Глава пятая

От Харькова до Днепра

От Белгорода до Харькова два часа езды поездом. Мы же прошли этот путь за 16 дней. Прошли с тяжелыми боями. Фашистское командование придавало серьезное значение обороне Харькова, сосредоточив здесь 300 тысяч солдат и офицеров, три с половиной тысячи орудий, множество танков и боевых самолетов. Все населенные пункты и высоты между Белгородом и Харьковом были превращены в мощные укрепленные районы.

78-я гвардейская стрелковая дивизия 20 августа, взломав оборону немцев, вплотную подошла к последнему населенному пункту перед Харьковским тракторным заводом — поселку Зайкинский. Учитывая, что он находится [103] на одном из главных направлений обороны ХТЗ и всего Харькова, фашисты установили здесь сплошное заграждение из колючей проволоки в три ряда, противотанковые рогатки, оборудовали доты.

Нам было известно, что в Зайкинском находится большой гарнизон, имеющий двадцать танков и самоходных артиллерийских установок, что подступы к поселку заминированы. Здесь именно и проходил второй основной рубеж обороны Харькова. А сам город гитлеровцы превратили в крепость: во всех домах были оборудованы огневые точки, улицы и площади перекрывались пулеметным, артиллерийским и танковым огнем.

Гитлеровцы намеревались остановить наши войска на подступах к городу, заставить нас перейти к обороне, выиграть время в позиционных боях, чтобы успеть подтянуть резервы и затем перейти в наступление. Но этим планам не суждено было сбыться.

Как-то утром меня пригласил к себе командир дивизии. Я зашел к нему, когда он беседовал с начальником штаба. Оба они показались мне усталыми, лица у них были побледневшие, осунувшиеся, глаза воспалены. Собственно, и неудивительно. Длительный марш и ежедневные бои давали о себе знать. Сказывалось и волнение, которое охватило нас перед боями за Харьков. К ним мы готовились со всей обстоятельностью, стараясь предусмотреть каждую мелочь, каждую особенность.

Закончив беседу с полковником Н. А. Поповым и отпустив его, генерал А. В. Скворцов присел рядом со мной, устало улыбнулся.

— Все вроде бы продумано, взвешено, предусмотрено, а на душе все равно неспокойно, — сказал он. — Бои предстоят чрезвычайно трудные. Как люди? Каково настроение в подразделениях?

Я рассказал о своих наблюдениях, доложил, что все работники политотдела находятся в частях и вместе с заместителями командиров разъясняют воинам сложность предстоящих задач. Генерал молча слушал, иногда одобрительно кивал.

— Важно побывать в каждом батальоне, в каждой роте, дойти до каждой штурмовой группы, до каждого бойца, — говорил он, подчеркивая интонацией слово «каждый», когда я закончил доклад. — Важно, чтобы все осознали сердцем: победа легко не дастся, что враг теперь, когда мы начали гнать его с нашей земли, будет драться еще ожесточенней. Надо разъяснять бойцам и командирам, что нас [104] ждут тысячи советских людей, томящихся в неволе, что дорог каждый час...

— Планируем провести короткие митинги, партийные и комсомольские собрания, организовать выпуск боевых листков. Пусть люди выскажут свои сокровенные мысли, призовут товарищей драться, не жалея сил.

— Я тоже побываю на партийном собрании в одном из полков. Послушаю, что говорят коммунисты да и сам скажу пару слов, — ответил генерал. — Как думаете, где лучше побывать?

Я посоветовал комдиву съездить в полк майора Д. С. Хороленко.

— Что ж, к Хороленко, так к Хороленко. Заодно и с ним поговорю, — согласился генерал.

На другой день Скворцов зашел в политотдел. В хорошем настроении, оживленный, весело сказал:

— С такими ребятами будем бить немца до самого Берлина. Послушали бы, с какой уверенностью, с какой готовностью драться до победы выступали коммунисты! А капитан Осис... Не думал, что в нем такие ораторские способности. Говорил с таким жаром, что меня просто проняло. Мы, говорил он, обязаны перехитрить врага, с наименьшими жертвами ворваться в его оборону там, где он не ожидает. В общем, коммунисты настроены по-боевому. Важно передать этот настрой всем воинам. Тем более что полк находится на главном направлении и от его успеха во многом зависит успех действий всей дивизии. А как в других полках?

Я доложил, что митинги и собрания прошли по-боевому, люди высказали много вдохновляющих, патриотических слов. Сообщил также, что некоторые выступления будут опубликованы в дивизионной газете.

— Вот это правильно, — согласился комдив. — Пусть дойдет до каждого бойца.

На рассвете 21 августа начался штурм поселка Зайкинский. Артиллерия, танки, САУ, минометы и дивизион «катюш» открыли ураганный огонь. Под его прикрытием штурмовые группы пересекли низменность, залитую водой, и преодолели проволочное заграждение.

Артиллерия сразу же перенесла огонь в глубь немецкой обороны. Первые отряды штурмовых групп ворвались в фашистские траншеи и завязали рукопашный бой.

В это время три вражеских «пантеры» выскочили из-за [105] дома, открыли огонь, пытаясь остановить продвижение наших воинов. Кроме того, еще два танка устремились на орудие сержанта П. Егорова, который, будучи в составе штурмовой группы, прямой наводкой подавлял огневые точки противника. Смяв проволочное заграждение, они оказались рядом с орудием. Но командир не растерялся и в упор ударил по «пантерам». Один за другим загорелись два танка. Остальные повернули наезд и скрылись в поселке.

Отвагу и храбрость проявил в боях за поселок Зайкинский командир отделения шестой стрелковой роты 228-го гвардейского полка сержант П. С. Шаров. Он первым ворвался в траншеи противника, увлекая за собой остальных бойцов. В рукопашном бою воин, к сожалению, погиб.

К этому времени батальон, капитана В. Осиса обошел поселок с правого фланга и внезапно ударил по фашистам. Противник не выдержал штурма гвардейцев и отошел, оставив убитых и раненых солдат и офицеров, вкопанные в землю и сгоревшие танки, пулеметы и орудия. 125 фашистов сдались в плен.

В обороне противника была пробита брешь, и 78-я дивизия вплотную подошла к цехам тракторного завода. В течение всего дня 22 августа она вела здесь бои.

Вечером вместе с командиром дивизии мы пригласили на командный пункт командиров полков и их заместителей по политчасти. Генерал А. В. Скворцов тепло поздоровался с прибывшими, пристально всматриваясь в лицо каждому, словно видел этих людей впервые, хотя с большинством из них был хорошо знаком, знал характер, привычки, способности каждого. Но, как мне показалось, по лицам командиров и политработников генерал хотел определить их настроение. И это ему удалось — он сразу как-то повеселел, стал больше шутить, улыбаться.

Когда все собрались, комдив обратился к собравшимся со словами благодарности за мужество, героизм, который они и их подчиненные проявили в боях, потом сказал:

— Перед нами Харьков. Фашисты поняли, что город им не удержать, и постараются разрушить все, что смогут. Этого допустить нельзя. Командующий фронтом приказал овладеть Харьковом этой ночью — к утру 23 августа. Такая задача поставлена им перед всеми армиями и дивизиями, которые будут сражаться за город. Так что, как говорится, общими усилиями...

Я попросил командиров и политработников собрать коммунистов, разъяснить им обстановку, поставить перед ними [106] задачу, порекомендовал оперативно провести в ротах, батареях партийные и комсомольские собрания, на которых нацелить членов партии и комсомольский актив на обеспечение примерности в бою.

Расходились в приподнятом настроении — понимали, что фашистам теперь уже не оправиться от поражений, что будем все быстрее гнать их с родной земли.

В тот же вечер был собран весь состав политотдела. Я порекомендовал всем офицерам отправиться в штурмовые батальоны, помочь политработникам на местах организовать подготовку людей к тяжелым боям. Через час в политотделе осталось лишь несколько человек — остальные убыли в подразделения.

Ночью под прикрытием противотанковой артиллерии, танков и САУ бойцы пошли на штурм города. Небо над Харьковом в зареве — город горел. С наблюдательного пункта мы увидели, как взлетели вверх тысячи сигнальных ракет. Вспыхнули прожектора. Стало светло, как днем. Лязгая гусеницами, устремились вперед наши танки и самоходки. Заработала реактивная артиллерия.

Штурмовые группы атаковали цеха тракторного завода. Возглавлял первую из них от 225-го гвардейского полка капитан А. С. Беловицкий, вторую — капитан М. М. Кравцов. Во главе штурмовых групп 228-го гвардейского шли коммунисты капитан В. Т. Осис и капитан И. Д. Щадрин. Они первыми ворвались в цеха завода и завязали там бой.

На левом фланге 225-го гвардейского полка штурмовая группа проникла в тыл вражеской обороны и в упор расстреливала отступающих фашистов. Затем находившийся в головной штурмовой группе заместитель командира 225-го полка по политической части майор А. А. Аксенов поднял бойцов в атаку. Большая часть фашистов была уничтожена, несколько человек взяты в плен, а остальные поспешно отошли в рабочий поселок.

Красноармеец 225-го полка Александр Галимзянов, на боевом счету которого в Сталинграде уже было около сотни уничтоженных фашистов, проявил исключительную храбрость, находчивость и в этом бою. Перебегая от окна к окну, он забрасывал немцев гранатами и дымовыми шашками. Это помогало штурмовым группам успешно решать поставленные перед ними задачи.

На рассвете 23 августа 1943 года дивизия овладела всеми цехами тракторного завода и рабочим поселком. Ночной штурм увенчался успехом. Сотни фашистов были взяты в плен. Среди них находилось немало головорезов, прошедших [107] специальную подготовку по «технике» уничтожения наших городов и сел. Это им поручалось прикрывать отход своих войск, а затем уничтожать все, что только можно было взорвать, сжечь, разрушить.

Части 78-й гвардейской дивизии, преследуя отходящие гитлеровские части, устремились к железнодорожной станции Основа. После короткого боя 228-й гвардейский полк штурмом овладел ею. К полудню силами других частей и соединений Харьков был полностью освобожден.

В тот же день к f6 часам полки дивизии вышли на рубеж поселков Шихари, Карачёвка, Бабаи.

Когда бои переместились к реке Уда, я приехал в 225-й полк. Майор Д. С. Хороленко и «его» заместитель по политчасти майор А. А. Аксенов еще находились под впечатлением недавно закончившихся боев. Лица у них были потемневшие, говорили они преувеличенно громко, так, как объясняются обычно при артиллерийской канонаде, чтобы можно было друг друга расслышать. И Хороленко, и Аксенова я хорошо знал еще со Сталинграда, мы часто встречались, о многом говорили. Трудно сказать, кто из них мне больше нравился — наверное, одинаково. По характеру они резко отличались друг от друга. Хороленко горяч, вспыльчив, резок в суждениях. Он мог из-за пустяка вспыхнуть, сказать кому-то что-то резкое, даже обидное, но уже через минуту, бывало, отходил, смущался от собственной несдержанности, начинал всячески сглаживать свою вину перед человеком. И тогда становилось смешно смотреть на него — таким неловким, по-детски наивным выглядел он в те минуты. При всем том Хороленко отличался исключительной храбростью, острым умом, грамотностью в организации боя. Командир дивизии при обсуждении плана той или иной операции внимательно выслушивал и высоко ценил его мнение.

Аксенов же, наоборот, был медлителен и в движениях, и в разговоре, и в принятии решений. К товарищам, к подчиненным, независимо от их возраста, он обращался только на «вы», был предупредителен, внимателен. Любое, даже неожиданное событие воспринимал спокойно, будто давно знал о нем.

Политработника любили. И выражали эту любовь бойцы и командиры по-разному: делились с ним самым сокровенным, обращались за советом, старались сделать для него что-либо приятное.

— Не хотите ли пройтись по поселку? — спросил я у Хороленко и Аксенова. Оба охотно согласились. [108]

Мы шли по изрытой бомбами и снарядами улице мимо разрушенных домов, иногда останавливались возле чудом уцелевших. Казалось бы, за годы войны видели всякое и уже можно было привыкнуть к подобным картинам, но сердце все равно обливалось кровью: сколько горя, сколько утрат!

Не заметили, как к нам подошла группа людей: старики, старухи, девушки. Пока мы разговаривали с ними, подходили все новые и новые группы. Народу собралось много. Состоялся незапланированный митинг, на котором мы от имени воинов дивизии поклялись бить фашистов, пока руки могут держать оружие, отомстить фашистам за горе и беды, которые они принесли на нашу землю.

Вернулись в штаб. Долго беседовали. Хороленко и Аксенов никак не хотели меня отпускать, все уговаривали попить чаю, но я отказался: надо было возвращаться в штаб дивизии, а по пути побывать и в других полках. Не знал я в те минуты, что вижу Аксенова в последний раз. Вечером того же дня при форсировании реки. Уда погиб этот замечательный человек, опытный политработник. Погиб и пропагандист полка лейтенант Андрей Березовский. Их вместе похоронили с воинскими почестями в сквере рабочего городка Харьковского тракторного (ныне там установлен памятник).

В этом бою тяжелое ранение получил и Денис Семенович Хороленко. Перед отправкой его в госпиталь я приехал в медсанбат. Несколько минут сидел возле его койки. Вспомнил путь, пройденный с этим человеком, которого любил искренне и глубоко. Много самых различных боевых эпизодов было связано с его именем. Один из них произошел в боях под Харьковом.

Когда с наблюдательного пункта командира дивизии уже видны были окраины города, разрушенные корпуса тракторного завода, вдруг произошла заминка: батальоны 225-го гвардейского полка, контратакованные при поддержке авиации пехотой и танками противника, залегли, продвижение их остановилось. Тут же последовал телефонный звонок командующего 7-й гвардейской армией генерала М. С. Шумилова командиру дивизии генералу А. В. Скворцову.

— Что там произошло? — строго спросил Шумилов. — Немедленно поднять в атаку полк, разгромить контратакующего противника и ворваться на территорию завода. Через тридцать минут будет дан залп реактивных снарядов по врагу перед боевыми порядками полка. Еще раз напомните [109] бойцам, офицерам и лично майору Хороленко, что они находятся на одном из главных участков наступления и от их успеха зависит выполнение приказа.

Посмотрев на Скворцова, я сел в свою зелененькую эмку, поехал в 225-й полк. Меня встретил начальник штаба полка гвардии майор П. А. Плашков.

— Где майор Хороленко? — опрашиваю у него.

— В боевых порядках батальонов, — ответил майор. — Вон там, в кустарнике. Приказ командующего и командира дивизии я ему передал. Политработники полка и офицеры штаба все в подразделениях, доводят до бойцов и офицеров требования приказа.

Мы въехали в заросли кустарника, скрытые от противника небольшой высоткой, и я пошел на наблюдательный пункт командира полка. Видно все, как на ладони. Местность ровная. До противника не более 300 метров. На ничейной полосе — подбитые немецкие танки. В одном из них устроились наши разведчики и артиллерийский наблюдатель — корректировщик огня.

— А танк-то целехонький, — улыбнулся Хороленко, — и снаряды есть. Но хлопцы не знают, как его завести. А жаль. Можно было бы использовать по назначению.

Водитель моей машины Максим Скоров и адъютант Вадим Дзеульский услышали этот разговор и сразу же попросили разрешения пробраться к танку.

— Я же механик-водитель, — напомнил Скоров. — А Вадим артиллерист.

Получив согласие, они ползком добрались до танка. И вот машина ожила, пошла на боевые порядки фашистов. Те не открывали по ней огонь, приняв за свою. Но когда танк начал давить пехоту, пулеметные точки и бить прямой наводкой по пушкам и танкам, фашисты всполошились, поняли, в чем дело, подбили машину.

В это время прогремел залп «катюш», и бойцы 225-го и правофлангового 228-го полков пошли на штурм вражеских позиций. Завязался бой. Противник непрерывно контратаковал пехотой и танками, вел артиллерийско-минометный огонь. Его самолеты бомбили наши боевые порядки.

Наблюдательный пункт, на котором находились мы с майором Хороленко, оказался под огнем. Оставаться на нем было опасно. Мы выскочили из щели и, отбежав 15–20 метров влево, залегли. В эту минуту в наш окоп влетел вражеский снаряд. Грохот разрыва — и на том месте, где мы только что находились, появилась огромная воронка. [110]

— Хм... Вот ведь как бывает, — спокойно произнес майор.

В этом бою был тяжело ранен майор Хороленко, погиб мой адъютант — севастополец мичман Вадим Дзеульский, контужен водитель машины Максим Скоров...

С тяжелым чувством расстался я с Хороленко. Договорились поддерживать связь. И не теряли ее не только в годы войны, но и после нее. Гвардии полковник Хороленко жил в Симферополе, вел большую военно-патриотическую работу среди молодежи. Мы часто встречались, вспоминали о незабываемых днях Сталинградской битвы, бои на Курской дуге, под Белгородом за Харьков. В 1980 году Дениса Семеновича не стало.

Бои за Карачёвку и Бабаи, на реке Удд продолжались трое суток. Село Бабаи несколько раз переходило из рук в руки. Только 28 августа 1943 года 228-й полк окончательно выбил противника из главного пункта обороны — винзавода, занял его и затем вышел вместе с другими частями дивизии на юго-западную окраину села.

Освободив Бабаи и выбив противника с окрестных высот, дивизия, несмотря на упорное сопротивление противника, вышла к городу Мерефа и после четырехдневных боев 4 сентября овладела его южной частью. Враг оказался зажатым войсками 7-й гвардейской армии с юга и севера и отступил. Город Мерефа был полностью освобожден.

В те дни я близко познакомился с командиром взвода разведки 228-го гвардейского полка гвардии старшим сержантом А. К. Патакой. Командир полка отрекомендовал его как храброго, лихого разведчика, не раз бывавшего в тылу врага. На этот раз Патане предстояло незаметно проникнуть в Мерефу и добыть «языка». Я объяснил ему задачу, значение «языка», поинтересовался, как думает разведчик поступить. Патака ушел, а мы с тревогой и нетерпением ждали его. Вернулся он через несколько часов, доставив в штаб полка двух гитлеровцев. Я от души поблагодарил разведчика.

На войне так бывает: разговариваешь с человеком, радуешься знакомству с ним, а через несколько часов узнаешь, что его уже нет в живых. Так произошло и на этот раз. Когда ночью противник крупными силами атаковал полк, Патака вместе со взводом разведчиков вступил в бой, прикрывая правый фланг первого батальона. Случилось так, что старший сержант, увлекшись рукопашной схваткой, не заметил, как фашисты окружили его. А когда понял это, решил как можно дороже отдать жизнь. Он дрался, [111] пока были патроны и гранаты. Но вот они кончились. Фашисты шли на него, не стреляя: они понимали, что теперь боец не опасен. Патака поднялся во весь рост и пошел навстречу врагу. Штыком и прикладом он уничтожил еще несколько гитлеровцев, но погиб и сам.

5 сентября дивизия форсировала реку Мжа и продолжала наступать в юго-западном направлении. 7 сентября мы подошли к селу Первомайское, но с ходу взять его не смогли. До 14 сентября шли бои на этом рубеже. Храбро сражались воины всех частей и подразделений, особенно — артиллеристы 158-го гвардейского артиллерийского полка. Они отбили несколько танковых атак.

Как ни сопротивлялись фашисты, но были вынуждены уйти из Первомайского. Дивизия с ходу форсировала речку Брестова, зашла в тыл врага и 18 сентября совместно с 72-й и 81-й гвардейскими дивизиями ворвалась в город Краоноград. К утру 19 сентября 1943 года он был полностью очищен от фашистов.

После взятия Краснограда мы в составе 24-го стрелкового корпуса перешли во второй эшелон 7-й гвардейской армии. Очищая от разрозненных групп противника освобожденные передовыми частями села, соединение прошло через Карловку, Павловку, Грабовщину, Нехворощ, Ливенское, на ходу пополняясь личным составом за счет местного населения.

Получить пополнение и укомплектовать подразделения — это еще полдела. Главное — суметь в короткий срок подготовить бойцов к тяжелым, изнурительным боям. Для этого политотдел и штаб дивизии приняли все необходимые меры. Ночью, урывками в дневное время офицеры штаба, политработники беседовали с новичками, передавали им боевой опыт, учили их уничтожать огневые точки, танки, самолеты и живую силу противника.

В то же время политотдел позаботился об укреплении ротных и батальонных партийных и комсомольских организаций за счет коммунистов и комсомольцев тыловых подразделений, команд выздоравливающих. Со вновь назначенными парторгами и комсоргами рот и батальонов мы провели занятия, инструктажи. Состоялись партийные и комсомольские собрания, на которых подводились итоги боев, отмечались героические подвиги коммунистов и комсомольцев, а главное — обсуждались вопросы, связанные с обеспечением их авангардной роли в предстоящих боях за Днепр в период его форсирования, захвата и удержания плацдарма. [112]

До Днепра оставалось 80 километров. 22 сентября 1943 года гвардейская дивизия в авангарде 24-го корпуса вновь была введена в бой в междуречье Ворожлы и Орели. Перед ней была поставлена задача к вечеру 23 сентября выйти к Днепру, и с ходу, не дав противнику опомниться, форсировать реку, захватить плацдарм на правобережье и удерживать его до подхода главных сил 24-го корпуса и всей армии.

Несмотря на проливной дождь и непролазную грязь, к исходу дня 23 сентября все части дивизии достигли левого берега Днепра в районе совхоза имени Тельмана и села Карпенки. К тому времени группа бойцов саперного батальона во главе со старшим лейтенантом Б. Гильдуниным пригнала к месту переправы «флотилию» рыбацких лодок, плотов, бочек, бревен. Это оказалось как нельзя кстати. Вместе с местными жителями бойцы собирали все, что могло пригодиться для переправы.

Днепр в местах, где планировалось форсирование, широк, быстр, глубок. Его левый берег — пологий, изобилует озерами, лиманами, местами болотистый, редко можно увидеть кустарник. Правый — преимущественно крутой, изрезан оврагами.

Фашисты возлагали на Днепр большие надежды. Они считали, что он станет преградой перед которой неизбежно должно остановиться стремительное наступление Красной Армии, рассчитывали под защитой реки перегруппировать свои войска, привести их в порядок, принять пополнение, перейти к затяжной позиционной войне. На берегах Днепра были оборудованы доты и дзоты, выкопаны глубокие траншеи, протянута на десятки километров колючая проволока, заминированы поля и дороги.

К 22 часам 23 сентября 1943 года по приказу генерала А. В. Скворцова командир 225-го гвардейского полка гвардии майор П. А. Плешков, назначенный вместо Хороленко, закончил формировать передовой отряд. В него вошли только коммунисты и комсомольцы, в их числе и разведчики во главе с командиром взвода Иваном Алексеевичем Григоровым, удостоенным позже звания Героя Советского Союза. Входили в отряд также саперы-разведчики — командир взвода разведки 89-го гвардейского отдельного саперного батальона старший лейтенант Р. Г. Иванов, старший сержант М. С. Лысов и ефрейтор М. М. Медведев, связисты лейтенант С. О. Гуревич, рядовые М. Е. Гриненко и И. Ф. Корнев, рота автоматчиков 225-го гвардейского полка, взвод станковых пулеметов. Командиром отряда был назначен [113] старший лейтенант Г. А. Кузнецов, а его заместителем по политчасти — старший лейтенант А. Т. Ануфриев. Бойцы были вооружены автоматами, ручными и противотанковыми гранатами, ручными и тремя станковыми пулеметами, небольшим количеством противотанковых и противопехотных мин, были у них средства проводной и радиосвязи. Командир дивизии побеседовал с личным составом отряда, подчеркнув огромное значение поставленной перед ним задачи. Состоялось открытое партийно-комсомольское собрание с повесткой «Боевую задачу выполним. Днепр форсируем, плацдарм завоюем и удержим».

Артиллерия, минометы и станковые пулеметы стрелковых полков и 158-го гвардейского артиллерийского полка заняли огневые позиции и были готовы поддерживать переправу передового отряда и захват плацдарма на острове Глинск-Бородаевский.

23 часа 23 сентября. Тишина. Лишь слышен плеск воды у берега. Вместе с бойцами передового отряда мы притаились в кустах. И вот — время! Соблюдая максимальную осторожность, бойцы подходят к берегу, где их ждут заранее подготовленные плоты, рыбацкие лодки, грузятся и тихо отходят от берега... В первых двух лодках находились проводники — местные жители из села Карпенки Т. А. Билык и И. К. Онуприенко. Много лет они рыбачили в этих местах, отлично знали нрав Днепра и остров Глинск-Бородаевский.

Тихон Аринахович Билык направил лодки не прямо на крутой берег острова, где, как было известно, находились огневые точки противника, а на его юго-восточную часть, на отмель. Лодки шли быстро, плавно, без шума и скрипа (весла были обмотаны тряпками) и вскоре причалили к берегу. Фашисты вели беспорядочную стрельбу, освещали ракетами часть острова и плеса Днепра, но было ясно, что десант они не обнаружили.

Через час лодки возвратились. Началась переправа всего отряда. Вместе с местными жителями теперь в ней участвовали саперы 89-го гвардейского саперного батальона.

Разведчики тем временем зашли в тыл противника, находившегося на острове, перерезали провода телефонной связи, идущие к основным силам обороны, расположенным на правом берегу Днепра в Домоткани и Бородаевке. Внезапное нападение вызвало среди фашистов панику. Началась беспорядочная стрельба, в воздух полетели ракеты, освещая Днепр и остров. Переправившись, передовой отряд был обнаружен, но сумбурный неприцельный огонь пулеметов [114] и автоматов противника большого вреда ей не принес.

К 2 часам 24 сентября передовой отряд полностью переправился на остров Глинск-Бородаевский и сразу же вступил в бой с противником. Фашисты были выбиты из траншей и окопов в районе переправы и оттеснены в глубь острова, к протоке, отделявшей остров от правобережья Днепра.

Вслед за передовым отрядом начали переправляться батальоны и спецподразделения 225-го гвардейского полка. Первой форсировала реку оперативная группа штаба полка во главе с майором П. А. Плешковым. Но переправа полка затянулась: слишком мало было плавсредств. Полковые пушки переправляли на плотах, которые буксировали лодками.

И вот уже начался рассвет. Сразу же в небе появилась «рама» — самолет-разведчик и корректировщик артогня противника. Переправа подверглась непрерывному артиллерийскому и минометному обстрелу. Но и в этой обстановке бойцы продолжали делать свое дело. К 16 часам 24 сентября полк в полном составе уже был на острове.

Несмотря на ожесточенное сопротивление фашистов, к вечеру того же дня батальоны вышли к протоке, нашли броды и стали готовиться к ее преодолению. Но основные силы дивизии еще оставались на левом берегу Днепра. Политработники проинформировали личный состав об успешном форсировании основного рукава Днепра, о высадке на остров Глинск-Бородаевский воинов 225-го гвардейского полка. В беседах приводились примеры героизма и отваги саперов, разведчиков и связистов, проложивших по дну реки проводную связь. Но мы подчеркивали, что самое трудное впереди: необходимо всем полкам и спецподразделениям форсировать Днепр, расширить захваченный плацдарм и удержать его.

24 сентября командующий армией генерал М. С. Шумилов вызвал на свой наблюдательный пункт всех командиров дивизий, корпусов, начальников политотделов соединений и приказал в ночь на 25 октября Форсировать Днепр, нанося главный удар левым флангом на участке Новый Орлик, устье реки Опедь, то есть в полосе 25-го и 24-го гвардейских корпусов. В соответствии с этим командир 24-го гвардейского корпуса приказал командиру 78-й гвардейской дивизии до рассвета 25 сентября переправиться на остров Глинск-Бородаевский и перебросить разведывательные группы в район Домоткани. [115]

Это были трудные дни и ночи. Всюду, на всех участках, совершался массовый героизм. Нельзя не сказать о том, что фашисты прилагали все усилия, чтобы задержать советские войска, сорвать переправу людей, техники на правый берег Днепра. Артиллерия, авиация вели постоянный обстрел реки, берега. Казалось, что нет никакой возможности проскользнуть по Днепру хотя бы одной лодке. Но они проходили. К тому же переправляли орудия, минометы, тягачи и автомашины.

Нам, политработникам, в эти дни приходилось беседовать с бойцами и в ходе переправы, и в период штурма того или иного укрепления. Беседа зачастую заключалась в том, чтобы сказать несколько ободряющих слов. Но они были нужны, вселяли в бойцов уверенность в успехе.

Вспоминая те дни, вижу людей, с которыми встречался, на которых готовил наградные листы. Сколько же подвигов было совершено только за период форсирования Днепра на участке дивизии!

Высокого звания Героя Советского Союза был удостоен сапер-разведчик ефрейтор М. М. Медведев. При высадке десанта на остров Глинск-Бородаевский им был получен приказ разведать обстановку. Пробираясь кустами, он вдруг услышал немецкую речь, прижался к земле, пополз. Неожиданно ракета высветила две группы фашистов. Одну у самой реки, другую — несколько выше. Ефрейтор бросил в них несколько гранат, полосонул по ним из автомата. Гитлеровцы начали стрелять наугад. Но вскоре наступила тишина. Значит, фашисты отошли. Медведев пополз дальше. На его пути встретилось несколько убитых гитлеровцев. У берега в кустах покачивались на волнах шесть лодок. Быстро соединив их вместе обрывками каната, ефрейтор погнал лодки к месту посадки десанта.

Возвратясь на остров, он вновь пошел с группой бойцов в глубь его. Воины почти сразу же наткнулись на минное поле. Осторожно, но быстро, одну за другой, извлекал Медведев мины из песка, быстро вынимал взрыватели. К рассвету группа обезопасила довольно большой участок. Но в это время разведчики были обнаружены. На их уничтожение враг бросил до роты автоматчиков. Завязался неравный бой. Несколько раз гитлеровцы атаковали, но каждый раз откатывались под метким огнем разведчиков. Вскоре их поддержала артиллерия с левого берега Днепра.

Возвратившись на переправу и доложив о результатах разведки, Медведев вместе с товарищами на пароме из двух лодок под ураганным огнем противника стал переправлять [116] воинов через Днепр. Во время одного из рейсов лодку пробило снарядом. Старший на пароме командир саперного взвода лейтенант М. Сорокин был тяжело ранен. Медведев принял командование на себя. Быстро заделали пробоину. Расчет пушки, доставленной на берег, с ходу вступил в бой.

На другой день, участвуя в отражении атаки противника, Медведев уничтожил 15 фашистов. В его представлении к званию Героя Советского Союза написано:

«М. М. Медведев — один из самых отважных и бесстрашных саперов части, неоднократно участвовавший в разведке и захвате «языка», разминировании минных полей, установке мин в глубоком тылу противника, в подрыве и минировании мостов».

Подлинный героизм при форсировании Днепра проявили и другие воины. Трудно, вернее, невозможно рассказать обо всех, кто совершил подвиги в те напряженные дни. Все боевые подразделения стрелковых полков, артбатарей наконец были переправлены через Днепр. Очищая остров от мелких групп противника, они вышли к протоке и вслед за 225-м гвардейским полком с ходу форсировали ее. Уже к 18 часам 25 сентября боевые подразделения полков были на правобережье Днища, и вели бой за расширение захваченного плацдарма в районе Домоткани.

Первым в ночь на 25 сентября форсировал протоку и вышел на правый берег Днепра в районе Домоткани взвод автоматчиков под командованием 19-летнего комсомольца младшего лейтенанта Евгения Семеновича Ерофеева. Противник сразу же атаковал смельчаков и попытался сбросить их в реку. Девять атак отразили бойцы. Но враг не унимался. Он открыл артиллерийский и минометный огонь. Самолеты сбросили десятки бомб на этот небольшой клочок земли. Взвод нес большие потери. И вот Ерофеев уже сам лег за пулемет. Вскоре он остался один. Истекая кровью, переползая от одного пулемета к другому, младший лейтенант продолжал вести огонь по наседавшему врагу. В этом бою Ерофеев уничтожил более 50 солдат и офицеров противника. Захваченный плацдарм был удержан, и на него стали переправляться другие подразделения полка.

За беспримерный героизм, проявленный в бою на днепровском плацдарме, гвардии младшему лейтенанту Евгению Семеновичу Ерофееву было присвоено звание Героя Советского Союза.

225-й гвардейский полк переправился на захваченный клочок земли, сумел его расширить — захватил прибрежную [117] часть села Домоткань и прилегающую к берегу бахчу. Весь день 25 сентября он вел бой. В это время подошли 223-й и 228-й гвардейские полки и сразу вступили в схватку с врагом, которая продолжалась всю ночь на 26 сентября. Только к исходу следующего дня удалось полностью овладеть Домотканью.

Воспользовавшись тем, что все боевые подразделения с острова Глинск-Бородаевский переправились на правобережье Днепра и вели бои за расширение плацдарма, а на острове по существу, кроме связистов и саперов, никого не осталось, фашисты в ночь на 27 сентября переправили через протоку на западную часть острова до 500 автоматчиков с пулеметами. Они нарушили телефонную связь наблюдательного пункта дивизии на левом берегу Днепра с командными пунктами командиров полков, вышли непосредственно к переправе через основное русло Днепра и парализовали ее нормальную работу.

