Через Дуклинский перевал
I
Середина сентября была отмечена многочисленными контратаками пехоты и танков противника. В течение двух дней враг предпринимал их 30 раз. Но все они были отражены. При этом только в первый день противник потерял 37 танков и самоходных орудий. Наши артиллеристы сражались умело и самоотверженно. Они подпускали танки на 300—400 м и затем наверняка, одним снарядом подбивали их. Следовавшие за танками автоматчики уничтожались огнем ручных пулеметов.
Кстати, в те два дня мы испытали все преимущества обороняющихся в условиях горной войны. Гитлеровцы атаковали, но наши воины отражали натиск и поражали их на выбор.
Фашистское командование хотело не только оттеснить нас и восстановить движение своих войск по шоссе. Оно стремилось окружить и уничтожить ударную группировку 38-й армии. Для этого контратаки производились не только вдоль шоссе на Дуклю, но и в 6 и 12 км севернее — вдоль шоссе на Кобыляны, Ветшно и в районе Лубно-Шляхецке, где проходила дорога на восток через Хоркувку на Зрецин.
Замысел гитлеровцев, как видим, был тщательно продуман. Но его осуществление зависело отнюдь не от них одних. Да и не те были времена. Инициатива принадлежала нам. К тому же наша армия пришла в Карпаты с достаточным боевым опытом, который помог нам разгадать замысел противника, тем более что с подобными намерениями гитлеровского командования приходилось и раньше иметь дело не раз.
Наконец, и положение наших войск в результате достигнутых успехов позволяло сорвать планы противника и продолжать решительное наступление. А успехи были уже немалые. Во-первых, мы все же расширили прорыв в сторону левого фланга, и 140-я стрелковая дивизия во взаимодействии с 12-й гвардейской танковой бригадой 4-го гвардейского танкового корпуса очистила от противника Кросно. Это улучшило коммуникации армии. Во-вторых, и между населенными пунктами Лыса Гура и Глойсце в обороне противника была пробита брешь шириной в 2 км. [464]
Здесь надо сказать, что еще за несколько дней до этого, оценив обстановку, я счел необходимым поставить войскам армии активные задачи на продолжение наступления. Решение состояло в том, чтобы прежде всего ввести в прорыв 1-й гвардейский кавалерийский корпус под командованием В. К. Баранова. Этот необычный в подобных условиях маневр, как мне представлялось, должен был застать врага врасплох. Кроме того, я ожидал, что действия кавкорпуса в оперативной глубине обороны противника приведут к дальнейшему улучшению обстановки для 38-й армии. К сожалению, как будет показано ниже, я не учел всех условий, в которых пришлось действовать кавкорпусу.
Командующий фронтом одобрил это решение. Надо сказать, что Иван Степанович Конев большую часть времени находился в нашей армии и хорошо видел всю сложность обстановки. Его советы и указания, а также оказываемая им помощь играли весьма важную роль в организации и ведении всей операции.
Итак, кавкорпус получил задачу наступать в направлении населенных пунктов Поляна, Кремпна и выйти на дорогу, ведущую в Словакию — в район Зборов. Вслед за ним с целью обеспечения его коммуникаций должна была продвигаться 70-я гвардейская стрелковая дивизия. Расширение участка прорыва было возложено на 25-й танковый корпус, которому для этого предстояло действовать в сторону Змигруд Новы.
В ночь на 12 сентября кавалеристы начали движение на юг. Они продолжали его также весь следующий день и ночь. Но сразу же начало сказываться отсутствие хороших дорог. [465]
Вследствие этого корпус не смог провести за собой артиллерию, танки, самоходные установки и обозы. Даже 45-мм пушек, 82-мм минометов и боезапаса к ним удалось взять ограниченное количество.
Этот серьезный недостаток, казалось, мог компенсироваться внезапностью наступления корпуса. Но она содействовала его успеху лишь вначале. Так, в первые же два дня корпус проник на глубину до 18 км и вышел на чехословацкую границу. Затем вновь начались осложнения. На этот раз они явились следствием неудачно сложившихся действий танковых и стрелковых войск.
25-й танковый корпус, имевший всего лишь 27 танков, утром 12 сентября перешел в наступление на Змигруд Новы через Лысу Гуру. Но к тому времени там уже сосредоточилась 1-я танковая дивизия противника, изготовившаяся к контратаке вдоль шоссе. Наши танки сорвали задуманный врагом удар по правому флангу армии. Ни в тот, ни на следующий день ни на одном участке фронта противнику не удалось добиться успеха. Все его атаки были отражены артиллерией и 25-м танковым корпусом.
Но и последний не смог продвинуться вперед. Напряженность боев здесь, на направлении нашего главного удара, нараставшая с самого начала операции, 14 сентября достигла кульминационной точки. В этот день по участку, где в прорыв вошел 1-й гвардейский кавалерийский корпус, вражеское командование нанесло двухсторонний удар на Глойсце: силами 1-й танковой дивизии с пехотой со стороны Змигруд Новы и силами 8-й танковой дивизии с пехотой со стороны Ивли.
Им удалось несколько потеснить малочисленный 25-й танковый корпус и подоспевшую 121-ю стрелковую дивизию, переброшенную из 67-го стрелкового корпуса после взятия Кросно, но еще не закрепившуюся здесь. В результате противник закрыл ранее образовавшуюся брешь и отрезал коммуникации, связывавшие 1-й гвардейский кавалерийский корпус с главными силами армии. Обстановка на направлении главного удара 38-й армии осложнилась. На первый взгляд могло даже показаться, что операция застопорилась и что наступающие выдохлись. [466]
В самом деле, ведь все войска армии втянулись в затяжные бои, фронт наступления растянулся. Ударная группировка была ослаблена также переброской части ее сил для обеспечения правого фланга. Туда в конечном итоге было направлено до 50% сил и средств армии.
Но противник продолжал непрерывно перебрасывать резервы в полосу действий нашей армии. К рассматриваемому времени здесь были уже сосредоточены вновь прибывшие из района Радомысль (Польша) главные силы 359-й пехотной дивизии и передислоцированная из района севернее Варшавы 24-я танковая дивизия. Они также были включены в так называемую группу Пюхлера, объединявшую все немецко-фашистские войска в полосе наступления 38-й армии. Их теперь было столько, что если в начале операции мы имели общее превосходство в силах и средствах, то теперь об этом не приходилось и говорить. Наоборот, при равном соотношении численности войск противник имел, например, танков, самоходных установок и пулеметов в два с половиной раза больше, чем мы.
Так что же, провал замысла операции? Нет, ни в коем случае. Анализ обстановки говорил о другом.
Инициатива принадлежала нам, и советское командование знало, что нужно предпринять в условиях, когда врагу удалось временно изменить в свою пользу разрыв в соотношении сил. По приказу И. С. Конева подтягивались фронтовые резервы и включались по мере необходимости в состав армии.
Так, к моменту, о котором идет речь, он передал в мое подчинение 14-ю гвардейскую и 359-ю стрелковые дивизии генерала В. В. Скрыганова и полковника П. П. Косолапова, 4-й гвардейский и 31-й танковые корпуса генерал-лейтенанта П. П. Полубоярова и генерал-майора В. Е. Григорьева. Корпуса имели соответственно лишь 59 и 58 танков.
В результате армия по-прежнему обладала необходимыми силами и средствами для выполнения поставленных задач и, в частности, для поиска и реализации нового решения, соответствующего изменившейся обстановке.
Из сказанного видно, что угрозы полного срыва нашего наступления не существовало. Другое дело, что обстановка действительно была сложной, напряженной. Причем при сложившемся соотношении сил исход борьбы зависел, пожалуй, от того, какая из воюющих сторон раньше найдет у противостоящих войск уязвимое место и стремительнее нанесет удар.
Противник, как мы видим, искал успеха на правом фланге и в центре полосы наступления 38-й армии. Здесь, на участке Луценно, Дукля, и была сосредоточена к середине сентября основная группировка войск противника.
