все заволокло дымом. На дорогу выбегали фашисты, выезжали автомашины, а мы все стреляли и стреляли. В этот день батарея израсходовала 120 мин. Сколько чего уничтожили, не знаю, но из оврага выехало очень мало автомашин».

26 июля 214-я стрелковая дивизия, находясь в полуокружении, стала отходить к Дону. 140-й минометный полк прикрывал огнем ее отход. Около 12 часов подошли к Дону. Немцы шли буквально следом. Личный состав полка с воинами некоторых подразделений других частей дивизии огнем из стрелкового оружия и гранатами отбивал яростные атаки гитлеровцев. Подошедшие резервы 64-й армии, отбросив врага от Дона, предотвратили уничтожение отходивших частей.

...В июле помощь командующему артиллерией фронта и его штабу оказал командующий артиллерией Красной [46] Армии генерал Н. Н. Воронов. Детально ознакомившись с положением на фронте, он дал много полезных советов по использованию артиллерии, как войсковой, так и РВГК. По его распоряжению для усиления фронта из Сталинградского учебного центра нам были переданы шесть артиллерийских полков РВГК шестнадцатиорудийного состава, вооруженных 122– и 152-миллиметровыми пушками.

Приняв полки, я растерялся. Они были почти небоеспособны: по одному трактору на два орудия, очень мало приборов наблюдения и весьма ограниченные средства связи. Каждый полк имел всего лишь две-три транспортные автомашины.

Генерал Воронов отдал приказ использовать полки на восточном берегу Дона подобно береговой артиллерии. Огонь полков массировать главным образом перед излучиной Дона, уничтожать противника на дальних подступах, а при отходе наших войск за Дон прикрыть их во время переправы через реку.

Над выполнением этой задачи много потрудились офицеры обоих отделов штаба. Топографическим отрядом фронта к боевым порядкам полков была подведена геодезическая сеть и произведена топографическая привязка батарей. Под контролем офицеров проводились рекогносцировка боевых порядков, их оборудование, обеспечение боеприпасами. Личный состав батареи отрыл орудийные окопы с блиндажами для расчетов и с нишами для боеприпасов. Орудийные окопы были хорошо замаскированы. На каждую батарею завезли по два боевых комплекта снарядов: по 480 снарядов на батарею 152-миллиметровых и по 640 снарядов на батарею 122-миллиметровых орудий. Всего было подвезено 8960 снарядов.

Обеспечение боеприпасами организовали офицеры службы артиллерийского снабжения Н. С. Шендерович и И. В. Степанюк.

Батареи выводились на огневые позиции двумя эшелонами. Старые трактора еле ползли, траки гусениц то и дело рвались, их тут же ремонтировали, а время шло. Офицеры вернулись в штаб артиллерии только тогда, когда все полки были подготовлены к боевым действиям.

Целый месяц продолжались ожесточенные сражения у излучины Дона, к середине августа противнику удалось оттеснить наши войска на восточный берег реки. [47]

Артиллерийские полки РВГК, развернутые на восточном берегу, массированным и сосредоточенным огнем нанесли врагу большой урон, прикрыв отход своих войск. Огневой бой полки вели до последней возможности, и не всю материальную часть удалось вывезти с огневых позиций.

На подступах к Сталинграду разгорелись тяжелые бои, в которых артиллеристы показали немало примеров массового героизма, готовности к самопожертвованию.

23 августа 140-й минометный полк РВГК занимал огневые позиции в районе станции Абганерово. Около 7 часов утра фашисты бросились в атаку на позиции стрелкового полка, который поддерживала минометная часть. Атака была отбита. Озлобленные неудачей, немцы вызвали на помощь авиацию. В 8 часов фашистские самолеты обрушили бомбовые удары на боевые порядки полка и его тылы. Вражеские танки, прорвав оборону на участке соседней части, двинулись на огневые позиции минометного полка. Был тяжело ранен его командир майор А. М. Зубович, нарушена связь с огневой позицией. Танки врага неотвратимо двигались на 5-ю батарею. Тогда на бруствер минометного окопа вскочил политрук батареи Николай Романович Зюзин и встал во весь рост. До 1941 года Зюзин работал в редакции газеты в городе Сочи. Воспитанник Коммунистической партии, он по ее призыву встал на защиту Родины от ненавистного врага. Политрука уважали в подразделении. Перекрывая вой пикирующих бомбардировщиков, прозвучал его властный голос: «Слушай мою команду! Убрать минометы в окопы! Взять бутылки с горючей смесью и гранаты! Всем укрыться в щели! Подготовить к бою стрелковое оружие!» Этот приказ был выполнен расчетами с молниеносной быстротой. Только убедившись, что все укрыты, Зюзин последним спустился в щель к солдатам. На позиции все замерло.

