Глава I.

Нашествие

I

Последнюю предвоенную весну я встретил в Молдавии. Помню, пышно цвели сады. Еще недавно спокойные реки бурлили половодьем. Ожили поля, виноградники. С восходом солнца на них закипала работа, радостная, с песней и веселой шуткой. Возвращались люди по вечерам тоже с песней. И до поздней ночи в селах не умолкала музыка, кружилась в танце молодежь.

Так хороша была та молдавская весна, что не раз становилось грустно при мысли о предстоящем отъезде.

Служба то и дело бросала меня, как, впрочем, и многих других военных, из конца в конец страны. Сначала на Украину, потом на Кавказ и в Белоруссию, оттуда в Сибирь, на Дальний Восток. Довелось мне служить и учиться в Ленинграде. Затем возвратился на Украину, но ненадолго: перевели в Молдавию. А теперь предстояло попрощаться и с этим полюбившимся мне краем.

Здесь я служил начальником артиллерии 2-го механизированного корпуса. Командовал им генерал-лейтенант Юрий Владимирович Новосельский, старый солдат, участник трех войн — первой мировой, гражданской и с белофиннами. Он был хороший товарищ, боевой командир.

В состав корпуса входили 15-я моторизованная, 11-я и 16-я танковые дивизии. Их командирами были соответственно: генерал-майор Михаил Дмитриевич Соломатин, полковник Григорий Иванович Кузьмин и полковник Михаил Иванович Мындро, мой сослуживец по 6-й Чонгарской кавалерийской дивизии, где мы в 1930—1931 гг. были начальниками штабов полков, он — механизированного, а я — конно-артиллерийского.

В то время многих кавалеристов переподготавливали для службы в танковых войсках, и это было веянием времени, одним из слагаемых продолжавшегося уже несколько лет перевооружения Красной Армии. Что касается меня, то мое знакомство с танками началось еще в 1936 г. Тогда я служил на Дальнем Востоке [14] в танковой бригаде и, конечно, изучал танки. Однажды командующий ОКДВА{1} Маршал Советского Союза В. К. Блюхер лично проверял меня по вождению и стрельбе из танков БТ-7 и Т-20. На Т-26 мне довелось ходить в атаку во время войны с белофиннами в 1940 г.

Теперь и я был аттестован на должность командира танковой дивизии и со дня на день ждал нового назначения. А пока с головой окунулся в жизнь корпуса.

Она лишь внешне была обычной. Словно в поле перед грозой: кажется, все прежнее — и небо, и земля, и люди, но нет, они настороже, они полны предчувствием неведомого. Так было, наверно, повсюду в войсках, находившихся в наших приграничных районах в ту весну. Боевая учеба, перенесенная в поле, никогда еще не была такой напряженной. Необычными были и поступления большого количества новой боевой техники, и пристрастие, с каким мы ее осваивали. Тактические занятия, стрельбы, вождение машин и многие другие виды боевой подготовки заполняли все дни, а подчас и ночи.

Первомайский праздник 1941 г. запомнился мне двумя событиями. Командир корпуса, принимавший парад воинских частей в Тирасполе, поручил мне сделать то же самое в Бендерах. Парад прошел хорошо, и настроение было по-настоящему праздничное. Второе событие было далеко не радостным. Это было прощание с матерью. Она приехала ко мне с Украины погостить, и я посвящал ей все свои свободные минуты. 2 мая она уехала домой, взяв с меня обещание приехать за ней при первой возможности.

В тот день мне подумалось: хорошо, что она будет дома, в Донбассе, вдали от границы, за которой притаился враг. Я не знал, что война, которая скоро заполыхает, докатится и туда, не знал, что не увижу больше мать...

Три дня спустя меня вызвали в Москву, в Наркомат обороны.

...Новое назначение было не таким, как предполагалось. Приказ наркома обороны предписывал мне отправиться в Киевский особый военный округ и принять командование 1-й артиллерийской противотанковой бригадой резерва Главнокомандования (РГК). Она была не только по номеру, но и формирование начала первой из десяти таких бригад, создававшихся в то время в Красной Армии. Словом, я должен был стать не танкистом, к чему готовился последнее время, а полной противоположностью этому — истребителем танков. Но это не огорчило меня. Быть может потому, что заинтересовал сам факт создания новых формирований — артиллерийских соединений, специально предназначенных для отражения танковых ударов противника. Радовало то, что по штату вся тяга в бригаде была механическая — ни одной лошади, только моторы. А это означало подвижность, маневренность на поле боя. [15]

Я понимал: изменение организационных форм противотанковой артиллерии, несомненно, связано с тем, что политическое и военное руководство страны видело неизбежность войны, нависавшей над нашей страной. Потому и стремилось оно достичь количественного и качественного усиления артиллерии противотанковой обороны общевойсковых соединений. Опыт войны на Западе показал, что армии буржуазных государств Европы не устояли против массированного применения танков немецко-фашистским вермахтом. Они не противопоставляли ему массирования противотанковых огневых средств, организационно рассредоточили их в общевойсковых соединениях.

Артиллерийские противотанковые бригады в нашей армии должны были явиться подвижным оперативным резервом командования армии или фронта, предназначавшимся для локализации прорыва крупных танковых масс противника на том или ином участке фронта. Бригады как раз и являлись мощными и высокоманевренными артиллерийскими соединениями, способными создать костяк противотанковой обороны на путях вторжения вражеских танков. Только моторизованные артиллерийские противотанковые соединения совместно с танками можно было противопоставить массированному применению танков врага.

Еще одно подтверждение давно уже не покидавшей меня мысли о том, что война быстро надвигалась на нашу страну, я получил в Киеве, куда, не задерживаясь в Москве, отправился, чтобы представиться командованию округа. Здесь мне предстояло узнать, где искать свою бригаду.

Командующий войсками округа генерал-полковник М. П. Кирпонос принял меня сразу. Я знал о нем немногое: он был образованным в военном отношении человеком и проявил себя храбрым и волевым командиром во время войны с белофиннами в 1939— 1940 гг. Войдя к нему в кабинет, я увидел, что из-за стола поднялся человек выше среднего роста со звездами генерал-полковника в петлицах. Он сделал несколько шагов мне навстречу, приветливо поздоровался и, пригласив сесть, сразу приступил к делу.

Сначала М. П. Кирпонос счел необходимым пояснить, почему при назначении командира бригады выбор пал на меня. Оказывается, решающую роль сыграло то, что мне довелось служить и в коннице, и в артиллерии, и в танковых войсках, да кроме того, я получил артиллерийское образование. Действительно, 11 лет службы в 6-й Чонгарской кавалерийской дивизии, около четырех лет в 1-й Особой кавалерийской дивизии, остальное время — в других родах войск и на учебе.

— Поэтому полагаю,— сказал командующий округом,— что вы справитесь с возложенной на вас задачей.— И тут же добавил: — Однако учтите: времени мало. Люди и техника для бригады находятся в пути, а часть их уже на месте. Скоро вы получите все недостающее по штатам военного времени. Сосредоточьте [16] внимание на боевой подготовке и форсировании формирования. Поторопитесь!..

М. П. Кирпонос поставил меня в известность о том, что бригада, оставаясь резервом Главнокомандования, одновременно подчинена в оперативном отношении командующему 5-й армией, штаб которой находился в г. Лупке. Сказав, что туда мне и надлежит выехать немедленно, Михаил Петрович тепло, душевно попрощался, пожелал успеха.

Во время беседы он по телефону дал кому-то указание направить со мной поездом полученную новую легковую машину с водителем. Я понял, что он не только строгий начальник, но и заботливый человек по отношению к своим подчиненным.

Больше не довелось мне встретиться с этим храбрым, мужественным генералом. Не прошло и пяти месяцев, как он погиб в дни тяжелых испытаний, оставив по себе добрую и светлую память в сердцах тех, кто знал его близко, и многих из тех, кто, подобно мне, виделся с ним лишь однажды.

С такой же теплотой вспоминается мне член Военного совета округа корпусный комиссар Н. Н. Вашугин, с которым я познакомился в кабинете командующего. Он тут же увел меня к себе, расспросил о прежней службе, учебе. Потом спросил, доволен ли я своим назначением. Выслушав меня и получив ответы на все вопросы, он, улыбнувшись, сказал:

— Рад видеть, что вы из комсомольца, красноармейца, получившего боевое крещение восемнадцатилетним юношей, выросли до генерала, коммуниста. Боевой опыт и хорошая теоретическая подготовка — важное и нужное дело для командира, особенно на службе в приграничном округе.

