Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава II.

Тяжелые испытания

I

В конце июля и в течение августа обстановка в полосе Юго-Западного фронта ухудшалась с каждым днем. Из информации штаба 5-й армии я знал, что на левом крыле фронта положение становилось все более угрожающим. Танковые дивизии противника после овладения Белой Церковью устремились на юго-восток и тем самым отрезали 6-ю и 12-ю армии от фронтовых баз снабжения.

Положение этих армий было исключительно тяжелое. В тылах скопилось много раненых, вооружения и имущества. Войска двух армий перемешались. «Обстановка потрясающая»,— доносил командующий 12-й армией генерал-майор П. Г. Понеделин в штаб Юго-Западного фронта. Он настаивал на объединении действий обеих армий. Тем временем явно определилась угроза охвата внешних флангов этих армий. Но наметившееся окружение парировать было нечем, резервы отсутствовали.

И все же боевой дух войск 6-й и 12-й армий не был сломлен, они продолжали храбро сражаться.

Действовавшие справа от них войска 26-й армии контратаками и упорной обороной нанесли противнику большой урон, однако создать перелом в обстановке не смогли. Вскоре они отошли на Ржищевский и Черкасский плацдармы, что облегчило условия для дальнейших активных действий 3-го моторизованного корпуса противника, который к исходу 7 августа продвинулся в район Кременчуга.

А кольцо вокруг остатков 6-й и 12-й армий еще 4 августа сжалось до предела. Командование окруженных войск приняло решение прорывать его своими силами. Но осуществить это решение не удалось. Последняя отчаянная попытка выбраться из котла была предпринята в ночь на 6 августа, причем окруженные теперь [57] стремились пробиться не на восток, а на юго-запад. Но их силы при прорыве кольца окончательно иссякли, и в ту же ночь наступила катастрофа.

Многие бойцы и командиры, и среди них начальники штабов армий комбриг Н. П. Иванов и генерал-майор Б. И. Арушанян, вырвались из окружения. Но значительная часть оставшихся в живых, в большинстве раненых, попала в плен. В их числе были и оба командарма — тяжелораненый генерал-лейтенант И. Н. Музыченко и генерал-майор П. Г. Понеделин.

Если на левом крыле Юго-Западного фронта противник ценой больших потерь добился значительных успехов, то на нашем, правом, крыле бои приняли затяжной характер.

Произведя перегруппировку, 6-я немецкая армия 31 июля возобновила наступление на Коростень. Под натиском ее превосходящих сил войска 5-й армии вынуждены были с боями оставить юго-западный и южный секторы Коростеньского укрепленного района и отойти на рубеж железной дороги Коростень — Киев, где и остановили наступление противника. Наиболее напряженные бои в полосе армии происходили с 7 по 13 августа. Особенно трудно пришлось войскам 15-го стрелкового и 9-го механизированного корпусов 9—10 августа, когда противник пытался силами 98-й, 113-й и 11-й пехотных дивизий разорвать фронт 5-й армии и охватить коростеньскую группировку с востока.

Положение в эти дни настолько обострилось, что ксмандарм 5 и командующий войсками фронта обратились к главкому [58] Юго-Западного направления Маршалу Советского Союза С. М. Буденному с просьбой разрешить отвод правого фланга и центра армии на рубеж Словечно — Гошов — Ксаверов. Разрешение было дано. Но к тому времени необходимость в нем отпала, так как удалось успешными контратаками остановить наступление немцев и сохранить прежнее положение.

Противник стремился прорваться кратчайшим путем к переправам через Днепр в полосе войск Киевского укрепленного района. Для этого, сосредоточив основные силы вдоль шоссе Васильков — Киев, он начал 3 августа после сильной артиллерийской и авиационной подготовки штурм оборонительной полосы на стыке 147-й и 175-й стрелковых дивизий. Ожесточенные бон продолжались непрерывно два дня. 4 августа немцам удалось было прорвать наш передний край в районе Вета Почтовая, Мрыги. Но к исходу того же дня их отбросили, перейдя в контратаку, части 147-й стрелковой дивизии.

Враг бешено рвался к Киеву. 6 августа он ввел в бой четыре пехотные дивизии — 44, 71, 95-ю и 299-ю. Ценою больших потерь ему удалось прорвать оборонительный рубеж на подступах к украинской столице. Грозная опасность нависла над Киевом.

В это время нам стало известно, что Гитлер отдал своим генералам приказ во что бы то ни стало овладеть Киевом 8 августа и в тот же день провести на Крещатике военный парад. Узнали об этом и киевляне. Единодушным стремлением жителей города и всех бойцов и командиров стало сорвать этот замысел. И он был сорван.

По 11 августа включительно противник при поддержке авиации и артиллерии непрерывно, днем и ночью, атаковал боевые порядки войск Киевского укрепленного района и 27-го стрелкового корпуса. Враг понес большие потери, но успеха не имел. Все его атаки были отбиты. А в самый напряженный момент, когда силы защитников города, казалось, были на исходе, командование фронта направило в Киев свои последние резервы.

И вновь героическими усилиями войск и трудящихся города противник был остановлен на рубеже Жуляны — Совкин — Мышеловка. Потеряв тысячи солдат и офицеров и израсходовав много сил и средств, но так и не добившись успеха, гитлеровское командование вынуждено было 11 августа прекратить наступление в районе Киева.

Большую роль в организации отпора врагу сыграло обращение ЦК КП(б)У и правительства УССР к украинскому народу с призывом до конца выполнить свой священный долг перед Родиной, защитить Киев. Обращение вызвало высокий подъем патриотизма. Резко усилился приток добровольцев в ряды Красной Армии и народного ополчения. Партийные организации города и области направили в войска более 30 тыс. коммунистов. Свыше 13 тыс. киевлян встали в ряды защитников своего города, 1500 — вступили [59] в партизанские отряды. Несколько тысяч девушек стали медицинскими сестрами на фронте.

Так уже в начале войны со всей полнотой раскрылись великая моральная сила и пламенный патриотизм советского народа.

В то время как в районе Киева положение стабилизировалось, на стыке Юго-Западного и Центрального фронтов обстановка стала резко ухудшаться. Войска 3, 13-й и 21-й армий Центрального фронта уже не имели общей линии и под натиском 2-й армии и 2-й танковой группы противника отходили разобщенно в восточном и юго-восточном направлениях.

Чем был вызван поворот на юг 2-й армии и 2-й танковой группы из состава группы армий «Центр», действовавших против правого фланга и тыла войск Юго-Западного фронта?

Прежде всего общим состоянием немецко-фашистских войск на советско-германском фронте. В результате нарастающего сопротивления Красной Армии они понесли крупные потери и резко замедлили темп продвижения.

Ударные группировки немецко-фашистских войск на ленинградском и киевском направлениях к середине августа не решили поставленных перед ними задач, и перед гитлеровским верховным командованием уже явственно вырисовывались контуры провала планов разгрома и порабощения Советского Союза. Главные силы группы армий «Север» вели ожесточенные бои на Лужской линии обороны и без усиления резервами не могли продвинуться к далекому еще Ленинграду «с целью окончательного окружения и ликвидации этого опорного пункта и обороняющих его русских сил»,— как заявил Гитлер в своей записке от 22 августа{22}. К тому же правый фланг группы армий «Север» и ее стык с группой армий «Центр» были слабо прикрыты от чувствительных ударов войск Северо-Западного фронта южнее оз. Ильмень.

От группы армий «Центр» была изолирована группа армий «Юг». Ее 6-я армия, действовавшая на главном направлении в районе Киева, не смогла своими силами сломить сопротивление войск 5-й армии Юго-Западного фронта в Коростеньском укрепленном районе и овладеть столицей Советской Украины.

В такой обстановке гитлеровское командование не решилось силами одной группы армий «Центр» начать наступление на московском стратегическом направлении. Было решено сначала повернуть часть сил группы армий «Центр» в помощь войскам группы армий «Север», а другую, 2-ю армию и 2-ю танковую группу,— на юг для окружения и разгрома войск правого крыла Юго-Западного фронта. Только по выполнении указанных задач на флангах войска группы армий «Центр» могли осуществить наступление на Москву, привлекая для этого часть сил соседних фланговых группировок. В основе этого решения от 21 августа [60] была главным образом оперативная необходимость преодолеть трудности, вызванные героической обороной Красной Армии, особенно на киевском направлении. Это очевидное обстоятельство опровергает послевоенные измышления гитлеровских генералов, которые в своем стремлении обелить германский генеральный штаб утверждают, что решение было принято вопреки мнению генералов и преследовало не военные, а только политические и экономические цели.

Директива Гитлера от 21 августа 1941 г. гласила:

«Предложение ОКХ от 18 августа о развитии операций в направлении на Москву не соответствует моим планам. Приказываю: 1. Важнейшей целью до наступления зимы считать не захват Москвы, а захват Крыма, индустриального и угольного района Донбасса и лишение русских доступа к кавказской нефти; на севере важнейшей целью считать блокирование Ленинграда и соединение с финнами.

2. Исключительно благоприятная оперативная обстановка, которая сложилась благодаря достижению нами линии Гомель, Почеп, должна быть использована для того, чтобы немедленно предпринять операцию, которая должна быть осуществлена смежными флангами групп армий «Юг» и «Центр». Целью этой операции должно явиться не простое вытеснение 5-й армии русских за линию Днепра только силами нашей 6-й армии, а полное уничтожение противника до того, как он достигнет линии р. Десна, Конотоп, р. Сула. Это даст возможность группе армий «Юг» занять плацдарм на восточном берегу Днепра в районе среднего течения, а своим левым флангом во взаимодействии с группой армий «Центр» развить наступление на Ростов, Харьков.

3. Группа армий «Центр» должна, не считаясь с дальнейшими планами, выделить для осуществления указанной операции столько сил, сколько потребуется для уничтожения 5-й армии русских, оставляя себе небольшие силы, необходимые для отражения атак противника на центральном участке фронта.

4. Овладеть Крымским полуостровом, который имеет первостепенное значение для беспрепятственного вывоза нами нефти из Румынии...»{23}

В соответствии с директивой Гитлера 24 августа 1941 г. командующий группой армий «Центр» фон Бок отдал следующий приказ на дальнейшее ведение операций:

«1. Задачей, поставленной верховным командованием, является уничтожение 5-й советской армии до того, как ей удастся отойти за линию Сула, Конотоп, р. Десна посредством удара смежными флангами групп армий «Центр» и «Юг». С выполнением этой задачи надлежит закрепиться в районе восточнее [61] среднего течения р. Днепр и продолжить операцию в направлении Харькова.

2. Для выполнения этой задачи группа армий «Центр» наступает через линию Речица, Стародуб в южном направлении.

а) 2-я армия—в составе 13 и 43-го армейских корпусов и 35-го временного соединения, всего семью пехотными дивизиями и одной кавалерийской дивизией, наступает правым флангом на Чернигов.

