Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава XII.

Сандомирская операция

I

К началу операции в составе нашей 38-й армии было три стрелковых корпуса — 101-й, 67-й и вновь переданный нам 52-й, насчитывавшие десять стрелковых дивизий. Мы получили задачу прорвать оборону противника северо-западнее Тернополя на 6-километровом участке Бзовица, Богдановка и, развивая главный удар семью дивизиями в направлении Перемышляны, Городок, во взаимодействии с 4-й танковой и 60-й армиями разгромить львовскую группировку противника. Нам было приказано одновременно, свертывая оборону противника на юго-запад, силами трех дивизий обеспечить на второй день операции ввод ударной группировки 1-й гвардейской армии для развития наступления на Галич.

К исходу первого дня операции войска армии должны были выйти на рубеж Плугув, Козова (глубина до 20 км), к исходу второго дня — на линию Зашкув, Павлув (40 км). В дальнейшем нам ставилась такая задача: развивая стремительное наступление и отрезая пути отхода противника из Львова на юго-запад, ударом двух стрелковых дивизий с юга и юго-запада во взаимодействии с 60-й армией овладеть Львовом. На рубеж Городок, Николаев мы должны были выйти к исходу пятого дня операции.

Ознакомившись с директивой фронта, я не мог не увидеть, что устанавливаемые ею темпы наступления для пехоты значительно превышали возможности войск. Городок находился в 160 км, а Николаев в 140 км по прямой от исходного рубежа для наступления. Достичь его на пятый день операции могли лишь небольшие подвижные группы на механической тяге, имевшиеся в составе армии.

Это подтвердилось, когда мы 10 июля на картах и ящике с песком отрабатывали все детали предстоящей операции. В тот день я собрал у нас в штабе руководящий состав 38-й армии, ее корпусов, дивизий и приданных частей, а также 4-й танковой армии, которая должна была вводиться в прорыв в нашей полосе.

На занятиях присутствовал командующий фронтом. Выслушав [393] наши доклады и решения, он отметил, что удовлетворен ими. Маршал И. С. Конев также подчеркнул в своем выступлении, что они соответствуют его указаниям, данным при разборе зимне-весенних операций войск фронта. Командующий фронтом дал ряд указаний по проведению этой операции. После тщательного анализа он согласился уменьшить темпы наступления.

Впоследствии, много лет спустя, из воспоминаний К. В. Крайнюкова я узнал, что этот вопрос возникал и в Москве при рассмотрении представленного И. С. Коневым плана Львовско-Сандомирской операции. Тогда «Ставка и Генштаб обратили внимание Военного совета фронта на то, что запланированные темпы наступательной операции (30—35 км в сутки) для пехоты завышены и нереальны»{247}. Далее К. В. Крайнюков отмечает: «Впоследствии мы убедились, что это замечание было вполне справедливо»{248}.

Итак, подготовка операции подходила к концу. 11 июля войскам армии был отдан боевой приказ на наступление. Срок готовности — к 21 часу 13 июля.

Принятое мною решение предусматривало прорыв обороны противника силами всех трех стрелковых корпусов. В первом эшелоне должны были действовать четыре стрелковые дивизии, во втором — пять. Свертывание обороны противника на юго-запад и юг возлагалось на 52-й стрелковый корпус. Одновременно с его ударом главные силы армии должны были продолжать безостановочное наступление в направлении Зборов, Поморжаны, Перемышляны, Городок.

Войскам приказывалось к исходу первого дня операции прорвать тактическую зону обороны противника на глубину до 20 км и выйти на рубеж населенных пунктов Славна, Травотлоки, Конюхы, Козова. На следующее утро наступающим корпусам предстояло обеспечить ввод в прорыв 4-й танковой армии с рубежа Славна, Травотлоки. Используя ее успех в преодолении тыловых рубежей по рекам Золотая Липа и Гнилая Липа, стрелковые войска к исходу третьего дня должны были прорвать оборону на глубину до 65 км и, выйдя на линию Подъяркув, Стоки, Новые Стрелища, Беньковка, обойти Львов с юга.

Оперативное построение армии было определено в один эшелон: впереди стрелковые корпуса в одну линию и в резерве одна стрелковая дивизия. Имелась, конечно, возможность строить армию и по-другому: два корпуса в первом эшелоне и один — во втором. Но нельзя было не учитывать, что их командирам требовалось времени на ввод в бой стрелковых дивизий из второго эшелона меньше, чем армии, и это улучшало условия для наращивания удара с целью безостановочного движения в глубину. Кроме того, при таком оперативном построении армии [394] командирам корпусов предоставлялось больше творческой инициативы, и их роль в бою резко повышалась.

Что же касается боевого порядка соединений, то и он имел два эшелона. В первом из них 101-й и 52-й стрелковые корпуса — по две стрелковые дивизии, во втором — одну, а дивизия соответственно — по два и по одному полку. Лишь расположенный в центре 67-й стрелковый корпус был построен в три эшелона. Все его дивизии заняли исходное положение в затылок одна другой. Такой боевой порядок, эшелонированный в глубину, соответствовал указаниям командующего фронтом об обеспечении прорыва глубоко эшелонированной обороны и непрерывности атаки.

Для прорыва обороны противника и стремительного наступления силы 38-й армии сосредоточились с расчетом создания решительного превосходства на участке прорыва, находившемся у нас на правом фланге. Его протяженность по фронту составляла 8,6 км, или меньше четверти всей полосы наступления армии. Но на нем было сосредоточено свыше 70% стрелковых дивизий, артиллерии и минометов, все имевшиеся танки и самоходно-артиллерийские установки. Здесь для участия в артиллерийской подготовке привлекались также артиллерия и минометы 4-й танковой армии и даже часть сил 1-й гвардейской армии, которая должна была перейти в наступление сутки спустя. Для сравнения отмечу, что в то же время на левофланговом 14-километровом участке мы оставили всего лишь один стрелковый полк.

Как уже знает читатель, дивизии первых эшелонов корпусов заняли исходные позиции для наступления в ночь на 13 июля.

Той же ночью нам стало известно, что в полосе 3-й гвардейской и 13-й армий, готовившихся нанести удар на рава-русском направлении, разведка боем установила начавшийся отход войск противника под прикрытием арьергардов с главной полосы обороны. Поэтому там уже на рассвете начали действовать передовые батальоны, а затем в бой вступила также часть сил первых эшелонов стрелковых дивизий 3-й гвардейской и 13-й армий. К концу дня они продвинулись на 8—15 км.

Иначе сложилась обстановка в полосе наступления 60-й и 38-й армий.

Мы также провели разведку боем силами сменявшейся 140-й стрелковой дивизии. После этого и здесь по плану фронта должны были вступить в дело передовые батальоны, усиленные танками и артиллерией. Однако противник вел себя совсем не так, как на правом крыле фронта. Разведка боем показала, что, проявляя крайнюю настороженность, он оказал яростное сопротивление разведывательным отрядам и явно стремился удержать свои позиции. Отменив в связи с этим ввод в бой передовых батальонов в полосах 60-й и 38-й армий, но все еще не исключая [395] возможность отхода врага и на этом участке прорыва, командование фронта перенесло их действия на сутки.

Наступило раннее утро 14 июля. Мы с членом Военного совета А. А. Епишевым еще до рассвета приехали на участок к востоку от г. Обыдра.

И вот теперь здесь начали наступление на вражеские позиции подразделения 896-го полка 211-й стрелковой дивизии при поддержке двух артиллерийских полков. Одновременно атаковали противника передовые отряды остальных дивизий, также поддерживаемые артиллерией. Враг встретил их артиллерийско-минометным огнем, который велся преимущественно с дальних позиций и отдельными орудиями и минометами с ближних. Тем не менее к 9 часам передовые отряды овладели траншеями первой и второй линий, выполнив поставленную задачу. Дальнейшее их продвижение замедлилось упорным сопротивлением врага, который резко усилил артиллерийский и минометный огонь{249}.

Погода в первой половине дня была крайне неблагоприятной для действий авиации. Между тем нам было приказано наступать силами дивизий первого эшелона лишь после нанесения удара по противнику с воздуха. Во второй половине дня метеорологические условия, наконец, улучшились.

В 16 часов, после полуторачасовой артиллерийской подготовки, бомбардировочных и штурмовых действий авиации, войска 60-й и 38-й армий по приказу командующего фронтом перешли в наступление. К концу дня мы вклинились в оборону противника на 3—7 км.

Я был глубоко не удовлетворен результатами первого дня.

Все мы, узнав, что противник начал отвод своих войск на рава-русском направлении на вторую полосу обороны, в свою очередь ожидали такого же маневра на львовском направлении. И поэтому опасались израсходовать накопленные боеприпасы на оставленные им позиции. Это привело к потере темпа и времени. Враг незамедлительно воспользовался нашим упущением. Стало ясно, что он не намеревался отходить. Более того, оказалось, что командование противника заблаговременно предприняло весьма энергичные меры, для срыва нашего наступления и подтянуло, как выяснилось в ходе боя, тактические резервы, а также 1-ю и 8-ю танковые дивизии и использовало, их в главной полосе обороны, нанеся контрудар.

Я до сих пор убежден, что итоги первого дня наступления могли быть более значительными, если бы мы не дожидались улучшения погоды и удара с воздуха, а сразу же после вклинения передовых батальонов во вторую траншею ввели в бой дивизии первого эшелона стрелковых корпусов. Обстановка, действительно была не совсем ясной, но в ходе решительных действий она должна была бы проясниться. [396]

Что же помешало мне активно, энергично действовать?

Мое положение осложнялось тем, что сам я не мог принять решение о вводе первого эшелона в бой. Дело в том, что прорыв мы осуществляли на правом фланге, смежном с 60-й армией. взаимодействуя с ней под непосредственным руководством командующего фронтом, который, естественно, не мог допустить изолированных действий одной из двух армий, наступавших на общем направлении.

