Минная опасность

Синоптики предсказали: в воскресенье дождя не будет, и на сей раз они не ошиблись. С утра светило яркое солнце. «Как хорошо, — подумал я. — Сегодня личный состав нашего 1-го дивизиона катеров-тральщиков пойдет на экскурсию в Петергоф». Меня назначили старшим, поэтому в кубрик пришел рано. «Аврал» был уже в разгаре: краснофлотцы старательно утюжили брюки, гюйсы, драили бляхи на ремнях. В общем, приводили себя в порядок.

Два брата Ларины: Иван — главный старшина, командир катера, и Василий — мичман, секретарь парторганизации дивизиона, — стояли у окна и тихо о чем-то разговаривали. Несколько поодаль главные старшины, командиры катеров Михаил Голубев и Владимир Черноносов донимали своего дружка Василия Тимофеева — командира отделения мотористов: расскажи да расскажи о своем «марафонском заплыве» в Финском заливе.

Тимофеев всячески отнекивался: ему вовсе не хотелось вспоминать печальный случай, едва не стоивший жизни. А произошло вот что. Катер «Р-716», на котором служил Тимофеев, вместе с дивизионом возвращался в базу. Весь день тралили мины, оставшиеся после финской кампании, все устали. На переходе от острова Лавенсари (ныне остров Мощный) в Кронштадт Тимофеев вышел из моторного отделения на верхнюю палубу глотнуть свежего воздуха. Стоял на корме, держась за леер. И надо же такому случиться — закружилась голова, на какое-то мгновение он потерял сознание и свалился в воду. «Р-716» шел концевым в кильватерной колонне. Тимофеев [4] не успел даже крикнуть, да это ничего бы и не дало: катер на ходу создавал такой адский шум, что никакого крика с моря даже на близком расстоянии не услышать. А командир мичман Дмитрий Зуйкин и сигнальщик, находившиеся на верхнем мостике, смотрели вперед.

Нет надобности подробно рассказывать все то, что пережил Тимофеев, очутившись один в море. Плавать, а точнее, держаться на воде пришлось ему долго. Выручили его стальное здоровье и выдержка. Заметил одинокого пловца сигнальщик морского охотника. Василия подняли на борт, переодели во все сухое, отогрели в моторном отделении. Морской охотник догнал «Р-716», и Тимофеев вернулся «по месту службы».

Голубев и Черноносов отлично знали эту историю и все же донимали Василия. Ох уж эта флотская подначка!

Был у Тимофеева и другой случай. Он выручил из беды «Р-716», когда на оба винта катера намоталась рыбацкая сеть. Чтобы избавиться от сети, кому-то нужно было лезть в воду. Вызвался Тимофеев. Он быстро надел легкий водолазный костюм и нырнул. Доклад был неутешительным: взахлест намоталась шкаторина и часть сети, придется рубить. Василий вооружился ножом, ломом и снова ушел под корпус катера. Жалко было портить сети — решил размотать их. Трижды поднимался он на поверхность: отдышится — и опять в воду. Около сорока минут работал Тимофеев под водой, пока смог доложить, что гребные винты чистые.

Нет, не об этом случае просили рассказать Василия друзья. Голубева и Черноносова интересовал тот печальный «заплыв». Только не пришлось Василию ничего рассказывать. Со звоном посыпались в казарме стекла, послышались очереди автоматических зенитных пушек.

Сигнал боевой тревоги вынес всех нас на улицу, на катера. Вскоре узнали: немецкие самолеты сбросили на парашютах мины на фарватер и рейды, обстреляли корабли и Кронштадт.

Так началась для нас война. Наш 1-й дивизион катеров-тральщиков (ДКТЩ) — единственный в составе бригады заграждения и траления — был готов выйти в море для траления известных уже образцов якорных мин. [5]

Командир дивизиона капитан-лейтенант Виктор Кузьмич Кимаев и комиссар капитан-лейтенант Леонид Александрович Костарев собрали специалистов управления дивизиона и объявили приказ командующего флотом о переходе на военное положение, поставили боевые задачи. Предстояло немедленно пополнить до мобилизационных норм боезапас, горючее, продовольствие, медико-санитарное имущество, спасательные средства и средства химической защиты.