Ей противостояли и наши главные силы —ударная группировка армии в центре и весьма значительное количество войск на правом фланге. [467]
В поисках ответа на вопрос, где находится наиболее уязвимое место у противника, мы, естественно, обратили внимание на свой левый фланг, против которого действовали всего лишь две пехотные дивизии — 68-я и 75-я. Главные силы последней оборонялись у Дукли, пытаясь в то же время многочисленными контратаками пехоты и танков с востока захватить занятый нашими частями отрезок шоссе Дукля—Змигруд Новы. Там, к востоку от Дукли, в полосе 67-го стрелкового корпуса, и находилось наиболее слабое звено в обороне противника.
Правда, здесь его рубеж проходил по горному хребту, имевшему всего-навсего два узких прохода — севернее Любатувки и южнее Рыманува, где почти исключался маневр войск. Но зато овладение ими и дальнейшее движение на Ясьлиску позволяло выйти в тыл сильной вражеской группировке, сосредоточенной против 101-го стрелкового корпуса. Тем самым мы могли добиться ряда выгод, а именно: расширить прорыв в сторону левого фланга, оказать помощь отрезанному врагом 1-му кавалерийскому корпусу и, наконец, сорвать готовившийся одновременный удар противника со стороны Змигруд Новы и из района Дукли.
Так было принято решение перенести главные усилия армии на левый фланг.
В боевом приказе войскам ставилась задача нанести удар по вражеской группировке восточнее Дукли, лишенной надежных коммуникаций с главными силами противника, и уничтожить ее. К наступлению из района Врублик-Крулевски в направлении Ясьлиски привлекался 4-й гвардейский танковый корпус, имевший 59 танков и 9 самоходных установок. Он был направлен на левый фланг армии, где должен был действовать совместно со 140-й стрелковой дивизией. Им было приказано отрезать пути отхода войск противника от Дукли на юг, в сторону перевала через Карпаты, разгромить их и захватить Ясьлиску и Тылеву, а в дальнейшем соединиться с 1-м гвардейским кавалерийским корпусом.
Выполнению этого замысла должно было способствовать и наступление 1-й гвардейской армии генерал-полковника А. А. Гречко. Она наносила одновременно с нами удар на своем правом фланге у г. Санок сначала одним 107-м стрелковым корпусом, два дня спустя также 30-м, а с 14 сентября и 11-м стрелковыми корпусами. Такое наращивание сил было вызвано тем, что одного корпуса оказалось недостаточно для выполнения задачи. Противник, укрепившийся на высотах и в населенных пунктах, оказывал ожесточенное сопротивление, вследствие чего запланированный темп наступления войск нашего левого соседа не был выдержан.
Возможно, в этом сказался и неуспех наступления левофланговых соединений нашей армии в первые дни операции. Впрочем, и на действия последних, в свою очередь, известное влияние оказал медленный темп продвижения правофланговых войск 1-й гвардейской армии. Во всяком случае всю первую неделю операции [468] действия тех и других велись изолированно. Лишь к 15 сентября, когда они слились в один удар не только по цели, а также по месту и времени, возникли условия для более тесного взаимодействия.
II
15 сентября бои разгорелись с новой силой. Одновременно с левофланговыми войсками перешла в наступление наша главная группировка. Однако она встретила ожесточенное сопротивление противника и большого успеха не имела, продвинувшись лишь на отдельных участках фронта на 1,5—2 км.
В то же время вражеское командование, явно надеявшееся разгромить наши войска и продолжавшее с этой целью сосредоточивать силы у Змигруд Новы, предприняло наступление в районе Мысповы и к концу дня овладело этим населенным пунктом. В результате ухудшилось положение 1-го гвардейского кавалерийского корпуса. Снабжение его наземным путем прекратилось и теперь осуществлялось только транспортной авиацией.
Но (Б тот же самый день мы начали расширять прорыв в сторону левого фланга. 4-й гвардейский танковый корпус генерала П. П. Полубоярова и 140-я стрелковая дивизия генерала А. Я. Киселева, сосредоточившись в районе Врублик-Крулевски, нанесли удар в направлении Рыманува, Ясьлиски. Рыманув они захватили, но прорваться вдоль дороги по узкому ущелью не смогли. Следовательно, выход в тыл вражеской группировки, сражавшейся у Дукли, не был осуществлен.
Тогда я приказал генералу П. П. Полубоярову выдвинуть сильный отряд еще левее и, захватив горный проход к югу от населенного пункта Сенява, нанести оттуда удар в тыл противнику, оборонявшему ущелье южнее Рыманува.
В район Сенявы была направлена 13-я гвардейская танковая бригада полковника В. Ф. Орлова. Штурмовая группа бригады ночью неожиданно для врага овладела этим населенным пунктом. Но теперь нужно было преодолеть глубокий горный проход. А для этого сил одной танковой бригады оказалось мало. В то же время для дальнейших успешных действий требовалось сковать силы противника в районе м. Рыманув.
В связи с этим мною было принято решение скрытно перебросить танковый корпус и стрелковую дивизию в район Сенявы и оттуда перейти в наступление, нанося удар в тыл вражеской группировки. К тому времени по решению командующего фронтом в состав армии прибыл 31-й танковый корпус. Он также сосредоточился на левом фланге. Теперь наша ударная группа здесь стала сильнее, и ей были поставлены еще более решительные задачи.
Новый боевой приказ, требовавший от ударной группировки в центре продолжать наступление в южном направлении, в сторону [469] перевалов, одновременно предписывал ударной группе на левом фланге преодолеть горный хребет, отрезать пути отхода противника на юг и оказать помощь кавкорпусу. В приказе, в частности, говорилось:
«... 3. 4 тк к рассвету 18.9.44 г. овладеть проходом в район Рудавка-Рымановска и, введя в бой весь корпус, наступать в направлении Крулик Польски, Лобатова с задачей к исходу 18.9.44 г. выйти главными силами к Дукля, Нова Весь и Завадка-Рымановска, отрезав пути отхода противника из района Дукля.4. 31 тк с утра 18.9.44 г. стремительным ударом главных сил в направлении Вислочек, Крулик Польски, Каменка, Завадка-Рымановска по тылам дуклинской группировки противника к исходу дня выйти в район Мшана, Тылява, где соединиться с частями 1 гв. кк.
Вспомогательный удар нанести в направлении Вернеювка, Поляны Суровчине, м. Ясьлиска и далее на Тылява. Сильным передовым отрядом занять Липовец, Крайна Быстра, Нижни Комарник, где соединиться с партизанским отрядом Шукаева.
Для быстрейшего выполнения задачи использовать проход в районе Розтоки, занятый 2 воздушнодесантной чехословацкой бригадой.
5. 140 сд 67 ск, перегруппировав главные силы к левому флангу, наступать за 4 тк с задачей к исходу дня свернуть оборону противника и выйти в Любатова.
6. Начало наступления с исходного района Рудавка-Рымановска — 9.00 18.9.44 г.
7. Действия танкистов и пехоты должны быть смелыми и дерзкими. Опорные пункты противника обходить, оставляя небольшие блокировочные группы...»{270}
Основная идея плана, как видим, состояла в том, что разгрому подвергался изолированный правый фланг 1-й танковой армии противника, а удар наносился в западном направлении с обходом вражеских войск, оборонявших горный хребет. При этом впервые осуществлялось непосредственное взаимодействие с 1-й гвардейской армией 4-го Украинского фронта.
Конечно, ход боевых действий протекал не гладко. На пути танковых корпусов был 3-километровый горный проход шириной от 200 до 500 м. Преодолеть его было далеко не так просто. Гитлеровцы заминировали все это ущелье, и на его крутых склонах, покрытых лесом, устроили засады, снабдив их штурмовыми орудиями. Мосты через р. Вислок, лежавшую на нашем пути, были подготовлены врагом к взрыву.
