На новый участок фронта
I
В мае—июне 1944 г. у нас на 1-м Украинском фронте шла интенсивная подготовка к новому наступлению. Она сопровождалась разбором предшествующих операций зимне-весенней кампании, обобщением и изучением во всех звеньях войск приобретенного опыта. Предстоящее наступление должно было стать важной составной частью летне-осенней кампании Красной Армии, грандиозной по масштабу и замыслу.
Прежде чем рассказать о ее целях и задачах, коснусь некоторых событий, относящихся к участию в ней 38-й армии, ибо они ярко иллюстрируют необыкновенную тщательность и продуманность всех деталей подготовки Ставкой Верховного Главнокомандования плана этой кампании.
Наша 38-я армия, как уже известно читателю, находилась в районе Станиславского выступа. Отразив попытки противника соединить разорванный у Восточных Карпат стратегический фронт и улучшить свои позиции, мы закрепились на занятом нами рубеже и готовились к наступлению.
Представлялось очевидным, что наступать нам следует в северо-западном направлении — через Станислав на Львов, охватывая последний с юго-востока. Преимущества такого решения определялись сложившейся конфигурацией фронта.
Действуя со Станиславского выступа, мы имели благоприятные условия для обхода войск противника, оборонявшихся по рубежу р. Стрыпа, проходившему к северу от Днестра. Сулило успех и то обстоятельство, что здесь находился стык 1-й немецкой танковой и 1-й венгерской армий. Наконец, в ходе наступления наш правый фланг прикрывался Днестром и мы получали возможность рассечь вражеский фронт и занять охватывающее положение по отношению ко всей группировке противника, оборонявшейся восточное Львова.
Этот замысел армейской операции поддержали члены Военного совета А. А. Епишев и Ф. И. Олейник, а также наш штаб и командиры корпусов. Докладывая о нем командующему [364] фронтом маршалу И. С. Коневу, я предложил использовать для развития успеха в полосе 38-й армии 1-ю гвардейскую танковую армию, дислоцировавшуюся в междуречье Днестра и Прута вместе с 10-м танковым корпусом 4-й танковой армии.
Прежде чем принять решение, Иван Степанович приехал к нам на наблюдательный пункт, откуда ознакомился с местностью, на которой предстояло наступать. Он побывал также в частях на переднем крае, выслушал доклады командиров о группировке противника и состоянии его обороны. После всего этого командующий фронтом одобрил наш замысел и дал указание приступить к планированию прорыва и подготовке войск к наступлению. Он с удовлетворением отметил, что предложенная идея совпадает с его намерениями нанести один удар из района Станиславского выступа, а другой, не менее мощный, на правом крыле фронта, тоже на Львов с охватом вражеской группировки с севера.
19 июня командующий фронтом подписал план предстоящей операции и через несколько дней вместе с членом Военного совета К. В. Крайнюковым вылетел в Москву для представления своих соображений в Ставку.
Идея фронтовой операции заключалась в разгроме вражеской группы армий «Северная Украина» нанесением ей трех ударов. Один из них предполагалось нанести из центра оперативного построения войск на Львов силами 60-й, 3-й гвардейской танковой армий и еще одного танкового корпуса, другой — правее, из района стыка 3-й гвардейской и 13-й армий, в обход Львова с севера. Эшелон развития прорыва составляли два танковых и два кавалерийских корпуса. Главный удар намечался на Станиславском направлении, в обход Львова с юго-востока силами 38-й и 18-й армий, в полосах которых соответственно вводились 1-я и 4-я танковые армии. Что касается 38-й армии, то план ее перегруппировки в соответствии с этим замыслом был утвержден командующим фронтом еще 17 июня{224}.
План всей операции и был представлен в Ставку. Ставка внесла в него важнейшие коррективы, изменив не только замысел двухстороннего охвата, но и группировку наших войск, а также направление главного удара фронта.
О причинах такого решения Ставки Иван Степанович рассказал мне тогда, позвонив по телефону из Москвы. Постараюсь на основе этого телефонного разговора, а также разъяснении И. С. Конева после возвращения из Ставки изложить содержание его беседы с Верховным Главнокомандующим. Я хочу коснуться данного вопроса, поскольку он связан с дальнейшими действиями 38-й армии.
Докладывая в Ставке план разгрома львовской группировки противника, командующий 1-м Украинским фронтом изложил [365] свое вышеприведенное решение. Необходимость удара на Станиславском направлении он мотивировал тем, что на стыке 1-й немецкой танковой и 1-й венгерской армий легче осуществить прорыв и охватить слева немецко-фашистскую группировку в районе Львова. И. С. Конев полагал, что предложенный план имел и военно-политическое значение, поскольку его осуществление предусматривало изолировать в Карпатах венгерскую армию от немецко-фашистских войск.
Внимательно выслушав, Верховный Главнокомандующий, однако, не согласился с отдельными положениями предложенного плана.
— Наши командующие фронтами, армиями и их штабы, — сказал И. В. Сталин, — научились хорошо планировать и осуществлять свои замыслы с чисто военной точки зрения, но им следует также овладеть уменьем учитывать политическую обстановку. С военной точки зрения выбор Станиславского направления заслуживает одобрения, так как учитывает выгодную конфигурацию фронта и особенности противостоящего противника. Но, подчеркнул Верховный, он не отвечает сложившейся политической ситуации.
Далее И. В. Сталин пояснил: путем оккупации Венгрии гитлеровцам удалось несколько затормозить развал фашистского блока, и для того, чтобы ускорить его, необходимо сосредоточить усилия не в стыке венгерской и немецкой армий, а против главной группировки немецко-фашистских войск в районе Львова, разгром которых, естественно, приведет к выходу сателлитов из войны на стороне гитлеровской Германии. В связи с этим Ставка предложила сосредоточить главные силы фронта на львовском направлении и ударом на кратчайшем направлении на Львов разгромить противника. Удар на Станиславском направлении отменялся еще и потому, что паша группировка за Днестром и войска, наступавшие на Львов с востока, были разделены большим расстоянием, что вело к распылению сил фронта и лишало возможности маневрировать ими.
Даже сейчас, когда прошло столько лет после окончания войны и нам хорошо известны все события ее последнего года, такое решение представляется примечательным по своему характеру. Чтобы принять его вопреки чисто военным преимуществам, надо было не только ясно видеть всю исключительную сложность политической обстановки того времени и правильно определить ход ее развития, но и найти наиболее действенные средства, влияющие на это развитие. Принятое Ставкой решение учитывало все эти моменты. Только так можно его оценивать теперь, когда, повторяю, мы знаем, что это решение в огромной степени способствовало последовавшему вскоре развалу фашистского блока.
Но хочу подчеркнуть, что и тогда, в июне 1944 г., решение Верховного Главнокомандующего произвело HP меня огромное [366] впечатление. Я перебирал в памяти события недавнего прошлого, первую встречу с хортистской армией. Еще в январе 1943 г. на Дону венгерские солдаты не хотели воевать за интересы гитлеровской Германии, но они еще только роптали. Теперь же, после того как 19 марта 1944 г. немецко-фашистские войска оккупировали Венгрию, абсурдность положения венгерских солдат и офицеров стала еще более очевидной, и они уже большими группами сдавались в плен и переходили на сторону Красной Армии.
Вот некоторые из их заявлений, впоследствии переданные нами Советскому информбюро для опубликования.
Ефрейтор 37-го венгерского полка: «Когда мы уезжали на фронт, у казарм собралась большая толпа женщин. Они плакали и говорили:
— Немцы грабят Венгрию, а вы едете на фронт. Оставайтесь дома, и пусть немцы сами воюют»{225}.