В то же время противник начал артиллерийский обстрел и бомбежку передовых подразделений на плацдарме, атаковал танками и пехотой правый фланг дивизии, где находился 228-й полк. Фашисты стремились отрезать наши полки от протоки, окружить их и уничтожить. Завязался бой, в ходе которого фашисты потеряли более 20 танков и до двух батальонов пехоты. Но отрезать от протоки, окружить и уничтожить наши части гитлеровцы так и не смогли.

С наступлением рассвета их пехота и танки предприняли атаку правого фланга 228-го полка. Она длилась около двух часов. За ней последовали вторая и третья. Гитлеровцам удалось прорваться в тыл наших частей на острове Глинск-Бородаевский. Подвоз боеприпасов и продовольствия на плацдарм, налаженный с большим трудом, был по существу прерван. Обстановка складывалась очень неблагоприятно. Генерал А. В. Сквордов начал нервничать. Его можно было понять: создалась угроза тому, что было добыто огромным трудом, оплачено жизнью сотен людей.

— Что будем делать? — спросил он, когда офицеры штаба и политотдела собрались в его землянке, чтобы обсудить создавшееся положение.

Наступило молчание. Каждый понимал, что комдив ждет конкретных предложений, хорошо продуманных и выполнимых, но, видимо, их ни у кого не было.

— Так как же быть? — продолжал комдив. — Учтите, что остров оставлять нельзя — это связующее звено между основными силами дивизии и плацдармом на правом берегу Днепра. Потерять остров — значит лишиться плацдарма... [118]

— А если сформировать отряд из только что прибывшего пополнения и бросить его на помощь саперам и связистам, оборонявшим переправу, — предложил один из офицеров штаба.

Скворцов внимательно посмотрел на него, и взгляд его оживился.

— И я подумывал об этом. Сколько бойцов можем набрать?

— Двести. Не больше, — ответил тот же офицер.

— Хорошо. Сформируйте взводы. Командирами назначьте офицеров штаба и политотдела, — приказал генерал, ни к кому конкретно не обращаясь: те, кто должен был делать это, знали, что слова комдива относятся именно к ним.

— Разрешите мне возглавить отряд, — попросил я комдива.

Он на минуту задумался, затем взглянул на меня.

— Разрешаю. Хотя... — Скворцов рубанул ладонью воздух. — Все будет хорошо — уверен. Сами подберите командиров взводов...

На этом совещание закончилось. Я сразу же приступил к делу. На формирование отряда понадобилось немного времени. В тот же день, разъяснив бойцам задачу, отметив ее особо важное значение, я собрал короткое совещание командиров взводов, поинтересовался, как они думают действовать. Настроение молодых командиров мне понравилось: хорошо представляли всю сложность предстоящей задачи и были готовы во что бы то ни стало выполнить ее.

Особо поговорил с капитаном К. П. Зыряновым — помощником начальника политотдела по комсомольской работе. Он впервые командовал взводом, и мне хотелось подбодрить его, дать кое-какие советы.

— На острове в опасном положении находится НП командира двести двадцать пятого полка майора П. А. Плешкова, — сказал я после того, как мы обменялись мнениями о предстоящей операции. — Будете пробиваться к нему, окажете ему помощь. Обстановка там сложная — учтите.

Зырянов понимающе кивал. Это был смелый, инициативный офицер, и я ни на секунду не сомневался в том, что задание он выполнит, будет действовать решительно.

К вечеру под огнем противника мы переправились на остров. Нас встретил заместитель командира 89-го гвардейского саперного батальона капитан И. Д. Лимонов.

— Как тут у вас дела? — поинтересовался я, глядя на закопченное лицо офицера. [119]

Он устало махнул рукой:

— Деремся. Имеем задание к переправе фрицев не подпускать. Но людей маловато. Но теперь силы прибавились. Можно ударить по фашистам.

— Ударим! Да так, чтобы навсегда запомнили этот день, — согласился я.

Объединенными силами, открыв огонь из всех имеющихся у нас видов оружия, мы организовали первую атаку противника и несколько оттеснили его. Но сразу же последовал артиллерийский обстрел и бомбежка с воздуха наших позиций. Мы с капитаном Лимановым укрылись в одном окопе. И все! Больше я уже ничего не видел и не слышал. Не знаю, сколько прошло времени — быть может, всего несколько минут, но они показались мне вечностью, когда я снова увидел свет и вздохнул полной грудью. Мой ординарец младший сержант И. Яковлев, заботливо стряхивая с нас песок, говорил:

— Ну и подзасыпало вас. Были рядом, а потом гляжу — после взрыва снаряда куда-то пропали. Ну, думаю, все. А потом понял: засыпало вас.

Мы переглянулись с Лимановым и нелепо рассмеялись. Просто от радости, что снова смерть прошла рядом.

...Бой шел всю ночь. К утру фашистские автоматчики были выбиты с острова. К этому времени капитан Зырянов через связного доложил, что его взвод и отделение связистов под командованием лейтенанта С. О. Гуревича отбили атаки фашистов и достигли НП 225-го полка, восстановили проводную связь. За мужественные и умелые действия лейтенант С. О. Гуревич был удостоен звания Героя Советского Союза, а капитан К. П. Зырянов был награжден орденом Красного Знамени.

Доложив генералу А. В. Скворцову о выполнении задания, я решил навестить командира 225-го полка майора П. А. Плешкова. Знал его давно, вместе воевали под Сталинградом, Курском. К тому же оба были сибиряками — это нас вроде бы даже роднило. Петр Антонович был призван из запаса в начале войны, был командиром взвода разведки, помощником начальника штаба полка по разведке, начальником штаба полка. Его любили за смелость, общительность, за умение в любой обстановке не унывать, не терять самообладания.

Признаться, торопился к Плешкову я не только потому, что хотел увидеться с ним. Меня мучил вопрос: почему он не перешел вместе с батальонами на правобережье Днепра, а остался на своем наблюдательном пункте на острове. [120]

Не мог же он не знать, что подвергает и себя, и всех, кто рядом, смертельной опасности.

Петр Антонович встретил меня с тревогой во взгляде. Вид у него был растерянный, виноватый. Предупредив мои расспросы, сразу же пояснил:

— Хотел, как лучше, а получилось... Плохо получилось. Я ведь что думал: не буду переносить наблюдательный пункт на правый берег — здесь мне удобней, видны боевые порядки всех батальонов, управлять ими удобнее... — Офицер замолчал и стоял, опустив голову, крепко сцепив пальцы рук.

— Ошибка ваша дороговато обошлась, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответил я. — Лучше бы, конечно, вам вместе с батальонами перейти протоку, как это сделали командиры двести двадцать восьмого и двести двадцать третьего полков. Своим присутствием они поднимали дух бойцов, да и управлять полками им было легче.

— Я это понял, — с болью в голосе сказал Плешков. — Урок на всю жизнь.

— А что все-таки произошло на НП? — сменил я тему разговора. — В общих чертах знаю, а вот детали мне неизвестны.

— Окружили фашисты НП, связь нарушили. Хотели, видимо, нас живыми взять. Уж больно нагло действовали. Часа два шел бой. Многие погибли. Осталось нас всего несколько человек. А фашисты, почувствовав это, в открытую пошли на нас. Отбивались мы, как могли. Тут и помощь подоспела — капитан Зырянов с бойцами. Если хотите детали знать, поговорите с младшим сержантом Павловым. С ним мы отбивались...

В тот день я со многими беседовал. С Никанором Павловым, Иваном Бурмистровым (оба связисты, удостоенные за подвиги, совершенные при форсировании Днепра, звания Героя Советского Союза), другими офицерами, сержантами, солдатами. Было решено наиболее отличившихся представить к наградам, и, естественно, мне, начальнику политотдела, следовало знать, как и в чем проявили себя бойцы, командиры, политработники. Многое из того, что узнал, навсегда осталось в памяти.

...Рота старшего лейтенанта Г. А. Кузнецова отбила контратаку и стала преследовать противника. И вдруг — пулеметный огонь с фланга преградил путь. Бойцы залегли. К Кузнецову подполз красноармеец С. Галимзянов и попросил разрешение уничтожить вражеский расчет пулемета. Кузнецов ответил не сразу: знал, что боец идет на слишком [121] рискованный шаг. Но потом, когда Галимзянов напомнил, что под Сталинградом приходилось и труднее, опаснее, старший лейтенант согласился с ним.

Около трехсот метров пришлось ползти бойцу. Когда до пулемета оставалось несколько шагов, он достал гранаты и метнул три из них. Пулемет замолчал. Решительным броском Галимзянов достиг укрытия и ударил по фашистам из автомата. Уничтожив несколько гитлеровцев, он захватил пулемет и доставил его в свою роту.

...В бою за колхоз «Коммунар» рота старшего лейтенанта Г. Кузнецова вырвалась далеко вперед. Противник в это время контратаковал полк крупными силами пехоты и танков при поддержке пикирующих бомбардировщиков. Рота Кузнецова осталась в тылу врага. Оказавшись в окружении, бойцы сражались как герои, до последнего патрона. Многие погибли. Был тяжело ранен и командир. Он отдал приказ во что бы то ни стало выйти из окружения. И приказ был выполнен. Трое суток с боями пробивались воины к своим. И все это время красноармеец Галимзянов нес на себе командира. Не раз Кузнецов требовал оставить его, говорил Галимзянову, чтобы он вместе с оставшимися бойцами выходил из окружения, но тот и слушать не хотел. В конце третьей ночи они дошли до переднего края противника, собравшись с силами, неожиданно напали на фашистов, вызвали среди них панику и, воспользовавшись ею, вышли в расположение своего полка.

За боевые подвиги гвардии старшему лейтенанту Георгию Антоновичу Кузнецову и рядовому Салимзяну Галимзянову было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

...Командир пулеметного взвода 19-летний комсомолец гвардии младший лейтенант В. А. Таначев переправился через Днепр вместе с передовым отрядом. Огнем станковых пулеметов его взвод расчищал путь передовому отряду, прикрывал переправу от гитлеровцев. Только 25 сентября было отбито 13 атак противника. Когда же в одном из расчетов погиб первый номер, командир, будучи уже дважды раненным, лег за «максим» и продолжал уничтожать рвавшегося к переправе врага.

Но вот кончились патроны. Пулеметы замолкли. Таначев трижды водил бойцов в рукопашную схватку. Взвод, уничтожив более сорока гитлеровцев, удержал свой рубеж. Но Таначев после четвертого ранения был эвакуирован с поля боя. Будучи в медсанбате, он написал заявление с просьбой принять его кандидатом в члены партии. Он писал: [122]

«...Прошу принять меня кандидатом в члены ВКП(б). Где бы я ни был, я обязательно вернусь в свой полк и батальон. У меня личные счеты с фашистами за мои раны и потерянную кровь, за горе и слезы нашего народа. Теперь я поопытнее стал и обещаю бить, истреблять и гнать с родной земли фашистскую нечисть более умело и беспощадно.

28 сентября 1943 г. В. А. Таначев»{2}.

Подвиги комсомольца Василия Таначева в боях были высоко оценены. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Немало героизма проявили минометчики. Это они с первых минут форсирования Днепра находились в боевых порядках стрелковых рот и вместе отбивали одну за другой атаки противника. Так, командир минометного взвода коммунист гвардии старший сержант Е. Златин, будучи уже раненным, личным примером увлек бойцов в бой. На его боевом счету было более тридцати уничтоженных солдат и офицеров противника. Он тоже удостоен звания Героя Советского Союза.

...Трудно было на переправе, но еще труднее приходилось тем, кто защищал захваченные плацдармы на правом берегу Днепра. Маленькие клочки земли, занятые нашими частями, простреливались вдоль и поперек, со всех сторон на них шли танки и немецкая пехота. За спиной бойцов была глубокая река, а над головами натужно выли «юнкерсы». Напряжение боев на правобережном плацдарме нарастало. Враг перебрасывал сюда свежие силы, подтягивал танки. Он предпринимал атаку за атакой, приднепровские холмы и овраги по нескольку раз переходили из рук в руки.

27 сентября усилиями бойцов и офицеров 89-го гвардейского саперного батальона был наведен первый на Днепре в районе переправы дивизии понтонный мост. Противник бомбил и обстреливал его, неоднократно разрушал, но саперы вновь и вновь под непрерывным огнем противника восстанавливали мост. Первым по нему прошел 158-й гвардейский артиллерийский полк и сразу вступил в бой с пехотой и танками противника юго-западнее Домоткани, где стрелковые части дивизии вели упорное сражение за расширение плацдарма.

Командующий армией приказал вслед за артиллеристами переправить на остров Глинск-Бородаевский свой резерв — 19-ю стрелковую дивизию с задачей не допустить [123] прорыва противника на остров, в тыл войскам, захватившим плацдарм на правобережье.

Фашисты не могли смириться с потерей Домоткани и предпринимали одну за другой мощные атаки, в которых при поддержке бомбардировщиков участвовали пехота с танками. Но было уже поздно. Наша пехота получила подкрепление. В ее боевые порядки стали батарейцы 158-го артиллерийского полка. 29 сентября первые 14 танков 201-й танковой бригады переправились через Днепр и с ходу вступили в бой в районе Домоткани. Обстановка сразу и заметно изменилась в нашу пользу. Дивизия значительно расширила плацдарм по фронту и в глубину и укрепила его.

В период боев за Днепр к нам в дивизию прибыла группа военных корреспондентов. Среди них был и известный нам Борис Полевой. Вот что писал он в дневнике о тех днях (привожу с сокращениями):

«Мы приехали на эту переправу в разгар боя. Оба берега грохотали и вздрагивали от непрерывных разрывов. Снаряды падали в воду, взметывали вверх зеленые фонтаны брызг. Мины, перелетая реку, зарывались в прибрежном песке. И все-таки переправа работала, с перебоями, с потерями, но работала... А на той стороне, над деревней, в прозрачном воздухе стояли поднятые разрывом столбы пыли. Гром канонады перекатывался по водной глади...

...Как-то не верится даже, что всего сутки назад, под покровом ночи, сюда вот, в густые, шуршащие заросли камыша подходили первые рыбачьи челны с автоматчиками, вызвавшимися на операцию по собственной охоте. Воспользовавшись растерянностью противника, автоматчики передового батальона захватили вот тут, на правом берегу, всего небольшой клочок земли — баштан, кукурузник, зацепились за окраину деревни. Этот клочок был настолько мал, что насквозь простреливался в любом направлении... Горстка смелых, закаленных солдат на куске земли площадью около гектара!

...Во всяком случае так было тут, у села Домоткань. Жертвы? Конечно же, были жертвы, и большие...

Но как бы там ни было, переправа и под огнем работала, батальон вырос в полк, полк — в дивизию, под ее нажимом стали по-настоящему трещать обручи Восточного вала. Наш все увеличивающийся заднепровский гарнизон на этом участке уже заметно раздвигает и раздвинул границы первоначального пятачка...

Наш путь лежит через большое село Домоткань, местами [124] совершенно разрушенное, местами совсем уцелевшее. Целые улицы — это цепи куч глины. Тополя, стоявшие перед домами, срублены, сады за плетнями выкошены артиллерийским огнем. Эта часть села за сутки переходила шесть раз из рук в руки. Стремясь вырвать у нас этот заднепровский пятачок, неприятель в общей сложности предпринял восемнадцать контратак пехотой и танками. Говорят, он положил у околицы села около двух с половиной тысяч стрелков. Впрочем, кто их под огнем считал? Ясно, что положили много.

А вот танки, подбитые на деревенской улице, на огородах и дороге, на ближайших высотках, подсчитали мы сами, их вышло — двадцать один танк, три самоходные пушки, сгоревшие и разбитые... еще больше сокрушенной вражеской техники за деревней во рву...»

...Утром 1 октября противник активизировал свои действия против 25-го и 49-го стрелковых корпусов. Он бросил в бой до двух пехотных дивизий и более 150 танков, поддержанных массированными ударами авиации. Кроме того, авиаразведка выявила, что враг подтягивает из своих тылов крупные силы. Учитывая это, командующий армией 2 октября вывел в свой резерв 78-ю гвардейскую, заменив ее 19-й стрелковой дивизией. Мы заняли позиции южнее Бородаевки Западной в полосе обороны 25-го корпуса. Немедленно приступили к оборудованию рубежа в инженерном отношении. Главное внимание уделили противотанковой обороне. Представилась возможность пополнить роты и батареи личным составом, вооружением, боеприпасами и боевой техникой, накормить бойцов горячей пищей. Назначили вместо погибших и раненых новых командиров, парторгов и комсоргов рот, батарей, батальонов, провели короткие партийные и комсомольские собрания, на которых подвели итоги боев и обсудили новые задачи. Политотдельцы, политработники частей организовали беседы с воинами, в которых рассказали о героических подвигах их боевых друзей.

Фашисты все еще не теряли надежды оттеснить советские войска от Днепра. Создав значительное превосходство в танках, самоходных орудиях и живой силе, 3 октября противник захватил Тарасовку, Бородаевку Западную и вышел к Днепру, разъединив тем самым боевые порядки 49-го и 25-го стрелковых корпусов. Все переправы дивизий через Днепр оказались под непосредственным огнем врага. Создалось [125] крайне опасное и тяжелое положение для войск, удерживавших плацдарм.

Учитывая сложившуюся обстановку, командующий армией передал из своего резерва в распоряжение командира 25-го гвардейского корпуса нашу 78-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

В 11 часов 15 минут 4 октября весь плацдарм, занятый 25-м корпусом, подвергся артиллерийскому обстрелу. Все заволокло пылью, дымом, гарью. Под авиационным прикрытием пошли в атаку танки с пехотой. Противник любой ценой стремился ликвидировать днепровский плацдарм, сбросить наши войска в Днепр. И снова 78-я гвардейская дивизия выдержала. Она отбила все атаки танков и пехоты врага. И вновь бойцы и командиры проявили массовый героизм. Особенно отличились артиллеристы первого и третьего дивизионов артполка, которыми командовали майор И. А. Тернавский и старший лейтенант А. П. Сеземин. Они отбили несколько мощных атак противника, который ввел в действие свежие подразделения.

Когда танки с десантами пехоты вклинились в боевые порядки наших войск, в тяжелом положении оказался взвод младшего лейтенанта А. К. Каштанова. Танки противника, не сумев взять огневую позицию взвода в лоб, изменили направление атак, зашли ему с фланга. Младший лейтенант не растерялся. Он подал команду развернуть орудия. В это время громыхнул мощный взрыв рядом с одним из орудий. Командир расчета и наводчик были убиты. Каштанов сам встал к орудию. Как только рассеялись дым, гарь и пыль, он подал команду расчету второго орудия бить по одному из танков, а сам ударил по другому. Два вражеских «тигра» споткнулись, закружились на месте. После вторых выстрелов их окутал дым, раздались огромной силы взрывы рвущихся внутри танков снарядов.

Но гитлеровцам все же удалось приблизиться к орудиям на несколько десятков метров. И тогда сержант И. Коваль поднял свой расчет вместе с пехотой в атаку. А Каштанов продолжал бить прямой наводкой по врагу осколочными снарядами. Враг, не приняв рукопашного боя, откатился на прежний рубеж, понеся огромные потери.

За мужество и самоотверженность, проявленные в том бою, Иван Нестерович Коваль, Алексей Константинович Каштанов и Павел Иванович Петикин были удостоены звания Героя Советского Союза.

Ожесточенные бои за плацдарм не утихали круглые сутки. В иные дни немцы до восемнадцати раз бросались в [126] атаки. В сутки немецкие летчики совершали до 1300 самолето-вылетов. Особенно упорно они бомбили Бородаевку и курганы. Вражеские танки и пехота на бронетранспортерах вклинивались в боевые порядки корпуса, разрывали их на части. Холмы, курганы, овраги на берегу Днепра за день несколько раз переходили из рук в руки.

В те дни редактор дивизионной газеты «Боевая красноармейская» принес мне почитать корреспонденцию, написанную командиром первого стрелкового батальона 228-го гвардейского полка капитаном В. Осисом. Вот что писал офицер:

«Жестокие бои вело наше подразделение на западном берегу могучего Днепра. Мы бились за каждый метр советской земли, огнем и штыком выбивали фашистов из окопов и траншей. Преодолевая яростное сопротивление гитлеровцев, мы продвигались вперед. В одном из боев вышел из строя командир. В эту тяжелую минуту гвардейцы услышали голос гвардии рядового Дмитрия Волосатого:

— За мной, в атаку!

И все бойцы как один поднялись на врага. Впереди них шел товарищ Волосатый. Он первым ворвался в немецкие окопы и огнем в упор, прикладом и штыком истребил 12 фашистов. Вражеский пулемет не давал нам продвигаться вперед. Уничтожить эту огневую точку вызвался гвардеец Павел Бельков. Он ползком добрался до дзота и ручными гранатами забросал немцев. На месте, где разорвались гранаты, осталось 9 вражеских трупов. За этот подвиг он был награжден орденом Славы III степени.

Таких примеров беззаветного героизма и мужества не счесть. В жестоких, победных боях мы закалились, накопили богатый опыт, научились бить врага. И будем бить его».

— Обязательно опубликуйте, — посоветовал я. — Корреспонденция боевая... И автор боевой...

Напряжение боев за плацдарм все нарастало. Противник не считался ни с какими потерями в живой силе и технике. Он непрерывно вводил в бой свежие силы за счет прибывающего пополнения, резервных частей и соединений и переброски войск с других участков фронта.

Стремясь во что бы то ни стало ликвидировать бородаевский плацдарм, враг вновь с утра 7 октября возобновил сильнейшие атаки на всем фронте армии, и особенно на участке 53-й и 78-й дивизий, пытаясь расчленить 49-й и 25-й корпуса, захватить правобережье Днепра, уничтожить [127] переправы, окружить и уничтожить наши войска на плацдарме. С этой целью он бросил в бой только что прибывшую 9-ю танковую дивизию и свежие пехотные части.

Целый день и всю ночь по всему фронту армии гремела канонада. Ночью против соседнего 223-го стрелкового полка 53-й дивизии двинулись 15 танков и полк пехоты. Они прорвали оборону и стали выдвигаться к центру Бородаевки. Командующий фронтом генерал И. С. Конев, следивший за ходом боя с наблюдательного пункта армии, потребовал от командиров 53-й дивизии и 25-го корпуса восстановить положение, выбить противника из Бородаевки.

Командир корпуса генерал Г. Б. Сафиулин приказал направить на помощь 53-й дивизии 223-й полк, находившийся во втором эшелоне 78-й гвардейской дивизии. Он внезапно атаковал противника. Истребители танков подожгли несколько вражеских машин. К исходу ночи фашисты были выбиты из центра Бородаевки.

Утром 78-я гвардейская дивизия была выведена на правый фланг корпуса, где проходила основная дорога из Бородаевки на Домоткань. К 9 часам 223-й и 228-й полки закрепились на рубеже берега Днепра, северные склоны высотки 2,0. 225-й полк был выведен во второй эшелон дивизии. Личный состав этой части, казалось, получил возможность отдохнуть. Но в 9 часов противник подверг ее боевые порядки мощным бомбовым ударам. Затем начались атаки пехоты с танками.

В этом бою отличился орудийный расчет гвардии старшего сержанта П. И. Егорова. Вот уже были отбиты три атаки противника. На поле боя перед четвертой батареей дымились два танка — один из них был подожжен орудием Егорова. Вокруг — до полусотни уничтоженных фашистов. Казалось, бой начал утихать. Но вот из-за горящей хаты выполз «тигр», за ним показались еще несколько танков. Артиллеристы встретили их огнем всех орудий. Атака гитлеровцев захлебнулась.

14 октября противник дважды пытался расширить коридор между 49-м и 25-м корпусами. Утром он бросил на боевые порядки 223-го и 228-го полков 63 танка, самоходки и бронетранспортеры с пехотой.

Жаркий бой разгорелся на правом фланге дивизии, где оборону держали второй дивизион и восьмая батарея, прикрывавшие шоссейную дорогу, идущую из Бородаевки на Домоткань. В полдень танки и пехота противника при поддержке артиллерии и большого количества авиации перешли в наступление. Они стремились прорваться по шоссе на Домоткань, [128] но, наткнувшись на отчаянное сопротивление восьмой батареи и потеряв два танка, повернули вспять.

Незамедлительно на батарею обрушился шквал артогня, началась бомбежка с воздуха. Через полчаса гитлеровцы вновь пошли в атаку. И опять, потеряв один танк, вынуждены были отойти назад. Атаки противника продолжались до позднего вечера.

Командир полка гвардии майор М. С. Счетчиков вызвал к телефону командира батареи В. Г. Легезина и попросил его продержаться еще полтора часа. Комбат заверил, что держаться будут, пока есть силы. У некоторых пушек уже не действовали накатники. Легезин приказал производить накат вручную, но огня не прекращать. Одну пушку разбило прямым попаданием снаряда. У другой пушки при выстреле сорвался ствол. Действующими остались две пушки. В тот день батарея отбила шесть танковых атак, уничтожила шесть танков врага и не пропустила его на своем участке.

В многодневных боях противник понес большие потери на всем участке фронта армии, в том числе и в полосе 78-й гвардейской дивизии. Враг был измотан, обескровлен, вынужден был перейти к обороне.

15 октября части 78-й гвардейской дивизии после короткой, но интенсивной артиллерийской подготовки, перешли в наступление. Вместе с 15-й гвардейской дивизией 49-го стрелкового корпуса они ворвались в западную часть Бородаевки. Опасаясь окружения в этом районе, противник оказывал яростное сопротивление. Он вел не только массированный огонь, но и контратаковал танками совместно с пехотой 306-й пехотной дивизии при поддержке авиации, цеплялся за каждый дом, двор, высотку. Но удержать рубеж обороны фашисты уже не смогли.

78-я гвардейская выполнила свою главную задачу — соединилась с 15-й гвардейской стрелковой дивизией 49-го корпуса и тем самым ликвидировала разрыв между 25-м и 49-м корпусами, освободила Бородаевку Западную. В то же время 15-я гвардейская дивизия очистила от врага Сусловку и Тарасовку.

Затем мы повернули влево, в свою полосу наступления на участке 25-го гвардейского стрелкового корпуса и с боями вышли к безымянной речке. Противник был отброшен за нее и закрепился на заранее подготовленных позициях с дотами, бронированными колпаками, противотанковым рвом. Оттуда он открыл мощный огонь, остановил нашу пехоту, а затем организовал контратаку, бросая в бой одновременно от 30 до 40 танков и до трех полков пехоты. [129]

Но, несмотря на хорошо организованную оборону, сопротивление противника все же было сломлено. 20 октября части дивизии овладели Ново-Николаевкой и шоссейной дорогой, идущей на Верхнеднепровск. На следующий день после непродолжительного боя наши части отбили у врага Вольные Хутора и продолжали вести наступление в направлении Бодяно. К этому времени плацдарм был расширен по фронту и в глубину на 25 километров.

22 октября был получен новый приказ: 78-я гвардейская дивизия в составе 25-го гвардейского корпуса должна была освободить железнодорожную станцию Гроново.

Авиация противника непрерывно бомбила наши боевые порядки и тылы. Враг оказывал отчаянное сопротивление. Он несколько раз переходил в контратаки. Но удержать свои рубежи не смог. Гвардейцы прорвали его оборону и продвинулись вперед еще на 18 километров. На второй день была штурмом занята железнодорожная станция Гроново.

Плацдарм был настолько расширен, что представилась возможность ввести на него танковые войска, что и было сделано.

26 октября 78-я гвардейская дивизия, передав свой участок 113-й стрелковой дивизии, начала передислоцироваться в составе армии на кировоградское направление.

День 26 октября 1943 года для личного состава соединения был волнующим и торжественным. Был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза воинам, отличившимся при форсировании, захвате и удержании плацдармов на правобережье Днепра. Этим Указом за героизм и отвагу, проявленные в боях на Днепре и днепровском плацдарме, 36 бойцов, сержантов и офицеров 78-й гвардейской дивизии были удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Звание Героя Советского Союза было присвоено и командиру 78-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии генерал-майору Александру Васильевичу Скворцову.

По случаю такого знаменательного события во всех частях и подразделениях дивизии были проведены короткие митинги. Редакция газеты «Боевая красноармейская» подготовила специальный номер, посвященный Героям Советского Союза, и организовала выпуск листовок. Повсюду состоялись выступления Героев Советского Союза. Они рассказывали о своем боевом опыте, о товарищах по оружию, подчеркивая, что битва за выход на Правобережную Украину была выиграна героизмом и мужеством всех воинов, участвовавших в форсировании Днепра. [130]

Глава шестая

У истоков героизма

Не будет, наверное, ошибочным, если несколько отвлечься от хронологического изложения боевых операций и поразмышлять о том главном, что в конечном счете определяло успех в борьбе с сильным врагом, — о массовом героизме бойцов и командиров, его истоках. Подобные размышления не были редкими и в те трудные годы. Если же учесть, что не было дня, когда бы мы не оказывались свидетелями подлинно героических дел и поступков, наивысшего проявления стойкости, морального духа людей, то можно понять, почему и в те суровые дни, и ныне мы снова и снова думаем о том, какая же великая сила поднимала и вела воинов на смертельный бой с врагом! А сила эта — беспредельная преданность Родине, любовь к ней, верность делу нашей партии, делу Октября, ненависть к врагам Отчизны. Она рождала массовый героизм, была истоком мужества, стойкости, готовности преодолеть любые трудности, но добиться победы.

Испытания, которые принесла война, с новой силой показали, насколько прав был В. И. Ленин, когда указывал, что Советское государство сильно сознанием масс, сильно тогда, когда массы все знают, обо всем могут судить и на все идут сознательно. И в довоенное время многое делалось для идейной закалки, политического воспитания трудящихся нашей страны, формирования у них коммунистической сознательности. А с первых же дней войны эта работа еще более активизировалась. Перед политорганами, партийными и комсомольскими организациями партия поставила задачу значительно усилить идейное воспитание личного состава.

В условиях тяжелых и непрерывных боев огромное значение приобретало личное общение командиров и политработников, пропагандистов и агитаторов с воинами, живое партийное слово. На фронте, особенно в первый период войны, далеко не всегда предоставлялась возможность почитать свежую газету, послушать радио. А докладов и бесед проводилось мало. Между тем некоторые штатные пропагандисты, агитаторы, политработники подразделений и частей нередко выполняли роль рядовых бойцов.

На эти и другие недостатки указывалось в директиве Главного политического управления РККА. Она требовала восстановить в правах устную пропаганду и агитацию, придать ей целенаправленность и убедительность. Тогда же [131] на совещаниях, партийных собраниях были обсуждены задачи, связанные с выполнением требований директивы, намечены мероприятия, способствующие активизации устной пропаганды и агитации.

Что особенно важно, политотдел дивизии стал более настойчиво привлекать к агитационно-пропагандистской работе командиров полков, батальонов, рот. Перед ними была поставлена задача регулярно выступать перед личным составом с лекциями и докладами, организовывать беседы. Естественно, мы, работники политотдела, помогали им определить тему в соответствии с обстановкой, решаемыми задачами, подготовиться, подобрать необходимый материал.

На первых порах не все шло гладко, некоторые командиры не очень-то охотно брались за дело, выискивали различные причины, чтобы избежать выступления. И только потом, когда лекции, доклады, беседы командиров вошли, как говорится, в систему, стало легче работать — некоторые из них сами приходили с просьбой порекомендовать тему для лекции или доклада.

Так было, например, с командиром полка Денисом Семеновичем Хороленко. Когда я завел с ним разговор о необходимости чаще выступать перед личным составом, он скептически улыбнулся:

— Считаете, что мне больше заняться нечем? У меня и минуты свободной нет. К тому же зачем хлеб у политработников отнимать? Каждый должен делать свое дело и за него отвечать...

— Это верно, — согласился я. — Каждый должен отвечать за порученное ему дело. Только ведь и вас никто не освобождал от обязанностей воспитывать подчиненных. Что, как говорится, посеешь, то и пожнешь. А время на подготовку к выступлению при желании всегда можно найти.

Командир полка продолжал упорствовать, с жаром доказывал, что дело командира — командовать, обучать подчиненных мастерству воевать, смелости, решительности...

— И быть примером для подчиненных, — вставил я и продолжил: — Почему офицеры полка так неохотно выступают перед подчиненными? А ведь некоторые из них обладают даром пропагандистов. Их слово могло быть ярким, мобилизующим. Спросил недавно одного командира роты: почему ни разу не побеседовал с личным составом? В ответ: «О чем?» — «Ну хотя бы о том, в чем источник силы и могущества нашей армии. Слышал, как убедительно, интересно говорили вы об этом со своими товарищами. Вот так бы и со всей ротой». Знаете, что он ответил? «Нам полковой [132] командир больше знает и говорить умеет убедительно, да и то не выступает. А что уж я?»

— Кто же это такой умник? — засмеялся командир полка и, зная, что я все равно не назову фамилию офицера, сказал: — Собственно, это неважно. Однако подумать есть о чем. А какую тему вы предложили бы мне обмозговать на первый раз?

Мы условились, что Хороленко подготовит доклад об источниках могущества Красной Армии и выступит с ним перед офицерами полка. А несколькими днями позже в политотделе собрались все командиры полков, их заместители по политчасти, чтобы поговорить о том, как сделать устную пропаганду и агитацию более действенной, целенаправленной и эффективной. Особенно теперь, в период подготовки к штурму Днепра, когда от личного состава требовалось напряжение всех духовных и физических сил.