В то же время в районе Ивля командование 1-й танковой армии противника готовило новый контрудар с целью разгрома наших войск и захвата шоссе, идущего оттуда на Дуклю. Как раз [470] к исходу 17 сентября оно закончило перегруппировку, сосредоточив у Змигруд Новы 1, 8 и 24-ю танковые дивизии, насчитывавшие до 180 танков и самоходных орудий. Там же были 78-я и 208-я пехотные дивизии.
Вражеское командование торопилось. Вероятно, оно было не на шутку обеспокоено судьбой своих правофланговых соединений и потерей ближайших коммуникаций, находившихся в наших руках. Стремление овладеть коммуникациями, использовать их в целях снабжения войск изолированного фланга и восстановления маневренных возможностей и заставило его сосредоточить для этого три танковые дивизии.
Но план противника был сорван в первые же часы боя.
День 18 сентября начался атаками вражеских танков со стороны Змигруд Новы. Они были отбиты 101-м стрелковым корпусом. При этом основная тяжесть боя пала на артиллерию. Расчеты противотанковых орудий, установленных в опорных пунктах, метко подбивали вражеские танки и штурмовые орудия. И снова нашим верным союзником был горный рельеф. Тем самым вновь подтвердилось, что обороняться в Карпатах во много раз легче, чем наступать.
В то время как восточное Змигруд Новы еще шел жаркий бой, на противоположном, левом, фланге 38-й армии начала атаку наша ударная группа.
Первыми подошли к р. Вислок 237-я танковая бригада подполковника В. С. Белоусова с батальоном автоматчиков при поддержке 257-го гвардейского тяжелого самоходно-артиллерийского полка. Батальон автоматчиков переправился вброд через реку и захватил подготовленный к взрыву мост. Саперы немедленно разминировали его, и тотчас же по мосту переправились танки. Наступая вслед за автоматчиками и сломив сопротивление противника, танкисты в середине дня овладели северо-восточной окраиной населенного пункта Рудавка-Рымановска.
К утру 19 сентября все танковые бригады сосредоточились в районе Тарнавки. Там они повернули фронт наступления на запад — во фланг и тыл вражеской группировке, оборонявшей высоту восточное Дукли.
Наибольшего успеха левофланговая группировка 38-й армии добилась 20 сентября. 4-й гвардейский танковый корпус продвинулся на 18 км и вместе с 1-м Чехословацким армейским корпусом в этот день овладел населенным пунктом Дукля. 31-й танковый корпус продвинулся на 6—9 км. У Поляны Суровичне он встретил упорное сопротивление гитлеровцев. Отступившие сюда части противника закрепились на покрытой лесом высоте. На этот участок вражеское командование поспешно перебрасывало также 24-ю танковую дивизию.
Вслед за танковыми и 1-м Чехословацким армейским корпусами на рубеж Дукля, Каменка, Поляна Суровичне вышли и стрелковые дивизии. [471]
Быстрому разгрому вражеских войск на левом фланге 38-й армии способствовал обходный маневр танковых корпусов во взаимодействии с фронтальным ударом. Кроме того, важное значение имели упорные бои правофланговых соединений 1-й гвардейской армии, которые к 20 сентября продвинулись до 20 км и вышли к населенному пункту Чертижне.
Чем ближе подходили войска к перевалу, тем менее проходимой становилась местность. И тем яснее становились ошибки, допущенные при планировании и, в частности, при определении темпов продвижения войск. Ощутимее давали себя знать последствия того, что на подготовку операции мы имели крайне ограниченный срок, все сильнее сказывалось отсутствие опыта наступления в горно-лесистой местности.
Например, оказалось, что в условиях гор велико значение действий вражеских резервных частей и даже таких подразделений, как рота и взвод, усиленных одним или несколькими орудиями. На равнинной местности они не оказывали существенного влияния на ход и исход боя соединений. Здесь же роты и даже взводы, занимая ущелья в глубине обороны, замедляли темп наступления наших войск при разгроме главных сил противника, предоставляли своему командованию возможность подтянуть резервы или организовать оборону на следующем горном рубеже силами отошедших частей.
Отсутствие у нас опыта наступления в горах привело, в частности, и к вводу в прорыв кавалерийского корпуса. На равнинной местности это всегда приводило к коренному улучшению обстановки в пользу наступающих советских войск. Там не было случая, чтобы наши подвижные — танковые или кавалерийские — соединения, проникнув в оперативную глубину вражеской обороны, не повели за собой пехоту и артиллерию. В горных же условиях с 1-м гвардейским кавалерийским корпусом произошло иное.
Он вошел в прорыв только с частью артиллерии — с 6 из 17 имевшихся в наличии 76-мм дивизионных пушек, с 14 из 26 полковых, с 12 из 32 противотанковых орудий. 120-мм минометов он смог взять с собой 2 из 27{271}. Корпус действовал без 122-мм гаубиц: три из них, взятые в прорыв, пришлось закопать в землю из-за невозможности использовать в условиях бездорожья и отсутствия боеприпасов. Уже к концу дня 13 сентября он израсходовал скудные запасы боеприпасов, оставшиеся у него после того, как были перерезаны его коммуникации. Осуществлявшееся же снабжение воздушным путем не могло обеспечить его всем необходимым для ведения боя вследствие неблагоприятных метеорологических условий для действий авиации.
Кавкорпус особенно сильно испытал на себе тяжелые условия горной местности. При весьма незначительных потерях в личном составе он лишился большого количества лошадей. Для многих из [472] них, не привычных к горам, движение по такой местности оказалось непосильным. Падеж верховых и особенно артиллерийских и обозных лошадей достиг 37%, что, разумеется, также резко сказалось на положении кавкорпуса.
Все это вместе взятое парализовало действия кавалеристов и вынудило их прорываться обратно на соединение с наступавшими войсками 38-й армии. Таким образом, рейд этого корпуса в целом не оказал сколько-нибудь существенного содействия ударной группировке 38-й армии.
Из сказанного можно сделать вывод, что медленные по сравнению с намеченными темпы наступления были прежде всего результатом не учтенных при планировании операции особых, чрезвычайно сложных условий театра военных действий. Такой высокой физической нагрузки на личный состав и интенсивности использования технических средств и транспорта, какими отличалась Карпатско-Дуклинская операция, мы не знали в прошедшие годы войны. Даже форсирование Днепра и операции в период весенней распутицы, пожалуй, потребовали меньшей затраты мускульной силы воинов.
III
Но тяжесть борьбы не сломила упорства советских бойцов. Ими владела одна мысль — быстрее захватить Дуклинский перевал, преодолеть Карпаты и оказать помощь восставшим словакам. Политдонесения за тот период содержали многочисленные высказывания бойцов, младших командиров и офицеров всех родов войск, объединенных единой мыслью: ни горы, ни фашистские силы не остановят нашего наступления, не помешают Красной Армии помочь народам Европы в освобождении от ненавистного ига.
Этой думой жило и командование армии. Мы верили, знали, что победа близка, и делали все во имя ее быстрейшего достижения. И все же нет-нет, да и бывало взгрустнется: ведь как бы там ни было, а мы не выполнили в запланированный срок поставленную задачу, не прорвались в район Словацкого народного восстания. Легко поэтому представить, как радостно было узнать, что совсем по-иному действия 38-й армии оцениваются в Москве. Об этом я узнал от Алексея Алексеевича Епишева.
22 сентября, в разгар борьбы с врагом, он возвратился в армию после лечения в госпитале и приступил к исполнению своих обязанностей члена Военного совета.
Мне уже было известно, что 18 сентября Ставка Верховного Главнокомандования перебросила в помощь восстанию 1-й чехословацкий истребительный авиационный полк, а за ним и 2-ю чехословацкую воздушнодесантную бригаду{272}. Кроме 1855 солдат и [473] офицеров, советское командование направило повстанцам более 360 т необходимых им грузов. Знал я и о том, что существенное содействие восставшим оказывали летчики 2-й воздушной армии. Они наносили бомбардировочные удары по железнодорожным узлам и скоплениям немецко-фашистских войск в Словакии.