Один из 19 солдат 57-го венгерского полка, перешедших на сторону Красной Армии и принесших с собой винтовки и 6 ручных пулеметов: «Еще будучи в Венгрии, мы сговорились не воевать на стороне немцев. При первом удобном случае решили [367] сдаться в плен. Воспользовавшись тем, что нас послали в боевое охранение, мы перешли к русским»{226}.
Группа артиллеристов 1-й венгерской горнострелковой бригады: «Наш отряд в количестве 50 человек охранял склад, боеприпасов. Русские автоматчики приблизились к складу. Сержант Имре Бор запретил нам стрелять в русских и предложил организованно сдаться в плен. Все солдаты с радостью поддержали сержанта. До отъезда на фронт мы видели, как немцы оккупировали и грабили Венгрию. Никто из нас не хотел сложить свою голову за Гитлера»{227}.
Коллективное заявление восьми солдат 27-й венгерской легкопехотной дивизии: «На днях офицеры объявили нам приказ командира корпуса, в котором говорилось, что жены, дети и все члены семей солдат, перешедших к русским, будут расстреливаться. Все имущество перебежчиков будет конфисковано. Такими приказами предатели венгерского народа думают удержать солдат на фронте и заставить их умирать за Гитлера. Но всех солдат им не запугать. Мы не хотим быть вместе с немцами и поэтому перешли на вашу сторону»{228}.
В архиве Министерства обороны СССР сохранилось множество подобных документов. В одном из них зафиксировано, например, что на Станиславском направлении только в мае 1944 г., т. е. сразу после смены немецких частей венгерскими, перешли на сторону Красной Армии 570 хонведов{229}. В этом, как и в вышеприведенных фактах, отразилось принявшее в то время широкий размах антифашистское движение в Венгрии и в ее армии, подробно описанное впоследствии в исторической литературе{230}.
Да и сам факт оккупации Венгрии войсками вермахта по существу означал, что это государство из сателлита фашистской Германии превратилось в порабощенную гитлеровцами страну. На волоске держался и союз правителей ряда других европейских стран с германским фашизмом.
Несомненно, на всем этом и основывался вывод Ставки о том, что новое поражение гитлеровских войск неминуемо повлечет за собой развал фашистского блока.
Как известно, именно таков и был один из важнейших итогов летне-осенней кампании Красной Армии в 1944 г. Что же касается венгерских войск на советско-германском фронте, то значительная их часть отказалась воевать против Красной Армии. В частности, начала вскоре разваливаться 1-я венгерская армия, ее командование сдалось в плен советским войскам. [368]
Итак, нашему замыслу нанесения удара в стыке немецкой и венгерской армий не суждено было осуществиться. И тем не менее 38-й армии предстояло не только наступать, но и выполнять одну из основных задач готовившейся операции. Об этом сказал мне И. С. Конев по возвращении из Москвы. Ставка, как я узнал от него, сначала настаивала на том, чтобы нанести один мощный удар — на львовском направлении, однако при вторичном обсуждении по предложению командующего фронтом было принято решение наступать одновременно и в направлении Равы-Русской.
Вот как описывает это заседание Ставки присутствовавший на нем член Военного совета фронта К. В. Крайнюков: «... Мы были в кремлевском кабинете Верховного Главнокомандующего. Здесь собрались члены Политбюро ЦК ВКП(б) и ГКО, представители Ставки и Генштаба. И. В. Сталин предоставил слово маршалу Коневу, предложив в пределах 45—20 минут изложить идею плана. И. С. Конев объяснил замысел предстоящей операции, показав на карте, как наши войска двумя мощными ударами на львовском и рава-русском направлениях должны будут рассечь группу немецко-фашистских армий «Северная Украина», окружить и уничтожить противника в районе Броды.
— А почему два удара?— зажигая трубку и разгоняя рукой сизый дымок, спросил Верховный Главнокомандующий. — Может быть, два удара и не стоит наносить? Пусть вместо двух ударов будет один мощный, сокрушительный удар на львовском направлении. Как вы думаете?
И. С. Конев доложил, что один удар, пусть даже очень мощный, будет выталкивать противника, а не уничтожать его, и немецко-фашистское командование получит больше возможностей для маневра резервами, для парирования нашего удара.
— Прошу вас, товарищ Сталин, — заявил И. С. Конев, — взять за основу наш оперативный план и утвердить его. Фронт — крупное войсковое объединение и в состоянии нанести мощные удары на двух направлениях. А два достаточно мощных удара сулят нам больше оперативных выгод.
Я заметил, что Сталин, продолжая ходить по кабинету, спокойно выслушал доводы командующего. Потом он подошел близко к Ивану Степановичу.
— Вы очень упрямы, Конев, — негромко, с характерным акцентом произнес И. В. Сталин, и, пряча усмешку в усы, добавил: — Что ж, может быть, это не так уж и плохо.
При обсуждении нашего оперативного плана Верховный Главнокомандующий отнюдь не навязывал своего мнения, а, наоборот, согласился со всеми доводами Конева, предложив в рабочем порядке уточнить детали и на другой день завершить рассмотрение плана...
Утвердив план операции, Верховный Главнокомандующий сообщил нам о первых удачах в наступлении Белорусских фронтов. [369]
Пожелав 1-му Украинскому фронту успехов, И, В. Сталин сказал:
— Имейте в виду, Конев, операция должна пройти безупречно и принести желаемый результат»{231}.
К тому времени Ставка Верховного Главнокомандования завершила огромную работу по планированию и подготовке летне-осенней кампании.
Наступательные операции, проведенные Красной Армией зимой и весной 1944 г. против вражеских группировок под Ленинградом и на Украине, значительно улучшили стратегическую обстановку. Советские войска нанесли противнику тяжелое поражение, после чего временно перешли на всем фронте к обороне и развернули подготовку к летним наступательным операциям.
Величественны были политические цели предстоящего наступления. Они были сформулированы в первомайском приказе Верховного Главнокомандующего и состояли прежде всего в том, чтобы «очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю и восстановить государственные границы Советского Союза по всей линии, от Черного моря до Баренцева моря. Но наши задачи не могут ограничиться изгнанием вражеских войск из пределов нашей Родины... Чтобы избавить нашу страну и союзные с нами страны от опасности порабощения, нужно преследовать раненого немецкого зверя по пятам и добить его в его собственной берлоге. Преследуя же врага, мы должны вызволить из немецкой неволи наших братьев поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы, находящиеся под пятой гитлеровской Германии»{232}. Ставка Верховного Главнокомандования наметила планы решительного наступления Красной Армии на всем советско-германском фронте. Формой его было избрано последовательное нанесение ударов на разных направлениях.
Общее представление о замысле Ставки можно получить из посланий И. В. Сталина Ф. Рузвельту и У. Черчиллю.
Так, 6 июня 1944 г. союзникам сообщалось: «Летнее наступление советских войск, организованное согласно уговору на Тегеранской конференции, начнется к середине июня на одном из важных участков фронта. Общее наступление советских войск будет развертываться этапами путем последовательного ввода армий в наступательные операции. В конце июня и в течение июля наступательные операции превратятся в общее наступление советских войск»{233}.
В послании от 9 июня говорилось: «Подготовка летнего наступления советских войск заканчивается. Завтра, 10 июня, [370] открывается первый тур нашего летнего наступления на Ленинградском фронте»{234}.
21 июня глава Советского правительства информировал союзников: «... Не позднее чем через неделю начнется второй тур летнего наступления советских войск (речь шла о Белорусской операции.—К. М.). В этом наступлении будет принимать участие 130 дивизий, включая сюда и бронетанковые дивизии. Я и мои коллеги рассчитываем на серьезный успех. Надеюсь, что наше наступление окажет существенную поддержку операциям союзных войск во Франции и в Италии»{235}. И еще одно послание — от 27 июня: «Относительно нашего наступления можно сказать, что мы не будем давать немцам передышку, а будем продолжать расширять фронт наших наступательных операций, усиливая мощь нашего натиска на немецкие армии»{236}.