Н. Н. Вашугин дал много хороших советов относительно работы политорганов и парторганизаций бригады. Он произвел на меня впечатление человека, глубоко убежденного в непреоборимой силе нашего народа и пашей партии. Ничто в нем не давало повода думать, что он способен потерять душевное равновесие и покончить с собой, как это и случилось в самом начале войны.

Представился я тогда и начальнику штаба округа генерал-лейтенанту М. А. Пуркаеву. О нем сейчас пишут, что он был суховат и излишне резок. Не знаю, может быть. Но меня он принял хорошо, был приветлив, рассказал об особенностях службы в округе, о новых формированиях, в том числе и о 1-й артиллерийской противотанковой бригаде.

Сдержанным и скупым на слова он стал лишь тогда, когда речь зашла о положении дел на границе. Впрочем, и того, что сказал начальник штаба округа, было, пожалуй, более чем достаточно, чтобы почувствовать его встревоженность. Порекомендовав прежде всего завершить сколачивание частей и развернуть боевую подготовку, он сказал: [17]

— Группировка немецких войск на границе увеличивается. Их пограничники ведут себя нагло, вызывающе.

На этом мы с ним и простились. У меня не оказалось времени даже на то, чтобы повидаться с товарищами, служившими в Киеве. Я должен был спешить на запад, навстречу неизвестному.

II

С командующим 5-й армией генерал-майором танковых войск М. И. Потаповым мне раньше не приходилось встречаться. Я знал лишь, что он участвовал в боях на Халхин-Голе в 1939 г. Да еще приходилось слышать о нем, как о волевом, энергичном генерале. [18]

Встретил он меня просто, держался по-товарищески. И мне с ним было легко. Казалось, мы давно знакомы, а не только что впервые встретились. Он ознакомил меня с дислокацией войск. Потом показал на карте железнодорожную станцию Киверцы, расположенную чуть севернее Луцка.

—Здесь начала формироваться твоя бригада,—сказал он.— Займешь вот тут, рядом, участок леса, построишь лагерь...— Улыбнулся, развел руками.— В Луцке у меня даже приличной квартиры нет для тебя. Но мы еще построим и казармы для бригады, и квартиры. А пока бери что есть. Знаю, нелегко тебе придется с формированием и размещением частей. Приезжай почаще, будем вместе преодолевать трудности.— И в заключение повторил напутствие, которое я получил в Москве и Киеве: — Главное — без промедления заканчивай сколачивание частей и подразделений. Все внимание — боевой подготовке...

Командарм познакомил меня с членом Военного совета армии дивизионным комиссаром М. С. Никишевым, начальником политотдела бригадным комиссаром Е. А. Кальченко и начальником артиллерии генерал-майором В. И. Сотенским. Сразу же после этого я выехал в Киверцы.

Там меня уже ждали. Прибывшие к этому времени части и подразделения были построены. Докладывал старший из офицеров командир 712-го артполка полковник А. П. Еременко. Поздоровавшись, я обошел строй, с удовлетворением отметил отличную выправку и вообще хороший внешний вид личного состава.

Прежде всего нужно было позаботиться о размещении людей в лагере. Не стационарном, конечно, а полевом, устройство которого не требовало много времени. Я отвел на это три дня. Весь личный состав тотчас же приступил к оборудованию лагеря. Одновременно по моему приказанию начальник штаба майор Н. И. Крылов начал составлять план занятий для всех частей и подразделений на ближайшие несколько дней и, кроме того, на месяц. Расписание, как мы договорились, должно было предусматривать уплотненную боевую подготовку—по 8—10 часов в день, а также 2—3 ночных занятия в неделю.

С заместителем по политчасти батальонным комиссаром Н. П. Земцовым мы обсудили в общих чертах задачи партийно-политической работы на ближайшее время. Он тут же принялся разрабатывать соответствующий план. Для культурно-массовых мероприятий решили отвести субботние вечера и воскресенья. Все остальные дни, а если понадобится, то и ночи, должна была занять боевая подготовка.

При ближайшем ознакомлении личный состав произвел на меня такое же хорошее впечатление, как и при первой встрече. Бойцы и младшие командиры в основном были из рабочих крупных промышленных предприятий. Среди них было много коммунистов, комсомольцев. Большинство имело среднее или незаконченное [19] среднее образование. Должности старшего и среднего командного состава были укомплектованы хорошо подготовленными офицерами, имевшими большой опыт командования.

Словом, бойцы, командиры, политработники, почти все шесть тысяч человек, составлявших бригаду, были как на подбор. И это почувствовалось уже в том, как выполнил личный состав первую поставленную ему задачу. Люди работали, не зная устали, не считаясь со временем, и полевой лагерь был готов к назначенному сроку. А тем временем прибывали все новые эшелоны с людьми и боевой техникой. Разгрузка шла быстро, четко. Вновь прибывшие буквально с ходу включались в напряженный ритм жизни бригады, в боевую учебу.

Успеху занятий способствовало исключительно высокое моральное состояние личного состава. Кроме того, красноармейцы и младшие командиры от подъема до отбоя видели рядом с собой своих непосредственных начальников. Командиры и политработники всех рангов учили личным примером, по очень простому, но всегда оправдывающему себя методу «делай, как я», и это тоже воодушевляло бойцов, помогало им добиваться успехов в учебе.

Занятия по огневой подготовке сменялись маршами, полевыми учениями с большим количеством вводных, отрывкой окопов, сменой огневых позиций и боевыми стрельбами. Учеба велась днем и ночью, при любой погоде. Подразделения часто поднимались по тревоге. Все было подчинено задаче выработать необходимые навыки и стойкость истребителей танков в ограниченное время. [20]

А вечерами, после до отказа заполненного дня, бойцы занимались еще и различными хозяйственными делами, связанными с дооборудованием лагеря. Но никто не жаловался на такую значительную физическую нагрузку. Напротив, все понимали, что иначе нельзя. Так и говорили об этом во время бесед в Ленинских палатках, на партийных и комсомольских собраниях.

Да, иначе нам нельзя было. И об этом заходила речь при каждой моей встрече с командармом.

С 8 мая, дня моего прибытия в Киверцы, прошла всего лишь неделя, а мне уже пришлось побывать у него несколько раз. Этого требовали интересы быстрейшего формирования и укомплектования бригады. И вот, разрешив насущные вопросы, мы всегда как-то незаметно переходили к обмену мнениями об обстановке на границе.

Угроза со стороны гитлеровской Германии была очевидной. К тому времени, после разгрома армий стран Западной Европы, а затем балканских — Югославии и Греции, немецко-фашистское командование усилило переброску своих войск на восток, к нашим границам. В какой-то мере мы знали об этом, и с каждым днем вопрос о намерениях фашистов становился все более тревожным.

Мы часто беседовали об этом, и постепенно положение на границе стало для нас самым насущным вопросом. Однажды Потапов выразил беспокойство по поводу того, что в механизированных корпусах было недостаточно новых танков KB и Т-34. И тут же спросил, все ли вооружение получено бригадой. Я доложил, что прибыла вся материальная часть артиллерии. И добавил, что хотя вместо 107 мм пушек прибыли зенитные 85 мм, однако по своим тактико-техническим данным они могут быть с успехом использованы против танков. Тем более, что начальная скорость, а следовательно, и пробивная способность их снарядов выше, чем у 76 мм.

Михаил Иванович внимательно выслушал, удовлетворенно кивнул головой.

— Это очень, очень хорошо,— подчеркнуто сказал он. Помолчал, думая о чем-то. Потом заговорил снова, тихо, спокойно:

— По всему видать, Кирилл Семенович, что времени у нас с тобой немного. Обстановка очень тревожная. Сосредоточение немцами нескольких десятков дивизий перед нами на границе определенно имеет отношение к нам. Думаю, что фашистское командование готовит против нас не просто провокацию, а что-то похуже...

16 июня генерал Потапов вновь вызвал меня. Когда переговорили о текущих делах, он спросил:

— Читал сообщение ТАСС от 14 июня? Что думаешь по этому поводу?