Так, 18 сентября 15 самолетов 82-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка 1-й гвардейской бомбардировочной дивизии подвергли удару воинские эшелоны противника на ст. Прешов. Ведущий штурман полка гвардии капитан Н. В. Мамай, которому впоследствии было присвоено звание Героя Советского Союза, точно вывел самолеты на цель и провел их сквозь заградительный огонь зенитной артиллерии противника. В результате бомбардировки только прямым попаданием бомб было уничтожено около 60 вагонов с войсками, боевой техникой и различными военными грузами, а сама станция выведена из строя.
Важную роль в деле помощи Словацкому народному восстанию сыграло и то, что во второй половине сентября в наступление, кроме 1-й гвардейской армии, перешли и остальные войска 4-го Украинского фронта — 18-я армия и 17-й гвардейский стрелковый корпус.
И это было мне известно.
Но благодаря рассказанному А. А. Епишевым все окончательно прояснилось и в данном отношении. Он сказал, что, как считают в столице, наступление 38-й армии сыграло чрезвычайно большую роль в поддержке Словацкого народного восстания. Немецко-фашистские войска, сосредоточенные против повстанцев, были срочно переброшены к северу от Карпат, в полосу нашего наступления. Это вместе с непрерывной помощью, поступавшей из Советского Союза воздушным путем, способствовало расширению района восстания, укреплению революционных органов власти и консолидации сил трудящихся Словакии.
Оказалось, что особое значение в этом смысле имел первоначальный удар нашей 38-й армии и 107-го стрелкового корпуса 1-й гвардейской армии, вынудивший противника отвлечь значительные силы от действий в районе восстания. В результате положение словацких патриотов было сразу же значительно облегчено. Фашистские планы расправы над ними были сорваны.
— Москва, — улыбаясь, говорил Алексей Алексеевич, — шлет в связи с этим свои поздравления 38-й армии и ее командованию, пожелание дальнейших успешных действий.
Так тот день стал для меня вдвойне радостным: и Алексей Алексеевич возвратился, и мои опасения, что медленные темпы нашего наступления могли привести к ухудшению положения повстанцев, не оправдались. Напротив, оказалось, что в Москве отлично видели трудности операции и высоко оценивали действия 38-й армии по оказанию помощи Словацкому народному восстанию. И это не просто успокоило, но и исключительно воодушевляюще подействовало как на меня, так и на войска, которым мы, [474] конечно, поспешили сообщить высокую оценку результатов их трудной борьбы с врагом.
Алексей Алексеевич привез и главное — оценку наших действий на общем фоне обстановки на советско-германском фронте. Так я узнал, что Генеральный штаб и Главное политическое управление придают им важное значение уже потому, что операция, проводимая 38-й армией, способствовала созданию благоприятных перспектив для действий войск 1-го Украинского фронта севернее, а войск 2-го Украинского фронта — южнее Карпат.
Выше говорилось, что наступление в Карпаты не отвечало стратегическим и оперативным замыслам советских войск и имело лишь политическую цель — помощь Словацкому народному восстанию. Поэтому Верховное Главнокомандование и запланировало тогда только частную наступательную операцию силами одной общевойсковой армии при содействии правого крыла 4-го Украинского фронта. Однако к концу сентября ее осуществление дало некоторые преимущества и в оперативном отношении. Чтобы представить это, необходимо обратиться к обстановке на ближайших к полосе 38-й армии участках советско-германского фронта.
После окончания Львовско-Сандомирской наступательной операции положение сторон в полосе 1-го Украинского фронта стабилизировалось. В особенности были заинтересованы в передышке немецко-фашистские войска на краковско-силезском направлении, испытывавшие острую нужду в резервах. Но они ее не получили. И причиной тому был переход 38-й армии в наступление. Участок фронта гитлеровцев в Карпатах начал с молниеносной быстротой поглощать резервы, которые тут же перемалывались нашей армией. Таким образом, их накопление на краковско-силезском направлении было сорвано.
Вражеское командование было вынуждено из 20 дивизий, оборонявшихся в полосе 1-го Украинского фронта, сосредоточить против 38-й армии до двенадцати — 68, 75, 78, 208, 357, 359, 545-ю пехотные, 1, 8, 24-ю танковые, 101-ю горнострелковую, часть сил 544-й пехотной и 1-й лыжно-егерской, а также ряд батальонов резерва главного командования. Иначе говоря, противник имел здесь около 60% всех своих сил и средств, действовавших против войск всего 1-го Украинского фронта.
И это в то время, когда севернее от нас другие армии фронта удерживали сандомирский плацдарм, представляющий большую угрозу для фашистской Германии на главнейшем стратегическом направлении. Исходя из трехлетнего опыта войны, можно было предположить, что для ликвидации этого плацдарма гитлеровское командование при наличии резервов не посчиталось бы ни с какими жертвами. Но у него не оказалось необходимых сил, так как большая часть их была скована боями в Карпатах.
При этом не следует забывать, что резервы остро нужны были вражескому командованию не только в Польше, но и в восточной части Венгрии, где успешно наступали войска 2-го Украинского [475] фронта. И туда, несомненно, была бы направлена часть сил, в первую очередь танковые дивизии, если бы не проводилась Карпатско-Дуклинская наступательная операция.
Именно в сковывании крупных сил противника и заключалось оперативное значение этой операции. Наша армия имела в своем составе к концу сентября только 12 ослабленных стрелковых дивизий и 3 также ослабленных танковых корпуса, которые по количеству имевшихся танков были слабее одной укомплектованной танковой бригады. У противника же было около 12 дивизий, в том числе 3 танковые, насчитывавшие 180 танков и штурмовых орудий.
Алексей Алексеевич Епишев сразу же с головой окунулся в дело. И это почувствовалось во всем, особенно в еще большем развертывании политической работы в войсках армии.
За действиями нашей армии в эти дни по-прежнему неослабно следил командующий фронтом. Уж кто-кто, а И. С. Конев понимал, какой выигрыш от сковывания крупных сил противника на второстепенном направлении в Карпатах получали главные силы фронта. На сандомирском плацдарме линия фронта стабилизировалась. Армии правого крыла и центра 1-го Украинского фронта создали глубоко эшелонированную оборону и в сравнительно спокойной обстановке доукомплектовывались личным составом, получали вооружение и готовились к будущим наступательным операциям.
Это позволило Ивану Степановичу уделять много внимания напряженным боям в полосе 38-й армии. Он, конечно, понимал, что в ближайшее время трудно ждать здесь решающего перелома в обстановке. Но тем не менее считал необходимым продолжать Карпатско-Дуклинскую операцию. И потому, что того требовала директива Ставки о наступлении 38-й армии с целью оказать непосредственную помощь Словацкому народному восстанию, и потому что видел в этом реальную возможность продолжать сковывание в Карпатах крупных сил противника, воспрепятствовать их переброске на другие направления советско-германского фронта.
Между тем с продвижением войск армии к перевалам через Главный Карпатский хребет обстановка, условия ведения боевых действий, как уже отмечено, становились все труднее. Ближайшим и удобнейшим путем в Чехословакию был для нас Дуклинский перевал. Но именно здесь мы и встретились с еще большими трудностями.
Войска армии втянулись в скалистую часть Карпат. Каждая высота, которую удавалось занять гарнизонам вражеских войск, становилась крепостью, малодоступной для пехоты, не говоря уже о танках, автомашинах или орудиях на механической тяге. А таких высот со скалистыми скатами было здесь очень много.
Среди первых, кто проник в скалистую зону Карпат, были воины 14-й гвардейской танковой бригады полковника А. Е. Скиданова. [476] Они вели свои боевые машины в направлении населенного пункта Смеречне.
Постепенно дорога втянулась «в горы, и тут стало ясно, что дальнейшее движение по ней возможно лишь после захвата близлежащих высот.
Но как их взять? Этот вопрос задал себе и экипаж танка гвардии лейтенанта Н. Ф. Нефедова. Одного взгляда на высоты было достаточно, чтобы понять: не только лошади, но и пешему солдату не подняться по их невообразимо крутым скатам. А танку?