б) 2-я танковая группа (непосредственно подчиняется командующему группы армий) действует в составе 24 и 47-го танковых корпусов, поскольку эти корпуса будут боеспособны.

Ближайшей задачей 2-й армии и 2-й танковой группы является захват предмостных плацдармов между Черниговом и Новгород-Северским, чтобы оттуда, в зависимости от развития обстановки, наступать дальше на юг или юго-восток...»

Советское командование своевременно увидело в повороте на юг фашистских войск угрозу для Юго-Западного фронта, и Маршал Советского Союза С. М. Буденный обратился в Ставку с предложением отвести войска 5-й армии и 27-го стрелкового корпуса с рубежа железной дороги Коростень — Киев на восточный берег Днепра.

Ставка согласилась. 19 августа последовал ее приказ Юго-Западному фронту: обороняясь по восточному берегу Днепра от Лоева до Переволочной, во что бы то ни стало удерживать за собой Киевский укрепленный район и прочно прикрыть направление на Чернигов, Конотоп и Харьков. Учитывая, что 2-я армия и 2-я танковая группа немцев могли повернуть на юго-восток с целью дальнейшего развития наступления в направлении Чернигов, Прилуки и нанесения ударов по флангу и тылу войск Юго-Западного фронта, Ставка Верховного Главнокомандования одновременно приказала создать из части войск 37-й{24} и 26-й армий 40-ю армию и развернуть ее на р. Десна на участке Шостка, Новые Млины.

Для осуществления этого приказа Ставки прежде всего нужно было отвести 5-ю армию и 27-й стрелковый корпус на новые рубежи как можно быстрее. Это стало очевидно сразу же после того как в соответствии с директивой фронта войска начали в ночь на 21 августа отходить на восточный берег Днепра в условиях неотступного преследования со стороны противника. Далее важно было ни при каких обстоятельствах не допустить выхода гитлеровцев на переправы. Наконец, нельзя было не считаться с обстановкой на левом крыле Центрального фронта, где 21-я армия, оставив Гомель, отступала в юго-восточном направлении. [62]

В результате этого реальная опасность нависла над Черниговом, куда начали подходить передовые части 2-й немецкой армии. В таких условиях нашим войскам при выходе на Днепр следовало непременно загнуть свой правый фланг в районе Чернигова фронтом на север и даже на восток.

К сожалению, эти условия либо вообще не были соблюдены, либо выполнены частично.

Командующий фронтом, очевидно, не был осведомлен об обстановке в полосе Центрального фронта. Только этим можно объяснить его приказ М. И. Потапову, гласивший, что 5-я армия должна занять и прочно оборонять левый берег Днепра, не загибая, однако, свой правый фланг севернее Чернигова. Это решение, как показал ход событий, было ошибочным. Очень скоро для поддержки войск 21-й армии, отступавших с севера к району Чернигова, пришлось срочно выдвинуть на р. Десну выгрузившуюся в районе Бахмача 135-ю стрелковую дивизию. Но и после этого положение на правом фланге 5-й армии оставалось угрожающим.

Еще более опасной оказалась обстановка на левом фланге 5-й армии, который уже на левом берегу Днепра неожиданно оказался под угрозой обхода противником. Как могло это случиться? Каким образом оказался там враг?

Вот как это произошло.

Во время отхода наших войск за Днепр в стык между 5-й армией и ее левым соседом — 27-м стрелковым корпусом прорвались 98-я, 111-я и 113-я пехотные, а также часть сил 11-й танковой дивизий немцев. 23 августа они вышли на переправу у Окунинова. И хотя она охранялась частями 27-го стрелкового корпуса, однако оборона моста через Днепр оказалась непрочной.

Это был непростительный промах командира корпуса генерала Артеменко. Непростительный и непоправимый, так как слабость обороны у моста позволила противнику с ходу овладеть им. Так мост у Окунинова стал на всем протяжении Днепра единственным, оказавшимся тогда в руках у немцев.

И они использовали его до предела. Создав здесь сильную оборону, немецко-фашистское командование в ту же ночь перебросило на предмостный плацдарм столько сил, что попытки 27-го стрелкового корпуса сбросить их в последующие дни не имели успеха. В стык между 5-й и 37-й армиями был вбит клин.

Вследствие этого 5-я армия, закончившая переправу через Днепр 25 августа, сразу же оказалась в тяжелом положении. Усиливавшаяся с каждым днем угроза обхода противником левого фланга армии в конце концов привела к выходу гитлеровских войск на тылы 31-стрелкового корпуса, оборонявшего левый берег Днепра.

С целью устранения угрозы со стороны Окунинова штаб фронта потребовал от командарма 5: «Уничтожить противника и вернуть [63] переправу». Генерал Потппов бросил на выполнение этой задачи все, что было под рукой,— остатки 22-го механизированного корпуса, 131-ю, 228-ю, а затем 124-ю стрелковые дивизии. А пока они достигли района Окунинова, оказалось, что противник выдвинул крупные силы уже в район Остер у слияния одноименной реки с Десной.

Бои в районе Окунинова носили весьма упорный характер. Временами войскам армии удавалось потеснить гитлеровцев, но выбить их оттуда полностью так и не удалось. Напротив, создав плацдарм на левом берегу Днепра, противник пытался развить успех в направлении на г. Остер, с тем чтобы в дальнейшем выйти на фланг и в тыл войскам Киевского укрепленного района.

II

1-я артиллерийская противотанковая бригада, которой я продолжал командовать, также участвовала в обороне переправ. Еще 24 июля она была выведена из боя в районе Малина и получила задачу оборонять мосты через Припять у населенных пунктов Довляды, Янов и Чернобыль, а также через Днепр — у Нов. Иолча и Лукоеды, не допустить захвата или уничтожения переправ врагом.

Выполняя эту задачу, мы создали в указанном районе прочную систему обороны мостов не только против наземного противника, но и против его авиации. Этим бригада надежно прикрыла глубокий тыл армии от возможного удара со стороны группы армий «Центр».

Дело в том, что удержание мостов в междуречье Припяти и Днепра было составной частью обороны 5-й армии в Коростеньском укрепленном районе. Оборона же эта, выросшая до оперативных масштабов, своей активностью угрожала группировке войск противника западнее Киева, с одной стороны, и правому флангу группы армий «Центр» — с другой. Поэтому немецко-фашистское командование и намеревалось, как явствует из приведенных документов, ударами 6-й полевой армии на север и соединений 2-й полевой армии из района Мозыря на юг отрезать 5-ю армию от Днепра и уничтожить.

Сначала, пока еще 5-я армия продолжала вести бои на линии железной дороги Коростень — Киев, немецкие самолеты, наносившие удары по ее тылам, пытались разбомбить и обороняемые нами мосты. Но бригада каждый раз успешно отбивала воздушные атаки.

В этом артиллеристам как нельзя лучше пригодились навыки стрельбы по самолетам, приобретенные в непрерывных боях, в которых бригада участвовала с первого дня войны. Зенитные орудия, [64] не подводившие нас и в схватках с танками врага, естественно, не менее успешно были использованы в борьбе с его авиацией. Ни одному вражескому самолету так и не удалось сбросить бомбы на обороняемые бригадой мосты.

В середине августа атаки противника против нас приобрели иной характер. Целью их теперь являлся захват мостов, с тем чтобы отрезать 5-й армии путь к отходу и, конечно, обеспечить наступающим немецко-фашистским войскам удобные переправы. Осуществить эти задачи фашистское командование пыталось посредством высадки воздушных десантов на берегах Припяти и Днепра, но и в этом успеха не достигло. Все сброшенные здесь диверсионные воздушно-десантные группы были уничтожены бригадой.

Так продолжалось почти целый месяц. Все это время бригада занимала огневые позиции в два эшелона. Первый из них располагался у припятских мостов возле Довляды, ст. Янов и м. Чернобыль, второй — у днепровских, вблизи населенных пунктов Нов. Иолча и Лукоеды. Штаб бригады организовал широкую систему связи и оповещения. Ежедневно на всех направлениях действовали наши разведывательные группы. Они внимательно следили за действиями противника, и благодаря этому бригада всегда была готова к отражению его атак.

Когда же в ночь на 19 августа 5-я армия начала отходить на восточный берег Днепра, то на штаб бригады были возложены контроль и обеспечение движения войск через переправы.

Мосты через Припять мы и после этого продолжали оборонять более трех суток. Только 23 августа во второй половине дня к м. Чернобыль подошел арьергард армии. Но вслед за ним появились танки и мотопехота противника. Они, судя по всему, хотели с ходу прорвать нашу оборону, но эта попытка не увенчалась успехом. Действуя вместе с арьергардом армии, мы общими усилиями отразили первые атаки. Тогда гитлеровцы начали спешно подтягивать свои силы из глубины. Этой передышкой воспользовался арьергард, который тут же отошел под прикрытием огня наших дивизионов на левый берег Припяти. Заняв там оборону, он теперь в свою очередь прикрыл бригаду, начавшую переправляться на противоположный берег реки.

Противник довольно быстро обнаружил это и попытался немедленно завладеть переправой. Расчет врага состоял в том, что мы не взорвем мост, пока не достигнем левого берега. И вот на бешеной скорости на мост ворвались два немецких танка в сопровождении нескольких мотоциклистов. За ними ринулись другие...

Признаюсь, мне очень хотелось наказать фашистов за наглость. И могу сказать с уверенностью, такое желание испытывали все наши воины, не спускавшие глаз с моста. Но ведь мы действительно могли его взорвать лишь после того, как с него сойдет [65] последняя советская машина с людьми и вооружением. Успеем ли? Дело решали метры, отделявшие ее от переднего танка врага, секунды...

Наконец-то наших на мосту уже нет. Пора! Вслед за командой раздается оглушительный взрыв, и через несколько секунд все, что осталось от моста и находившихся на нем фашистских танков и мотопехоты, скрылось под водой.

Такая же судьба постигла мосты у Довляд и Янова, но лишь после того, как по ним прошли партизаны. Их переправу на западный берег мы обеспечивали по ночам. Оттуда отряды народных мстителей уходили в Припятские леса, чтобы там, в тылу врага, наносить удары по ненавистным захватчикам.

Три дня отражал первый эшелон бригады яростные вражеские атаки, удерживая свои позиции на левом берегу Припяти. И только после того, как отряды немецких автоматчиков все же форсировали реку и стали обходить нас с флангов, ему было приказано отойти и совместно со вторым эшелоном занять оборону у насоленных пунктов. Нов. Иолча и Лукоеды на Днепре. Здесь — снова атаки врага, причем еще более ожесточенные. Натиск фашистов не прекращался ни днем, ни ночью. С каждым часом нарастала угроза захвата мостов войсками неприятеля.

Выполняя приказ командования, бригада еще раз, теперь уже на Днепре, проводила арьергард 5-й армии и последней ушла на восточный берег, взорвав за собой днепровские мосты.