Известная же скованность была, полагаю, вызвана все тем же ожиданием отвода войск противника, навеянным обстановкой в полосе наступления 3-й гвардейской и 13-й армий.

С другой стороны, восторжествовала хорошо известная истина о том, что наступление при поддержке бомбардировочной и штурмовой авиации всегда оказывает более мощное воздействие на противника. Между тем в данном конкретном случае, после [397] того как противнику стало известно место давно ожидаемого им удара, отсрочка была неоправданна. Это лишний раз подтверждает, что нет правил без исключения, нет положений, которые были бы применимы в любых условиях.

Тем более это относится к описываемому здесь случаю, когда и после улучшения погоды далеко не полностью осуществились возлагавшиеся надежды на удар с воздуха. Он был нанесен главным образом по целям, расположенным в глубине. В то же время авиация недостаточно воздействовала на главную полосу обороны противника ввиду смещения ее переднего края после успешных действий передовых батальонов.

В ходе артиллерийской подготовки, длившейся полтора часа, далеко не полностью были уничтожены живая сила и огневые средства врага на занимаемом рубеже. Правда, его связь и управление были нарушены, но ненадолго. Противнику удалось скрытно произвести перегруппировку огневых средств, подтянуть часть их из глубины и усилить оборону после действий передовых батальонов. Словом, эффективность этой артиллерийской подготовки не идет ни в какое сравнение с той, о которой я рассказывал при описании Киевской или Житомирско-Бердичевской наступательных операций. [398]

Иначе говоря, артиллерийская и авиационная подготовка не выполнила полностью своей роли. Маршал Г. К. Жуков впоследствии писал: «Организуя подготовку операции на львовском направлении, разведка... полностью не смогла вскрыть всю систему обороны противника... В результате недостаточного изучения расположения огневой системы противника с большими дефектами была спланирована артиллерийская и авиационная подготовка»{250}.

Наконец, о танках.

1-й Украинский фронт имел свыше 2 тыс. танков и самоходно-артиллерийских установок. Но основная масса танков находилась на вооружении танковых армий и корпусов, предназначавшихся для действий в оперативной глубине противника. Группам непосредственной поддержки пехоты (НПП) было выделено мизерное количество боевых машин.

Так, в 38-й армии было только 29 танков и 45 самоходно-артиллерийских установок СУ-76. Их хватило лишь для обеспечения действий передовых батальонов. Когда же после артиллерийской подготовки в наступление перешли стрелковые дивизии первого эшелона, то это была атака пехоты без достаточного обеспечения танками непосредственной поддержки пехоты. А если учесть вышесказанное, то и без достаточно эффективной поддержки артиллерии и авиации.

При таких условиях в современном бою трудно ожидать большого успеха. И он действительно был в первый день операции незначительным.

В то же время позади нас находилась танковая армия. Согласно приказу, она ждала, когда стрелковые войска прорвут оборону противника и очистят ей путь для действий в оперативной глубине.

Надо признать, что мы с Д. Д. Лелюшенко, командующим 4-й танковой армией, допустили просчет в использовании его танков. Следовало часть их выделить для действий совместно с пехотой до преодоления тактической зоны обороны противника. Для этой цели были выделены 63-я гвардейская танковая и 17-я гвардейская механизированная бригады, но в бою от первой принимало участие 10 танков, а от второй — передовой отряд в составе танковой роты{251}. Не сомневаюсь, что большее количество танков могло ускорить прорыв, а тем самым и выход 4-й танковой армии на оперативный простор и разгром оперативных резервов врага.

Упомянутые недостатки позволили противнику организовать сильное огневое сопротивление на заранее подготовленной и оборудованной второй полосе обороны. Результатом этого и явилось [399] незначительное продвижение наших войск в первый день наступления.

Примерно такая же обстановка сложилась тогда и в полосе 60-й армии.

II

В течение ночи на 15 июля войска 38-й армии разведывательными отрядами устанавливали группировку противника и его огневую систему, а с рассвета артиллерия вела пристрелку целей, Затем мы провели часовую артиллерийскую подготовку в сочетании с авиационным ударом.

В 8 часов 30 минут стрелковые дивизии под прикрытием огневого вала возобновили наступление. Атакующие части встретили огневое сопротивление, которое усилилось с окончанием сопровождения пехоты артиллерийским огневым валом. Выявилось много огневых точек, которые накануне не были засечены. Вражеские войска не только упорно сопротивлялись, но и начали проводить целую серию контратак. Например, части 101-го стрелкового корпуса только до 10 часов отбили 10 контратак. Каждая из них предпринималась силами до двух батальонов при поддержке 20—25 танков. Это явилось для нас неожиданностью. Было совершенно ясно, что противник стремился не только затормозить наше наступление, но сорвать его и восстановить первоначальное положение. Вскоре выяснилось, что нас атаковали 1-я и часть сил 8-й танковых дивизий.

Требовалось уничтожить атакующие танки, которые начали теснить наши боевые порядки.

Еще на рассвете мы с А. А. Епишевым приехали в 101-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта А. Л. Бондарева, так что события развертывались на наших глазах. Увидев угрозу срыва наступления, я не стал терять времени на переезд на командный пункт армии, а остался на месте, поддерживая через штаб армии связь со всеми корпусами и штабом фронта.

Вражеский контрудар вначале грозил большими неприятностями. Танкам противника удалось прорваться через наши цепи и приблизиться к артиллерийским позициям. Там их встретила огнем дивизионная и корпусная артиллерия. В результате огневого удара, в котором приняла участие также армейская артиллерийская группа и вся приданная артиллерия, танки противника были остановлены, потеряли 40—50 машин и начали отход. К этому времени подоспела и наша авиация, начавшая штурмовать танки с малых высот. Наиболее эффективно действовали бомбардировщики 2-го гвардейского бомбардировочного авиационного корпуса генерал-майора И. С. Полбина.

В итоге комбинированного удара противотанковых средств стрелковых дивизий, артиллерии и авиации мы отразили контрудар противника и отбросили его танковую группировку. [400]

Но и наступление наших войск в тот день было по существу сорвано.

Зато 60-я армия, избавившись благодаря стойкости корпуса генерала Бондарева от угрозы удара во фланг ее наступающих войск, начала довольно успешно продвигаться вперед. К концу дня она прорвала оборону противника на глубину 8—10 км.

В значительной мере это объяснялось тем, что танковая группировка противника основными силами нанесла удар по войскам 8-й армии. Лишь часть сил одной из двух танковых дивизий, а именно 8-й, была нацелена против 60-й армии. К тому же эта дивизия еще на марше подверглась удару нашей авиации.

Это подтверждает и позднейшее свидетельство бывшего начальника штаба 48-го танкового корпуса противника, противостоявшего нашим войскам. Отметив, что «маневр 1-й танковой дивизии прошел удачно», он писал далее: «Совсем иначе обстояло дело с 8-й танковой дивизией. Русские прорвали оборону в том месте, где мы и предполагали, поэтому дивизии следовало, выполняя приказ, лишь пройти через лес по заранее установленному маршруту. Но командир дивизии, к несчастью, решил уклониться от полученных указаний и для выигрыша времени начал движение по шоссе Золочев—Езерна, хотя генерал Бальк самым строжайшим образом запретил всякое передвижение войск по этой дороге. Результат нарушения приказа не замедлил сказаться. На марше 8-я танковая дивизия, двигавшаяся длинными колоннами, была атакована русской авиацией и понесла огромные потери. Много танков и грузовиков сгорело, все надежды на контратаку рухнули»{252}.

Там же мы находим и свидетельство относительно слабости остальных сил, противостоявших нашему правому соседу. «Галицийская дивизия СС (состоявшая из буржуазно-националистических элементов западных областей Украины.—К. М.), которая оборонялась в лесу, не смогла оказать сильного сопротивления, и русские добились глубокого вклинения на левом фланге 48-го танкового корпуса». [401]

Что касается 1-й танковой дивизии, действовавшей против 38-й армии, а до того скрытно сосредоточенной в районе Зборова, то ее не постигла судьба 8-й. Противник не зря выбрал район Зборова для сосредоточения танков, используя особенности местности. Почти за три века до нашей Львовско-Сандомирской операции, в августе 1649 г., славные полковники Богдана Хмельницкого Нечай, Богун, Гладкий, Глух, Воронченко и другие в лесах и неровностях именно этой местности укрыли до 60 тыс. конных казаков, которые затем внезапно напали и разгромили регулярную армию шляхетского войска. Так что особенности рельефа местности в районе Зборова позволяли укрыть не одну танковую дивизию.

Другой важный фактор состоял в том, что в полосе 60-й армии действовали танковая и механизированная бригады 3-й гвардейской танковой армии.

Это нужно пояснить. Директивой фронта от 7 июля 60-й армии была поставлена задача выйти к исходу первого дня операции на рубеж Подгорце, Сасов, Плугов, Золочев. На этом же участке прорыва должна была на следующее утро начать наступление 3-я гвардейская танковая армия. Ей предстояло с рубежа Сасов, Золочев развивать прорыв в направлении Буек, Каменка Струмилова, Жолкев, Янов и во взаимодействии с другими армиями фронта разгромить львовскую группировку противника. Но так как 60-я армия по известным уже причинам не вышла на указанный рубеж, то командующий 3-й гвардейской танковой армией генерал-полковник П. С. Рыбалко принял иное решение. В сложившейся обстановке он счел необходимым помочь 60-й армии завершить прорыв обороны противника передовыми отрядами для обеспечения ввода в сражение главных сил своей армии. Командующий фронтом дал согласие на это.

В результате в бой были введены 56-я гвардейская танковая и 69-я механизированная бригады.