— Надо подняться, — решили танкисты.
И вот на одну из высот, на которой гитлеровцы установили противотанковые орудия, устремился танк гвардии лейтенанта Нефедова. Экипаж понимал, что успеха можно добиться лишь решительными и внезапными действиями. Механик-водитель [477] Волочай искусно повел машину не напрямик, так как в этом случае она, пожалуй, перевернулась бы, а как бы зигзагами. Это помогло ему вывести танк к противоположным скатам высоты в тыл фашистам. Теперь наступил черед действовать стрелку гвардии сержанту Куркину. Несколькими меткими выстрелами он буквально разогнал орудийные расчеты противника. Овладев вершиной, отважный экипаж расчистил путь своей роте. А за ней двинулись вперед батальон и, наконец, вся танковая бригада.
Когда требовалось, то и пешие, и конные совершали, казалось бы, невозможное. Правда, воинам дивизионной, полковой и истребительно-противотанковой артиллерии, которые также двигались этим путем, сопровождая пехоту, приходилось втаскивать на высоты орудия, впрягая в них по семь и более пар лошадей. Использовались канаты, лебедки. Боеприпасы и продовольствие доставлялись на вьюках. Бывало и так, что каждое орудие тащили несколько тракторов. И не всегда даже их соединенной мощи хватало для этого.
Вспоминается такой случай. Однажды несколько тракторов втаскивали на гору 152-мм орудие. На одном из них были мы с И. С. Коневым. Когда до вершины оставалось метров 70, этот поезд внезапно пополз обратно, волоча за собой вниз весь слой земли, покрывавшей скат горы и обнажая ее сплошной каменный массив. К счастью, удалось сначала приостановить сползание, а потом и втащить все же орудие на гору.
Не удивительно, что артиллерия сопровождения нередко отставала от пехоты. А это резко усложняло условия организации взаимодействия, замедляло темп продвижения войск.
Таковы были условия, в которых мы вели наступательную операцию.
К сложному рельефу горно-лесистой местности прибавилась особо неблагоприятная метеорологическая обстановка. Начались осенние дожди. Они шли теперь почти непрерывно. Окончательно вышли из строя грунтовые дороги. Это создало дополнительные трудности в перемещении боевых порядков войск, особенно артиллерии. Резко ухудшился подвоз материальных средств. В грязи застревали не только повозки и автомашины, но даже танки.
Одним словом, положение было крайне затруднительное. Особенно, если учесть, что даже в первые дни наступления, когда условия были (все же менее тяжелыми, войска продвигались медленно. С 8 сентября мы прошли с боями не более 50 км. Здесь, в горах, даже танки потеряли свою маневренность и ударную силу. Они вынуждены были наступать в предбоевых порядках и даже в колоннах вдоль дорог, неся при этом напрасные потери. Впереди же были еще большие трудности.
В этих условиях, дополнявшихся тем, что противнику удалось значительно изменить первоначальное соотношение сил, предстояло принять решение на продолжение наступления. [478]
IV
Было над чем подумать.
Стало очевидно, что для выполнения поставленной задачи требовалось найти и применить новые способы ведения боевых действий. Опыт первых недель операции подсказывал многое. В горах приходилось отказаться от постановки войскам задач на большую глубину, не рассчитывать на высокий темп наступления. Рейд кавкорпуса показал, насколько нецелесообразны ввод подвижных войск в прорыв и развитие их действий в глубине обороны противника в отрыве от стрелковых дивизий.
Обстановка вынуждала и танки использовать лишь для непосредственной поддержки пехоты.
Но как же в таком случае разгромить противостоящие силы врага? Ведь простым выталкиванием их нельзя добиться решительной победы. Однако и окружение противника в горах с последующим его уничтожением, теоретически возможное, требует многократного превосходства в силах и средствах, да и при этом оно практически маловероятно. Не случайно многовековой опыт войн не дал нам примера решительного разгрома неприятельских войск в горных условиях.
Размышляя над способами ведения дальнейшего наступления, я пришел к выводу, что лучшим в данных условиях является метод уничтожения противника в его опорных пунктах и на важнейших высотах сочетанием мощного артиллерийско-минометного огня на узких участках с фронтальными атаками и обходными движениями. Такое решение было применено и полностью себя оправдало, в частности, 23 сентября в районе южнее Дукли.
Произошло это так.
В результате наступления левофланговые соединения 38-й армии приблизились к шоссейной дороге, ведущей на Дуклинский перевал. Теперь мы были на расстоянии до 12 км от нее. 68-й и 75-й пехотным дивизиям противника было нанесено крупное поражение. Однако полностью их разгромить не удалось. Понеся тяжелые потери, они отошли на заранее подготовленный рубеж, проходивший по склонам и вершинам следующего горного хребта.
Теперь недалеко уже был и Главный Карпатский хребет. К северу от него мы и решили разгромить вражескую группировку.
Разбросанность войск противника и скованность их на широком фронте, а также близость главного хребта, не позволявшая провести обходный маневр, навели на мысль о нанесении мощного фронтального удара вдоль шоссе. Хотя по условиям местности участок прорыва не мог превышать 2 км, пришлось остановиться на этом варианте. Кстати, удар вдоль шоссе позволял создать высокие тактические плотности. Условия местности были, конечно, неблагоприятны. Но этот пробел было решено восполнить сосредоточением примерно 600 орудий и минометов, что обеспечивало [479] высокую плотность — до 300 стволов на 1 км фронта. Учли и нехватку снарядов, предусмотрев в связи с этим ведение огня прямой наводкой большим количеством орудий, в том числе и 122-мм калибра.
Риск нанесения удара на узком участке фронта оправдался в бою. Ошеломляющий огонь артиллерии и минометов оказался в высшей степени эффективным. Он был дополнен ударом с воздуха. Бомбардировщики совершили 10-минутный налет на передний край врага, штурмовики — 15-минутный. Они сбросили на позиции гитлеровцев соответственно 14,4 и 7,8 т осколочных и противотанковых бомб.
В течение 40 минут, пока длилась артиллерийская и авиационная подготовка, огневая система и система связи и управления противника были нарушены, 6 из 10 танков выведены из строя. Огонь 600 орудийных и минометных стволов буквально смешал с землей вражескую оборону, деморализовал личный состав опорного пункта Тшуяна.
Как только наши пехота и танки пошли в атаку, гитлеровцы побросали вооружение и в панике бежали на юг. В тот же день наши войска овладели крупным населенным пунктом Тылява и вышли к главному хребту. В Тыляве танкисты и мотострелки захватили на огневых позициях 12 исправных орудий, подготовленных для ведения огня прямой наводкой вдоль шоссе, но брошенных противником, бежавшим под натиском советских воинов. [480]
На следующий день, 24 сентября, танкисты наступали вдоль дороги из Тылявы на запад в направлении Смеречне. Они втянулись в горы и, расширяя прорыв в сторону правого фланга, установили непосредственное взаимодействие с 1-м гвардейским кавалерийским корпусом.
Еще быстрее был расширен прорыв в сторону левого фланга. Оборонявшаяся там группировка противника, оказавшись под угрозой полной изоляции, начала поспешный отход на рубеж главного хребта. В результате был очищен от врага ряд крупных населенных пунктов, в том числе Ясьлиска, Барвинек и другие. Войска левого фланга армии вышли к Главному Карпатскому хребту, по которому проходила польско-чехословацкая граница.
Произведя перегруппировку, мы нанесли следующий удар смежными флангами 101-го и 67-го стрелковых корпусов в юго-западном направлении, на Зборов с целью перерезать шоссейную дорогу Змигруд Новы—Цеханя. Планируемая глубина наступления на этом участке не превышала 9—12 км. Танки и на этот раз предназначались для непосредственной поддержки пехоты.
Вновь применили массирование артиллерии, сосредоточив 159 стволов на 1 км фронта. Всего на участок прорыва было стянуто 876 орудий и минометов — свыше 50 % всех имевшихся в армии. Причем три четверти их составляли гаубицы и минометы и только четвертую часть — пушки, эффективность огня которых в горах ниже. Артиллерийская поддержка атаки планировалась на глубину до 4 км.