Отмечу, что идея последовательного нанесения ударов на различных направлениях была одним из новых достижений советского военного искусства. Ее рождение связано с боевыми действиями наших войск на юго-западном направлении в первой половине 1944 г. Если проследить за ходом наступательных операций 1, 2, 3 и 4-го Украинских фронтов, то легко заметить, что они как раз и представляли собой ряд последовательно нанесенных ударов, объединенных общим замыслом и единым руководством Ставки Верховного Главнокомандования и ее представителей Маршалов Советского Союза Г. К. Жукова и А. М. Василевского.
Вот как это происходило.
Житомирско-Бердичевская наступательная операция 1-го Украинского фронта началась 24 декабря 1943 г., Кировоградская 2-го Украинского фронта — несколько дней спустя, 5 января 1944 г. Завершились они почти одновременно: первая — 15 января, вторая — два дня спустя. И на первый взгляд может показаться, что они лишь проводились одновременно, но не были связаны единым замыслом. Это впечатление рассеивает проводившаяся непосредственно вслед за ними, с 24 января по 17 февраля, Корсунь-Шевченковская наступательная операция левого крыла 1-го и правого крыла 2-го Украинских фронтов.
В те же дни — с 27 января по 11 февраля осуществлялась Ровно-Луцкая наступательная операция правого крыла 1-го Украинского фронта, а с 30 января по 29 февраля — Никопольско-Криворожская наступательная операция 3-го и 4-го Украинских фронтов.
Итак, в первой половине января наступали войска двух, а в феврале уже всех четырех Украинских фронтов. При этом масштабы наступления значительно были расширены, а сами эти [371] операции представляли собой звенья одной цепи, оперативно связанные между собой, несмотря на отделявшее их расстояние и время. Еще не заканчивалась одна операция, как начиналась другая.
Такой метод полностью оправдал себя. Он позволял сковывать войска противника почти на всем фронте, резко затруднив для него создание крупных резервов и маневрирование ими. И хотя вражеское командование все же пыталось оперировать резервами, они были вынуждены метаться с одного участка фронта на другой, повсюду опаздывая. Когда же в результате этого к началу марта вражеские резервы оказались разбросаны и связаны, войска первых трех Украинских фронтов перешли в наступление всеми силами одновременно. Это была вершина блестяще осуществленного единого замысла по разгрому и изгнанию противника из пределов Правобережной Украины и выходу к западным и юго-западным государственным границам.
И вот теперь Ставка Верховного Главнокомандования решила проверенный на практике группой фронтов метод последовательного нанесения ударов применить в масштабах всего советско-германского фронта в летне-осенней кампании 1944 г. План кампании разрабатывался заблаговременно, в период весенних боев.
12 апреля Государственный Комитет Обороны признал крайне невыгодным для нас начертание линии фронта на смоленско-минском направлении. Там, севернее р. Припять, на территории Белоруссии, образовался выступ, который вдавался в нашу сторону. Он представлял собой основу вражеской обороны и ограничивал действия наших войск на флангах. Удерживая этот «белорусский балкон», как называло его немецко-фашистское командование, оно прикрывало прямые пути к Берлину с востока и обеспечивало более устойчивое положение своих войск в Прибалтике и Западной Украине.
Чтобы создать необходимые условия для наступления Красной Армии, нужно было прежде всего срезать этот выступ. Кроме того, здесь, в полосе Западного фронта, вражеские войска были ближе всего к Москве.
Ставка Верховного Главнокомандования в связи с этим приняла решение о необходимости разгрома белорусской группировки противника. Так определилось направление главного удара. Для дезориентации врага Ставка решила демонстрировать ложное сосредоточение войск северо-восточнее Кишинева в полосе 3-го Украинского фронта, а в то же время скрытно провести перегруппировку для создания решающего превосходства в силах и средствах на центральном участке советско-германского фронта.
К концу мая план наступления Красной Армии в 1944 г. окончательно сложился. Оно должно было начаться на Карельском перешейке. Затем планировалось нанести главный удар в кампании, осуществляемый на первом этапе силами 1-го Прибалтийского и трех Белорусских фронтов, а на втором — также [372] и войсками 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов с севера, а левого крыла 1-го Белорусского фронта и 1-го Украинского фронта — с юга. Полоса наступления расширялась от Чудского озера до Карпат.
II
Войска нашего фронта должны были разгромить группу армий «Северная Украина». План операции, в котором исключался удар на Станиславском направлении, был утвержден на заседании Ставки.
Вкратце рассказав об этом заседании, И. С. Конев также сказал мне, что принял решение наступать на рава-русском направлении силами двух общевойсковых — 3-й гвардейской и 13-й, одной танковой армий и конно-механизированной группы, а на львовском нанести войсками 60-й, нашей 38-й, двух танковых армий, конно-механизированной группы, а также 5-й гвардейской армии генерала А. С. Жадова, находившейся во втором эшелоне фронта.
Признаться, я был в недоумении.
— 38-я — на Львов с востока?
Иван Степанович объяснил: 38-я армия рокируется в район к северо-западу от Тернополя, откуда она и будет наступать на Львов в составе главной ударной группировки фронта. Теперь все было ясно, но легче от этого не стало. Ведь нам предстояло не более и не менее как передвинуться на 170—200 км к северу с переправой через Днестр почти всей армии. Но командующий фронтом «утешил» меня: одновременно должны были перегруппироваться в соответствии с новым замыслом операции и почти все другие армии.
Дело в том, что по окончании весенних военных действий основная группировка фронта оказалась к югу от Тернополя. Там находилась большая часть войск 60-й, 1-я гвардейская, 38-я, 18-я общевойсковые и все три танковые армии.
Следовательно, для осуществления плана предстоящей наступательной операции потребовалось произвести крупные перемещения, а именно:
3-я гвардейская армия должна была уплотнить свои боевые порядки. Высвободившуюся таким образом часть ее полосы слева предстояло занять 13-й армии. В свою очередь она передавала небольшой участок фронта своему левому соседу — 60-й армии, которой было приказано рокировать туда семь дивизий. Часть полосы, ранее занятой ими, отводилась нашей 38-й армии, а остальную ее часть и всю прежнюю полосу 38-й армии вместе с 18-м гвардейским стрелковым корпусом в составе четырех дивизий должна была принять 1-я гвардейская армия. Таким образом, ей, как и 13-й армии, полосы увеличивались, а остальным трем армиям — уменьшались. [371]
Перегруппировывались также танковые войска и артиллерия. 1-я гвардейская танковая армия в составе танкового и механизированного корпусов из района Городенки перебрасывалась по железной дороге на правое крыло фронта, в район стыка 3-й гвардейской и 13-й армий. Танковый корпус 4-й танковой армии, находившийся у Коломыи, должен был также по железной дороге прибыть в район к северу от Тернополя.
Наконец, на участки прорыва перемещались с юга на север 39 артиллерийских полков и 7 артиллерийских бригад.
Такая крупная перегруппировка сил и средств фронта сразу же показалась мне не вполне оправданной. Особенную озабоченность вызывала предстоявшая рокировка 38-й армии на новый, незнакомый участок фронта перед самым началом наступательной операции. Не проще ли было осуществить менее сложную передислокацию отдельных стрелковых соединений и средств усиления, с тем чтобы наступать смежными флангами 60-й и 1-й гвардейской армий? Тем более, что эти армии весьма успешно осуществили прорыв обороны противника в предыдущей Проскурово-Черновицкой операции и хорошо знали условия участка, на котором наносился новый удар...