В решении начать действия передовыми отрядами армии, в стремлении помочь стрелковым войскам быстрее прорвать вражескую оборону и тем самым ускорить выполнение своей задачи ярко проявились черты П. С. Рыбалко как военачальника. Он, на мой взгляд, был одним из самых выдающихся командующих танковыми армиями периода Великой Отечественной войны. П. С. Рыбалко оставил богатое наследство исследователям, которое, к сожалению, все еще ждет их внимания. Пожалуй, ни одно танковое или общевойсковое объединение не сохранило таких обширных документальных материалов, как 3-я гвардейская танковая армия. Это поистине золотой фонд, в котором можно найти анализ каждой операции армии, всех возникавших перед ней проблем. И ко всему этому приложил свою руку Павел Степанович.

Мне неоднократно приходилось действовать совместно с ним, и всегда я убеждался вновь и вновь в том, что это человек [402] большого ума, талантливый командарм. Он не был узким специалистом по применению подвижных танковых масс. Блестящий теоретик и практик, мысливший оперативными категориями, П. С. Рыбалко решал поставленные задачи творчески, глубоко продуманно.

Так действовал он и во Львовско-Сандомирской операции. Генерал Рыбалко не стал ждать, когда пехота очистит путь для танковой армии. Стремясь быстрее выполнить общую задачу, он увидел новое решение, лучше отвечавшее сложившейся обстановке, и осуществил его, способствовав тем самым успеху прорыва и в дальнейшем разгрому львовской группировки противника.

Один из передовых отрядов 3-й гвардейской танковой армии вместе с частями 15-го стрелкового корпуса днем и ночью пробивал брешь в обороне противника, а затем оторвался от пехоты, перерезал дорогу Сасов, Золочев и к утру 16 июля вышел на рубеж, с которого вся армия должна была, согласно плану, вводиться в прорыв. Позади себя передовой отряд оставил узкую полосу освобожденной советской земли, так называемый колтовский коридор, длиной 16—18 км и шириной 4—6 км.

Но еще раньше, когда в сущности было неясно, удастся ли все же пробить эту брешь, и даже трудно было определить, явится ли она дорогой к разгрому врага, генерал Рыбалко уже подготовил свою танковую армаду для ввода в прорыв и обратился к маршалу Коневу за соответствующим разрешением.

Был ли в этом решении риск?

Противостоящие вражеские войска были скованы на флангах тяжелыми кровопролитными боями, в которые втянулись и ближайшие оперативные резервы — 1, 8, 16 и 17-я танковые дивизии. Стратегические резервы противника перебрасывались в Белоруссию, где с каждым днем разрасталась катастрофа для гитлеровских войск группы армий «Центр». Правый наш сосед, левое крыло 1-го Белорусского фронта, изготовился нанести с 18 июля удар на Брест и Люблин, что должно было расширить масштабы наступления Красной Армии.

И. С. Конев и сам все это великолепно понимал. Но целесообразность ввода танковой армии по узкому простреливаемому с обеих сторон коридору вызывала в штабе фронта сомнения. Высказывались опасения относительно возможных тяжелых и напрасных потерь. Но все эти возражения вскоре отпали, так как было принято во внимание, что по названному коридору пойдут не малоподвижные пехотные колонны, а танки и автомашины с войсками. Командующий фронтом приказал ввести армию в сражение, но потребовал стремительных и решительных действий. Утром 16 июля она могучим потоком хлынула в горловину коридора. Это был риск, но смелый, обоснованный.

Однако вернемся к вражескому контрудару танковыми дивизиями. Он явился неожиданным для меня. Подобный контрудар был нанесен также на рава-русском направлении. Там [403] действовали фашистские 16-я и 17-я танковые дивизии, наспех переброшенные со Станиславского направления. Они не успели сосредоточиться, поэтому их удар не имел существенного влияния на ход боевых действий.

Что касается контрудара танковой группировки противника в полосах 60-й и 38-й армий, то своей внезапностью он угрожал сорвать наступление наших войск на львовском направлении. Как это могло произойти? Полагаю, что первопричиной такого промаха являлось недостаточное изучение противостоявших вражеских сил. Как фронтовые, так и армейские разведывательные органы не сумели полностью вскрыть состав, группировку и замысел врага. Отсюда и несовершенство армейских планов наступательной операции. План 38-й армии несомненно был бы несколько иным, если бы мы располагали более подробными сведениями о намерениях, силах и средствах противника. В действительности обстановка на участке прорыва армии была иная и меры по разгрому танковой группировки пришлось принимать в ходе операции.

В первую очередь на уничтожение вражеских танков были нацелены все противотанковые средства, штатная, приданная и поддерживающая артиллерия. Командующий фронтом, твердо и уверенно управлявший войсками, извещенный мной об обострении обстановки на участке прорыва, немедленно перенацелил значительные силы 2-й воздушной армии против контратакующих танков противника. Во второй половине дня они произвели свыше 1800 самолето-вылетов и вместе с артиллерией армии сорвали вражеский контрудар. Кроме того, И. С. Конев направил в полосу армии противотанковый резерв и приказал ускорить действия 107-го и 4-го гвардейского танкового корпусов 1-й гвардейской армии из-за левого фланга 38-й армии для сковывания и разгрома вражеских войск.

Срочные и решительные меры возымели свое действие, и угроза срыва наступления была ликвидирована.

Кстати, в уже упоминавшихся воспоминаниях К. В. Крайнюкова говорится, что он вместе с маршалом И. С. Коневым 15 июля выезжал в 38-ю армию. Нет, в тот день к нам приезжал начальник штаба фронта генерал армии В. Д. Соколовский, о чем я хорошо помню, и это подтверждается записью в журнале боевых действий армии{253}. Он приезжал по поручению командующего, чтобы на месте ознакомиться со сложившейся обстановкой. Встретились мы на наблюдательном пункте 101-го стрелкового корпуса.

К тому времени контрудар противника был уже отражен и он начал отводить свои танки из-под нашего огневого удара. Я рассказал Соколовскому, как развивались события и какие меры были предприняты для отражения контрудара. [404]

Вскоре был получен приказ командующего фронтом с задачей на 16 июля. Он предписывал войскам армии перейти утром следующего дня в наступление и продолжать выполнение ранее поставленной задачи. Предварительно, в течение ночи, мы должны были подтянуть всю артиллерию, в том числе и тяжелую, на огневые позиции в непосредственной близости от боевых порядков пехоты, определить вражескую группировку, наличие у нее танков и выявить огневую систему противника. Мной были отданы соответствующие распоряжения войскам. Генерал Соколовский одобрил их и уехал в свой штаб.

На следующий день я получил из штаба фронта телеграмму за подписью командующего, в которой указывались недостатки, допущенные командованием и штабом 38-й армии, приведшие к невыполнению задач, поставленных ей на 15 июля. В ней указывалось на плохое ведение разведки, своевременно не вскрывшей сосредоточение танковой группировки противника, направления и времени ударов, слабо организованное использование артиллерии и нарушение управления.

Несомненно, при отражении неожиданного контрудара были допущены некоторые ошибки и с моей стороны. Вероятно, определенное неудобство вызывало управление войсками. Хотя я находился в 101-м стрелковом корпусе и через его узел связи руководил отражением контрудара, поддерживая постоянную связь с командующим войсками фронта, штабом армии, командующими родами войск, начальниками служб армии и корпусами (при необходимости мог связаться с каждым в отдельности командиром дивизии), все же лучшим местом был бы свой наблюдательный пункт.

Что касается работы разведывательных органов, то, по моему мнению, этот вопрос недостаточно исследован. Проще всего сказать, как это делают авторы некоторых военно-исторических работ, что командование и штабы 38-й и 60-й армий плохо организовали разведку и потому не обнаружили сосредоточения танков в глубине обороны противника. Однако это не раскрывает действительного положения дел, не объясняет причины того, что контрудар немецких танковых дивизий, несколько нарушивший первоначальный план проведения операции, был для нас неожиданным.

Ожесточенный характер боев 14 и 15 июля, а также дальнейший ход борьбы ясно показали, что противник тщательно подготовился к отражению нашего наступления. И рубеж, перед которым застопорилось движение стрелковых дивизий 38-й армии, и заранее сосредоточенные танковые дивизии подтвердили заблаговременную подготовку контрудара, который и был нанесен сразу же после вклинения в оборону противника.

Быть может, не стоило бы вообще касаться вопроса о том, кто именно плохо организовал разведку. Но вопрос этот выходит за рамки событий, происходивших на львовском направлении [405] в те дни. А в истории нашей разведки, многократно показавшей в ходе войны блестящие образцы своей сложной и благородной деятельности, среди множества страниц героизма и самоотверженности, замечательных успехов и бесценных по своему значению достижений имели место и неудачи. Умалчивать о них не в наших интересах. Ибо опыт — это счет не только удач, но и ошибок, упущений. Не приходится и говорить, что бывали и такие случаи, когда необходимые сведения вообще не удавалось добыть, либо полученные данные не соответствовали действительности. Так получилось и в этот раз.

В этом отношении случай с 1-й и 8-й танковыми дивизиями противника очень характерен.

Поскольку 1-я и 8-я танковые дивизии составляли вражеский резерв, то, естественно, все виды разведки, во всех звеньях разведывательных органов фронта должны были следить за их передвижениями. Примером этому может служить выявление места дислокации 8-й танковой дивизии в районе Золочева, которая затем при выдвижении к участку прорыва была подвергнута заранее спланированному бомбо-штурмовому удару нашей авиации и понесла существенные потери. Было ли это сделано в отношении 1-й танковой дивизии? Не полагаясь целиком на память — ведь прошло больше четверти века, — я попытался найти ответ на этот вопрос в архивных документах.

