«Гнилой угол»
Тот день ничем не отличался от остальных. 7-й дивизион тралил Нарвский залив.
Стояла жаркая, душная погода. На палубе все раскалено, ни к чему нельзя прикоснуться. Люди томились, у многих появились головные боли, пропал аппетит. А тут еще нехватка питьевой воды — мучит жажда. И капковые бушлаты изнуряли. На боевом тралении и на переходах морем все обязаны надевать капковые бушлаты или жилеты, в крайнем случае — пробковые спасательные пояса. Это приказ. Военфельдшер Иванов предложил ввести ежедневные купания: «Все недомогания пройдут». Но ведь пришлось бы отрывать моряков от работы. На это я пойти не мог. Траление не прекращалось.
Вода в Нарвском заливе чистая, прозрачная, с борта просматривается на большую глубину. Часто мы видели стоящие на минрепах якорные мины, похожие на футбольные мячи, а гальвано-ударные колпаки походили на гвозди. Словно тонкие ниточки, тянулись минрепы к якорям. Такую мину обязательно подсечет или забуксирует трал. Произойдет взрыв...
В Нарвском заливе плотность минных заграждений была чрезвычайно высокой. Вдоль и поперек — от устья реки Наровы до мыса Валастэ и дальше, на северо-запад, до островов Большой и Малый Тютерс и Гогланд, — залив перекрывали сплошные минные поля. Через них, казалось, ни один корабль не сможет пройти. А наши герои подводники проникали во вражеские воды, топили корабли и транспорты!
Противник выставлял на разных глубинах комбинированные заграждения из якорных контактных, донных [115] неконтактных мин и минных защитников. Это угрожало кораблям всех классов, в том числе и нашим мелкосидящим. У южного и западного побережья, от поселка Мерекюля до Валастэ, начиная от фарватера до самого берега, стояли противодесантные морские мины.
«Гнилым углом» называли моряки Нарвский залив. При тралении мы находили здесь мины с противотральными устройствами и приборами самовзрыва почти всех европейских государств, оккупированных фашистской Германией.
Трудно, невыносимо трудно было тралить фарватеры Нарвского залива. Мы находились все время под артиллерийским огнем береговых батарей противника, подвергались атакам с воздуха.
По опыту траления Лужской губы фарватеры Нарвского залива разбили на отрезки. Обозначили их на штурманских картах также цифрами и литерами.
14 августа 1944 года наш дивизион тралил отрезок «206-д» в южной части залива. Тральщики шли строго по заданному курсу. Береговые батареи противника грохотали не умолкая. Снаряды ложились рядом, рвались в тралах. Осколки со свистом летели на палубы. От взрывов кипела вода. Пришлось вызвать авиацию. Штурмовики появились быстро, они пробомбили места расположения немецких батарей, а нас прикрыли дымзавесой. Потерь мы не имели...
В эти дни Красная Армия стремительно наступала, гнала врага на Запад. Краснознаменный Балтийский флот поддерживал войска с моря. От нас требовали форсировать траление. Тральных сил не хватало. Поэтому было решено сократить начальную ширину протраленного фарватера до двух кабельтовых и открыть его для плавания боевых кораблей за тралами.
Утром 20 августа я срочно отбыл в Кронштадт, чтобы ускорить ремонт находившихся там катеров. Командовать дивизионом остался лейтенант Василий Портнов.
Тралили участок «206-д». Шли строем клина. Флагманским «КТ-107» командовал недавно назначенный старшина 1-й статьи Алексей Широкорад. На мостике находились лейтенант Василий Портнов, заместитель командира дивизиона по политической части капитан-лейтенант В. С. Ефременко и специалисты дивизиона — штурман Михаил Смолов и связист лейтенант Василий [116] Татауров. «Пахали» всю ночь, и только на рассвете следующего дня лейтенант Портнов приказал кораблям следовать в базу, а «сто седьмому» и дымзавесчику остаться, уничтожить две затраленные мины.