До 30 танков двигалось на батарею. Когда они приблизились на расстояние 25–30 метров, из щелей полетели бутылки с горючей смесью, гранаты, защелкали выстрелы карабинов. Вспыхнули два танка. Затем — еще один. Бронированные чудовища навалились на окопы, вдавливая в землю людей и минометы. Проутюжив огневую позицию, противник устремился на высоту, где располагались наблюдательные пункты батарей полка. [48]

Но, не доходя 300–400 метров, танки свернули и двинулись в направлении Абганерово. Минут через 30 пехота и танки противника перешли в атаку на позиции стрелкового полка. Уцелевшие батареи открыли огонь, мины ложились в центре атакующих групп врага. В этом бою огнем полка было уничтожено немало фашистов.

Когда опасность для наблюдательных пунктов миновала, командиры прибежали на огневую позицию 5-й батареи. Страшная картина предстала перед ними. Позиция была словно перепахана, дымились сгоревшие заряды. Всюду виднелись покореженные минометы, изувеченные трупы.

Гибель воинов 5-й батареи 140-го минометного полка РВГК не была напрасной. Они выполнили воинскую присягу. Их бессмертный подвиг был примером для живых.

В этом бою полк понес большие потери в личном составе и технике. Сталинградский завод «Баррикады» пополнил своими рабочими и техникой обескровленный 140-й минометный полк, и он продолжал крушить врага в битвах за Родину, закончив войну в далекой Австрии.

Я рассказал об этом, чтобы было ясно, в каких условиях советским войскам приходилось вести жестокие бои летом 1942 года.

К моменту приближения линии фронта к Сталинграду в должность командующего артиллерией Сталинградского фронта (так был переименован Юго-Западный) вступил генерал А. А. Гусаков, которого мы хорошо знали в качестве начальника нашего штаба.

Примерно в это же время подполковник А. М. Манило был назначен на должность начальника штаба артиллерии 65-й армии (ранее 4-я танковая), которой до конца войны бессменно командовал прославленный командарм генерал П. И. Батов. Начальником разведывательного отдела нашего штаба был назначен подполковник П. Н. Значенко.

Годы войны сдружили меня с Алексеем Михайловичем Манило, которого я знал еще в мирное время по артиллерийскому училищу, и мне было жаль расставаться с ним. В дальнейшем он занимал ответственные должности: заместитель командующего артиллерией армии, начальник штаба артиллерийского корпуса прорыва. После войны командовал артиллерийской дивизией, был командующим артиллерией округа. По состоянию здоровья генерал-лейтенант [49] Алексей Михайлович Манило уволился из армии. В настоящее время он продолжает трудиться, ведет большую общественную работу.

Александр Алексеевич Гусаков был правдив, прямолинеен, не стыдился признаться в незнании каких-либо вопросов, не боялся ответственности за принятое решение. Был смелым в бою, являлся требовательным и справедливым начальником.

Запомнился мне первый разговор с Александром Алексеевичем.

— Вы, Георгий Семенович, разбираетесь в планировании действий крупных артиллерийских масс и в основах боевого применения артиллерии фронта в операции? — спросил он.

— Пока еще слабо. Некому было учить, — отвечал я.

— Я тоже слабо разбираюсь. Будем вместе решать эти вопросы, надеюсь, что-нибудь у нас получится.

Такой прямой разговор сразу сблизил нас.

Для войск фронта предельно напряженным периодом были конец лета и начало осени 1942 года. Гитлеровские войска, несмотря на огромные потери в людях и технике, продолжали рваться к Сталинграду.

Артиллеристы во взаимодействии с пехотой и танками мужественно отражали наступление немцев.

Сосредоточив огромные силы — 6-ю полевую и 4-ю танковую немецкие армии, румынские и итальянские армии, фашистское командование стремилось захватить Сталинград. Ценою больших потерь, после ожесточенных пятидневных боев, к исходу 23 августа части 6-й армии прорвались к Волге в районе Лотошинка, Рынок.