Горько было у нас на душе. Еще бы! В первые дни после нападения фашистов мы были убеждены в том, что не сегодня-завтра отбросим их за пределы Советской страны. Потом надеялись, что дальше старой границы их не пустим. Разве приходило в голову кому-нибудь из нас, что фашисты будут угрожать Киеву!

Трудно было решиться на это. Но могли ли мы поступить иначе? Конечно, нет. Ведь мы выполняли приказ. Да и не только в этом дело. Взрывая за собой мосты, мы не просто действовали согласно приказу. Каждый наш воин понимал, что выполняет волю тех, кто, прежде чем принять решение, взвесил все за и против. И сами мы сердцем, умом понимали: главное сейчас — преградить путь врагу, задержать его во что бы то ни стало.

...Позади остался Днепр. Могучий и величавый, он, как всегда, спокойно катил свои воды. И в эту невыразимо трудную минуту вместе с тревожной мыслью о судьбе Отчизны не покидала нас вера в грядущую победу. Не потому ли, глядя на обезображенные взрывом мосты, бойцы вздыхали: вернемся — придется самим же и восстанавливать.

И единственный вопрос, который тогда задавали нам, командирам, был такой: когда кончится отступление, скоро ли начнем наступать? Что могли мы ответить, если сами знали лишь об обстановке в полосе 5-й армии и — в общих чертах — о действиях войск [66] фронта? И все же отвечали. Ибо твердо вершит: пройдут месяцы, и мы разгромим врага, вернемся сюда, к родному Днепру.

Вспоминая эти давно минувшие дни, я часто спрашиваю себя, случайно ли 1-я артиллерийская противотанковая бригада неизменно оказывалась тогда на самых угрожаемых направлениях. Нет, не случайно. Здесь мне прежде всего хочется еще раз отдать должное командующему 5-й армией генералу М. И. Потапову, его военному таланту. Не сомневаюсь, что он еще во время боев за г. Малин предвидел неизбежность отхода наших войск за Днепр и, не поддаваясь унынию и тем более отчаянию, спокойно и планомерно заботился о создании необходимых условий на этот случай. А так как одним из таких условий, и притом весьма важным, было обеспечение путей отхода и в особенности переправ, то их оборону он заблаговременно и поручил 1-й артиллерийской противотанковой бригаде.

Читатель помнит, конечно, что 5-я армия находилась на направлении главного удара группы армий «Юг». Если же к этому добавить, что 1-я артиллерийская противотанковая бригада, как явствует из рассказанного выше, неизменно оказывалась там, где была наибольшая угроза, то станет очевидно: кто-то усиленно заботился о том, чтобы она оказывалась в самом «пекле».

Заботился об этом командующий армией. Так было под Владимир-Волынским и Луцком, под Клеваныо и Ровно, под Новоград-Волынским и Коростенем.

Генерал-майор Потапов с первого дня войны видел в противотанковых войсках грозную огневую силу. Что касается 1-й бригады, то, как он считал, эффективность ее применения состояла не только в успешной борьбе с танками. Потапов не раз говорил мне, что высоко оценивает также способность бригады становиться как бы мобилизующим центром, вокруг которого концентрируются и вновь вступают в бой вышедшие из борьбы в результате больших потерь артиллерийские части и отдельные группы. Сам он объяснял эту способность тем, что противотанковая бригада, к тому же еще и моторизованная, по своему составу, вооружению и оснащению являлась, по его мнению, одной из наиболее устойчивых форм организации артиллерии для борьбы с таким сильным противником, каким была немецко-фашистская армия.

Наконец, на первых порах в составе 5-й армии была всего лишь одна такая бригада. Этим и объяснялось то, что Потапов ни при каких обстоятельствах не дробил ее и никому не переподчинял. Он взял на себя лично заботу о ее использовании и, зорко следя за боевыми действиями бригады, никогда не забывал перебросить ее в определенный момент, часто заблаговременно, туда, где она была ему всего нужнее.

Так было и в конце августа, когда командующий армией приказал бригаде форсированным маршем выступить в направлении Чернигова. Уже на марше я получил первый приказ, которым [67] бригаде ставилась задача занять оборону на рубеже Халявин — Гудка и совместно с 15-м стрелковым корпусом не допустить прорыва противника с севера в направлении Чернигова. Нам также предписывалось прикрыть зенитными батареями мост и переправы на р. Десне южнее города.

Положение на фронте 15-го стрелкового корпуса севернее Чернигова было чрезвычайно тяжелым. Исполняющий обязанности командира корпуса полковник М. И. Бланк, знакомя меня с обстановкой, назвал ее угрожающей. И он не преувеличивал. Противник превосходящими силами при поддержке танков оказывал большое давление с фронта. Одновременно немецкая 260-я пехотная дивизия форсировала р. Десну на правом фланге корпуса и захватила плацдарм в районе Вибли.

Рассказав обо всем этом, полковник Бланк показал мне телеграмму начальника Генерального штаба Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова, адресованную командующему Юго-Западным фронтом. В ней говорилось: «С захватом противником Вибли создается явная угроза Чернигову и стыку фронта... Чернигов должен быть удержан за нами во что бы то ни стало».

— Как видите,— говорил полковник Бланк,— приказ прошел все инстанции — осталось немногое: выполнить его. Но какими силами? В ротах всего лишь по 20—30 активных штыков, боеприпасы на исходе...— Он глубоко вздохнул, улыбнулся.— Но приказ есть приказ, выполнять его теперь нам с вами.

Это была моя последняя встреча с М. И. Бланком.

1 сентября на правом фланге корпуса с новой силой разгорелись бои, в ходе которых его части упорно пытались выбить 260-то пехотную дивизию противника с плацдарма в районе Вибли, но успеха не имели. На другой день генерал Потапов, выполняя приказ командующего войсками фронта, приказал М. И. Бланку любой ценой отбросить противника за Десну. Войска корпуса вновь вступили в схватку с врагом. Полковник Бланк лично повел в атаку до двух батальонов 62-й стрелковой дивизии. В бою близ д. Пески 2 сентября он был смертельно ранен.

Плацдарм противника у населенного пункта Вибли так и не удалось ликвидировать, несмотря на максимальные усилия, приложенные нашими войсками. Однако и фашисты, изо всех сил стремившиеся расширить плацдарм, не добились цели.

Геройски сражались части 135-й стрелковой дивизии. Только при отражении двух атак они уничтожили около 2 тыс. солдат и офицеров противника. Большие потери понесли фашисты и на участке 497-го стрелкового полка, где они предпринимали такие же отчаянные атаки.

В ходе одной из них около 200 гитлеровцев просочились между двумя батальонами. Находившийся невдалеке старший политрук Кругляков, временно исполнявший должность комиссара полка, не растерялся. Переброшенная по его распоряжению [68] зенитная пулеметная установка встретила атакующих огнем в упор я буквально скосила их всех до одного{25}.

Пока шли бои на плацдарме, возникла угроза и в районе Салтыкова Девица. Там противник, преследуя отступавшие части 21-й армии Центрального фронта, начал переправлять через Десну четыре пехотные дивизии, нацеленные для нанесения удара с северо-востока по тылу 5-й армии. Одновременно началось стремительное продвижение 98-й пехотной дивизии немцев с Окуниновского плацдарма на северо-восток, а 262-й пехотной дивизии — на Моровск. Этим самым противник окончательно разорвал стык 5-й и 37-й армий.

Над главными силами 5-й армии нависла угроза окружения. Необходимо было немедленно отвести их за Десну и за счет сокращения фронта и высвобождения резервов улучшить оперативное положение армии. Угроза окружения была настолько реальна, что командарм 5 вынужден был просить командующего фронтом разрешить отвод 31-го стрелкового корпуса за Десну. Но было разрешено лишь несколько выпрямить линию фронта корпуса, а такая мера не вносила существенной перемены в положение армии.

В этой обстановке генерал Потапов 3 сентября приказал мне принять командование 15-м стрелковым корпусом, а бригаду сдать командиру 712-го артиллерийского полка полковнику А. П. Еременко.

III

Разыскав штаб корпуса, я познакомился с комиссаром корпуса полковым комиссаром М. П. Быстровым, начальником штаба подполковником М. Г. Банным и офицерами оперативного отдела. Здесь мне доложили, что дивизии корпуса — 45, 62 и 135-я — совместно с остатками 9-го механизированного (без танков) и 1-го воздушно-десантного (до 300 человек) корпусов вели в этот момент бои на рубеже Вибли — Пески — Березанка — Халявин — Рябцы.

— Очень велики потери в людях, боевой технике и автотранспорте,— хмуро добавил начальник штаба корпуса.— Поэтому трудно сказать, долго ли еще удастся сдерживать натиск противника, непрерывно вводящего в бой все новые силы.

Действительно, обстановка как в полосе 15-го стрелкового корпуса, так и на фронте армии складывалась явно не в нашу пользу. С севера из района Гомель, Клинцы наносили удар на Чернигов, Прилуки силы 2-й армии, а восточное нее действовали на юг танковые дивизии Гудериана из состава группы армий «Центр». Мы же могли противопоставить им лишь ослабленные части, обескровленные в непрерывных неравных боях.

Но и в таких невероятно трудных условиях советские воины сделали все, что было в человеческих силах. [69]

4 и 5 сентября бои на позициях корпуса носили крайне ожесточенный характер и не прекращались ни днем, ни ночью. 135-я стрелковая дивизия с трудом отбивала атаки превосходящих сил противника в районе Горбово, Вибли, Пески. 62-я и 45-я стрелковые дивизии, остатки 9-го механизированного и 1-го воздушно-десантного корпусов под натиском фашистских танков и пехоты медленно, с боями отходили на юг, к Чернигову.

6 сентября обстановка вновь резко ухудшилась. Фашистское командование, овладевшее к тому времени плацдармом на Десне, с целью окружения войск 5-й армии нанесло удар из района Салтыкова Девица в западном направлении по тылам 15-го стрелкового корпуса.

На Десну противник вышел и на левом фланге 5-й армии. Там, развивая стремительное наступление из района Сорокошичи, Окувиново на восток, он захватил населенные пункты Смолино, Максим, Моровск. Одновременно он бросил не менее двух пехотных дивизий вдоль западного берега Десны на Чернигов. Их удар пришелся по тылам соединений 31-го и 15-го стрелковых корпусов, которые вели бои на рубеже, проходившем от разъезда Муравейка, через Подгорное, Бобровица, Коты, Жукотки, Любечь, оттуда на юг по восточному берегу Днепра до населенных пунктов Васильева Гута, Ковпита, Андреевка и далее по восточному берегу Десны.

Угроза окружения стала очевидной. Ее усиливало то обстоятельство, что в тылу наших войск была Десна, не проходимая вброд. Противнику же это облегчало выполнение задачи по [70] окружению и уничтожению войск 15-го и 31-го стрелковых корпусов.

Следовательно, обстановка требовала немедленно, пока была хоть какая-то возможность воспользоваться переправами, отвести оба корпуса за Десну. Вместо этого командующий войсками фронта приказал предпринять еще одну отчаянную попытку отбросить врага и с этой целью нанести ряд контрударов по наступавшему на флангах противнику.