Вскоре на пирсе выстроился личный состав дивизиона. Начался митинг. Военком Костарев, подтянутый, строгий, взволнованно говорил о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз:

— Сегодня на рассвете вражеские самолеты атаковали наши военно-морские базы, бомбили корабли Черноморского и Краснознаменного Балтийского флотов, вторглись на нашу священную землю. Над Родиной нависла смертельная опасность. Не пожалеем сил своих, крови своей, самой жизни для разгрома врага! Смерть немецко-фашистским захватчикам!

Митинги проходили на всех боевых кораблях и в базах.

Наступила грозная военная страда. Тыловые органы, Кронштадтский порт, флот начали жить по мобилизационным планам, которые до сих пор хранились в сейфах. Непрерывным потоком доставлялись на корабли грузы. Из отпусков и командировок возвращались военнослужащие. Поступили первые распоряжения штаба флота: постам службы наблюдения и связи (СНиС), корабельным и береговым постам бдительно наблюдать за водой и воздухом.

Морские корабельные дальние дозоры доносили по радио об активности вражеского флота и авиации, о выставленных на фарватерах минах...

Минером 1-го дивизиона был мой друг лейтенант Дмитрий Сарашок, а я у него значился дублером. Дмитрий был немного моложе меня, хотя все мы, лейтенанты, начали войну в комсомольском возрасте.

Я уже имел некоторый опыт, занимался боевым тралением во время финской кампании, был минером дивизиона тральщиков, сформированного из портовых буксиров. Командовал этим дивизионом капитан-лейтенант Д. М. Белков, а комиссаром был В. А. Фокин. Многому [6] нас научил тогда прикомандированный к бригаде заграждения и траления старый специалист-минер, участник мировой и гражданской войн капитан 1 ранга И. С. Киреев, высокообразованный и эрудированный человек, отлично знавший морской театр, верно оценивавший возможности использования противником минного оружия на Балтике, в частности в Финском заливе.

На военно-штабных учениях Киреев давал характеристику фарватерам и районам, где с наибольшим эффектом следовало применять минное оружие, подсказывал, какими средствами и какими тактическими приемами вести борьбу с вражескими минами.

Минное оружие непрерывно развивается, совершенствуется, говорил он, и станет еще более грозным, опасным для надводных и подводных кораблей. Выставлять мины смогут корабли всех классов (кроме линкоров), и в первую очередь специальные заградители и подводные лодки, самолеты и «малый флот». В будущей войне борьба с минной опасностью приобретет огромные масштабы и станет одной из важных задач.

Большая разрушительная сила минного оружия известна давно, еще с Крымской войны 1853–1856 годов. Тогда для обороны Кронштадта на подходах к Ревелю, Усть-Двинску, на реках Дунай, Южный Буг, в Керченском проливе были выставлены мины, изобретенные выдающимся русским ученым Б. С. Якоби. В 1855 году командующий объединенной англо-французской эскадрой вице-адмирал Нэпир попытался напасть на Кронштадт, но вынужден был покинуть Финский залив, когда два его корабля подорвались на русских минах.

Минное оружие было широко использовано в первой мировой войне 1914–1918 годов. Воюющие стороны выставили 310000 мин: англичане — 129000, русские — 52000 (в том числе на Балтике — 39000), немцы — 45000; много мин выставили и другие страны. На минах тогда погибло 202 боевых корабля и 586 различных судов.

С самого начала второй мировой войны авиацией особенно широко ставились активные заграждения (в том числе из донных неконтактных мин) на рейдах, морских и речных коммуникациях.

С первых дней Великой Отечественной минная опасность на Балтике приняла угрожающие масштабы. Борьбу [7] с нею вначале вели 1-й и 2-й дивизионы катеров-тральщиков, которыми командовали капитан-лейтенанты В. К. Кимаев и Ф. Е. Пахольчук.