Из них выяснилось, что 1-я танковая дивизия противника с начала июня 1944 г. находилась западнее Зборова, а по информации, полученной штабом 38-й армии, — в районе Бучач до [406] 10 июля, т. е. в 70—80 км южнее действительной дислокации войск. Кстати сказать, выдвижение 16-й и 17-й танковых дивизий на рава-русском направлении было обнаружено также с опозданием.

В предыдущей главе рассказано, что делала 38-я армия в последних числах июня и в начале июля и почему она не могла вести разведку после передислокации со Станиславского направления. Наш штаб ничего не знал о расположении 1-й танковой дивизии противника в районе Зборова, поэтому о ней, естественно, не упоминалось и в боевом приказе от 11 июля. Она находилась рядом, но ни армия, ни фронт не знали об этом. После произведенной смены войск в ночь на 13 июля у нас уже не оставалось времени и не было необходимых средств не только для проведения глубинной разведки, но даже для более тщательного изучения противника и его обороны в главной полосе. Словом, на этот раз разведка не помогла нам в достаточной степени. В результате врагу удалось нанести неожиданный удар и помешать выполнить поставленные задачи.

Спустя много лет, в июле 1971 г., маршал И. С. Конев, выступая в Академии Генерального штаба при защите дипломной темы «Способы отражения контрудара противника в ходе фронтовых наступательных операций летне-осенней кампании 1944 г.», раскрыл причину, почему действиям командования 38-й армии при отражении контрудара противника в Львовско-Сандомирской операции была дана резкая оценка. Он мотивировал это тем, что в то время стратегической инициативой безраздельно владело советское командование, наряду с этим 1-й Украинский фронт располагал превосходными силами и средствами, поэтому так чувствительна была реакция на случай, когда войска 38-й армии не выполнили задачи в намеченный срок.

Далее он рассказал, что для изучения обстановки на месте в 38-ю армию был направлен генерал В. Д. Соколовский, который к разбирательству дела подошел не совсем объективно и поторопился проинформировать о своих выводах Генеральный штаб до ознакомления с ними командующего. В заключение маршал И. С. Конев сказал, что в таком виде приказ можно было не издавать, и призвал историков при использовании документов прошлой войны всесторонне и глубоко оценивать складывавшуюся обстановку и учитывать мотивы, под влиянием которых разрабатывались документы.

Мне никогда не приходилось высказываться по этому вопросу, чтобы это не было сочтено как стремление оправдаться, уйти от ответственности. Теперь же должен отметить, что в названном приказе и телеграмме внимание акцентируется не на причинах, способствовавших возможности нанесения контрудара, а на следствии, т. е. на недостатках, выявленных при отражении внезапного контрудара. Причинность и следствие же неотделимы, их нельзя разрывать и рассматривать отдельно. [407]

Продолжу рассказ о дальнейших действиях после ввода в прорыв 3-й гвардейской танковой армии в полосе правого соседа.

III

События продолжали развертываться.

Сутки спустя после ввода 3-й танковой армии на том же участке, в полосе 60-й армии, была введена в прорыв и 4-я танковая армия генерала Д. Д. Лелюшенко. По первоначальному решению, как я уже упоминал, ее предполагалось использовать в полосе 38-й армии. Но так как наступление последней застопорилось, а попытка ввести в сражение танковую армию 16 июля на участке Ивачув, Ярославице не увенчалась успехом, то командующий фронтом изменил свое решение.

Вначале двум танковым армиям было тесновато. Но вскоре они начали буквально поглощать пространство, предрешив разгром львовской группировки врага.

Наша 38-я армия 16 июля возобновила наступление теми же силами. В то время как справа от нас после ввода в прорыв 3-й гвардейской и 4-й танковых армий наступление шло успешно, в нашей полосе обстановка оставалась напряженной. Это может показаться странным. Ведь в результате успехов, достигнутых в полосе 60-й армии с началом активных действий 3-й гвардейской, а вслед за ней и 4-й танковых армий, после резкого снижения наступательных возможностей танковой группировки противника, казалось бы, должна была ослабнуть и напряженность в полосе 38-й армии. Но этого не произошло. Получилось, скорее, наоборот.

Когда противник установил, что 3-я гвардейская танковая армия начала втягиваться в уже упоминавшийся узкий коридор, то наряду с угрозой он увидел в этом возможность нанести ей поражение путем выхода на ее коммуникации. С этой целью было задумано осуществить встречные удары и перерезать «колтовский коридор». С севера предполагалось действовать частью бродской группировки, а с юга — силами зборовской и золочевской группировок, сосредоточенных на стыке 60-й и 38-й армий. Выполняя данное намерение, вражеское командование начало 16 июля усиливать войска, противостоявшие 38-й армии, частями 254-й пехотной дивизии, прибывавшей со Станиславского направления.

Таким образом, обстановка в полосе 38-й армии еще более осложнилась. Теперь, на третий день операции, нам нужно было перегруппировать свои войска, перенеся основные усилия на правый фланг и сделав его заходящим. Последнее диктовалось необходимостью, с одной стороны, разгромить крупные силы пехоты и танков южнее «колтовского коридора», нацелившиеся на перехват коммуникаций 3-и гвардейской танковой армии, и, [408] с другой — ударом в юго-западном направлении, в тыл зборовской группировки противника, ликвидировать ее в соответствии с задачей, поставленной армии.

На правый фланг я направил еще не принимавшие участия в боях 140-ю и резерв армии — 183-ю стрелковые дивизии. Действуя в составе 101-го стрелкового корпуса, усиленного артиллерией, они получили задачу наступать сначала на запад, а затем повернуть в юго-западном направлении — в район к западу от Зборова с целью разгрома вражеской группировки, оборонявшейся перед фронтом армии. Теперь все наши дивизии находились в первом эшелоне. До предела использовалась огневая и ударная сила армии.

Шли ливневые дожди. Насквозь промокшие пехотинцы, пулеметчики, артиллеристы и минометчики с трудом преодолевали грязь, но все же, хотя и медленно, продвигались вперед. За четыре дня боев, с 14 июля, преодолевая упорное огневое сопротивление и отражая контратаки танков и пехоты противника, они продвинулись на 8—14 км, освободили более 30 населенных пунктов, среди которых был и районный центр Козлов.

За это время войска армии нанесли противнику серьезные потери. По свидетельству одного из пленных, его 113-й мотополк 1-й танковой дивизии, в котором роты до вступления в бой насчитывали по 100—120 человек, за два дня потерял до 70% личного состава и 40 танков. Всего же за первые четыре дня наступления войсками армии было уничтожено примерно 5 тыс. вражеских солдат и офицеров, 18 орудий, 24 миномета, 80 пулеметов, подбито и сожжено 72 танка{254}.

В это время широкий размах приобрело наступление на правом крыле фронта, где вместе с 3-й гвардейской и 13-й армиями действовала уже и 1-я гвардейская танковая армия. Они нанесли поражение рава-русской группировке противника. Вражеские войска в районе Броды, в промежутке между наступающими армиями правого крыла и центра фронта, были окружены и разгромлены, а их остатки большей частью взяты в плен.

18 июля начался коренной перелом и в действиях нашей 38-й армии. В первой половине дня противник еще оказывал сильное огневое сопротивление с западного берега р. Стрыпа. Он предпринял на разных участках 12 контратак силой от батальона до полка пехоты, каждую из которых поддерживало по 10—15 танков. Но после этого его сопротивление было сломлено, тактическая зона обороны преодолена. На ряде участков наши части форсировали реку и сначала захватили, а затем расширили плацдармы на ее западном берегу.

Хотя противник и теперь продолжал контратаки, но их количество, а также численность участвовавших в них пехоты и [409] танков резко сократились. Это начали сказываться большие потери и усталость вражеских войск.

В связи с этим фашистское командование спешило пополнить ряды обороняющихся, подбрасывая подкрепления. Так, если к началу операции войскам нашей армии противостояли 96-я, 357-я пехотные, 1-я танковая и часть сил 8-й танковой дивизий, то, например, 20 июля в числе взятых в тот день 98 пленных оказались и солдаты различных частей 75-й, 100-й легкой, 254-й, 359-й пехотных дивизий, отдельного танкового батальона, двух дивизионов штурмовых орудий, отдельного саперного батальона{255}.

Но ни одна из перечисленных дивизий противника уже не представляла собой полноценной боевой единицы. Это по существу были остатки разгромленных дивизий, сведенные в группы.

Еще более печальная участь постигла восемь вражеских дивизий, попавших в окружение в районе г. Броды. Они были полностью разгромлены. Личный состав противостоявших нам войск был также до крайности деморализован поражениями. Процесс разложения еще более усилился после того, как 20 июля вырвавшаяся из огневого кольца смерти небольшая часть окруженной в районе Броды группировки, бросившая все танки, орудия и пулеметы, распространила весть о полном разгроме там своих войск и вновь сразу же попала под удар частей нашего 101-го стрелкового корпуса. С взятыми тогда в плен мне довелось беседовать, и главным, что бросалось в глаза, были блуждающие взгляды обезумевших от страха гитлеровских вояк.

Фашистское командование не могло не видеть тщетность усилий сорвать наступление советских войск. Надежда на организацию сопротивления в пределах тактической зоны обороны провалилась. Связь между частями была нарушена, управление парализовано, а наши танковые армии вели бои уже на ближних подступах к Львову.

Началось преследование немецко-фашистских войск, в результате которого остатки немецкой 4-й танковой армии были отброшены за Вислу южнее Варшавы, а 1-й танковой армии, противостоявшей нашей 38-й армии, прижаты к Карпатам. Фашистское командование охватила растерянность. «Никто не знал, — писал впоследствии бывший гитлеровский генерал Меллентин, находившийся в числе бегущих на запад фашистов, — где закончится это ужасное отступление»{256}.

Наша 38-я армия, отразив за прошедшую неделю свыше 70 контратак пехоты с танками и перемолов вражеские резервы, также перешла к решительному преследованию противника.