Еще до этого большая часть штаба артиллерии Сталинградского фронта (с 28.IX.42 г. переименован в Донской фронт) вместе с командующим артиллерией переехала на новый командный пункт штаба фронта в село Малая Ивановка. Меня вместе с офицерами штаба Д. Р. Ермаковым, И. И. Кипровским, В. И. Калиновским, И. Я. Вороновым, а также зенитный отдел во главе с генералом В. Г. Поздняковым командующий артиллерией по указанию командующего фронтом оставил в распоряжении командования Юго-Восточного фронта (с 28.IX.42 г. переименован в Сталинградский фронт). [50]

Особое задание

23 августа, находясь в районе пристани на западном берегу Волги, я наблюдал, как немецкие бомбардировщики под сильным прикрытием истребительной авиации наносили массированный удар по Сталинграду. Город пылал. Сотни самолетов с различных высот бомбили и расстреливали жителей, подавляли систему противовоздушной обороны.

К моменту налета немецкой авиации у волжской переправы скопилась огромная толпа беженцев. Сотни стариков и женщин с малыми детьми ожидали переправы. Немецкая авиация с пикирования и на бреющем полете уничтожала беззащитных людей, метавшихся по площади у реки. Многие бросались в воду, ища в ней спасения, матери теряли своих детей. Крики и стоны людей заглушали рев самолетов, свист и грохот летящих и разрывающихся бомб, треск пулеметов. Картина стала еще более ужасной, когда из разбитого резервуара, стоявшего на берегу, горящая нефть хлынула в реку. Запылала Волга.

Город бомбили несколько дней. В нашем районе на улице Циолковского каким-то чудом уцелел дом, в котором размещался штаб. Мы продолжали работать, не перебираясь в другое место. Во время налетов укрывались с зенитчиками в хорошо оборудованном окопе.

Вечером 24 или 25 августа (сейчас уже точно не помню) я сказал заместителю командующего артиллерией по зенитной артиллерии генералу В. Г. Позднякову, что эту ночь нужно провести где-нибудь в овраге, оставаться в окопе опасно. Василий Георгиевич долго не соглашался, мотивируя тем, что в овраге темно, неудобно работать. Я все же настоял на своем. Утром, возвратившись к своему дому и окопу, мы обнаружили, что в наш окоп попала вражеская бомба. Вот тут-то Василий Георгиевич поверил в мое везение.

...Ударом через хутор Вертячий противник овладел Орловской, он угрожал заводам «Октябрь» и «Баррикады». Нависла опасность потери Сталинграда. Из рабочих сталинградских заводов были сформированы истребительные батальоны и отряды народного ополчения. Их усилили танками, отремонтированными на Сталинградском тракторном (экипажи состояли тоже из рабочих), и противотанковыми пушками, выпущенными заводом «Баррикады [51] «. За несколько часов рабочие превратились в воинов передовой линии фронта.

Войска 62-й армии под командованием прославленного военачальника генерала В. И. Чуйкова (впоследствии Маршал Советского Союза) обороняли северную часть города. До 19 ноября шли бои за город. Врагу не удалось сломить героев 62-й армии. Беспрерывными контрударами и контратаками частей армии и войск обоих фронтов усилия противника сводились на нет.

Наряду с 62-й армией, которая выдерживала главные удары гитлеровцев, огромный вклад в оборону Сталинграда внесла и 64-я армия. Маршал Советского Союза А. И. Еременко в своей книге «Сталинград» дает высокую оценку боевой деятельности этой армии, которой командовал генерал М. С. Шумилов:

64-я армия под его командованием сыграла исключительно большую роль в Сталинградском сражении. Ее упорство и активность в обороне, ее маневренность и подвижность на поле сражения причинили врагу множество неприятностей, нанесли ему большой урон, опрокинули многие расчеты противника, помогли сорвать не один из назначенных Гитлером сроков захвата Сталинграда. Наступая на участке 64-й армии, Гот, что называется, обломал свои танковые «клинья». Армии удалось удержать в своих руках высоты, расположенные южнее Сталинграда, что сыграло существенную роль в устойчивости обороны города в целом{9}.