Люди моего поколения, вероятно, хорошо помнят это сообщение, о котором впоследствии было написано много надуманного. В сообщении указывалось, что слухи о намерении Германии [21] напасть на СССР «лишены всякой почвы». Но это был лишь дипломатический ход, имевший целью выявить реакцию вероятного противника. Правда, такой характер этого сообщения стал ясен много времени спустя. Тогда же, в середине июня 1941 г., я мог лишь ответить, что сообщение меня удивило. Было бы, мол, прекрасно, если бы на нас не собирались напасть, но что-то не верится в мирные намерения фашистской Германии. Так что полагаю, добавил я, сообщение сообщением, а нам нужно быть начеку. Михаил Иванович кивнул головой:

— Я тоже так думаю, ведь немцы действительно сосредоточивают против нас много войск. Помолчав, он сказал:

— У тебя, Кирилл Семенович, части моторизованные, подбери хороших, грамотных в военном отношении людей, и пошли к границе, пусть произведут рекогносцировку местности и понаблюдают за немцами, их поведением. Да и для тебя это будет полезно: бригаде надо изучать местность но всему возможному фронту армии. Кто знает, что может быть в дальнейшем.

Он подошел к сейфу, достал карту и ознакомил меня с дислокацией и группировкой войск армии в полосе Влодава — Крыстынополь.

За неделю до начала Великой Отечественной войны в состав войск 5-й армии входили 15-й и 27-й стрелковые корпуса, 22-й механизированный [22] корпус, Ковельский и Владимир-Волынский укрепленные районы, два узла обороны Струмиловского укрепленного района{2}, 939-й отдельный батальон связи, а также ряд тыловых армейских частей. Кроме того, на территории армейского оборонительного района дислоцировались некоторые соединения и части, которые находились только в оперативном подчинении армия.

Правофланговый 15-й стрелковый корпус под командованием полковника И. И. Федюнинского имел в своем составе две стрелковые дивизии, два артиллерийских полка, зенитный артиллерийский дивизион, батальон связи и саперный батальон. 45-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Г. И. Шерстюка дислоцировалась в семи населенных пунктах, удаленных от границы и рассредоточенных по фронту и в глубину на 20—60 км. 62-я стрелковая дивизия под командованием полковника М. П. Тимошенко с 20 июня 1941 г. располагалась в районе юго-западнее г. Ковель. Корпусные части и управление корпуса дислоцировались в районе города Ковель.

В состав левофлангового 27-го стрелкового корпуса под командованием генерал-майора П. Д. Артеменко входили три стрелковые дивизии и такие же корпусные части, как в правофланговом. 87-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Ф. Ф. Алябушева находилась в 12 км от границы, и только ее артиллерийский противотанковый дивизион был расположен в 25 км от границы. 124-я стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор Ф. Г. Сущий, дислоцировалась отдельными гарнизонами в десяти населенных пунктах в 10—12 км от границы и на глубину до 40 км. 135-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Ф. Н. Смехотворова располагалась с 21 июня 1941 г. в 90 км от границы, где она заменила 62-ю стрелковую дивизию. Управление корпуса и корпусные части — в 110 км от границы.

22-й механизированный корпус под командованием генерал-майора танковых войск С. М. Кондрусева в составе 19-й танковой, 215-й моторизованной дивизий и корпусных частей дислоцировался в 140 км от границы. Кроме того, в районе Владимир-Волынского находилась его 41-я танковая дивизия.

Когда генерал М. И. Потапов ознакомил меня со всем этим, мы простились, и я уехал к себе. По пути в лагерь в голову то и дело приходила одна и та же мысль: что готовит противник? А в том, что он задумал недоброе, уже почти не оставалось сомнений. Прибыв поздно ночью в лагерь, я прошелся по передней линейке, заглянул в палатки. Все было спокойно, бойцы спали. Потом зашел в штаб, в свою комнату, просмотрел план занятий на завтрашний день, продумал, что еще нужно сделать. Однако тревога [23] не унималась, и мысли опять возвращались к нашему разговору с Потаповым. Я испытывал желание с кем-нибудь поделиться своими мыслями. Но время было позднее, и я лог отдыхать с тревогой в душе.

В течение месяца с небольшим бригада в основном была сформирована и теперь представляла собой крепко сколоченный и хорошо управляемый войсковой организм. Продолжалась усиленная боевая подготовка. Изо дня в день росли воинское мастерство и физическая закалка бойцов и командиров. Уже были созданы во всех подразделениях и активно работали под руководством политотдела партийные и комсомольские организации, сразу же ставшие застрельщиками повышения боевой выучки, политических знаний и дисциплины.

Многое было достигнуто за этот короткий срок. Бойцы и командиры убедились в мощности своих орудий и в том, что броня современных немецких танков в случае их нападения наверняка будет пробиваться нашими снарядами. Уверенность в этом, появившаяся после того, как орудийные расчеты начали действовать слаженно, поражая без промаха цели на стрельбищах, имела исключительно важное значение. Ведь первое условие успеха в бою — вера в свои силы.

Обрели эту веру и штабы. Они хорошо справились с планированием и контролем боевой подготовки. Теперь им оставалось столь же успешно отработать технику управления моторизованными подразделениями, обладающими высокой подвижностью. Эта задача диктовалась тем, что наши штабные работники здесь, в бригаде, впервые встретились с полной заменой конной тяги моторами.

Мощное, высокоподвижное огневое противотанковое соединение—такой была наша бригада. Она имела в своем составе два пушечных артиллерийских полка, минно-саперный и автотранспортный батальоны и подразделения обслуживания. В каждом полку было по два дивизиона 76 мм пушек (24 орудия), по три дивизиона 85 мм пушек (36 орудий) и по одному зенитному дивизиону (восемь 37 мм орудий и 36 пулеметов ДШК). Таким образом, в бригаде было 48 орудий 76 мм, 72 орудия 85 мм, 16 орудий 37 мм и 72 пулемета ДШК. Полностью были мы обеспечены снарядами, в том числе бронебойными, полученными как раз в тот день, когда командарм приказал произвести рекогносцировку в районе границы.

Пока я думал обо всем этом, мысленно проверяя боеготовность бригады, окончилась короткая июньская ночь. Начало светать.

В то утро я выслал три разведывательно-рекогносцировочные группы к границе — в районе Любомля, Устилуга, Сокаля. Благодаря этому мы к 19 июня располагали сведениями о том, что вблизи Устилуга и Владимир-Волынского замечено оживленное [24] движение по ту сторону Западного Буга. Стало также известно, что оттуда ведется усиленное наблюдение за нашей стороной, а немецкие саперы удаляют инженерные заграждения на границе.

У меня не оставалось сомнений в том, что фашисты нападут на нас в один из ближайших дней. Так я и сказал командующему армией.

Этот наш разговор произошел 20 июня, когда Потапов вновь вызвал меня к себе в Луцк. Всегда очень корректный, Михаил Иванович на этот раз был так взволнован, что даже не пригласил сесть. Впрочем, он и сам был на ногах. Поздоровавшись и продолжая нервно вышагивать по кабинету, он как-то прямо, в упор, спросил, что я думаю о возможности войны с немцами. Услышав мой ответ, что за Бугом готовятся к нападению и столкновения нам не избежать, он перестал ходить, повернулся ко мне и резко сказал:

— Нам действительно нужно быть начеку. Похоже, что фашисты и впрямь не нынче, так завтра нападут на нас. И не одни мы с тобой так думаем.

Он взял со стола листок, протянул мне. Это было распоряжение генерал-полковника Кирпоноса, сделанное им, как я узнал впоследствии, по указанию наркома обороны. В распоряжении отмечалось, что многие командиры неоправданно увлекаются созданием красивых парков для машин и орудий, в яркие цвета раскрашивают боевую технику и при этом держат ее на открытых площадках. Далее предписывалось немедленно вывести всю боевую технику из открытых мест в леса, рассредоточить и укрыть ее от наблюдения как наземного, так и особенно с воздуха.

Все эти замечания относились и к 1-й артиллерийской противотанковой бригаде. Буквально два дня назад мы закончили оборудование точно такого парка, о каких писал командующий округом. Расчистили дорожки и площадки, посыпали их желтым песком и даже сделали обрамление из мелких камешков. 18 июня, когда все это было готово, у нас в лагере побывал командарм. А так как у танкистов, к числу которых и он принадлежал, устройство образцовых парков боевых машин было традицией, то ему наши старания очень понравились.

Теперь же оказалось, что хвалить нас в этом отношении не за что.