Приказ 15-му стрелковому корпусу о переходе в наступление был получен мной в момент, когда наши войска под ударами превосходящих сил противника вынуждены были отходить. Согласно этому приказу 135-й стрелковой дивизии совместно с подразделениями 244-го стрелкового полка, насчитывавшими 100—150 человек, а также батальоном 204-й воздушно-десантной бригады и отдельным разведывательным батальоном 62-й стрелковой дивизии (до 100 человек) ставилась задача отбросить противника, восстановить прежнее положение на правом фланге 5-й армии и выйти на р. Десна.

На левом фланге армии аналогичная задача была поставлена войскам 31-го стрелкового корпуса.

В сложившейся обстановке этот приказ не был выполнен из-за отсутствия сил. Он привел лишь к задержке на сутки 15-го и 31-го стрелковых корпусов на прежних рубежах, а это поставило нас в крайне тяжелое положение.

Противник тем временем стремительно наступал с востока на Количевку, стремясь обойти Чернигов с юга. Одновременно он нанес удар на Чернигов силами пехотных дивизий, наступавших, как я уже упоминал, с Окуниновского плацдарма вдоль западного берега Десны. Во второй половине дня 8 сентября его основные силы вышли в район Количевка, а наступавшие с запада овладели населенным пунктом Шестовицы и тем самым отрезали нам пути отхода за р. Десна.

Так основная часть сил 15-го (45-я и 62-я стрелковые дивизии) и 31-го стрелковых корпусов, находившаяся в районе Чернигова и к юго-западу от него, попала в окружение. В этой обстановке было, наконец, получено разрешение отойти с наступлением темноты за Десну, Оно запоздало ровно на сутки, и теперь нам предстояло не отходить, а дорогой ценой пробиваться из окружения.

Я вкратце объяснил командирам создавшееся положение и сообщил им свое решение: 45-й и 62-й дивизиям во что бы то ни стало прорвать вражеское кольцо и форсировать Десну.

Только отчаянная смелость бойцов и командиров 15-го стрелкового корпуса спасла нас тогда от разгрома. Многие из них пали в завязавшейся вскоре неравной схватке. Был ранен командир 45-й стрелковой дивизии генерал-майор Г. И. Шерстюк. В тяжелом ночном бою обе дивизии потеряли часть своей артиллерии и транспорта, и все же небольшими группами на подручных переправочных [71] средствах и вплавь они добрались до восточного берега Десны. Не легче было в ту ночь и 135-й стрелковой дивизии, 1-й артиллерийской противотанковой бригаде и остаткам 1-го воздушно-десантного и 9-го механизированного корпусов, не попавшим в кольцо войск противника и находившимся к югу от Чернигова на восточном берегу Десны. Им была поставлена задача обеспечивать выход из окружения дивизий 15-го и 31-го стрелковых корпусов. И они с честью выполнили ее, приняв на себя основной удар, который наносился противником с севера и северо-востока.

Вырвавшись 10 сентября из окружения ценою больших потерь и продолжая отбиваться от наседавших превосходящих сил противника, 5-я армия отходила в юго-восточном направлении. Ее ослабленные войска не могли зацепиться на каком-либо новом рубеже еще и потому, что им все время угрожали обходом флангов и окружением две сильные вражеские группировки. Одна из них — 2-я танковая группа — наступала на правом фланге в направлении Нежина, Прилук, Пирятина, а другая — 2-я армия — на левом фланге в направлении Кобыжча, Згуровка, Яготин.

Части 15-го стрелкового корпуса 13 сентября после упорных уличных боев оставили г. Нежин. Продолжая отходить на юго-восток, мы в течение последующих дней достигли рубежа Прилуки — Толкачевка — Галица — Калшювка — Бобровица. Но и там организовать прочную оборону не смогли, так как ни у корпуса, ни у 5-й армии в целом не было необходимых для этого сил и средств.

Тем временем ход событий принял еще более угрожающий характер. 7-я стрелковая дивизия 21-й армии 17 сентября [72] оставила г. Прилуки и тем самым позволила противнику беспрепятственно выйти во фланг и тыл 15-му стрелковому корпусу.

Я узнал об этом после того как возвратился начальник инженерных войск корпуса полковник Л. А. Развозов, ездивший по моему поручению на склад фронта за инженерным имуществом. Он доложил, что не мог пробиться через р. Сулу, так как немецкие танки захватили переправы на этой реке в районе Пирятин — Прилуки и отрезали войскам фронта пути отхода на восток.

Сначала у нас в штабе не поверили этому, слишком уж невероятным показался рассказ полковника Развозова. Тем более, что за несколько часов до того я виделся с генералом Потаповым, и он не произнес ни слова об окружении.

Все же, как подтвердилось вскоре, нас действительно вновь постигло несчастье. И масштабы его на этот раз оказались ошеломляющими. В окружение попали 5, 26, 37-я и часть сил 21-й армий, а также ряд частей фронтового подчинения вместе с управлением Юго-Западного фронта.

Причина же того, что командарм при встрече не сказал мне о свалившейся на нас беде, могла быть только одна: и он, и его штаб в это время, видимо, не знали действительной обстановки и положения войск. Впоследствии я понял, что именно этим объяснялся и незаслуженный упрек, брошенный мне тогда генералом М. И. Потаповым.

Эта встреча произошла, как я уже отмечал, 17 сентября. Командный пункт армии тогда находился в Бубновщине. Там, в саду, [73] я и увидел склонившихся над картой, разложенной на небольшом столике, М. И. Потапова, члена Военного совета М. С. Никишева и начальника штаба Д. С. Писаревского. Выслушав мой доклад, командарм выразил свое недовольство. 15-й стрелковый корпус отступает, сказал он, а вот 31-й продолжает удерживать свои позиции.

Фактическое же положение было такое: 15-й стрелковый корпус действительно отходил под напором превосходящих сил противника, а слева от нас то же самое делал 31-й стрелковый корпус. Это обстоятельство я и имею в виду, когда говорю, что штаб 5-й армии, видимо, уже потерял тогда связь с войсками и не знал ни их положения, ни обстановки.

Вернувшись в корпус, я поставил дивизиям задачи на контрудар в направлении Рудовка, Малая Девица. Находившийся там противник не ожидал такого маневра и потому, не выдержав удара, вынужден был отступить на несколько километров. Однако наш контрудар никем не был поддержан. В это время и возвратился из неудачной поездки полковник Развозов. Вскоре о наступлении противника на флангах корпуса донесла разведка. Пришлось прекратить наступление и опять начать отвод войск.

Корпус продолжал отходить в юго-восточном направлении, отбивая непрерывные атаки противника как с фронта, так и с флангов. До сих пор у нас не было связи только с правым соседом. Мы потеряли ее при выходе из окружения в районе Чернигова. Теперь же никак не удавалось установить связь и со штабом 5-й армии. [74]

Лишь 20 сентября, после того как противник захватил Бахмач, Прилуки, Пирятин, Лубны, корпус соединился с 164-й и 190-и: стрелковыми дивизиями 26-й армии, отходившими в том же направлении, что и мы. Восточный берег реки Сулы был уже в руках фашистов, когда мы вышли на ее западный берег. Здесь, в населенном пункте Оржица, оказались также окруженными штабы корпусов других армий.

В таком отчаянном положении я принял единственно возможное решение: собрать побольше людей из разных частей и прорываться на север и северо-восток. В этом мне оказывал горячую помощь член Военного совета 26-й армии бригадный комиссар Д. Е. Колесниченко.

Мы собрали несколько тысяч бойцов и командиров, и я повел их в атаку. Но прорваться не смогли. Повторили попытку, и опять безуспешно. Потом еще и еще раз. Кольцо продолжало беспощадно сжиматься вокруг нас, и, казалось, не было такой силы, которая могла бы разорвать его. Однако остатки 15-го стрелкового корпуса, а также 164-й и 196-й стрелковых дивизий 26-й армии нашли в себе эту силу.

В ночь на 24 сентября, собрав всех оставшихся в живых, мы вновь ринулись в атаку. На этот раз враг не устоял перед натиском окруженных. Прорвав кольцо на фронте до километра, наша группа ушла на восток. Двигаясь группами по ночам вдали от дорог и населенных пунктов, выведенные нами части добрались до р. Псёл. Там мы, наконец, соединились со своими.

С небольшими группами бойцов и офицеров прорвались из окружения также командующий 26-й армией генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко, начальник оперативного отдела Юго-Западного фронта генерал-майор И. X. Баграмян, командиры корпусов генерал-майоры А. И. Лопатин и П. П. Корзун, комбриг Ф. Ф. Жмаченко и многие другие.

IV

Наша группа вышла из окружения 27 сентября, и этот день запомнился мне как особенный, необыкновенный. Ведь тот, кому довелось побывать во вражеском кольце и вырваться из него, как бы начинал жить заново. Так было и со мной.

Вспомнил, как в тяжких боях, которые мы вели в окружении, нет-нет, да мелькала в голове мысль: а что с другими нашими армиями, фронтами, неужели и там?.. Гнали прочь эту мысль, сердцем чуяли: нет, это не конец, навязанная нам война еще только начинается, и мы сумеем повернуть ее ход в свою пользу. В этой уверенности мы черпали силы для новых и новых схваток с врагом.

Вот почему такими торжественными и счастливыми были минуты встречи со своими, ставшими как-то по особенному [75] близкими, родными. Мы, вырвавшиеся из вражеского кольца, вновь обрели самое святое, то, чем жили,—нашу социалистическую Родину, боевых друзей по партии и армии. Мы снова увидели готовые к бою с фашистами полки, дивизии, корпуса, армии. И крепче, чем когда-либо, поверили: нет, еще не все сказано в этой войне, еще за нами слово...

Не только радость встреч, но и горечь утрат принесли нам первые минуты, часы, дни после выхода из окружения.

Кстати, не могу не отметить, что в послевоенное время бывшие гитлеровские генералы упорно стремятся преувеличить данные о потерях советских войск, окруженных в сентябре 1941 г. на Юго-Западном фронте. А. Филиппи, например, утверждает, что немцы тогда взяли в плен более 665 тыс. человек. Он же хвастливо заявляет: «Здесь были окончательно раздавлены попавшие под двухсторонний удар остатки храброй 5-й армии русских. Судьбе угодно было, чтобы с выходом этой армии из Припятского болотистого района ее счастливая звезда закатилась»{26}.

Во всем этом нет ни слова правды.

Во-первых, все попавшие в окружение войска еще до того, на 10 сентября, насчитывали лишь около 452 тыс. человек. Следовательно, уже по одной этой причине в плен к немцам не могло попасть почти в полтора раза большее число людей.

Во-вторых, в кровопролитных боях до окружения и в последовавшей за ним десятидневной битве мы понесли большой урон убитыми, и, таким образом, численность наших войск во вражеском кольце стала еще меньшей.

