Освобождение

С хорошим настроением проводили мы старый и встретили новый, 1944 год. Всех воодушевила речь Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Выступая от имени Коммунистической партии и Советского правительства, он сказал, что в грядущем году Красная Армия нанесет сокрушительные удары немецко-фашистским захватчикам и полностью очистит от них территорию нашей страны.

Каждый день ждали важных сообщений. И вот 14 января войска Ленинградского и Волховского фронтов во взаимодействии со 2-м Прибалтийским фронтом, Краснознаменным Балтийским флотом и авиацией перешли в решительное наступление, взломали мощную оборону группы армий «Север» и отбросили вражеские войска в Прибалтику. А 27 января врезалось в память на всю жизнь. С Ленинграда была окончательно снята блокада!

900 дней ленинградцы и советские воины при поддержке и при помощи всей страны в боях и упорном труде самоотверженно отстаивали колыбель Великой Октябрьской социалистической революции. В эту победу внес свой скромный вклад и наш 7-й дивизион.

В тот победный понедельник я оказался на Дворцовой площади. Все ликовали, обнимались, целовались, плакали от радости. Вечером в Ленинграде прогремел победный салют из 324 орудий...

Подошла новая весна. Скоро выход в море, его мы с нетерпением ждали.

В канун Первомая провели смотр готовности дивизиона к началу тральных работ. В дивизионе побывал командующий [80] Кронштадтским морским оборонительным районом вице-адмирал Ю. Ф. Ралль. Выступая перед личным составом, он сказал:

— Вам первым доверена честь прорубить фарватеры через минные поля. Уверен, прославленный седьмой дивизион с достоинством выполнит эту боевую задачу. Счастливого вам плавания, друзья!

7-му и 2-му дивизионам было приказано перебазироваться в недавно освобожденные военно-морские базы Ручьи и Усть-Луга и начать траление фарватеров Лужской губы.

5 мая 1944 года, ночью, мы вышли из Кронштадта. Было довольно свежо, туман скрывал береговые ориентиры. Миля за милей мы продвигались на запад. Около полудня остался позади траверз мыса Колгонпя. Вскоре показались Ручьи. Сигнальщик доложил, что слышит шум самолета. Объявили боевую тревогу. Из облаков вынырнул «Хейнкель-111». По нему ударили пулеметы со всех катеров. Открыли огонь и зенитчики с берега. Фашист отвернул с боевого курса и скрылся.

Через час катера зашли в гавань Ручьи. До войны мне там приходилось бывать часто. База, оборудованная удобными, большими пирсами, могла принимать корабли всех классов. Сейчас я увидел одни развалины. Словно смерч прошел... Причальный фронт исчез. Взрывы снарядов и бомб разметали по гавани каменные и железобетонные глыбы, разломанные, обгорелые деревянные конструкции. Швартоваться негде. От волнения все мы долго не могли прийти в себя...

Не зная минной обстановки в гавани, подходить близко было опасно. Я приказал катерам стоять на якорях. Ошвартовался у берега лишь флагманский «КТ-107». Теперь им командовал старшина 1-й статьи Михаил Величко, заменивший Ракова, ушедшего на учебу. Мы с Ефременко спрыгнули на искореженную ржавую балку.

— Пустоту и разрушения оставляют после себя гитлеровцы! — гневно воскликнул Владимир Сергеевич. — Помните, что писали родители Пенькова?

Письмо из освобожденной Красной Армией деревни Большие Угоны Курской области мы получили недавно. Федор Яковлевич Пеньков, рабочий-железнодорожник, писал: «Варвары сровняли деревню с землей. Мы с женой [81] Ириной Васильевной испытали от «нового фашистского порядка» страшное горе, чудом остались живы. За малейшее подозрение таскали нас то в полицию, то в гестапо, измывались, били... но я сохранил свой партийный билет...»

Федор Яковлевич просил «сообщить, как служит их сын Василий, и передать ему родительский наказ — беспощадно бить на море фашистов, как бьет их сейчас Красная Армия на земле».

Ефременко прочитал тогда письмо раз, другой... Немного успокоившись, предложил мне:

— Давай познакомим наших моряков с этим горьким откровением, пусть из первых уст узнают, что творят фашистские варвары во временно оккупированных районах.

Собрали личный состав. Замполит медленно читал странички длинного письма, комментировал...

— Скорее гнать гадов в три шеи, чтобы духу их поганого не было! — гневно крикнул Григорий Давиденко.

Ефременко огласил текст ответного письма. Заключительные слова его звучали, как клятва: «...Мы отомстим немецко-фашистским захватчикам. Даем слово балтийцев!»