Видимость ухудшилась. Впередсмотрящий радист Григорий Письмак лег на палубу у форштевня «сто седьмого», наклонил голову — так лучше просматривалась толща воды. Остальные наблюдатели стояли по бортам, следили за своими секторами. Все моряки внимательно наблюдали за водой и горизонтом. Находившиеся на верхнем мостике офицеры, командир катера и рулевой-сигнальщик тоже следили за морем.
Вдруг впередсмотрящий Письмак громко крикнул:
— Мины прямо по носу! — и рукой показал направление.
Это были буйки трала с миной, затраленной «рыбинцем».
Широкорад отвернул вправо и застопорил ход, катер покатился назад, реверсировал и — наскочил на мину, находившуюся у тральных буйков. Последовал взрыв — вместе с выброшенной вверх водой взлетел и «сто седьмой». Катер развалился.
Грохот услышали на дымзавесчике. Когда приблизились, в воде увидели только одного матроса в капковом бушлате. Его подняли на борт, отходили. Это был впередсмотрящий Письмак.
На многочисленные «Что произошло?» он с волнением ответил:
— Сильно толкнуло, и катер развалился. Дальше ничего не помню...
Больше никто не спасся. Погибли заместитель командира по политчасти Ефременко, штурман лейтенант Смолов, командир отряда лейтенант Портнов, связист лейтенант Татауров, командир «КТ-107» старшина 1-й статьи Широкорад, подлинный мастер минного дела комсомолец Пеньков, весь экипаж катера.
Дивизион — его возглавил теперь командир «КТ-87» Мухортов — возвратился к месту взрыва, начал поиск тралами, кошками и другими приспособлениями — безрезультатно. Морская пучина поглотила отважных моряков.
Через несколько дней армейские саперы сообщили нам, что у берега нашли двух погибших моряков. Послали [117] «КТ-47». Он доставил тела Ефременко и Пенькова.
Дивизион, вся бригада тральщиков тяжело переживали гибель товарищей...
Не успели опомниться от одного несчастья, как навалилось другое. 8 сентября погиб командир нового 7-го дивизиона малых базовых тральщиков («стотонников») капитан 2 ранга В. К. Кимаев. Он был одним из моих первых командиров и большим другом. С ним вместе мы принимали боевое крещение, делили горечь неудач и радость побед. Я бывал у него дома в Ленинграде, на улице Герцена, знал его жену Аню — Анну Михайловну, дочерей. Несколько дней тому назад Виктор восторженно говорил (в который уже раз!) о крошке Леночке. Она родилась 28 августа, за десять дней до гибели отца. Леночка — его четвертая дочь; старшей, Гале — восемь лет, Тамара на год младше, а Вале четыре года. Помню, весной сорок второго забежал я к Кимаевым. Анна Михайловна рассказывала о тяжелой блокадной зиме. Я уже знал от Виктора о смерти отца, а Аня сказала, что и мать мужа не в силах подняться с постели. Девочки были совсем прозрачные. Да и Анна Михайловна исхудала до неузнаваемости, но бодрилась. «Самое страшное позади», — говорила она. Уехать из Ленинграда Аня отказалась: «Куда мне с такой семьищей...» Теперь получит горькую весть: «Ваш муж геройски погиб и похоронен в море...» Отец четырех детей. Страшная, тяжелая война!
Буквально на днях Виктор Кимаев, восторгаясь боевыми успехами Красной Армии, уже приглашал меня в гости на День Победы:
— Отпразднуем у нас, на улице Герцена, заодно и рождение Леночки отметим...
Не хотелось верить, что нет больше с нами жизнелюба Виктора Кузьмича. На Балтике все знали и уважали этого храброго, душевного человека. Он не умел сердиться, его красивое лицо никогда не покидала располагающая улыбка.