Наконец, в-третьих, значительное число советских солдат и офицеров вырвалось из окружения, а многие ушли в партизаны.

Из всего этого следует, что в плен попала сравнительно небольшая часть войск, оказавшихся в окружении. Что касается остатков 5-й армии, то и они не были «окончательно раздавлены», как уверяет А. Филиппи, а вышли из окружения в разных местах, пройдя с тяжелыми боями от Чернигова до Оржицы и далее на р. Псёл к северо-востоку от Миргорода.

Но оставим в стороне вымыслы, в которых ищут себе утешение битые гитлеровские генералы, самонадеянно начавшие войну и проигравшие ее. Если обратиться к действительным нашим потерям, то они и без всяких преувеличений были чрезвычайно тяжелыми.

В жестокой схватке с превосходящими силами врага пали тысячи и тысячи бойцов, командиров и политработников. И среди них — командующий фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос, начальник штаба фронта генерал-майор В. И. Тупиков и члены Военного совета М. А. Бурмистренко и дивизионный комиссар Е. П. Рыков. [76]

Погибшим в бою считали тогда и командующего 5-й армией генерала Потапова. И лишь после войны я узнал, что судьба его сложилась иначе. Будучи тяжело ранен, он оказался в плену у немцев, а в 1945 г. был освобожден американскими войсками и на самолете доставлен в Москву.

Об этом мне рассказал уже в 1948 г. во Львове генерал-лейтенант В. А. Пеньковский. Оказалось, что после войны он учился на высших академических курсах при Академии Генерального штаба вместе с Михаилом Ивановичем Потаповым, который по окончании их был направлен на службу в Дальневосточный военный округ.

Я был очень обрадован всем этим и часто думал, что хорошо было бы увидеться с ним. Такая возможность представилась лишь в 1955 г., на сборах руководящего состава военных округов. В присутствии многих маршалов и генералов я, наконец, встретился с Михаилом Ивановичем Потаповым. Мы взволнованно обнялись и расцеловались, а потом, когда освободились от дел, долго беседовали о минувшем, вспоминая каждый бой и всех, кто пал на поле брани.

Еще раз довелось мне встретиться с Михаилом Ивановичем в феврале 1965 г., когда он был уже заместителем командующего войсками Одесского военного округа. Участвуя в партийной конференции этого округа, я в своем выступлении рассказал делегатам о мужестве и героизме генерала Потапова и руководимых им в начальный период войны войск 5-й армии. Участники конференции, среди которых большинство составляли люди послевоенного поколения, устроили ему горячую овацию, показав этим, что они гордятся своими старшими боевыми товарищами. Сам Михаил Иванович Потапов очень волновался во время моего выступления, а затем горячо благодарил меня за теплые и правдивые слова, сказанные в его адрес.

Генерал-полковник М. И. Потапов безвременно скончался в марте 1966 г. Мы, знавшие его, навсегда сохраним в своих сердцах глубокое уважение к памяти храброго и одаренного генерала, чья армия в первые дни и недели войны, действуя в исключительно неблагоприятных условиях, с честью и славой противостояла многократно превосходящим силам врага.

Непоколебимая вера в то, что победу в конечном счете одержат Советские Вооруженные Силы, не покидала Михаила Ивановича не только в дни, когда он вынужден был отступать со своей армией, но даже и в плену. Я нисколько не удивился, когда оказалось, что подтверждение этому дают и немецкие источники. Так, западногерманский журнал «Кампфтруппен» в 1967 г. опубликовал статью генерала Лео Гейера фон Швеппенбурга{27}. Это [77] бывший командир 24-го танкового корпуса, который в сентябре 1941 г. замкнул с севера кольцо окружения Киева.

И вот он пишет, что в конце сентября того же года к нему был доставлен взятый в плен раненый генерал М. И. Потапов. Поскольку тогда, после поражения на Юго-Западном фронте, советские войска оставили всю Правобережную Украину и часть Левобережной, а также Киев, немецко-фашистским генералам мерещилось, будто Красная Армия уже не в силах им противостоять. И, естественно» фон Швеппенбург не преминул спросить Потапова, на что же в таких условиях возлагает надежды советское командование. И получил, по его собственному признанию, такой ответ, из которого явствовало, что Михаил Иванович исключал возможность победы немцев в войне против СССР{28}.

Великая, непреоборимая вера в нашу конечную победу жила в сердцах всех советских воинов в тот трудный час. Она вела на подвиг, помогала ценою невероятных усилий прорываться из окружения, чтобы снова и снова сражаться с врагом.

V

С тех пор прошли десятилетия. О Великой Отечественной войне написано много книг. Но события, о которых повествуется в этой главе, к сожалению, до сих пор очень слабо освещены либо вообще остаются «белым пятном» в нашей исторической литературе. И потому на многие вопросы, относящиеся к этим событиям, пока что не даны ответы.

Помню, иногда, в редкие минуты затишья между боями, и меня мучил один вопрос. Почему, спрашивал я себя, гитлеровцам удалось окружить значительную часть войск Юго-Западного фронта?

Сначала мне казалось, что я знаю ответ: потому, мол, что в решающий момент Ставка Верховного Главнокомандования не дала фронту своих резервов... Но несколько месяцев спустя, когда нами было сорвано наступление фашистов на Москву, я увидел, что это не так. И понял: тысячу раз была права Ставка, когда она отказала Юго-Западному фронту в выделении резервов. Она просто не располагала в то время крупными резервами, а те, которые имелись, расходовались в основном на прикрытие московского стратегического направления.

Но из всего этого вовсе не следует, что окружения войск Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г. нельзя было избежать. Такой вывод был бы неправильным. Это стало мне ясно спустя десятилетия, когда я ознакомился с документами, в которых отражены те оценки обстановки, которые давались командованием фронта, Юго-Западного направления, Ставкой Верховного Главнокомандования, а также принимавшиеся ими решения. [78]

Начну с имеющей прямое отношение к данному вопросу записи переговоров по прямому проводу 24 августа 1941 г. между Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным и командующим Брянским фронтом генералом А. И. Еременко. Она гласит:

«Сталин: У аппарата Сталин. Здравствуйте!

У меня есть к вам несколько вопросов:

1. Не следует ли расформировать Центральный фронт, 3-ю армию соединить с 21-й и передать в ваше распоряжение соединенную 21 армию? Я спрашиваю об этом потому, что Москву не удовлетворяет работа Ефремова (речь идет о тогдашнем командующем Центральным фронтом.— К. М.).

2. Вы требуете много пополнения людьми и вооружением...

3. Мы можем послать вам на днях, завтра, в крайнем случае послезавтра, две танковые бригады с некоторым количеством KB в них и два-три танковых батальона; очень ли они нужны вам?

4. Если вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и несколько батарей PC. Ваш ответ?

Еременко: Здравствуйте! Отвечаю:

1. Мое мнение о расформировании Центрального фронта таково: в связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и, безусловно, разобью, то направление с юга надо крепко обеспечивать. А это значит — прочно взаимодействовать с ударной группой, которая будет действовать из района Брянска. Поэтому прошу 21-ю армию, соединенную с 3-й армией, подчинить мне...

Я очень благодарен вам, товарищ Сталин, за то, что вы укрепляете меня танками и самолетами. Прошу только ускорить их отправку. Они нам очень и очень нужны. А насчет этого подлеца Гудериана, безусловно, постараемся задачу, поставленную вами, выполнить, то есть разбить его»{29}.

Из разговора видно, что войскам Брянского фронта была поставлена задача разбить танковую группу Гудериана и что командующий фронтом обещал выполнить эту задачу в ближайшее время. Напомню, что танковая группа Гудериана представляла в тот момент серьезную угрозу для правого фланга Юго-Западного фронта. Поэтому, надо полагать, ликвидацию этой угрозы Ставка Верховного Главнокомандования и связывала в значительной мере с предполагаемыми действиями войск Брянского фронта.

После вышеприведенных переговоров по прямому проводу прошло 16 суток, прежде чем противник глубоко проник на фланг и в тыл войскам Юго-Западного фронта. За это время командование Брянского фронта не смогло что-либо сделать для ликвидации угрозы своему левому соседу в районе Бахмача и Конотопа. Очевидно, у него не было достаточных для этого [79] сил и возможностей. Между тем, информируя 10 сентября Военный совет Юго-Западного фронта о поставленной Брянскому фронту задаче, Б. М. Шапошников даже тогда все еще возлагал исключительные надежды на действия частей и соединений этого фронта.

Однако на деле произошло иное. Танковая группа Гудериана, оставив в полосе Брянского фронта две дивизии, ушла главными силами на юг и наносила удар за ударом во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта. Таким образом, Юго-Западный фронт не получил обещанной помощи.

В тот же, уже упоминавшийся день, 10 сентября, танки противника, наступавшие с севера, ворвались в г. Ромны. Это резко осложнило положение на Юго-Западном фронте, в связи с чем руководство фронта обратилось в Ставку с предложением о немедленном отводе войск с целью избежать окружения. Глубокой ночью, в 1 час 15 мин. 11 сентября состоялся следующий разговор между командованием фронта и Б. М. Шапошниковым:

Кирпонос: У аппарата Кирпонос, Бурмистренко, Тупиков. Здравствуйте, товарищ маршал!

Шапошников: Здравствуйте, товарищ Кирпонос, товарищ Бурмистренко и товарищ Тупиков. Вашу телеграмму о занятии противником Ромны и поэтому о необходимости скорейшего отхода Ставка Верховного Главнокомандования получила... Нет сомнения, что занятие Ромны создаст известное гнетущее настроение, но я уверен, что Военный совет фронта далек от этого и сумеет справиться с эпизодом у Ромны.

Операция отхода всем фронтом — не простая вещь, а очень сложное и деликатное дело. Помимо того, что всякий отход понижает до некоторой степени боеспособность частей, в этой войне при отходе противник вклинивается между отходящими частями своими механизированными группами и заставляет пехотные части принимать бой в невыгодных условиях, а именно, когда артиллерия находится на колесах, а не в боевом положении. Мы это видели на примере отхода 5-й армии за Днепр и переправы противника у Окуниново и, наконец, на отходе всего Южного фронта за Днепр.

Ставка Верховного Главнокомандования считает, что необходимо продолжать драться на тех позициях, которые занимают части Юго-Западного фронта, так как это предусмотрено нашими уставами. Я уже вчера, 10.9, говорил с вами относительно того, что через три дня Еременко начинает операцию по закрытию прорыва к северу от Конотопа и что второй конный корпус Верховным Главнокомандующим от Днепропетровска направлен на Путивль{30}. Таким образом, необходимо вам в течение трех дней [80] ликвидировать передовые части противника у Ромны. Для чего, я считаю, вы сможете две дивизии с противотанковой артиллерией взять от Черкасской армии и быстро перебросить их на Лохвицу навстречу мотомехчастям противника. И, наконец, самое существенное — это громить его авиацией. Я уже отдал приказана товарищу Еременко всей массой авиации резерва Верховного Главнокомандования обрушиться на 3-ю и 4-ю танковые дивизии, оперирующие в районе Бахмач, Конотоп, Ромны. Местность здесь открытая, и противник легко уязвим для нашей авиации.