Нашей разведке стало известно, что еще 16–20 июня немцы поставили 1120 мин между южной оконечностью острова Эланд и Мемелем, перед Пиллау и Кольбергом. В эти же дни германские корабли, предназначавшиеся для действий в Финском заливе, открыто передислоцировались поближе к нашим базам. Минно-заградительная группа «Норд» из трех миноносцев, флотилия торпедных катеров и полуфлотилия катеров-тральщиков находились в Турку. В шхерах Порккала стояла минно-заградительная группа «Кобра». Уже вечером 21 и ночью 22 июня «Кобра» и «Норд» выставили 1060 якорных, около 160 донных неконтактных мин и 1320 минных защитников. Немецкие самолеты в районе Кронштадта сбросили на парашютах 16 донных неконтактных мин...

22 июня наш 1-й дивизион уже вышел на боевое траление фарватеров на Больших Кронштадтских створах. По данным службы наблюдения и связи, мы точно знали, куда сброшены мины и где их искать, да и видимость была хорошая — белые ночи, — но мин затралить не смогли. И все же фарватер был заминирован, только не якорными гальвано-ударными минами, а неконтактными. Их наши тралы не брали. Мины эти представляли грозную опасность для кораблей всех классов и доставляли нам много хлопот.

Между тем противник сравнительно быстро поставил мощные минные заграждения «Юминда». К концу августа их насчитывалось свыше тридцати, и большой плотности. Только между островами Кери и Мохни было поставлено 3000 мин и минных защитников{1}. Эти минные поля нашим кораблям пришлось форсировать при прорыве из Таллина в Кронштадт 28–29 августа 1941 года.

Минные заграждения ставил и наш флот.

Обстановка на Балтике непрерывно усложнялась. Только в восточной части Финского залива за годы войны было установлено 41 750 мин разных систем, а ведь [8] акватория этого района весьма незначительная — менее четырех процентов Балтийского театра. Всего же в Финском заливе было выставлено свыше 65 тысяч, а в Балтийском море — свыше 80 тысяч мин и минных защитников.

На Балтике, да и на других флотах, не хватало катеров-тральщиков. К 22 июня на КБФ их имелось около полусотни, а требовалось же в четыре-пять раз больше. Мы не располагали достаточным количеством неконтактных мин, а также тралами для борьбы с ними, не были подготовлены к ночному тралению. Эта недооценка минной опасности была, несомненно, большим просчетом. Уже на второй день войны командующий КБФ вице-адмирал В. Ф. Трибуц вынужден был доложить народному комиссару Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову, что минная опасность в связи с недостаточным количеством тральных сил является самой тяжелой для флота.

Пришлось быстрыми темпами создавать новые дивизионы тральщиков из буксиров типа «ижорец» на твердом топливе. На них устанавливали лебедки, тральное вооружение, пушки, крупнокалиберные пулеметы, штурманские приборы, радиостанции. Экипажи бывших буксиров переодевали в военно-морскую форму, пополняли призванными из запаса.

К концу июня из Ленинграда в Кронштадт перешли несколько вновь созданных дивизионов, в их числе был и 10 ДТЩ под командованием опытного моряка, участника первой мировой войны капитана 2 ранга Н. А. Мамонтова. Комиссаром там был батальонный комиссар В. М. Николаев. Меня перевели из 1 ДКТЩ минером в 10 ДТЩ.

Мы отрабатывали боевую организацию, уделяли особое внимание тральным и пулеметным расчетам, постам живучести и непотопляемости. Все знали, что на учебу времени отведено мало, и дорожили каждой минутой.

Большую воспитательную работу с личным составом проводили военные комиссары, призванные на флот партийные работники ленинградских предприятий. С их помощью молодые экипажи быстро окрепли. Росла тяга в партию. В своих заявлениях краснофлотцы писали: «Хочу сражаться коммунистом», «За любимую Отчизну отдам все силы, знания, а если потребуется, и саму жизнь...» [9]

В ночь на 8 июля 10-й дивизион в составе десяти тральщиков вышел на боевое траление. Предстояло очистить от мин фарватеры в западной части Финского залива, в районе Ирбенского пролива.