Виктора Кимаева мы называли первооткрывателем. Все новшества зарождались в его дивизионе. В 1941 году кимаевцы первыми вышли на траление вражеских мин близ Кронштадта. Ранней весной 1942-го они первыми проводили за тралами подводные лодки через [118] минные поля и встречали их после выполнения боевых заданий. И хитроумные мины-ловушки в 1943-м первыми обнаружили и разоружили тоже кимаевцы.
А в 1944-м Виктор Кузьмич — опять первым! — возглавил тральную группу в составе почти трех дивизионов. Трудно представить тральный ордер из 40 вымпелов. Вначале нам казалось невозможным управлять таким числом катеров-тральщиков. Научились! Командиры дивизионов стали водить такие караваны. А начал-то Кимаев!
В конце августа сорок четвертого на Балтике появились только что сошедшие со стапелей минные тральщики — «стотонники». Корабли-красавцы! Новым дивизионом малых базовых тральщиков — 7 ДМБТЩ — стал командовать капитан 2 ранга В. К. Кимаев.
За два дня до трагической гибели мы встретились с Виктором Кузьмичом на пирсе в Гакково. Перешли на берег, легли на траву около большого валуна. Тепло грело солнышко, настроение у нас было хорошее.
— Люблю я нашу землю, Федька! — громко крикнул Виктор. — Дожить бы до победы. Когда постарею, уйду на пенсию, поселюсь где-нибудь в деревне на Валдайских высотах, буду разводить цветы. Много их у меня будет...
Говорили о фронтовых успехах, о том, что вот-вот будет освобожден Таллин.
— Наверное, и в главную базу ты ворвешься первым?
— Мечтаю не только в Таллин, но и в Берлин первым попасть. Но уж тут, брат, придется идти по сухопутью...
Кимаев сказал, что на днях начнет «стотонниками» тралить «Гнилой угол».
Минные поля в этом районе я изучил хорошо, исходил залив вдоль и поперек, поэтому предупредил Виктора:
— Обстановка сложная и опасная, мы проводили и разведывательное, и контрольное траление — всюду мелкопоставленные мины, на них и мы спотыкались, а у твоих «стотонников» еще больше шансов подорваться. Тебе туда без надежного обеспечения идти не следует.
Чувствовал, Кимаев настроен оптимистически, мои советы и предупреждения его не насторожили. Мы еще [119] долго говорили с ним о Ленинграде, о семьях. Пожелав друг другу семь футов под килем, тепло расстались...
На подготовку к походу у Кимаева времени почти не было: на изучение навигационной и минной обстановки отвели всего один день. Успокаивало то, что штурманом с ним идет помощник флагманского штурмана ОВРа капитан-лейтенант В. А. Радзеевский — очень опытный специалист.
Для прикрытия «стотонников» выделили три катера-тральщика из 1-го дивизиона — «Р-716» старшины 1-й статьи Дмитрия Мозгового, «Р-711» мичмана Михаила Голубева и «Р-707» мичмана Владимира Черноносова. Командовал группой младший лейтенант Евгений Архипов. Ему было приказано во время траления ходить строем клина с тралами впереди флагмана.
Вечером 8 сентября дивизион снялся со швартовов и вышел в море. У фарватера «206-д» катера перестроились в тральный ордер — строй клина. Группа Архипова с тралами заняла место впереди, прикрывая флагман.
Сразу сказалась разница в скорости «стотонников» и катеров прикрытия. Новые корабли все время налезали на тралы. Кимаев нервничал, требовал от Архипова прибавить ход, хотя отлично знал, что тот больше 4–5 узлов не выжмет.
Траление одного галса продолжалось более двух часов. В тралах то и дело рвались мины, и эхо разносилось по заливу.
Первый галс закончен. Сделали сложный поворот на обратный курс. И снова катера прикрытия тормозили. Надоело это комдиву. Хотелось тралить быстрее, и он вызвал Архипова на флагман, а группе прикрытия приказал выбрать тралы и следовать впереди трального ордера. Отказавшись от прикрытия трех катеров-тихоходов, тралы которых прочистили бы дорогу флагману, Кимаев допустил непоправимую ошибку и горько поплатился за это. Произошло самое страшное...