Вопрос обсуждали в сложнейшие периоды боевых действий, командиры самых высоких рангов находили возможность регулярно выступать перед личным составом, рассказывать ему об освободительной миссии Красной Армии, об истоках мужества и героизма советских воинов, о положении на фронтах, о задачах дивизии.

Слушая выступавших, я вспоминал бои под Сталинградом. Обстановка тогда действительно была напряженная, сложная, но и тогда командующий армией генерал М. С. Шумилов, начальник штаба генерал И. А. Ласкин, другие офицеры штаба армии считали за правило при любом удобном случае побеседовать с личным составом, ответить на вопросы людей, ободрить их. Чаще всего такие беседы проходили экспромтом, но иногда к ним готовились обстоятельно. И в том, и в другом случае они приносили неоценимую пользу, мобилизующе действовали на личный состав.

Как-то после одной из таких встреч с бойцами и командирами в полку Михаил Степанович возвратился в штаб в приподнятом настроении и поделился со мной:

— С такими людьми мы не имеем права проигрывать ни одно сражение. Слышали бы вы, как они говорят о долге, о чести советского бойца, сколько решительности, веры в победу в их высказываниях! Наши воины хорошо знают, за что они идут на смертельный бой с врагом, глубоко сознают, что они отстаивают. Они дерутся за себя и за Родину. За свою семью и за Родину. За свое счастье и за счастье Родины. Таких людей не сломить!..

Мне было приятно сознавать, что командарм ни разу не ответил отказом на предложение выступить с лекцией или [133] докладом перед той или иной аудиторией, находил в этом моральное удовлетворение. Еще приятнее оттого, что М. С. Шумилов сам искал встреч с людьми, нес в массы воинов партийное слово. При любом удобном случае я ставил командующего в пример другим командирам, политработникам, пытающимся оправдать свою слабую пропагандистскую активность недостатком времени, сложностью обстановки.

Добрые слова хочется сказать и в адрес начальника штаба армии генерала И. А. Ласкина. Может, это прозвучит и несколько высокопарно, но Ивана Андреевича я считал прирожденным пропагандистом, агитатором. В обычной обстановке он казался несколько замкнутым, не очень-то разговорчивым, кое-кто считал его даже сухарем. Но когда он беседовал с офицерами или бойцами, заметно преображался, находил яркие, душевные, убедительные слова. Не раз мне доводилось быть свидетелем и участником таких бесед, слушать Ивана Андреевича и как докладчика на партийных собраниях, и как лектора, и всегда ловил себя на мысли, что завидую его умению говорить просто, доходчиво, аргументированно.

Вспоминаю один эпизод, который, по моему мнению, ярко характеризует Ивана Андреевича как человека, не только высоко ценившего политработу, но и любившего ее. Как-то мы подыскивали кандидатуру лектора, который сумел бы ярко и убедительно рассказать о трудовом героизме советских людей в тылу, снабжающих фронт современной техникой и оружием, сумевших в наисложнейших условиях военного времени дать армии и флоту все необходимое для успешного ведения боевых действий. После соответствующего обсуждения было решено поручить подготовить лекцию одному из офицеров штаба. Узнав об этом, Иван Андреевич зашел ко мне. Поговорили о делах насущных, а Ласкин как бы мимоходом спросил:

— Можно расценивать как недоверие? — Заметив мое недоумение, улыбнулся: — Шучу. Но лекцию, конечно, мог и я подготовить и выступить с ней. Материала у меня достаточно.

Общение с Ласкиным многому научило меня и как политработника — он всегда в любых условиях определял главную задачу, на решении которой необходимо было сосредоточить основное внимание, направить усилия политических работников, партийного и комсомольского актива, быстро ориентировался в обстановке, в каждом, казалось бы, малозначащем факте умел увидеть политический смысл. Склонный к глубокому анализу, обобщениям, он не раз тактично, [134] без навязчивости высказывал свои мысли, которые затем ложились в основу проведенных политработниками мероприятий.

Вот один из примеров. После завершения Сталинградской битвы, естественно, все мы находились в том состоявши, когда человеку, выдержавшему тяжелые испытания, кажется, что теперь ему сам черт не страшен. Мы еще раз убедились в своей силе, в несокрушимой мощи нашей армии, поняли, что наступил переломный период и теперь враг не в состоянии выдерживать наш натиск. Но мы понимали и другое: фашист еще силен и драться он будет еще ожесточеннее. Понимали, да не все.

Как-то вечером Ласкин зашел ко мне и, как обычно, поинтересовался, каково настроение личного состава дивизии. Я только что вернулся из подразделений и рассказал Ивану Андреевичу о беседах с людьми, рвущимися в бой, о том воодушевлении, которое вызвала у личного состава победа под Сталинградом, и для убедительности сослался на беседу агитатора сержанта И. В. Борискина, которую тот проводил во взводе автоматчиков. Речь шла о зверствах, творимых фашистами на оккупированной территории, о долге воинов отомстить врагу за поруганную честь советских людей, о их мужестве и храбрости. Рассказал агитатор и о главных делах своих друзей-однополчан, отметив в заключение, что враг теперь не опомнится ют поражения, будет бит повсюду и везде.

Наблюдая за Ласкиным, чувствовал, что мой рассказ не производит на него впечатления, точнее — производит, но не такое, на какое я рассчитывал.

— Да-а... — неопределенно протянул он, когда я закончил рассказ. — Я вот тоже разговаривал с некоторыми командирами, красноармейцами. Это хорошо, что они гордятся нашими боевыми успехами. Но как бы не заслонила эта гордость главного: ненависти к врагу, сознания того, что впереди долгая и тяжелая война, что расслабляться нельзя ни на секунду. Боевой настрой у людей надо поддерживать всеми средствами.

После разговора с Иваном Андреевичем я как-то по-иному посмотрел на содержание проводимой работы — с точки зрения злободневности, остроты ее, нацеленности на воспитание у личного состава готовности к новым боям. И увидел, что необходимо кое-что корректировать.

В те же дни мы собрали работников политорганов, замполитов полков и обсудили вопросы, связанные с повышением эффективности пропагандистской, агитационной [135] работы, приданием ей наибольшей остроты, укреплением связи с задачами, решаемыми армией, дивизиями, полками, каждым подразделением. Естественно, обсуждая этот вопрос, нельзя было обойти анализ практики обучения и воспитания агитаторов взводов, отделений, расчетов. Нужно отметить, что их роль в идейно-воспитательной работе трудно переоценить. Это был довольно многочисленный отряд коммунистов, равномерно распределенных по подразделениям. Они личным примером влияли на воинов, проявляя мужество и стойкость в боях, высокую дисциплинированность. Вместе с тем проводили и активную агитацию.

В период самых жестоких боев под Сталинградом и позже не было случая, чтобы кто-то из агитаторов проявил трусость, нерешительность, неорганизованность или расхлябанность. Были и такие случаи, когда они заменяли погибших или раненых политруков. Им доверяли самые сложные и ответственные задания.

Так, агитатор разведроты С. Т. Крылов в самый ответственный момент (командир взвода был убит), когда фашисты, казалось бы, совсем овладели позицией, которую занимал взвод, с криком «За мной!» бросился в атаку. За ним последовали и другие бойцы, В рукопашной схватке Крылов уничтожил несколько гитлеровцев. Смело и упорно дрались воины взвода. И только когда фашисты отступили, появилась свободная минута. Агитатор подходил к каждому воину, интересовался его самочувствием, говорил, что надо держаться, что гитлеровец смелый, когда видит перед собой слабых, а вот встретил достойный отпор и притих. И как же воины были благодарны этому уже немолодому, выдержанному, неторопливому в словах человеку, от которого веяло спокойствием и верой в победу над врагом! У них прибавлялось сил и уверенности в том, что выстоят, осилят фашистов! И они выстояли, хотя и многих недосчитались.

Агитаторы взводов, отделений, расчетов чудом находили время, чтобы побеседовать с воинами, передать им сообщения Совинформбюро, напомнить о требованиях военной присяги и уставов. Эти люди хорошо знали настроения, думы и чаяния товарищей, быстрее, чем кто-либо могли найти подход к каждому воину, повлиять на него. Недаром их любовно называли комиссарами взводов.

Естественно, и эти люди требовали постоянного внимания к ним, помощи, советов и рекомендаций опытных политработников. Мы добивались от замполитов батальонов, чтобы они держали деятельность агитаторов в центре внимания, [136] обобщали и распространяли передовой опыт, инструктировали их, снабжали оперативным материалом для бесед...

Совещание, проводимое с работниками политорганов, замполитами полков преследовало ту же цель: еще выше поднять активность агитаторов, всех коммунистов в воспитании у воинов высокой бдительности, стремления воевать мужественно и умело. На совещании выступили многие политработники, высказывали свое мнение, делились опытом. Решение приняли: всеми формами партийно-политической и агитационно-массовой работы развивать у личного состава боевой наступательный дух, еще целеустремленнее и убедительнее воспитывать у воинов священную ненависть к врагу, умело используя для этого кинофильмы, листовки, рассказы очевидцев зверств фашистов, встречи с делегациями, приезжающими из тыла на фронт.

...После совещания я зашел к Хороленко. Увидел его сидящим за столом, заваленным книгами.

— Вот задали мне задачку, — сетовал он. — Не так-то это просто — выступать перед людьми. Да и тема очень серьезная...

— Тема хорошая. Главное — вам есть что сказать, есть живые и очень убедительные примеры массового героизма личного состава полка. Вот об этом и попробуйте поразмышлять. Красная Армия — это и ваш полк. Главный источник ее могущества — люди, такие, как в вашем полку, воспитанные нашей партией. Они решают исход любого боя.

Вместе обговорили, как лучше построить выступление, какие факты, примеры использовать, на что обратить особое внимание. Мне понравилась заинтересованность, с которой Хороленко обсуждал будущее выступление — чувствовалось, что он «загорелся» данным ему поручением, а это, естественно, принесло успех.

Совещание, если можно тан выразиться, всколыхнуло и других командиров, развернулось среди них своего рода соревнование — один не хотел отставать от другого. С просьбой поручить выступить перед личным составом с какой-нибудь лекцией обратился командир 225-го гвардейского полка гвардии майор П. А. Плешков. Это, конечно, обрадовало, но и вызвало у меня вопрос.

— Почему, собственно, вам надо это поручать? И почему обязательно необходимо выступать перед большой аудиторией? — спросил я. — Вы знаете личный состав полка, что его волнует, интересует, знаете обстановку, всегда находитесь в гуще воинов. Используйте возможность поговорить по душам пусть даже с маленькой группой воинов. [137]

Это не менее ценно, чем заранее подготовленное выступление.

Плешков согласился со мной. И позже я не раз видел его беседующим с воинами в блиндажах и окопах. Особенно когда ему пришлось формировать отряд, которому предстояло первым переправиться через Днепр. Он разъяснял бойцам сложность поставленной перед ними задачи, подчеркивал ее важность, давал советы, как лучше действовать. И по тому, как воины слушали командира, по их реакции нетрудно было определить, как важно и своевременно это одобряющее слово командира-коммуниста.

Нет нужды говорить о том, что жили мы во фронтовых условиях жизнью крайне напряженной, общей заботой как можно успешнее бить врага. Избавляло ли это от учебы, от необходимости повышать политические знания, расширять свой кругозор. Отнюдь нет! Наоборот, совершенствовать знания требовалось еще интенсивнее. Необходимо было читать ленинские произведения, текущие политические издания, следить и за новинками художественной литературы. Без глубоких знаний, которые пополняются ежедневно, политработнику, да и любому офицеру, просто не обойтись. Естественно, поэтому, что идейно-политической закалке кадров мы уделяли постоянное внимание. Даже в такой напряженный период, как подготовка к форсированию Днепра. И нужно сказать, что командиры, политработники, все офицеры относились к этому делу со всей серьезностью. Бывало, зайдешь в блиндаж и непременно увидишь, как тот или иной офицер, примостившись в уголке, читает книгу. На коленях блокнот, в котором делает записи.

Настойчивая самостоятельная работа над книгой, газетой, документами, поступающими в дивизию, углубление политических знаний незамедлительно и положительно сказывались и на служебной деятельности офицера, и на его общественной работе, воспитании подчиненных. Мог бы назвать десятки таких офицеров. Но скажу лишь об одном из них, Герое Советского Союза Иване Алексеевиче Григорове — командире взвода. Этот человек, весьма целеустремленный, требовательный, особенно к себе, удивлял всех тем, что как бы ни уставал, каким бы трудным ни был у него день, а отдых коротким, обязательно отводил несколько минут на чтение. И когда ему поручалось организовать беседу с волнами, мы знали, что сделает он это успешно. Особенно запомнилось его выступление на партийно-комсомольском собрании с повесткой «Боевую задачу выполним, Днепр форсируем, плацдарм завоюем и удержим»: [138]

— Мы знаем, что идем на трудное задание, может быть, на смерть. Но мы знаем также, что от нас, от наших действий зависит успех операции. Мы знаем также, что наши действия, наш успех могут сохранить жизнь сотням товарищей — бойцам и командирам. Мы идем на задание с полной уверенностью в победе...

Я всегда относился с уважением к коммунистам, всем офицерам, которые не жалеют сил для совершенствования политических знаний. А на фронте они вызывали у меня особое чувство. Именно они были надежными и умелыми помощниками командиров, политработников в воспитании личного состава. И как правило, именно они показывали образец мужества, дисциплинированности, воинского мастерства. Таким был старший лейтенант Г. П. Кузнецов — один из лучших командиров рот, любимец бойцов. Мне доводилось встречаться с командирами, имеющими разный стиль руководства. Некоторые в обращении с подчиненными допускали окрик, нервные вспышки, неуважительность. Преобладали же командиры волевые, решительные, тактичные. Они относились к подчиненным с уважением, любовью, разговаривали спокойно, вызывая у собеседника уверенность в себе, в своих силах, пробуждая инициативу, укрепляя готовность в трудный момент брать ответственность на себя. К таким командирам относился и Кузнецов. Эти замечательные качества дополнялись и его широкой эрудицией, начитанностью. С ним было интересно и приятно беседовать. Как ни странно может показаться, но с ним в дни затишья между боями мы не раз обсуждали книги, кинофильмы. Он иногда признавался:

— Хочется больше читать, но очень мало времени остается для этого. — В слово «читать» он вкладывал понятие не только о художественной литературе, но и о трудах по философии, экономике.

Я уже отмечал, что период накануне форсирования Днепра был весьма напряженным, времени на все не хватало. А сделать требовалось много. Именно поэтому мы решили обсудить в политотделе не только четкий план дальнейших действий, но и поговорить о том, какие формы политработы целесообразнее использовать в этой обстановке. На совещание пришел и командир дивизии А. В. Скворцов. Он молча слушал высказывания работников политотдела, что-то записывал в блокнот. А предложений было немало, и, как мне казалось, интересных, продуманных, многие из которых были внедрены в практику работы не только политотдела, но и политработников полков, батальонов. [139]

Интересным, скажем, было предложение снабдить каждого агитатора копиями писем, поступивших в дивизию с заводов, из колхозов и совхозов, институтов и школ и даже из детских садов. В них, в этих письмах, — душа нашего народа, думы и чаяния, настроение, в них — требование бить фашистов, гнать до самого Берлина. Писем таких было много: из Москвы и Свердловска, Куйбышева и Новосибирска, из деревень, название которых я и не запомнил. Нельзя было не согласиться, что подобные письма имеют огромное воспитательное, мобилизующее значение. Скажу, что это предложение мы реализовали. Письма зачитывались в окопах, в перерывах между занятиями и тренировками. О том, какой они получали отзвук, можно судить по письму, написанному бойцами разведывательной группы в ответ на наказ рабочих-свердловчан драться смело, мужественно, не жалея сил и самой жизни.

«Спасибо за все, что вы делаете для нас, — писали воины. — За ваш героический труд, за веру в нас. Мы будем драться, пока руки держат оружие, пока жив хоть один гитлеровец...»

Важным было и предложение организовать во взводах беседы «Наш командир». В них предполагалось участие агитаторов взводов, политработников, комсомольского актива. Кстати сказать, это форма воспитания у воинов любви к командиру активно использовалась нами и ранее, на всех этапах боевых действий. Должен отметить, что ее эффективность, эмоциональность доказаны жизнью. И в эти дни мне доводилось быть свидетелем живого и интересного обмена мнениями. Как правило, политработник или агитатор рассказывал о своем командире: откуда он родом, из какой семьи, где и как работал или учился до войны, в чем особенно проявил себя, как действовал в бою... Затем сами воины говорили о том, что особенно ценят в командире, что хотели бы взять в пример, почему верят в него. И если раньше кто-то и мог еще сомневаться в полезности этого дела, — мол, не подорвет ли это авторитет единоначальника, то вскоре убедились, что не только не подрывает, а, наоборот, укрепляет этот авторитет. Бойцы узнавали о своем командире много такого, что вызывало гордость за него, веру в него. Ведь большинство из них прошли с дивизией большой путь, участвовали в кровопролитных боях, дрались геройски и имели немало наград.

Одобрено было и предложение помощника начальника политотдела по комсомольской работе провести в комсомольских организациях собрания с повестками дня: «Железная [140] воинская дисциплина и самоотверженность в бою — важнейшие условия победы», «Драться геройски, насмерть», «Фашистом меньше — победа ближе», «Приказ командира — приказ Родины». С докладами на этих собраниях выступали командиры полков, батальонов, политработники. В одной из рот выступил командир дивизии.

В конце совещания взял слово Александр Васильевич Скворцов. Он внимательно оглядел собравшихся, улыбнулся:

— Признаюсь, мне по душе ваша инициативность, стремление охватить влиянием каждого воина. Мы не первый месяц воюем вместе и, думаю, изучили друг друга, знаем, кто и чего стоит. Так вот, у меня о каждом из вас хорошее мнение, делаете вы большое и нужное дело, которое в обычных условиях сразу то и не оценишь, а на фронте... Тут иначе. Прошел бой, и уже можно твердо сказать о том, как мы с вами поработали.

Сейчас мы находимся накануне события, которое оценит нашу работу по высокой мере. Решим успешно труднейшую задачу, форсируем Днепр, удержимся на том берегу — честь нам и хвала, значит, все делали, как надо. А если... Впрочем, никакого «если» быть не может. — Скворцов помолчал, снова посмотрел на каждого из нас: — Предложения, высказанные товарищами, одобряю. Только, пожалуйста, не увлекайтесь масштабами. Поставьте в центр внимания человека. Так диктует обстановка. Я не против массовых бесед, собраний, митингов. Удастся организовать — организуйте. Но хочу посоветовать: не забудьте об отдельном бойце. У нас есть воины, давно не получающие писем из дому. Разве они не заслуживают особого внимания, чуткого и доброго слова? К нам вот-вот придут новички. Как их встретить, что сказать, как настроить — это ведь тоже важно! Очень важно! Есть факты, показывающие, что некоторые командиры ослабили внимание к обучению личного состава, на них необходимо повлиять и по политической линии. Мог бы назвать и ряд других вопросов, решение которых невозможно без вашего участия, без вашего влияния...

Это было еще одно доказательство того, как высоко ценил комдив партполитработу, какое огромное значение придавал ей, насколько точно, безошибочно улавливал он все ее тонкости. В принципе, в его сравнительно коротком выступлении была изложена целая программа нашей работы, причем с учетом условий и обстановки. И мы внесли коррективы в свою практическую деятельность, на решение поставленных перед нами задач нацелили политработников, партийный и комсомольский актив. [141]

Воинов, не получающих писем из дому, мы сразу же взяли на учет. Уже на другой день мне дали длинный список. Просматривая его, я поинтересовался, как настроение этих людей, почему потеряна их связь с домом, кто и о чем беседовал с ними. Причина в основном была в том, что родители, родные остались в оккупации. А у некоторых отец, мать, братья, сестры были казнены фашистами или угнаны в Германию. С бойцами, конечно, побеседовали, как могли, ободрили. Но как же трудно говорить на подобные темы! Разве можно измерить горе такого человека! Какие надо слова, чтобы успокоить его! И все-таки участливость, внимание командиров, товарищей несколько заглушило их боль.

Вскоре к нам прибыло пополнение. И как же пригодилось предупреждение комдива — быть готовым к этому событию. Мы знали, что состав новобранцев и по возрасту, и по уровню военной, политической подготовки далеко не однороден. Было решено прибывающие команды сразу в полки не направлять, а оставить на некоторое время в тылу дивизии с тем, чтобы лучше изучить людей, подготовить их к службе, к боям, хотя возможности для этого были весьма и весьма ограничены.

Встречали воинов тепло. Перед ними выступил командир дивизии, поздравил их с прибытием, пожелал успехов в освоении науки побеждать, выразил надежду в том, что уже вскоре увидит их в числе опытных воинов. Я коротко рассказал о дивизии, ее боевом пути, напомнил, что прибыли они в напряженный и очень ответственный период, что осваивать азы службы придется в боях, что у них есть с кого брать пример, что им помогут быстрее стать в наш общий строй.

Как и планировалось, с новичками провели беседы командиры взводов, агитаторы. Темы самые различные: «Дисциплина, организованность и стойкость — залог победы в бою», «Свято выполнять требования военной присяги, приказы командиров», «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет» и другие.

Поставить в центр внимания человека... Это требование комдива, которое он не уставал напоминать, мне знакомо было с первых дней нашей совместной службы. Собственно, в нем ничего нового, казалось бы, не увидеть. Партия всегда учила нас, офицеров, и особенно политработников, в любом деле видеть прежде всего человека, заботиться о нем. Это мы впитали, как говорится, с молоком матери. Но на фронте, в период жестоких боев, кое-кто начинал забывать об этом требовании партии: не до человека, мол, в таких [142] условиях, главное — победить. А победить без мужества, героизма людей нельзя. Мужество и героизм же проявляют люди, когда они идейно закалены, когда о них проявляется отеческая забота.

И в период подготовки к форсированию Днепра, и раньше, и позже я постоянно напоминал работникам политотдела, политработникам частей, партийному и комсомольскому активу о том, чтобы, решая тот или иной вопрос, непременно думали прежде всего о людях, проявляли к ним максимум внимания,

Как-то один из работников политотдела (фамилию его называть сейчас нет необходимости) зашел ко мне после довольно продолжительного пребывания в стрелковой роте, чтобы доложить о проделанной там работе. Говорил он много и вдохновенно чувствовалось, что собой доволен и считает задание выполненным блестяще. И действительно, офицеру удалось многое, если судить по его словам. Чем только не пришлось ему заниматься: и инструктировать комсомольский актив, и проводить беседу с агитаторами, и участвовать в работе партийного собрания, совещания сержантов, организовывать пропаганду опыта бойцов, отличившихся в предыдущих боях, выступать с докладом перед ветеранами роты... Короче говоря, времени напрасно человек не терял. Для большей убедительности стал рассказывать о том, как присутствовал на занятии по изучению теории и практики стрельбы из пулемета, проводимом о молодыми воинами, как пришлось отчитать командира отделения за плохое содержание оружия.

Я терпеливо выслушал доклад. Закончив говорить, офицер выжидающе смотрел на меня и ждал оценки своих действий.

— Скажите, а сколько человек из роты находится в лазарете? — спросил я.

— В лазарете? А при чем тут лазарет? — удивился офицер. — Это не входит в мои обязанности.

— Ошибаетесь, входит. В роте плохо заботятся о людях: об их жилье, питании, одежде. Такие сигналы дошли до командира дивизии, а вы были в роте и не увидели этого. Жаль! А ведь боевая готовность роты находится в прямой зависимости от заботы о людях. Да и наша с вами первейшая обязанность глубоко вникать в это дело, знать, как живут люди. А что там случилось с сержантом Суровым?

Офицер пожал плечами:

— Не знаю такого. [143]

— Это один из лучших младших командиров роты, прошел с ней путь от Сталинграда, награжден орденом...

— Да... Мне что-то говорили... Но вроде бы у него что-то того, с головой...

— Не «того», а, как говорят врачи, депрессивное состояние. Уверяют, что это пройдет, уже проходит. А вы знаете, почему все произошло?

Офицер стоял в полной растерянности.

— У сержанта фашисты повесили жену и убили двоих детей. Об этом вам следовало знать и обязательно побывать у него...

Этот факт послужил основой для серьезного разговора на совещании работников политотдела, дал повод для обсуждения стиля нашей работы в частях и подразделениях. Пришлось еще раз напомнить офицерам: прибыл в часть — прежде всего поинтересуйся, чем живут бойцы и командиры, что тревожит их, каковы их пожелания, побеседуй с каждым и, если потребуется, помоги, помни, что на тебя смотрят как на работника политотдела и ждут от тебя конкретной помощи, а не только указаний. Такой стиль работы мы утверждаем всеми силами и постоянно.

О ходе форсирования Днепра, о массовом героизме воинов при проведении этой сложной и важной операции я рассказывал в предыдущей главе. Но хочется отметить, что подготовка к ней, к напряженным боям началась задолго до нее. Не ошибусь, если скажу, что подготовкой к такому испытанию были и предшествующие бои, переходы, марши, в которых люди мужали, приобретали опыт, мастерство, закалялись идейно, нравственно, физически. Мы, политработники, организуя и проводя идейно-воспитательную, агитационно-массовую работу, ни на минуту не забывали о том, что готовим людей к серьезным испытаниям. Хорошо об этом сказал комдив А. В. Скворцов, когда после присвоения ему звания Героя Советского Союза мы беседовали с ним:

— Герой не я, герой — вся дивизия. Она совершила подвиг. Совершила, потому что была подготовлена к нему. Да и те годы напряженной и целеустремленной воспитательной работы командиров, политработников не пропали даром. Хочу от души поблагодарить всех вас.

Да, решая сложные задачи, участвуя в смертельных боях, теряя людей, мы думали не только о том, как победить сегодня, в этом сражении, но и о будущем, о том, как готовить людей к предстоящим испытаниям. И готовили. Политработник не может жить одним днем. Он воспитывает человека и для настоящего, и для будущего. [144]

Взять хотя бы такое направление в нашей работе, вернее — один ее участок: воспитание у личного состава чувства взаимопомощи, взаимовыручки. Вопрос весьма сложный и жизненно важный. Любому факту, даже незначительному, проявления неуважения к сослуживцу, высокомерия, чванства, нежелания помочь товарищу, поделиться с ним последним мы придавали очень серьезное значение, добивались, чтобы он был осужден всем коллективом. И активно пропагандировали, поднимали на щит тех, кто не жалел сил и времени, чтобы во всем помочь товарищу, разделить с ним радость и горе.

Крепкая воинская дружба во все времена делала армейский коллектив более боеспособным, монолитным. В сплоченном коллективе и служится лучше, и дышится свободнее. Еще В. И. Ленин указывал, что «мы будем работать, чтобы вытравить проклятое правило: «каждый за себя, один бог за всех»... Мы будем работать, чтобы внедрить в сознание, в привычку, в повседневный обиход масс правило: «все за одного и один за всех...»{3}. В сплоченности, во взаимной помощи и поддержке, в дружбе сила любого коллектива.

Прививая воинам чувство дружбы, взаимопомощи, взаимовыручки в бою, мы одновременно воспитывали у них любовь к своей дивизии, ее славным традициям, одной из которых была нерушимая дружба воинов разных национальностей.

В этой работе использовались самые различные формы. На инструктаже политработников мы рекомендовали активнее использовать вечера дружбы, на которых воины из различных республик и автономных областей рассказывали о жизни, быте, обычаях своих земляков, выпускали листовки-молнии, рассказывающие о шефстве опытных бойцов над молодыми, встречи с делегациями Таджикистана, Узбекистана, Киргизии и других республик, которые довольно часто посещали нас, коллективное чтение статей из газет, в том числе и дивизионной, в которых приводились волнующие примеры братства воинов, взаимовыручки. Короче говоря, форм существует немало, и многие из них нашли «прописку» у нас.

Основное внимание мы обращали на активную пропаганду конкретных фактов настоящей воинской дружбы и взаимовыручки. Например, в отделении сержанта Е. Н. Носова служили воины шести национальностей. Это была крепкая семья, в которой каждый делился последним куском [145] хлеба, последним глотком воды. В одном из боев был тяжело ранен рядовой И. Хусаинов. Видя, как туго приходится его товарищам, он категорически отказался идти в лазарет и продолжал сражаться, превозмогая боль.

А сколько таких примеров давала жизнь, когда бойцы в критическую минуту грудью прикрывали командиров, товарищей и, спасая им жизнь, погибали сами. Каждый такой пример через газету, в беседах агитаторов, на политических занятиях мы доводили до сознания воинов.

Огласке, обсуждению подлежали и отрицательные факты. Когда, например, опытный боец С. Хорев отказался помочь молодому солдату И. Павлюку быстрее изучить миномет, да еще неуважительно высказался в его адрес, этот случай сразу же обсудили во взводе, в роте, напомнили Хореву, что завтра ему вместе с Павлюком придется идти в бой, что неизвестно, как там сложится обстановка, и не исключено, что может понадобиться помощь Павлюка. Как он тогда поступит? Хореву пришлось покраснеть перед товарищами, он заверил их, что подобное больше не повторится.

Понимаю, что сами боевые условия, когда находишься между жизнью и смертью, когда от товарища нередко зависит, останешься ли ты жив, влияют на сплочение коллектива, на укрепление дружбы. Но и все то, что делалось для этого командирами, политработниками, нельзя недооценивать. Как нельзя недооценивать и само значение этой работы. Ведь и тогда находились товарищи, которые доказывали, что забота о сплочении воинских коллективов, работа в этом направлении — дело совершенно не нужное: война, мол, сама сплотит людей, опасность заставляет иметь друга. Ошибочное мнение. Настоящая дружба, воспитанная на уважении друг к другу, а не на страхе за свою жизнь и в надежде лишь на помощь сослуживца, закаленная в общей борьбе за общее дело, основанная на принципах равноправия, взаимного уважения, общности интересов, нужна постоянно: и в боевых условиях, и в мирное время.

Итак, закончилась Днепровская операция. На передышку времени нет. Вечером меня пригласил к себе комдив. Когда я зашел к нему, там уже находились командиры полков. Они что-то оживленно обсуждали. Александр Васильевич подошел ко мне.

— Ну что, будем двигаться вперед? С каждым шагом ближе к Берлину. Давайте готовить людей к новым боям.

Мы тогда еще не знали, какие трудные испытания нас ждут. А они были уже рядом. [146]

Глава седьмая

На кировоградском направлении

27 октября 1943 года наша дивизия сосредоточилась в районе Ивановка, Райполе, а на следующий день получила приказ командира корпуса в 6 часов перейти в решительное наступление в направлении Петрово, Чечелевка, Водяно, Верблюжка, чтобы к исходу дня овладеть рубежом Любо, Надеждовка, Тарасовка. В назначенное время полки, успешно продвигаясь, к 16 часам вышли на восточные окраины Верблюжки и Сережкино. Штаб дивизии находился в селе Петрово, а наблюдательный пункт командира дивизии на высоте, что в восьми километрах западнее.

Вечером обстановка резко осложнилась. Противник в районе Кривого Рога контратаковал крупными силами наши соединения и вынудил их отступить. Развивая успех, он наносил удар по левому флангу 7-й гвардейской армии, наступавшей в направлении Кировограда, и мог выйти ей в тыл.

Таким образом, успешное на первых порах наступление было сорвано. Противник после интенсивной бомбардировки наших боевых порядков и тылов вклинился в стыке 78-й и 73-й гвардейских дивизий, и к 18 часам 29 октября танки дивизии СС «Великая Германия» и пехота появились у наблюдательного пункта генерала А. В. Скворцова. Проводная связь с полками была прервана. Управление ими осуществлялось только по радио.

225-й гвардейский полк, захвативший восточную часть села Верблюжка, был атакован 30 танками противника и окружен. О сложившейся обстановке было немедленно доложено командиру корпуса генералу Г. Б. Сафиулину и командующему армией.

Генерал М. С. Шумилов приказал 78-й и 73-й гвардейским дивизиям активными боевыми действиями остановить продвижение противника и к 22 часам 29 октября занять прочную оборону по высотам, расположенным в 3–4 километрах западнее и юго-западнее села Петрово, надежно прикрыть левый фланг армии. Он потребовал — выдвинуть армейский артиллерийский противотанковый полк на направление танковых атак врага. Генерал Скворцов отдал приказ 223-му и 228-му полкам с приданной им артиллерией прекратить продвижение вперед и массированным огнем остановить наступление противника. 225-му гвардейскому полку следовало занять круговую оборону. Его должны были [147] поддержать огнем артгруппа корпуса и истребительный противотанковый артиллерийский полк армейского подчинения,

С учетом обстановки в помощь штабам и командирам частей были направлены офицеры штаба и политотдела дивизии. Их задача — вывести полки на участки обороны, оказать помощь командирам батальонов и рот, занять оборону в указанных районах, обеспечить бойцов горячей пищей, разъяснить сложившуюся обстановку и довести боевую задачу до каждого воина.

Танки противника, прорвавшиеся к наблюдательному пункту командира дивизии, были остановлены противотанковым дивизионом и третьим дивизионом 158-го гвардейского артполка. Они развернули пушки на прямую наводку, открыли прицельный огонь и за короткое время подбили 8 танков.

Вместе с артиллеристами действовали учебный и саперный батальоны и отдельная рота автоматчиков. Саперы 89-го отдельного гвардейского саперного батальона Герои Советского Союза Василий Брынь, Михаил Медведев, Михаил Лысов, Павел Иванушкин, Василий Печенюк и другие под руководством командира батальона Героя Советского Союза Б. К. Гильдунина срочно заминировали подходы к наблюдательному пункту, преградив тем самым путь танкам противника.