Флаг командира 10-го дивизиона был поднят на «Петрозаводске» — речном буксире, приспособленном под штабной корабль.

Штормило. Облака заволокли небо, ухудшилась видимость. Полил дождь. Сигнальщики даже в бинокли с трудом различали идущие в строю кильватера мателоты{2}. Молодые, малоопытные рулевые не могли удерживать корабли на заданном курсе. То и дело они «выкатывались» из строя, нарушали дистанции. Комдив и штурман непрерывно передавали через сигнальщиков: «Выровнять строй», «Удерживать дистанцию!»

Пересекли траверз банки «Олег». Еле видимый лучик «мигалки» предупреждал о навигационной опасности. В 23.00 по пеленгу 45°, справа по корме, на близком расстоянии от «Петрозаводска», сотрясая воздух, взорвалась донная неконтактная мина. Поднятый столб воды с оглушающим шумом свалился на палубу — сломало рулевую тумбу, вышло из строя рулевое управление, на верхней палубе сорвало шлюпки, погнуло шлюпбалки, сдвинулась с фундамента динамо-машина, сместились со своих мест котлы, по бортам и в кормовой части разошлись швы. Вода заливала трюмы, погреба с боезапасом и главные машины, погас свет. «Петрозаводск» начал тонуть.

. Кое-кто получил ранения, в том числе и командир корабля. Был тяжело контужен комдив Мамонтов. Меня ударило по голове шлюпбалкой, контузило, но я быстро пришел в себя. Очнулся и комдив. Он возглавил борьбу за живучесть корабля. Мне и штурману приказал спасать секретные документы и навигационные карты. На трапе мы встретили командира БЧ-5, который доложил, что корпус и все механизмы сильно повреждены — спасти «Петрозаводск» невозможно.

Доложили об этом комдиву. К флагману уже подходили тральщики. Первому из них Мамонтов приказал [10] передать по радио о случившемся в штаб флота, а личному составу покинуть корабль. Сам Мамонтов сошел с корабля последним, а точнее, его подхватили матросы и вынесли на руках.

«Петрозаводск» с поднятым форштевнем, выпуская мощные фонтаны пара, со скрежетом и шумом медленно уходил под воду. Послышался глухой гул — взорвались котлы. Так трагически закончилась наша первая встреча с донной неконтактной миной...

На следующий день дивизион снова вышел на траление в тот же, западный, район Финского залива. Здесь мы тралили и подрывали мины до конца июля. В первых числах августа часть тральщиков 10-го дивизиона перевели в Таллин. Ушел в главную базу и я.

Вести с фронтов не радовали. Немецко-фашистские войска наступали на Прибалтику, захватили Либаву, Ригу, вступили в Эстонию и подошли к главной базе флота — Таллину.

Город беспрерывно подвергался бомбежке и артиллерийскому обстрелу. В море рыскали подводные лодки, надводные корабли и торпедные катера противника. Враг усиленно минировал фарватеры.

Огненное кольцо вокруг Таллина сжималось. Днем и ночью шли упорные, кровопролитные бои. Воины Красной Армии, балтийские моряки сражались героически. Но силы были неравные.

26 августа поступил приказ Главнокомандующего Северо-Западным направлением: учитывая неблагоприятную обстановку для наших войск, а также необходимость сосредоточить все силы для обороны Ленинграда, с разрешения Ставки эвакуировать флот и гарнизон Таллина в Кронштадт и Ленинград.

Двумя днями раньше — 24 августа — из главной базы в Кронштадт вышел конвой: теплоход «Андрей Жданов», на борту которого было много раненых воинов, танкер-11, пассажирский пароход «Эстеранда», около десятка гидрографических и других судов в охранении двух эсминцев типа «Новик» и четырех морских охотников. Конвой шел за тралами пяти тихоходных тральщиков. Наш тихоход — «ижорец» опекал «Андрея Жданова». Командовал тральщиком по-флотски подтянутый, энергичный, немногословный старший лейтенант Белов. Минером на переход назначен был я. [11]

Вражеские самолеты беспрерывно пикировали, бомбили нас, обстреливали из пушек и пулеметов. Особенно остервенело действовали они в районе мыса Юминда, когда мы форсировали минное поле. От бомб, снарядов и пуль вода кипела, словно в огромном котле.