Не буду скрывать, это были всего лишь сомнения, так и не оформившиеся в какой-то определенный вывод. В конце концов во мне взяло верх стремление к тому, чтобы наша 38-я армия действовала на направлении главного удара войск фронта, и опасения, связанные с трудностями предстоявшей перегруппировки, уже не казались обоснованными.
Но к этому вопросу мы еще вернемся.
Наступательные операции Красной Армии летом 1944 г. начались так, как было предусмотрено планом Ставки. 10 июня войска Ленинградского фронта под командованием генерала армии Л. А. Говорова перешли в наступление на Карельском перешейке и уже через 10 дней освободили г. Выборг.
Все мы были этому несказанно рады. Ведь фронт отдалился от города Ленина далеко на север, и измученные страшной блокадой герои-ленинградцы, наконец, вздохнули свободно.
Тем временем пришло новое приятное известие: 21 июня войска Карельского фронта под командованием генерала армии К. А. Мерецкова также нанесли удар по врагу и спустя неделю очистили от вражеских войск столицу Карельской республики — Петрозаводск.
Но врага ждали еще более мощные удары. 23 и 24 июня в Белоруссии перешли в наступление одновременно войска четырех фронтов — 1-го Прибалтийского (командующий генерал армии И. X. Баграмян, член Военного совета генерал-лейтенант Д. С. Леонов, начальник штаба генерал-лейтенант В. В. Курасов), 3-го Бе лорусского (командующий генерал-полковник И. Д. Черняховский, член Военного совета генерал-лейтенант В. Е. Макаров,, начальник штаба генерал-лейтенант А. П. Покровский), 2-го [374 — карта; 375] Белорусского (командующий генерал-полковник Г. Ф. Захаров, член Военного совета генерал-лейтенант Л. 3. Мехлис, начальник штаба генерал-лейтенант А. Н. Боголюбов) и правого крыла 1-го Белорусского (командующий генерал армии К. К. Рокоссовский, член Военного совета генерал-лейтенант Н. А. Булганин, начальник штаба генерал-полковник М. С. Малинин).
И сразу же начали приходить непрерывным потоком радостные вести, будоража и воодушевляя всех воинов нашего фронта, пока еще только готовившихся к наступлению. Под ударами Красной Армии на огромном участке советско-германского фронта от Полоцка на Западной Двине до Мозыря на Припяти была разгромлена группа армий «Центр», и ее остатки поспешно отступали на запад. Войска Прибалтийского и Белорусских фронтов 26 июня освободили Витебск, 27-го — Оршу, 28-го — Могилев, 29-го — Бобруйск. Большие группировки вражеских войск в районе Витебска, Бобруйска и восточнее Минска были окружены, уничтожены или пленены. 25 немецко-фашистских дивизий прекратили существование.
3 июля увидел своих избавителей Минск — столица Советской Белоруссии.
Белорусская наступательная операция была блестящим образцом советского военного искусства. Это вынуждены были признать даже наши враги. Вот что писал о ней впоследствии Меллентин: «Эта битва явилась одним из крупнейших событии войны, а как военная операция значительно превосходила по своим масштабам вторжение союзников в Нормандию»{237}.
Такой грандиозный размах наступления с одновременным участием войск четырех фронтов был делом еще невиданным. И за его блестящим развитием мы следили с радостным волнением,, вносившим особую приподнятость в трудные будни нашей подготовки к наступлению.
Подготовка к бою неизменно накладывала на жизнь войск отпечаток деловитой сосредоточенности и озабоченности. И все же этот настрой не всегда был одинаков. Сколько раз в начале войны, в невыносимо тяжкие дни и месяцы, приходилось видеть в глазах наших воинов, готовившихся к бою, щемящую боль и немой вопрос: доколе же будет враг топтать нашу родимую землю? Но пришла пора, когда мы начали гнать захватчиков на запад. И хотя оставались суровыми наши будни, а война продолжала уносить жизни боевых товарищей, новое чувство жило в душе. То было радостное чувство торжествующей справедливости, ощущение близящейся победы. Было оно столь могучим и всеобъемлющим, что на любое трудное дело, на любую опасность шли наши воины с песней и веселой шуткой. И с каждым новым успехом в борьбе с врагом росло и ширилось это чувство, словно [376] неиссякаемый родник, питавший неудержимый наступательный порыв войск.
В обстановке огромного подъема готовились мы к наступлению. 24 июня была получена директива Ставки на проведение операции, получившей впоследствии наименование Львовско-Сандомирской. Командующий фронтом приступил к перемещению сил и средств в соответствии с новым планом перегруппировки, утвержденным им после возвращения из Москвы{238}.
38-я армия уходила в новую полосу с управлениями 67-го и 101-го стрелковых корпусов, 70-й гвардейской, 121, 211, 241 и 305-й стрелковыми дивизиями, а также частями усиления и тыловыми подразделениями.
Марш в район Тернополя мы начали 28 июня. Стрелковые войска шли пешим порядком по заранее подготовленным маршрутам и только в ночное время. Артиллерия усиления двигалась по другим дорогам также скрытно. Перевозка боеприпасов, продовольствия и других материально-технических средств осуществлялась автомобильным и гужевым транспортом. Чтобы представить ее объем, отмечу, что только для переброски грузов армейской базы было произведено около 4 тыс. рейсов автомашин.
Наибольшие трудности представлял путь через Днестр, так как переправы имелись лишь в Устечко и Залещиках.
Проделав тяжелый, почти 200-километровый марш, 38-я армия к 7 июля сосредоточилась в указанных нам предпозиционных районах.
В тот день завершилась и рокировка войск всего фронта, начавшаяся 26 июня. Таким образом, в течение более десяти дней почти на всем протяжении фронта сменялись и передвигались войска, одни армии растягивали свои силы по увеличившейся полосе, другие целиком покидали прежние позиции и занимали новые.
Полностью передислоцировались из Станиславского выступа три армии — наша 38-я, 4-я танковая и 1-я гвардейская танковая. Последняя перегруппировывалась на правое крыло фронта для совместных действий с 3-й гвардейской и 13-й армиями. Наконец, прибывала по железной дороге из резерва Ставки 5-я гвардейская армия генерала А. С. Жадова — второй эшелон фронта.
Командование фронта, несомненно, отдавало себе отчет в том, что столь крупная перегруппировка могла быть раскрыта противником. Это видно из того, что одновременно осуществлялись маскировочные мероприятия в полосах 1-й гвардейской и 18-й армий. Здесь имитировалось сосредоточение ударной группировки в составе двух общевойсковых, двух танковых армий и танкового [377] корпуса. Для этого были изготовлены и применены макеты 453 танков, 612 орудий, 200 автомашин.
Однако, как мы увидим далее, принятые меры оказались недостаточными. Противник, давно ожидавший нашего наступления на юге, систематически забрасывал парашютистов с рациями. Активизировалась и агентура гитлеровцев — националистическое подполье в западных областях Украины. И хотя действия и тех и других решительно пресекались, все же, очевидно, некоторые данные о подготовке наступления поступали к вражескому командованию, и оно усиленно готовилось к отражению удара 1-го Украинского фронта.
Здесь необходимо указать еще на одно важное обстоятельство. Планы немецко-фашистского командования на лето и осень 1944 г. носили оборонительный характер. Перед лицом неминуемо надвигавшейся катастрофы гитлеровская клика стремилась выиграть время в надежде на то, что среди стран антигитлеровской коалиции начнется раскол. Именно это подразумевал Кейтель, когда он впоследствии, в июне 1945 г., сказал допрашивавшим его советским офицерам: «С лета 1944 г. я понял, что военные уже сказали свое слово и не могут оказать решающего воздействия — дело оставалось за политикой...»{239} [378]
В соответствии с этими надеждами был избран и метод действий на советско-германском фронте — стратегическая оборона. Были определены вероятные направления наступления советских войск, после чего там заранее подготовили оборонительные рубежи и сосредоточили крупные группировки войск.