Возвратившись в Киверцы, в лагерь, я собрал командный состав и сообщил о требовании командующего войсками округа. Тут же определил места рассредоточения частей и приказал немедленно вывести из парка и замаскировать в лесу всю боевую технику, а к исходу следующего дня сделать то же самое с тягачами, автомобилями и другими машинами.

Когда под вечер 21 июня в расположение бригады прибыл генерал Потапов, этот приказ был уже выполнен. Командарм [25] ознакомился с рассредоточением и маскировкой частей, сказал, что доволен.

Наступила ночь на 22 июня. Мне нужно было попасть рано утром в штаб армии, поэтому я решил заночевать в Луцке. В лагере все уже спали, когда я уехал. Со мной были мой адъютант старший лейтенант Н. И. Губанов и шофер В. А. Кекелия. Вскоре мы были в городе, на временной квартире, предоставленной мне по распоряжению Потапова. Наскоро поужинав, легли спать.

III

Телефонный звонок поднял меня с постели. Схватив трубку, я услышал взволнованный голос Потапова: фашисты напали на нас, ведут артиллерийский обстрел войск на границе, бомбят аэродромы и города. Без промедления я позвонил в лагерь своему заместителю по политической части батальонному комиссару Н. П. Земцову и приказал объявить боевую тревогу, а сам быстро оделся и с адъютантом и водителем выскочил во двор, где стояла машина.

Было раннее тихое утро. Едва мы выехали на улицу, как тишину взорвали частые выстрелы. Мы слышали их до тех пор, пока не выехали из города. Для нас это были первые выстрелы войны.

Как вскоре выяснилось, огонь вели оуновцы, украинские и польские националисты, враждебно настроенные против нас, и засланные немецко-фашистским командованием диверсанты. Тут я, кстати, вспомнил, что только позавчера на одном хуторе, возле Луцка, в сарае со старым сеном наши чекисты засекли и оцепили нелегальное сборище 20 оуновцев, деятельность которых в последнее время оживилась. Видно, тогда их не всех выловили...

Наша машина проскочила город и выехала на шоссейную дорогу. Проезжая мимо аэродрома, мы увидели, что его бомбят около тридцати немецких бомбардировщиков. Ни один наш самолет не поднялся в воздух, часть из них горела на земле. Мы проскочили мимо аэродрома и прибыли в лагерь, к зданию, где размещался штаб. Я поднялся на второй этаж и забежал в комнату, в которой жил Н. П. Земцов. Он улыбнулся мне, спросил:

—Что, маневры начались? То-то слышу взрывы и стрельбу, но бригада в них ведь не принимает участия. Я резко ответил:

— Какие к черту маневры! Война! Немцы напали на нас. Слышишь, бомбят аэродром?

Я спустился вниз, к машине, подъехал к передней линейке у палаток.

О дальнейшем мне напомнил в 1967 г. в своем письме бывший красноармеец К. С. Бодаков. «...Я с вами встречал войну,— писал он.—Я ваш солдат тяжелого 41-го года. Служил я радистом в [26] 1-й противотанковой бригаде... Располагались мы лагерем в лесу, недалеко от станции или местечка Киверцы.

Вспоминаю вас. 22 июня я был дневальным. Удивился, что ваша «эмка» в такой ранний час приближалась к расположению нашего дивизиона. Приготовился доложить, что, конечно, «никаких происшествий не произошло». Вы быстро вышли из машины и сказали в мою сторону: «Отставить. Где сигналист?» Я указал на палатку. Вы открыли полог и громко: «Сигналист, тревога!» И ко мне: «Дневальный, тревога!» И так началось».

Лагерь мгновенно проснулся. Палатки опустели. Личный состав частей и подразделений быстро занял свои места у орудий и машин. Начальник штаба майор Крылов и батальонный комиссар Земцов держались возле меня. Мы все прислушивались к гулу, доносившемуся с запада. Он все усиливался. Вдруг над поляной, где еще два дня назад был расположен наш ярко разукрашенный парк орудий, боевых и транспортных машин, появилось свыше сорока юнкерсов. Снизившись, они сделали круг, затем другой, но ничего не обнаружили и, не сбросив бомб, удалились в сторону Луцка.

Мы быстро пошли в штаб. Здесь я вскрыл мобилизационный пакет и узнал, что с началом военных действий бригада должна форсированным маршем направиться по маршруту Луцк, Радехов, Рава-Русская, Немиров на львовское направление в район развертывания 6-й армии. Немедленно доложил об этом по телефону генералу Потапову. Выслушав, он сказал:

— Обстановка на фронте 5-й армии резко обострилась: немецкие войска форсировали реку Западный Буг в полосе Устилуг, Сокаль и продвигаются на Владимир-Волынский. Поэтому прошу вас, наконец, требую, выступить на Владимир-Волынский и совместно с 22-м механизированным корпусом уничтожить противника, перешедшего границу, и восстановить положение.

Я ответил:

— Бригада является резервом Главнокомандования. Выполнить ваше требование, противоречащее мобилизационному плану, не могу.

Потапов попросил подождать у телефона, пока он свяжется с Москвой или Киевом. В этом я не мог ему отказать. Тем более, что бригада еще готовилась к маршу. Минут через 15—20 командарм позвонил снова.

— Связь с Москвой и Киевом прервана,— сказал он.— Противник ведет наступление по всему фронту армии. 41-я танковая дивизия подверглась массированному удару с воздуха и артиллерийскому обстрелу и почти полностью погибла{3}. Город Владимир-Волынский [27] с минуты на минуту будет захвачен врагом.— Голос Потапова с тал тверже, требовательнее.— Учитывая сложившуюся обстановку, приказываю: бригаде следовать, как я уже ранее сказал, на Владимир-Волынский и во взаимодействии с 22-м механизированным корпусом генерал-майора Кондрусева разбить противника, перешедшего границу, восстановить положение. Границу не переходить. Всю ответственность за нарушение бригадой задачи, предусмотренной мобилизационным планом, беру на себя.

Я счел решение генерала Потапова в создавшейся обстановке правильным, поэтому повторил приказание и, собрав командиров полков я дивизионов, сообщил им о поставленной командармом задаче. Выступление бригады назначил на 10 часов.

Сборы, как говорится, были недолги, и в этом тоже сказались высокие результаты, достигнутые бригадой за несколько недель напряженной учебы. Назначенное время еще не истекло, а начальник штаба уже доложил о готовности частей к маршу.

Короткий митинг перед выступлением. В нескольких словах я сказал о вероломном нападении гитлеровской Германии, о задаче, поставленной нам командующим 5-й армией. Говорю, с волнением вглядываясь в лица бойцов и командиров. Разные они. Одни вспыхивают от внезапного гнева, другие необычайно бледны. В их глазах недоумение, боль. Но есть в каждом взгляде какое-то общее для всех чувство. Я понимаю его, ибо и сам испытываю то же самое. Это сознание, что в дом пришла беда, о которой мы думали не раз, понимая ее неизбежность и в то же время надеясь, что она, [28] быть может, минует нас. Теперь эта надежда качалась нам наивной. В мире, где существовал фашизм, нападение на нас было неминуемым. И вот оно свершилось...

— По машинам!

Команды выполняются четко, быстро. Выходит на марш головная колонна. За ней устремляются остальные боевые части. Тыловые подразделения догонят нас на грузовиках с боеприпасами, горючим и продовольствием. А пока они остаются на месте. Впрочем, и мы ведь еще собираемся вернуться в свой лагерь. Вернуться, восстановив положение на границе и таким образом выполнив приказ.

Такой представлялась нам предстоящая схватка с вторгшимся врагом, когда в 10 часов 22 июня 1941 г. мы двинулись ему навстречу, к границе.

IV

Первая встреча с противником состоялась в особенно неблагоприятных для бригады условиях: он напал на нас с воздуха на марше.

Авиационные удары обрушивались в тот день на войска 5-й армии с самого рассвета. Фашистские бомбардировщики в течение первых часов после нападения разрушили многие военные городки и прервали линии проводной связи. Все же к 10—11 часам дня почти все части (я имею в виду первые эшелоны войск прикрытия границ) были выведены с зимних квартир и лагерей и двигались к границе, на линию строившихся укрепленных районов, вооружение которых не было завершено. Немецкая же авиация к этому времени переключилась на непосредственную поддержку своей пехоты и танков, вторгшихся в глубь приграничной зоны. Однако часть вражеских бомбардировщиков продолжала наносить удары по двигавшимся колоннам советских войск.