Теперь мы вели боевые действия в тех районах, где 28 лот назад, 4 июля—13 августа 1916 г., во время первой мировой войны, осуществляли наступательную операцию русские войска [410] под командованием генерала от кавалерии Алексея Алексеевича Брусилова. И я невольно перебирал в памяти все, что знал об этой славной странице нашей истории.

Поражали масштабы брусиловского наступления: оно завершилось разгромом четырех австрийских армий в полосе между Полесьем и Днестром. В итоге операции войск Юго-Западного фронта австрийская армия потеряла свыше 1 млн. убитыми и ранеными, 450 тыс. пленными, 581 орудие и около 1800 пулеметов.

Тогда впервые в позиционной войне была осуществлена наступательная операция крупного масштаба с одновременным прорывом фронта на пяти направлениях. Она выявила новые черты русского военного искусства: тщательность подготовки наступления на широком фронте, продуманное использование артиллерии и авиации, внезапность удара на нескольких направлениях в одно и то же время, развитие прорыва в оперативной глубине, умелую борьбу с вражескими резервами.

Из истории мы знаем: русские солдаты и офицеры проявили в этой операции высокое боевое мастерство и геройство, а артиллеристы — высокое искусство стрельбы. И было радостно сознавать, что их немеркнущий подвиг ныне продолжили достойные наследники славы русского оружия — победоносные войска Красной Армии. [411]

Мощными ударами одновременно на всем громадном советско-германском фронте они громили многомиллионную армию врага, завершая в эти дни изгнание захватчиков с родной земли и неся освобождение порабощенным фашизмом народам Европы. Все известные до тех пор из истории войн наступательные операции превзошло по своим масштабам и результатам летне-осеннее наступление Красной Армии.

В дни, о которых здесь рассказывается, оно еще только развертывалось, принимая с каждым днем все больший масштаб. 11 июля войска Красной Армии завершили уничтожение окруженной восточное Минска крупной вражеской группировки, 13 июля освободили столицу Советской Литвы — Вильнюс, 16 июля вступили в Гродно, 17—20 июля силами 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов пересекли государственную границу с Польшей.

Под натиском Красной Армии разбитые войска противника отступали по всему фронту. Смертельно раненный враг уползал в свою берлогу, тщетно надеясь там найти спасение.

Вместе со всеми войсками фронта успешно преследовала противника 38-я армия. Сосредоточив на правом фланге усилия четырех стрелковых дивизий 101-го стрелкового корпуса и артиллерийско-минометных средств усиления, мы форсировали р. Золотая Липа и продолжали продвигаться вперед. За ними уступом слева наступал 67-й стрелковый корпус.

Несколько замедлилось наступление лишь в центре, в полосе 121-й стрелковой дивизии генерала И. И. Ладыгина. Когда она, преодолевая сопротивление вражеских арьергардов, начала отставать от своих правофланговых соседей, я вынужден был выехать на ее участок.

Со мной отправился и член Военного совета армии генерал А. А. Епишев. Так было всегда. Туда, где трудно, мы ехали вместе, и совет, помощь Алексея Алексеевича неизменно способствовали успешному решению многих сложных задач. Делили мы с ним и радость побед, и превратности войны, не раз чудом избегали опасности. В эту поездку А. А. Епишеву не удалось ее избежать.

Рано утром 22 июля мы с Алексеем Алексеевичем приехали к командиру 67-го стрелкового корпуса генералу И. С. Шмыго, а оттуда вместе с ним прибыли в 121-ю стрелковую дивизию. Наблюдательный пункт генерала Ладыгина находился на западной окраине населенного пункта Нестюки, только что отбитой у противника. Командир дивизии доложил обстановку, и мы обсудили план действий. Было решено послать два полка через лес для форсирования р. Золотая Липа и обхода населенного пункта Дунаев с северо-запада.

Отдав соответствующие распоряжения, я направился к машине. В это время генерал Ладыгин пригласил нас к завтраку. Мне не хотелось задерживаться, так как я был недоволен [412] недостаточной распорядительностью командира дивизии, да и нужно было спешить в правофланговый корпус генерала Бондарева. Но Алексей Алексеевич был настроен иначе.

— Пожалуй, не мешало бы остаться, — предложил он, — ведь мы и выехали, не позавтракав, а дело идет к полудню.

В конце концов и я решил не обижать генерала Ладыгина отказом от его гостеприимства. Тем более, что из-за недостатка времени делал это уже не раз.

Расположились прямо на траве. И признаться, я подумал, что, действительно, хорошо сделали мы, воспользовавшись возможностью краткого отдыха, редко случавшейся в те напряженные дни.

Именно в эту минуту внезапно начался залповый минометный обстрел, нацеленный прямо на НП дивизии. Пришлось прижаться к земле. Почти сразу же враг открыл и шквальный пулеметный огонь. Несколько человек на НП дивизии было ранено, были и убитые.

— Откуда тут взялось бревно? — услышал я рядом голос Алексея Алексеевича. С легким стоном он добавил: — Здорово оно меня по спине...

Но никакого бревна не было. Одного взгляда на А. А. Епишева было достаточно, чтобы увидеть: он ранен, и не только в спину, но и в бедро. Я помог Алексею Алексеевичу отползти на несколько метров в сторону от места обстрела и вместе с подбежавшими солдатами оказал ему первую помощь. Сюда же принесли и командира дивизии генерала Ладыгина, получившего тяжелое ранение. Обоих мы немедленно отправили в медсанбат, а потом в Москву на лечение.

Теперь поздно было вспоминать, что от командования фронта мне не раз доставалось за рискованные выезды на линию огня. Да и неизбежны были они в сложной обстановке решительной борьбы с врагом, когда такие поездки вызывались прямой необходимостью. Так было и теперь, и наш совместный с членом Военного совета приезд в дивизию не был напрасным. Новое решение помогло ей быстро наверстать отставание и в дальнейшем продолжать успешное наступление.

Но невыразимо горько было сознавать, что армия, быть может, надолго потеряла замечательного политического руководителя, а я — близкого друга и верного товарища, с которым делили радости и заботы.

Конечно, думал я, он оправится от ран, однако к тому времени нам пришлют замену, а его после выздоровления направят на другой участок фронта. Но этого-то как раз и не хотелось. Мне казалось, никто не заменит для меня Алексея Алексеевича, с которым мы без слов понимали друг друга.

Скажу сразу: Алексей Алексеевич после лечения возвратился в нашу 38-ю армию, и мы вместе прошли боевой путь до последнего дня войны. Суровые и величественные будни ее последних [413] сражений еще сильнее скрепили наше взаимопонимание, дружбу, среди бесчисленных проявлений которой была и готовность прикрыть своим телом товарища в минуту опасности. О последнем я говорю отнюдь не символически. Помню, однажды, проезжая в машине невдалеке от линии огня, мы попали под пулеметный обстрел. Решали мгновенья. И Алексей Алексеевич, не растерявшись, навалился на меня, толкнул на пол машины, а сам распластался сверху. Выпустил он меня из этого «плена» только после того, как опасность миновала.

Но в тот июльский день 1944 г., когда А. А. Епишев был ранен, я не мог знать, направят ли его снова к нам. И потому послал начальнику Главного политического управления Красной Армии генерал-полковнику А. С. Щербакову следующую телеграмму:

«Член Военного совета 38-й армии генерал-майор А. А. Епишев в боях за Родину под м. Дунаев тяжело ранен. Ранение не смертельное, требует лечения 30—45 суток. До выздоровления прошу на его место другого кандидата не назначать, а его обязанности по совместительству будет выполнять член Военного совета полковник Олейник»{257}.

Просьба была удовлетворена.

Но вернемся к Львовско-Сандомирской операции.

В день ранения А. А. Епишева и И. И. Ладыгина войска армии продвинулись на 16—18 км, а 121-я стрелковая дивизия, применив обходный маневр главными силами, форсировав р. Золотая Липа и овладев Дунаевом, продвинулась дальше на 20 с лишним километров. Теперь впереди у нас был сильно укрепленный оборонительный рубеж противника на западном берегу р. Гнилая Липа. Но вражеские войска и здесь не удержались. Разрозненными группами поспешно отходили они на запад, хотя и это не всем удавалось. Многие такие группы охватывались нашими частями и уничтожались. Резко увеличилось число пленных и захваченных орудий, танков, пулеметов, автомашин и складов.

IV

Организованное сопротивление кончилось, начиналось бегство вражеских войск. Что же касается рубежа обороны на р. Гнилая Липа, то он мог иметь свое первоначальное значение лишь при подходе крупных резервов противника. А их не было. Поэтому Гнилая Липа была форсирована нами с ходу и оборонительный рубеж преодолен на ряде участков почти без боя.

Наступление успешно продолжалось и в последующие дни. 24 июля мною был отдан новый боевой приказ войскам армии. Он требовал сформировать передовые отряды для быстрейшего захвата узлов дорог, переправ и населенных пунктов. Целью [414] в данном случае являлся перехват путей отхода вражеских колонн. Для этого в состав передовых отрядов включались специально сформированные стрелковые роты, вооруженные автоматами и пулеметами, а также группы саперов. Они имели при себе вьючных лошадей с запасом мин, продовольствия и боеприпасов, что позволяло успешно выполнить поставленную задачу.

101-му стрелковому корпусу, действовавшему по-прежнему в составе четырех стрелковых дивизий, была поставлена особая задача. Генерал Бондарев должен был одну дивизию повернуть на юг, в направлении населенного пункта Бобрка, и нанести удар в тыл частям противника, противостоявшим 67-му и 52-му стрелковым корпусам. Остальными тремя дивизиями ему предстояло наступать в северо-западном направлении и содействовать овладению Львовом, куда уже подошла 4-я танковая армия, завязавшая бои за город.