— Около полуночи раздался сильный взрыв, из воды вырвалось высокое яркое пламя, — рассказывал мне потом командир «Р-711» мичман Голубев. — Мы различили силуэт флагмана и услышали крик: «Помогите!» Наш катер полным ходом направился к месту катастрофы. За нами последовали «Р-707» и «Р-716». На наших глазах флагманский «стотонник» ушел под воду. Мы [120] включили прожектора, искали. Плавали разные предметы, выброшенные взрывной волной, но людей не было...
На боевом посту в Нарвском заливе погиб флагманский тральщик и весь его экипаж во главе с комдивом В. К. Кимаевым.
— Он был отличным организатором, опытным и смелым командиром, всегда находился там, где надо было личным примером увлечь подчиненных. Он погиб на переднем крае, — сказал о Викторе Кузьмиче Кимаеве командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц.
Тяжело переживали моряки-катерники гибель любимого комдива. Я же потерял и очень близкого мне человека, друга, боевого товарища...
Фронтовая жизнь, однако, не позволяла долго горевать — некогда... Надо было выходить на траление, и все в тот же Нарвский залив, в «Гнилой угол»...
1, 2 и 7-й дивизионы уже много дней бороздили «Гнилой угол». Выходили рано утром и трудились до темноты, а бывало — и сутками.
Флагманским катером теперь стал «КТ-97». Листаю вахтенный журнал, читаю записи, сделанные рукой Героя Советского Союза мичмана Григория Давиденко.
«13 сентября 1944 года. 7-й совместно с 1 и 2 ДКТЩ производил контрольное траление фарватера — отрезков «206-г» и «206-д»... Затралили и уничтожили 22 вражеские мины и 20 минных защитников.20 сентября. Тралили фарватер «306-к» в южной части Нарвского залива. Уничтожили 34 вражеские мины и 6 минных защитников.
21 сентября. Продолжали траление фарватера «306-к». Затралили и уничтожили 34 вражеские мины и 6 минных защитников.
29 сентября. Уничтожили 19 вражеских мин и 4 минных защитника...»
За каждой краткой фразой большой, рискованный, самоотверженный труд матросов, старшин и офицеров.
28 сентября, в четверг, подорвался на мине катер-тральщик Николая Уманцева. В тот день я находился на пути в Таллин...
Погода 28 сентября стояла прохладная, восточный ветер усиливался. Кучевая облачность скрывала солнце, лишь изредка оно выглядывало, освещая морскую гладь [121] и тралящие корабли. Уровень воды понизился, оголились мины. Опасность возросла. Тут уж смотри да смотри...
Вечерело. Весь день катера таскали тяжелые тралы, моторы надрывно ревели, им, как и людям, было нелегко. Внимательно следили рулевые за картушкой компаса. За водой и воздухом зорко наблюдали сигнальщики. Особая ответственность ложилась на впередсмотрящих: от них зависела судьба корабля и всего экипажа. Бдительно несли вахту у лебедок тральные расчеты.
Тралили фарватер — отрезок «306-к». «Шестьдесят седьмой» шел в середине ордера. Это был один из лучших катеров в дивизионе. На партийных и комсомольских собраниях, на политинформациях всегда хвалили Николая Уманцева и его экипаж. До войны Уманцев служил боцманом на катерах морской пограничной охраны, отлично знал морской театр. Как и командир, члены экипажа владели несколькими специальностями.
Отделение минеров старшины 2-й статьи Григория Васькова ставило и выбирало тралы в рекордно короткие сроки. Васьков научил Ивана Окунева, Василия Челикова, Ивана Кожевникова, Григория Заама и других быстро уничтожать затраленные мины со шлюпки подрывными патронами № 3 с запалом ДБШ{7}.