В ходовой мостик танкера-11 попала бомба, и почти одновременно под днищем взорвалась мина. Люди выбрасывались в море. Их подбирали тральщики и морские охотники. Бомба угодила и в «Эстеранду». Описав циркуляцию, пароход сошел с курса и у острова Прангли сел на мель. Строй конвоя нарушился. Одновременно несколько мин взорвались под эсминцем «Энгельс», и он затонул.

«Андрей Жданов» — судно с красными крестами на высоких бортах и на палубе — медленно продвигался за нашими тралами. Мы с командиром не покидали ходового мостика. Сюда нам и еду приносили.

Неожиданно наступила тишина. Вражеские самолеты улетели, перестали рваться бомбы. На минном поле мы увидели одинокий танкер-11. С большим дифферентом он погружался в воду.

Тишина длилась недолго. Вскоре снова послышалось надрывное гудение немецких бомбардировщиков. Командир «Андрея Жданова» капитан-лейтенант П. Елизарьев то и дело передавал сигналы: «Прошу увеличить ход». «Дорогой мой, — думал я, — у нас за кормой тралы, мы еле-еле выжимаем 4–5 узлов».

— Следуйте строго за тралами, иначе подорветесь на минах, — кричал в мегафон Белов.

Впереди показались смутные очертания Гогланда. Остров, словно мираж, то появлялся, то исчезал. Приближалась ночь, а нам предстояло форсировать еще одно минное поле.

Ведущая группа тральщиков почему-то ушла далеко вперед. За нами, почти «наступая» на тралы, следовал теплоход «Андрей Жданов» в охранении уже только двух морских охотников. А гидрографические суда отстали и вскоре растворились в темноте.

Продолжать переход ночью было рискованно. Решили встать на якорь и ждать рассвета. Это не устраивало беспокойного Елизарьева. «Мне курс известен, навигационные приборы исправны, дойду до Гогланда без тралов. Отпустите меня», — читали мы его семафор. Командир [12] теплохода «Андрей Жданов» — моряк опытный, плавал на международных линиях и в Кронштадт дорогу, конечно, знал. Только теперь шла война и путь стал опасным — без тралов его преодолеть невозможно. Разрешения Елизарьев не получил. Пришлось ему бросить якорь вблизи от нас, на расстоянии голосовой связи.

— Без вас я уже давно был бы в Кронштадте, — кричал он в мегафон. Наконец он успокоился и покинул мостик.

Ночь. На море штиль. Небо усеяно мириадами ярко мерцающих звезд. Тихо и тепло, даже жарко от беспрерывной работы машин и механизмов.

Сигнальщик доложил:

— По направлению Гогланда вижу луч прожектора. Мы решили, что дает позывные командир конвоя.

Послали морской охотник, а оставшийся получил приказ надежно охранять госпитальное судно. «Что может сделать один морской охотник», — с грустью думал я.

После напряженного, утомительного дня моряки выбрали тралы и тут же на палубе заснули. Бодрствовали только мы с Беловым. В ночном безмолвии слышался звон «склянок», отбиваемых вахтенным матросом каждые тридцать минут...

Часа через два сигнальщик заметил световые проблески, прочитал их и ответил фонарем «ратьера»: «Ясно вижу». Возвращался морской охотник. Он приблизился к борту нашего тральщика, и его командир доложил:

— Был в западной части Гогланда, обменялись позывными с береговой батареей. Кораблей противника поблизости нет.

— Займите место в охранении «Андрея Жданова». В случае нападения противника вступайте в бой, — приказал Белов.

На востоке забрезжил рассвет. Горизонт прояснился. Сыграли боевую тревогу, подняли сигнал «буки» (сняться с якоря) и передали по линии: «Приготовиться к походу!»