Генералу Бондареву я поставил задачу после овладения Львовом наступать оттуда на юг, в направлении Николаева, в тыл вражеским войскам, отходившим перед 1-й гвардейской и 18-й армиями. Однако силы 101-го стрелкового корпуса понадобились для борьбы с 68-й и 168-й пехотными, 101-й горнострелковой дивизиями, переброшенными со Станиславского направления, и бои в городе грозили принять затяжной характер.

Войска корпуса генерала Бондарева форсированным маршем двинулись в район, расположенный к югу и юго-западу от Львова с целью его обхода. Уже в первый день три дивизии продвинулись более чем на 20 км, а одна из них — 183-я — на 35 км и подошла к Львову вплотную. В течение следующих двух дней весь 101-й стрелковый успешно громил вражеские войска с юга и юго-запада от города. Одновременно он перерезал шоссе, идущее отсюда к Николаеву, и очищал от противника кварталы южной части Львова.

Утром 27 июля концентрическими ударами главных сил 4-й танковой армии, наступавшей с юго-востока, частью сил 3-й гвардейской танковой армии, наносившей удар с запада, и 38-й армии, атаковавшей Львов с юга, при одновременном ударе войск 60-й армии с востока был освобожден крупный промышленный и административный центр западной части Украины — город Львов.

В тот день столица нашей Родины Москва салютовала войскам 1-го Украинского фронта 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий. В приказе Верховного Главнокомандующего от 27 июля 1944 г. при перечислении отличившихся в первую очередь были названы 3-я гвардейская и 4-я танковые армии генерал-полковника П. С. Рыбалко и генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко. Этим подчеркивалась их ведущая роль в овладении городом. В соответствии с тем же принципом далее в приказе были отмечены 38-я и 60-я армии. Почетное наименование «Львовских» было присвоено четырем стрелковым корпусам, в том числе [415] трем — 52, 67 и 101-му — из состава 38-й армии и одному — 28-му — из состава 60-й армии, а также десяти стрелковым полкам, из которых шесть — 203-й гвардейский Краснознаменный, 227, 318, 574, 894 и 1002-й входили в состав правофланговых 67-го и 101-го стрелковых корпусов 38-й армии.

С потерей Львова фашистское командование лишилось важного узла дорог, которому придавало большое значение в системе обороны на советско-германском фронте. А так как в тот же день части 3-й гвардейской танковой армии освободили и г. Перемышль, то гитлеровским войскам была отрезана возможность отхода на запад. Они вынуждены были отступать на юго-запад, в направлении Самбора, по единственной еще удерживаемой ими дороге.

Таким образом, к 28 июля войска 1-го Украинского фронта успешно решили поставленные перед ними задачи. Группа армий «Северная Украина» потерпела тяжелое поражение. Она была отброшена на 200 км от своего первоначального положения и рассечена на две части.

После потери противником Львова и Перемышля ему угрожал выход советских войск на тылы его станиславской группировки, насчитывавшей свыше двадцати пехотных и трех танковых дивизий. Правда, многие из них были сильно потрепаны в ходе наступления 1-й гвардейской армии А. А. Гречко и 18-й армии Е. П. Журавлева, а от некоторых по существу остались одни номера. Но в целом они представляли еще внушительную силу, и вражеское командование стремилось ее использовать.

И вот обе фашистские группировки — львовская, поспешно отступавшая на юго-запад, и станиславская, отходившая на запад, предприняли попытку любой ценой удержать дорогу Самбор—Санок—Кросно. Но и этим не исчерпывались намерения врага.

Дело в том, что на участке Самбор, Николаев, куда была переброшена часть сил со Станиславского направления, гитлеровцам удалось организовать упорное сопротивление частям 4-й танковой армии и левому флангу 38-й армии. В то же время они сумели в полосах наступления 1-й гвардейской и 18-й армий закрепиться на выгодном, заранее подготовленном рубеже обороны, проходившем в основном вдоль р. Свича, правого притока Днестра.

Цель противника была ясна: наряду с удержанием дороги Самбор—Санок—Кросно как можно дольше сохранять в своих руках нефтеносный Дрогобычский район.

Должен сказать, что гитлеровское командование всегда с особым упорством, не считаясь с любыми потерями, обороняло районы, богатые природными ресурсами. Что же касается нефтяных месторождений, хотя бы и небольших, то за них фашисты цеплялись наиболее яростно и ожесточенно. Дрогобычский нефтеносный район тому пример. И хотя гитлеровцы понесли здесь [416] особенно тяжелые потери, им все же удалось, правда на непродолжительное время, удерживать район Дрогобыча и Борислава, несколько замедлив выполнение дальнейшего плана нашего командования.

Замысел командования 1-го Украинского фронта состоял в том, чтобы развивать наступление силами б0-й армии на Дембицу, а нашей 38-й — на Кросно. Одновременно 1-я гвардейская армия из района западнее Станислава, а левый фланг 38-й и 4-я танковая армии, действовавшие из района Самбора, должны были нанести встречный удар и овладеть нефтеносным районом Дрогобыча и Борислава.

Этот-то план и попыталось сорвать вражеское командование, но не достигло успеха. Оно смогло только на несколько дней оттянуть освобождение Дрогобыча и Борислава, да и то потому, что наш удар осуществлялся без участия 4-й танковой армии, переброшенной в район сандомирского плацдарма.

Что касается 38-й армии, то в соответствии с упомянутым замыслом фронта она после овладения Львовом получила задачу частью сил выйти форсированным маршем на рубеж Перемышль—Добромиль для дальнейшего наступления на Кросно. Здесь мы должны были своими правофланговыми соединениями отрезать пути отхода противника, противостоявшего нашему левому флангу и 1-й гвардейской армии. В то же время нам было приказано наступать и левым флангом на Дрогобыч.

События на флангах нашей армии развивались по-разному.

Правофланговый 101-й стрелковый корпус 30 июля вышел на рубеж Перемышль, Добромиль. Затем во взаимодействии с конно-механизированной группой генерала В. К. Баранова он форсировал р. Сан, вышел на подступы к Ясло, Кросно и овладел г. Санок. Коммуникации дрогобычской группировки противника на Краков были перерезаны. Таким образом, важная задача, имевшая большое оперативное значение, была выполнена. Видную роль в этом сыграла здесь 70-я гвардейская стрелковая дивизия, переброшенная сюда на автомашинах. С 4 августа фронт в районе Кросно стабилизировался.

Действия 67-го и 52-го стрелковых корпусов, чьи позиции, обращенные фронтом на юг, тянулись вдоль левой разграничительной линии армии, приняли затяжной характер. Первый из них вел бои у Хырова и Самбора, второй — у Николаева.

Наиболее ожесточенное сопротивление оказывал противник в районе г. Самбор, который являлся важным опорным пунктом гитлеровцев в предгорьях Карпат. Учитывая его выгодное географическое положение, вражеское командование особенно тщательно подготовило противотанковую оборону подступов к городу. Одновременно противник предпринимал сильные контратаки, сдерживая наступление частей 38-й армии.

Обстановка резко изменилась лишь после того, как войска 4-го Украинского фронта, в состав которого вошли 1-я гвардейская [417] и 18-я армии, завладели 6 августа г. Дрогобыч и вышли в тыл самборской группировке врага. Фашистское командование вынуждено было снять часть своих войск из района Самбора и перебросить их для создания обороны на р. Днестр.

Этот маневр противника был своевременно вскрыт командиром 305-й стрелковой дивизии. И ее полки при поддержке артиллерии под покровом ночи внезапной атакой захватили северо-западную часть Самбора. Ведущую роль сыграл маневр одного из ее полков. Вот как рассказывается об этом в документе, бережно хранящемся в наших архивах:

«Краткое описание боевых действий 1000-го стрелкового полка 305 стрелковой Белгородской Краснознаменной дивизии по овладению г. Самбор.

1000 стрелковый полк 6.8.44 г. получил задачу наступать в юго-восточном направлении и к утру 7.8.44 г. овладеть узлом шоссейных и железных дорог г. Самбор.

Выполняя поставленную задачу, полк до 1.00 7.8.44 г. вел тщательную разведку в направлении Самбор с целью выявления огневых средств и сил противника.

Оставив один стрелковый батальон для прикрытия на рубеже 1,2 км северо-западнее с. Повторня, жел. дорога 1,4 км сев.-зап. г. Самбор, двумя стрелковыми батальонами нанес удар в направлении Поводова. Сбив части прикрытия противника, стремительным броском пехоты овладел с. Поводова, отрезал пути отхода противнику по шоссе Самбор—Старый Самбор и начал развивать наступление в юго-восточном направлении на г. Самбор.

Одновременно для развития наступления были введены в бой основные силы дивизии, которые начали наступление в направлении Повторня, сев. и сев.-вост. окр. Самбор и, ведя ожесточенные бои, на плечах противника ворвались в город и завязали уличные бои. В результате решительных действий рядового, сержантского и офицерского состава сопротивление противника было сломлено и в 6.30 7.8.44 г. штурмом был взят последний опорный пункт немцев в предгорьях Карпат — г. Самбор. Таким образом, пути отхода дрогобычской группировки противника в сев.-зап. направлении были отрезаны. Разбитые части противника были отброшены на южный берег р. Днестр.

В течение дня 7.8.44 г. противник, стремясь восстановить положение, неоднократно переходил в контратаки силою до 2-х батальонов при поддержке арт. мин. огня и 6 танков. Все контратаки противника были успешно отбиты с большими для него потерями, и г. Самбор прочно удерживается нашими частями.

Командир 52 стрелкового корпуса гвардии
генерал-майор Бушев»{258}. [418]

Не менее отважно сражались танкисты.

Взвод танков лейтенанта Е. П. Жилина первым ворвался на северную окраину города. Вражеские пушки открыли огонь по танку командира. Экипаж под командой Жилина заставил замолчать одно орудие, но немецким снарядом была повреждена танковая пушка. Отважный командир на предельной скорости направил свой танк на второе орудие и раздавил его вместе с расчетом. Пулеметным огнем была уничтожена пехота, прикрывавшая вражескую огневую позицию.