Таким образом, Ставка Верховного Главнокомандования считает что сейчас ближайшей задачей Военного совета Юго-Западного фронта будет разгром противника, пытающегося выдвинуться из района Бахмач, Конотоп на юг. У меня все.

Кирпонос:

1) Военный совет заверяет Ставку в том, что он далек от панических настроений, не болел этим никогда и не болеет.

2) Создавшееся положение на участке Юго-Западного фронта, как я уже докладывал, характеризуется не только выходом сегодня противника в район Ромны, Грайворон, но и взломом обороны в районе Чернигова, Окуниново. 5-я армия ведет тяжелые бои в окружении и как я уже докладывал вам, товарищ маршал, понимая всю важность [роли], которую играет в общем деле Юго-Западный фронт, мы все время стремимся к тому, чтобы не дать возможности противнику достигнуть здесь какого-либо успеха. Но, к сожалению, все возможности, которыми мог самостоятельно располагать Военный совет фронта, исчерпаны и оказались недостаточными в условиях сложившейся обстановки.

3) Я полагаю, что взять что-либо еще от Костенко{31} нельзя, так как он занимает 150-километровый фронт, и если сейчас взять от него ещё две дивизии, то оставшееся число дивизий будет занимать фронт обороны не менее 30 километров на каждую. Кроме того, последнее время, по данным нашей авиаразведки, установлена подача пополнения противником из глубины железнодорожными эшелонами на станцию Мироновка. Если учесть всё это и учесть состояние, вследствие непрерывных дождей, порчи дорог, то в случае форсирования противником реки Днепр в районе Ржев, Канев вряд ли Костенко сможет воспрепятствовать этому. Таким образом, в этих условиях я и Военный совет в целом полагаем, что у нас имеется единственная возможность, откуда мы могли бы ещё взять силы и средства для уничтожения группы противника, стремящейся выйти с направления Козелец на Киев и с направления Бахмач, Конотоп на глубокий тыл фронта, — является КИУР (Киевский укреплённый район. — К.М.).

Вот смысл наших предложений Ставке при условии отсутствия подачи нам резервов. [81]

Прошу ваших указаний. У меня все.

Шапошников: Вы и так в КИУРе оставляете только четыре дивизии, больше оттуда снимать нельзя. Я считаю, что с правого берега Днепра, западнее Остер, можно вывести еще одну стрелковую дивизию, 87-ю или 41-ю. Что же касается армии Костенко, то, имея в своем составе 8 стрелковых дивизий за рекой Днепр, смело можно растянуть дивизию на 25—30 километров. Затем у вас должна восстанавливаться 81-я стрелковая дивизия, в каком она виде сейчас? Иначе ваш правый фланг нам придется укреплять, и приходится на более или менее пассивных участках растягивать свои силы. Правда, в 5-й армии, у Потапова, три дивизии из окружения пробиваются с переправами через реки, если они действуют организованно, то им это вполне удастся. Лишь бы только не бросали автоматику и артиллерию (начальник Генштаба имел в виду наш 15-й стрелковый корпус, однако, по-видимому, он не знал, что мы уже прорвали кольцо окружения и, форсировав Десну, продолжали с боями отходить на юго-восток.—К. М.). Нельзя ли у противника разрушить все же переправу через Днепр, да и через Десну, и тем остановить его движение? У меня все.

Кирпонос:

1. 41-я стрелковая дивизия выведена и сегодня принимала участие в боях за Козелец.

2. Два полка 81-й стрелковой дивизии уже отправлены на кременчугское направление для усиления действующей там нашей группы войск по уничтожению противника.

Таким образом, по вашему указанию, можно рассчитывать лишь на две стрелковые дивизии из армии Костенко.

Авиации поставлена задача на уничтожение переправ противника. Однако пока это положительных результатов не дало. Если Ставка считает наши предложения не совсем правильными и приказывает выполнить только что данные вами указания, Военный совет фронта принимает это к исполнению.

Шапошников:

1. Ставка Верховного Главнокомандования считает ваше предложение пока преждевременным.

2. Что же касается средств для парирования вылазок противника на вашем правом фланге, то я предложил вам свой вариант решения. Может быть, вы найдете иной выход для укрепления вашего правого фланга.

Кирпонос: Кроме предложенного вами, если наше предложение о КИУРе отпадает, другого выхода нет. У меня все.

Шапошников: О КИУРе можно говорить только в связи с общим решением, а общее решение преждевременно. Пока все. До свидания». [82]

VI

К тому моменту, когда происходили эти переговоры, линия Юго-Западного фронта представляла собой дугу очень опасной конфигурации. Более того, после взятия противником г. Ромны эта дуга явно приобрела тенденцию превратиться в кольцо окружения, внутри которого оказалось бы большое число наших войск.

Повернув с московского направления на тог 2-ю полевую армию и 2-ю танковую группу Гудериана и направив на север из района Кременчуга 17-ю полевую армию и 1-ю танковую группу Клейста, немецко-фашистское командование стремилось произвести силами обеих группировок встречные удары в район Прилуки — Пирятин — Лубны — Лохвица — Ромны, в тыл войскам нашего Юго-Западного фронта, и окружить их.

Этот замысел стал ясен в первых числах сентября. И тогда же Ставка решила принять контрмеры.

Брянскому фронту, как уже отмечалось, была поставлена задача разгромить танковую группу Гудериана с целью, согласно сообщению маршала Шапошникова, «закрытия прорыва к северу от Конотопа». Туда же, в район Путивля, предполагалось выдвинуть 2-й кавалерийский корпус. Наконец, из слов начальника Генерального штаба видно, что немалая роль в ликвидации угрозы окружения отводилась войскам самого Юго-Западного фронта.

Ставка, по-видимому, считала возможным с помощью этих мер помешать осуществлению замысла немецко-фашистского командования в отношении войск Юго-Западного фронта и потому не видела необходимости в их отводе. При таких условиях предложение Кирпоноса, изложенное в его телеграмме от 10 сентября, либо могло быть отвергнуто, либо должно было привести к пересмотру ранее принятых Ставкой решений. Как мы видели, маршал Шапошников от имени Ставки отклонил его.

Содержание этих переговоров сразу же стало известно главнокомандующему Юго-Западным направлением Маршалу Советского Союза С. М. Буденному, и он сделал следующее представление в Ставку:

«Из Полтавы 11.9.41 8.15

Верховному Главнокомандующему товарищу Сталину.

Военный совет Юго-Западного фронта считает, что в создавшейся обстановке необходимо разрешить общий отход фронта на тыловой рубеж. Нач. Генштаба КА маршал тов. Шапошников от имени Ставки Верховного Главнокомандования в ответ на это предложение дал указание вывести из 26-й армии две стрелковые дивизии и использовать их для ликвидации прорвавшегося противника из района Бахмач, Конотоп. Одновременно тов. Шапошников указал, что Ставка Верховного Главнокомандования считает отвод частей ЮЗФ на восток пока преждевременным. [83]

Со своей стороны полагаю, что к данному времени полностью обозначились замыслы противника но охвату и окружению Юго-Западного фронта с направления Новгород-Севсрскпй и Кременчуг. Для противодействия этому замыслу необходимо создать сильную группу поиск (пропуск в копии телеграммы.—К. М.)... Юго-Западном фронте сделать не в состоянии. Если Ставка Верховного Главнокомандования в свою очередь не имеет возможности сосредоточить в данный момент такой сильной группы, то отход для Юго-Западного фронта является вполне назревшим.

Мероприятие, которое должен провести Военный совет фронта в виде выдвижения двух дивизий из 26-й армии, может являться только средством обеспечения. К тому же 26-я армия становится крайне обессиленной: на 150 км фронта остаются только три стрелковые дивизии. Промедление с отходом Юго-Западного фронта может повлечь потерю войск и огромного количества матчасти.

В крайнем случае, если вопрос с отходом не может быть пересмотрен, прошу разрешения вывести хотя бы войска и богатую технику из Киевского УР. Эти силы и средства безусловно помогут Юго-Западному фронту противодействовать окружению противником».

Так предложение об отводе войск было выдвинуто вновь, на этот раз Военным советом Юго-Западного направления. Вместе с тем нельзя не заметить, что постановка этого вопроса в телеграмме маршала С. М. Буденного несколько иная, чем у генерала М. П. Кирпоноса. Командующий Юго-Западным направлением полагал, что предложение Кирпоноса должно быть принято в том случае, если Ставка Верховного Главнокомандования не имеет возможности сосредоточить в данный момент сильную группу войск для противодействия замыслу противника по охвату и окружению Юго-Западного фронта.

Но ведь именно такой сильной группой Ставка и считала войска Брянского фронта. На них по-прежнему возлагались большие надежды, и это наложило отпечаток также на дальнейшие переговоры во вопросу об отводе войск Юго-Западного фронта. Впрочем, теперь они носили иной характер.

В тот же день, 11 сентября, И. В. Сталин в присутствии Б. М. Шапошникова и находившегося тогда в Москве С. К. Тимошенко вызвал к прямому проводу М. П. Кирпоноса, М. А. Бурмистренко и В. И. Туликова. Произошел следующий разговор:

«Сталин: Ваше предложение об отводе войск на рубеж известной вам реки мне кажется опасным. Если обратиться к недавнему прошлому, то вы вспомните, что при отводе войск из района Бердичев и Новоград-Волынск у вас был более серьезный рубеж — р. Днепр — и, несмотря на это, при отводе войск [вы] потеряли две армии и отвод превратился в бегство, а противник на плечах бегущих войск переправился на другой день на восточный берег [84] Днепpa. Какая гарантия, что то же самое не повторится теперь, это первое.

А потом второе... В данной обстановке на восточном берегу предлагаемый вами отвод войск будет означать окружение наших войск.

...Ваши предложения о немедленном отводе войск без того, что вы заранее подготовите отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Брянским фронтом, повторяю, без этих условий ваши предложения об отводе войск являются опасными и могут создать катастрофу.

Выход может быть следующий. Немедля перегруппировать силы, хотя бы за счет КИУРа и других войск, и повести отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Еременко... Немедленно организовать оборонительный рубеж на реке Псёл, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на север и запад и отведя 5—6 дивизий на этот рубеж... После всего этого начать эвакуацию Киева.

Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути сопротивления...

Кирпонос: ...У нас мысли об отводе войск не было до получения предложения об отводе войск на восток с указанием рубежей...

Сталин: Предложение об отводе войск с Юго-Западного фронта исходит от вас и от Буденного ...Шапошников против отвода частей, а главком — за отвод, так же как Юго-Западный фронт стоял за немедленный отвод частей.

О мерах организации кулака против конотопской группы противника и подготовке оборонительной линии на известном рубеже информируйте нас систематически...

Киева не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки...»