По настоятельной просьбе Уманцева на его катер перевели единственного оставшегося в живых с погибшего «КТ-107» радиста Григория Письмака. В этот день он стоял на радиовахте, прослушивал эфир, передавал Уманцеву и находившемуся на «КТ-67» штурману дивизиона старшему лейтенанту Г. П. Рогатко (он заменил погибшего лейтенанта Смолова) необходимые сведения.
Впередсмотрящим во вторую смену заступил наш пулеметчик. Он был отличным бойцом, но имел один недостаток — немного заикался. В обычных условиях это было почти незаметно, однако при волнении давало себя знать. Конечно, его не следовало ставить на этот пост, но в тот день другого выхода не было: все люди экипажа несли тяжелую вахту.
Заметив мину, впередсмотрящий сделал резкий взмах рукой прямо по курсу и, обернувшись к мостику, начал докладывать. [122]
Пока Рогатко и Уманцев разобрали, что он говорит, мина уже оказалась рядом, предпринять что-либо было поздно. Раздался взрыв. «Шестьдесят седьмой» подбросило, затем опустило, на палубу обрушилась гигантская стена воды. Катер переломился, корма разлетелась в щепы, а носовую часть вместе с рубкой и кают-компанией отбросило в сторону, и она удержалась на плаву. Раненые и контуженные моряки очутились в воде.
Позднее командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Михаил Яковлев рассказывал:
— Во время взрыва я находился в моторном отсеке. Меня оглушило, на какой-то миг я потерял сознание. В воде я очнулся, увидел плавающий полубак с боевой рубкой, а поблизости — рулевого Кожевникова. Он был почти без сознания. Я помог ему, и мы вместе добрались до остатков катера. Подплыл Письмак. Втроем влезли на полубак. Кожевников пришел в себя. Я сказал Письмаку: «Везучий же ты, Гриша. Не берет тебя морская пучина. Уж коль ты, единственный со «сто седьмого», уцелел, жить тебе до ста годов». Письмак только рукой махнул: «Нашел чему завидовать». Подплыл к нам и впередсмотрящий. Мы помогли ему подняться. «Ну как же ты не сумел четко доложить командиру?! Уж Уманцев-то уклонился бы от «рогатого черта»...» — подумалось мне. Но я промолчал. Ведь парень и так казнил себя...
Плавающих моряков подбирали «КТ-47» и «КТ-77». Подняли тяжело раненных штурмана Рогатко, командира катера Уманцева и командира отделения минеров Васькова. Минеров Челикова, Окунева и моториста Михайлова найти не удалось, — видно, они попали в центр взрыва и погибли.
Матросы с «КТ-77» едва успели взять карты и коды с «шестьдесят седьмого», как его носовая часть пошла на дно.
На борту «семьдесят седьмого» находился наш военфельдшер Иванов. Он оказывал раненым первую медицинскую помощь.
Когда прибыли в Гакково, матросы сняли пострадавших с корабля и на руках отнесли в полевой госпиталь. Рогатко передал военфельдшеру свои карманные часы.
— Возьми на память, дорогой Николай Нестерович, [123] — с трудом произнес штурман. — Отсчитывай время до победы. Мне, видно, они уже не понадобятся...
Рогатко поправился. Вылечился и Уманцев. На флот вернулись и другие члены экипажа, только не все в наш дивизион. Васькова лечили долго. У него оказались переломы позвоночника, и он остался инвалидом.
На фарватерах Нарвского залива в сорок четвертом году «шестьдесят седьмой» затралил 29 мин, 27 минных защитников и одну магнитную мину. Подорвался он на тридцатой. А всего в день гибели «КТ-67», 7, 1 и 2-й дивизионы затралили и уничтожили 26 мин и 4 минных защитника.
О гибели «шестьдесят седьмого» я узнал на пути в Таллин... [124]