Так грозная «тридцатьчетверка» и без пушки громила фашистов. Но вражеские снаряды рвались все ближе. Один из них попал в танк. Героический экипаж погиб. За бессмертный подвиг весь он был посмертно награжден правительственными наградами, а лейтенанту Е. П. Жилину присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

К тому времени, когда г. Самбор был очищен от врага, общий фронт 38-й армии, составлявший к началу операции 38км, растянулся до 210 км. Правда, силы противостоящего врага не превышали наши, но у него имелось больше танков. Что касается его живой силы, то она состояла из всех тех групп, которые отходили со Станиславского направления и любой ценой стремились пробиться на запад по единственной дороге на Краков, которую уже в нескольких местах перерезали войска нашей армии.

Отходившие группы 1-й танковой армии представляли собой немалую силу, включавшую значительное количество танков, артиллерии, моторизованной пехоты. К 20 августа фронт в полосе 38-й армии стабилизировался. Это легко понять, если учесть, что мы действовали здесь без 4-й танковой армии, переброшенной на сандомирский плацдарм, куда переместился центр тяжести боев 1-го Украинского фронта.

Итак, после преодоления р. Сан мы теперь вели боевые действия на территории Польши. Советская земля на нашем участке фронта, за исключением небольших районов в предгорьях Карпат, была очищена от фашистской нечисти. И хотя впереди нас ждали новые жестокие бои, было радостно сознавать, что великая битва за освобождение нашей Родины близится к полному завершению и что она уже переросла в борьбу за освобождение всех порабощенных народов Европы, за окончательное уничтожение злейшего врага человечества — германского фашизма.

Вокруг нас лилась через край радость тысяч и тысяч людей, которым Красная Армия в ходе победоносного наступления возвращала отнятые гитлеровцами свободу и человеческое достоинство. До глубины души волновало, трогало стремление каждого из этих людей хоть чем-нибудь помочь советским воинам в их ратном деле. Многие, узнав о действиях 1-й армии Войска Польского, шли сражаться против гитлеровцев в ее рядах. [419]

Много написано книг и создано произведений искусства, ярко рассказывающих о подвигах советских людей в минувшую войну, о великой эпопее партизанской борьбы с оккупантами, о героическом подполье, созданном Коммунистической партией на временно оккупированной территории для борьбы с врагом. К тому, что хорошо знает обо всем этом читатель, мне хотелось бы добавить несколько страничек, относящихся к западным областям Украины. Они, на мой взгляд, послужат скромным вкладом в разоблачение зарубежных фальсификаторов истории, распространяющих и поныне клевету относительно настроений населения западных областей Украины в период войны. При этом они используют тот факт, что после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз в указанных областях активизировались буржуазно-националистические элементы.

Войну мне довелось начать в западной части Украины, жители которой менее чем за два года до того стали гражданами нашей социалистической Родины. И я не забыл, что с началом боевых действий появились в лесах некоторых западноукраинских областей буржуазно-националистические банды. Но мне также хорошо известно, что то была платная агентура гитлеровской разведки и что руководство ею осуществлялось из Берлина.

Членами банд являлись местные кулаки, чьи земли были отобраны и разделены между беднейшим крестьянством, и [420] различное антисоветское отребье, бежавшее еще в период гражданской войны за пределы нашей страны и нашедшее приют на территории бывшей панской Польши.

Поэтому не удивительно, что они после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз всячески вредили Красной Армии — нарушали линии связи, нападали на отдельные машины, стреляли из-за угла.

В период временной оккупации банды были пополнены белогвардейским сбродом, собранным со всей Европы, и безуспешно пытались вести борьбу с патриотическим и партизанским движением населения западных областей Украины. Когда в 1944 г. гитлеровцам пришлось особенно туго, они объединили эти банды в дивизию с претенциозным названием «Галичина», что должно было ввести в заблуждение местных жителей и вовлечь их в ряды гитлеровского воинства. Для характеристики упомянутой дивизии добавлю, что она была эсэсовской. Уже по одному этому можно видеть, что именно представлял собой ее личный состав.

Население западных областей Украины обмануть не удалось, а дивизия СС «Галичина» попала в «котел» в районе г. Броды и была уничтожена войсками Красной Армии. Подлинная же Галиция, ее население вели активную борьбу с оккупантами и с нетерпением ждали прихода своих освободителей — воинов Красной Армии.

Вот один из сохранившихся документов, являющийся ярким свидетельством единства всего советского народа и его детища — Красной Армии:

«Приказ
войскам 38-й армии 1 Украинского фронта

29 июля 1944 г.
Действующая армия

22 июля 1944 г. в м. Сьвиж привезли около 70 раненых красноармейцев и офицеров. Санитарных и войсковых частей в населенном пункте не оказалось, и раненые были размещены в бывшем замке графа Комаровского. Оборудование помещения, постелей для раненых и их питание организовано было группой местных жителей во главе с ксендзом Здиславом Семенец.

Противнику контратакой крупных сил удалось временно занять Сьвиж. Эвакуировать раненых бойцов и офицеров не представилось возможным и было решено спасти их от немецко-фашистских захватчиков в самом населенном пункте. Местная жительница Екатерина Клещинская спрятала двух бойцов у себя на сеновале, Каспер Джугашевский спрятал двух раненых в подвале, Юзеф Головатый взял к себе одного капитана и одного бойца. Михаил Вжешч отдал свою лошадь двум легкораненым, и они уехали в другое село. Отдал свою лошадь [421] раненому бойцу Феликс Зозуляк. Четырех бойцов взял домой Францишек Бальзер, одного — Прокоп Датсков.

В помещении замка оставалось 35 тяжелораненых, которых не успели забрать патриоты м. Сьвиж. Немцы вошли в помещение, отобрали у раненых ценные вещи, а местным жителям под угрозой расстрела запретили оказывать помощь бойцам, доставлять им продукты питания, обрекая таким образом их на голодную смерть.

Несмотря на эти угрозы, жители под руководством ксендза Здислава Семенец продолжали заботиться о раненых бойцах, доставлять продукты питания, производить в неотложных случаях перевязки. Когда при обыске квартир немцам удалось у гр. Михаила Вжешч найти раненую девушку-красноармейца, он заявил, что это его больная сестра и этим спас девушку-воина от жестокой расправы.

На 4-й день части Красной Армии снова освободили Сьвиж. После вступления наших частей патриоты, спасшие жизнь раненым, передали их госпиталям Красной Армии.

Приказываю:

За оказание помощи в размещении и уходе за ранеными, за спасение их от расправы немецко-фашистских захватчиков гражданам м. Сьвиж Львовской области объявить благодарность:

1. Организатору спасения раненых ксендзу м. Сьвиж гр-ну Здиславу Семенец,

гражданам м. Сьвиж:

2. Клещинскому Яну
3. Вжешч Михаилу
4. Класховскому Францишеку
5. Зозуляк Феликсу
6. Гале Яну
7. Коваленко Филиппу
8. Клещинской Екатерине
9. Гжегожскому Касперу
10. Головатому Юзефу
11. Бальзеру Францишеку
12. Степанской Людвиге
13. Тур Капоржиме
14. Датскову Прокопу

Командующий 38 армией
генерал-полковник Москаленко

За члена Военного совета
генерал-майор Ортенберг

Начальник штаба 38 армии
Воробьев»{259}.

Это всего лишь один из множества эпизодов, ярко показывающих высокое сознание гражданского долга у широких масс населения Западной Украины — подлинных советских патриотов, самоотверженно использовавших каждую возможность, чтобы помочь Красной Армии в борьбе с врагом.

Мне остается лишь добавить, что я не только начал войну в западных областях Украины, но и вместе с ее жителями участвовал в освобождении их. Ведь пополнение дивизий, [422] входивших в состав 38-й армии, начиная с весны 1944 г. состояло в значительной степени из местных уроженцев. Численность их у нас составляла многие десятки тысяч человек. И каждый из них, как и все советские люди, ненавидел фашистов, сражался с ними геройски, самоотверженно, не щадя жизни во имя освобождения родной земли. Они составляли неотделимую частицу нашей армии и позднее, при героическом штурме Карпат и освобождении польской и чехословацкой территорий.

Коммунистическая партия вдохновила и организовала всех советских людей на священную Отечественную войну. Под ее руководством, выдержав неимоверные трудности и преодолев смертельную опасность, нависшую над социалистической Родиной, вооруженный советский народ отстоял свободу и независимость, изгнал врага из пределов страны. Теперь мы готовились выполнить свою освободительную миссию в отношении других порабощенных народов.

Мы знали: они ждут Красную Армию-освободительницу, исстрадавшиеся в фашистской неволе, потерявшие миллионы своих соотечественников, загубленных гитлеровскими палачами. До тех пор мы лишь читали о зверствах, чинимых фашистами в Польше, а теперь, вступив на ее землю, воочию увидели страшные следы их разбоя.

Когда воины 38-й армии вступили в селение Касторовце Сенокского уезда, местные жители Ксения Павук, Ян Барановский, врач Лернер рассказали им следующее:

«За время своего хозяйничанья в этих местах немецкие оккупанты совершали чудовищные злодеяния по истреблению местного польского, украинского и еврейского населения. Эти зверства осуществлялись работниками гестапо в городе Санок. Воглаве их стоял штурмфюрер Шойрингер. В деревне Трепча в декабре 1941 г. находился концлагерь, где помещались заключенные из местных жителей. На 12 декабря 1941 г. в лагере, который жители называли Фридхофом (кладбищем), помещалось около 600 заключенных. Лагерем управляли эсэсовцы Денслер, Шрайдер и Кунце, не выпускавшие из рук резиновых палок. Ежедневно в лагере умирало 20—30 человек.