В оставшееся светлое время дня тяжелый бой вел с танками противника 225-й гвардейский полк. Командир полка Герой Советского Союза майор П. А. Плешков сумел организовать круговую оборону и продержаться до темноты. Смело и мужественно вели бой, как и все воины полка, артиллеристы 76-миллиметровой батареи старшего лейтенанта И. П. Гуйвы и 45-миллиметровой старшего лейтенанта Н. И. Ячнего. Только командир одного огневого взвода батареи лейтенант Ю. И. Шаповал и командир орудия Герой Советского Союза А. С. Коныпаков подбили четыре танка и два бронетранспортера. Но силы были неравными. Враг навалился всей мощью огня и танков на батарейцев, и несколько пушек было раздавлено.

В ночь на 30 октября все части дивизии вышли на участки обороны. Вышел и 225-й, воспользовавшись тем, что танки противника были вынуждены основными силами сосредоточиться юго-восточнее села Верблюжка.

Начались оборонительные бои. Наша авиация и танки действовали на других участках фронта. Воспользовавшись этим, противник безнаказанно бомбил боевые порядки, [148] штабы и тылы 78-й гвардейской. Село Петрово, где находился штаб, было изрыто воронками от бомб и снарядов. Противник непрерывно атаковал танками и пехотой наши позиции.

29 октября я находился на наблюдательном пункте командира дивизии. В это время по радио поступило сообщение, что 225-й полк атакуют 30 танков с десантом пехоты. Зная, что в полку много необстрелянных солдат и командиров, комдив приказал мне направиться туда. Поехал по проселочной дороге, которая переваливала через очень крутую горушку. Что находилось за ней — мне не было видно. Как только машина выскочила на ее вершину, мы с водителем В. Колениченко увидели, что навстречу нам идет немецкий танк. Пушка его высоко поднята.

Между нами 30–40 метров. Хорошо, что никто из экипажа танка, видимо, не увидел нас. Крикнул Колениченко: «Бери вправо!» Он сделал крутой поворот, и мы скрылись в небольшой балочке. Попытка прорваться к своим в другом месте тоже не удалась. Мы были вынуждены вернуться на наблюдательный пункт дивизии. Но он уже был перенесен в село Петрово. Здесь же я застал лишь политотдельцев: инструктора по партработе майора Л. П. Шрамко, помощника начальника политотдела дивизии по комсомольской работе капитана К. П. Зырянова, агитатора политотдела капитана М. Г. Зотова. Взял их в машину. Вместе поехали разыскивать НП и штаб дивизии.

По пути встретили курсантов учебного батальона, занявших оборону по склону высоты восточнее Александровки, саперов 89-го гвардейского отдельного саперного батальона, ставивших противотанковые мины. Мы остановились, поговорили с командиром майором Д. К. Орлянским, с офицерами подразделения, разъяснили создавшуюся обстановку. Я еще раз напомнил, что задача заключается в том, чтобы противника остановить, дальше этого рубежа не пропускать — таков приказ командующего армией. Оставив в батальоне капитана Зотова и поручив ему вместе с заместителем командира батальона по политической части капитаном И. С. Рябчиковым довести задачу до каждого курсанта и бойца батальона, мы поехали дальше...

Дивизия смогла полностью занять оборону к 10 часам 30 октября. Все атаки фашистов были отбиты, враг был остановлен. Начались, как тогда говорили, бои местного значения. Вместе с тем проходило улучшение оборонительных позиций. [149]

В эти дни в селе Петрово воинам дивизии были вручены награды — Золотые Звезды Героев Советского Союза, ордена и медали. Их получили более тысячи солдат и командиров. Это был незабываемый радостный и волнующий праздник. Состоялись короткие митинги, встречи Героев Советского Союза с бойцами, где были зачитаны поздравительные телеграммы военных советов фронта и армии. Награжденных тепло поздравила наша дивизионка «Боевая красноармейская».

Двадцать шестая годовщина Октябрьской революции была ознаменована победами наших войск почти на всем протяжении огромного фронта с севера до юга нашей Родины. Они продвинулись от Волги до Правобережной Украины, освободили сотни городов, тысячи сел и форсировали самую крупную преграду на пути — Днепр. Красная Армия все дальше отбрасывала на запад немецко-фашистских захватчиков.

Где было возможно, мы провели короткие торжественные собрания. Командиры и политработники прошли по окопам, блиндажам, огневым позициям и поздравили с праздником каждого бойца. Все радиоприемники и рации приняли праздничный приказ № 306 Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, сводку Совинформбюро. Эти документы были зачитаны в подразделениях.

Выл организован праздничный обед. Начальник дивизионного клуба капитан А. К. Пономарев подготовил программу художественной самодеятельности. Ее выступление состоялось на переднем крае обороны — в окопах, блиндажах и на огневых позициях.

Работники политотдела в этот день неотлучно находились в частях. Ночь и день 7 ноября я провел в 225-м гвардейском полку. Было о чем поговорить с личным составом. В боях полк понес потери, только что пополнился новобранцами. Пришла в полк и большая группа нового командного состава. Надо было готовить людей к боям.

...Наступил день прощания с командиром дивизии Александром Васильевичем Скворцовым. Здесь, в дивизии, он командовал полком, затем в июле 1942 года стал ее командиром. Сталинградская битва, битва на Курской дуге, под Белгородом, штурм Харьковского тракторного завода и форсирование Днепра — вот славные вехи на пути дивизии, который она прошла под его командованием. 18 декабря 1943 года Герой Советского Союза генерал-майор А. В. Скворцов был откомандирован в Москву на Высшие курсы, по окончании которых командовал стрелковым корпусом на [150] Дальнем Востоке, участвовал в войне против милитаристской Японии.

Командиром 78-й гвардейской стрелковой дивизии был назначен бывший заместитель командира дивизии гвардии генерал-майор Александр Григорьевич Мотов. Это был грамотный, опытный командир. Мы хорошо знали Мотова, и потому нам не требовалось времени, чтобы, как говорится, сработаться. У нас установились добрые отношения. Мы взаимно поддерживали друг друга, и дела шли хорошо.

18 декабря, в день, когда мы проводили генерал-майора А. В. Скворцова, дивизия перешла в состав 57-й армии.

31 декабря 1943 года дивизия продвинулась вперед и освободила Вершино-Власьевку и Ново-Украинку. Командиры тепло поздравили подчиненных с Новым годом. С поздравлениями и пожеланиями новых успехов в ратных делах обратились ко всему личному составу Военный совет армии и командование дивизии. В ротах и батареях состоялись, насколько позволяла обстановка, праздничные ужины, на которых присутствовали местные жители. В задушевных беседах, рассказах об армейских и крестьянских делах быстро пролетело время. Теплые и сердечные встречи с людьми, много испытавшими за годы войны, навсегда остались в памяти.

Первые дни нового, 1944 года были отмечены затяжными боями. Дивизия оборонялась и вместе с тем совершенствовала, укрепляла свои позиции.

В этот период представилась возможность регулярно собираться вместе всему коллективу политотдела, чтобы обсуждать, анализировать нашу работу, намечать пути ее совершенствования. Как и ранее, беседуя с подчиненными, я старался еще и еще раз напомнить, что наша главная задача добиваться улучшения идейно-воспитательной работы, заботиться, чтобы ни один факт героизма советских воинов не остался незамеченным, формировать у бойцов на этой основе чувство беспредельной любви к Родине, ненависть и врагу, готовность драться с ним до последней капли крови.

Трудно переоценить силу положительного примера. В те дни из окопа в окоп передавалась листовка, выпущенная политотделом. Ее читали, обсуждали, .кое-где даже состоялись небольшие митинги, на которых бойцы с восхищением говорили о мужестве и смелости лейтенанта медицинской службы Галины Ош, заверяли, что в сложной обстановке будут действовать так же героически. [151]

Галина От — ветеран дивизии, прошла вместе с ней большой и долгий путь, участвовала во многих боях. Это была смелая, решительная девушка. Она личным примером увлекала бойцов санитарного взвода на выполнение заданий в самых сложных условиях, в труднейшей обстановке.

На этот раз вместе с двумя санитарами она прибыла в батальон капитана А. Т. Мищенко, когда тот находился под ураганным обстрелом противника. На узкой ничейной полосе находилось несколько раненых советских бойцов. Добраться к ним было почти невозможно: едва кто-либо пытался это сделать, сразу же попадал под вражеские пули.

Галя вместе с санитарами дважды пробовала пробиться к раненым, и каждый раз фашисты усиленным огнем прижимали всех к земле. Командир батальона посоветовал девушке дождаться темноты и тогда под ее покровом оказать красноармейцам помощь, вынести их в безопасную зону. Но Галина стояла на своем: воины нуждаются в немедленной эвакуации. Обменявшись мнениями с санитарами, она предприняла третью попытку доползти до них. Удалось. И вот уже, не обращая внимания на рвущиеся вокруг мины и снаряды, Галя перевязывает раненых, а санитары переправляют их в безопасное место, где ожидает санитарная повозка. И тут случилось непредвиденное: нагруженная до отказа повозка, направляясь в лазарет, выехала на минное поле. Заметив это, на какую-то долю секунды Галя растерялась, а затем что есть силы закричала ездовому, приказывая остановиться. Но тот не слышал крика. Еще минута-другая — и повозка может взлететь на воздух. И Галя приняла отчаянное, но самоотверженное решение — бросилась через минное поле к повозке и сама наступила на мину. Взрывом ее отбрасывает в сторону. И тут только ездовой сообразил, что ехать по этому пути нельзя, он стал осторожно пробиваться в объезд заминированного участка.

Мы подобрали Галю. Она была жива, но тяжело ранена. Ее отправили в госпиталь.

10 января 1944 года дивизия по приказу командующего 57-й армией сдала свой участок обороны 73-й гвардейской и 52-й стрелковым дивизиям и была выведена во второй эшелон армии. Совершив 20-километровый марш, к 6 часам 11 января сосредоточилась на западной окраине села Верблюжки. В течение десяти дней соприкосновения с противником мы не имели. Личный состав занимался боевой и политической [152] подготовкой, готовясь к наступательным боевым действиям. Это позволило нам, работникам политотдела дивизии, на специальном семинаре обстоятельно изучить и обобщить опыт работы некоторых парторганизаций, а также замполитов первого стрелкового батальона 225-го гвардейского полка гвардии старшего лейтенанта А. С. Ануфриева и первого дивизиона 158-го артполка гвардии капитана М. Т. Косолапова. Это были зрелые, знающие политработники, и их опыт заслуживал большого внимания.

Роль замполитов батальонов и артдивизионов была велика. Они являлись непосредственными организаторами партийно-политической работы в бою, повседневно руководили парторгами, комсоргами батальонов, парторгами и комсоргами рот, батарей, вникали во все стороны жизни подразделений. Каждому из них надо было уметь организовать партийно-политическую работу в трех стрелковых и минометной ротах, взводах противотанковых ружей и 45-миллиметровых пушек, взводах связи и материального обеспечения. Немало хлопот доставлял и батальонный медицинский пункт. Забота о раненых, их своевременная эвакуация из-под огня противника имели большое значение для укрепления политико-морального состояния личного состава.

Выбор наш не был случайным. Командир артдивизиона И. А. Тернавский в совершенстве звал артиллерийское дело, умело управлял огнем, был требовательным офицером, пользовался уважением и авторитетом у солдат и командиров. Хорошие взаимоотношения сложились у него с заместителем командира по политической части гвардии капитаном М. Т. Косолаповым. Они отлично понимали друг друга, работали согласованно. Естественно, что и дела в дивизионе шли хорошо. Было чему поучиться у этих товарищей.

Иначе складывалась обстановка в первом стрелковом батальоне 225-го гвардейского полка. Командир батальона 23-летний гвардии капитан А. С. Беловицкий обладал характером вспыльчивым, нередко допускал невыдержанность, рисковал там, где это было совершенно излишним. Да и опыта воспитательной работы с личным составом маловато имел. Но был храбр, смел, грамотен. Не раз ему поручалось провести разведку боем, зайти в тыл врага и отрезать ему пути отхода, посадить батальон десантом на танки и внезапно ворваться в стан гитлеровцев и разгромить их. И все эти задания он выполнял успешно.

Его заместитель по политической части — опытный партийный работник гвардии старший лейтенант А. С. Ануфриев [153] отличался от командира выдержанностью, спокойствием. Умелый организатор партийно-политической работы, отлично знавший настроение людей, их думы, радости и печали, он пользовался непререкаемым авторитетом среди личного состава. Ануфриеву не раз в сложнейшей боевой обстановке приходилось брать командование батальоном на себя, и он успешно выполнял задание. Родина высоко оценила славные боевые дела политработника: он был награжден орденом Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны I степени и орденом Отечественной войны II степени.

Собственно, в дивизии было немало политработников, успешно владевших командирскими навыками и в ходе боя, в случае необходимости, смело принимавших командование подразделениями на себя. Таким был и уже упоминавшийся мною замполит первого стрелкового батальона 228-го гвардейского полка капитан Г. Осин, награжденный тремя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Красной Звезды.

На семинаре выступили А. С. Ануфриев и М. Т. Косолапов. Они рассказали и о том, как организуют партийно-политическую работу с личным составом. Слушали их внимательно, задавали много вопросов. И уже это говорило о том, что обсуждение представляет интерес.

В перерыве я подошел к стоявшим в сторонке капитану Г. Осия и заместителю командира 223-го гвардейского полка майору А. Клименко. Они о чем-то оживленно беседовали.

— О чем разговор? — поинтересовался я.

— Да вот Клименко интересуется, как мне удалось заслужить столько наград, — весело ответил Осия, тыча себя в грудь. — Ему, видите ли, обидно, что я, участвовавший в стольких боях, остаюсь целехоньким? Обидно, Клименко? Признайтесь, — обращается Осия к майору, и в глазах у него лукавые искорки.

— Скажешь тоже! — смущается Клименко. — При чем тут обида? Просто любопытно.

— Ну если так, то открою «секрет». Все дело в росте. Мал я ростом, фашист никак увидеть меня не может. Юркну в любую норку, и порядок: ищи-свищи меня. А вы, товарищ майор, ростом-то почти два метра. Ляжете — бугорок, чуть поднимитесь — высотка, а станете во весь рост телеграфный столб. Это же лучший ориентир для противника. Из солдатского окопа и траншеи вы наполовину видны. В блиндаже вопросительным знаком ходите. По-моему, [154] из-за вас и КП полка страдает, часто под обстрелом артиллерии противника бывает...

Окружившие нас офицеры рассмеялись. Вместе с ними смеялись Клименко и Осия. Так, с хорошим настроением, возвратились на место, чтобы продолжить работу. Здесь же, на семинаре, я напомнил товарищам, что предстоит выполнить ответственную задачу, и попросил подготовить к этому личный состав.

19 и 20 января 1944 года дивизия совершила 62-километровый марш и к утру 21 января снова в составе 7-й гвардейской армии заняла оборону во втором эшелоне 33-го корпуса в районе Александровка, Николаевка, Чернявка. В течение нескольких дней мы оборудовали позиции и продолжали заниматься боевой и политической подготовкой.

В те дни обстановка на фронтах быстро менялась. 28 января войска 1-го и 2-го Украинских фронтов окружили немецко-фашистские войска в районе Корсунь-Шевченковский. Большое значение для их разгрома имели бои наших войск на внешнем фронте, где противник сосредоточил 8 танковых и 6 пехотных дивизий. Немецкое командование бросило их на помощь окруженным, пытаясь прорвать внешний фронт в районе Ново-Миргорода и Толмача на участке 53-й армии.

Незадолго до этих событий, в полночь на 25 января, части нашей дивизии были подняты по боевой тревоге и, совершив еще один 85-километровый марш (Александровка — Уситняжка — Красносилки — Буртки — Оситняжка), к утру 28 января, ко времени окружения противника в Корсунь-Шевченковском котле, сосредоточились в районе Писаревки. Дивизия вошла в состав 26-го гвардейского корпуса 53-й армии. В пути следования мы получили из запасного полка 2-го Украинского фронта пополнение и во время марша распределили новичков по полкам.

Работники политотдела Штин, Зотов, Шрамко, Кипятков, Зырянов и заместители командиров частей по политической части Клименко, Бечин, Плетень и Шелест провели беседы с бойцами, рассказали им о положении на фронтах, успехах Красной Армии, о боевых традициях дивизии, ее боевом пути и предстоящих задачах. В частях и подразделениях организовали встречу пополнения с опытными воинами, ветеранами дивизии, Героями Советского Союза Василием Брынем, Григорием Комаровым, Павлом Егоровым, Андреем Коныпаковым и другими. [155]

228-й гвардейский полк удерживал высоту 202,9; 225-й гвардейский полк — южную окраину села Тишковка; 223-й гвардейский полк — совхоз «Капитоновский», центральную часть Тишковки и высоту 209,4. Противник непрерывно атаковал передний край обороны танками с пехотой или при поддержке авиации. Гром канонады не стихал ни днем ни ночью.

Особенно тяжелые бои развернулись в полосе обороны дивизии с 10 февраля, когда противник подтянул с других направлений новые танковые дивизии. Он яростно атаковал с юго-запада в направлении совхоза «Капитоновский» и Тишковки. Путь ему преградили полковые артиллерийские и минометные батареи гвардии старших лейтенантов Н. И. Ячнева, И. П. Гуйвы и батареи 120-миллиметровых минометов капитана С. А. Куклича, 158-го артполка подполковника М. С. Счетчикова и 81-го гвардейского отдельного истребительно-противотанкового дивизиона гвардии майора Ф. Дудина. Они подбили 17 танков, 6 самоходно-артиллерийских установок, 9 бронетранспортеров. Противник потерял в этих боях только убитыми более двух тысяч солдат и офицеров, 92 пулемета, 21 миномет, 36 автомашин, много другой боевой техники и вооружения{4}.

В одном из подбитых самоходных орудий у убитого немецкого офицера были найдены документы, среди которых секретный приказ танкистам. В нем говорилось:

«На вашем участке стоит 158-й гвардейский артиллерийский полк, который участвовал в многочисленных сражениях против наших танков. Личный состав полка опытный и при наших атаках ведет себя хладнокровно и безбоязненно. Поэтому танковых атак на его участке без пехоты не производить, а во время атаки с пехотой быть весьма осторожными».

Да, 158-й полк действительно прошел славный путь. За годы войны он уничтожил немало боевой техники и живой силы противника. Бойцы и командиры проявили героизм и мужество и в Корсунь-Шевченковской операции. Вот несколько примеров.

...Разведчик-артиллерист красноармеец Иван Ращупкин вместе с пехотинцами шел в разведку в тыл врага. Он первым ворвался во вражеский блиндаж, лично уничтожил двух солдат противника и участвовал в захвате «языка». Ращупкин был награжден орденом Славы III степени, ему было присвоено звание «гвардии сержант». [156]

...Отбивая очередную атаку врага, командир 45-миллиметрового орудия 223-го гвардейского полка старший сержант Иван Читаев подпустил бронетранспортеры с пехотой на них на 300 метров, вместе с расчетом быстро выкатил орудие из укрытия на прямую наводку и один за другим подбил два бронетранспортера, затем перенес огонь на пехоту и сорвал атаку врага.

...Минометный расчет 120-миллиметровой батареи гвардии старшего сержанта Ивана Сидоренко не раз надежно прикрывал нашу пехоту от яростных атак фашистов еще на Курской дуге, под Белгородом, при штурме Харьковского тракторного завода и на днепровском плацдарме. И на этот раз в самый критический момент, когда фашистская пехота, прикрытая танками, казалось, вот-вот сомнет наши боевые порядки, он открыл огонь из миномета. Его поддержали расчеты И. Зиновьева, И. Астафьева и В. Орлова. Фашисты были отсечены от танков и, понеся большие потери, вынуждены были отступить.

Как-то в перерыве между боями ко мне в блиндаж зашел майор А. Тюрин и сообщил, что разведчики обнаружили на нейтральной зоне группу советских людей. Он развернул карту и показал место в полосе обороны 223-го гвардейского полка.

— Вот здесь есть подземное укрытие, — сказал он. — В нем они и находятся. Надо их вывести. Утром на этом направлении ожидается танковая атака. Если не выведем, то люди могут погибнуть.

— Ночью обязательно отправьте туда разведчиков, — приказал я майору Тюрину. — Осторожно и незаметно выведите людей.

Ранним утром следующего дня майор привел всю группу в политотдел.

— Принимайте, — весело улыбнулся он. — Теперь у нас будет свой театр.

Смысл этих слов я понял позже, когда побеседовал с пришельцами. Оказалось, что все они артисты одного из театров Украины. В тылу врага актеры проводили разъяснительную работу среди населения. Руководил всем молодой артист Ульянов. За все время нахождения группы в тылу врага никто из ее состава не знал, что Ульянов связан с подпольщиками и по их заданию организует и направляет их работу.

Многие из артистов попросили помочь им вступить в ряды Красной Армии, дать возможность с оружием в руках драться с врагом. Пришлось объяснять, что сделать это мы [157] не вправе. Однако троих оставили у себя, зачислив в ансамбль, созданный при дивизионном клубе. Н. С. Ульянов был назначен художественным руководителем. С его помощью и под его руководством было подготовлено несколько интересных программ, тепло встреченных бойцами и командирами. Ныне Н. С. Ульянов — заслуженный деятель искусств РСФСР, Башкирской АССР, режиссер Калужского драматического театра.

В составе ансамбля осталась и певица Мария Игнатьевна Ванина. Ее выступления приносили много радости бойцам, вдохновляли их на подвиги. Она пела, рискуя жизнью, в окопах, блиндажах, траншеях. Наш ансамбль стал одним из лучших в армии, не раз выступал перед воинами других частей и соединений и пользовался всеобщей любовью...

Бои по ликвидации корсунь-шевченковской группировки врага продолжались до 18 февраля. В их ходе более 55 тысяч фашистских солдат и офицеров было убито и ранено, более 18 тысяч взято в плен{5}.

После успешного завершения операции создались благоприятные условия для дальнейшего наступления наших войск к Южному Бугу и Днестру. Войска 2-го Украинского фронта заняли выгодное положение для нанесения новых сокрушительных ударов по врагу с тем, чтобы совместно с другими фронтами завершить освобождение Правобережной Украины и выйти на Государственную границу СССР.

Отказавшись от попыток поправить свое положение на Днепре, фашистское командование отдало приказ войскам перейти к обороне, чтобы удержать хотя бы немногие, но очень важные в экономическом и военном отношении районы Правобережной Украины. Советское же командование решило продолжать наступление несмотря на наступившую распутицу. Но прежде чем включиться в эти ожесточенные наступательные бои, наша дивизия 28 февраля передала свой участок обороны 6-й гвардейской дивизии и совершила в условиях весенней распутицы тяжелый, более чем 200-километровый, марш в район своего сосредоточения.

5 марта 1944 года войска 2-го Украинского фронта (ударная группировка, в которой находилась 4-я гвардейская армия, а в ее составе и 78-я гвардейская дивизия) прорвали оборону противника на уманском направлении и, развивая наступление, 10 марта освободили город Умань. [158]

Войска продвигались вперед медленно, с большим трудом. Непролазная грязь, ветер, дождь со снегом, непрерывные бомбежки, артиллерийский обстрел, контратаки танков и пехоты — все это приходилось преодолевать. К тому же тяжелое боевое вооружение и боеприпасы солдаты несли на себе. Пушки сопровождения пехоты везли на волах, лошадях, а иногда катили сами. Шаг 'за шагом, километр за километром. И обогреться негде: отступая, враг уничтожал все. В селах — одни развалины, торчащие трубы печей.

В этих условиях, чтобы поддерживать на высоте боевой дух личного состава, его настроение, политработники частей и работники политотдела дивизии находились в ротах и батареях. Вместе с бойцами они переносили все тяготы боевой жизни, ели из одного солдатского котелка. Они личным примером увлекали бойцов в бой, первыми поднимались в атаку. В минуты же затишья разъясняли обстановку на фронтах, рассказывали об успехах Красной Армии, о героических подвигах бойцов своего подразделения, полка, проявляли заботу о питании и отдыхе личного состава.

Несмотря на трудности, соединение успешно продвигалось вперед, громило врага. В боях теряли мы замечательных людей. Погиб Герой Советского Союза старший сержант Михаил Сергеевич Лысов. Сейчас у школы, названной его именем в селе Каменечье, герою установлен памятник. Его имя носит также средняя школа и улица в станице Холмской на Кубани, где он рос и учился.

Мы форсировали Южный Буг и к 21 часу 22 марта вышли в район Бретовки. В 7 часов 23 марта дивизия вновь перешла в наступление и к 15 часам овладела местечком Кадым, а к исходу дня, преодолевая упорное сопротивление противника, вышла на южную окраину села Лабужное, где и закрепилась.

В 6 часов 24 марта перед соединением была поставлена новая задача — наступать в направлении села Поть. К 20 часам этого же дня, выбив противника из временных укреплений, мы вышли на южную окраину хутора Васильевка и села Поть и, преследуя противника, продолжали наступление в южном направлении. К исходу дня 30 марта части дивизии перерезали дорогу, идущую в рыбницу и Гаяны, и к 20 часам 3 апреля вышли к реке Днестр в районе села Журка-Михайловка.

Фашисты с каждым днем сопротивлялись все ожесточеннее, стремясь удержать каждое село, каждую высотку. Нередко они активно контратаковали и наши части, их передовые отряды. И в этих схватках проявлялся героический [159] характер наших воинов. Однажды бойцы 228-го гвардейского полка ворвались в село Михайловка. Враг был захвачен врасплох. В коротком бою гвардейцы уничтожили до двух рот гитлеровцев, 62 немецких солдата и офицера были взяты в плен.

В боях за совхоз «Лысая Гора» в районе села Красненькое противник контратаковал нас танками и пехотой. Три атаки отбил взвод старшего сержанта А. Дьячкова. Но при массированном минометном обстреле погиб расчет одного из пулеметов. Немцы бросились к нему. Дьячков сам лег за пулемет и открыл огонь по гитлеровцам. Он уничтожил более двадцати фашистов, остальные повернули назад. Старший сержант поднял взвод и стал преследовать врага. Но навстречу смельчакам гитлеровцы бросили бронетранспортеры. В бою, который успешно завершили наши воины, пал смертью храбрых комсомолец Александр Дьячков. На его могиле бойцы поклялись отомстить врагу за своего командира.

Дивизия, успешно продвигаясь, значительно оторвалась от других соединений корпуса. Когда она подошла к Днестру, командующий армией приказал с ходу форсировать реку и круто повернуть на юг, чтобы отрезать пути отхода немцам, не дать им переправиться через Днестр. Гвардейцы успешно выполнили эту задачу. Они, не задерживаясь, на рыбацких лодках, плотах, бревнах и досках начали переправу на правый берег Днестра, захватили небольшой плацдарм и к 12 часам 5 апреля вступили в бой за крупный населенный пункт Суслены.

Как и на Днепре, при форсировании Днестра на самых трудных и опасных участках находились коммунисты. Они личным примером увлекали за собой бойцов, показывали образец мужества, стойкости, инициативы и находчивости.

На участке первого батальона 228-го гвардейского полка группу бойцов, которым предстояло первыми переправиться через Днестр, захватить небольшой плацдарм и удерживать его, чтобы дать возможность форсировать реку всему батальону, возглавил парторг лейтенант К. И. Ступак. Готовя плоты под артиллерийским огнем противника, он ходил от одного солдата к другому, шутил, подбадривая их, помогал скреплять бревна.

— Просил у командования разрешения перейти Днестр вброд, уговаривал... Не разрешили — простудитесь говорят, — улыбался лейтенант. — И верно: нельзя нам болеть — обидятся фашисты, что бить их будет некому. Ладно, на бревнышках переплывем. [160]

Солдаты улыбались: «заливает» лейтенант, Днестр вброд не перейдешь. Кое-кто поддерживал шутливый тон командира, нарочито серьезно сокрушался:

— Надо же, не разрешили. Возись тут с бревнами. Куда лучше — засучили штаны и потопали.

С шутками и дело спорилось. Настал час переправы. Я посоветовал Ступаку быть осторожным, зря не рисковать, но напомнил, что плацдарм на том берегу нужен позарез. Он кивнул — понимаю, мол.

Лейтенант Ступак и бойцы его взвода блестяще выполнили задачу. Плацдарм они захватили и удержали его до подхода основных сил.

Первым в село Суслены ворвался стрелковый батальон, которым командовал гвардии капитан А. Беловицкий. К исходу дня 7 апреля части дивизии очистили село от гитлеровцев, вышли на юго-западную его окраину и отрезали противнику пути отступления в этом районе.

В тот день погиб парторг 225-го полка гвардии капитан Т. А. Корниенко. Я хорошо знал этого вдумчивого, любимого всеми коммуниста, так много сделавшего для воспитания бойцов. Глубоко сожалел, что не стало умелого организатора партийной работы, чудесного человека.

...Наступление наших войск продолжалось. Мы вошли в пределы Молдавии. К 2 часам 12 апреля 1944 года части 78-й гвардейской, ведя бои с непрерывно контратакующим противником, форсировали реку Буг и вышли на северную окраину рощи южнее города Оргеева и заняли оборону. Все попытки прорваться к городу Кишиневу и захватить его были сорваны мощными контратаками вражеской пехоты, поддерживаемой танками и авиацией противника.

Утром 12 апреля я приехал в Пятры, где расположился второй артдивизион. Бойцы отдыхали после изнурительных боев. Кое-где они собрались группами, вели неторопливый разговор.

С реки потягивало сыростью. Вдоль берега полосами стелился сырой туман.

— Всю ночь на вражеской стороне, за высотой и рощей, слышался шум моторов. Гитлеровцы что-то затевают! — доложил начальник разведки дивизиона гвардии старший лейтенант А. Возносименко.

— Передайте на батареи: боевая готовность! — приказал командир дивизиона гвардии капитан Б. А. Лубов.

Не прошло и десяти минут, как из-за рощи, облепленные автоматчиками, выскочили до десятка фашистских танков. Стреляя на ходу, они устремились на боевые порядки [161] пехоты и огневые позиции артиллерийского дивизиона. Первой открыла огонь четвертая пушечная батарея. Головной «тигр», хотя в него и попало несколько снарядов, продолжал двигаться. Но вот у основания башни блеснул желтоватый огонек, из корпуса машины потянулся черный дым, и затем раздался взрыв.

Вот уже четыре вражеских танка застыли на месте. Два из них горели. Среди разрывов наших снарядов и мин, между танками, прячась за их броню, метались фашистские автоматчики. По ним открыли огонь пятая батарея и минометчики. Расчеты гвардии сержантов И. Залуцкого, Я. Корнауха и А. Крутя били без промаха.

К десяти часам утра бой закончился. Враг потерял 14 подбитых и сожженных танков и бронетранспортеров. Но было ясно, что фашисты не смирятся с поражением. И действительно, вскоре они пошли в контратаку, но, попав под губительный огонь, вновь откатились назад. Немецкие самолеты стали бомбами перепахивать землю. Наблюдательный пункт командира дивизии, находившийся в семистах метрах от переднего края, оказался под постоянным огнем.

Оставив огневые позиции артполка, я пробрался на НП. Увидев меня, генерал А. Г. Мотов воскликнул:

— Жив? Творится черт-те что. Посмотри, пехота не может подняться — вся низина простреливается. Несем потери. Вон, видишь лес? Надо под его прикрытием зайти в тыл противнику и ударить. Немедленно!

Посоветовавшись, решили поручить выполнение этой задачи батальону гвардии капитана Н. Т. Панкова. Я сразу же пошел в это подразделение. Вместе с замполитом полка гвардии майором А. С. Клименко мы объяснили воинам боевую задачу, призвали их действовать смело, решительно, внезапно, чтобы не дать гитлеровцам опомниться, сбросить их с высоты, захватить их и тем самым сохранить жизнь сотням наших воинов.

К 16 часам батальон по лесу вышел в тыл противнику и нанес по нему внезапный удар. Фашисты были вынуждены оставить очень важную для обороны высоту и отойти. Батальон гвардии капитана Н. Т. Панкова закрепился на ней.

В 18 часов 19 апреля 1944 года мы сдали свой участок 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, вышли во второй эшелон корпуса и сосредоточились в районе села [162] Бологавь. К этому времени резко осложнилась обстановка в районе села Ташлык на днестровском плацдарме, захваченном 5-й гвардейской армией генерала А. С. Жадова. Ее части на плацдарме вели тяжелые бои со значительно превосходящими силами противника.

В полночь того же дня наша дивизия была поднята по боевой тревоге и к утру 20 апреля, совершив ночной марш, вышла в район села Суслены. Переправившись через Днестр, мы прошли еще 98 километров на северо-запад через Гаяны и к 5 часам 23 апреля сосредоточились в районе села Ташлык, где и вошли в состав 33-го гвардейского корпуса 5-й гвардейской армии.

К 11 часам 23 апреля дивизия переправилась через „Днестр на захваченный еще 13 апреля плацдарм и с ходу вступили в бой на высотах юго-западнее села Пугачень. Противник, сосредоточив здесь три пехотные и две танковые дивизии, непрерывно атаковал, наносил артиллерийские и авиационные удары, стремясь ликвидировать плацдарм.

