Здравствуй, Таллин!

Командир бригады контр-адмирал Ф. Л. Юрковский поручил мне провести в освобожденный Таллин 1-й гвардейский дивизион катеров-тральщиков, которым когда-то командовал В. К. Кимаев.

...Долгих три года мы ждали возвращения в главную базу. 22 сентября 1944 года войска 8-й армии Ленинградского фронта, в состав которой входил 8-й эстонский корпус, при содействии Краснознаменного Балтийского флота разгромили немецкую группировку «Нарва» и освободили Таллин. В боях за родную главную базу сражались и моряки «малого флота». Торпедные катера Героя Советского Союза Владимира Гуманенко и Евгения Осецкого первыми покинули Гакково, за ними с десантниками на борту ушли морские охотники под командованием капитан-лейтенанта А. А. Обухова. Моряки-десантники очищали от врага Минную и Петровскую гавани и весь Таллинский порт.

Первыми в столицу Эстонии вступили передовые подразделения подвижной группы генерала Ф. Н. Старикова, а за ними и воины эстонского корпуса. Лейтенант И. Т. Лумистэ водрузил Красное знамя на башне Длинный Герман.

...Главная база теперь наша, но входить в нее можно было только за тралами — всюду мины. Первым начал тралить приведенный мною в Таллин 1-й дивизион, однако успеха он не имел. Тралы цеплялись за разные металлические предметы, рвались, а мин не находили, хотя мы знали: их здесь много, только, вероятно, не [125] якорных, а донных неконтактных. С обычными тралами тут делать было нечего.

Командир бригады контр-адмирал Юрковский приказал мне привести в Таллин и катера 7-го дивизиона. Мы уже неоднократно взрывали неконтактные мины, экипажи, можно сказать, набили руку на глубинном бомбометании. Сдав 1-й дивизион капитан-лейтенанту П. Л. Ярошевскому, я на торпедном катере отправился в Гакково за дивизионом.

Встреча с личным составом была нерадостной. За время моего отсутствия погиб катер-тральщик, второй за эту летнюю кампанию. Многих боевых товарищей не было с нами... Меня окружили друзья, расспрашивали о Таллине, старались отвлечь от печальных мыслей.

— Наверное, не узнаешь нашу главную базу, разрушили ее фашисты? Как выглядит город?

— Скоро сами все увидите, — отвечал я.

7-й дивизион покинул Гакково. Я стоял на мостике «девяносто седьмого» рядом с мичманом Григорием Давиденко. Тут же находился только что назначенный вместо погибшего Ефременко замполит капитан-лейтенант В. В. Карнаухов, служивший до этого на тральщиках.

Вдоль побережья Нарвского залива шли знакомым южным фарватером. Справа, к северу, остались банки Вигрунд, Неугрунд, Намси, острова Большой и Малый Тютерс. Дальше к северу — Гогланд.

У Намси взяли курс на башню Ору — хороший навигационный ориентир и опорный пункт для мореплавателей. Оставили позади мыс Валастэ. Отсюда совсем недавно вражеские береговые батареи обстреливали наши катера во время траления. Теперь на южном побережье тишина, и море пустынно. Даже рыбацких лодок не видно.

На всем пути взорваны навигационные знаки и вышки, разрушены буи, сняты вехи. Штурмана с нами не было, и я сам вел прокладку по счислению и по видимым ориентирам.

Мыс Маху, губа Кунда, маяки Мохни и Юминданина... Знакомые места, тяжелые воспоминания... Наш первый эшелон, совершавший в августе сорок первого переход из Таллина в Кронштадт, форсировал здесь минные поля, отражал налеты вражеской авиации, атаки [126] торпедных катеров... Тогда в этом районе погибли многие транспорты.

За мысом Юминда открылись просторы Балтики. Заштормило. Запрыгали на волнах катера, зарываясь форштевнями в воду, оголяя гребные винты. Волны хлестали по палубам.

Шторм крепчал. Идти становилось все труднее. У южной части острова Прангли, в небольшой лагуне, стали на якоря. Тут и провели ночь.

С рассветом шторм прекратился. На небе ни облачка, видимость хорошая. Мы снялись с якорей. Миновали Прангли и увидели величавый лесистый остров Нарген, прикрывающий подходы к Таллину с севера. Еще до войны тут поставили дальнобойные морские орудия, которые потом громили немецко-фашистских захватчиков. Сейчас Нарген безмолвствовал. В утренней дымке мы увидели, как от острова отошел небольшой портовый буксир, взявший курс на Таллин.