12 декабря 1941 г. заключенных перевели в другой лагерь, в село Заслав. Рядом с новым лагерем находился лес. В этот же день из числа заключенных были отобраны 60 человек, которым приказали рыть в этом лесу могилу на 600 человек. 13 декабря 1941 г. все заключенные были выведены в лес, построены перед могилой и расстреляны. Перед расстрелом отобрали 18 человек — врачей и плотников (среди них был и врач Лернер), которых позже использовали для погрузки награбленного у населения добра в вагоны для отправки в Германию.

После расстрела Шойрингер обнаружил, что расстреляно не 600 человек, а только 510. Тогда он приказал набрать в селе Заслав 90 женщин для расстрела. Видя свою неминуемую [423] гибель, часть этих женщин разбежалась по лесу. Тогда Шойрингер со своей шайкой начал за ними охоту, и все они были расстреляны...

Среди замученных в лагере Заслав находились следующие известные всем жителям лица:

1. Инженер Анцион Мячеслав;
2. Капитан Люрский;
3. Юрист Крамышевский с женой и детьми;
4. Портной Клюсс с женой;
5. Фармацевт Айзенбах Казимир:
6. Бурмистр города Санок Слушкевич Маке;
7. Доктор медицины Сухомей;
8. Сапожник Гавель;
9. Главный судья Фриц с женой и детьми;
10. Сын главного врача городского госпиталя Даманьский и многие другие.

Всего в городе Санок немецкие изверги истребили до 6000 человек. Из деревни Залуч немцы вывезли до 300 женщин, детей и стариков в лагерь под Раву-Русскую (село Белзец) 14 января 1943 г. Там они все были зверски замучены: расстреляны, умерщвлены электрическим током, сожжены живьем. Детей разрывали на части. С 13 декабря 1942 г. по 14 января 1943 г. в этом лагере было замучено до 3000 человек...»

Велика была радость населения первых польских районов, в которые уже вступили наши войска. И каждый стремился высказать свою благодарность Красной Армии-освободительнице.

Вот, например, несколько таких высказываний жителей селения Дыдня при встрече воинов 38-й армии. Крестьянка Янина Евдонь: «Вы нам снова вернули жизнь и возможность чувствовать себя хозяевами. Мы больше не боимся, что у нас все заберут». София Небыванец: «Сейчас поляк может снова ходить с поднятой головой и не бояться концлагерей. Мой отец рабочий из Борислава Ян Небыванец не дожил до этого радостного дня. Он умер в концлагере». Ксендз Станислав Хрыппель: «Я не политик, а только богослужитель, но я знаю, как рады все поляки, что сломлен, наконец, надменный дух немцев, не считавших поляков за людей». Людвиг Гилевский, ксендз: «Я вижу, что русские офицеры и солдаты разговаривают с поляками, как равные с равными, свободно показывая им свое оружие. Ничего подобного не было при немцах. Поляк, подошедший к оружию, был бы на месте расстрелян»{260}.

Наше вступление на территорию Польши было как бы заключительным аккордом Львовско-Сандомирской наступательной операции. Она продолжалась с 13 июля по 29 августа. За это время войска 1-го Украинского фронта нанесли крупное поражение наиболее мощной немецко-фашистской группировке [424] вовек на советско-германском фронте, в состав которой в разнос время входило 56 дивизий (в том числе 10 танковых и моторизованных) и 6 пехотных бригад. Из них 8 дивизии было уничтожено полностью, а 32 потеряли от 50 до 70% личного состава.

Общие потери группы армий «Северная Украина» убитыми, ранеными и пленными составили около 200 тыс. солдат и офицеров. За полтора месяца боев было захвачено около 2200 орудий разных калибров, до 500 танков, 10 тыс. автомашин, 12 тыс. лошадей и до 150 различных складов.

Одним из важнейших итогов разгрома противника во Львовско-Сандомирской операции явилась дальнейшая деморализация его войск. Об этом можно судить, например, по захваченному нами приказу командира корпусной группы генерала танковых войск Балька от 3 августа 1944 г. В этом документе, разосланном во все батальоны, он писал:

«При своих поездках по фронту я установил, что до сих пор, несмотря на мой приказ от 27.7.44 г., не обращают достаточного внимания на случаи отставания от частей людей. Наличие отставших от части свидетельствует о плохой дисциплине в этой части...

Сегодня я отдаю следующее распоряжение.

1. Встретив группу отставших из одной дивизии, я тут же отдал приказ о расстреле на месте.

2. В другой дивизии я был вынужден забрать обратно посланное о ней сообщение в сводку верховного главнокомандования, так как я не намерен представлять дивизиям, имеющим отставших, высокую честь опубликования их для немецкой общественности.

3. Я приказал арестовать одного офицера генштаба, который выдавал отставшим от части документы с направлением в тыл, вместо того, чтобы послать их вперед.

4. Приказал удалить из корпуса в течение 24 часов военного судью, который уступал интересам солдат.

Для окончательного искоренения случаев отставания людей я требую:

а) Во всех дивизиях прикомандированным офицерам-адъютантам наблюдать за всеми обозами, тыловыми дорогами. Я не хочу видеть румяных, выхоленных адъютантов, без дела валяющихся на КП.

б) Отставших посылать лишь вперед, а ни в коем случае не в тыл. Необходимо давать им путевку, по которой можно было бы определить часть и время отправления в нее. К этому необходимо больше привлечь полевую жандармерию. Ее деятельность не должна ограничиваться только регулированием движения. В будущем я буду привлекать к ответственности командиров частей полевой жандармерии, люди которой не в состоянии дать подробных и ясных указаний отставшим, ибо они тем самым сознательно подрывают нашу боевую мощь. [425]

в) При тщательной проверке, которой необходимо подвергать всех отставших, нужно точно проверять обстоятельства, при которых они отстали от части.

Необходимо дать подробные указания всем начальникам тыловых служб об обращении с отставшими.

г) Буду особенно строго наказывать начальников, выполняющих свои поручения вяло, небрежно и без интереса. При представлении к повышению, к награде железным крестом в золотой оправе, рыцарским орденом и т. д. в особой записке доносить, сколько отставших имела часть во время последних боевых действий.

При сборе всех офицеров, унтер-офицеров и рядовых еще раз подробно указать на то, что отставание от части, если это не вызвано особыми условиями, является нечестным поступком и свидетельствует о трусости...

Генерал танковых войск Бальк»{261}.

В результате Львовско-Сандомирской наступательной операции были освобождены западные области Украины, значительная часть Юго-Восточной Польши. Войска 1-го Украинского фронта захватили обширный оперативный плацдарм на западном берегу Вислы в районе Сандомира, а левым крылом вышли к предгорьям Карпат, подойдя на большом участке к чехословацкой границе. [426]

Ударная группировка войск фронта на завершающем этапе операции находилась на плацдарме и после отражения вражеских контрударов ближе других фронтов подошла к территории фашистской Германии. Таким образом, сложилась благоприятная обстановка для того, чтобы после приведения в порядок войск и подтягивания тылов, прикрывшись заслонами со стороны Карпат, нанести удар по Силезскому промышленному району и в дальнейшем перенести боевые действия в логово гитлеровцев.

Был и другой важный итог июльско-августовского наступления 1-го Украинского фронта. Чтобы увидеть его, необходимо предварительно обратиться к обстановке на самом южном участке советско-германского фронта.

Там, на территории Советской Молдавии и королевской Румынии, находилась крупная группировка вражеских войск «Южная Украина», имевшая в своем составе две немецко-фашистские и две румынские армии. Еще в итоге весенней наступательной операции 1-го Украинского фронта наши войска вышли на широком фронте к Карпатским горам и этим разобщили на две части силы противника. Вражеская группировка «Южная Украина» оказалась изолированной от главных сил гитлеровских войск, расположенных в Прибалтике, Белоруссии и в западной части Украины. Ближайшие рокадные дороги, связывавшие их, были перерезаны, и войсковые грузы в Румынию могли поступать только кружным путем через Чехословакию и Венгрию. В свою очередь и возможности маневра оперативными резервами между группами армий противника резко сократились.

Дальнейшая изоляция южного крыла гитлеровских войск и произошла в ходе Львовско-Сандомирской наступательной операции. Разгромленные фашистские войска были выброшены из пределов Советской Украины. 38-я армия овладела узлами дорог Самбор и Санок, в результате чего коммуникации между группировками «Северная Украина» и «Южная Украина» еще больше растянулись. Теперь их связь могла осуществляться лишь через район Моравска Острава. Оперативное положение группы армий «Южная Украина» еще более ухудшилось. Создались предпосылки для ее разгрома, что, как известно, и произошло вскоре.

* * *

Таковы в основном были поистине замечательные итоги Львовско-Сандомирской операции. Это подтверждалось также и присвоением нашему командующему маршалу И. С. Коневу высокого звания Героя Советского Союза. Успехи войск, кроме сказанного, существенно дополнялись и тем, что к концу операции, помимо главного, западного, выделялось еще одно самостоятельное операционное направление — на Венгерскую [427] низменность через перевалы Карпатского хребта. Одна угроза вражеским коммуникациям сулила нам заманчивые перспективы. Правда, дальнейший ход событий, в особенности после разгрома группы армий «Южная Украина» войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов, с чисто военной точки зрения исключил необходимость фронтального удара с целью преодоления Карпат. Однако, как мы увидим далее, этого потребовали иные жизненно важные соображения.

Конечно, в дни завершения Львовско-Сандомирской операции, в успехе которой был и наш важный вклад, мы еще не знали о характере предстоявшей нам новой задачи. Но, пройдя с боями в ходе этой операции 280 км, воины армии были готовы вновь и вновь громить врага там, где прикажет Родина. [428]

Дальше