В воздухе стоял густой, едкий дым. Под его прикрытием на позиции гвардейцев двигались танки пехоты врага. Но бойцы 78-й гвардейской вместе с частями 5-й гвардейской армии не только удержали плацдарм, но и значительно расширили его по фронту и в глубину... Задача и на этот раз была выполнена.

С 1 января по 3 мая 1944 года дивизия, ведя наступательные и оборонительные бои, уничтожила 149 пулеметов, 37 минометов, 15 пушек, 34 танка, 24 бронетранспортера, 70 автомашин, много другой боевой техники и вооружения противника. Взято в плен 119 солдат и офицеров, захвачено 41 пулемет, 19 пушек, 11 мотоциклов, 6 бронемашин.

За героизм, проявленный в боях, 1393 бойца и командира были награждены орденами и медалями Советского Союза{6}.

Используя данные, подготовленные штабом дивизии, политотдел и политработники частей развернули широкую пропагандистскую и воспитательную работу. Они готовили личный состав к новым боям, но уже за пределами нашей Родины. [163]

Глава восьмая

Покой нам и не снился

Как-то в политотделе зашел разговор об особенностях партполитработы в боевых условиях, о том, какими качествами должен обладать фронтовой политработник. Суждения высказывались разные, но суть их все-таки была единой: ему не обойтись без глубоких знаний марксизма-ленинизма, военного дела, без широкой общей культуры, умения оценить обстановку и с учетом этого организовать свою работу, без подлинной инициативы, сметки, без хорошего знания людей, их характеров, без кристальной чистоты. Вспоминали выступление М. И. Калинина на собрании слушателей и профессорско-преподавательского состава Военно-политической академии имени В. И. Ленина. Ставя задачи перед политработниками, он отмечал, что политработа — очень сложная и трудная сфера деятельности, что быть политработником — значит беспредельно любить свое дело, тех, кого воспитываешь, постоянно совершенствовать свои знания. Думается, в этом выступлении всесторонне раскрыты сами основы партполитработы, главные ее направления, объемно сказано о качествах, которыми должен обладать политработник.

При обсуждении практической деятельности политработника в боевых условиях мы конечно же ссылались на эту речь, были едины в оценке ее основополагающих положений, но пытались и развить их с учетом конкретных условий, изменений, которые вносила напряженная боевая обстановка в работу каждого из нас.

Помню, с какой страстностью капитан М. Г. Зотов — агитатор политотдела — доказывал, как важно фронтовому политработнику уметь безошибочно улавливать момент, изменения, происходящие в жизни, боевой деятельности подразделения, части, дивизии в целом, оперативно реагировать на эти изменения, учитывать их.

— Одно дело действовать в обороне, — говорил он. — Другое — в наступлении, третье — на марше. При действиях личного состава на открытой местности необходимы одни формы работы, при форсировании водной преграды — другие. В подразделении, где личный состав опытный, обстрелянный, не будешь говорить о том, что предельно необходимо сказать в подразделении, укомплектованном новичками, которые еще не знают как следует, что такое бой...

Собственно, с Зотовым никто и не спорил — мысль его [164]

была предельно ясной, а оказанное — предельно верным. Мне казалось, что он просто проверяет себя, свои суждения, хочет узнать, что об этом думают товарищи...

Мне нравился капитан Михаил Григорьевич Зотов, обладавший выдержанностью, культурой общения, широкой эрудицией. Но вот «военной косточки» в нем не ощущалось. Больше всего тревожило то, что он стыдился потребовать выполнения своего указания, проявлял иногда мягкотелость. Пришлось поговорить с ним отдельно, напомнить, что он, как представитель политотдела, должен проявлять твердость и настойчивость в проведении нашей линии, не идти на различные компромиссы, действовать не от себя лично, а от имени политотдела.

Михаил Григорьевич слушал меня, виновато поглядывал на свои большие руки и то и дело произносил:

— Я постараюсь... Я постараюсь...

Политработникам частей, согласно указанию политотдела, предстояло сделать немало. Им было рекомендовано организовать и провести семинары парторгов батальонов по практике работы парторганизации в наступательном бою, семинары парторгов рот на эту же тему, семинары комсоргов первичных и ротных комсомольских организаций на тему «Комсорг в бою», беседы с личным составом «Заветы В. И. Ленина советским воинам», инструктажи ротных и взводных агитаторов.

Предусматривались также встречи бывалых воинов с бойцами, не участвовавшими в боях, собрания орденоносцев для обсуждения их задач в бою, совещания старшин подразделений, командиров взводов и рот, митинги и многое другое. Планировалось привлечь к организации и проведению мероприятий офицеров штаба и служб.

Командир дивизии генерал-майор А. Г. Мотов, ознакомившись с планом работы политотдела, поинтересовался, на какое время рассчитана вся эта работа. Я назвал сроки. Он недоверчиво покачал головой:

— Справитесь? Напланировали-то вон сколько. А ведь жизни спокойной фашист не даст.

— Будем напрягать все силы. Должны справиться. План обсужден с политработниками частей, они все обдумали и взвесили, настроены по-боевому.

— Тогда, как говорится, в добрый путь, — улыбнулся генерал и утвердил план.

В те дни в политотделе можно было встретить лишь секретчицу, партучетчицу и еще несколько товарищей. Остальные — в полках, батальонах, ротах. Семинары, собрания, [165] встречи и занятия... Хотелось побывать всюду. Ездил, ходил и выступал много, так же много запоминал, записывал.

В одном из полков довелось вместе с заместителем командира полка готовить и проводить слет бывалых воинов. Мы придавали ему большое значение. Важно было обобщить боевой опыт, сосредоточить усилия актива на обучении нового пополнения. Поговорили с некоторыми бойцами, младшими командирами, посоветовали, на чем сконцентрировать внимание при выступлении.

Открывая совещание, я отметил, что все собравшиеся прошли славный боевой путь, участвовали во многих боях, приобрели большой опыт, умение побеждать сильного и коварного противника, что опыт бывалых воинов во многом поучителен и ценен, важно вооружить им весь личный состав. Большинство из присутствующих умело и настойчиво передают свой опыт молодым, и это приносит большую пользу. Но, к сожалению, есть и такие бойцы, которые лишь подшучивают над менее опытными, занимаются подковырочками, а чтобы чему-то научить, что-то посоветовать, подсказать, так для этого, по их мнению, есть командиры. Вот и давайте обсудим, как нам лучше поставить дело обучения и воспитания бойцов. Без вашей помощи командирам, политработникам будет труднее вводить в строй молодежь.

Выступил ефрейтор Федор Серый. Личность известная: в полку больше года, прослыл человеком храбрым, смекалистым, добрым и очень спокойным, какими бывают люди, наделенные недюжинной силой.

— Воевать надо, конечно, уметь, — заговорил он. — А что значит уметь? Ну, оружие свое знать досконально, пользоваться им умело — раз. Правильно ориентироваться в обстановке и выбирать наиболее удобный момент для нанесения удара — два. Не трусить, помнить, что враг ведь тоже из человеческого мяса состоит и тебя боится. Если ты струсишь, он смелее будет, в затылок тебя щелкнет, а если ты смелее, он струсит. И главное — бодрость духа, вера в победу, злость к врагу. Мы деремся за правое дело, а значит, и победим. Вот так я и объясняю молодому солдату.

Выступили и другие бойцы, поделились опытом обучения и воспитания молодых воинов. Приняли обращение к ветеранам дивизии, в котором призывали их не жалеть сил для подготовки молодежи к боям.

После совещания, когда мы остались вдвоем с заместителем командира полка по политчасти, к нам подошел небольшого роста русоволосый сержант. Попросив разрешения [166] обратиться к майору, он смущенно доложил, что его заявление о приеме в партию еще не рассматривалось.

— Разберусь, — пообещал политработник, а когда боец ушел, обратился ко мне: — Кое-где продолжают не придавать должного значения приему передовых бойцов в партию. Вот видели этого солдата? Ефрейтор Сурин Виктор Иванович. Разведчик. Награжден орденом и двумя медалями. Человек заслуженный. Решил вступить в партию. А секретарь волынку тянет. Факт тревожный. Разберусь и доложу вам...

Факт действительно вызывал тревогу. И я тут же сделал в блокноте пометку: заслушать сообщение парторга и замполита батальона о работе по отбору в ряды партии отличившихся воинов и воспитании молодых коммунистов. Несколько позже обсуждение этого вопроса состоялось, и товарищи были строго предупреждены за допущенные ошибки.

Я уже говорил о том, что в самые трудные дни боев число заявлении о приеме в партию значительно увеличивалось. Это закономерно: в трудный для Родины час наш народ всегда еще теснее сплачивался вокруг своего авангарда — родной ленинской партии, выражал ей безграничное доверие. В своих заявлениях в партийную организацию воины высказывали высокие патриотические чувства, свою любовь к Родине, ленинской партии, давали клятву драться с врагом до последнего дыхания. Став коммунистами, они бились с фашистами еще бесстрашнее, вели за собой товарищей.

Еще в августе 1941 года ЦК ВКП(б) принял постановление о порядке приема в партию особо отличившихся в боях советских воинов. Вступающий в кандидаты теперь представлял рекомендации трех членов партии с годичным стажем (а не с трехгодичным, как ранее), знающих его по совместной работе не менее одного года. Спустя три месяца, 9 декабря 1941 года, было принято постановление о льготных условиях приема в члены партии кандидатов, отличившихся в боях (после трехмесячного кандидатского стажа). Эти постановления Центрального Комитета партии отвечали духу времени, сокращали путь в ее ряды лучших командиров и красноармейцев.

Политотдел, партийные организации подходили, за редким исключением, к приему в партию с особой ответственностью. Строго соблюдалось ленинское требование индивидуального отбора. Основными признаками партийности в то время были моральная стойкость, смелость и мужество, воинское [167] мастерство, самоотверженная защита социалистической Родины.

При отборе в партию основное внимание уделялось боевому активу. С изъявившими желание вступить в партию занимались политработники, парторги рот, члены бюро и секретари первичных парторганизаций. Заявления рассматривались на открытых партсобраниях. Вновь принятых привлекали к активной работе...

Хочу подчеркнуть такую, на мой взгляд, важную мысль: искусство политработника состоит и в том, чтобы за каждым, казалось бы, малозначащим фактом увидеть тенденцию, вовремя среагировать на него, чтобы предупредить развитие того или иного недостатка. Речь идет о проницательности, творчестве, партийном чутье, если хотите — о дальновидности. Сколько бывало случаев, когда политработник, обнаружив какой-то факт, не придает ему значения: случайность, мол, мелочь. А эта «мелочь» со временем даст ростки, созревает в проблему. И наоборот, если политработник мыслящий, дальновидный, обладающий обостренным чувством ответственности, он за любой мелочью, за любой шелухой увидит то, что требует немедленных и решительных действий.

Вот пример. В дивизии значительное место отводилось работе с младшими командирами. Подбирались они из красноармейцев, прошедших школу боев, зарекомендовавших себя смелыми и умелыми бойцами. Работники политотдела и политработники на местах старались дать им политические знания, обогатить методикой воспитательной работы с подчиненными. Казалось бы, тревоги особой эта проблема вызвать не должна.

Однако побывав на одном из занятий, проводимых сержантом Н. Сколовым, я обнаружил, что действует он не совсем уверенно, часто ошибается.

Когда сказал об этом заместителю командира полка по политчасти, тот не долго думая отпарировал:

— Молод сержант, чего с него взять. Поднатореет — все встанет на свое место.

— А другие сержанты? Ошибок не допускают? Как у них с профессиональной подготовкой?

— Вроде бы нормально... Командир полка был более объективен:

— С командирской подготовкой сержантов плоховато.

Как показало изучение этого вопроса, сержантский состав значительно обновился, а его учеба не претерпела изменений, к ней не проявляли должного внимания. Пришлось [168] принимать срочные и решительные меры, чтобы выправить положение. Тут оперативно сработал штаб, резко повысив требовательность к командирским занятиям. Но и мы, политработники, не остались в стороне.

Факт слабой подготовки одного сержанта навел нас на мысль о совершенствовании командирской подготовки не только сержантского состава, но и офицеров. Состоялся серьезный и деловой разговор на инструктаже политработников и секретарей парторганизаций. В полках провели заседания партийных бюро, на которые были приглашены парторги рот и батарей, где напомнили коммунистам о необходимости проявлять первейшую заботу о профессиональной подготовке офицеров.

Разговор был интересный, полезный. Он помог вскрыть существенные недостатки. Все критические замечания мы систематизировали, обобщили и свои выводы доложили командиру дивизии. Он немедленно принял соответствующее решение. Было твердо установлено выделять на учебу не менее четырех часов, если условия благоприятствовали. От всех командиров генерал потребовал личного примера в совершенствовании военных знаний. Они обязывались изучение теоретических положений сочетать с анализом боевого опыта, с разбором действий отделений, взводов, рот, батальонов, полка.

Важно, что комдив сам показал пример подлинной заботы о высоком уровне проводимых занятий. Сначала с командирами полков, а затем и батальонов он провел занятия по организации управления подразделениями в наступательном бою, изучению тактики обходов и охватов, способов преодоления заграждений и водных преград, маневров на полях боя.

Следует сказать, что совершенствование боевого мастерства личного состава, повышение тактической, огневой и специальной подготовки командных кадров постоянно было одной из важных задач политорганов и парторганизаций. Чем лучше мы учились, тем лучше воевали. Так что рассказанное мною — лишь эпизод из всей той работы, которую проводил политотдел на различных этапах боевых действий дивизии.

Почти ежедневно, если позволяла обстановка, я выслушивал доклады работников политотдела, политработников частей о том, как идет реализация плана. Вместе с тем и сам большую часть времени проводил в подразделениях, встречался с людьми, беседовал, отвечал на вопросы, принимал решения, если требовалось. [169]

Не лишне ли это было для меня, начальника политотдела дивизии? Может, и впрямь следовало, как советовали некоторые товарищи, решать «кардинальные» проблемы, осуществлять общее руководство, «давать направление» и строго контролировать исполнение указаний. Не знаю, но я просто испытывал необходимость быть среди людей, получать информацию из первых уст, говорить с бойцами с глазу на глаз, когда понять человека помогают не только слова, но и выражение лица, тон разговора. Там, на позиции, в окопе, в блиндаже, только там можно по-настоящему узнать, с каким настроением воюют воины, определить основное в своей работе, сердцем почувствовать всю ответственность за судьбу этих людей. Именно там сталкивался с фактами, которые иногда ставили в тупик, а чаще всего давали повод для размышлений и соответствующих выводов.

Вот мы говорим о всеобщем уважении политработников, о любви воинов к ним. На самом деле так и было: любили их за чуткость, за яркое партийное слово, за готовность помочь в любом деле и за многое другое. Но прежде всего — за величайшую преданность Родине, за готовность отдать жизнь за нее, за смелость и решительность, способность сохранять силу духа в самой критической ситуации. Но ведь были и такие, кто этими качествами не обладал в полной мере.

В одной из бесед с бойцами я выяснил, что политработник у них грубоват, ведет себя надменно, нуждами людей не интересуется. Естественно, в тот же день поговорил с офицером, высказал ему претензии, потребовал изменить отношение к порученному делу. Тот пообещал и, к чести его, слово сдержал. Но после беседы с ним я задумался: настойчиво занимаемся воспитанием всех категорий людей, а политработники иногда остаются в тени. Да, учим их практике работы с людьми, вооружаем методикой, интересуемся, насколько они подготовлены теоретически. А каковы их нравственные качества? Разве сами политработники, особенно молодые, не нуждаются в воспитании, в формировании у них высоких нравственных качеств? Конечно же нуждаются.

Высказал свои соображения работникам политотдела. Теперь, бывая в частях, мы считали своей непременной обязанностью интересоваться, как ведет себя политработник по отношению к подчиненным, каков его характер, беседовали с ним, напоминали о необходимости быть кристально чистым человеком. Не знаю случая, чтобы хоть один политработник [170] проявил трусость в бою, но не ждать же такого случая — поэтому вели речь и об отваге политработника, умении вести себя в бою, не теряться в минуты смертельной опасности. Личный пример мужества и отваги — одна из самых действенных форм политработы. Для политработника личная храбрость — качество обязательное. Все другие достоинства принимаются и ценятся только в сочетании с ней.

На семинарах политработников, на совещаниях мы стали больше внимания уделять обсуждению нравственных качеств политработника, стилю его работы, всячески предостерегали от панибратства в обращении, от скольжения по верхам в изучении людей и их потребностей. На это же нацеливали и секретарей партийных организаций, весь партийный и комсомольский актив. Мне понравилось одно из выступлений инструктора политотдела по оргпартработе майора Л. П. Шрамко. Речь шла о связи с массами воинов, о ведущей роли коммунистов, их бойцовских качествах.

— Связь с массами особенно ценится в политической работе, — говорил он. — Но эта связь может быть различной. Хлопанье по плечу, ничего не значащее «Как поживаешь?», поддакивание по поводу и без повода — тоже связь. Но какая?! Настоящая связь — глубокое знание жизни, нужд бойцов, проникновение в их сердца и души, неограниченное влияние на людей. Партийный руководитель только тогда оправдает свое предназначение, если будет человеком глубоко идейным, внимательным, заботливым, чутким, умеющим убеждать, влиять, вести за собой...

Лука Павлович говорил убедительно, вдохновенно, оперировал примерами и фактами. И я от души порадовался за него, подумав, что почаще бы надо организовывать такие выступления не только перед секретарями парторганизаций, но и перед комсомольским активом.

Обычно перед выполнением той или иной сложной и ответственной задачи, поставленной перед дивизией, мы проводили короткие митинги. Они настраивали личный состав на решительные действия, психологически готовили к преодолению трудностей. Воины высказывали на них самые сокровенные мысли, обращались к товарищам с призывом действовать в бою геройски. На митингах и опытные бойцы, и молодые заверяли, что не струсят в бою, что будут драться с врагом до последней капли крови.

В ходе боев основной упор во всей партийно-политической работе делался на индивидуальное инструктирование актива, оперативную организацию информирования личного [171] состава, командного состава, на оперативные формы воздействия на людей. Мы требовали от каждого политработника в любых условиях строго следить и за тем, чтобы своевременно доставлялась бойцам горячая пища, было необходимое обмундирование, чтобы боец имел возможность отдохнуть, обсушиться.

Главное мы видели в том, чтобы укрепить, еще выше поднять у воинов патриотический дух, стремление драться геройски, смело преодолевать любые трудности на пути к победе. В этот период большую роль играли боевые листки, оперативные листовки, написанные наспех, карандашом, в перерыве между боями, а то даже и во время — боя, сразу по горячим следам.

«Сержант В. Соснин с отделением отбил три атаки фашистов, в несколько раз превосходящих по численности, потеряв убитыми двух солдат. Будем драться, как Соснин».

«Пулеметчик С. Коробов уничтожил в бою 12 гитлеровцев. Тяжело раненный, он остался в строю и продолжал сражаться. Боец представлен к награде».

«Разведчики П. Путеня и К. Резник захватили двух пленных. Рискуя жизнью, они доставили их в штаб полка...»

Такие сообщения не нуждались в комментариях, они говорили сами за себя. Листок, бывало, переходил из рук в руки, из отделения в отделение, истирался до дыр. И каждый боец хотел быть похожим на героев.

В период наступления, передислокации, естественно, невозможно выкроить время для сборов, общих инструктажей, совещаний политработников, партийного и комсомольского актива. Все вопросы, связанные с организацией партполитработы, приходилось решать непосредственно на местах, в окопах, блиндажах, в тесном общении с несколькими офицерами, а то и с одним товарищем.

После затяжных оборонительных боев началось преследование противника. Сам по себе этот факт воодушевлял личный состав, поднимал настроение. Тем более что становилось ясно — день, другой, и советские войска вышвырнут фашистов с советской территории, начнутся бои за рубежом. Задачи войск четко были изложены в приказе Верховного Главнокомандующего от 23 февраля 1944 года: «...Умелым сочетанием огня и маневра взламывать вражескую оборону на всю ее глубину, не давать врагу передышки, своевременно ликвидировать вражеские попытки контратаками задержать наше наступление, умело организовывать преследование врага». Эти требования легли в основу [172] всей политической и организаторской работы командиров, политорганов, партийных организаций.

Отправляя работников политотдела в полки, подразделения, я, как правило, беседовал о каждым, высказывал свое мнение о том, что и как надо сделать, выслушивал товарища, и расставались мы, имея твердое сообща выработанное направление в работе.

Кстати, у меня утвердилось железное правило — не сковывать инициативу работников политотдела. Более того, я постоянно напоминал им, что в любых условиях они должны исходить из интересов дела, с учетом обстановки уметь быстро перестроиться, сориентироваться и действовать так, как подсказывает жизнь, практика. Конечно, бывали случаи, когда «творчество» иного товарища било через край.

Разговор об этом состоялся у меня с капитаном Зыряновым — моим помощником по комсомольской работе. Вообще-то этого офицера я высоко ценил, мне нравилась его неугомонность, умение все принимать близко к сердцу, за все искренне болеть душой. Но в своей активности он иногда переходил границы дозволенного, чем вызывал обиды у людей уважаемых, заслуженных.

В одно время до меня стали доходить слухи, что Зырянов, работая в полку или дивизионе, вмешивается в распоряжения командира, пытается давать им оценку, ведет себя иногда с апломбом. Эти слухи подтвердились. На совещании командиров некоторые товарищи вроде бы в шутку высказались о том, что, мол, я развиваю у своих подчиненных чувство вседозволенности.

С Зыряновым пришлось серьезно поговорить, напомнить ему, что приказ, распоряжение командира-единоначальника не обсуждаются и не комментируются, в том числе и работниками политотдела. Вместе с тем я похвалил его за инициативу в проведении интересных, получивших высокую оценку во всей дивизии бесед с комсомольцами «Почему я хочу стать коммунистом». На таких беседах комсомольцы рассказывали о своих старших товарищах коммунистах, об их славных боевых делах, чуткости, внимании, высказывались о том, какие черты в характере членов партии им особенно нравятся и в чем они хотели бы походить на коммунистов. Здесь же высказывались и сокровенные мысли, думы о том, мечтает ли воин о вступлении в партию, когда родилась эта мечта и почему, каким комсомолец представляет себе настоящего коммуниста. Короче говоря, инициатива Зырянова была поддержана комсомольцами всей дивизии, помогла нам лучше изучить личный состав. [173]

Сам я, приехав в полк, неизменно вникал в работу заместителя командира по политчасти, партийного актива, все хорошее, заслуживающее внимания, отмечал и только потом высказывал соображения по улучшению дела, советовал, что изменить, на что переориентировать внимание.

Как-то инструктор политотдела по оргпартработе и помощник начальника политотдела по комсомольской работе высказали тревогу, что в некоторых ротах распадаются комсомольские организации. Что же, такое возможно — в боях гибли люди, на их место приходили бойцы старше по возрасту.

— В одном полку или во всех? — поинтересовался я.

— Мы говорим об одном.

— Меры для укрепления этих комсомольских организаций мы примем. Но давайте посмотрим шире: на должном ли уровне у нас партийное руководство комсомолом, достаточно ли активны сами комсомольские организации? Надо подумать о том, что можно и необходимо сделать, чтобы значительно активизировать работу комсомольского актива.

В тот же день побывал в полку, о котором шла речь, высказал свои соображения командиру и его заместителю по политчасти. Они согласились, что недостаточно внимания уделяют работе комсомольских организаций, что действительно некоторые из них перестали существовать. Меня так и подмывало устроить этим в общем-то опытным заслуженным офицерам головомойку за то, что они недооценивают роль комсомольских организаций в борьбе за высокую боевую готовность, в воспитании личного состава. Но я спокойно попросил их подумать о том, что можно предложить для исправления положения дел, какие мероприятия они считают необходимым провести в самое ближайшее время. Дал на это сутки. Сам же вместе с Зыряновым собрал на совещание других политработников, секретарей партийных организаций и высказал им свою озабоченность, рассказал о недостатках, допущенных в полку, потребовал «повернуться лицом к комсомолу».

В эти же дни мы провели однодневный семинар секретарей комсомольских организаций, постарались вскрыть передовой опыт работы, сообща обсудили пути улучшения деятельности организаций, поставили перед молодежными вожаками конкретные задачи. Скажу, что позже такие семинары стали регулярными и готовили их все работники политотдела с участием политработников полков. Регулярнее стали вопросы комсомольской работы обсуждаться и на заседаниях партийных бюро, на партсобраниях, что в значительной [174] степени оживило деятельность комсомольского актива. Он и раньше выступал инициатором многих начинаний, а теперь стремление активистов идти во главе масс воинов стало проявляться еще заметнее. По их инициативе развернулось движение учиться стрелять по-снайперски, в котором приняли участие сотни воинов дивизии. Комсомольцы выступили инициаторами и создания групп истребителей танков, в которые отбирались самые опытные, смелые и умелые воины. В группах изучались подрывные средства, совершенствовались навыки использования противотанковых ружей, гранат, бутылок с зажигательной смесью. Позже такие группы не раз демонстрировали свое боевое мастерство.

Повышение активности в работе комсомольских организаций незамедлительно сказалось на укреплении их авторитета среди воинов. Это нашло выражение в притоке новых сил в комсомольские организации. В заявлениях искренне, от души высказывались думы и чаяния бойцов, их желание драться и, если придется, умереть комсомольцем. Это были не просто красивые слова. Иногда сразу же после приема приходилось вступать в бой с врагом.

Закончить эту главу хочется беседой с командиром дивизии генералом А. Г. Мотовым. Произошла она накануне широкого наступления, когда дивизия находилась на территории Румынии. Мы вели речь о том, что сейчас, когда вышли на территорию других государств, нельзя ослаблять напряжение в работе.

— Трудно сказать, какую новую боевую задачу мы получим, но воевать еще придется немало, — сказал он, — и потому нам надо продолжать учить людей мастерству наступательного боя. Основное требование ко всему личному составу: настойчиво учиться наступать. Отсюда и задача политотдела — внедрение в жизнь опыта партполитработы в наступлении.

План мероприятий в этот период отличался крайней насыщенностью. О том, как нам удалось осуществить его, расскажут последующие страницы.

Глава девятая

За рубежом

В первых числах мая 1944 года 5-я гвардейская армия была выведена с днестровского плацдарма и передислоцировав на в район румынского города Ботошаны. В ночь на 4 мая [175] сдала свой участок обороны и 78-я гвардейская стрелковая дивизия. Она переправилась через Днестр и сосредоточилась в районе села Гартон, затем совершила мари в район села Суслены и вновь, перейдя государственную границу c Румынией в районе Такеобяны, вышла 12 мая к селу Флемензия.

С 13 мая по 24 июня личный состав частей и подразделений занимался боевой и политической подготовкой. Занятия продолжались по 12 часов в сутки. Большая часть времени отводилась отработке прорыва переднего края обороны противника, наступления на укрепленный район, боев в городе и за крупные населенные пункты, преследования отходящего врага, взаимодействия с приданными частями усиления и соседями. Вся боевая, тактическая подготовка проходила под непосредственным руководством командира дивизии генерала А. Г. Мотова, штаба дивизии, повседневно контролировалась командиром 33-го корпуса генерал-лейтенантом Н. Ф. Лебеденко, его штабом и командующим армией генерал-полковником А. С. Жадовым.

Политотдел дивизии учил политических работников частей, парторгов и комсоргов рот и батарей умело организовывать воспитание личного состава в конкретной боевой обстановке. Большую помощь нам оказывали начальник политотдела корпуса гвардии полковник Хлызов, политотдел армии. Это было время, когда наступал третий период Великой Отечественной войны. Важным направлением всей партийно-политической работы с личным составом, как и прежде, было воспитание у воинов неукротимого стремления к полной победе над фашизмом. Необходимо было добиться, чтобы каждый воин глубоко осознал великую освободительную миссию Красной Армии, дорожил честью и достоинством советского солдата за рубежом своей страны, был предельно бдительным.

Центральный Комитет ВКП(б), ГКО и Советское правительство потребовали от политорганов разъяснить каждому воину, что за рубежом он является представителем великого советского народа, его армии-освободительницы.

Вскоре была издана директива Главного политического управления РККА, в которой особо подчеркивалась необходимость усиления партийно-политической работы, перестройки ее в соответствии с новой обстановкой. Определялись меры для улучшения воспитания советских воинов в духе пролетарского интернационализма и советского патриотизма. В соответствии с этой директивой основными темами политических занятий, политинформаций, групповых и индивидуальных [176] бесед с личным составом было разъяснение заявления Советского правительства и постановления Государственного Комитета Обороны СССР о целях вступления Красной Армии на территорию других стран. Политработники рассказывали воинам об освободительной миссии Красной Армии, учили строго соблюдать во всем строжайший порядок, с уважением относиться к национальным традициям местного населения, его обычаям, культуре, образу жизни.

Каждому воину была вручена изданная политуправлением фронта памятка, в которой говорилось, как надо относиться к местному населению. Мы получили и сразу же распространили изданное отдельной листовкой воззвание Военного совета 2-го Украинского фронта к населению, в котором румынские граждане призывались к продолжению своего мирного труда и к тому, чтобы они оказывали командованию Красной Армии содействие и помощь в поддержании порядка и обеспечении нормальной работы промышленных, торговых, коммунальных и других предприятий{7}.

Группа политработников дивизии — агитаторы политотдела, полков, заместители командиров частей по политчасти развернули большую разъяснительную работу среди румынского населения. Они выступали с лекциями и докладами, на конкретных примерах показывали, что нес народам фашизм и с какой целью пришла на румынскую землю Красная Армия, говорили о ее освободительной миссии.

Советские воины вели себя безупречно, уважительно относились к местному населению, его обычаям и традициям. Часто можно было видеть, как солдаты, улучив свободную минуту, помогали в хозяйских делах жителям сел. Это вызывало у населения освобожденных сел Румынии чувство уважения к Красной Армии.

Мы провели собрания партийного и комсомольского актива дивизии, затем полков, собрания первичных партийных и комсомольских организаций, на которых обсудили задачи коммунистов и комсомольцев по выполнению решения ЦК ВКП(б), ГКО и директивы Главного политического управления Красной Армии о поведении войск за рубежом. С докладами на активах и собраниях выступали работники политотдела и заместители командиров частей по политчасти.

Решения партийных и комсомольских активов, партийных и комсомольских собраний были короткими. Они требовали [177] от коммунистов личного примера в выполнении указаний партии и правительства.

Агитаторы политотдела И. Д. Штин, М. Г. Зотов, инструкторы Л. П. Шрамко, М. В. Кипятков, заместители командиров частей по политчасти А. С. Клименко, А. Г. Бечин, Я. Н. Плетень, Е. Г. Шелест по всем темам политических занятий провели, семинары с руководителями групп.

Многое сделали мы для укрепления партийных и комсомольских организаций рот и батарей. Было принято в члены и кандидаты партии около двухсот воинов, отличившихся в боях. Получая партийные документы, каждый из них клялся дорожить званием коммуниста, умело и беспощадно уничтожать врага.

Комсомольские организации приняли в свои ряды более двухсот молодых воинов-гвардейцев, бесстрашно сражавшихся с врагом. На собраниях в торжественной обстановке им были вручены комсомольские билеты.

С вновь назначенными парторгами и комсоргами рот и батарей были проведены семинарские занятия, на которых обсуждался вопрос обеспечения примерности коммунистов и комсомольцев в поведении на территории других стран. Обстоятельно рассмотрели и опыт партийной и комсомольской работы в конкретных боевых условиях. На семинарах выступили опытные парторги рот и батарей старший сержант А. Панель, старшина А. Коныпаков, ефрейтор В. Брынь. Они делились опытом своей работы с только что назначенными парторгами.

Были подобраны и назначены редакторы боевых листков рот и батарей, проведено с ними практическое занятие по подготовке материалов и их оформлению. Состоялся слет военкоров газеты «Боевая красноармейская» и редакторов боевых листков рот и батарей. На нем работники дивизионной газеты В. Ераносьян, Ц. Очиров, А. Фатеев и Г. Демиденко рассказали, как надо готовить материалы о героических подвигах солдат, сержантов и офицеров.

Большую культурно-массовую работу проводил в этот период дивизионный клуб, возглавляемый капитаном А. Пономаревым. Была оформлена портретная галерея Героев Советского Союза с кратким описанием их подвигов. Ансамбль песни и пляски подготовил три новых программы и показал их во всех частях и спецподразделениях.

Радостным для гвардейских стрелковых полков дивизии был день 14 июня 1944 года. В этот день командир 33-го гвардейского корпуса 5-й гвардейской армии генерал-лейтенант Н. Ф. Лебеденко вручил 223, 225, 228-му полкам гвардейские [178] Знамена. Во всех подразделениях состоялись митинги, а затем по ротам и батареям — беседы о полковом гвардейском Красном Знамени.

Так мы использовали передышку для подготовки личного состава к новым, еще более жестоким наступательным боям, к новым испытаниям.

Закончился третий год войны. К этому времени советские войска успешно провели ряд крупных фронтовых операций. Немецко-фашистские полчища были отброшены далеко на запад. Красная Армия, владея инициативой, готовилась нанести новые сокрушительные удары, по врагу. Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение сосредоточить главные силы на западном направлении, чтобы быстрее освободить Белоруссию и Западную Украину и прийти на помощь братскому польскому народу.