На траверзе Наргена сделали поворот на юг, вышли на Екатеринтальские створы, ведущие в Таллинскую бухту.

Показались башни Вышгорода — на Длинном Германе развевался красный флаг!

— Здравствуй, Таллин! Тебя приветствуют моряки-балтийцы!

Слева показалась живописная Пирита со скульптурным изображением Русалки... Его воздвигли в 1895 году в память о русских моряках броненосца береговой обороны «Русалка». Корабль не выдержал шторма и погиб на пути из Ревеля в Гельсингфорс ночью 7 сентября 1893 года...

Подходы к гаваням изрыты воронками, всюду груды камней и железа, разрушены стенки, пирсы, взорваны доки и все сооружения в Купеческой гавани. То тут, то там торчали ржавые корпуса полузатонувших судов.

Гитлеровцы уничтожили все строения в таллинском порту. Негде приткнуться даже нашим малым катерам. Ошвартовались в Петровской гавани у разрушенных стенок и пирсов. Кругом предостерегающие надписи: «Опасно! Мины!» Отступая, враг заминировал ковши, каналы, колодцы канализации, рейды и подходы к ним. Где-то лежат скрытые от глаз 250–500–1000-килограммовые неконтактные донные мины. В них включены на [127] разное время срабатывания «приборы срочности» и установлены на разные варианты «приборы кратности».

С подобными коварными изобретениями фашистов мы познакомились еще в начале войны. И в день возвращения в Таллин стали свидетелями гибели буксира. Он тащил баржу с грузом. Около брандвахтенного поста Минной гавани под килем буксира сработала донная магнитная мина. Буксир и его экипаж погибли, но баржа не пострадала. Был разрушен брандвахтенный пост и ранен сигнальщик.

В штабе нас познакомили с минной обстановкой гаваней, рейдов и фарватеров к востоку, западу и северу от главной базы. Все оказалось значительно сложнее, чем мы предполагали.

Дивизион получил боевое задание: в три-четыре дня произвести бомбометание, а затем протралить акваторию главной базы и полностью устранить минную опасность.

Я собрал командиров. Еще раз уточнил место каждого катера-тральщика в строю, расстояние между ними, интервалы, через которые должны сбрасываться бомбы. И таллинцы вновь услышали грохот взрывов, мирных взрывов.

О тех днях напоминают краткие записи в вахтенном журнале флагманского «КТ-97»:

«12 октября. Вышли на бомбометание акваторий Минной гавани. Сброшено 98 глубинных бомб. Взорвано 8 донных вражеских мин.

13 октября. В Купеческой гавани сброшено 70 глубинных бомб. Взорвано 6 донных вражеских мин».

В пятницу, 13 октября, чуть было не произошла катастрофа с катером старшины Ермакова. Минеры зачастую вместо дистанционного взрывателя использовали два подрывных патрона, связанных вместе, и запал с длинным огнепроводным шнуром (ДБШ). И 13 октября по команде с мостика сбросили глубинные бомбы с зажженными шнурами. Но тут случилось непредвиденное: заглох мотор.

Пока моторист Владимир Семкин «колдовал» с зажиганием, шли томительные минуты — вот-вот произойдет взрыв бомбы, а следом за ней и донной мины. Перспектива не из приятных. [128]

Командир соседнего тральщика М. М. Ульяшин крикнул:

— Ермаков, давай буксир! А то взлетишь на небо!

И — о радость! — именно в этот момент мотор ожил.

Семкин все-таки заставил мотор работать. Катер стремительно рванулся, отошел на безопасное расстояние. Взрыв прогремел в стороне.

Случай с катером Ермакова всем послужил уроком. Люди стали более внимательно следить за работой моторов, строго соблюдать инструкции по бомбометанию. Боевая учеба экипажей проводилась под девизом: «Без права на ошибку».

День 13 октября и впрямь оказался тяжелым. В одном из ковшей Купеческой гавани произошло ЧП. У стенки ковша стоял водолазный бот с одним матросом на борту. Я приказал срочно разыскать командира, чтобы он отвел мотобот в безопасное место.