Непосредственным результатом приведенных переговоров по вопросу об отводе войск фронта было назначение вместо маршала С. М. Буденного нового главнокомандующего Юго-Западным направлением — маршала С. К. Тимошенко. Одновременно Юго-Западный фронт был усилен резервами Ставки — 100-й стрелковой дивизией и двумя танковыми бригадами. Кроме того, с Южного фронта в район Зенькова перебрасывался 2-й кавалерийский корпус, из состава 26-й армии выделялись в резерв Юго-Западного фронта 7-я и 289-я стрелковые дивизии для нанесения контрудара в районе Пирятина и Прилук. Все эти меры были недостаточными и запоздалыми.

Считаю необходимым еще раз коснуться ответа П. В. Сталина М. П. Кирпоносу. Хотя и он отклонил предложение командования Юго-Западного фронта об отходе на р. Псёл, однако саму по себе идею отвода войск, как мы видели, не отверг. Наоборот, он выдвинул даже определенные условия, при соблюдении которых стала бы возможной эвакуация Киева. Последнюю же [85] И. В. Сталин предлагал с целью противодействия окружению войск Юго-Западного фронта. Речь шла о том, чтобы осуществить такую эвакуацию после: 1) атак на конотопскую группу противника во взаимодействии с Брянским фронтом с целью устранить непосредственную угрозу выхода танковой группы Гудериана в тыл войскам Юго-Западного фронта; 2) подготовки оборонительного рубежа на р. Псёл с заблаговременным отводом туда 5—6 дивизий и создания артиллерийской группы.

В свете приведенных документов, на мой взгляд, можно говорить, что Ставка не разрешала лишь немедленный, без подготовки, отвод войск Юго-Западного фронта. И только маршал Шапошников был против их отхода вообще. Поэтому мне представляется, что необходимо рассматривать не только решение Ставки по этому вопросу, но и отдельно позицию начальника Генерального штаба. Тем более, что его точка зрения оказала огромное влияние на отклонение Ставкой предложений генерала Кирпоноса и маршала Буденного об отводе войск.

В самом деле, при принятии такого решения Ставка располагала двумя возможными оценками обстановки, исходившими, с одной стороны, от командующего Юго-Западным фронтом и главнокомандующего Юго-Западным направлением и, с другой,— от начальника Генерального штаба. Мы уже видели, как оценивали обстановку генерал Кирпонос и маршал Буденный. Посмотрим теперь оценку маршала Шапошникова. [86]

Во время вышеуказанных переговоров с Кирпоносом в ночь на 11 сентября начальник Генерального штаба заявил, что согласно имевшимся у него сведениям «авиационной разведкой был обнаружен в 13.25 и в 14.25 (данные за 10 сентября. — К. М.) подход двух колонн автомашин с танками и скопление танков и автомашин у деревни Житное, к сиверу от Ромны». Далее Б. М. Шапошников заявил: «Судя по длине колонн, здесь небольшие части, примерно не более тридцати-сорока танков. По непроверенным данным, из Сумы якобы в 16.00 10.9 в Ромны высажен с восьми машин десант. Одна из этих машин якобы была уничтожена нашей авиацией. По-видимому, часть подвижных войск противника просочилась между Бахмач и Конотоп». И в заключение сделал вывод: «Все эти данные не дают еще оснований для принятия того коренного решения, о котором вы просите, а именно: об отходе всем фронтом на восток».

Но те части противника, которые начальник Генерального штаба считал «просочившимися» в район Ромны, на самом деле представляли собой авангард главных сил 2-й танковой группы, стремительно двигавшихся на юг, навстречу 1-й танковой группе. При успехе этого маневра в условиях сильного давления со стороны 2-й и 6-й немецких армий с северо-запада и запада, а 17-й армии и 1-й танковой группы со стороны Кременчуга на север войска Юго-Западного фронта неминуемо должны были оказаться в окружении.

Знал ли маршал Шапошников о наличии такой угрозы? Предположим, что в начале разговора с Кирпоносом в ночь на 11 сентября, располагая явно устаревшими сведениями об обстановке в районе Ромны и ничего еще не зная об ухудшившемся положении на левом крыле Юго-Западного фронта, начальник Генерального штаба не видел надвигавшейся катастрофы.

Но ведь командующий войсками фронта информировал его об ухудшении обстановки. Кроме того, несколько часов спустя он, несомненно, был ознакомлен с приведенной выше телеграммой маршала Буденного на имя Сталина, в которой заявлялось, что уже полностью обозначилась угроза не только со стороны Ромны, по и со стороны Кременчуга. Наконец, тогда же начальнику Генерального штаба стало известно, что если последовать его совету и взять из 26-й армии две дивизии для выдвижения их против гитлеровцев, наступавших с севера, то в этой армии на 150 км фронта останется не шесть дивизий, как он считал, а только три.

Изменилась ли после всего этого его оценка обстановки? Судя по документам, которые будут приведены ниже, не изменилась. В связи с этим остается лишь одно предположение: маршал Шапошников твердо верил в возможность предотвратить окружение путем наступления войск Брянского фронта в сочетании с контрударом части сил Юго-Западного фронта. Иначе говоря, он явно недооценивал опасность, нависшую над войсками [87] Юго-Западного фронта в связи с ударом 2-й полевой армии и 2-й танковой группы немцев с севера и ударом 1-й танковой группы и 17-й полевой армии с юга, а также переоценивал реальные возможности войск Брянского фронта. Это предположение подтверждается дальнейшим ходом событий

Обещание, которое генерал А. И. Еременко, как мы видели, дал И. В. Сталину, он не смог выполнить. Брянский фронт в эти дни вел наступательные бои силами ослабленных 13-й и 3-й армий. Противостоявшие им немецкие 17, 18-я танковые и 29-я моторизированная дивизии, применяя тактику «сдерживающего сопротивления», с боями отошли за Десну, где и закрепились. Отбросить их дальше на запад войска Брянского фронта не смогли, так как не располагали, очевидно, необходимыми силами.

Озабоченный положением на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов, маршал Шапошников 12 сентября от имени Ставки дал генералу Еременко следующую директиву: «Самым срочным и решительным образом покончить с группировкой противника в районе Шостка, Глухов, Путивль, Конотоп и соединиться с войсками ЮЗФ, для чего разрешается приостановить наступление на рославльском направлении. Операцию начать 14 сентября. Желательно закончить эту операцию и полностью ликвидировать прорыв между Брянским и Юго-Западным фронтами не позднее 18 сентября...»

Но попытки Брянского фронта оказать содействие Юго-Западному фронту ударом во фланг повернувшей на юг 2-й танковой группе противника не увенчались успехом. Гудериан продолжал основными силами стремительно продвигаться в тыл Юго-Западному фронту. Более того, всю 17-ю танковую дивизию вместе с моторизованным полком «Великая Германия» он снял со своего растянутого левого фланга и бросил в наступление против частей 40-й армии. Из сказанного видно, что Брянский фронт был не в силах разбить сильную танковую группу Гудериана.

Между тем в способность Брянского фронта выполнить поставленную ему задачу, видимо, верил и Сталин. Это вытекает из всего сказанного выше, и в частности из его указания М. П. Кирпоносу о «взаимодействии с А. И. Еременко». Вместе с тем он требовал, как уже показано, проведения более решительных и широких мер, чем Шапошников, мер, которые, несомненно, облегчили бы положение войск Юго-Западного фронта. Но эти указания, к сожалению, не могли быть выполнены М. П. Кирпоносом.

VII

А как оценивал обстановку новый главнокомандующий Юго-Западным направлением маршал С. К. Тимошенко? Непосредственно перед назначением на эту должность он, как уже отмечено, присутствовал при переговорах Сталина с Кирпоносом. [88]

Видимо, он тогда считал правильным отказ Ставки разрешить отвод войск Юго-Западного фронта. Это явствует из тех решений, которые он принимал в последующие дни.

Должен сказать, что у маршала Тимошенко могли быть некоторые основания для предположения о благоприятном исходе событий на Юго-Западном фронте. Во-первых, можно было надеяться, что войска фронта продержатся до подхода резервов. Во-вторых, положение 40-й армии не вызывало опасений. Считалось сравнительно устойчивым и положение 38-й армии. Входивший в ее состав 5-й кавалерийский корпус, усиленный двумя танковыми бригадами и 81-й стрелковой дивизией, рокировался с левого фланга армии на правый для действий на р. Псёл в районе Белоцерковка — Решетиловка.

Но с каждым днем эти основания становились все более непрочными. Резервы подходили медленно, да и не являлись они такой силой, которая была способна оказать решающее влияние на ход событий. В дни, о которых идет речь, прибыли и начали разгружаться в районе Лебедина и Ахтырки лишь 100-я стрелковая дивизия и две танковые бригады (1-я и 129-я), насчитывавшие около 100 танков. 2-й кавалерийский корпус тоже был еще далеко — на подходе к Зенькову. Что касается положения 38-й армии, то и оно ухудшилось в результате прорыва авангардов немецких 9-й и 16-й танковых дивизий на р. Хорол.

Вот как оценивало обстановку к исходу 13 сентября командование Юго-Западного фронта:

«Особо важная

Верховному Главнокомандующему товарищу Сталину Главкому ЮЗН маршалу тов. Тимошенко

Боевое донесение. Штаб ЮЗФ. Прилуки 13. 9 19. 30 Карта 500 000

Положение войск фронта осложняется нарастающими темпами: а) Прорвавшемуся на Ромны, Лохвица и на Веселый Подол, Хорол противнику пока, кроме местных гарнизонов и истребительных отрядов, ничто не противопоставлено и продвижение его идет без сопротивления. Выбрасываемые на это направление 289-я и 7-я дивизии будут только 14.9 и то лишь с оборонительными задачами воспрепятствовать обороной узлов Пирятин, Прилуки удару по неприкрытым тылам войск фронта.

б) Фронт обороны Кузнецова взломан окончательно, и армия фактически перешла к подвижной обороне. 187 сд, 219 сд, 117 сд после боя в окружении представляют остатки.

в) Армия Потапова также не может стабилизировать фронт и ведет подьижную оборону. В стыки 37-й армии прорвался на Кобыжча противник. [89]

г) 37-я армия сопротивляется более устойчиво, но и у нее обстановка нарастает не в ее пользу.

д) Началось перемешивание тылов 5-й и 21-й армий... е) По-прежнему считаю наиболее целесообразным выходом из сложившейся обстановки немедленный вывод войск из КИУР и за этот счет укрепление фронта Кузнецова, Потапова, переход в наступление на Бахмач, Кролевец, в последующем — общий выход. Чтобы это оказалось посильным, необходимо помочь авиацией и переходом к активным действиям на глуховоком направлении Брянского фронта. № 15640

Кирпонос, Бурмистренко, Тупиков»{32}.

Далее, 14 сентября в 3 часа 25 мин. начальник штаба фронта генерал-майор Тупиков по собственной инициативе обратился к начальнику Генштаба и начальнику штаба главкома Юго-Западного направления с телеграммой, в которой, охарактеризовав тяжелое положение войск Юго-Западного фронта, закончил изложение своей точки зрения следующей фразой: «Начало понятной вам катастрофы дело пары дней»{33}.