24 июня 1944 года мы получили приказ командующего 5-й гвардейской армией генерала А. С. Жадова совершить марш и 30 июня погрузиться в железнодорожные эшелоны на станции Верешть. 7 июля 78-я гвардейская сосредоточилась в Гжималуве, в 40 километрах от города Тарнополь, затем, после 450-километрового марша, в составе 5-й гвардейской армии вступила в пределы Польши и заняла исходное положение для наступления с рубежа Колония-Гурне.

Нужно сказать, что марш был трудным. 450 километров дивизия преодолела за девять суток. В целях маскировки передвигались только в ночное время, в условиях плохой видимости и малопроходимых проселочных дорог. Чтобы облегчить людям путь и сохранить боевую готовность, для подвоза личного состава мобилизовали весь автотранспорт.

Дорога, по которой мы передвигались вслед за нашими наступающими войсками, проходила по северной окраине города .Львова, через Козлове, Золочев, Влогув. Она была усеяна разбитой и брошенной немецкой боевой техникой и вооружением — танками, бронетранспортерами, пушками, минометами, стрелковым вооружением и автомашинами. Бойцы дивизии видели, какие жестокие проходили здесь бои и как героически громили фашистов наши передовые части. На каждом привале агитаторы проводили в ротах и батареях беседы. Они вселяли в бойцов уверенность в скорой победе, укрепляли в них желание быстрее вступить в бой с врагом и внести свою лепту в окончательный разгром фашистского рейха.

В дни пребывания на польской земле много времени уходило на политическую работу среди местного населения. Все политотдельцы дни и ночи проводили либо в полках, [179] батальонах, ротах и батареях, либо в освобожденных от немецко-фашистских оккупантов селах и деревнях, беседовали с жителями, отвечали на их вопросы.

Декретом Крайовой Рады Народовой от 21 июля 1944 года был создан Польский комитет национального освобождения. Он опубликовал манифест к польскому народу, провозгласив себя единственным временным органом исполнительной власти, и взял в свои руки руководство освободительной борьбой народа. Манифест восстанавливал все демократические свободы в стране. Одновременно был опубликован декрет о слиянии польской армии в СССР с Народной армией в единое Войско Польское и создании его Верховного командования{8}.

26 июля было опубликовано заявление Наркоминдела СССР об отношении Советского Союза к Польше. В нем объявлялось, что Советское правительство рассматривает военные действия Красной Армии на территории Польши как действия на территории суверенного, дружественного, союзного государства, что они диктуются единственно военной необходимостью и стремлением оказать дружественному польскому народу помощь в освобождении от немецкой оккупации. Одновременно указывалось, что Советское правительство не намерено устанавливать на территории Польши органов своей администрации, считая это делом польского народа, и решило ввиду этого заключить с Польским комитетом национального освобождения соглашение об отношениях между советским командованием и польской администрацией{9}.

Таким образом, мы получили исчерпывающий материал для политико-воспитательной работы с личным составом и польским населением, могли теперь четко и ясно отвечать на многочисленные вопросы, волновавшие не только наших бойцов, но и местных жителей.

К моменту сосредоточения дивизии в сложных условиях оказались войска 1-го Украинского фронта, форсировавшие 29 июля реку Вислу и захватившие плацдарм юго-западнее Сандомира. Стремясь ликвидировать этот плацдарм, немецко-фашистские войска утром 2 августа силами 4-й танковой армии с севера, из района Сандомир, Тарнобжек и 17-й армии с юга из района Мелец, Падев начали наступление. Было ясно, что вражеское командование хочет перерезать [180] танками коммуникации советских войск, окружить их и уничтожить. Группировки врага успешно развивали боевые действия и к исходу 3 августа подошли к переправам через Вислу в районе Баранува. Мелецкая группировка противника приблизилась к нашим переправам и начала их обстрел. Создалась угроза уничтожения основных переправ 1-го Украинского фронта.

В этот критический момент 4 августа и была введена в бой 5-я гвардейская армия, находившаяся во втором эшелоне фронта. Началась битва за сохранение и расширение коридора, за Сандомирский плацдарм. Двое суток непрерывно продолжался бой южнее Баранува. К исходу 5 августа гитлеровцы вынуждены были отказаться от захвата баранувской переправы и под ударами наших гвардейцев отошли. Баранувский коридор был не только сохранен, но и значительно расширен.

В 10 часов 4 августа после короткой артподготовки части дивизии вместе с другими соединениями армии пошли в наступление. Враг занимал выгодные позиции, мог наблюдать за действиями наших частей. Передовые полки, встретившись со сплошной массой огня, залегли. Выявив в первые минуты боя основные узлы сопротивления противника в районе Дольны и Пшиляны, командование срочно перегруппировало силы, и подразделения снова устремились на врага. Двое суток не прекращались бои за Мелец, который находился в полосе нашей дивизии. Хотя она нанесла противнику значительный урон и продвинулась вперед, взять город в первые два дня мы не смогли. В ночь на 6 августа первый стрелковый батальон 225-го гвардейского полка под командованием гвардии майора П. С. Хапина получил задание лесом бесшумно выйти противнику в тыл с юго-восточной стороны города и внезапно, в установленное для удара по врагу основными силами дивизии с фронта время, атаковать его. Вместе с командиром дивизии генералом А. Г. Мотовым мы прибыли в батальон, находящийся в исходном положении, побеседовали с командирами и бойцами, уточнили им задачу, тепло напутствовали их.

Мы понимали, что противник тоже предпринимает какие-то контрмеры. Но какие? Как позже выяснилось, и фашисты решили нанести удар по нашим тылам. Для выполнения этой задачи они направили две роты, имеющие в своем распоряжении два бронетранспортера. Батальон П. С. Хапина не прошел и трех километров, как внезапно встретился с противником. Передовая третья стрелковая [181] рота лейтенанта Ф. С. Панова действовала смело, решительно. Она сразу же открыла огонь по колонне противника. Вслед за ней быстро развернулись и начали обходить гитлеровцев с флангов первая и вторая роты, ударила по фашистам и минометная рота старшего лейтенанта В. Т. Куликова. Группа бойцов — истребителей танков, возглавляемая комсоргом батальона гвардии старшим сержантом Бельковым, незаметно подобралась к бронетранспортерам и уничтожила их.

В ходе внезапного и скоротечного встречного ночного боя противник был разбит. Батальон П. С. Хапина, продолжая выполнять поставленную боевую задачу, точно в намеченное время вышел в исходное положение. По сигналу он внезапно ворвался в город Мелец с его юго-восточной стороны, вызвав переполох у противника, разгромил его штаб и комендатуру, нарушил управление войсками.

В то же время основные силы дивизии вместе с 13-й танковой бригадой 4-го тактового корпуса ворвались в город Мелец с северо-востока и штурмом к 9 часам 6 августа овладели им. Затем, продолжая наступление, выбили противника из Хожелова, Злотников, внезапно атаковали аэродром севернее Бердяхова и захватили 7 исправных самолетов, 20 самолетов в разобранном виде, склады с авиабомбами, горючим, продовольствием и другим военным снаряжением. 78-я гвардейская вышла к реке Вислока — притоку Вислы.

Не давая противнику опомниться, дивизия в 11 часов 6 августа форсировала Вислоку в районе Мелеца и после непродолжительного, но напряженного боя овладела Дутувом и Жендзяновицами. Но фашисты продолжали непрерывно контратаковать и бомбить боевые порядки дивизии, пытаясь выбить гвардейцев из села и сбросить их в Вислоку. Однако к вечеру 6 августа наши части, значительно расширив плацдарм, закрепились на широком фронте.

Более чем двое суток непрерывных боев с форсированием водной преграды давали о себе знать. Люди устали, валились с ног.

Встретившись с командиром третьей роты 225-го полка лейтенантом Пановым и парторгом роты старшиной Прокофьевым, обходившими боевые порядки, мы разговорились, поинтересовались, как чувствуют себя бойцы.

~ Трудновато им, — признался Панов, — но настроение бодрое. Это ведь не сорок первый год...

В это время старшина роты сержант Патин доставил в [182] термосах горячий обед. Бойцы совсем повеселели. Послышались шутки, приглушенный смех.

— Тишина-то какая. Будто и нет войны, — вздохнул я, осматриваясь вокруг.

— Обманчивая тишина, — откликнулся лейтенант. — Что-то фашисты затевают. Впереди справа от нас бойцы слышали какую-то подозрительную возню. Надо бы разведать.

Вскоре несколько бойцов, вооружившись гранатами и автоматами, ушли в темноту. Прошло несколько минут, и мы услышали взрывы. Затем началась беспорядочная стрельба, недалеко от нас взметнулось в воздух несколько ракет. Вскоре появились разведчики. Они принесли тяжело раненного немца. Тот сообщил, что утром начнется наступление. И действительно, на рассвете противник предпринял мощную атаку на участке третьей роты и вклинился в ее боевые порядки. Но минометчики роты старшего лейтенанта В. К. Куликова открыли шквальный огонь и заставили пехоту залечь, а бронебойщики и артиллеристы первого дивизиона подбили несколько танков.

Сложная обстановка создалась на участке, где находился взвод младшего лейтенанта К. Т. Макарова. Здесь начался рукопашный бой. Парторг роты старшина Прокофьев ваял с собой телефонистов, связных, санинструкторов, ординарца командира роты и бросился на помощь взводу.

Правее 223-го Вислоку форсировал 228-й гвардейский полк. К исходу дня он занял Ольшаны, Зарончи и, выйдя на рубеж Черемень, Завод, закрепился. Все контратаки противника на участке полка были отбиты. Враг понес значительные потери в живой силе и технике и был вынужден отступить.

Развернулись упорные, ожесточенные бои за удержание и расширение плацдарма. В них немецкая 78-я штурмовая дивизия была разбита и заменена 23-й танковой дивизией, которая совместно с пехотой и при массированном применении артиллерии и минометов и мощных бомбовых ударов авиации начала контратаковать наши позиции. Но это уже не могло изменить положения: действуя совместно с танкистами 13-й танковой бригады и 4-го танкового корпуса, дивизия занимала один за другим населенные пункты и продвигалась вперед.

В одном из таких боев героически погиб командир первого стрелкового батальона 228-го гвардейского полка гвардии капитан Алексей Яковлевич Беловицкий. В бою за село Тщцуаны бойцы батальона не сдержали натиска противника [183] и залегли, неся потери. Тогда комбат личным примером увлек за собой подчиненных в атаку. Враг был выбит ив населенного пункта. Но на подходе к нему Алексей Яковлевич был сражен вражеской пулей. Этого молодого комбата я знал хорошо, не раз бывал в его подразделении, беседовал с ним и бойцами. Не раз в боях за Сталинград, на Курской дуге, при штурме Харькова и на днепровском плацдарме он проявлял мужество и храбрость. Продолжительное время Беловицкий командовал батальоном в 225-м гвардейском стрелковом полку, затем был переведен в 228-й гвардейский.

...Бои за плацдарм, за его расширение принимали все более ожесточенный характер. Фашисты контратаковали наши части танками и бронетранспортерами, поддерживая пехоту. Авиация гитлеровцев группами по двадцать — тридцать самолетов непрерывно бомбила войска. Фашисты дрались отчаянно. Но, несмотря на это, дивизия продвигалась вперед. Вот уже занят очень важный населенный пункт Тщцуаны, юго-западнее которого лежал огромный лесной массив. Гитлеровцы опоясали его оборонительными сооружениями с тщательно замаскированными огневыми точками. По просекам маневрировали танки 23-й танковой дивизии и 18-й танковой дивизии СС, появляясь всюду, где бы мы ни пытались пробиться к лесу.

Оценив обстановку, командир дивизии принял решение: с фронта наступления дивизии оставить небольшое прикрытие, в том числе третий дивизион артполка капитана А. П. Сеаемина, поставив все три батареи на прямую наводку. Основными же силами обойти лес справа и ворваться в него с юго-запада.

Задуманный маневр удался. На рассвете стрелковые полки и артиллеристы проникли в лес с юго-западной стороны и внезапно ударили по гитлеровцам. Те, поняв ситуацию, сосредоточили основной удар против нашего прикрытия с фронта, пытаясь выйти к нему в тыл. Всю силу удара врага принял на себя третий дивизион капитана А. П. Сеземина. Взвод управления и часть орудийных номеров заняли оборону впереди орудий. Все атаки пехоты и танков противника воины дивизиона отбили, но и сами понесли большие потери.

К исходу дня 14 августа дивизия значительно продвинулась вперед, заняла выгодные позиции, готовясь к новому наступлению. Представилась короткая возможность подвести итоги первых боев на польской земле, более глубоко проанализировать наши действия. Главный и важный [184] вывод: в первых боях в Польше мы потеряли много людей. Были эвакуированы в госпитали командир второго дивизиона гвардии капитан Лубов, командиры батарей гвардии старшие лейтенанты Лунев, Шадрин и Спусков, погибли командир взвода управления девятой батареи гвардии старший лейтенант Орлов, командир батареи старший лейтенант Савенков и другие товарищи.

Посоветовавшись с генералом А. Г. Мотовым, мы решили провести совещание руководящего состава дивизии. На этом совещании, а затем и на собраниях партийного актива частей речь шла о повышении бдительности, о способах достижения успеха в бою с наименьшими потерями, о строгом соблюдении дисциплины при ведении любого вида боевых действий, о повышении требовательности командиров к себе и подчиненным во имя того, чтобы каждая победа была добыта по возможности малой кровью.

Это помогло лучше организовать последующие бои. Были укомплектованы роты и батареи личным составом, вооружением, сделали перестановку коммунистов и комсомольцев, пополнив ротные и батарейные партийные организации. Первичные партийные организации и парткомиссия дивизии приняли в члены и кандидаты партии более 120 отличившихся в боях солдат и командиров.

Большую работу проделали бойцы разведроты дивизии под руководством майора А. Тюрина, разведвзводов полков. Они определили огневые средства противника в полосе действий на всю тактическую глубину его обороны и нанесли их на карты. Было точно установлено, что перед дивизией, в полосе ее наступления, на рубеже сел Гурне, Пянтковец обороняются 23-я танковая дивизия, 128-й минометный полк и 51-й саперный батальон гитлеровцев. Все эти разведданные дали возможность штабам подготовить точные данные для артиллерийской подготовки.

Большую работу проделали тыловые подразделения дивизии, возглавляемые заместителем командира дивизии по тылу гвардии майором Чевердой. Они сумели в короткий срок перебазировать тылы в район боевых действий частей и своевременно обеспечить их боеприпасами, горючим, продовольствием. Вся тяжесть этой огромной работы выпала на долю личного состава автороты, и он с честью справился с возложенными на него задачами.

18 августа мы получили приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, объявившего бойцам и командирам частей и соединений 1-го Украинского фронта, в том числе и нашей дивизии, благодарность за успешные боевые [185] действия по захвату, удержанию и расширению сандомирского плацдарма. Приказ был зачитан во всех подразделениях и вызвал у воинов новый прилив энергии, стремление быстрее вступить в бой и разгромить врага.

Время на подготовку к новым боевым испытаниям заканчивалось. Нас ожидала серьезная операция — взятие города Дембица, важного узла железных дорог и промышленного центра восточной Польши. Вопрос освобождения польского города Дембица (на немецких картах он назывался Дебица) в летнно месяцы 1944 года приобрел особое значение. Гитлеровцы, производя там самолеты-снаряды большой мощности ФАУ-1 и ФАУ-2, обстреливали ими прибрежные города-Англии и Лондон. В связи с этим У. Черчилль настоятельно просил И. В. Сталина ускорить захват Дембицы победоносно наступающими советскими войсками и допустить английских специалистов для изучения ракет и устройства их запуска.

13 июля 1944 года У. Черчилль писал И. В. Сталину:

«Имеются достоверные сведения о том, что в течение значительного времени немцы проводили испытания летающих ракет с экспериментальной станции в Дебице в Польше... Дебице лежит на пути Ваших победоносно наступающих войск... Поэтому я был бы благодарен, маршал Сталин, если бы Вы смогли дать надлежащие указания...»{10}

«Район, который нас интересует и где производятся эксперименты с запуском больших ракет, находится северо-восточнее Дебицы, или Дембицы, которая расположена на железнодорожной магистрали между Краковом и Львовом... Возможно, что они имеют тысячу ракет такого типа, каждая весом около пяти тонн. Это является серьезным моментом для Лондона. В настоящее время у нас около тридцати тысяч убитых и раненых... Поэтому было бы помощью с Вашей стороны, если бы Вы смогли захватить...»{11} (Дебицу — Б. И.)

На это послание Черчилля 22 июля И. В. Сталин ответил следующее:

«В связи с Вашим последним посланием [186] необходимые указания относительно экспериментальной станции в Дебице мною даны»{12}.

Черчилль незамедлительно 24 июля пишет И. В. Сталину:

«Благодарю Вас за Вашу телеграмму от 22 июля относительно Дебицы. Я очень рад, что Вы лично уделяете внимание этому вопросу»{13}.

И, наконец, последнее послание Черчилля Сталину от 16 октября 1944 года, в котором говорится:

«Уважаемый маршал Сталин!

Вы, вероятно, помните о тех телеграммах, которыми мы обменивались летом, относительно поездки британских специалистов на германскую испытательную ракетную станцию в Дебице, в Польше, которым Вы соблаговолили оказать содействие. В настоящее время мне стало известно, что специалисты возвратились в Англию, привезя с собой ценную информацию, которая заполнила некоторые пробелы в наших познаниях о ракетах дальнего действия. Прошу Вас принять мою благодарность... за помощь...»{14}

...Бои за Дебицу начались с утра 20 августа. В 10 часов 55 минут после мощной двухчасовой артподготовки части дивизии, поддерживаемые 4-м танковым корпусом генерала П. П. Полубоярова, перешли в атаку. Сметая на свои пути оборонительные сооружения противника, выбивая его из населенных пунктов, они прорвали его оборону на рубеже Гурне, Пянтковец и к утру 23 августа перерезали основную дорогу, идущую из Дембицы на запад в город Тарнув. К этому времени дивизионные разведчики и саперы заминировали мост через реку Вислоку на западной окраине Дембицы, который охранялся только часовыми, еще не знавшими, что советские части вышли им в тыл и отрезали пути отхода на Запад.

Что это именно так, я вскоре убедился. Вместе с заместителем командира 225-го гвардейского полка по политчасти гвардии майором Бечиным мы пришли в третий стрелковый батальон гвардии капитана Мироненко, который вышел на магистраль Дембица — Таддув. Через 15–20 минут мы увидели идущий по дороге из Дембицы бронетранспортер с группой офицеров. Мироненко спросил у меня:

— Пропустить в наше расположение или уничтожить на подходе? [187]

— Пропустить в расположение батальона, подбить его, а офицеров пленить, — приказал я.

Вскоре бронетранспортер подошел к дорожной будке, за которой стояла, изготовившись к бою, 76-миллиметровая полковая пушка. Она произвела выстрел по бронетранспортеру, и тот замер на месте. Три офицера и водитель, оказавшие сопротивление, были убиты. Только один офицер остался в живых. Он сообщил, что гарнизон Дембицы еще не знает о положении дел, не догадывается, что Красная Армия захватила основную дорогу, идущую из Дембицы в Тарнув. Он же показал, что с запада и юга город перекрыт малыми силами, но в самом городе много войск, есть танки, пушки, минометы.

О результатах разведки и показаниях пленного офицера мы сразу же доложили командующему армией генералу А. С. Жадову. По его приказу был немедленно сформирован под командованием командира 225-го гвардейского стрелкового полка гвардии подполковника П. А. Плешкова мощный штурмовой отряд в составе его полка, 13-й танке вой бригады 4-го танкового корпуса и второго дивизиона артполка дивизии. На танки был посажен десант гвардейцев пехотинцев полка.

Штурмовая группа отряда, возглавляемая лейтенантом А. С. Подобедом, первой проскочила мост через реку Вислоку, ворвалась в город, открыла огонь из всех видов оружия и обеспечила проход по мосту всему штурмовому отряду.

Переправившись, офицер атаковал основные узлы сопротивления противника, вызвал у фашистов переполох, нарушил связь и управление войсками гарнизона и, взаимодействуя с войсками соседней левофланговой армии, атаковавшей город с востока, 23 августа штурмом овладел городом Дембица, экспериментальным заводом, выпускающим самолеты-снаряды ФАУ-1 и ФАУ-2, и пригородами. Только в одном этом бою противник потерял убитыми более 400 солдат и офицеров.

Но гитлеровцы опомнились и стали подтягивать резервы. Начались мощные атаки на город с юга, где закрепился 225-й гвардейский полк и второй дивизион артполка, и с запада вдоль дороги, идущей на Дембицу из города Тарнув, где держали оборону 223-й, 228-й гвардейские полки, а также два дивизиона 158-го гвардейского артиллерийского полка.

Орудийные расчеты, разведчики и связисты второго дивизиона вместе с пехотой отразили эти атаки. Расчеты [188] старших сержантов Григорьева и Гнездикова, подпустив фашистов на близкое расстояние, подбили один танк, уничтожили бронетранспортер, три пулеметные точки и более взвода пехоты. А расчеты сержантов Печковского и Мурзина подавили огонь артбатареи, уничтожили две пулеметные точки, разбили дом, где находился наблюдательный пункт, и похоронили в его руинах находившихся там гитлеровцев.

Разведчики дивизиона под командованием гвардии старшего лейтенанта Возносименко и гвардии лейтенанта Курьянова, находясь в боевых порядках пехоты, засекали огневые точки противника и сразу же вызывали на них огонь батарей.

Лишь к исходу дня 23 августа бои за Дембицу стали стихать. А вечером был объявлен приказ Верховного Главнокомандующего, в котором выражалась благодарность войскам, овладевшим Дембицей. С радостью гвардейцы приняли это сообщение. Ночью прошли короткие митинги в батальонах и дивизионах, на которых воины дали клятву и дальше бить врага, не жалея сил.

...В ночь на 26 августа 1944 года дивизия была выведена во второй эшелон корпуса. Наступила короткая передышка. В те дни мы получили приказ Верховного Главнокомандующего от 1 сентября 1944 года, которым 78-й гвардейской стрелковой дивизии присваивалось почетное наименование «Вислинская», как отличившейся в боях при форсировании. Вислы.. 7 сентября приказом Верховного Главнокомандующего 225-му гвардейскому ордена Красного Знамени стрелковому и 158-му гвардейскому гаубично-артиллерийскому полкам было присвоено наименование «Дембицкие», а 81-й гвардейский отдельный истребительно-противотанковый дивизион за успешное истребление вражеской техники — танков, самоходно-артиллерийских установок, бронетранспортеров и живой силы Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Богдана Хмельницкого III степени{15}.

Относительное затишье на нашем участке фронта длилось до 12 января 1945 года. Воспользовавшись этим, 5-я гвардейская армия укрепляла свою оборону на сандомирском плацдарме и одновременно готовилась к решительным, завершающим боям. [189]

Политотдел, все политические и партийные работники дивизии развернули широкую разъяснительную работу с личным составом. В ротах, артбатареях проходили политические занятия по разработанной политотделом армии тематике, политинформации, индивидуальные беседы. Состоялись лекции и доклады. Солдаты и офицеры знакомились с историей польского государства, его народа, с положением на фронтах Великой Отечественной войны. Мы старались развить у личного состава высокий наступательный дух, неукротимую волю к быстрейшей победе, разгрому врага в его логове.

За время боев на сандомирском плацдарме у нас произошли некоторые изменения в командно-политическом составе. Был выдвинут и переведен на работу в корпус командующий артиллерией дивизии полковник С. Е. Ципилев. На его место был назначен опытный артиллерист, пользующийся большим авторитетом у личного состава, бывший командир 158-го гвардейского артполка гвардии подполковник М. И. Счетчиков. Командиром 158-го гвардейского артполка стал гвардии майор В. В. Демченко, а его заместителем по строевой части командир 1-го дивизиона Герой Советского Союза гвардии майор И. А. Тернавский. Уехал продолжать учебу заместитель командира этого полка по политической части гвардии майор С. Шелест. На эту должность назначили ветерана полка и бывшего парторга гвардии майора А. П. Зубко. Произошли и другие замены. Так, вместо командира 225-го гвардейского стрелкового полка Героя Советского Союза гвардии подполковника П. А. Плешкова, назначенного заместителем командира дивизии по строевой части, стал гвардии майор Д. К. Орлянский, ранее командовавший учебным батальоном.

Нелегко было расставаться с теми, кто уходил из дивизии. Это были боевые, смелые, знающие свое дело командиры и политработники, отдавшие много сил, энергии, умения в борьбе с врагом, сплочению дивизии, повышению ее боеспособности.

В эти дни в дивизию приехала делегация с Харьковского тракторного завода. Члены делегации выступили во всех частях и подразделениях, рассказали об успехах и трудностях восстановления ХТЗ, сообщили, что завод уже дает продукцию, так необходимую для фронта. Теплые встречи, беседы вызвали у гвардейцев новый прилив бодрости, силы, желания быстрее вступить в бой с врагом и окончательно разгромить его. [190]

Рано утром 12 января 1945 года делегация завода находилась на наблюдательном пункте дивизии. В этот момент началась мощная артиллерийская подготовка, сотни орудий ударили по переднему краю обороны противника. Это было началом большого наступления.

Провожая делегацию, мы от души благодарили рабочих за добрые известия и обещали, что будем бить врага до полного его уничтожения.

Глава десятая

Политотдельцы

Дороги войны... Они были трудными для всех. Рядом с каждым, будь то солдат, офицер или генерал, шли и радость побед, и горечь неудач, и боль при потере боевых товарищей, друзей.

Тяготы и лишения со всеми поровну делили и мы, работники политотдела. И не только делили, но стремились взять на свои плечи как можно больше, чтобы облегчить ношу другим. Разумеется, каждый из нас имел четко определенные обязанности, отвечал за строго очерченный участок работы. Но это, так сказать, с формальной точки зрения. Практически работу каждого невозможно было втиснуть в какие-то ограниченные рамки — всем, каждому приходилось вникать буквально во все, делать то, что порой не было предусмотрено никакими инструкциями и наставлениями. Главное — нужно было видеть человека со всеми его радостями и бедами, влиять на него, помогать ему находить в себе силы драться с врагом и побеждать в самых, казалось бы, невыносимых условиях. Именно побеждать! Нашей задачей было воспитывать у бойцов и офицеров беспредельную любовь к Родине, ненависть к немецко-фашистским захватчикам, мужество, стойкость, готовность отдавать все силы борьбе с врагами, а если требовалось, то и жизнь. Делать это, конечно, нелегко, тем более в условиях постоянных боев. Приходилось использовать и уже оправдавшие себя методы партийно-политической работы, и находить новые, учитывая сложившуюся обстановку и конкретные условия. Нередко случалось и такое, что приходилось активно пользоваться единственно возможным методом воспитательного воздействия на людей — личным примером. Находиться среди идущих в бой, первыми подниматься в атаку, вести за собой бойцов на преодоление [191] той или иной преграды — это было нормой в поведении каждого политработника.

Что же это были за люди, политотдельцы? Обыкновенные. Они отличались от других разве только тем, что иногда более глубоко сознавали всю свою ответственность за доверенное им дело, потому что воспитывать личный состав, закалять его идейно, психологически, нести в массы идеи партии, разъяснять ее требования могли, получали право на это только люди с горячим сердцем, люди честные, искренние, неугомонные, имеющие в душе достаточно мужества в сочетании с теплотой, что вдохновляло и согревало всех, кто был рядом с ними.

Рассказ о своих товарищах-политотдельцах я не случайно выделил особо. Хотелось более четко показать их заботы и тревоги, характеры, желания и стремления, как-то подчеркнуть сложность и особенность их работы. Тем более что некоторые товарищи не имели поначалу практического опыта партийно-политической работы и приобретали его в ходе боев, находясь в окопах, в шеренгах наступающих. И конечно же, не всем это сразу удавалось.

В первые же дни после назначения меня заместителем командира дивизии по политчасти и начальником политотдела я обстоятельно познакомился со всеми, с кем предстояло работать. Если говорить откровенно, тогда в душу закрадывалась тревога: ведь придется наверняка трудновато. Дело в том, что в эти же дни на новую должность с повышением были назначены опытные политработники — заместитель начальника политотдела дивизии подполковник В. С. Захаренко и агитатор политотдела майор И. С. Крапивный. Как раз те офицеры, на которых я рассчитывал опереться, в которых видел своих самых надежных помощников.

Подполковник Захаренко, расставаясь со мной, ввел меня в курс дела, в деталях раскрыл обстановку, дал глубокую и, как я потом убедился, вполне объективную характеристику каждому работнику политотдела. Это для меня было очень и очень важно. На раскачку, на постепенное, исподволь узнавание друг друга времени не было. Так что буквально в первые дни я уже имел представление о каждом сотруднике, по крайней мере в общих чертах представлял себе, кто и на что способен.

Тогда пришлось оперативно решать и некоторые организационные вопросы. Первым делом нужно было подобрать работников на освободившиеся должности. Я пригласил к себе инструктора по организационно-партийной [192] работе майора Луку Павловича Шрамко, как одного из наиболее опытных политработников, и попросил его высказать свое мнение о том, кого можно было бы назначить агитатором политотдела. Тот назвал капитана Ивана Дмитриевича Штина.

— А если подумать не торопясь, тщательно все взвесить? — неудовлетворенный скоропалительным, как мне показалось, ответом, спросил я.

— Капитана Штина, — повторил спокойно майор. — Опытный, знающий, эрудированный офицер, прекрасно зарекомендовал себя в должности агитатора двести двадцать третьего гвардейского стрелкового полка.

Мне понравилась настойчивость Луки Павловича. И все-таки я сомневался в правильности выбранной им кандидатуры. Дело в том, что я, хотя и не очень хорошо, но все-таки знал Штина, не раз встречался с ним. По работе у меня не было к нему претензий, но смущал внешний вид офицера. Не раз, бывало, говорил ему:

— Что же это вы не следите за собой: обмундирование подогнано кое-как, ремень не подтянут, ходите сгорбившись? Никакой военной вытравки! А ведь вы офицер! В любых условиях надо быть на высоте. Посмотрите на других — любо-дорого окинуть взглядом.

Штин смущенно опускал голову и молчал, а потом начинал заходиться в кашле.

— И бросайте, пожалуйста, курить. Нельзя вам — неужели не понимаете?

Капитан кивал, соглашался, что с куревом надо кончать, но, видимо, делал это, лишь чтобы отвязаться от меня.

Конечно, дело не во внешнем виде, главное — опыт, знание офицера, его умение работать с людьми. Это было ясно. Но знал я и другое: офицер политотдела — это кроме всего прочего и образец подтянутости, это человек, для которого личный пример во всем — главное. К тому же работать агитатору приходится постоянно на самых передовых позициях, на опаснейших участках, большую часть времени проводить в частях, подразделениях. Под силу ли это Штину?

И вот разговор с Иваном Дмитриевичем в связи с его предстоящим назначением. Беседуем.

На вопросы отвечает односложно, настороженно следит за мной. Лицо бледное, с правильными чертами, взгляд проницательный, умный. Когда ему становилось трудно дышать, он извинялся и только потом начинал кашлять глухо и надрывно, а успокоившись, смотрел на меня виновато [193] и смущенно большими голубыми глазами. Мне было искренне и от души жаль его. Разговор о здоровье Ивана Дмитриевича я решил отложить на будущее и сразу взял быка за рога, предложив ему новую должность.

Штин сперва только пожал плечами, потом тихо сказал:

— Мы люди военные. Если считаете, что я нужнее здесь, то готов...

На том разговор закончился. Через несколько дней офицер уже находился в штате политотдела. Чем больше узнавал его, тем сильнее проникался уважением к нему, 'больше ценил. Эрудиция, глубокие знания в области экономических наук, литературы, искусства, трудолюбие и общительность вскоре, сделали И. Д. Штина любимцем политотдела. Все знали, что до призыва в армию он занимал высокую должность — был ректором Кировского педагогического института, имел ученую степень кандидата экономических наук. Это, естественно, возвышало его в глазах товарищей, и они относились к нему с почтением.

В деле же Штин показывал себя с самой лучшей стороны. Он часто выступал с лекциями, докладами на семинарах, сборах политработников, секретарей партийных организаций, проводил беседы. Речь его была яркой, образной, слушали офицера всегда внимательно, с интересом. Политработники полков считали удачей «заполучить» Ивана Дмитриевича для чтения лекции на ту или иную тему.

Успех капитана не был случайным. К каждой встрече с людьми он готовился обстоятельно, всесторонне, сполна используя всю литературу, имевшуюся в политотделе, и свою личную библиотеку, как он называл имевшиеся у него книги, с которыми не расставался. Сколько раз и в глухую полночь, и днем, в период затишья между боями, заставал его в политотделе. Обложившись книгами, брошюрами, газетами, он готовился или к выступлению с лекцией, или к беседе в окопах, блиндажах.

— Вы, Иван Дмитриевич, выкраивайте время для отдыха, — не раз говорил я ему. — Нельзя же так.

В ответ он лишь улыбался своей обаятельной улыбкой и успокаивал меня:

— Это для меня лучший отдых.