Через несколько минут мы уже шли курсом на Гогланд. Белов переключил рычаги машинного телеграфа сначала на «средний», затем на «полный вперед» и передал на ют: «Усилить наблюдение за тралами, личному составу быть в готовности номер один». Старший лейтенант Белов совсем молодой командир, но в обстановке [13] ориентировался быстро. Его приказы всегда были четкими, ясными. Вот и сейчас он командует:

— Сигнальщик, передайте семафоры: командиру «Жданова» — «Следовать строго за тралами, дистанция полкабельтова, не выходить из протраленной полосы», командирам морских охотников — «Всеми огневыми средствами защищайте «Жданов».

Нас догоняли и становились в строй кильватера отставшие вчера вечером гидрографические суда. Уже близ Гогланда, у бухты Сюркуля, увидели ушедшие накануне тральщики. На головном поднят брейд-вымпел командира конвоя. Он передал семафор: «Идти на Гогланд. Днем отстаиваться у берега под прикрытием артиллерийских батарей. В Кронштадт двигаться только ночью за тралами».

Опять вспылил Елизарьев:

— Разрешите следовать в Кронштадт самостоятельно.

— Запрещаю, — последовал ответ командира конвоя.

Когда подошли к Гогланду, уже совсем рассвело. Немецкие корабли не показывались, но дважды в течение дня самолеты атаковали нас. Зенитчики «Андрея Жданова» отбили атаки.

В 17.00 мы снялись с якоря. Построившись в ордер, пошли в Кронштадт. Над нами барражировали истребители И-16. Пролетая над конвоем, летчики покачивали крыльями — желали нам счастливого плавания...

Наступила вторая ночь. Погода по-прежнему тихая, небо звездное, чистое. Шли форсированным ходом, но скорость с тралами не превышала 5–6 узлов.

Около полуночи морские охотники обнаружили вражеские катера, атаковали их и загнали в шхеры. Больше враг нас не беспокоил.

Когда проходили острова Лавенсари и Сескар, уже поднималось солнце и были отчетливо видны контуры маяка Шепелев. Моряки говорят: «Пройти траверз Шепелева — значит переступить порог родного дома». Тяжелая артиллерия фортов Красная Горка и Серая Лошадь надежно прикрывала Большой корабельный фарватер.

Показался знакомый по неповторимой архитектуре маяк Толбухин, а за ним и Кронштадт с высоким куполом собора — морская столица Балтики. Повеселели [14] матросы. Послышались шутки, задорная флотская подначка.

Но радость была преждевременной. В этих местах — смотри в оба! Узкое горло Невской губы у маяка Шепелев простреливалось вражескими батареями форта Инониеми. Тут и мин много. Вскоре послышался тревожный голос наблюдателя:

— Воздух, самолеты противника слева!

На малой высоте курсом на теплоход мчался Ю-88. Он сбросил четыре 250-килограммовые фугасные бомбы на теплоход «Андрей Жданов», обстрелял из пушек и пулеметов все корабли. К счастью, в теплоход не было ни одного попадания: две фугаски разорвались с недолетом с левого борта, две упали в воду справа с перелетом и не разорвались, причем одна из них сделала многократный рикошет на воде и утонула почти у самого берега бухты Графская.

Били зенитки «Андрея Жданова», кораблей и катеров. Вскоре вражеский самолет задымил и скрылся в море.

Мы все ближе подходили к Кронштадту. Сигнальщик прочитал и доложил командиру семафор оперативного дежурного штаба флота: «Стать на якорь на рейде».

На палубу «Андрея Жданова» высыпали раненые. Они размахивали руками и костылями, приветствовали своих охранителей — экипажи тральщиков и морских охотников.

Переход первого эшелона завершился. А в это время на Таллинском рейде корабли вели беспрерывный артиллерийский огонь из орудий главного калибра. Армейские части и морская пехота упорно сдерживали натиск врага. Мощные удары по противнику наносили летчики воздушной армии А. Е. Голованова. На рейде и в гаванях под шквальным обстрелом шла интенсивная подготовка к переходу главных сил флота в Кронштадт. 28 августа Таллин был оставлен нашими войсками. Через день корабли пришли в Кронштадт. [15]