В боях за город большую роль сыграли артиллеристы. Противотанковая артиллерия и подразделения противотанковых ружей были настоящей грозой для немецких танков, но противотанковых частей было совершенно недостаточно в создавшейся обстановке. К тому же они ежедневно несли большие потери.

Командующий фронтом генерал А. И. Еременко утром 25 августа поручил мне немедленно приступить к формированию истребительно-противотанковых артиллерийских полков, которые следовало по указанию штаба фронта направить в наиболее угрожаемые районы. Командующий добавил, что сегодня же к исходу дня нужно дать фронту 6–8 полков, а к концу третьего дня не менее двадцати. Генерал Еременко подчеркнул, что неисполнение [52] приказания может привести к тяжелым для Сталинграда последствиям.

Сейчас, спустя более тридцати лет, я думаю о том, какую огромнейшую работу проделал тогда маленький коллектив штаба артиллерии. По самым скромным подсчетам, нужно было набрать 250 офицеров, 800–900 сержантов и рядовых, более 300 орудий, 60 автомашин и свыше 300 тягачей — тракторов, машин. Где их искать?

В работу немедленно включились оставшиеся со мной офицеры Д. Р. Ермаков, И. И. Кипровский, И. Я. Воронов, В. И. Калиновский и другие.

Мне были вручены мандаты на получение орудий и тракторов с заводов «Баррикады» и Тракторного, а также разрешение на право «ареста» бесхозных машин. Я был уполномочен привлекать для формирования полков всех бойцов и командиров, оказавшихся вне частей.

На заводы сразу отправились офицеры Воронов и Калиновский. Им удалось достать более 150 орудий и несколько десятков тракторов. Недостающие тягачи заменяли автомашинами. Офицеры Ермаков и Кипровский занялись сбором личного состава.

Особенно трудно было вначале. Потом помогли офицеры-артиллеристы, привлеченные для формирования полков. Многие из них вышли из окружения со своими подчиненными.

Мне приходилось решать организационные вопросы, поспевать буквально всюду: держать связь со штабом фронта, контролировать ход сбора техники и людей, заботиться об обеспечении формируемых полков боеприпасами, средствами связи. Подгоняла мысль: успеем ли?

В 18 часов на сборных пунктах приступили к непосредственному формированию истребительно-противотанковых полков шестнадцатиорудийного состава. К этому времени сотни людей, множество орудий, тракторы, машины — все было укрыто в балках, которыми так богат район Сталинграда.

Людей выстраивали, затем из строя вызывались специалисты: наводчики, замковые, заряжающие. Места недостающих подносчиков снарядов занимали стрелки. Назначались командиры полков, батарей, создавался небольшой хозаппарат. Каждый полк обеспечивался определенным количеством автомашин, приборов и средств связи. В первый же день мы дали фронту требуемые полки. [53]

С большими трудностями шло формирование следующих частей. На заводе «Баррикады» орудий больше не было, не было тракторов и на Тракторном заводе. Зато много их стояло на железнодорожных платформах, разбросанных на путях. (Эвакуировать их в глубь страны оказалось невозможно из-за выхода фашистских войск к Волге севернее Сталинграда.) Каких трудов подполковнику Воронову стоило разыскать эти орудия и трактора, а затем с «боем» снимать их с платформ!

Так мы работали трое суток, не зная отдыха. И к исходу третьего дня дали фронту около двадцати истребительно-противотанковых полков. Боеприпасы они получали на складе в Бекетовке.

Отправкой полков в действующие войска по указанию оперативного отдела штаба фронта ведали подполковник Ермаков и майор Кипровский, которым часто не только приходилось выяснять, куда направлять полки, но и доводить их до боевых порядков.

Как правило, истребительно-противотанковые полки были вынуждены вступать в бой с ходу, на наиболее угрожаемых участках. Там же, где обстановка несколько стабилизировалась, эти полки уплотняли противотанковую оборону и тем самым повышали устойчивость обороны пехоты.

Боеспособны ли были эти полки? Безусловно, их нельзя было сравнивать с истребительно-противотанковыми частями, которые формировались в учебных центрах управлением командующего артиллерией Красной Армии. Но в тот тяжелый момент, когда враг, не считаясь с потерями, рвался вперед, сформированные нами полки, пусть неслаженные и плохо укомплектованные, сослужили большую службу. Основной костяк их составляли артиллеристы, и это в определенной мере спасало положение. Очень важным было то обстоятельство, что появление этих полков в боевых порядках стрелковых частей сделало оборону последних более устойчивой.