Полной противоположностью Штину, прежде всего внешне, был другой агитатор политотдела, назовем его капитан Е. Всегда подтянут, в хорошо подогнанной форме, с претензией на щеголеватость, строен, он привлекал внимание всех, с кем встречался. Умел поддерживать беседу [194]

на любую тему, говорил убедительно, ярко, даже артистично. Любое приказание выполнял старательно, без промедления. Не раз мне довелось присутствовать на его беседах с солдатами, на лекциях и докладах, и всегда я отмечал его широчайшую эрудицию, умение логично, убедительно излагать мысли, анализировать факты. Казалось бы, радуйся, имея такого подчиненного. Но одно мешало офицеру. Мягкий, впечатлительный, мечтатель, не ведавший, видимо, до войны зла, серьезных передряг и тревог, он уходил, бывало, на передний край, слегка побледнев, преувеличенно ощущая предстоящую опасность, что ли. Но шел спокойно, выдержанно, с достоинством, хотя все понимали, как не просто ему было собрать свои нервы в прочный комок.

Но ведь бойцы на передовой тоже замечали неуравновешенность капитана в сложных ситуациях, а это, естественно, сводило все его искренние и добросовестные усилия повлиять на людей на нет. Это было очевидно. Стало ясно, что с капитаном Е. придется расстаться. И вскоре он был назначен заместителем командира медсанбата по политчасти. Не хотелось принимать такое решение, но и оставить этого офицера в политотделе я не мог...

На должность агитатора политотдела прибыл капитан М. К. Зотов. В прошлом он работал учителем, затем окончил военно-педагогический институт, некоторое время исполнял обязанности агитатора полка. Мы часто встречались с ним, и каждый раз он оставлял у меня хорошее впечатление. Любили его и в части. Веселый, общительный, добродушный, исключительно храбрый — таким его знали. Бойцы готовы были идти за ним, как говорится, в огонь и в воду.

Зотов быстро сдружился с работниками политотдела, за короткое время сумел проявить себя знающим пропагандистом, умеющим задевать слушателей за живое. К тому же он был непоседа. Бывало, только возвратится из какого-нибудь подразделения, немного побудет в политотделе, приведет документы в порядок, изучит всю вновь поступившую информацию и снова просится на передовую.

Работать с Зотовым было легко и приятно. Ему ни о чем не надо было напоминать, ничего не нужно было объяснять дважды — все он схватывал на лету, выполнял старательно, со всей ответственностью. И никто долгое время даже не подразумевал, что у этого веселого, никогда не унывающего человека тяжелая душевная травма. Если Зотов и бывал когда грустным, задумчивым, то этого никто всерьез не воспринимал — не в настроении, мол, Михаил, [195] и ничего более. Сначала и я как-то не обращал на это внимания — мало ли почему человек может загрустить: вокруг творится черт-те что, теряем друзей, товарищей, близких. И все-таки однажды попытался разузнать — нет пи глубоких причин для расстройства.

Однажды вечером, дождавшись Зотова, пригласил его пройтись по лесу. Шли молча. Наконец я попросил:

— Рассказывай. Хватит в молчанку играть. Иногда не мешает делиться с сослуживцами но только радостью, но я печалью...

Зотов еще долго молчал. Когда заговорил, я даже не узнал его голоса. Говорил сбивчиво, непоследовательно, едва сдерживая себя.

Жена и пятеро детей Зотова жили в Калининской области. И ему стало известно, что жена родила без него еще одного ребенка.

— Я хотел давно с ней развестись, причины и раньше были... Но ведь дети...

Долго мы говорили в этот вечер. Вместе решали, как быть. Я понимал, что в таких вопросах советовать — дело щепетильное. Об одном просил его — не принимать поспешных решений.

Когда расставались, Зотов вроде бы даже вполне бодро сказал:

— Что бы ни случилось, детей я не оставлю на произвол судьбы — в этом не сомневайтесь. И на службе моей ничто не отразится, как служил, так и буду...

И он сдержал слово. До конца войны мы шли вместе по трудным дорогам и никогда, ни в каких условиях Михаил не давал повода упрекнуть его за недобросовестность. И открыл я в нем другие замечательные черты — волю, сдержанность, огромное самообладание.

Вдумчивым, знающим работником зарекомендовал себя майор Лука Павлович Шрамко. До призыва в армию он находился на партийной работе в Полтавской области, затем окончил военно-политическое училище и курсы военных комиссаров. Неторопливый в движениях, всегда спокойный и уравновешенный, он умиротворяюще действовал на всех, кто с ним общался. Острословы объектом своих шуток часто выбирали Шрамко, зная, что тот не обидится, не вскипит, а лишь добродушно улыбнется и скажет: «Мели, Емеля, — твоя неделя».

Уходя в части, подразделения, расположенные далеко от политотдела, Шрамко брал с собой все необходимое и обязательно с запасом. Он любил повторять: «Идешь в [196] дорогу на день — запасайся на неделю, идешь на неделю — запасайся на месяц». Эта народная мудрость в военных условиях особенно злободневна: обстановка могла измениться в считанные минуты, и трудно было предугадать, как начнут развиваться события.

Над Шрамко подшучивали, когда он собирался в дорогу: дескать, больно много впрок берешь. Однако многие из офицеров, работавших вместе с ним в частях, не прочь были воспользоваться запасами Луки Павловича. Особенно Михаил Васильевич Кипятков — инструктор политотдела по работе среди войск противника. Со Шрамко они крепко дружили, хотя отличались по характеру. Кипятков более энергичный, упрямый, задира, готовый съязвить при удобном случае. Ничего дурного, злого в этом, конечно, не было. Но было в чем и то, что откровенно притягивало к нему людей разных возрастов и характеров: он обладал широкими познаниями в литературе, искусстве, мог интересно рассказывать об ученых, писателях, поэтах, о жизни, быте, нравах жителей разных стран, о политических и государственных деятелях. И офицеры, и бойцы его беседами просто заслушивались. И Шрамко, хотя и сам обладал широкой эрудицией, всегда восхищался познаниями товарища. На основе этого и родилась, окрепла их дружба. Но это однако не мешало Кипяткову запускать свою руку в вещмешок друга, когда им вдали от политотдела приходилось полагаться только на свои запасы.

— Вот возьму разок и дам тебе от ворот поворот. Узнаешь тогда... — беззлобно ворчал Шрамко.

— Не дашь. Совесть не позволит. Зачем мы будем оба вещмешка харчами набивать. Пусть лучше в одном хранится. У тебя ведь целее будет...

Шрамко лишь безразлично махал рукой и приглашал друга перекусить.

Оба инструктора работали много и без устали. Шрамко буквально пропадал в частях; учил молодых секретарей парторганизаций вести партийное хозяйство, готовить и проводить собрания, инструктировал партийный актив, вместе с секретарями организовывал работу, связанную с обеспечением личной примерности коммунистов в бою. Много внимания уделял он подготовке отличившихся в боях офицеров, сержантов, солдат к вступлению в партию, беседовал с ними, разъяснял требования Устава партии.

Нередко Лука Павлович попадал в сложные ситуации, когда личным примером ему доводилось поднимать бойцов в атаку. Так, например, произошло и на днепровском плацдарме. [197]

Вместе с другими политработниками он сумел остановить дрогнувших и отступавших бойцов соседнего полка 53-й дивизии, организовать оборону, отбить фашистов, не допустить их к нашей переправе. За смелые и решительные действия Л. П. Шрамко был награжден орденом Красного Знамени.

Трудолюбием, напористостью и храбростью отличался и Кипятков. Не было случая, чтобы перед выходом разведки за «языком» он не поговорил с бойцами, не проводил их, не подождал, пока они вернутся. В минуты ожидания жаловался:

— Лучше самому идти в разведку, чем вот так сидеть в неведении. А самого не пускают. Спрашивается, почему?

Знал он почему. Инструктору политотдела ходить в разведку без острой к тому необходимости не положено. Работы у него и без этого хватало. Он должен был готовить листовки и воззвания для фашистских войск, засылать в тыл врага «агитаторов» из числа пленных, прошедших соответствующую подготовку, проводить разъяснительную работу среди противника, активно используя технические средства пропаганды. Но если дело касалось риска, то Кипятков шел на него не колеблясь. Как это было, скажем, под Бригом. Большое скопление фашистов попало в окружение, гитлеровцы продолжали сопротивление, хотя оно было явно бессмысленным. Чтобы сохранить жизнь сотням людей, было принято решение послать к ним парламентера и сделать попытку убедить их сдаться. Я предложил Михаилу Васильевичу взять эту миссию на себя, предупредив, что исход дела может оказаться совершенно неожиданным. Кипятков немедленно отправился в логово врага. Вернулся он минут через 30–40, приведя с собой большую группу немецких солдат, сдавшихся в плен. Затем Михаил Васильевич побывал «в гостях» у фашистов еще и еще. И каждый раз возвращался с группами вражеских солдат.

С Кипятковым мы расстались в самом конце войны. Он был назначен с повышением, но фронтовая дружба у нас продолжалась.

Вместе со мной в политотдел на должность секретаря партийной комиссии был назначен майор Василий Сергеевич Куликов, работавший ранее секретарем Военного совета Воронежского фронта. В те годы ему было уже за сорок, и кое-кто за глаза называл его дедом. Он знал об этом и не обижался. Ко всем относился по-дружески, внимательно, [198] заботливо. К нему шли и за советом, и за практической помощью, с ним делились и радостью, и горем.

Неоценимую помощь Василий Сергеевич оказывал и мне. Как опытный партийный работник, коммунист с большим партийным стажем, он умел разглядеть в человеке все лучшее, развить эти качества, помочь ему обрести уверенность в себе. Сколько людей своими успехами, всей своей судьбой обязаны ему! Он никогда не принимал решения, касающегося того или иного коммуниста, не вникнув глубоко в дело, в характер человека, не изучив обстановку, не взвесив все «за» и «против».

Такому бережному, внимательному отношению к людям мы все учились у Куликова. Учились и мужеству, высокой ответственности, с которой он выполнял свои обязанности. Как бы ни складывалась обстановка, Василий Сергеевич находил возможность побывать в окопах и блиндажах, побеседовать с бойцами и командирами, поинтересоваться, что их волнует, как обеспечены обмундированием, горячей пищей, регулярно ли получают газеты, журналы. Вся эта информация не раз становилась предметом обсуждения в политотделе, по ней принимались соответствующие решения.

Куликов сделал правилом все заседания партийной комиссии, связанные с рассмотрением дел о приеме в партию, проводить непосредственно в батальонах и дивизионах. Это способствовало повышению .оперативности в решении вопросов приема, качеству отбора людей, не отвлекало их от выполнения боевых задач. Естественно, что я всеми мерами поддерживал инициативу секретаря парткомиссии.

Всеобщим любимцем был у нас помощник начальника политотдела по комсомольской работе Константин Павлович Зырянов, или просто Костя. Веселый, неуемный, задиристый, он пришел в политотдел из 15-й гвардейской дивизии, где был секретарем комсомольской организации артиллерийского полка. Стройный, подтянутый, щеголеватый и, я бы сказал, красивый, он быстро завоевал и сердца девушек, работавших в политотделе. Но, как мне казалось, Костя не был способен устраивать свое личное счастье, все время отдавал делу. Я, как потом узнал, ошибался и ничуть об этом не жалею. После войны Костя женился на Нине Шевченко — партучетчице политотдела. Это, конечно, не вдруг...

Костю любили комсомольцы. Во всех подразделениях его встречали радостно, бойцы сразу же окружали офицера, и начинался разговор не только о делах комсомольских, [199] по и о житейских. А поддержать беседу, направить ее и нужное русло Зырянов умел.

Были среди работников политотдела и такие, кто ив обладал достаточным опытом, кто требовал к себе особого внимания. Незадолго до моего назначения начальником политотдела в коллектив пришел на должность инструктора по информации капитан Илья Нестерович Корж, работавший раньше начальником клуба дивизии. Понаблюдав за ним, я пришел к твердому убеждению, что он тяготится таким делом. И не потому, что ленив или недобросовестен, нет — просто работа для него была совершенно новой. Не хватало человеку знаний, умения анализировать факты, давать им объективную оценку. А без этого инструктор по информации успешно работать не сможет. К тому же я знал, какие высокие требования предъявляют Военный Совет и политотдел армии к политдонесениям, которые должен был готовить Корж.

Конечно, была возможность заменить инструктора, подобрать на его место человека, хорошо знающего жизнь войск, умеющего наблюдать, анализировать, сопоставлять факты. Но я решил все-таки помочь Илье Нестеровичу, как говорится, утвердиться в своем деле.

Начал с того, что стал чаще посылать его в полки и спецподразделения для уточнения тех или иных фактов, терпеливо правил тексты политдонесений, объясняя, почему, по какой причине вношу изменения. Нередко брал инструктора с собой в части и на месте подсказывал, на что обратить внимание, что должно быть отражено в очередном политдонесении. К чести Ильи Нестеровича, он внимательно прислушивался к советам, быстро все усвоил и скоро стал вполне успешно выполнять свои обязанности.

Большая роль в организации деятельности коллектива политотдела принадлежит, как известно, заместителю начальника. Долгое время у нас эту должность занимал подполковник А. Манвелян. Очень опытный политработник, умеющий устанавливать добрые взаимоотношения с людьми, внимательный, добрый. Не хватало ему, пожалуй, только настойчивости, требовательности. Там, где следовало проявить характер, добиться безусловного выполнения того или иного решения, рекомендации политотдела, Манвелян ограничивался мягкими увещеваниями.

Работал он много. Его особенно хорошо знали в тыловых подразделениях, учебном батальоне, спецподразделениях, в штабе. Манвелян как бы курировал деятельность их партийных организаций. Часто бывал он в боевых частях [200] и подразделениях, помогая политработникам, парторгам организовывать свою работу в конкретной связи с решаемыми личным составом задачами, с учетом сложившейся обстановки.

Мне было известие, что Манвелян иногда в кругу друзей высказывал неудовлетворение собой. Он считал, что служба у него не пошла. Когда-то он учился в академии вместе с членом Военного совета фронта генерал-лейтенантом К. В. Крайнюковым и иногда говорил об этом друзьям. А те, естественно, подсказывали: ты, дескать, обратился бы с письмом к Константину Васильевичу Крайнюкову, объяснил обстановку. Наверняка поможет чем-нибудь.

Как Манвелян воспринимал подобные советы, не знаю. Но письмо, видимо, он все-таки послал, потому что однажды мне позвонил генерал-лейтенант Крайнюков и, поинтересовавшись состоянием дел в дивизии, спросил:

— Как там дела у Манвеляна?

— Хорошо, — односложно ответил я.

— Думаем назначить его начальником политотдела соединения. Каково ваше мнение?

Я ответил, что Манвелян зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Заместитель начальника политотдела он стоящий, а вот каким будет начальником — судить не берусь.

Через несколько дней Манвелян уезжал от нас. Он возглавил политотдел одного из соединений.

Довольно продолжительное время мне пришлось работать без заместителя. Лишь в начале 1945 года на эту должность был назначен подполковник Ю. К. Леонтьев, бывший ранее начальником политотдела Саратовского областного военного комиссариата.

Членами нашей сравнительно небольшой политотдельской семьи были и сотрудники редакции дивизионной газеты «Боевая красноармейская». Скажу откровенно: мы получали много газет, в том числе центральных, фронтовую, регулярно доставляли их в окопы, но самая близкая и родная для бойцов была все-таки дивизионка. Выходила она через день, ее с нетерпением ждали, прочитывали залпом. Популярность дивизионки объяснялась тем, что газета объективно и довольно ярко отображала жизнь, боевые действия, героизм, мысли и чаяния бойцов, рассказывала о тех, кого знали в дивизии. Каждый воин искал в ней фамилии своих друзей, свою фамилию, хотя в этом и не признавался. А если находил, то прятал газету подальше и при удобном случае посылал ее родным. [201]

Через дивизионку к бойцам и командирам частей, подразделений регулярно обращались комдив, политотдел, начальник штаба, ставя перед ними задачи, разъясняя их сложность и ответственность, с призывами действовать смело, решительно, героически.

В газете систематически выступали и солдаты, сержанты, молодые офицеры, делились опытом боев, высказывали свои думы и надежды, призывали разбить врага во что бы то ни стало и как можно быстрее.

Много внимания газета уделяла воспитанию у личного состава любви к Родине, ненависти к немецко-фашистским захватчикам, умело использовала с этой целью письма родных и близких бойцов и командиров, вести с заводов и фабрик, из колхозов и совхозов, где воины работали до призыва в армию. Эти письма несли в себе дух оптимизма нашего народа, веру в победу, рассказывали о трудовом героизме советских людей в тылу, содержали строгий наказ драться с врагом умело, до последнего дыхания. Давались и публикации иного плана — письма, показывающие ужасы, которые пережили те, кто остался на временно оккупированной фашистами территории, об издевательствах захватчиков над советскими людьми. Они вызывали в сердцах воинов жгучую ненависть к врагу, желание отомстить ему за муки и страдания родного народа.

Со дня формирования дивизии редакцию газеты «Боевая красноармейская» возглавлял Врам Ервантович Ераносьян. Человек высокой ответственности, огромного трудолюбия, хороших организаторских способностей, он сумел сплотить коллектив, направить его на решение главных задач. Как журналист, он не отличался особым мастерством, но, как руководитель коллектива, был на высоте. К тому же он хорошо знал боевую жизнь, требования к газете, чутко улавливал изменения в обстановке, запросы личного состава.

Редактор и другие сотрудники газеты работали с нами в тесном единстве. Я особо подчеркиваю эту мысль — в единстве. Без его обеспечения, без глубокой заинтересованности каждого политотдельца в успешной работе редакции, без их участия в подготовке материалов вряд ли можно рассчитывать на успешную деятельность.

Вместе мы обсуждали, какие вопросы следовало бы поднять на страницах газеты, как расширить авторский актив, кого привлечь в его состав. Короче говоря, работники редакции дивизионки — члены коллектива политотдела со [202] всеми вытекающими отсюда последствиями — таков был наш подход.

Я уважаю и высоко ценю труд, а фронтовых газетчиков — в особенности. Потому, наверное, что видел, какой труд вкладывали они в подготовку каждого номера, сколько мужества, порой героизма, настойчивости и подлинного мастерства требовалось им, чтобы «достать» свежий боевой материал, найти возможность под разрывами бомб и снарядов побеседовать с бойцом, чтобы потом рассказать о нем всем! Очень правильно поется в известной песне о том, что ради нескольких строчек в газете журналисту приходилось пройти десятки километров (и каких километров!), сутками не спать. Я это видел наяву и делал все для того, чтобы как-то и чем-то помочь газетчикам, облегчить их труд. Они это видели, понимали и на заботу о них отвечали старательностью в работе.

Работники дивизионки шли вместе с бойцами в бой, находились с ними в обороне, на отдыхе, делили с товарищами последний кусок хлеба, последний глоток воды.

Непосредственностью, обаятельностью подкупал Александр Фатеев. Он всегда появлялся там, где решалась судьба боя, где было наиболее трудно, появлялся с неизменной улыбкой, шутками, анекдотами. Казалось, не за делом человек пришел, а так — побалагурить, повеселиться, поупражняться в остроумии. Но это была лишь видимость — Александр ни на секунду не забывал о деле. Все интересное, важное он брал на заметку, и едва наступало затишье, уединялся где-нибудь в блиндаже или окопе и готовил материал в газету.

Разумеется, журналист не застрахован от пуль или осколков. Газетчики получали ранения, подлечивались в медсанбате и снова возвращались в коллектив. Но, даже находясь на излечении, они продолжали работать на газету, посылали туда статьи, корреспонденции, очерки.

В боях за город Мерефу Александр Фатеев находился в одной из атакующих рот. Он уже успел побеседовать со многими, наполнил свой блокнот фактами и примерами. Можно было возвращаться в редакцию. Но тут он узнал, что предстоит атака, которая, возможно, закончится рукопашным боем. И Фатеев доказал, что ему необходимо принять участие в атаке, увидеть будущих героев корреспонденции в действии.

Александр возвратился не в редакцию, а в медсанбат. И не «своим ходом», а на санитарной повозке — его ранило в ногу. Довольно длительное время он находился на излечении, [203] а в газете публиковались его статьи, очерки, репортажи, присылаемые из медсанбата. До сих пор помню корреспонденцию «Героический подвиг офицера И. Козлова». В ней рассказывалось о том, как младший лейтенант Козлов и его подчиненные в течение нескольких часов отбивали атаки немцев на наблюдательный пункт. Уже убито несколько бойцов, уже кончаются боеприпасы, а фашисты все наседают. Вот они окружили горстку смельчаков, стремясь захватить их живыми. И тогда Козлов вызвал огонь наших минометчиков на себя. Врагу был прегражден путь к наблюдательному пункту.

Эта корреспонденция была прочитана всем личным составом, горячо обсуждалась, агитаторы провели по ней беседы, отмечая мужество и героизм советских воинов.

Большой популярностью пользовались и материалы другого работника дивизионки — Цирена Очирова. Он пришел в газету из школы младших командиров еще на Дальнем Востоке и сразу проявил себя способным журналистом. Когда были введены должности заместителей редакторов дивизионных газет, его назначили на эту должность, присвоили офицерское звание. Очирова хорошо знали в войсках, особенно партийные и комсомольские работники, — он выступал в газете по вопросам партийной и комсомольской жизни. Все его статьи, корреспонденции были написаны с подъемом, раскрывали работу организаций ВКП(б) и комсомола в боевых условиях, показывали их вдохновляющую, ведущую роль в воинских коллективах.

После войны Очиров работал секретарем Бурятского обкома партии по пропаганде и редактором газеты «Правда Бурятии».

Самым молодым среди работников дивизионки был Григорий Демиденко. Но он уже прошел большую фронтовую школу: будучи командиром орудия, участвовал в обороне Ленинграда, а под Сталинградом воевал политруком разведроты. Незадолго до Курской битвы Ераносьян обратился ко мне с просьбой назначить Демиденко литературным сотрудником газеты, заверив, что тот имеет тягу к журналистской работе. Важным было и то, что Демиденко хорошо знал солдатскую жизнь, был смел, решителен. Выбор оказался удачным. Григорий Демиденко активно выступал в газете, находил хороших авторов, помогал им.

Большинство статей, корреспонденции, репортажей Демиденко привозил из окопов, с передовой линии наступления или обороны. Запомнились его репортажи о боях под [204] Белгородом, где ему самому пришлось участвовать в рукопашной схватке.

Большую и трудную работу делали и наборщики, печатники — все, кому был доверен выпуск газеты. В суровых условиях им доводилось выполнять свои обязанности. Сколько мужества, стойкости, изобретательности проявляли люди! Они понимали, что их труд — важный вклад в победу над врагом.

Долгие годы войны -мы, работники политотдела, жили единой боевой семьей, выполняли дело, порученное нам партией. Смерть вырывала из рядов наших друзей, товарищей, на их место становились другие. Работа не прекращалась ни на час, ни на минуту.

Глава одиннадцатая

Час расплаты

С выходом войск на территорию фашистской Германии перед нами, командирами и политработниками, встали новые сложные задачи. Надо было нацеливать личный состав на смелые, решительные действия, беспощадное уничтожение врага в его логове, призывать к бдительности и вместе с тем настойчиво разъяснять воинам освободительную миссию Красной Армии, добиваться правильных взаимоотношений бойцов с немецким населением. А это было нелегко, если учесть, что не было в дивизии солдата, сержанта, офицера, которого так или иначе не коснулось бы горе, принесенное фашистами на нашу землю. Каждый имел личные счеты с гитлеровцами. И нужно было убедить, что сводить эти счеты надо с теми, кто пришел к нам с оружием в руках, а не с мирным населением. Следует сказать, что за все время боев на территории Германии не было ни единого случая неправильного поведения воинов 78-й гвардейской. Выдержка, корректность, готовность оказать помощь слабым, поделиться продовольствием — все это проявлялось нашими людьми в полной мере.

К исходу 23 января 1945 года наша дивизия вышла к Одеру и стала готовиться к форсированию реки, чтобы выйти в первый эшелон корпуса. Подтягивались тылы, готовились переправочные средства. Опытные воины, уже участвовавшие в форсировании Днепра, Днестра и других рек, [205] передавали опыт молодым солдатам. Состоялись короткие партийные и комсомольские собрания, на которых шла речь об обеспечении авангардной роли коммунистов и комсомольцев при форсировании Одера, захвате и удержании плацдарма.

Переправа осложнялась тем, что лед на реке был еще тонок. Он не мог выдержать тяжести не только орудий и транспорта, но и бойцов с тяжелым снаряжением. Вся надежда была на саперный батальон. И надо отдать должное саперам — они сумели ночью в считанные часы навести и укрепить переправы.

Западный берег Одера был сильно укреплен: множество долговременных огнёвых точек, траншеи в три ряда, насыщенные большим количеством различных огневых средств. Все прибрежные села превращены в маленькие крепости. Авиация противника днем и ночью бомбила боевые порядки наших войск. И все-таки мы находили возможность, чтобы побеседовать с командирами, бойцами, особенно в тех подразделениях, которые находились на самых трудных участках, которым предстояло форсировать водные преграды. Я посоветовал всем политотдельцам поддерживать с политработниками этих подразделений самый тесный контакт, считать постоянным местом своего нахождения роты, батареи, личным примером воспитывать у личного состава готовность преодолеть любые трудности.

Я побывал в некоторых батареях, штурмовых группах, которым предстояло действовать в отрыве от основных сил, побеседовал со многими сержантами и солдатами. И хотя люди жили в эти дни предчувствиями больших и трудных событий, связанных с форсированием Одера, разговор шел не только о выполнении предстоящей задача. Их интересовало и то, как налаживается жизнь на освободившихся от фашистских захватчиков территориях, и то, каким я вижу мир после войны, что будет с разгромленной Германией, сколько сил и труда потребуется советскому народу для восстановления разрушенного войной хозяйства... Одним словом, и перед боем люди жили мыслью о будущем, тем более что они видели — война идет к концу. Пришлось отвечать на многие вопросы, каждый раз напоминая о том, что расхолаживаться нельзя ни в коем случае, что предстоят еще серьезные бои.

Переправа началась в ночь на 25 января. К 6 часам утра 225-й и 228-й гвардейские полки форсировали Одер и вступили [206] в бой за населенный пункт Фишбах. Вслед за пехотой переправились две батареи второго дивизиона артполка и сразу же приняли участие в штурме Фишбаха.

Двое суток шли бои. Противник непрерывно контратаковал. В этих боях артиллеристы второго дивизиона гвардии капитана Н. Латукова подбили один танк, три бронетранспортера, уничтожили пять зенитных пушек и до роты гитлеровцев. Смело и мужественно сражался расчет орудий гвардии старшего сержанта В. Гнездикова. Он подбил танк, а затем осколочными снарядами уничтожал пехоту противника, не раз отбивал ее атаки.

На одном из участков зенитные малокалиберные пушки и транспортеры вели беглый огонь по нашей пехоте и остановили ее продвижение. Тогда командир орудия гвардии старший сержант Нелетаев и его подчиненные выкатили пушку на прямую наводку и заставили замолчать вражеские орудия. Когда же пошли в контратаку два бронетранспортера с пехотой, Нелетаев первым же снарядом уничтожил один из них. Другой бронетранспортер был подбит расчетом орудия гвардии старшего сержанта Григорова. Контратаку врага удалось отбить.

Связисты второго дивизиона гвардии рядовые Зайцев, Кучугара и Кириенко за двое суток кровопролитных боев на одерском плацдарме, рискуя каждую минуту своей жизнью, устранили более сотни порывов проводной связи, обеспечив командирам батарей и командиру дивизиона непрерывное управление огнем.

При отражении контратак фашистской пехоты и танков командир расчета 57-миллиметровой пушки гвардии старший сержант Читаев подбил танк, а когда противник попытался захватить пушку и уничтожить ее расчет, поднял своих бойцов в рукопашную схватку с фашистами.

При одной из очередных контратак противника наш малочисленный стрелковый взвод не выдержал натиска врага и стал отходить. Читаев со своим расчетом остановил бойцов, заставил их занять оборону вокруг пушки и организованно открыть огонь по противнику. Атака гитлеровцев была сорвана, и сами они откатились в исходное положение.

В ночь на 26 января по приказу командира 33-го гвардейского стрелкового корпуса была проведена перегруппировка сил. 223-й и 225-й гвардейские стрелковые полки переместились в полосу наступления 14-й гвардейской дивизии, сменив ее левофланговые части. 228-й гвардейский после успешных боев за Фишбах был выведен во второй эшелон. [207]

Теперь уже шли бои за расширение плацдарма на западном берегу Одер. Каждый населенный пункт — крепость. Каждый дом, его надворные постройки, каменные, с утолщенными стенами, были приспособлены к круговой обороне. Но, несмотря на упорное сопротивление врага, бойцы успешно продвигались вперед, штурмом брали отдельные дома, населенные пункты. Здесь особенно пригодилась натренированность штурмовых групп. Они решали исход многих боев за отдельный дом или целый населенный пункт.

В ходе боев 33-й гвардейский корпус получил новую боевую задачу — ударом на юг, обойдя город Бриг, завершить окружение группировки противника, действовавшей в этом районе. С юго-востока из района Ратибор, навстречу 33-му корпусу, наносила удар 21-я армия. Главный удар 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизии корпуса был направлен на юго-восток, на соединение с 21-й армией. 78-я гвардейская дивизия 29 января вернула занимаемый рубеж 14-й гвардейской дивизии и в ночь на 30 января сосредоточилась левее воздушно-десантной дивизии в районе Шайдельвиц, Михельвиц с задачей окружить противника в Бриге и уничтожить его.

Город Бриг — один из вражеских форпостов на реке Одер — город-крепость. Его оборонял крупный гарнизон, усиленный танками, самоходно-артиллерийскими установками и бронетранспортерами. С северо-востока город был прикрыт Одером, с запада и юга опоясан полукольцом крупных укрепленных населенных пунктов.

Противник оказывал упорное сопротивление наступающим штурмовым батальонам, вел непрерывный артиллерийско-минометный и пулеметный огонь, бомбил боевые порядки и тылы полков, дивизии, организовывал контратаки танками с пехотой. И все-таки к исходу 4 февраля пали последние укрепленные населенные пункты. 228-й гвардейский полк овладел Ней-Бризеном, 225-й — Линденом и Грюнингеном, 223-й — Пампицем.

Нужно сказать, что бои за село Грюнинген заставили нас сильно поволноваться. И само село, и аэродром, находившийся поблизости от него, обладали мощными укреплениями, все подступы к ним были под огнем артиллерии. К тому же противник имел здесь большое количество танков, авиации. Фашисты использовали все средства, стремясь во что бы то ни стало остановить продвижение наших войск, не дать им овладеть Грюнингеном. Гитлеровцам удалось отбить несколько атак 225-го полка. Наступление на некоторое время приостановилось. [208]

Командир дивизии выехал в полк, чтобы на месте изучить обстановку, принять соответствующие меры, которые обеспечили бы успех боя. Поехал в полк и я. Нужно было встретиться с политработниками, партийным и комсомольским активом.

Гвардии майор Д. К. Орлянский встретил нас, подробно доложил о сложившейся обстановке, не скрывая беспокойства за успех предстоящего боя. Командир полка ни словом не обмолвился о том, что сил для преодоления заслона, поставленного фашистами, недостаточно, а говорил лишь о том, как лучше перехитрить врага, добиться победы с наименьшими потерями. И это генералу Мотову понравилось: он как-то сразу повеселел, стал еще внимательнее слушать командира полка, одобрительно кивая.

— Хорошо, что вы нацелены на победу имеющимися силами и средствами, — сказал генерал, выслушав доклад Орлянского. — С резервами туговато. И все-таки дам вам в помощь разведроту. Ребята там боевые, смелые, закаленные в боях. К тому же вас поддержит третий дивизион 158-го гвардейского полка. Капитан Сеземин обещал огонька не жалеть. Так что в обиде не будете...

Майор молча улыбнулся, что лучше любых слов выражало его благодарность.

— Посмотрите на него, — обратился ко мне генерал. — Ему дают подкрепление, а он вроде бы и недоволен. Может, своими силами обойдешься?

Орлянский бросил быстрый взгляд на меня и, повернувшись к комдиву, ответил:

— Как прикажете, товарищ генерал!

Мотов махнул рукой и пошел осматривать позиции. Я попросил пригласить в штабную землянку политработников, секретарей партийных организаций.

Они заходили по одному, по двое, здоровались, рассаживались кто где мог, тихо переговаривались. Были среди них и те, кого я знал уже давно, а некоторых видел всего лишь несколько раз. Смотрел на их лица и думал о том, что через час или через два все они окажутся в первых рядах атакующих, личным примером будут увлекать за собой личный состав, и кто знает, может случиться так, что кого-то из них завтра уж не увижу. Сколько так бывало: побеседуем, помечтаем с человеком, а через час-другой его уже нет в живых.

Думалось и о другом: успехи в боевых действиях, стремительное наступление наших войск кое-кому вскружили голову. Стали наблюдаться случаи понижения бдительности. [209]

И что особенно беспокоило — некоторые партийные организации не придали этому особого значения, не принимали решительных мер к тому, чтобы поставить прочный заслон настроениям шапкозакидательства. Так случилось в батарее, где партийную организацию возглавлял гвардии старший сержант Черкашин. Его пришлось освобождать от обязанностей парторга, ему был объявлен выговор.