Пока мы заходили с противоположной стороны ковша и ложились на курс бомбометания, явился старшина и перевел свой мотобот в другой ковш. Мы отбомбились и отправились за боеприпасами. Старшина же поставил мотобот на прежнее место, а сам ушел. Матрос тоже поднялся на стенку. В это время раздался мощный взрыв — под килем мотобота взорвалась 1000-килограммовая магнитная мина. Мотобот разнесло в щепки. Обломки, множество камней и мокрой земли раскидало по сторонам.

Возвратившись, мы увидели на стенке людей. Они размахивали руками, о чем-то горячо спорили. Я приказал мичману Давиденко подвести свой катер к стенке. Подошедший старшина с разбитого мотобота объяснил, что администрация торгового порта поручила ему разыскать в ковше немецкие донные мины.

— Не своим делом занялись! — возмутился я. — Передайте своему начальству — пусть прекратят самодеятельность...

Бомбометание акваторий Купеческой гавани продолжалось.

Еще две записи в вахтенном журнале «КТ-97»:

«14 октября. ...Сброшено 98 глубинных бомб. Взорваны две донные мины.

15 октября. ...Сброшено 96 глубинных бомб. Взорваны две донные мины». [129]

За отведенные нам четыре дня мы подорвали 18 донных неконтактных мин.

Глубинными бомбами Таллинский рейд, фарватеры Екатеринтальских створов очищали и морские охотники. На берегу, на территории гаваней и торгового порта, мины уничтожали специальные команды минно-торпедного отдела тыла флота и минно-испытательные партии (МИП).

Закончив бомбометание, 7-й дивизион взялся за тралы... Получили задание «пропахать» все таллинские гавани и рейды, чтобы окончательно убедиться, что ни донных, ни контактных мин, ни минных защитников там не осталось.

Наши катера-тральщики начали тралить гавань, бухты, ковши. И так же, как корабли 1-го гвардейского дивизиона, натыкались на препятствия, рвавшие тралы. Приходилось стопорить ход, менять поврежденные тралящие части. Это очень тормозило работу. Да и акватория слишком тесная, тут и без тралов не развернуться. Однако, хотя и двигались медленнее черепахи, задание выполнили — акваторию базы очистили от вражеских мин.

С легкой душой и чистой совестью мы возвратились в Гакково уже в последней декаде октября.

Стояла холодная, дождливая осень, но мы ежедневно выходили в море, продолжали очищать «Гнилой угол», проводили в Таллин за тралами конвои, корабли, транспорты.

Вспоминая то грозное время, поражаешься выдержке и стойкости, мужеству и хладнокровию военных моряков, в том числе и минеров. Как сейчас, вижу экипажи трех катеров, которыми командовали Василий Тимофеев, Михаил Струков и Николай Александров. После возвращения в Гакково они получили задание провести десантные баржи на остров Лавенсари для смены гарнизона (здесь теперь базировались финские тральщики, тралившие свои минные поля).

Гудел ноябрьский холодный ветер, вода захлестывала палубы и тут же замерзала. Леденела и одежда. А работать приходилось по шестнадцать часов без отдыха. Целый месяц трудились моряки в таких, казалось бы, нечеловеческих условиях, но боевую задачу выполнили. Только в начале декабря эти три катера встали [130] на зимний судоремонт в Ручьях — ни в Кронштадт, ни в Ораниенбаум пробиться они уже не смогли, начался ледостав...

А разве легче было остальным? Изо дня в день катера-тральщики бороздили море в предзимнее студеное время. Боролись со смертельной опасностью — вражескими минами, очищали фарватеры для безопасного плавания боевых кораблей флота и судов торгового пароходства и необычно поздно встали на ремонт. Некоторым повезло: успели добраться до Ораниенбаума, хотя и поцарапали борта, пробиваясь уже через прочный лед.

В вахтенном журнале флагманского «КТ-97» записано:

«19 ноября 1944 года. Семь катеров-тральщиков 7 ДКТЩ подняты на стенку в Ораниенбауме на зимний судоремонт.

1 декабря. В гавани Ручьи подняты на стенку четыре катера...

2 декабря. Шесть катеров-тральщиков подняты на стенку в гавани Ручьи».

В Ручьях вынуждено было остаться больше половины дивизиона. Я уже рассказывал об этой гавани, разоренной, разрушенной фашистами. Здесь и пришлось личному составу зимовать, ремонтировать катера, готовить их к летней кампании 1945 года.