При этом враг допустил огромный просчет, вытекавший из неправильной оценки возможностей и намерений советского командования. Противник предполагал, что главный удар в летне-осенней кампании 1944 г. Красная Армия нанесет на юго-западном направлении, между Припятью и Черным морем. Поэтому там, на львовском и бухарестском направлениях, гитлеровское командование и сосредоточило свои главные силы — 45 % — лехотных и 73% танковых и моторизованных дивизий{240}.
Начальник штаба верховного главнокомандования фашистской Германии генерал-фельдмаршал Кейтель, оценивая стратегическую обстановку, говорил в мае 1944 г. на совещании командующих армиями Восточного фронта: «На Восточном фронте положение стабилизировалось. Можно быть спокойным, так как русские не скоро могут начать наступление. Исходя из данных перегруппировки сил противника и общего военного и политического положения, надо считать, что русские, вероятно, свои главные [379] силы сконцентрируют на южном участке фронта. Они теперь не в состоянии одновременно вести бои на нескольких главных направлениях...»{241}
Эту оценку подтвердил позднее на Нюрнбергском процессе возглавлявший штаб оперативного руководства Иодль: «Мы предполагали, что удар со стороны русских последует на южном участке, а именно в направлении румынской нефти, поэтому основное количество танковых дивизий и было сосредоточено нами в районе южных групп армий...»{242}
Что касается белорусского направления, где в действительности готовился главный удар Красной Армии, то здесь обстановка не внушала противнику опасений. В трофейном «Бюллетене оценок положения противника на Восточном фронте» от 13 июня 1944 г. заявлялось, что готовящиеся наступательные действия советских войск «...против группы армий... «Центр» имеют цель ввести в заблуждение германское командование относительно направления главного удара и оттянуть резервы из района между Карпатами и Ковелем...»{243} Вот почему 21 из имевшихся на 1 июня на советско-германском фронте 30 танковых и моторизованных дивизий противника была сосредоточена в группах армий «Северная Украина» и «Южная Украина». Южнее Припяти находились три из четырех танковых и моторизованных дивизий, имевшихся в резерве главного командования сухопутных войск (ОКХ).
Напомню, что в войну и до войны имели место просчеты и с нашей стороны. Так, мы предполагали, что в случае нападения на нашу страну немецко-фашистские войска нанесут главный удар на киевском направлении. Там и создавалась нами основная группировка войск. Между тем враг нанес главный удар на московском стратегическом направлении.
Но просчет просчету рознь. Во-первых, ошибка в оценке намерений тогда еще потенциального противника была допущена до начала войны. Во-вторых, мы располагали временем и возможностями для исправления просчета. Вражеское же командование допустило большой просчет на исходе третьего года войны, не имея ни времени, ни возможностей для исправления ошибки. В результате были сорваны гитлеровские планы затяжки войны.
Советское командование, со своей стороны, немало сделало для того, чтобы ввести противника в заблуждение. После весенних операций 1944 г. все шесть танковых армий, т. е. наиболее мощные подвижные объединения, были оставлены в районе южнее р. Припять. Лишь 5-я гвардейская танковая армия в последних числах мая была переброшена в район западнее Смоленска. [380]
Причем противник не заметил ее передислокации, осуществлявшейся одновременно с ложным сосредоточением войск северо-восточнее Кишинева.
В Красной Армии имелись не только танковые армии, но и отдельные танковые и механизированные корпуса. Часть из них была в первую очередь доукомплектована личным составом и боевой техникой и сосредоточена на белорусском направлении.
Последнее относится также к общевойсковым армиям, которые тогда или впоследствии вошли в состав Белорусских фронтов. Так было, например, с 28-й армией. В конце марта 1944 г., после освобождения г. Николаева, она была выведена из состава 3-го Украинского фронта в резерв Ставки ВГК, в кратчайший срок доукомплектована и к началу Белорусской операции находилась уже в районе Бобруйска в составе 1-го Белорусского фронта. В район Смоленска были переброшены после уничтожения крымской группировки противника 2-я гвардейская и 51-я армии, также предварительно доукомплектованные.
Таким образом, упустив подготовку Белорусских фронтов к наступлению, противник пристально следил за советскими войсками южнее Припяти. В этом заключалась основная причина того, что последовавшее в июле наступление 1-го Украинского фронта не явилось неожиданностью для врага.
Как нам стало известно уже в ходе наступления, 16 июля, Гитлер, за несколько дней до того издал специальный приказ противостоявшим 1-му Украинскому фронту войскам группы армий «Северная Украина», заявив, что «противник в настоящее время готов к наступлению, в связи с чем предстоят тяжелые боевые дни». «Фюрер» требовал любой ценой удержать позиции. Любопытно, что при этом он писал в том же приказе: «Дивизия, которая в случае прорыва русских не предпримет немедленных контратак с целью ликвидации брешей и удержания своих позиций до последнего солдата, подвергает опасности многие другие части...»{244}
Как видим, даже в ходе разгрома войск группы армий «Центр»{245} противник придавал особенно важное значение мероприятиям по отражению предстоящего удара наших войск южнее Припяти. И усиленно к этому готовился.
Таким образом, можно констатировать, что начавшаяся в первые дни Белорусской наступательной операции перегруппировка войск 1-го Украинского фронта способствовала тому, что немецко-фашистское командование утвердилось еще на некоторое время в своей ошибочной оценке. И это, с одной стороны, дало Красной Армии дополнительные преимущества при разгроме [381] группы армий «Центр», но, с другой—в известной мере осложнило задачу советских войск на юго-западном направлении, где противник продолжал держать свои главные силы.
III
Здесь, на юге, враг в предшествовавший нашему наступлению период развернул и наиболее обширные оборонительные работы. Впоследствии, когда мы прорвали фашистскую оборону, знакомясь с ее характером, я невольно вспомнил Курскую битву. Создавалось впечатление, что нашу оборону, о которую летом 1943 г. разбилось последнее крупное наступление немецко-фашистских войск, они попытались скопировать ныне, год спустя.
О многом подумалось в связи с этим.
Гитлер и его клика вели агрессивную, захватническую войну с целью завоевания мирового господства. Орудием осуществления этих планов являлась прежде всего немецко-фашистская армия, которая должна была громить, разрушать, покорять. Места для обороны в гитлеровских планах не оставалось, поэтому в вермахте вопросами ее организации ни в теоретическом, ни в практическом плане никто не занимался.
Когда же гитлеровская армия встретила отпор в битве под Москвой, где была разгромлена ее ударная группировка, она была вынуждена перейти к стратегической обороне. Но и тогда захватчики не создали прочной, глубоко эшелонированной обороны. Гитлер и его генералитет считали, что переход к оборонительным действиям — явление для них случайное, временное, и готовились с весны вновь начать наступление, надеясь на этот раз сокрушить сопротивление Красной Армии и победоносно закончить войну.
Даже после Сталинграда они все еще рассчитывали сначала на реванш, а затем на разгром советских войск под Курском. Однако уже тогда им пришлось приступить к строительству оборонительных рубежей.
И лишь стремительным наступлением Красной Армии, не оставлявшим противнику ни времени, ни сил для создания действительно прочной обороны, можно объяснить то, что у него не оказалось ее ни на Левобережной Украине, ни даже на Днепре. Конечно, оборонительные работы врагом велись повсюду, где это было возможно, но мощь этих сооружений, в частности оборонительного вала на Днепре, была завышена геббельсовской пропагандой с целью воодушевить немецко-фашистские войска и устрашить Красную Армию.