Одному из таких нападений подверглись и мы. Это произошло сразу же после того, как бригада миновала Луцк и за ним мост через р. Стырь. Одна за другой налетали на нас волнами группы по 20—30 бомбардировщиков под прикрытием истребителей. Оглушительно рвались бомбы, трещали пулеметы, грохотали пушки.

Густая пелена дыма и пыли окутала шоссе. Нам стало трудно двигаться по нему. Но и фашистские летчики уже не могли выбирать цели. Это несколько облегчило наше положение. Главное же, колонны безостановочно шли вперед, рассредоточившись, на высокой скорости, и именно это спасло бригаду.

На полпути между Луцком и Владимир-Волынским наш передовой отряд догнал небольшую колонну из нескольких бронемашин с двумя танками. Оказалось, что мы встретились с командиром 22-го механизированного корпуса и оперативной группой его штаба. Сразу же познакомились. Я информировал генерал-майора [29] С. М. Кондрусева и начальника штаба корпуса генерал-майора В. С. Тамручи относительно поставленной бригаде задачи.

Кондрусев в свою очередь подтвердил, что им получен приказ нанести удар по вторгшемуся противнику в районе Владимир-Волынского. Однако тут же выяснилось, что две из трех дивизий корпуса — 19-я танковая и 215-я моторизованная — выдвигались из Ровно (140 км от государственной границы) в район Ковеля и могли прибыть туда лишь к исходу следующего дня. Относительно третьей споен дивизии—41-и танковой Кондрусев знал лишь то, что утром 22 июня она находилась в месте расквартирования — на западной окраине Владимир-Волынского. Теперь мы продолжали путь вместе. Я сел с Кондрусевым в танк.

До Владимир-Волынского было уже недалеко, когда мы услышали частые орудийные выстрелы. Они раздавались где-то впереди. Мы вышли из тапка и взобрались на небольшую высотку возле шоссе, откуда и увидели, что нам навстречу, справа и слева от шоссе, двигалось в боевых и предбоевых порядках много танков и мотопехоты. Авангард бригады, находившийся несколько впереди нас, вел по ним огонь.

— Прошу вас немедленно прекратить стрельбу,— встревоженно обратился ко мне генерал-майор Кондрусев.— Быть может, это отходит под натиском противника наша 41-я танковая...

Расстояние между нами и идущими навстречу танками составляло примерно полтора километра, и в бинокль мне были хорошо видны кресты на их бортах. Я молча передал бинокль Кондрусеву.

Нет, не отступающая 41-я танковая дивизия была перед нами. Как выяснилось впоследствии, здесь мы впервые встретились с частями немецко-фашистской 6-й армии, в дальнейшем разгромленной под Сталинградом. В то время, о котором я пишу, ею командовал генерал-фельдмаршал фон Рейхенау. Эта армия считалась одной из лучших в вермахте. Ее называли победительницей столиц. Она первой вошла в Брюссель, ее солдаты и офицеры маршировали по бульварам Парижа в июне 1940 г. Ныне они вторглись в пределы Советского Союза, не сомневаясь, что и здесь их ожидают легкие победы и еще более громкая слава.

Вместе с 6-й армией против нас действовали также части 1-й танковой группы генерал-полковника фон Клейста. Он был известен по прорыву линии Мажино у Седана в мае 1940 г. и выходу немецких танковых дивизий к побережью Ла-Манша. Это сыграло тогда решающую роль в разгроме французской армии и английского экспедиционного корпуса. Весной 1941 г. Клейст командовал армией, участвовавшей в нападении на Югославию.

Теперь 6-я армия и 1-я танковая группа составляли основные силы группы армий «Юг» (в нее входила также 17-я немецкая армия), развернутые от Влодавы до Крыстынополя, т. е. против 5-й армии и правого фланга нашей 6-й армии. Группировка немцев состояла из пяти танковых, четырех моторизованных и двенадцати [30] пехотных дивизий{4}. В первый день в наступление было брошено 13—14 дивизий в направлении Владимир-Волынский, Луцк, Ровно, Киев против четырех стрелковых и одной танковой дивизии первого эшелона 5-й армии. Наступление поддерживала авиация 4-го воздушного флота, которым командовал генерал Лёр.

Таким образом, противник создал здесь более чем трехкратное численное превосходство, а на направлении главного удара и того больше. Но, несмотря на абсолютное превосходство в силах, ему с трудом удалось преодолеть приграничные укрепления на левом фланге и в центре 5-й армии. К исходу дня он продвинулся на 15— 25 км в глубь советской территории.

Обо всем этом, а также о том, что непосредственно перед нами были части 13-й, 14-й танковых и 298-й пехотной дивизий, я узнал после боя, когда на наш КП доставили первых пленных. В минуту же, о которой идет речь, было ясно одно: мы стояли лицом к лицу с противником, и впереди уже горело несколько вражеских танков, подожженных артиллеристами из нашего авангарда. Не медля ни секунды, я приказал главным силам бригады развернуться на рубеже Владимировича — Подгайцы — Микуличи и встретить противника огнем прямой наводки.

Условия вступления в бой были для нас весьма и весьма неблагоприятны. Прежде всего, это был встречный бой артиллерийских частей, находившихся на марше, против превосходящих и к тому же комбинированных сил противника.

После короткой артиллерийско-авиационной подготовки гитлеровцы бросили в атаку около 200 танков, подходивших к рубежу встречи эшелонами, за которыми двигались мотопехота и артиллерия. Одновременно над полем боя появились бомбардировщики и истребители противника. Танки, ведя интенсивный огонь, на большой скорости атаковали огневые позиции нашей артиллерии, в упор расстреливали расчеты, давили орудия. Но и сами то тут, то там вспыхивали от нашего огня, замирали на месте.

Враг повторил атаку, потом снова и снова, каждый раз вводя свежие силы. Все поле боя, длившегося почти непрерывно в течение второй половины дня, было в дыму и огне от взрывов бомб и снарядов. К вечеру бой утих. Догорали фашистские танки.

В этом первом бою артиллеристы бригады подбили и сожгли около 70 танков и бронемашин, много мотоциклов и другой техники 14-й танковой дивизии. Немалый урон был нанесен и 298-й пехотной дивизии. Наши потери тоже оказались чувствительными. Бригада потеряла четыре батареи с личным составом и материальной частью. Осколком снаряда был смертельно ранен генерал-майор С. М. Кондрусев. Недолго довелось нам воевать вместе... [31]

Такая разновидность наступательного боя, как встречный бой, для артиллерийского соединения, имеющего на вооружении 76 мм пушки и 85 мм зенитные пушки, являлась редким исключением. До войны считалось, что артиллерия на огневых позициях без пехотного и танкового прикрытия не может успешно вести бой с танками и моторизованной пехотой, не говоря уж о встречном бое. 1-я артиллерийская противотанковая бригада встретилась с вражескими танками и пехотой внезапно, на марше. Наши расчеты вынуждены были развертывать орудия, находясь в походной колонне, занимать случайные огневые позиции и немедленно отражать атаки танков и пехоты. Казалось, бригада была обречена на гибель. Только выучка орудийных расчетов, доведенная до автоматизма, спасла бригаду от разгрома и остановила вражеские танки.

Почему же они не прошли, случайно ли мы не пропустили их? Нет, не случайно. Уже в этом бою, в первый день войны, у самой границы, враг натолкнулся на такую стойкость и мужество, какой ему не доводилось встречать ни в одной другой стране. Советские бойцы, командиры и политработники, охваченные единым порывом, единым стремлением дать отпор фашистским захватчикам, не дрогнули перед превосходящими силами противника.

Первыми вступили в бой дивизионы капитанов С. 3. Глущенко и Ф. Д. Шитикова из 712-го артиллерийского полка. Это они начали дуэль с фашистскими танками и остановили их движение вдоль шоссе на Луцк. Броня отступила перед мощью наших снарядов, перед стойкостью, отвагой и мужеством советских бойцов. [32]

V

С наблюдательного пункта, откуда мы руководили боем, было видно, как крупные силы танков и мотопехоты противника выдвигались из района Владимир-Волынский и с юга обходили позиции бригады. Прибывший к вечеру от командарма офицер связи доложил, что туда же движется много танков, пехоты и артиллерии из района Сокаля, Горохова.