Боевыми делами 7-го дивизиона в сорок четвертом командование бригады было довольно. Дивизион вытралил и уничтожил 249 якорных и 18 донных неконтактных мин, выполнил немало других боевых заданий...

К концу 1944 года уже весь личный состав 7 ДКТЩ имел награды — ордена и медали. Политическое управление КБФ в 1945 году выпустило брошюру о нашем дивизионе под названием «Боевые дела маленьких кораблей»{8}.

К началу 1945 года фашистские захватчики были изгнаны с нашей земли. Гитлеровцы удерживались лишь в северо-западной части Латвийской ССР. Здесь шли упорные бои...

Красная Армия наступала в Курляндии, Клайпедской области, в Восточной Пруссии, Чехословакии и Венгрии. [131]

Действовал и Краснознаменный Балтийский флот. Преуспевали наши герои подводники. Дважды в течение одной декады отличился экипаж «С-13» под командованием капитана 3 ранга Александра Маринеско. 30 января он потопил плавбазу — лайнер «Вильгельм Густлов», а спустя десять суток торпедировал вспомогательный крейсер «Штойбен».

Иван Лозовский, наш комсомольский вожак, привел с подводной лодки группу комсомольцев. Они-то и рассказали нам о своем нелегком походе.

...Преодолев все препятствия, «С-13» заняла боевую позицию и 19 суток поджидала подходящую цель. Утром 30 января Маринеско направил лодку к вражескому берегу. Примерно в 10–12 милях от входа в Данцигскую бухту она всплыла. Вахтенный сигнальщик старшина 2-й статьи А. Виноградов (он был в числе наших гостей) вскоре доложил, что видит огни конвоя.

Александр Маринеско пошел на сближение. «Тринадцатая» пересекла курс конвоя, чтобы атаковать врага со стороны малоосвещенного берега. В эту ночь в Южной Балтике свирепствовал шторм. Высокая волна, снежные заряды усложняли обстановку. Тем не менее, обнаружив огни фашистского конвоя, лодка стала преследовать противника. Однако находилась она на углах, невыгодных для атаки. Командир приказал увеличить ход до самого полного, лечь на параллельный курс, догнать противника и атаковать залпом носовых аппаратов.

Мотористы во главе со старшиной команды П. Мосенковым (он тоже был нашим гостем) выжимали из дизелей все. Субмарина заняла выгодную позицию. В 23.08 с дистанции 700–800 метров «тринадцатая» выпустила торпеды. Через несколько секунд у левого борта лайнера «Вильгельм Густлов» взметнулись красно-белые султаны огня и воды. Три торпеды попали в цель. Лайнер повалился на левый борт...

«Тринадцатая» тут же погрузилась. Трудно пришлось нашим подводникам. Свыше четырех часов продолжалось преследование. Гитлеровцы сбросили около 240 бомб. Глубина в этом районе не превышала 40–50 метров, а уклоняться от бомб приходилось еще на меньшей — 15–20 метров. Но Маринеско все-таки вывел лодку... [132]

Потопленный советской подводной лодкой новейший фашистский лайнер водоизмещением 24 484 тонны совершал свой последний, 61-й рейс из Данцига в Киль. На этот раз «Вильгельм Густлов» перевозил эсэсовцев и подводников для комплектования 80 подводных лодок. Погибло около 7000 гитлеровцев.

Узнав о потоплении лайнера, Гитлер пришел в ярость. Командира конвоя казнили. Александра Маринеско объявили личным врагом рейха и... приговорили к смертной казни. Германия погрузилась в трехдневный траур.

А «тринадцатая» искала новые цели. 10 февраля она уничтожила вражеский крейсер «Штойбен» водоизмещением 14 600 тонн. На его борту кроме различной техники находилось 2900 солдат и офицеров.

Слушая рассказы подводников, я восхищался: «За один поход отправили на дно Балтийского моря два крупнейших корабля противника, около десяти тысяч гитлеровцев и много боевой техники». Такой ощутимый удар врагу нанес воинский коллектив из 50 моряков! Да, именно коллектив. В этом специфика боевых действий кораблей, где героизм каждого бойца обеспечивает боевой успех.

Родина по достоинству оценила боевые дела «тринадцатой»: весь экипаж был награжден орденами и медалями, а лодка стала Краснознаменной. [133]