Но если создание оборонительных рубежей противником, в частности на. Днепре, в какой-то степени было осуществлено, то попытка устрашить и остановить советские войска потерпела полный провал, ибо Вооруженные Силы СССР накопили [382] огромный опыт прорыва вражеского фронта, подтверждавший, что неприступных оборонительных сооружений не бывает. Детище Великой Октябрьской социалистической революции, Красная Армия была и в Великую Отечественную войну достойной наследницей славных боевых традиций времен взятия Перекопа.
Авантюристические руководители фашистского рейха не понимали этого. И потому пытались запугать нас действительными и мнимыми валами, остановить наше наступление массированными ударами танков и авиации.
Но ни комбинация этих средств, ни маневр силами и средствами, ни любые иные их старания не давали желаемых результатов. Красная Армия, ломая сопротивление, неудержимо двигалась на запад. И вот теперь, когда гитлеровцы потеряли захваченные ими на юге нашей страны территории, когда советские войска готовились перешагнуть границы и идти дальше, к логову фашистского зверя, вражеское командование искало спасения в попытках создать действительно мощную оборону по образцу войск Центрального и Воронежского фронтов на Курской дуге.
Идея глубоко эшелонированной противотанковой обороны, рожденная советским военным искусством и блестяще примененная в Курской битве, обеспечила тогда осуществление целей и задач, поставленных нашим командованием.
Ныне же именно Модель, который вместе с Манштейном возглавлял ударные группировки войск, участвовавших в операции «Цитадель» и безнадежно увязавших в нашей обороне под Курском, тщился под Львовом взять реванш, позаимствовав те самые методы Красной Армии, которые привели к провалу наступления немецко-фашистских войск летом 1943 г. Из этой затеи ничего не вышло, хотя фашистскому командованию, развернувшему еще в апреле усиленные работы по сооружению укреплений, до некоторой степени удалось создать глубоко эшелонированную и хорошо подготовленную оборону.
К началу наступления 1-го Украинского фронта противостоявшие войска подготовили оборонительные рубежи общей глубиной до 240 км. Основное внимание было обращено на инженерное оборудование и обеспечение войсками трех полос, глубина которых составляла 40—50 км. Кроме того, города Грубешув, Рава-Русская, Львов, Галич, Станислав и другие были превращены в мощные узлы обороны.
Особенно сильно был укреплен Львов. Вокруг него были построены внешний и внутренний оборонительные обводы, прикрывавшие город с севера, востока и юго-востока.
Главная полоса обороны глубиной до 6 км была обильно оборудована инженерными сооружениями, в том числе дзотами. Она имела к началу операции три-четыре сплошные траншеи полного профиля, соединенные ходами сообщения, которые одновременно являлись отсечными позициями. [383]
Чтобы получить хотя бы общее представление о вражеской обороне, следует учесть особенности местности к западу от рубежа, занимаемого нашими войсками.
Она изобилует возвышенностями и глубокими оврагами. Высота отдельных холмов достигает 300 м. К югу от линии Тернополь, Николаев ее пересекают многочисленные притоки Днестра. Наиболее значительные из них Стрыпа, Золотая Липа, Гнилая Липа, текущие в меридиональном направлении. Ширина их составляет до 50 м, глубина — до 3 м. Берега крутые, обрывистые, широкие поймы заболочены. Реки в сочетании с окружающим рельефом представляют серьезные препятствия, ограничивающие действия подвижных соединений, наступающих с востока на запад.
Таким образом, характер местности благоприятствовал созданию прочной обороны.
Кроме того, нужно иметь в виду, что грунтовых дорог на территорий, где развернулись боевые действия войск фронта, было достаточно, а улучшенных—меньше, причем особенно не хватало сквозных маршрутов. К тому же железнодорожная сеть в районе действий противника была более развитой и полностью обеспечивала все потребности групп войск «Северная Украина».
Перед 1-м Украинским фронтом оборонялись немецко-фашистские 1-я танковая и главные силы 4-й танковой, а также 1-й венгерской армии, объединенные в группу армий «Северная Украина». Вражеское командование сосредоточило основные усилия на львовском и Станиславском направлениях. Слабее обеспечивалось рава-русское направление. Основная масса пехотных дивизий находилась в первом эшелоне, второй эшелон составляли танковые, моторизованные и несколько пехотных дивизий. Они располагались в 15—30 км от переднего края, что соответствовало намерению врага вести упорную борьбу за тактическую зону обороны.
Отсутствие глубоких оперативных резервов ограничивало командование противника в широком маневре имевшимися силами и средствами.
Особенность обстановки, в частности, для нашей 38-й армии, как я и предполагал, состояла прежде всего в ограниченности времени между прибытием на новый, совершенно незнакомый, участок и началом наступления.
Оказавшись в полосе, где до того находился левый фланг 60-й армии, мы располагали недостаточными сведениями об обороне противника, которую нам предстояло прорывать, о противостоящих силах врага, его системе огня на переднем крае и особенно в глубине. Средствами авиации для вскрытия группировки противника даже в пределах тактической зоны мы не располагали, а времени для организации серьезной наземной разведки у нас не было. Все это крайне осложняло задачу армии. [384]
Причем даже те несколько дней, которые оставались до начала наступления, мы не могли использовать для этой цели. Причина тому простая: распоряжением Ставки, подписанным заместителем Верховного Главнокомандующего Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым и заместителем начальника Генерального штаба генералом А. И. Антоновым и датированным 29 мая 1944г., в целях обеспечения скрытности проводимых фронтовых мероприятий вновь прибывшим в ту или иную полосу войскам запрещалось, в частности, ведение всех видов наземной разведки. Не дозволялись новым частям также ознакомительные облеты территории, какие-либо изменения в режиме ведения огня, в том числе даже с целью пристрелки артиллерии и минометов. Ограничивалось проведение командирских рекогносцировок.
Начальник разведки армии полковник С. И. Черных хорошо знал свое дело, но и он оказался бессильным помочь своему командованию и что-либо предпринять в сложившихся условиях. Словом, мы почувствовали себя в новом районе так, словно нам набросили повязку на глаза.
Хочу подчеркнуть, что не имею в виду бросить упрек в адрес тех войск, которые сменила наша 38-я армия. Дело в ином. Опыт показал, что разведка должна вестись систематически и особенно активно в период, непосредственно предшествующий операции. Ибо противник, тем более настороженный, ожидающий удара, использует каждый день и час для совершенствования своих позиций, наращивания сил и средств для обороны.
Кроме того, нельзя считать достаточными разведывательные данные об обороне противника в целом на участке того или иного объединения или даже соединения. Когда мы говорим, что знаем врага, это значит: части и подразделения осведомлены и о местности, на которой вот-вот начнется бой, и о противостоящих непосредственно им войсках. Это значит, каждому стрелку, пулеметчику, артиллеристу известно, откуда и из какого оружия по его позиции ведет огонь противник, а взводный и ротный командиры достоверно знают, куда направить основные усилия в атаке, в какой последовательности и какими средствами уничтожать вражеские огневые точки.
Таких сведений войска 38-й армии, только что прибывшие в новую полосу, естественно, не имели. А вот противник, как уже отмечено выше, располагал известными данными о новой группировке войск 1-го Украинского фронта. Помимо главной тому причины — крупной перегруппировки, которая уже в силу своих масштабов не могла ускользнуть от внимания врага, были и другие.
Имелись факты нарушения режима маскировки тыловыми и другими частями. Штабы, в том числе и нашей 38-й армии, недостаточно контролировали марш войск и переправу через р. Днестр. У нас, например, были случаи нарушения графика движения колонн. Так, общий ход марша был задержан в ночь [385] на 29 июня в результате скрещения двигавшихся на север частей 121-й и 305-й стрелковых дивизий. Несколько часов спустя нарушили график 70-я гвардейская и 211-я стрелковые дивизии. Вследствие этого они достигли районов дневок уже в светлое время суток и могли быть замечены разведкой противника. Так получилось на следующий день в 121-й и 305-й стрелковых дивизиях.