Кроме того, он информировал о положении войск 5-й армии. В частности, 15-й стрелковый корпус, которым командовал полковник И. И. Федюнинский, вынужден был под ударами превосходящих сил мотопехоты и танков противника отходить по бездорожью в глубь Полесья, а 27-й стрелковый корпус в составе 87-й и 124-й стрелковых дивизий вел бои в окружении. Таким образом, левый фланг армии оказался в тяжелом положении, не имел сплошной линии фронта.

Противник же, наращивая усилия, вводил в бой танковые соединения. Его 14-я танковая и 298-я пехотная дивизии, с частями которых мы вели бой в тот день, а также 13-я танковая дивизия стремительно продвигались на Луцк. Встретив отпор на участке шоссе, противник прорвался немного южнее и к моменту прибытия офицера связи глубоко обошел наш левый фланг. Поэтому мною было решено с наступлением темноты отвести части бригады на восток и занять огневые позиции на западной окраине Затурцы.

Поздно вечером ко мне приехали генерал-майор В. С. Тамручи, принявший командование 22-м механизированным корпусом, и командир 27-го стрелкового корпуса генерал-майор П. Д. Артеменко. Еще днем все мы получили приказ совместно нанести противнику 23 июня контрудар в районе Владимир-Волынский — Устилуг. Но к исходу дня командование армии изменило решение. Стало ясно, что 19-я танковая и 215-я мотострелковая дивизии 22-го механизированного корпуса, совершавшие марш из района Ровно, не успеют в назначенное время сосредоточиться на исходных позициях и потому время нанесения контрудара было перенесено на сутки позднее, т. е. на утро 24 июня.

В оставшееся до этого время некоторые части 22-го механизированного и 27-го стрелкового корпусов должны были отойти к утру 23 июня на рубеж Затурцы и не допустить продвижения противника на Луцк. Поэтому договорились, что в 4 часа утра встретимся снова, по уже на опушке леса восточнее Затурцы, чтобы увязать взаимодействие.

Но ни Тамручи, ни Артеменко в назначенное время не явились. Видимо, они были там же, где их дивизии,—19-я танковая, 205-я мотострелковая и 135-я стрелковая, которые в это время продолжали двигаться к линии фронта.

Бригада же, отойдя на восток, заняла оборону в районе Затурцы, окопалась и замаскировалась. Три рубежа, последовательно [33] расположенные один за другим, прикрывали огнем прямой наводки шоссе на Луцк и подступы к нему на 4—5 км в обе стороны. В резерве было оставлено два дивизиона бригады, а также отдельные дивизионы и батареи других артиллерийских частей, потерявших связь со своими частями и примкнувших к бригаде.

Так и не встретившись с Тамручи и Артеменко, я понял, что бригаде предстоит самостоятельно вести бой с противником. В то же время тревожила мысль: верно ли выбран рубеж, не пойдет ли враг в обход? По условиям местности, как мне казалось, этого не могло быть. Но странно: разведка, высланная мною на рассвете и прошедшая по шоссе 10 км в западном направлении, противника не встретила. Что бы это значило?

В 5 часов утра я с адъютантом поехал в ту же сторону. Километрах в пяти от рубежа машина выскочила на один из холмов, и мы неожиданно увидели двигающиеся навстречу нам немецкие танки с закрытыми люками. Нас отделяли от них метров 200. Водитель В. А. Кекелия мгновенно дал задний ход и уже внизу, за гребнем высотки, развернул машину. На предельной скорости мы помчались на огневые позиции батарей.

Все это произошло так быстро, что танки противника не успели открыть огонь по нашей машине. Быть может, фашисты ее вообще не заметили, так как яркое солнце с востока ослепляло их приборы.

Через несколько минут я был на своем наблюдательном пункте, находившемся на крыше дома, невдалеке от дороги. По телефону и радио приказал командирам частей приготовиться к бою и [34] бить только наверняка, для чего подпускать танки противника на 300—400 м. Кое-чему мы уже научились вчера. Да и бой теперь предстоит не встречный. Орудия закопаны в землю, орудийные расчеты в укрытиях, боеприпасы аккуратно расположены в нишах, командиры батарей и взводов наблюдают за приближающимся противником.

А он недалеко. Тишину раннего солнечного утра уже нарушил грозный гул танков. Они идут по шоссе и по обе его стороны, по полям, безжалостно подминая под себя колосящуюся рожь. Я слежу за ними, не отрываясь от бинокля.

Вот он, знаменитый танковый клин, идущий на рассечение фронта обороны. Отмечаю про себя: впереди танки T-IV, за ними и на флангах, уступом назад — T-III и T-II, далее — мотоциклисты и, наконец, мотопехота с минометами и артиллерией.

Выгодность такого построения бесспорна. Танки T-IV своей броней прикрывают весь боевой порядок и, двигаясь медленно, прощупывают силу противотанковой обороны. При встрече с малокалиберной противотанковой артиллерией или при обстреле осколочными снарядами, которые не могут нанести вреда броне, танки T-IV, а за ними и все остальные, атакуют обороняющиеся войска на предельной скорости, стремясь прорвать оборону.

Так пытались они действовать вчера, но их остановила наша артиллерия, обрушившая на них 76 мм и 85 мм бронебойные снаряды и этим заставившая здесь изменить боевой порядок и тактику танкового клина.

Думая об этом, я продолжал внимательно следить за противником. С моего наблюдательного пункта он был виден как на ладони, Танков и мотопехоты было гораздо больше, чем вчера. Их было так много, что, казалось, вся фашистская Германия движется на нас. Признаюсь, смутная тревога овладела мной: «Выдержим ли на этот раз? Всему ли мы научили наших бойцов?»

Главные силы противника шли в предбоевых порядках и в колоннах, не подозревая, что перед ними мощный противотанковый рубеж. Расстояние быстро сокращалось. Вот остается не более тысячи метров... Восемьсот... Пятьсот... Наконец, 300—400. И тут на врага обрушился шквал огня. Выполняя приказ, расчеты, расположенные на первом рубеже, подпустили противника на кратчайшее расстояние, и это позволило им вести исключительно меткий огонь, расстреливать фашистские танки в упор.

Немцы, не ждавшие такого сильного и меткого огня, пришли п замешательство. Они открыли беспорядочную, неприцельную стрельбу из танков, артиллерии и минометов. Но так как им, вероятно, казалось, что мы ведем огонь с дальних дистанций, то их снаряды и мины рвались примерно в 1000—1500 м позади наших огневых позиций.

Продолжавшие двигаться вперед танки противника стали менять боевой порядок и при этом пытались выйти из зоны огня [35] передовых орудий. Но если даже это и удавалось им, они все равно попадали в секторы других орудий. Те открывали огонь, и вспыхивали новые фашистские танки. Тогда немецко-фашистское командование, видимо, ошеломленное таким отпором и значительными потерями, начало отводить танки на фланги, подальше от наших огневых позиций, а на их место выдвигать мотоциклистов и пехоту, которые открыли интенсивный минометный и пулеметный огонь. Кроме того, несколько легких танков маневрировали перед фронтом и создавали впечатление, что готовятся предпринять лобовую атаку. Впрочем, держались они на приличном расстоянии.

Мы отвечали огнем артиллерии и крупнокалиберных пулеметов (ДШК).

Спустя полтора-два часа массированный удар по нашим боевым порядкам нанесла немецкая авиация. После этого снова пошли в атаку танки, но теперь уже с пехотой. Основную тяжесть удара приняли на себя части, оборонявшие первый рубеж. Особенно успешно действовал дивизион капитана А. Н. Феоктистова. Он вел меткий огонь бронебойными снарядами по танкам и осколочными — по атакующим мотоциклистам и пехоте. И хотя танки противника шли на больших скоростях, однако это не спасло их от огня прямой наводки нашей артиллерии. Понеся большие потери, враг был вынужден прекратить и эту атаку.

На поле боя осталось около 50 сожженных и подбитых танков и бронемашин, а также много трупов гитлеровских солдат и офицеров.

Но и на этот раз передышка была недолгой. Противник вскоре открыл по нашему правому флангу огонь артиллерии, минометов и поставил дымовую завесу. Все это было похоже на артиллерийскую подготовку атаки на данном направлении. Так мне и доложили. Однако оценка оказалась ошибочной.

С наблюдательного пункта я заметил в нескольких километрах слева от шоссе большие клубы пыли, за которыми временами вырисовывались силуэты движущихся машин. Танки? Немедленно посланная в ту сторону разведка подтвердила мое предположение: немцы пытались обойти наш левый фланг и прорваться в тыл. Что же касается огневого налета артиллерии и минометов справа, демонстрации атаки танков с фронта, то они, вероятно, имели целью отвлечь наше внимание от действий второго эшелона неприятельских танков и мотопехоты на левом фланге.