Вот как, например, был взят сильный опорный пункт Поляны, прикрывавший подступы к шоссе. После массированного огня артиллерии (в ее составе действовала и переброшенная сюда армейская артиллерийская группа, вследствие чего плотность достигла 180 орудий и минометов на 1 км фронта) опорный пункт атаковала с севера 127-я стрелковая дивизия. В то время как она завязала бои на окраине, 70-я гвардейская стрелковая дивизия с 14-й гвардейской танковой бригадой обошли Поляны с юга и вышли на шоссе. Противник, понеся большие потери, поспешно бежал. Сломив его сопротивление и двигаясь по бездорожью через горы в южном направлении, правофланговые дивизии (211-я и 241-я) 67-го стрелкового корпуса и 31-й танковый корпус свернули оборону гитлеровцев и начали обходить с запада их позиции, прикрывавшие Дуклинский перевал. Одновременно левофланговая дивизия (359-я) во взаимодействии с 1-м Чехословацким корпусом атаковала врага на перевале. В такой обстановке противник в ночь на 6 октября начал покидать свои позиции в районе Дуклинского перевала.
Днем перевалом овладели советские и чехословацкие войска.
В этом пункте чехословацкие воины перешагнули государственную границу своей страны. Безмерна была их радость. Шесть лет назад они покинули захваченную врагом родину, чтобы сражаться с ним за ее пределами. Советский народ дал им оружие, [481] и они вместе с Красной Армией прошли тяжелый, но славный путь сражений и побед. Вместе с ней пришли они теперь, чтобы освободить стонущую под игом фашизма родину.
Воины 1-го Чехословацкого армейского корпуса вместе с воинами Красной Армии подошли к рубежам своей страны и установили пограничный столб — символ государственной независимости и неприкосновенности ее границ. И вот уже они освободили первое село Чехословакии — Вышни Комарник. Этот день, ознаменованный их вступлением на родную землю, стал днем рождения Чехословацкой армии. Здесь, на Дуклинском перевале, навечно была скреплена совместно пролитой кровью нерушимая дружба советских и чехословацких воинов, советского и чехословацкого народов.
Приятно вспомнить, что у истоков дружбы, выкованной совместными усилиями Коммунистических партий Советского Союза и Чехословакии, стояли воины 38-й армии. Невозможно перечислить всех бойцов, командиров, политработников, коммунистов, комсомольцев и беспартийных, внесших свой вклад в освобождение Чехословакии. Многие из них сложили головы еще на подступах к чехословацкой земле, другим посчастливилось пройти весь путь до Праги, но все они были верными посланцами нашей Родины, несшими народам Чехословакии избавление от фашистского гнета и порабощения.
Неизгладима в памяти моей картина Дуклинского перевала в октябре 1944 г. Низко проносятся над ним тучи, они сыплют мелкий холодный дождь. Лишь иногда сквозь них пробивается луч солнца, как бы символизируя близость победы. По шоссе вперемежку двигаются колонны советских и чехословацких войск. Идут машины с боеприпасами и продовольствием, артиллерия на механической тяге, усталые кони тянут противотанковые орудия. Саперы с миноискателями прощупывают кюветы и обочины.
Чехословацкие воины идут счастливые, возбужденные. Все, как по команде, без головных уборов. У пограничного столба идут последние приготовления к митингу. Вот уже натянуто над шоссе широкое полотнище. На нем надпись на русском и чешском языках: «Чехословакия приветствует и благодарит своих освободителей. Да здравствует вечная дружба народов СССР и Чехословакии». На Дуклинском перевале, на первых метрах освобожденной родной земли, из уст чехословацких воинов прозвучал лозунг «С Советским Союзом на вечные времена!», подхваченный всеми патриотами Чехословакии.
Митинг торжественный, волнующий. У многих на глазах слезы радости. Выступающие говорят проникновенно, вкладывая всю душу в свои слова. Тщетно стремится скрыть волнение генерал Л. Свобода, только что встречавшийся с жителями освобожденного села Выщни Комарник. К радости примешивается скорбь: на перевале погиб от мины командир 1-й пехотной бригады генерал Сазавский. [482]
Весть об овладении Дуклинским перевалом разнеслась по всем войскам нашей армии, вселив в них стремление закрепить этот успех новыми ударами по врагу. Ведь мы вступили на землю Чехословакии, и каждый наш воин рвался в бой, чтобы ускорить ее полное освобождение.
Но обстановка становилась все более сложной. Чтобы не ввязываться в затяжные бои, мы то и дело меняли направление ударов. Но и противник, маневрируя резервами, бросал их повсюду, где мы переходили в наступление. Местность с каждым днем становилась все более труднодоступной, и для преодоления ее потребовалось крайнее напряжение сил. Размокший грунт почти полностью парализовал движение техники и транспорта. Большую помощь в обеспечении боевой деятельности войск материальными средствами оказал нам член Военного совета фронта генерал Н. Т. Кальченко.
Основной огневой ударной силой у нас были артиллерия и минометы. Но если в результате сосредоточения артиллерии и накопления боеприпасов нам удавалось нанести тяжелое поражение противостоящим войскам, то осуществить глубокий прорыв мы не могли, так как артиллерия сразу же начинала отстаивать и приходилось приостанавливать наступление.
Так было, в частности, и сразу же после взятия перевала, когда мы перенесли удар в юго-западном направлении. На этот раз мы сосредоточили на участке прорыва 1364 орудия и миномета — в среднем по 227,6 ствола на 1 км фронта. И вновь нанесли поражение врагу, но продвинулись ненамного.
Таким образом, в целом положение выглядело так: решительного успеха нам не удавалось достигнуть ввиду того, что мы не обладали превосходством сил, а частая смена направления ударов не могла ускорить выполнения поставленных задач. И тем не менее последнее сковывало вражеские силы и держало их в напряжении, а это тоже было одной из целей нашего наступления.
Так продолжалось до конца октября. К этому времени мы, продолжая наступать, достигли линии, начинавшейся к востоку от Ясло и заканчивавшейся у населенного пункта Чертижне, на стыке с 4-м Украинским фронтом. Она проходила через Важице и далее к востоку от Дембовец и Змигруд Новы, к западу от Глойсце, Полян и Капишовы.
К тому времени в районе, контролируемом восставшими словаками, события приняли неблагоприятный поворот в результате новой измены ставленников эмигрантского правительства. Будучи военными руководителями восстания, они, несмотря на наличие резервов для отпора гитлеровцам и на то, что войска 38-й армии действовали уже на территории Словакии, распорядились перейти к партизанским действиям. В результате оборона района восстания была дезорганизована. Только партизанские отряды продолжали мужественно сражаться, перенеся боевые Действия в горы. [483 — фотография; 484]
Оттуда они спускались в долины и нападали на гарнизоны гитлеровцев.
Попытки наступать далее натолкнулись на резко усилившееся сопротивление противника, использовавшего заранее подготовь ленный рубеж. 28 октября армия перешла к обороне, готовясь к новой наступательной операции.
Победа, достигнутая в ожесточенных боях на карпатских перевалах, досталась нам дорогой ценой. В горах, лесах и ущельях пали смертью храбрых и пролили свою кровь десятки тысяч советских воинов.
Да, Карпатско-Дуклинская операция была тяжелой и кровопролитной. Но не напрасно сложили свои головы те, кому не довелось дожить до Победы. В этих боях немецко-фашистским войскам было нанесено тяжелое поражение. Только с 8 сентября по 30 октября враг потерял убитыми и ранеными около 70 тыс. солдат и офицеров, 185 танков и самоходно-артиллерийских орудий, 73 бронетранспортера, а также сотни орудий, минометов, пулеметов, винтовок.
Наглядное представление о том, что означали эти цифры, дают показания пленных. Вот некоторые из них.