Выступил Василий Пеньков:

— Я очень волнуюсь... Скажу кратко: все свои силы, а если потребуется, и жизнь отдам для освобождения любимой Родины...

Послали родителям Пенькова письмо, а также портрет сына. Нарисовал его матрос Коваленко, а матрос Трибелустов — столяр-краснодеревщик — сделал красивую рамку.

— Полезное собрание провели мы с вами, Федор Борисович, — сказал мне потом Михаил Васильевич Осетров. — Моряки рвутся в бой, хотят рассчитаться с ненавистным врагом за горе наших людей.

Вот о каком письме вспомнил замполит в опустошенных фашистами Ручьях.

Вдали заметили сигнальную вышку с мачтой, на которой развевался Военно-морской флаг. Вскоре мы прочитали позывные своего дивизиона и семафор сигнальщика: «Комдиву 7. Следовать в Усть-Лугу. Оперативный дежурный».

— Есть тут, оказывается, жизнь, Владимир Сергеевич, [82] — сказал я, обращаясь к Ефременко. — В Ручьях штаб Лужской военно-морской базы, и он руководит...

Расстояние до Усть-Луги небольшое. По пути решили произвести контрольное траление основного фарватера. Подняли сигнал «Построиться в строй клина». Командиры катеров-тральщиков быстро выполнили маневр. Еще сигнал — «Дивизиону ставить тралы».

Зимой у нас взяли некоторых специалистов; они получили повышение по службе. Пришли новички. «Как-то будут они действовать, — думал я. — Конечно, вначале не все получится хорошо».

Старший лейтенант Нечаев смотрит на секундомер, фиксирует время постановки тралов каждым катером.

— Нормативы выполнены всеми тральными расчетами, — докладывает он и делает вывод: — Результаты зимней учебы неплохие.

Смотрю на катера: в море, словно вычерченный на ватмане, строй клина. Хорошо идут, красиво.

Тралы разведены буями-отводителями на всю ширину и углублены стрелами-углубителями. Буи-отводители каждого катера-тральщика, следовавшего сзади в ордере, заходят за границу полосы, протраленной впереди идущим кораблем, перекрывая ее. Все отлично усвоили: очищенная полоса должна полностью гарантировать безопасность плавания.

Близ Усть-Луги по сигналу флагмана катера сошли с фарватера для очистки и выборки тралов. На сей раз мин не оказалось.

У пирса нас ждал командир охраны водного района Лужской военно-морской базы капитан 1 ранга А. М. Богданович. Он поднялся на флагман, выслушал мой доклад, поздравил личный состав с успешным переходом. Сообщил обстановку в базе, поставил задачу:

— На очистку фарватеров и рейдов Лужской губы вашим двум дивизионам отводится два месяца. В боевое обеспечение назначены морские охотники, с воздуха вас прикроют истребители и штурмовики.

Флагманские специалисты базы придирчиво проверили боеготовность дивизиона. Обнаруженные недостатки (их было не так уж много) приказали устранить в течение суток.

8 мая приступили к тралению подходов к причальному фронту базы в устье реки Луги и фарватеров на [83] входных створах. Вначале три тральщика сбросили 48 глубинных бомб. Взорвали одну неконтактную мину.

Фарватеры северной, восточной, южной и западной частей Лужской губы разбили на отдельные участки и обозначили их на рабочих навигационных штурманских картах. Каждый дивизион получил свой участок. Такой порядок мы называли «морской азбукой»; он повышал ответственность за качество тральных работ. И все же для полной надежности после нас тихоходные тральщики 17 ДТЩ под командованием капитан-лейтенанта А. В. Халатова еще раз протраливали фарватеры буксирующими парными тралами Шульца, повторяя галсы по нескольку раз на одной и той же полосе. После нас они мин не обнаружили — фарватеры были чисты.

Управление дивизиона разместили в небольшом заброшенном домике на берегу реки. Из окон открывался чудесный вид на левый берег Луги. До войны это были излюбленные места отдыха ленинградцев.

Под ударами дивизий 8-й армии Ленинградского фронта, морской пехоты и авиации КБФ гитлеровцы поспешно отступили из Усть-Луги. Все сжечь и взорвать они не успели, большинство зданий уцелело.

В самом устье на правом берегу Луги в живописном сосновом бору поставили емкости с горючим для кораблей и самолетов. Бензин в цистерны катеров качали ручными помпами.