Я тотчас же послал на угрожаемое направление свой резервный дивизион 76 мм пушек и два дивизиона 122 и 152 мм гаубиц из состава артиллерийских полков 27-го стрелкового и 22-го механизированного корпусов, которые присоединились к нам в ходе боя. Вовремя подоспев на левый фланг и заняв огневые позиции, они ценою тяжелых потерь отразили атаку врага, уничтожив несколько немецких танков. [36]

Противнику так и не удалось преодолеть нашу оборону и прорваться в Луцк вдоль шоссе. К 15 часам он прекратил атаки. Тапки отошли назад, и лишь артиллерия и минометы продолжали обстреливать наши позиции.

Это был тяжелый, неравный бой, но бригада выдержала его.

VI

Да, враг был остановлен. Самым важным результатом этого являлся выигрыш времени для сосредоточения сил в районе Лупка и занятия выгодных рубежей войсками 5-й армии. Но к вечеру выяснилось, что бригада может еще и увеличить этот выигрыш, если сумеет преградить путь врагу восточное Затурцы, в районе м. Торчин.

Еще днем я послал туда дивизион из своего резерва с целью предупредить обход слева. И вот теперь командир дивизиона сообщал по рации, что атакован пехотой с танками. Из донесения явствовало, что там завязался тяжелый бой. Одновременно разведка установила, что противник перерезал западнее Торчина шоссе на Луцк. Это означало, что он не оставил надежды захватить город стремительным движением по шоссе.

Так предположения о возможности активных действий врага на этом направлении более чем подтвердились. Район Торчина становился самым уязвимым местом. Оценив обстановку, я решил соответственно ей отвести бригаду на новые рубежи обороны. Прежде всего усилил дивизион, занимавший позиции на шоссе у западной окраины м. Торчин. Здесь теперь был первый рубеж. Второй — у населенного пункта Усичи — для главных сил бригады, третий — на западной окраине Луцка, где я еще 22 июня оставил четыре батареи 76 и 85 мм пушек.

Не раз пожалели мы, что так коротка была эта летняя ночь. Ведь дивизионам нужно было до рассвета скрытно отойти на новые рубежи, занять огневые позиции и, конечно, как всегда, окопаться и замаскироваться. Но все это было сделано вовремя.

А с первыми лучами солнца танки противника атаковали Торчин. Теперь немцы были осторожнее, не лезли вслепую. Сначала пошли вперед четыре танка и десятка полтора мотоциклистов. Это была разведка. Потеряв один танк и четыре мотоцикла, она ретировалась. В воздухе появилось до 50 самолетов, начавших ожесточенную бомбардировку и обстрел местечка. Открыли огонь также артиллерия и минометы противника.

Сочтя такую подготовку достаточной, враг бросил часть своих танков и мотопехоту в атаку с фронта и правого фланга. Главные же его силы, как выяснилось вскоре, направились к Усичам.

И вновь натиск фашистов разбился о стойкость нашей обороны. Дивизионы, занимавшие рубежи на окраине Торчина, встретили противника шквалом огня. Не выдержав, он отошел на [37] исходные позиции, оставив на поле боя 18 разбитых и сожженных танков. Уцелевшие ушли вслед за главными силами, пытавшимися прорваться к Луцку через Усичи.

Но и там намерения врага не осуществились. Завязав бой и убедившись в прочности и этого рубежа обороны, гитлеровцы обошли его с юга и достигли окраины Луцка, где атаковали наш третий эшелон и находившиеся по соседству с ним подразделения 135-й стрелковой дивизии. Однако успеха не имели. Меткий огонь прямой наводкой, которым встретили их артиллеристы, не позволил им даже приблизиться к мосту через р. Стырь. Впрочем, они ничего не выиграли бы, даже добравшись до него, так как саперы нашей бригады заминировали мост и могли в случае опасности мгновенно поднять его на воздух.

Потеряв еще до 20 танков и бронемашин, противник прекратил атаки. Большая часть его танков ушла на юго-восток. Тем временем в район Луцка начали прибывать с востока части 9-го механизированного корпуса под командованием генерал-майора К. К. Рокоссовского, а южнее — 19-го механизированного корпуса под командованием генерал-майора Н. В. Фекленко, входившие в состав второго эшелона Юго-Западного фронта. И все же обстановка складывалась не в нашу пользу.

К 14 часам 24 июня стало ясно, что, не сумев овладеть Луцком с фронта, противник явно стремился обойти город с юга. Там он пытался форсировать р. Стырь и в районе Клевань, Ровно прорваться на шоссе Луцк — Новоград-Волынский.

Угроза возникла и справа, в районе Рожище, т. е. в центре фронта армии, на стыке 15-го и 27-го стрелковых корпусов. Противник и здесь намеревался форсировать р. Стырь, чтобы овладеть Луцком, обойдя его с севера. Об этом я узнал от офицера связи. Доставленный им приказ командующего войсками 5-й армии гласил: отвести главные силы бригады в район Рожище, занять оборону и не допустить захвата противником переправ через р. Стырь севернее Луцка.

Как ни тяжело было, а приходилось снова отступать.

Тут же выяснилось, что в район Рожище разрозненно отходили части 22-го механизированного корпуса и 135-й стрелковой дивизии 27-го стрелкового корпуса. Нанесенный ими контрудар на Владимир-Волынский оказался неудачным, и они понесли большие потери. Например, 19-я танковая дивизия потеряла почти все свои 45 танков Т-26 и 12 бронемашин БА-10, участвовавших в контрударе, а в ее артиллерийском полку осталось 14 орудий. Командир дивизии генерал-майор К. А. Семенченко был ранен, оба командира танковых полков убиты, начальник артиллерии дивизии пропал без вести, а командир мотострелкового полка скончался от ран{5}. [38]

Примерно в таком же состоянии были и другие дивизии участвовавшие в нанесении контрудара. Они уже не могли остановить наступавшего за ними по пятам противника. Поэтому-то и направлялась в район Рожище 1-я артиллерийская противотанковая бригада. Ей предстояло организовать оборону и стабилизировать фронт армии по восточному берегу реки Стырь.

К 4 часам 25 июня части бригады вышли в указанный район Подойдя к реке, чтобы переправиться на ее восточный берег мы обнаружили, что мост, предназначенный для автомобильного и гужевого транспорта, взорван. И хотя выяснилось, что это сделано по приказу командира 27-го стрелкового корпуса генерала Артеменко, легче нам от этого не стало. Тем более, что возле взорванного моста нас обстрелял противник. Бригада попала в ловушку

Пришлось поспешно занимать оборону не на восточном берегу реки как я намечал, а на западном, возле железнодорожного моста. Часть сил была выделена для оборудования переправы через Стырь по железнодорожному мосту. И все это делалось под артиллерийским и минометным огнем противника.

Не успели мы окопаться, как в 6 часов немецкая пехота численностью до полка при поддержке 40-50 танков предприняла атаку с очевидной целью отрезать нас от моста и окружить Танкам, мчавшимся на большой скорости, удалось ворваться непосредственно на огневые позиции бригады, несколько потеснить ее и уничтожить три орудия. Но этим и исчерпывался успех противника. До десяти танков мы подбили, а остальные, не выдержав ответного огня, повернули назад. После этого и вражеская пехота вынуждена была залечь.

Часа через полтора-два противник под прикрытием авиации и артиллерийско-минометного огня повторил атаку, но с еще меньшим успехом. На этот раз танки не смогли прорваться к огневым позициям артиллерии. Пехоту же отсекли и нанесли ей тяжелый Урон наши пулеметчики и действовавшие совместно с ними стрелки и» частей 27-го стрелкового корпуса. Атакующим, потерявшим еще несколько танков, пришлось опять отойти.

Огневой бой на западном берегу реки Стырь начал было затухать. гитлеровцы, не добившись успеха, приступили к перегруппировке своих сил. А мы, воспользовавшись передышкой переправили на восточный берег один дивизион и начали готовить следующий.