Начальник Генерального штаба реагировал на это следующим образом:

«Командующему ЮЗФ, копия Главкому ЮЗН.

Генерал-майор Тупиков представил в Генштаб паническое донесение. Обстановка, наоборот, требует сохранения исключительного хладнокровия и выдержки командиров всех степеней. Необходимо, не поддаваясь панике, принять все меры к тому, чтобы удержать занимаемое положение и особенно прочно удерживать фланги. Надо заставить Кузнецова (21А) и Потапова (5А) прекратить отход. Надо внушить всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад, необходимо выполнять указания тов. Сталина, данные вам 11.9.

Шапошников»{34}.

15 сентября в 17 час. 40 мин. начались очередные переговоры начальника Генштаба маршала Шапошникова с маршалом Тимошенко, продолжавшиеся до 19 часов. Их содержание в значительной степени определило характер действий войск Юго-Западного фронта на ближайшие дни.

С. К. Тимошенко сказал, что «новое в обстановке — активность кременчугской группировки противника, которая развивает свои действия в северном и северо-восточном направлениях, отбрасывая ослабленные части 38-й армии». Далее он охарактеризовал [90] последние распоряжения командующего Юго-Западным фронтом о выдвижении двух дивизий в район Прилуки — Пирятин для занятия обороны как «недостаточно решительные и пассивные намерения». И добавил: «Из сообщений Кирпоноса не видно решительных мероприятий, выраженных в перегруппировке с задачей удара хотя бы в направлении Ромны, где противник в сравнении с южной группировкой является на сегодняшний день слабее... Кирпонос не совсем ясно представляет себе задачу уже потому, что он просится со своим командным пунктом в Киев...»

Б. М. Шапошников согласился с оценкой мероприятий Кирпоноса, данной маршалом Тимошенко. Указанное выдвижение двух дивизий, по его мнению, означало «занятие позиции пассивного сопротивления... вместо того, чтобы наносить удары ромненской или хоролской группе противника». В свою очередь он поставил под сомнение тревожную телеграмму Кирпоноса. «Считаю,— сказал начальник Генштаба,— что мираж окружения охватывает прежде всего Военный совет Юго-Западного фронта, а затем командующего 37-й армией».

На вопрос маршала Шапошникова о том, каковы последние указания, данные Кирпоносу, маршал Тимошенко ответил: «Удержание обороны с отходом за реку Днепр в случае такой надобности; высвобождение части сил для парирования ударов... Организовать оборону непосредственно на подступах Киева, основные силы имея на восточном берегу».

Начальник Генерального штаба далее просил главкома Юго-Западного направления еще раз подтвердить данные указания Кирпоносу. Маршал Тимошенко обещал сделать это через начальника оперативного отдела штаба фронта генерал-майора И. X. Баграмяна, находившегося в момент переговоров в штабе Тимошенко в Ахтырке.

На этом разговор закончился. Но дальше все пошло совсем не так, как договорились Шапошников и Тимошенко. На следующий день, 16 сентября, генерал Баграмян действительно вылетел на самолете в Прилуки к Кирпоносу, но поручение, которое он получил, состояло в том, чтобы передать командующему фронтом следующее решение маршала Тимошенко: «Главными силами фронта незамедлительно начать отход на тыловой оборонительный рубеж по р. Псёл»{35}.

Что же произошло в часы между переговорами Тимошенко с Шапошниковым и вылетом Баграмяна из Ахтырки? Что привело командующего Юго-Западным направлением к такому решению? И имел ли он на то соответствующие указания Ставки?

Ответ на эти вопросы дает дальнейший ход событий. Их стремительное развитие сделало 16 сентября явным и несомненным то, что еще накануне представлялось спорным или даже невероятным; [91] противник был уже близок к завершению окружения основных сил Юго-Западного фронта. Видимо, об этом стало известно маршалу Тимошенко. Как он рассказал в одной из наших недавних бесед, именно в этот момент обстановка представилась ему в ее истинном свете. И он решился, не теряя времени на согласование со Ставкой, сделать единственно возможный шаг — отвести войска. Для этого главнокомандующий немедленно отправил генерал-майора Баграмяна в штаб Юго-Западного фронта, но уже с приказом об отводе войск на новый рубеж. Причем, опасаясь, чтобы этот приказ не стал известен вражескому командованию, маршал Тимошенко изложил его не письменно, а устно. Ведь самолет, на котором летел И. X. Баграмян, мог быть сбит...

Итак, генерал Кирпонос получил приказ, которого добивался уже несколько дней. И что же он сделал после этого? Не более и не менее как усомнился в его достоверности. Решение маршала Тимошенко резко отличалось от предыдущих его указаний. Кроме того, как уже отмечено, оно было передано генерал-майором Баграмяном устно. Все это показалось Кирпоносу странным, и он запросил подтверждения у Ставки.

Это была еще одна и, пожалуй, самая трагическая ошибка генерала Кирпоноса. Решение об отводе войск и без того запоздало. Запрос же, посланный командующим фронтом в Ставку, отнял так много времени, что выполнить этот приказ стало уже невозможно. Подтверждение пришло только в ночь на 18 сентября. Было потеряно больше суток, и как раз в это время противник уплотнил фронт окружения войск Юго-Западного фронта.

Более того, между 18 и 20 сентября противник сильными группировками разрезал войска Юго-Западного фронта на отдельные очаги сопротивления. Таких очагов было пять. В двух из них — в 20—30 км к северо-востоку от Золотоноши и в 40—50 км к юго-востоку от Киева сражались до 23—24 сентября остатки 26-й армии, в двух других — в 20—30 км к юго-востоку и востоку от Пирятина — остатки 5-й и 21-й армий, штаб фронта и различные фронтовые части (до 23 сентября) и еще в одном—в 10—15 км к северо-востоку от Киева—остатки 37-й армии (до 21 сентября).

Получив подтверждение Ставки, командующий фронтом отдал армиям приказ на выход из окружения. Согласно этому приказу 21-й армии предстояло наносить удар в общем направлении на Ромны навстречу удару 2-го кавалерийского корпуса, предпринимаемому с востока. 5-я армия, упорно задерживаясь на промежуточных рубежах в целях обеспечения отхода частей 21-й армии, должна была нанести вспомогательный удар в направлении Лохвицы. 37-й армии предписывалось оставить Киевский укрепленный район и, создав ударную группировку из двух-трех дивизий, двигаться в общем направлении на Яготин, Пирятин вслед за 5-й армией, составляя второй эшелон соединений, выходящих из окружения, 26-я армия, постепенно отводя свои силы с рубежа Днепра, [92] должна была создать ударную группировку из двух дивизий и прорвать кольцо окружения на лубенском направлении.

Но приказу этому не суждено было осуществиться. К Пирятину с востока уже подошли головные части противника. Штаб фронта оказался на линии огня, связь с армиями была потеряна, войска расчленены и, кроме частей 26-й и 37-й армий, практически уже не представляли собой реальной боевой силы.

Впоследствии я узнал, что пирятинская группа (31-й стрелковый корпус, штаб 5-й армии, часть 21-й армии, штаб фронта и фронтовые части) начала с 20 сентября распадаться на мелкие группы и отряды. Это произошло в результате ударов внезапно появившейся в районе Пирятин, Гребенковский сильной танковой группировки врага. Здесь действовали: мотодивизия «Рейх», 4-я и 3-я танковые дивизии (из состава 2-й танковой группы), 9-я и 16-я танковые дивизии и 25-я мотодивизия (из состава 1-й танковой группы).

Иначе говоря, в последних боях в тылу войск фронта принимали участие силы четырех танковых и двух моторизованных немецких дивизий.

Положение окруженных ухудшалось с каждым часом. Сгрудившиеся в районе Пирятина громоздкий аппарат штаба фронта, штабы двух армий, многочисленные тыловые учреждения, закупорившие дороги автоколонны,— словом, вся эта ничем не прикрытая от ударов противника ни с воздуха, ни с земли масса людей и техники двигалась в разных направлениях в поисках переправы через р. Удай{36}.

Командующий фронтом вызвал к себе в Пирятин командира 289-й стрелковой дивизии и поставил ему задачу прорываться в общем направлении на Лохвицу, прикрывая выход из окружения штабов фронта и 5-й армии, которые, построившись в общую колонну, должны были следовать за штабом дивизии.

Вскоре эта колонна двинулась на восток. Но почти сразу наткнулась на пробку, образовавшуюся на восточной окраине Пирятина. Кое-как удалось пробиться и переправить часть штаба фронта на восточный берег реки Удай. Оттуда пешком и на автомашинах двинулись вдоль берега реки.

Миновали Деймановку, Куриньки, Постановку. Вблизи следующего населенного пункта — Городища — перед р. Многа колонна была остановлена ружейно-пулеметным огнем, а затем и танками противника. Начался бой. Под натиском врага колонна штаба фронта и прикрывавших ее частей была раздроблена на мелкие группы, начавшие отходить в направлении Гадяч, Зеньков.

Но добрались туда не все. В одной из рощиц в районе Городище, Дрюковщина погиб и командующий фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос с небольшой группой офицеров и солдат.

* * *

Несмотря на тяжелое поражение войск Юго-Западного фронта, оборона столицы Украины и всего Юго-Западного направления имела большое политическое и военное значение.

В самый тяжелый период войны в течение трех месяцев войска фронта измотали и обескровили группу армий «Юг» под командованием фельдмаршала Рундштедта и вынудили гитлеровское командование перебросить в район восточное Киева крупные силы из группы армий «Центр» — 2-ю полевую армию и 2-ю танковую группу, чем облегчили до некоторой степени положение советских войск, преграждавших фашистам путь на Москву. Ожесточенные бои на киевском направлении не только стоили противнику больших потерь (советские войска разгромили там свыше 10 кадровых дивизий вермахта, уничтожили более 100 тыс. вражеских солдат и офицеров), но и более чем на месяц задержали его наступление на московском направлении, сорвав оперативные расчеты немецко-фашистского командования.

Тем самым боевые действия войск Юго-Западного фронта оказали большое влияние на дальнейший ход войны. Об этом свидетельствуют и признания самих гитлеровских генералов.

Например, бывший командующий танковой группой генерал Гудериан в своих воспоминаниях заявил: «Бои за Киев несомненно означают (для вермахта.— К. М.) крупный тактический успех. Однако вопрос о том, имел ли этот тактический успех также крупное стратегическое значение, остается под сомнением». Гальдер прямо называл сражение под Киевом «величайшей стратегической ошибкой в восточном походе» германского командования. Наконец, гитлеровский генерал Бутлар еще откровеннее писал о битве на киевском направлении: «Из-за нее немцы потеряли несколько недель для подготовки и проведения наступления на Москву, что, по-видимому, немало способствовало его провалу»{36}. [94]

Дальше