Офицеры штаба армии, облетавшие на самолетах У-2 маршрут войск с целью проверки соблюдения дисциплины марша и маскировки в районах дневок, установили, что в ряде случаев части располагались с обозами на опушках рощ и были хорошо видны с воздуха. Кроме того, места их расположения выдавали костры. Еще больше таких случаев было выявлено в тыловых частях в первые два-три дня марша.
Факты нарушения режима марша и маскировки были, разумеется, пресечены. Но все же они имели место почти во всей полосе фронта, поскольку перегруппировка охватила подавляющую часть его войск. И это тоже способствовало ее обнаружению разведкой противника.
Говоря о фактах демаскировки, нельзя не вспомнить об одном неприятном эпизоде. Он произошел 10 июля, когда командный состав войск армии, приданных и поддерживающих соединений после розыгрыша на картах предстоявшей операции разъезжался по своим местам. Командир 8-го штурмового авиационного корпуса генерал-лейтенант В. В. Нанейшвили улетел на У-2, но в пути самолет потерял ориентировку, был поврежден огнем противника и приземлился в ничейной полосе между двумя траншеями — нашей и вражеской, отделенными расстоянием не более 400 м.
Наши солдаты увидели, как из самолета выскочили и залегли в неровностях местности два человека. Приметили также, что один из них был в генеральской форме. Видели это и гитлеровцы из противоположной траншеи. Они тут же открыли огонь. Наши воины, стремясь спасти своих, ответили тем же.
В одно мгновение завязался жаркий бой. С обеих сторон в нем участвовало сначала почти по батальону пехоты и несколько артиллерийских и минометных батарей. Затем к фашистам прибыло подкрепление. В связи с этим по моему приказанию был введен в бой еще один батальон. Генерал Нанейшвили и летчик, наконец, добрались в свою траншею невредимыми{246}.
Я хорошо знал генерала Нанейшвили. Опытный организатор и летчик, он всегда умел устанавливать взаимопонимание с общевойсковыми командирами и со знанием дела содействовал полевым войскам в успешном проведении операций. Сейчас он на заслуженном отдыхе, и я часто вспоминаю его добрым словом.
Что же касается инцидента, о котором здесь рассказано, то он, разумеется, приведен мною исключительно для того, чтобы показать, как случай способствовал усилению настороженности [386] врага, хорошо понимавшего, что генералы на переднем крае бывают неспроста.
Конечно, не следует представлять себе дело таким образом, будто вражеское командование располагало исчерпывающими сведениями о перегруппировке войск фронта. Напротив, оно узнавало немногое и часто с опозданием. Так, наша 38-я армия к 7 июля уже находилась в новой полосе, а противник лишь на следующий день обнаружил ее уход с прежних позиций.
Но все же движение крупных войсковых масс и их сосредоточение на определенных участках не укрылись от его внимания. Это позволило вражескому командованию сделать вывод, что наступление наших войск — дело ближайшего времени, и принять дополнительные меры противодействия.
Судя по захваченным впоследствии документам, штаб группы армий «Северная Украина» еще в первых числах июля имел данные о готовящихся ударах на рава-русском и львовском направлениях. Немецко-фашистская разведка вскрыла расположение и состав всех общевойсковых армий, действовавших в первом эшелоне, места сосредоточения конно-механизированных групп и 3-й гвардейской танковой армии. Но вместе с тем противник стремился скрыть наличие у него сведений о перегруппировке. По-видимому, с этой целью колонны передвигавшихся войск преднамеренно не подвергались на марше воздействию вражеской авиации. Модель имел иной план, с помощью которого он рассчитывал сорвать наше наступление.
О его замысле мы узнали 10 июля. В тот день командующий фронтом И. С. Конев, выступая перед руководящим составом нашей армии, предупредил, что, согласно добытым фронтовой разведкой данным, на ряде участков возможен отвод войск противника с занимаемых ими позиций на один из рубежей в глубине обороны с целью избежать потерь от нашей артиллерийской подготовки.
Сообщение было не из приятных. Оно означало, что противник располагал какими-то конкретными сведениями о нашей подготовке к наступлению. И если он собирался отводить войска [387] лишь на некоторых участках, следовательно, ему было известно, где именно таится угроза. Враг явно пытался обмануть нас. Наиболее вероятным было предположение, что отвод его войск в глубину приурочен к последнему моменту перед началом нашего наступления.
Стал ясен и расчет вражеского командования на то, что мы, не заметив его маневра, обрушим огонь своих орудий и минометов на... пустое место. Снаряды вспашут оставленные позиции, и наша артиллерийская подготовка будет сорвана, вследствие чего мы не сумеем прорвать глубоко эшелонированную оборону.
Читатель легко представит себе всю серьезность этого вопроса, если учтет, что на участках прорыва мы сосредоточили на каждом километре фронта в среднем по 181 орудию, не считая 45-мм пушек и 82-мм минометов.
Мощный удар предстояло нанести и с воздуха. И в случае, если врагу удастся добиться того, что мы сбросим накопленные нами запасы снарядов, мин и авиабомб на позиции, оставленные его войсками, то это может значительно облегчить ему задачу отражения нашего наступления.
Почти все наши штабы и войска впервые встретились с такой опасностью. Поэтому были особенно тщательно разработаны и осуществлены меры, направленные на срыв замысла противника. Прежде всего мы резко усилили наблюдение, с тем чтобы задуманный врагом маневр был своевременно замечен.
Сложность этой задачи состояла в том, что установить отвод войск противника в глубину обороны мы могли лишь путем хорошо организованной неослабной разведки. Между тем проведение разведывательных мероприятий, как отмечено выше, вновь прибывшим соединениям было запрещено.
Выход все же нашли.
До прибытия 38-й армии в новую полосу намеченный ей участок прорыва занимала находившаяся в обороне 140-я стрелковая дивизия 60-й армии. Теперь она была включена в состав нашей армии, но должна была передать свой участок частям четырех вновь прибывших стрелковых дивизий, которым и предстояло прорывать здесь вражескую оборону. Так вот, чтобы не раскрывать их появления на переднем крае до предусмотренной планом смены, было решено разведку и усиленное наблюдение за противником с целью установления возможного преднамеренного отхода с первой траншеи возложить на 140-ю стрелковую дивизию.
Ее командир генерал-майор А. Я. Киселев прекрасно справился с ответственнейшей задачей. Он расширил сеть наблюдательных пунктов, в том числе и офицерских, организовал поисковые группы разведчиков, действовавшие почти непрерывно в темное время суток, подслушивание и разведку боем. В результате скрытный отход вражеских войск с переднего края для организации сопротивления в глубине был полностью исключен. [388]
Усиленную разведку и наблюдение 140-я стрелковая дивизия вела вплоть до последнего часа своего пребывания на этом участке.
Смена войск началась в ночь на 12 июля. Сначала в боевые порядки 140-й стрелковой дивизии было введено по одному стрелковому батальону четырех упомянутых дивизий в пределах намеченных для них разгранлиний. Командиры батальонов и рот сразу же расположились в траншее и на наблюдательных пунктах для изучения исходных позиций для наступления, переднего края и системы огня обороны противника, а также разработки плана предстоящих действий своих подразделений.
Следующей ночью 140-я стрелковая дивизия окончательно передала свои позиции, проведя непосредственно перед этим разведку боем силами стрелковой роты в полосе каждой сменившей дивизии. Это делалось затем, чтобы удостовериться, не оставил ли противник своих позиций на переднем крае, попытаться вскрыть его огневую систему и скрыть произведенную смену войск.