Солдат 6-й роты 222-го пехотного полка 75-й пехотной дивизии: «75-я дивизия переброшена сюда из района Турка. Два дня мы шли пешком, один день ехали на машинах. Прибыли в район Бубрка утром 9 сентября. Нас немедленно бросили в атаку против русских. Из 65 человек нашей роты 25 человек было ранено...»{273}
Лейтенант, командир взвода запасной роты 309-го пехотного полка 208-й пехотной дивизии: «... 8 сентября начался мощный артналет русских. После артналета русские на участке 337-го полка прорвались в двух местах. Больше я ничего не видел. Я думаю, что полк перестал существовать. Нашу роту в 10 часов утра спешно бросили на прикрытие дороги. Задачу мы не выполнили. К вечеру мы были отброшены. Утром мы подсчитали наши остатки: от роты осталась ровно половина, из 60 человек осталось 30. В моем взводе было 25 человек, из них 10 человек погибло, 8 человек выбыло вследствие ранений. У меня осталось 7 солдат. Четверых я послал за срочной помощью, но они не вернулись. С остальными солдатами я сдался в плен, когда увидел, что сопротивление бесполезно...»{274}
Командир отделения 3-й роты 253-го саперного батальона 253-й пехотной дивизии: «Наша рота вступила в бой 4 октября в составе 60 активных штыков. С самого начала мы находились под непрерывным артиллерийским и минометным огнем русских. К вечеру 8 октября от нашей роты остались всего лишь 8 человек, а в моем отделении, включая меня, — три человека. Утром [485] 9 октября начался настоящий ураганный огонь, после которого от нашей роты не осталось в живых никого, кроме меня. Вторая рота, действовавшая слева от нас и вступившая в бой в таком же составе, как и наша, имела в живых к вечеру 8 октября одного лейтенанта, одного унтер-офицера и 7 солдат»{275}.
Солдат 3-й роты 946-го пехотного полка 357-й пехотной дивизии: «Наша рота прибыла на этот участок фронта числа 7— 8 октября, но на передовой линии рота не была, а находилась во втором эшелоне в районе Вышн. Свидник, где занималась строительством мостов и сооружением второй линии обороны. Несмотря на это, за две с половиной недели мы имели очень большие потери от действия русской авиации и артиллерийского огня. Из 90 человек, прибывших сюда, в роте осталось ко дню моего пленения всего 25—30 человек. Человек 45 было ранено, человек 20 убито. В моем первом взводе осталось всего 10 человек из 25. Большие потери были также в офицерском и унтер-офицерском составе. Командир роты был убит 12 октября вместе с командиром третьего взвода во время налета русских самолетов. Так как офицеров в роте больше не осталось, командование ротой принял обер-фельдфебель, командир нашего взвода, но и он через несколько дней был смертельно ранен. О потерях в других ротах я точно сказать не могу, но слышал от раненых, что в них осталось не более 15—20 человек»{276}.
Ефрейтор-связист 1-го батальона 945-го пехотного полка 357-й пехотной дивизии: «До последнего времени я находился в третьей роте. Когда рота прибыла на фронт, в ней было 90 человек. За три дня боев осталось 25. Но рота получила пополнение в 35 человек. Через несколько дней рота была уничтожена, осталось всего 12 человек... Наш полк был сведен в один батальон, насчитывавший 130 человек. 25 октября этот батальон был разгромлен русской артиллерией. Во всем батальоне уцелело не более 45 человек. За этот короткий промежуток времени, две недели, у нас сменилось четыре командира батальона. Все они, один за другим, были ранены»{277}.
Солдат 3-го взвода 4-го тяжелого противотанкового дивизиона 357-й пехотной дивизии: «Начиная с 21 октября наш дивизион понес большие потери. Мой третий взвод потерял три орудия из четырех и до 40% людей... Мой командир орудия был убит. В последние дни пехота, вследствие огромных потерь, почти уже не прикрывала нас...»{278}
Ефрейтор 4-й роты 945-го пехотного полка: «15 октября в роте было около 100 человек. К 23 октября в ней осталось всего 35 человек. Учитывая, что за это время мы получили около [486] 30 человек пополнения, можно сказать, что рота потеряла за 9 дней более 30 человек, из них около 40% убитыми. Наш минометный взвод 23 октября был переведен в окопы передовой линии в качестве стрелков. Из шести минометов у нас оставалось только два. Станковых пулеметов в роте осталось только два из шести...»{279}
Даже в последние ноябрьские дни наступления картина потерь противника была не краше. Об этом также поведали нам пленные.
Солдат 3-й роты 442-го пехотного полка 168-й пехотной дивизии: «12 ноября меня, как и многих других тыловиков, перевели в пехоту. Я попал в дивизию из 673-го полевого госпиталя, расположенного в гор. Прешов. Последнее время в госпиталях Прешова находилось не менее 600 раненых, доставляемых туда из района Дуклинского перевала. Из них не менее 10 человек умирало ежедневно только в нашем госпитале»{280}.
Обер-ефрейтор 6-й роты 172-го пехотного полка 75-й пехотной дивизии: «18 ноября русские атаковали позиции пятой роты и отбили высоту. От 45 человек этой роты осталось лишь шесть. Остальные, убиты или ранены. Наша шестая рота, находившаяся до этого в резерве, получила приказ немедленно выбить русских. Нас было 41 человек. Несмотря на все наши попытки, русские огнем минометов не допустили нас до высоты. К ночи мы потеряли 19 человек. Утром 19 ноября русские под прикрытием танков атаковали наши позиции и заставили нас отойти к лесу. Мы пытались обойти русских слева, но увидели, что не только не сможем этого сделать, но и вообще никуда не уйдем сами. Всюду были русские. Мы были отрезаны. Нам оставалось только поднять руки и сдаться в плен»{281}.
Значение Карпатско-Дуклинской операции вышло далеко за рамки 1-го Украинского фронта. Ведь, как мы знаем по данным германского генерального штаба, например, против войск 2-го и 3-го Украинских фронтов после уничтожения ясско-кишиневской группировки действовало на 800-километровом фронте 30— 35 немецко-фашистских дивизий. А в Карпатах, на фронте в 170 км, 38-я армия в течение двух с половиной месяцев сковывала около 60% вражеских войск, противостоявших 1-му Украинскому фронту. Более того, вновь прибывавшие дивизии — 96, 168, 253-ю — и ряд отдельных частей враг также перебросил в полосу наступления 38-й армии. Таким образом, в общей сложности в сентябре—ноябре против 38-й армии действовало до 15 дивизий, до пяти отдельных полков и девять отдельных батальонов. Сковывание этих вражеских сил в Восточных Бескидах [487] оказывало влияние и на ход боевых действий в Румынии и Восточной Венгрии.
Впервые мне пришлось осуществлять операцию, в которой наступала лишь одна наша армия, а остальные войска фронта оборонялись. Сложность здесь состояла в том, что особенно остро сразу же встала задача обеспечения флангов — сначала обоих, а с 20 сентября (когда начали наступать части 1-й гвардейской армии 4-го Украинского фронта) — правого. Между тем сочетать наступление с мерами по предотвращению его срыва ударом противника с фланга — дело нелегкое. Обстановка же была именно такой.
Уже на третий день операции вражеское командование бросило против нашего растянутого правого фланга столько войск, что возникла угроза потери коммуникаций ударной группировки. Чтобы не допустить этого, я вынужден был в ходе всего наступления направлять много сил и средств на обеспечение ее справа.
Сначала попытку противника нанести удар под основание прорыва отражали три дивизии 52-го стрелкового корпуса. Затем туда, по мере продвижения ударной группировки армии к югу, к главному хребту, и растяжки фронта наступления, были брошены и две дивизии 101-го стрелкового корпуса. Тем самым мы отвлекли их от выполнения главной задачи армии. Вскоре там действовало уже шесть дивизий в составе двух стрелковых корпусов (один из них — 76-й, управление которого было придано нам).
Таким образом, половина всех имевшихся в армии стрелковых дивизий не принимала участия в наступлении. И это была самая большая трудность, мешавшая нам совершить быстрый и решительный прорыв в Словакию.