Конечно же, решение Военного совета Сталинградского и Юго-Восточного фронтов о срочном формировании противотанковых полков было верным. Даже использование для этого нас, офицеров другого фронта, в той обстановке было целесообразным. Ведь решалась судьба города.

Вражеским войскам не удалось овладеть Сталинградом, как ни подгоняли их истошные крики Геббельса и неистовые [54] приказы Гитлера. В этом — определенная заслуга артиллеристов обоих фронтов, в том числе и наших спешно сформированных истребительно-противотанковых полков.

Перечитывая написанное, я подумал, что могут найтись читатели, которые подвергнут сомнению факт формирования большого количества истребительно-противотанковых артиллерийских полков в столь короткий срок, в невероятно сложных условиях, да еще маленькой группой офицеров штаба артиллерии фронта. Ведь я не назвал ни номеров полков, ни фамилий командиров. Да и в управлении по формированиям командующего артиллерией Красной Армии не зафиксировано факта, о котором идет речь. Но нельзя забывать, что в те дни бои шли уже на подступах к городу. Создалось угрожающее для Сталинграда положение. Нужно было сделать все возможное и невозможное, чтобы отстоять его. Наши мысли были заняты только одним: быстрее работать, фронт не ждет, город в опасности. В годы войны на фронте порой совершалось такое, чему в мирное время трудно поверить.

Наша группа штаба артиллерии Донского фронта, временно оставленная в Сталинграде, располагалась в балке, довольно далеко от туннельного сооружения у реки Царица, где находился штаб фронта. Туда я ходил на доклад лишь раз в сутки. Поэтому донести в Москву о формировании полков не успел, да и не до формальностей было тогда. Полки именовались по фамилиям командиров. Эти истребительно-противотанковые части просуществовали недолго и, возможно, после окончания боевых действий под Сталинградом были расформированы.

Затем наша группа выполнила еще одно задание — эвакуировала из Сталинграда на левый берег Волги 120 орудий и минометов. 30 августа мы вернулись в свой штаб, в Малую Ивановку.

* * *

Вскоре поистине «академическую» выучку командующему артиллерией и его штабу преподал заместитель командующего артиллерией Красной Армии генерал-лейтенант артиллерии В. Г. Корнилов-Другов, который прибыл на фронт с представителем Ставки генералом Г. К. Жуковым (впоследствии Маршал Советского Союза). [55]

Это было в последних числах сентября. После тщательного ознакомления представителя Ставки с положением дел на Донском фронте было решено провести операцию на участке 1-й гвардейской армии с целью привлечь на себя основные силы противника и облегчить положение 62-й и 64-й армий, оборонявших Сталинград.

Генерал Гусаков и я честно признались, что вряд ли сможем самостоятельно спланировать артиллерийское обеспечение предстоящей операции. Генерал Корнилов-Другов тут же взялся помочь нам.

Вначале он охарактеризовал современные наступательные операции. Дал основы планирования, расчеты для создания необходимой плотности артиллерийских средств, исходя из характера обороны противника, и многое другое. Затем мы вместе тщательно изучили обстановку по карте, отметили на ней участок прорыва, рассмотрели ведомость боевого и численного состава артиллерии по армиям и отметили, какие артиллерийские части РВГК можно взять на участок прорыва. Обсудили некоторые детали планирования огня.

После этого буквально под его диктовку мною был написан весь план боевого применения артиллерии в операции. Корнилов-Другов время от времени спрашивал нас: «Так будет хорошо?» И, по-моему, действительно получилось неплохо. Это был первый в моей практике серьезный план артиллерийского обеспечения пусть частной, но все же наступательной операции. План получился довольно стройный и выглядел примерно так:

Раздел I. Артиллерийские средства, привлекаемые на направлении главного удара армии. Плотность.

Раздел II. Порядок вывода артиллерии и сроки ее готовности.

Раздел III. Планирование огня. График артподготовки. Методы поддержки атаки пехоты и танков.

Раздел IV. Обеспечение флангов и стыков.

Раздел V. Обеспечение боеприпасами по периодам наступления, на день боя и на операцию в целом.

Раздел VI. Коротко об управлении.