Вражеская авиация не давала покоя. Но и ей доставалось. Наши зенитчики били метко, старались не пускать фашистские самолеты в районы траления. А если все же им удавалось прорваться, катера маневрировали: морские просторы позволяли это делать.

В местах взрывов всплывала оглушенная рыба. Матросы вылавливали ее и сдавали на камбуз.

Усть-Луга с давних времен славилась копченой рыбой. Здесь было немало рыболовецких артелей. Усть-Лужский завод производил шпроты, маринованных угрей и миног. В довоенное время пахнувшую свежим дымком золотистую салаку и корюшку продавали в магазинах и прямо на улицах Ленинграда. Копчушки упаковывали в корзиночки, плетенные из прутьев или тонких лучинок. Теперь в Усть-Луге не было ни завода, ни рыбаков. [84]

Появление наших дивизионов не осталось незамеченным противником, который все еще находился поблизости. 26 мая вечером, когда мы возвращались с траления, 54 Ю-87 под прикрытием 19 «Фокке-Вульф-190» совершили налет на катера и береговые объекты базы. Станции дальнего обнаружения успели засечь вражеские самолеты и навстречу им вылетели наши истребители. Вступила в бой и береговая зенитная артиллерия. Немецкие летчики сбросили бомбы где попало и скрылись. Однако отдельным самолетам удалось прорваться, и они ударили по катерам-тральщикам нашего дивизиона, проходившим в это время устье реки — самую узкую, мелководную часть фарватера шириной около 50 метров. В море возвращаться было поздно и маневрировать негде. Пришлось отражать атаку пулеметным огнем да менять скорости — то стопорить ход, то давать полный вперед.

Фашистская авиация нанесла серьезные повреждения береговым объектам и некоторым кораблям базы, подожгла две цистерны с бензином, разрушила только что построенные причалы. Досталось и нам, особенно «КТ-27». От взрыва авиабомбы в борту катера образовалась пробоина, внутрь хлынула вода. Легко раненный старшина 1-й статьи Александр Рубан продолжал командовать кораблем. Остались на своих боевых постах также раненые и контуженные командир отделения мотористов Филипп Мантуров и рулевой комсомолец Владимир Чернявин. Матрос Матвей Ульяшин бил по вражеским самолетам из пулемета. Взрывной волной пулемет сорвало с основания и бросило на палубу. Ульяшин получил сильные ушибы, но сумел поставить пулемет на место и продолжал вести огонь.

На «КТ-77» был ранен в голову, но не покинул мостика его командир главный старшина Василий Тимофеев. Командиру отделения минёров, лучшему минеру соединения старшине 2-й статьи Александру Лаптеву, многократно получавшему призы на состязаниях по минно-тральному оружию, осколком пробило бедро и повредило позвоночник.

Флагман «КТ-107» взрывной волной выбросило на мель. Весь экипаж вместе с раненым командиром старшиной 1-й статьи Величко спрыгнул в воду. Мы сняли катер с мели, и он благополучно прибыл в базу. [85]

В тот майский вечер фашистские самолеты сбросили на катера нашего дивизиона 32 авиабомбы. Нам досталось, но и враг дорого поплатился: в воздушном бою и огнем зенитной артиллерии было сбито 20 самолетов противника.

Катера подошли к пирсам и ошвартовались на свои места. Нас уже поджидала санитарная машина.

Рулевой «КТ-27» матрос Чернявин никак не хотел отправляться в госпиталь.

— Я же не вернусь на свой катер. Хочу остаться с товарищами, — твердил он.

Военфельдшер Иванов долго убеждал его и под конец сказал:

— Может начаться гангрена, тебе ампутируют руку.

Эти слова подействовали. Со слезами на глазах Чернявин сел в санитарную машину. Недолго пролежал он в госпитале. Рана быстро зажила, и герой моряк возвратился на «двадцать седьмой». Вернулись и остальные моряки из экипажа этого катера.

А вот старшина 2-й статьи Лаптев с «семьдесят седьмого» перенес две сложнейшие операции, но состояние его оставалось тяжелым — Сашу эвакуировали в тыловой госпиталь. В дивизион он больше не попал.

Старшину 1-й статьи Величко после выздоровления откомандировали на учебу. Командование кораблем принял командир отделения мотористов «КТ-107» старшина 1-й статьи Алексей Широкорад.

После устранения повреждений дивизион в полном составе снова вышел в море. 15 июня — за один месяц вместо отведенных двух — боевое траление фарватеров Лужской губы было закончено. Мы затралили и уничтожили шесть якорных мин, одну донную, 42 минных защитника. [86]