Может возникнуть вопрос, почему же командующий фронтом не усилил армию большим количеством резервов? И разве не следовало поставить активную задачу соседней 60-й армии? Нет, ни то, ни другое нельзя было сделать. Суть дела как раз и заключалась в том, чтобы, не расширяя полосу наступления и не привлекая крупных резервов, обеспечить главным силам фронта возможность изготовиться к нанесению мощного удара на важнейшем стратегическом направлении. От разгрома вражеских войск севернее Карпат, на берлинском направлении, зависело быстрейшее окончание войны в целом, в том числе и освобождение Чехословакии. Решению этой основной задачи была подчинена и Карпатско-Дуклинская наступательная операция 38-й армии. И надо сказать, что этот стратегический замысел был осуществлен вполне. Естественно, что его реализация была сопряжена с трудностями для нашей армии.
Другая сложность, как уже показано, состояла в специфических особенностях горной войны, в которой каждая высота была вражеской крепостью. Поэтому наступление вылилось в [488] последовательное «прогрызание» оборонительных рубежей противника, резко снижавшее темп продвижения вперед.
И в заключение — о беспримерном мужестве и величайшем самопожертвовании, проявленных воинами 38-й армии в этой операции. Я приведу лишь два примера безграничной самоотверженности и верности воинскому долгу, которые одновременно показывают, с каким жестоким и злобным зверем вели мы ту войну.
Бессмертный подвиг совершил советский солдат Станислав Полулях. В одном бою он вырвался вперед и, заняв удобную позицию, уничтожил немало гитлеровцев. Однако был обойден ими, ранен и в бессознательном состоянии захвачен в плен. Придя в себя, он даже под пытками отказался отвечать на вопросы [489] о положении и силах своей части. И тогда потерявшие человеческий облик фашисты облили его керосином и заживо сожгли. Палачей тут же настигла кара: их уничтожили подоспевшие товарищи Станислава Полуляха. Он был похоронен с почестями.
В тот день командование и политотдел части писали отцу павшего воина: «У обгорелого трупа мы все поклялись, что этого мы немецким палачам никогда не простим и жестоко отомстим за мученическую смерть Станислава. Мы будем мстить гитлеровским палачам с еще большей силой до их полного уничтожения...»{282}
В лесу, каких много в Карпатах, наши бойцы подобрали и доставили в медсанбат советского солдата, находившегося в бессознательном состоянии. Раны на нем были необычные, страшные: отрезаны нос, уши, язык. Усилиями наших врачей он через несколько дней пришел в сознание и знаками попросил карандаш и бумагу. Так нам стало известно, что это Алексей Миронович Бетюк, рядовой 1-й роты 838-го стрелкового полка 237-й стрелковой дивизии, незадолго до того вышедшей из состава нашей армии.
Во время наступления западнее с. Чалока Бетюк попал в засаду и был вместе с двумя другими бойцами схвачен [490] гитлеровцами. Началась обычная для них процедура. Сначала — вопросы о местонахождении огневых позиций советской артиллерии, расположении, численном составе частей и их задачах. Когда же воины Красной Армии отказались отвечать, их подвергли нечеловеческим пыткам. Одного в конце концов застрелили, видимо, чтобы устрашить остальных. Другому, бойцу 2-й роты того же полка Григорию Исаевичу Киселеву, отрубили кисти рук. Потом принялись за Бетюка.
Дикие пытки не сломили дух Киселева и Бетюка. Они не выдали военную тайну, и тогда гитлеровцы решили их расстрелять. Но при этом и поиздеваться. Обоим приказали бежать, а когда они бросились вниз по склону, вслед загремели выстрелы. Киселев был убит, а Бетюку удалось скрыться в лесу. Больше он ничего не помнил{283}.
Правду сказала о гитлеровцах жительница одного из освобожденных нами карпатских сел, Стефания Франек: «Это звери, убийцы. Скорее бы наша земля была очищена от них. Мы знаем, что поможет нам избавиться от немцев только Россия. Русские нам как родные...»{284}
С восторгом встречало население Чехословакии воинов нашей армии. Повсюду бойцы ощущали дружеское отношение, горячую благодарность. Как и в польских районах, с которых началось наше наступление, местные жители здесь также оказывали помощь Красной Армии в ходе боев. Они служили проводниками наших частей, выводили их в тылы немецких позиций, нередко подносили боеприпасы, ухаживали за ранеными, доставляли ценные разведывательные данные.
И вот окончилась Карпатско-Дуклинская наступательная операция 38-й армии. Много было пережито в эти два с половиной месяца. Были и радости, случались и огорчения. Но трудный путь к словацкой земле остался позади.
А что было впереди? Куда поведут наших воинов теперь дороги войны?
Всю войну каждый советский воин лелеял мечту участвовать в разгроме фашистского зверя в его собственном логове. Страстно желал, готовился к этому и я. Одно время казалось несомненным, что наша армия, прошедшая славный боевой путь от Днепра до Карпат, одна из самых больших в составе 1-го Украинского фронта и всегда в его операциях выполнявшая одну из основных задач, вместе с остальными его войсками будет наступать на главном, берлинском направлении. На это горячо надеялся каждый наш солдат, офицер, генерал. [491]
Но потом, в ходе Карпатско-Дуклинской операции, мы начали все глубже втягиваться в горы, все дальше уходить от остальных войск 1-го Украинского фронта. В то время как они продолжали готовиться к наступлению на кратчайшем направлении к Германии, мы оказались к юго-западу от него в самом сердце Карпат. И ближайшими нашими соседями, действовавшими в том же направлении, что и мы, стали армии 4-го Украинского фронта. Вот почему нет-нет, да приходила и мне, и А. А. Епишеву, и Ф. И. Олейнику мысль: не видать нам берлинского направления.
Так и получилось. 29 ноября 1944 г. директивой Ставки наша 38-я армия была передана в состав 4-го Украинского фронта. Жаль было расставаться со ставшим родным 1-м Украинским фронтом. Наш фронт всегда был одним из самых сильных. И теперь он имел по сравнению с 4-м Украинским почти втрое больше общевойсковых армий, да, кроме того, две танковые армии целый ряд отдельных танковых, кавалерийских и артиллерийских корпусов, а также другие средства усиления. Ему предстояло играть важную роль именно в уничтожении врага его логове.
Не хотелось расставаться и с командованием фронта, всегда хорошо относившимся к армии и лично ко мне. Иван Степанович Конев высоко ценил успехи 38-й армии, заботился о ее усилении, пополнении и снабжении всем необходимым. Не могу не отметить, что, хотя у нас с ним сложились исключительно [492] хорошие взаимоотношения, так относился он ко всем своим командармам. Маршал И. С. Конев обладал богатым опытом планирования и проведения крупных, глубоких фронтовых операций с участием огромных войсковых масс, оснащенных первоклассным вооружением и техникой, был полководцем большого размаха. У него было чему поучиться и в области практики, и по части теории.
Приходилось проститься и с боевыми товарищами по 1-му Украинскому фронту, с которыми не раз совместно завоевывали победы.
Иван Степанович рассказывал мне, что, будучи в Москве, он просил Верховного Главнокомандующего не выводить 38-ю армию из состава 1-го Украинского фронта. Но И. В. Сталин ответил, что взамен фронт получит другие, полностью укомплектованные армии. И действительно, вскоре они прибыли. То были 6-я армия генерал-лейтенанта В. А. Глуздовского, 21-я армия генерал-полковника Д. Н. Гусева, 52-я армия генерал-полковника К. А. Коротеева и 59-я армия генерал-лейтенанта И. Т. Коровникова.
Итак, прощай, берлинское направление, прощай, славный боевой фронт, с которым я прошел длинный победный путь от Дона до Вислы. А мы будем сражаться там, где это предназначено нам для блага общего дела. Тем более, что и в Карпатах, где воины армии уже овладели многими вершинами, и за ними еще предстоят жестокие бои, от которых во многом зависит наша общая Победа. [493]