План этот, конечно, был далек от совершенства, в нем не были отражены многие вопросы, которые мы раскусили позднее, но серьезное начало современному планированию боевого применения артиллерии штабом артиллерии фронта было положено. [56]

Пока генерал Гусаков ходил в Военный совет и докладывал план (а отсутствовал он долго), Корнилов-Другов продолжал беседовать со мной. Он подробно рассказал о методах работы штаба. Очень много времени уделил составлению плана использования артиллерии в оборонительной операции и показал методы расчета противотанковых средств.

Два дня шла интенсивная учеба, но я не уставал, был безмерно рад узнать то, что так могло пригодиться в работе. Теперь надо было трудиться, трудиться, передавая приобретенные навыки планирования боевого применения артиллерийских масс во фронтовой операции своему штабу.

План без поправок был утвержден Военным советом и одобрен генералом Г. К. Жуковым.

Начальник оперативного отдела подполковник Ермаков быстро написал все боевые распоряжения и шифровки на переподчинение артчастей РВГК. Другие офицеры были направлены на аппараты связи с различными распоряжениями и на контроль их исполнения.

Корнилов-Другов, находясь в штабе, все время следил за нашей работой, давал советы, вмешивался, когда видел ошибки. Но при этом всегда был предельно тактичен, поправлял, не обижая, не задевая нашего самолюбия.

Он был очень скромен. Когда мы закончили составление плана артиллерийского обеспечения операции, генерал Корнилов-Другов после наших подписей написал: «План мною одобрен», как будто бы этот план не был делом его ума, его рук. Он не ограничился составлением плана и счел своим долгом проследить за его выполнением всем аппаратом штаба. Под его началом я, как и многие другие, впервые четко усвоил функции офицеров штаба артиллерии при планировании боевых действий артиллерии фронта в наступательной операции.

Генерал-лейтенант артиллерии В. Г. Корнилов-Другов был убит при выезде в войска недалеко от штаба фронта во время налета немецкой авиации. Мы храним в сердце глубокую признательность этому замечательному человеку и светлую память о нем.

По окончании планирования, после того как были отданы все распоряжения, офицеры штаба Ермаков, Кипровский, Значенко, Петухов и другие находились в армии, в штабах артиллерии стрелковых дивизий и артиллерийских [57] частей, контролируя организацию и ведение разведки и планирование огня артиллерии. Шла обычная работа, о деталях которой будет сказано позднее. Хочу лишь подчеркнуть, что в непосредственном распоряжении штаба артиллерии фронта все еще не было средств разведки, и это снижало ее качество и полноту.

* * *

Завершая главу, хочется сказать несколько теплых слов об офицерах, с которыми я прошел тяжелый путь в составе войск Юго-Западного и Сталинградского фронтов до берегов великой Волги, с которыми делил радости и трудности в работе, с которыми вместе создавал жизнедеятельный штаб артиллерии фронта.

Моим ближайшим помощником и опорой в штабе длительное время был подполковник Дмитрий Родионович Ермаков — старший офицер, а затем начальник оперативного отдела. Это был исключительно способный офицер, всей душой преданный делу. Все у него кипело в руках. Он обладал способностями к графике, хорошо знал свое дело, имел общительный характер, был весел, радушен, отзывчив. Все любили и уважали его. И не удивительно, что Дмитрий Родионович сдружился и тесно сотрудничал с офицерами оперативного отдела штаба фронта.

Начальниками разведывательного отдела в разное время являлись подполковники А. М. Манило и П. Н. Значенко. Алексей Михайлович более основательно подходил к решению задач по организации артиллерийской разведки. Он обладал большим практическим опытом и солидными знаниями. До войны командовал дивизионом артиллерийского училища, в штаб артиллерии пришел с должности командира артиллерийского полка, имея за плечами десятимесячный опыт войны. Своих офицеров Значенко и Петухова Алексей Михайлович умело использовал на работе в штабе и в войсках. Однако в полной мере Манило не смог развернуться из-за недостатка средств инструментальной разведки и отсутствия в распоряжении штаба артиллерии средств воздушной разведки.