На следующий день мы планировали наступление передовыми батальонами, усиленными танками и артиллерией, но уже из состава сменивших дивизий.
Теперь на участке прорыва заняли исходное положение в полном составе 70-я гвардейская, 211, 121 и 304-я стрелковые дивизии, которыми командовали генерал-майор И. А. Гусев, подполковник И. П. Елин, генерал-майор И. И. Ладыгин и полковник А. С. Галъцев. Они и взяли на себя дальнейшее наблюдение за противником.
Таким образом, было сделано немало для того, чтобы не прошел незамеченным возможный преднамеренный отвод вражеских войск.
Однако, как показали дальнейшие события, не в нем заключались те неожиданности, с которыми встретилась наша 38-я армия после начала своего наступления. Решающее воздействие на ход операции в нашей полосе, по крайней мере вначале, оказали отмеченные выше факторы — раскрытие противником подготовки войск фронта к наступательной операции и трудности, связанные с перегруппировкой на совершенно незнакомую местность непосредственно перед нанесением удара.
Авторы многочисленных военно-исторических исследований и воспоминаний о Львовско-Сандомирской наступательной операции не рассматривают и критически не оценивают последствий ошибок, допущенных в подготовительный период. Почему эта операция не явилась внезапной для противника не только в оперативном, но и, особенно, в тактическом масштабах? В силу каких причин вражеское командование знало, на каких направлениях и когда будут нанесены удары наших войск, каков общий состав ударной группировки фронта? На эти вопросы наша литература пока не дала ответа. [389]
Между тем он необходим. И отнюдь не для того, чтобы задним числом бросить в чей-либо адрес упрек. Нет, это нужно для обобщения опыта Великой Отечественной войны, для выяснения сущности упущений, которым не должно быть места.
Во всех крупных фронтовых и межфронтовых операциях 1944 г. при нанесении ударов достигалась в той или иной степени оперативная или тактическая внезапность. И это являлось прежде всего результатом слаженной, хорошо спланированной и осуществленной работы в подготовительный период.
От внезапности удара в значительной мере зависит успех в выполнении наступательной задачи. Это один из важнейших и определяющих элементов военных действий. И его отсутствие неизбежно ведет к большому напряжению сил, привлечению дополнительных войск, потере времени и, следовательно, невыполнению намеченного плана. Фактор внезапности возникает не сам по себе, а в результате глубоко продуманного замысла предстоящей операции, правильного выбора направления главного удара, боевой выучки войск, скрытого сосредоточения превосходящих сил, глубокого изучения противостоящего врага и др.
Строгое соблюдение перечисленных элементов в подготовительный период закладывает фундамент успешного осуществления плана, дает в руки наступающих такие преимущества, которые в более короткое время и с меньшей затратой сил и средств приводят к достижению поставленной цели. Стройная система намеченных перед Львовско-Сандомирской операцией мероприятий была нарушена изменением идеи замысла, что повлекло за собой крупное перемещение войск. В тот период в условиях ограниченного времени командованием фронта и нами, командармами, были допущены ошибки.
Ведь главное — скрытно подтянуть войска и укрыть их от наблюдения противника, дислоцируя в районах сосредоточения на предельно возможном удалении от участка прорыва. При этом в выжидательных и исходных районах они должны находиться минимальное время или проходить их с ходу перед вводом в бой. Таким образом, если они и будут обнаружены врагом, то у него не останется времени для принятия контрмер. Используя эти и многие другие возможности, можно было перед началом Львовско-Сандомирской операции уменьшить число войск, участвовавших в перегруппировке, да и сократить расстояние, на которое они перебрасывались. Тем самым свелись бы к минимуму возможности противника в раскрытии наших замыслов.
В действительности, как мы видели, все происходило иначе. План операции предусматривал перегруппировку огромных войсковых масс. Это уже само по себе, особенно в сложившихся тогда условиях, таило опасность раскрытия противником готовящегося удара. При переброске крупных сил и средств нами недостаточно соблюдались маскировочные мероприятия, что объяснялось отчасти массовым характером передислокации войск [390] на большое расстояние, а также упущениями командования и штабов армий, корпусов, дивизий. Наконец, на ряде участков, в первую очередь в полосе 38-й армии, прорыв обороны противника осуществлялся без необходимых в таких случаях подробных данных об обороне врага, его силах и средствах.
В результате в ходе операции пришлось привлечь дополнительные силы, прорыв обороны противника затянулся. А это дало ему определенные преимущества, несомненно наложившие отпечаток на общие итоги операции. Но, несмотря на вое это, благодаря энергии и полководческому искусству И. С. Конева, умело осуществившего маневр танковыми армиями, войска фронта достигли большого успеха.
Наступление четырех фронтов в Белоруссии, подобно девятому валу, захлестывало немецкие гарнизоны. Вот уже были очищены от врага Вильнюс и Пинск, и советские воины достигли окраин Каунаса и Гродно.
Именно этот момент, когда войска в Белоруссии вышли на один меридиан с нами, и был выбран для начала наступления 1-го Украинского фронта между Припятью и Карпатами.
Войска 1-го Украинского фронта к тому времени занимали полосу шириной 440 км на рубеже, проходившем западнее Луцка, Брод, Езерны, Бучача, Коломыи, Краснопольска. В его состав входили 7 общевойсковых (1, 3 и 5-я гвардейские, 13, 18, 38 и 60-я), 3 танковые (1-я, 3-я гвардейские, 4-я) и 2-я воздушная (ас 16 июля и 8-я воздушная) армии, 3 отдельных танковых (4-й гвардейский, 25-й и 31-й) и 2 кавалерийских (1-й и 6-й гвардейские) корпуса.
Вновь прибывшими 3-й, 5-й гвардейскими и 8-й воздушной армиями соответственно командовали генерал-полковник В. Н. Гордов, генерал-лейтенанты А. С. Жадов и В. Н. Жданов. 60-й армией вместо генерал-полковника И. Д. Черняховского, возглавившего войска 3-го Белорусского фронта, командовал генерал-полковник П. А. Курочкин.
Наша 38-я армия была готова вместе с другими войсками фронта обрушить всю свою боевую мощь на головы гитлеровцев. Подготовка к наступлению прошла с исключительным [391] подъемом. Все были охвачены огромным воодушевлением — и Военный совет, и штаб, и войска армии. Мы с А. А. Епишевым и Ф. И. Олейником тогда особенно часто встречались с нашими политработниками, развернувшими большую работу по политической подготовке операции. Запомнились воспаленные от бессонных ночей, но радостно возбужденные глаза начальника политотдела армии генерал-майора Д. И. Ортенберга. Вероятно, все мы выглядели так в те дни, наполненные замечательными известиями с других фронтов и счастливым сознанием того, что и мы готовим удар, который окончательно выбросит врага с родной земли и перенесет войну за пределы нашей Родины.
Мое положение командующего армией, конечно, позволяло мне видеть многие предстоящие трудности. Так уж случилось, что даже в оборонительный период войны я с вверенными мне войсками не раз выполнял наступательные задачи. А последние полтора года, начиная с января 1943 г., мы почти непрерывно гнали врага на запад. Но при этом не было еще случая, чтобы перед началом операции оборона противника, его силы и средства, а также система огня были недостаточно изучены. Теперь же я столкнулся именно с такой обстановкой, и она не могла не тревожить.
Однако, как я уже говорил, в тот момент это были лишь смутные опасения, и они оказались не в состоянии заглушить радостное ощущение величия свершившихся и ждавших нас впереди событий. И, конечно, я, как и вся наша армия, чувствовал себя счастливым от сознания того, что нам отведена важная роль в осуществлении всей фронтовой операции.
Приближались дни, когда мы полной мерой испытали и трудности, которых опасались, и радость новой победы. [392]