Именно о повышении требовательности к коммунистам, об обеспечении их примерности в бою, в повседневной жизни шел разговор и на этот раз. Я обратил внимание собравшихся на значение успеха в боях за Грюнинген, стоявший на пути к городу Бригу, порекомендовал разъяснить бойцам важность организованности, исполнительности, решительности.

В тот же день бои за село развернулись с новой силой. В них отличились многие подразделения, батареи, отделения, но особенно расчеты орудий седьмой батареи. Они шли вместе с наступающей пехотой и прямой наводкой били по дотам, где засели гитлеровцы, уничтожали пулеметные гнезда.

После Грюнингена к исходу 4 февраля дивизия вместе с другими соединениями полностью завершила окружение группировки противника, находящейся в Бриге. 6 февраля шли уличные бои. Город был разделен на две части — западную и восточную. В восточной части бои с противником вел 228-й, а 223-й и 225-й полки дрались с основной группировкой врага в западной части Брига.

На участке наступления 228-го полка первым в город со стороны села Ротау ворвалась рота автоматчиков под командованием лейтенанта С. Т. Горина. Отбивать приходилось каждый дом, каждый квартал. Фашисты сопротивлялись изо всех сил. Отличилась в уличных боях и третья стрелковая рота 225-го гвардейского полка. Она вела бой, выдвинувшись несколько вперед своего батальона. Путь ей преградил большой двухэтажный дом, из окон которого вели огонь пулеметы. Бойцы Митрофанов и Зазуля получили задание пробраться через соседние дворы к зданию и забросать огневые точки гранатами. Они блестяще выполнили задачу. Воспользовавшись паникой среди фашистов, взвод гвардии лейтенанта К. С. Апьюка ворвался в дом, занял его первый подъезд. Вслед за ним во второй подъезд проникли воины взвода, которым командовал парторг роты гвардии старшина Прокофьев. Не прошло и часа, как дом полностью был очищен от гитлеровцев.

Успешно шли бои и на других участках. [210]

Противник предпринял отчаянную попытку вырваться из окружения и соединиться со своими войсками, ведущими оборонительные бои на подступах к Бреслау. Оставшиеся в западной части города войска колоннами, впереди которых находились танки, начали отход под прикрытием бронетранспортеров. Они медленно шли по дороге из Брига в Бреслау, которая прикрывалась незначительными силами: 89-м гвардейским отдельным саперным батальоном, разведротой, четвертой и шестой батареями 158-го артполка, 81-м гвардейским отдельным истребительно-противотанковым дивизионом, связистами и охраной штаба дивизии. В этом районе находился командный пункт, штаб дивизии и учебный батальон — резерв командира.

Фашистам удалось, используя лесной массив, незаметно подойти к нашим позициям и атаковать их. Но несколько танков сразу же подорвались на минах, поставленных саперами. Другие остановились и попали под огонь артиллерии. Загорелись еще три танка. Пехота частично рассыпалась, но атака продолжалась.

Гвардейцы открыли яростный автоматный и пулеметный огонь. Пушки стали бить не только по танкам, но и по атакующей пехоте. И все-таки фашисты отчаянно лезли вперед. Вот уже до штаба дивизии осталось несколько десятков метров. Вся охрана во главе с командиром комендантского взвода гвардии лейтенантом С. С. Пчелинцевым, офицеры штаба, возглавляемые полковником Н. А. Поповым, заняли оборону и стали отбиваться.

Командир дивизии отдал приказ командиру учебного батальона гвардии майору Орлянскому контратаковать противника с правого фланга обороны штаба.

Получив хорошо организованный отпор, зажатые со всех сторон гитлеровцы в одиночку и группами стали сдаваться в плен. К исходу 6 февраля наши войска полностью овладели Бригом.

После этой операции 78-я гвардейская стрелковая дивизия была выведена во второй эшелон 33-го гвардейского корпуса и сосредоточена в районе Вейсдорф, Ней-Томаскирх. Но в ночь на 12 февраля, совершив еще один марш, она вошла в состав 32-го гвардейского корпуса генерал-лейтенанта А. И. Родимцева, утром заняла исходное положение дли наступления на крупный населенный пункт Богенау. В 14 часов 223-й и 228-й полки начали бои и к 8 часам 13 февраля овладели Богенау и вышли к реке Лос.

В ночь на 14 февраля замкнулось кольцо окружения Бреслау. Противник, перебросив в этот район свежие силы, [211] предпринял ряд контратак, пытаясь соединиться с окруженными войсками. Полки, отбив натиск крупных сил пехоты и танков, после короткой, но мощной артподготовки форсировали реку Лос. Расширяя плацдарм, они к исходу дня 16 февраля заняли девять населенных пунктов.

Особенно тяжелые, но успешные наступательные бои дивизия вела с 19 по 26 февраля. Она штурмом овладела крупными населенными пунктами Михельсдорф и Рогау-Розенау.

Когда 223-й гвардейский полк подошел к северной окраине Рогау-Розенау, из его домов противник вел сильный ружейно-пулеметный и минометный огонь. Он пытался остановить паше продвижение. В это время, поддерживая пехоту огнем, седьмая батарея артполка под командованием гвардии лейтенанта Боевца пробилась на северную окраину села. Расчеты, развернув орудия, начали расстреливать огневые точки противника. Пехота, воодушевленная артиллеристами, их мощным огнем и поддержкой, штурмом брала дома и улицы села, очищая их от гитлеровцев. Вскоре части соединения, заняв выгодные в тактическом отношении рубежи, закрепились на них. Начинались упорные бои по отражению контратак противника.

В ночь на 4 марта мы сдали свою полосу обороны 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизии и, совершив марш в ночь на 6 марта, сменили части 95-й гвардейской дивизии на рубеже Яуэр, Розен, Гучдорф, Штригау, Люччен.

Противник сосредоточил крупные силы пехоты и танков против оборонявшихся подразделений непосредственно в городе Штригау. В 5 часов 9 марта он внезапно атаковал первый батальон 228-го гвардейского полка, прорвал передний край обороны и, развивая наступление, овладел населенным пунктом Штрейт, близлежащими высотами, соединился со своими частями, наступавшими восточнее Штригау. Так неожиданно замкнулось кольцо окружения нескольких наших подразделений.

На двухкилометровом участке недалеко от Штригау оборонялись восьмая и девятая батареи третьего дивизиона артполка. Все орудия находились на прямой наводке и прикрывались только ружейно-автоматным огнем расчетов. Враг же бросил на них довольно крупные силы. Три их атаки были успешно отбиты. Но гитлеровцы продолжали рваться вперед. Пользуясь тем, что фланги наших подразделений оказались открытыми, они обошли батареи с обеих сторон и окружили их. Завязался ближний бой. В ходе его, героически сражаясь с врагом, был сражен пулей командир [212] восьмой батареи гвардии лейтенант Герасимов. Погибло несколько бойцов и младших командиров. Были разбиты две пушки. Но гвардейцы не пали духом, сумели последними усилиями разорвать кольцо окружения и выйти к своим.

В это же время противник пытался атаковать подразделения 225-го гвардейского полка в районе города Яуэр. Но организованным огнем пехоты и артиллеристов первого дивизиона артполка он был отброшен. Отбиты были и атаки врага на деревню Кольхеэ, где оборонялись две батареи третьего дивизиона и его штаб.

Второй батальон 228-го гвардейского полка и спецподразделения дивизии, как я уже говорил, оказались окруженными в городе Штригау. Все попытки других частей помочь им кончались неудачей. В бой была введена 14-я гвардейская дивизия. Но и ее продвижение к городу было сдержано противником.

К исходу 11 марта положение еще более осложнилось. Гитлеровцы, предпринимая атаку за атакой, сжали кольцо окружения до критических пределов. Учитывая это, генерал-майор А. Г. Мотов в ночь на 12 марта отдал приказ подразделениям выходить из окружения самостоятельно.

Вместе с инструктором политотдела по организационно-партийной работе майором Шрамко и помощником начальника политотдела по комсомольской работе гвардии капитаном Зыряновым все эти дни мы находились в Штригау. Получив приказ выходить из окружения, мы вместе с командиром батальона гвардии капитаном Б. С. Кучумовым собрали командиров подразделений, коммунистов и комсомольцев, разъяснили им обстановку. Были сформированы две штурмовые группы для прорыва обороны противника в городе. Одну возглавил Кучумов, другую я.

В 2 часа ночи 12 марта штурмовые группы внезапно атаковали противника в заранее намеченных пунктах. Удалось прорвать оборону в городе и вырваться из него. Ведя непрерывный огонь оставшимися боеприпасами, мы потеснили врага на его переднем крае внешней обороны и еще затемно вышли в район расположения своих частей.

В штабе дивизии я сразу же встретился с начальником штаба гвардии полковником Николаем Андреевичем Поповым.

— Думал — конец, не увижу тебя больше, — сказал он, радостно обнимая меня. — Слишком плотно зажали вас фашисты. Атаки наших войск успеха не имели. [213]

С Николаем Андреевичем мы крепко дружили. Он был человеком скромным, чутким, тактичным. В его поведении и делах не было ни громкой, бьющей на эффект, фразы, ни рисовки. У него все было естественно, просто. Некоторым, правда, казалось, что уж очень он медлителен. Но это только казалось. На деле он умел организовать четкую работу офицеров штаба дивизии и штабов полков, требовательно относился к ним и заслуженно пользовался у них и у всего личного состава дивизии уважением и авторитетом. В конце марта 1945 года мы с ним расстались. Он был отозван в Москву и получил новое назначение. Начальником штаба дивизии был назначен гвардии полковник И. К. Строганов, ранее работавший начальником оперативного отдела корпуса.

До 7 апреля наша дивизия занимала и удерживала оборону под Штригау. Фашисты не раз пытались прорвать ее и соединиться со своей группировкой, окруженной и зажатой со всех сторон в Бреслау. Но воины успешно отражали все вражеские атаки, планомерно уничтожая живую силу и технику гитлеровцев.

В ночь на 7 апреля мы сдали полосу обороны 285-й стрелковой дивизии и в составе 5-й гвардейской армии, совершив 180-километровый марш, сосредоточились в лесах северо-восточнее города Мускау. Началась подготовка к Берлинской наступательной операции. Дивизия получила пополнение. Были укомплектованы стрелковые роты, артиллерийские батареи, спецподразделения. Развернулась усиленная боевая и политическая подготовка.

Политотдел произвел некоторую перестановку коммунистов и комсомольцев, укомплектовал ротные и батарейные партийные и комсомольские организации. Были назначены Парторги и комсорги рот и батарей.

В эти дни в дивизию прибыл новый командир — генерал-майор З. Т. Трофимов. Он пригласил к себе всех заместителей и меня. Трофимов внимательно и терпеливо выслушал каждого, не прерывал, не поправлял. Лишь иногда просил уточнить тот или иной факт. И только когда доклады закончились, заговорил сам. Слушая его, я не мог не отметить мысленно, что обстановку генерал знает довольно хорошо — наверняка изучил ее предварительно, а наши сообщения лишь расширили его знания.

— Задача нашей 5-й гвардейской армии остается прежней, — сказал он, поочередно оглядывая собравшихся. — Будем [214] развивать наступление, чтобы в кратчайший срок выйти к Эльбе и соединиться с войсками союзников. Этим самым мы обеспечим условия для успешных действий главной группировки войск фронта, наступающей непосредственно на Берлин.

Задача сложная и почетная. Маршал Конев требует быстрее ликвидировать шпрембергский узел сопротивления, не допустить прорыва противника в тыл фронта с юга, разгромить его в районе Вейсвассера и в лесном массиве Мускуэр. Наша дивизия вот-вот вступит в бой. Не теряя времени, разъясните бойцам и командирам значение предстоящих боев, постарайтесь поднять у них наступательный дух, непреклонную решимость уничтожить врага в его логове...

Когда совещание закончилось, генерал попросил меня задержаться.

— Вот какое дело, — с явной обеспокоенностью сказал он. — Кажется мне, что кое-кто в предчувствии скорой победы как-то расслабился, явно считает, что дело сделано. Или может я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь. Такие настроения есть у отдельных бойцов. Да и у командиров — тоже. Именно поэтому на партийных и комсомольских собраниях, в беседах, на семинарах мы нацеливаем людей на повышение бдительности, предупреждаем, что бои предстоят еще тяжелые — враг будет драться за каждый дом, за каждый метр земли...

— Вот именно, за каждый метр земли! — согласился генерал. — Прошу центр партполитработы перевести в подразделения, чтобы дойти до каждого бойца, разъяснить ему, что рано еще снижать напряжение... Ох, как рано!

Возвратившись от комдива, я сразу же собрал находившихся в политотделе офицеров, рассказал им о совещании у комдива, его требованиях к нам, политработникам, о задачах, поставленных перед дивизией. Так как времени для того, чтобы собрать политработников частей, подразделений, парторгов не оставалось, порекомендовал политотдельцам немедленно отправиться на боевые позиции и довести до каждого из них требования командира.

Вместе со своим заместителем и редактором дивизионной газеты мы обсудили текст обращения ветеранов дивизии ко всему личному составу. В нем говорилось о том, что гитлеровский фашизм находится на грани гибели, что недалек тот день, когда его логово — Берлин будет повержен, что ради этого дня отдали свои жизни миллионы советских людей. В обращении говорилось и о том, что враг еще силен, что без боя он не отдает ни пяди земли, что необходимо [215] по-прежнему быть собранными, бдительными, готовыми драться по-гвардейски.

Приказав редактору к утру отпечатать обращение, я отпустил его. А с заместителем мы еще долго обсуждали план работы политотдела на период Берлинской операции.

В ночь на 16 апреля 1945 года усиленные стрелковые роты дивизии первого эшелона повели ночные бои. В 6 часов 15 минут утра началась мощная 40-минутная артиллерийская подготовка, после которой передовые батальоны успешно форсировали реку Нейсе. Задача состояла в том, чтобы прорвать оборону противника на всю ее глубину, дать выйти на оперативные просторы подвижным танковым соединениям фронта. 33-й гвардейский корпус, в составе которого находилась наша дивизия, наступал во втором эшелоне 5-й гвардейской армии.

В полосе наступления 5-й гвардейской армии, на ее правом фланге, в стыке с соседом, противник создал сильную шпрембергскую группировку в составе танковой дивизии «Охрана фюрера», 10-й танковой дивизии СС, 344-й пехотной дивизии и запасного пехотного полка. Он предпринял ряд ожесточенных атак и задержал наступление войск армии. Выйти к реке Шпре и с ходу ворваться в город Шпремберг правофланговой 95-й гвардейской дивизии не удалось. Кроме того, противник создал сильную группировку против левого фланга армии, в стыке со 2-й армией Войска Польского у города Вейсвассер и в лесном массиве Мускуэр.

Задача войск 5-й гвардейской армии оставалась прежней — развивать стремительное наступление на запад, к реке Эльба, чтобы быстрее соединиться с войсками союзников и одновременно обеспечить действия главной группировки войск фронта, наступающей непосредственно на Берлин. Маршал И. С. Конев потребовал быстрее ликвидировать шпрембергский узел сопротивления, не допустить прорыва противника в тыл фронта с юга, разгромить его в районе Вейсвассера и в лесном массиве Мускуэр.

В 17 часов 19 апреля была введена в бой 78-я гвардейская дивизия, в командование которой только что вступил заменивший А. Г. Мотова, отозванного в штаб фронта, генерал-майор З. Т. Трофимов.

Дивизия заняла исходное положение на опушке леса. Осью наступления служила железная дорога. Правее ее должен продвигаться 225-й, левее — 228-й гвардейские [216] полки.

223-й гвардейский полк — второй эшелон дивизии — наступал уступом слева за 228-м гвардейским полком. Артиллерийско-минометные части дивизии были сосредоточены в центре боевых порядков дивизии и получили задачу огнем сопровождать и поддерживать атаки передовых батальонов. Справа наступала 95-я, слева — 13-я гвардейские дивизии.

Используя опыт боев в ночное время в лесистой местности, мы поротно выстроили передовые батальоны полков на опушке леса в одну линию так, чтобы бойцы касались друг друга локтями. В каждом взводе назначили подносчиков патронов, каждое отделение обеспечили ракетницей для обозначения своего переднего края. Всем стрелковым ротам были приданы саперы для разминирования местности и ликвидации заграждений, которыми был насыщен лес. Весь командно-политический состав полков находился непосредственно в боевых порядках наступающих подразделений. Накоротке перед наступлением были проведены партийные и комсомольские собрания рот, на которых коммунисты и члены ВЛКСМ клялись: Шпре форсируем во что бы то ни стало и город Шпремберг штурмом возьмем.

По сигналу с наблюдательного пункта гвардейцы, открыв автоматный огонь, начали двигаться в глубь леса. Артиллерия и минометы сопровождали пехоту, расчищая ей путь. Противник явно не ожидал такой ночной атаки. Он вел беспорядочный огонь, освещая поле боя ракетами, пытался контратаковать, но каждый раз попадал под губительный автоматный и артиллерийско-минометный огонь и был вынужден отходить.

Ночной бой прошел успешно. Наши части во взаимодействии с 95-й гвардейской дивизией разгромили противника в районе села Грауштейн и к 4 часам 20 апреля вышли к реке Шпре. Но попытка с ходу форсировать реку и ворваться в центр города Шпремберг не удалась. Подразделения залегли на опушке леса в 15 метрах от Шпре. Противник имел в городе, как уже было сказано, сильную танковую группу с пехотой и, прикрываясь домами, вел непрерывный огонь.

В 11 часов 20 апреля после 30-минутной артиллерийской подготовки и мощных ударов авиации 1-го Украинского фронта 78-я гвардейская дивизия и другие соединения форсировали реку Шпре, ворвались в центр Шпремберга и в упорных уличных боях к 20 часам полностью овладели им.

Передовые батальоны наших полков, отбивая яростные контратаки противника, вышли на западную окраину города [217] и закрепились. Всю ночь на 21 апреля учебный и саперный батальоны, разведрота дивизии очищали подвалы от солдат и офицеров противника. К утру они пленили более 400 фашистов. В этом скоротечном и ожесточенном бою враг потерял только убитыми более 350 солдат и офицеров. Было сожжено и подбито 12 танков, захвачено 3 бронетранспортера, 2 минометных батареи и более 50 складов боеприпасов и различного боевого снаряжения{16}.

21 апреля 78-я гвардейская и 9-я гвардейская воздушно-десантная дивизии 33-го гвардейского корпуса во взаимодействии с частями 24-го корпуса 13-й армии завершили окружение шпрембергской группировки гитлеровцев численностью до 5 тысяч человек и закончили к исходу дня ликвидацию ее разрозненных подразделений.

...К этому времени довольно тяжелая обстановка сложилась на левом фланге 5-й гвардейской армии. Против соседа слева — 2-й армии Войска Польского — перешла в наступление гёрлицкая группировка противника. Прорвав фронт 52-й армии на стыке со 2-й армией Войска Польского, фашисты стремились развивать наступление на север, на город Шпремберг. Это создавало угрозу их выхода в тыл 5-й гвардейской армии и всего 1-го Украинского фронта. 33-й гвардейский корпус, и в его составе 78-я гвардейская дивизия, был срочно переброшен на левый фланг армии в район города Вейсвассер для совместных действий со 2-й армией Войска Польского против гёрлицкой группировки противника. Совершив марш, дивизия с ходу заняла оборону и в последующем вела ожесточенные оборонительные бои в районе городов Вейсвассер, Кеула, Прецшвиц. Враг не прошел. Он был остановлен, а затем отброшен на юг.

В ходе боев крепла наша дружба с воинами 2-й армии Войска Польского. Мы взаимно поддерживали друг друга огнем артиллерии, вместе атаковали оборонительные позиции врага, отбивали его контратаки. А в минуты затишья наши бойцы и командиры бывали в подразделениях Войска Польского, делились своим боевым опытом. И польские жолнежи бывали в наших подразделениях, знакомились с жизнью, бытом и боевыми делами воинов.

После оборонительных боев соединения 33-го гвардейского корпуса совместно с правофланговыми соединениями 2-й армии Войска Польского 25 апреля перешли в наступление. Для разгрома гёрлицкой группировки врага потребовались огромные усилия. Фашисты непрерывно контратаковали [218] части дивизии. Бойцы и командиры проявили массовый героизм. Они в непрерывных и жестоких боях изматывали врага, обескровливали его, уничтожая его боевую технику и живую силу. Планам фашистского командования выйти в тыл фронта и помешать подготовке войск 1-го Украинского фронта к Берлинской операции не суждено было сбыться.

В то время как 78-я гвардейская дивизия в составе 33-го гвардейского корпуса отбивала атаки гёрлицкой группировки противника в районе города Вейсвассер, надежно прикрывая левый фланг и тыл 5-й гвардейской армии, соединения 32-го и 34-го гвардейских корпусов успешно продвигались на запад. 23 апреля 1945 года они вышли на реку Эдьбу и с ходу форсировали ее. Там в 13 часов 30 минут 25 апреля произошла их встреча с союзными войсками 1-й американской армии.

В ознаменование одержанной победы и в честь этого исторического события 27 апреля столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам 1-го Украинского фронта 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.

К концу апреля и началу мая 1945 года главные силы фашистской Германии были уже разгромлены. Пал Берлин — столица фашистского рейха. Но на территории Чехословакии оставалась еще сильная и боеспособная группировка немецко-фашистских войск, которая отказалась капитулировать. В нее входило более миллиона солдат и офицеров группы армий «Центр» — это 17-я общевойсковая, 1-я и 4-я танковые армии в составе 62 дивизий, которые вели боевые действия непосредственно против войск 1-го и 4-го Украинских фронтов. 5 немецких дивизий были обращены фронтом на запад против 7-й американской армии.

Наиболее мощная группировка войск 1-го Украинского фронта полностью была сосредоточена в полосе наступления 5-й гвардейской армии. В группировку входили 3-я, 5-я гвардейские и 13-я армии, 3-я и 4-я гвардейские танковые армии, два отдельных танковых корпуса, пять артиллерийских дивизий и воздушная армия. Главный удар наносился в направлении Теплице-Шанов, Прага. 5-я гвардейская армия главный удар наносила в направлении Дрезден, Усти над Лабой (Чехословакия), северо-западная окраина Праги. 33-му гвардейскому корпусу 5-й гвардейской армии, 9-й и 14-й гвардейским дивизиям было приказано, обороняясь на левом фланге армии, активными действиями сковывать противостоящую группировку противника и быть в готовности к общему [219] наступлению, 78-я гвардейская дивизия получила задачу во взаимодействии с левофланговой дивизией 32-го гвардейского корпуса наступать на левом фланге армии, обеспечивая ее ударную группировку от возможных контратак противника с юго-востока.

В ночь на 6 мая 1945 года дивизия сдала свой участок обороны 2-й армии Войска Польского и после марша заняла исходное положение для наступления на дрезденском направлении. В 20 часов того же дня началась мощная артподготовка. Ее заключительным аккордом стал мощный залп реактивной артиллерии — «катюш». Затем части двинулись вперед. Наша задача состояла в том, чтобы передовые роты под прикрытием артогня вывести к переднему краю противника и вслед за огневым валом в расчетное время ввести в бой основные силы для его прорыва. Надо было не дать возможности врагу опомниться.

В это время я находился в одной из стрелковых рот 223-го гвардейского полка. Мне довелось наблюдать, как после артподготовки успешно развивалось наступление наших войск. Оно шло настолько стремительно, что уже в первой половине дня 7 мая были разгромлены вражеские части прикрытия, и на северо-восточной окраине ^Дрездена завязался бой, который не утихал весь день и ночь. Гитлеровцы упорно сопротивлялись. Только усилиями всех наступавших войск, включая наше соединение, к 14 часам 8 мая город был взят.

За успешные боевые действия приказом Верховного Главнокомандующего от 8 мая 1945 года всему личному составу 5-й гвардейской армии была объявлена благодарность. Эта высокая оценка вдохновляла воинов на новые подвиги в будущих боях за Прагу.

Не задерживаясь в городе, дивизия в составе 5-й гвардейской армии продолжала продвигаться на юг, к Праге. «Вперед, на Прагу», «Окажем братскую помощь восставшей Праге!» — эти призывы каждый боец и командир воспринял всем сердцем.

Воодушевленные сообщением из Москвы о победоносном завершении Великой Отечественной войны и безоговорочной капитуляции вооруженных сил фашистской Германии, переданным по радио ночью 9 мая, воины-гвардейцы усилили натиск на врага. Государственную границу Чехословакии мы перешли к 10 часам того же дня.

Чехословацкий народ ликовал. Он праздновал победу вместе с воинами Красной Армии. Тепло и сердечно во всех селах и городах, как и в самой Праге, встречали жители [220] наших воинов. Повсюду стихийно возникали митинги, происходили сердечные, теплые и радостные встречи советских воинов с населением.

В одном из городков мы долго не могли проехать через огромные толпы ликующего народа, тепло приветствовавшего нас. Это были местные жители, чешские партизаны и советские люди, только что освобожденные из фашистской неволи.

В 21 час 9 мая Москва салютовала доблестным освободителям города Праги. За отличные боевые действия при освобождении от немецких захватчиков столицы Чехословакии Праги приказом Верховного Главнокомандующего от 9 мая всему личному составу 78-й гвардейской стрелковой дивизии была объявлена благодарность.

Но для воинов-гвардейцев всего 33-го гвардейского корпуса война еще не кончилась. Они продолжали вести бои до 12 мая, уничтожали остатки группы Шёрнера, северо-восточнее Праги в районе города Мельник, и очищали села и леса от отдельных вражеских групп.

За успешные боевые действия в заключительных боях за Прагу советские воины заслужили высокую оценку Советского и Чехословацкого правительств. Президиум Верховного Совета СССР учредил медаль «За освобождение Праги», которой были удостоены все воины, принимавшие участие в боях за освобождение столицы Чехословакии от немецко-фашистских захватчиков.

Закончились боевые действия воинов-гвардейцев 78-й гвардейской стрелковой дивизии в Великой Отечественной войне против немецко-фашистских захватчиков. Она была отведена в Германию и временно разместилась южнее Дрездена, где и отпраздновала День Победы. Праздник Победы был отмечен торжественно, ярко. Весь личный состав дивизии прибыл на большую поляну, окаймленную густым лесом, организованно, с музыкой, песнями, под боевыми знаменами своих частей, с боевыми наградами.

Этот день не забыть. Были митинги, было радостное ликование, счастьем светились лица' людей. Тут и там собирались группы бойцов, они оживленно вспоминали минувшие дни, годы, поздравляли друг друга с победой.

На какое-то время мы с командиром дивизии остались вдвоем.

— Ну вот и сбылось то, о чем мечтали, к чему шли четыре года войны, — сказал он, а я уловил нотки грусти в его голосе и понял, откуда они. Ведь каждый из нас потерял на дорогах войны многих друзей, которым не суждено [221] было дожить до этого светлого дня. Не могли мы не думать о них, не могли не помнить, сколько их, бойцов и командиров, осталось лежать на полях сражений.

— Сбылось. Даже не верится!

Мы долго молча сидели, и каждый думал о чем-то своем. А может, и об одном и том же — о большом и нелегком пути, пройденном дивизией от Сталинграда до Праги, о героизме и мужестве ее бойцов и командиров, о том, как высоко оценила их подвиги Родина.

Наши гвардейцы дивизии двадцать два раза получали благодарность Верховного Главнокомандующего, двадцать два раза столица нашей Родины Москва салютами отмечала победы в сражениях, в которые внесли свой вклад и воины нашего соединения.

Все три стрелковых полка награждены за разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом орденом Красного Знамени. За успешные боевые действия дивизия отмечена орденом Суворова II степени, а за отражение атак противника при форсировании Вислы, захват и удержание плацдарма получила почетное наименование «Вислинская». 225-му гвардейскому Краснознаменному стрелковому полку и 158-му артиллерийскому полку за штурм и взятие города Дембица присвоено почетное наименование «Дембицкие». После успешного отражения танковых атак врага на сандомирском плацдарме 81-й гвардейский отдельный истребительно-противотанковый дивизион был удостоен ордена Богдана Хмельницкого III степени.

Ратные подвиги, мужество, отвага и героизм, проявленные гвардейцами в боях с немецко-фашистскими захватчиками, отмечены и тем, что более 20 тысяч солдат, сержантов, офицеров и генералов дивизии награждены орденами и медалями Советского Союза. 45 особо отличившихся в сражениях получили высокое звание Героя Советского Союза.

За годы войны партийными организациями частей и отдельных подразделений дивизии принято в ряды партии более двух тысяч самых отважных, самых мужественных красноармейцев, сержантов и офицеров. Комсомольские организации соединения в тот же период приняли в ряды ВЛКСМ около двух тысяч молодых воинов. Более 95 процентов коммунистов и комсомольцев дивизии за отвагу и мужество, проявленные в боях, награждены орденами и медалями. Многие из них заслужили по нескольку государственных наград. Среди солдат, сержантов и офицеров, удостоенных [222] звания Героя Советского Союза, 90 процентов были коммунистами и комсомольцами.

И вот теперь предстоит расставание со многими из тех, кого мы по праву называли боевыми друзьями. Как сложатся их судьбы в мирной жизни? Кем они станут? Как и прежде, до войны: хлеборобами и шахтерами, строителями и учеными, педагогами и металлургами, врачами и машиностроителями, химиками и нефтяниками? Конечно же, на любом участке народного хозяйства можно потом будет встретить и бывших воинов 78-й гвардейской стрелковой дивизии. И можно быть уверенным, что везде они станут самоотверженно бороться за дальнейшее укрепление экономической и оборонной мощи нашей Родины. «Трудиться так, как когда-то воевали» — таким, бесспорно, навсегда останется девиз каждого гвардейца родного соединения, сменившего боевое оружие на орудия труда...

Тогда я еще не знал, не мог знать, что за успехи на трудовом фронте более 400 моих сослуживцев будут награждены орденами и медалями Советского Союза. Ордена Ленина удостоятся помощник командира взвода Петр Лаврентьевич Шульга, наводчик минометного расчета Вениамин Михайлович Юденков, рядовой Иван Семенович Ткаченко, артиллерийский разведчик Прокопий Алексеевич Богомаз. А командир артиллерийской батареи Анвар Гатич Серазетдинов будет отмечен двумя орденами Трудового Красного Знамени и орденом «Знак Почета».

Орденом Октябрьской Революции будут награждены гвардии ефрейтор Анна Николаевна Иванова, связистка Мария Родионовна Фролова, рядовой Гайдулбар Сенаргалиевич Куанышев.

Орденом Трудового Красного Знамени будут отмечены автоматчик Константин Савельевич Бойко, ветврач Федор Александрович Голубовский, медсестра Татьяна Ивановна Денисенко, связист Герой Советского Союза Иван Федорович Корнев, рядовой Василий Демьянович Калиниченко, артиллеристы Георгий Александрович Миловидов и Александр Иосифович Михайлов, помощник начальника штаба полка Александр Иванович Семенов, командир санвзвода Михаил Григорьевич Токарчун, врач-хирург Софья Яковлевна Канина, командир стрелкового отделения Павел Григорьевич Шетинюк.

Не знал я и о том, что немало воинов-гвардейцев дивизии после войны станут видными деятелями науки, культуры и искусства. Командир минометной батареи гвардии капитан Василий Антонович Сапа — заслуженный деятель [223] науки Казахской ССР, доктор физико-математических наук, профессор, заведующий кафедрой теоретической механики Алма-Атинского государственного университета; гвардии лейтенант Михаил Иванович Рубцов — доктор сельскохозяйственных наук, профессор, заведующий лабораторией генетики, заместитель руководителя селекционного центра Института кормов в городе Лобня Московской области; Герой Советского Союза гвардии полковник-инженер Борис Константинович Гильдунин — доцент Московского Всесоюзного заочного инженерно-строительного института; гвардии старшина Федор Семенович Репринцев — кандидат исторических наук, доцент кафедры научного коммунизма Днепропетровского государственного университета; бывшая медсестра Лариса Сергеевна Тимофеева — кандидат сельскохозяйственных наук, руководитель группы инженеров института «Моспроект-3»; начхим дивизии гвардии майор Сергей Александрович Сигов — кандидат химических наук, профессор; гвардии майор Михаил Алексеевич Швецов — заслуженный деятель искусств РСФСР, кинорежиссер Казанской киностудии; заместитель командира 158-го гвардейского артполка по политической части гвардии подполковник Антон Павлович Зубко — проректор Омского сельскохозяйственного института; гвардии подполковник Петр Алексеевич Пацюк — председатель колхоза «Дружба» Кременчугского района Полтавской области; комбаты Вячеслав Александрович Евстретьев и Василий Семенович Яворский — директоры судоремонтных заводов; минометчик Гайдулбар Санаргалиевич Куанышев — директор птицефабрики в Семипалатинске; помощник начальника политотдела по комсомольской работе Константин Павлович Зырянов — заместитель директора металлургического завода.

Неведомо в тот день было мне и то, что пройдут годы, и мы, ветераны дивизии, еще не раз встретимся, вспомним опаленные войной годы, бои и походы, что каждый из нас будет считать своим первейшим долгом участвовать в военно-патриотическом воспитании молодежи, нести ей правду о Великой Отечественной войне. Все это тогда было еще будущим. А мы радовались Победе...

— О чем задумался? — Комдив повернулся ко мне, положил руку на плечо. — Сейчас пойдем к людям. Негоже нам уединяться в такой день... [224]