Павел Николаевич Значенко, сменивший подполковника Манило, был человеком незаурядным. Выше среднего роста, широкоплечий, подтянутый и очень точный во всем, он являл собой образец строевого командира. Смелый, [58] энергичный и решительный, Значенко тяготился штабной службой, утверждая, что создан не для нее. Верный воинскому долгу, будучи человеком дисциплинированным и способным, он добросовестно и успешно выполнял свои обязанности, но все время рвался на командную должность. Впоследствии, когда его желание было удовлетворено, Павел Николаевич доказал, что командная работа — его призвание.

Добросовестно трудились и остальные офицеры штаба артиллерии фронта, но в той чрезвычайно сложной обстановке и при отсутствии опыта не каждый смог всесторонне проявить свои способности.

* * *

Закончился напряженнейший период войны, а с ним и пора «детства» штаба артиллерии фронта, прошедшего в тяжелых военных испытаниях суровую школу. Приобретенный дорогой ценой опыт помог нам понять подлинную роль и назначение штаба.

Мы добросовестно исполняли распоряжения командующего артиллерией фронта и неплохо справлялись с элементарными задачами (своевременно составляли оперативные и разведывательные сводки, писали боевые распоряжения по артиллерии, вели учет имеющейся во фронте артиллерии, выполняли многочисленные и разнообразные, а порой опасные, оперативные поручения). Но штаб артиллерии еще не стал к тому времени подлинным организатором боевых действий артиллерии, органом управления ею в оборонительных сражениях и наступательных операциях фронта. Не было нужного контакта штаба артиллерии, как одного из главных штабов родов войск, со штабами других родов войск. Он еще не являлся подлинным помощником командующего артиллерией.

Почему же штаб артиллерии фронта так долго не мог занять должного места в системе полевого управления фронта? Тому есть много причин, но я остановлюсь на наиболее важных.

Несомненно, отсутствие штаба артиллерии в аппарате начальника артиллерии округа в мирное время отрицательно сказалось на нашей деятельности в первый период войны.

Не менее важным было и то обстоятельство, что начальники артиллерии не были достаточно подготовлены [59] к сложному управлению артиллерией фронта в войне, носившей совсем иной характер, чем тот, к которому готовили руководящий состав в мирное время.

Внезапность нападения фашистской Германии на Советский Союз коренным образом изменила характер действий войск, в том числе и артиллерии, в оборонительных сражениях фронта. Огромнейшие потери, понесенные артиллерией в начальный период войны, резко снизили ее возможности для концентрации больших масс на направлениях главных ударов фронта. В результате мощная в количественном и качественном отношении артиллерия Киевского Особого военного округа, так же, как и других приграничных округов, не стала той ударной огневой силой войск, на которую можно было рассчитывать в иных условиях начала войны. Артиллерия действовала раздробленно, непосредственно в боевых порядках пехоты, героически отражая яростные атаки полчищ танков и моторизованной пехоты.

Именно поэтому командование фронта не могло организовать массированного использования артиллерии в сражениях первых месяцев войны — для этого ее просто не хватало. Одной из причин такого положения были понесенные ею тяжелые потери. Артиллерии было недостаточно еще и потому, что наша промышленность в 1941 году, да, пожалуй, и в начале 1942 года, еще не могла удовлетворить огромные запросы фронтов в технике. Думаю, что недооценка роли штаба артиллерии фронта тоже в определенной мере была связана с нехваткой артиллерии. Ведь непосредственное руководство боевыми действиями артиллерии осуществлялось в армиях и в большей степени в дивизиях. Так что трудно было тогда предвидеть, каковы будут функции штаба артиллерии фронта, если при достаточном количестве артиллерии руководство ее боевыми действиями возьмет на себя командующий артиллерией фронта. Поэтому, я считаю, не случаен тот факт, что по мере возрастания численности артиллерии во фронте изменялось отношение к штабу артиллерии. Он все больше и больше становился нужным командующему артиллерией и штабу фронта при разработке планов и при организации новых операций.

По мере того как штаб артиллерии фронта завоевывал необходимый авторитет, определялись его роль и место в системе полевого управления фронта. Но так стало [60] позднее, а в то время, о котором идет речь, все выглядело иначе. Перечисленные выше обстоятельства и объясняют столь долгое становление штаба артиллерии фронта как полноценного органа управления артиллерией. А этот факт отрицательно сказался на всей деятельности штаба артиллерии Юго-Западного и Сталинградского фронтов.

Тяжелы были уроки первых шестнадцати месяцев войны, но они многому научили офицеров нашего штаба. [61]