Но тут произошла непредвиденная задержка. На мост неожиданно бросились тыловые подразделения и артиллерия на конной тяге из состава частей 27-го стрелкового и 22-го механизированного корпусов. Поддавшись панике, несколько сот человек, мешая друг другу, пытались прорваться на тот берег. Их копи лома ни ноги между шпалами, повозки и орудия сбивались в кучу Образовалась пробка. А тут еще немцы открыли артиллерийский огонь по мосту. [39]

Началась невообразимая суматоха. Люди распрягали лошадей, бросались обратно на берег, а то и прямо в воду. После нескольких разрывов вражеских снарядов на мосту никого не осталось, кроме перевернутых повозок да автомашин. Для его расчистки понадобились бы долгие часы. Раздумывать было некогда, ибо речь шла о судьбе многих тысяч людей. И я послал на мост находившиеся в моем распоряжении два танка KB из 41-й танковой дивизии. Могучие боевые машины своей тяжестью расчистили мост, и мы тут же возобновили переправу.

Гитлеровцы произвели еще три ожесточенные атаки, и, хотя им удалось значительно приблизиться к мосту, к вечеру их силы иссякли. Ночь была сравнительно спокойной, и к утру мы переправили на восточный берег реки все, что было возможно. А на рассвете железнодорожный мост по моему приказу был взорван.

Но фашисты подготовили нам новый сюрприз. Еще накануне днем они направили часть своих войск к югу от этого железнодорожного моста, построили там понтонную переправу и захватили плацдарм на восточном берегу Стыри.

Здесь мы и встретились с ними. И вновь начались тяжелые оборонительные бои, которые бригада вместе с остатками 27-го стрелкового корпуса вела в течение двух дней. 28 июня подошел один из полков 200-й стрелковой дивизии (она входила в состав прибывшего тогда в район Рожище 31-го стрелкового корпуса), которой командовал полковник И. И. Людников. Поддержанный нашей артиллерией, полк разгромил части противника и ликвидировал его плацдарм на восточном берегу реки.

VII

В непрерывных боях прошла первая неделя войны. То была пора особенно тяжких испытаний, невыразимой горечи и невосполнимых утрат. Но я вспоминаю об этих днях с гордостью за наших воинов, показавших величайший пример стойкости и самопожертвования во имя своего народа и любимой Родины, высокое воинское мастерство.

Да, и мастерство. Это нужно особенно подчеркнуть, так как речь идет о первых днях войны. Ведь до того подавляющему большинству бойцов приходилось стрелять лишь на учениях. А многие вообще только несколько месяцев назад впервые стали у орудий.

Таким был, например, красноармеец Дмитрий Никифорович Авраменко, 1920 г. рождения. Окончив неполную среднюю школу, он работал счетоводом в родном колхозе им. Тараса Шевченко Драбовского района Черкасской области. С шестнадцати лет в комсомоле. В ряды армии призван в октябре 1940 г. Через полгода был направлен в артиллерийскую противотанковую бригаду, А еще два месяца спустя, в бою под Торчином, заряжающий [40] Дмитрий Авраменко, будучи ранен, не ушел с поля боя, заменил убитого наводчика и метким огнем уничтожил семь фашистских танков. За это он был представлен командованием 5-й армии к награждению орденом Ленина.

Из отличившихся в том же бою мне запомнился и красноармеец Виталий Александрович (по архивным документам Алексеевич) Овечкин. Недавно я узнал, что он в настоящее время живет в Семипалатинске, работает слесарем на кожевенном заводе, ударник коммунистического труда. Вот как рассказывает о событиях того дня сам бывший наводчик: «Огневая позиция моего орудия находилась в 200 м позади небольшой рощи. Немцы, видимо, не ожидали засады и двигались колонной по шоссе на г. Луцк. Ближние к дороге орудия подпустили немецкие танки и подбили головные. Колонна остановилась, и танки начали расползаться по сторонам.

Пока моему орудию нечего было делать, я решил пристреляться. Пристрелка прошла удачно, снаряды ложились под срез рощи.

Бой все более разгорался, и вдруг кустарник ожил. На опушку леса вышел немецкий танк. Я открыл огонь, и танк (видимо, подбитый) остановился, вторым снарядом (фугасным) добил вылезавших из верхнего люка немцев. Второй танк, подошедший вплотную к первому, был подожжен. Когда разрывом вражеского снаряда был убит третий номер, а четвертый и пятый номера ранены, мы остались вдвоем с заряжающим и продолжали бой, подпуская танки, чтобы бить их наверняка, как учил нас командир батареи. В этом бою огнем из моего орудия было уничтожено пять немецких танков»{6}.

Не могу не вспомнить и о героях неравного боя, который вела бригада у местечка Затурцы. Артиллеристы показали в этот день поистине чудеса воинской доблести. И притом не в одиночку, а целыми подразделениями. Изумительный подвиг совершил личный состав батареи младшего лейтенанта А. И. Логвиненко, занимавший позицию непосредственно у шоссе. Батарея уничтожила более сорока танков. Невероятно, но это действительно так и было, что подтверждается документами, сохранившимися в Архиве Министерства обороны{7}. Командирами орудий были сержанты И. М. Панфиленок, Н. А. Москалев, Г. К. Москвин и младший сержант В. П. Лазарев.

Из документов известно, что, например, орудийный расчет сержанта Москалева не имел «впереди себя никаких своих частей»{8}, т. е. первым встретил натиск врага. Когда враг бросил в атаку большое число танков и они угрожающе надвигались на [41] наши позиции, Москалев ни на минуту не терял самообладания«Спокойный и хладнокровный, он командовал своим орудием и подбадривал орудийный расчет. Подпустил танки на прямой выстрел и открыл ураганный огонь. Его орудие уничтожило 12 танков противника и 3 огневые точки. Сам товарищ Москалев погиб в этом бою»{9}.

О расчетах Москалева, а также Москвина и Лазарева сержант И. М. Панфиленок, тоже командир орудия, рассказал впоследствии:

— На нас надвигалась лавина танков. Впереди были орудия Москвина, Москалева и Лазарева. Они подпустили фашистов на 300—400 метров и почти одновременно выстрелили, не сделав ни одного промаха. У ближайшего танка слетела башня, два других загорелись. Орудия выстрелили еще раз, и снова запылало три танка. Вскоре фашисты устремились на наши позиции с флангов. В бой включились и другие батареи нашего дивизиона, а также соседние дивизионы.

Сержант Панфиленок{10} и сам был одним из тех, кто отважно, самоотверженно сражался в этом бою. Подвиг, совершенный им в тот день, правдиво описала газета «Красная Звезда». Вот как это было: [42]

«Утром пришел командир батареи младший лейтенант Логвиненко.

— Иван Михайлович, вышли на эту высотку наблюдателя. Всякое может случиться.

Впервые в жизни назвал так сержанта командир батареи. Понял Панфиленок — приближается настоящее.

Послал на высотку подносчика снарядов. Стал жаловаться младшему лейтенанту — плохой обзор и обстрел.

— Только по своему орудию не суди,— возразил Логвиненко.— Слева от дороги — пушка Москалева, чуть правее ее — Москвина. Они простреливают шоссе далеко. И на правом фланге у Лазарева обзор хороший. А твое орудие в центре. Пусть высота и мешает чуть-чуть, но и тебя видно хуже. Может статься, что только ваше орудие и выручать будет.

Впереди, за высоткой — враг, жестокий, вышколенный, опьяненный победами. Остановить его можно лишь пулей, штыком, снарядом. И для артиллеристов вся жизнь, чувства, мысли вместились сейчас в этот небольшой кусочек обозреваемого пространства, в колосящуюся рожь, зеленеющий овес, высотку с кладбищем, болотце и раскинувшуюся за ним деревушку. Не было для солдат в этот миг ничего важнее, чем отстоять занятый рубеж, не позволить фашистам пройти.

Гитлеровцы полезли нахально, по дороге, без разведки, не разворачиваясь в боевые порядки. На большой скорости выскочил танк с черно-белой свастикой.

Дружно ухнули три орудия. Башня взлетела в воздух. Третий, четвертый... шестой постигла та же участь. Казалось, идет стрельба на полигоне. Но вот у орудия Москалева взметнулся столб дыма и земли. Накренилась набок пушка сержанта Москвина, замолкла. Фонтаны взрывов окаймили и лазаревское орудие.

Расчет Панфиленка был немало удивлен тем, что только около его пушки не разорвалось ни одного снаряда. Видно, немцы его еще не обнаружили. Но вот рухнул наземь подносчик снарядов. С кладбища стал поливать огнем немецкий пулеметчик. Гречип смел его картечью.

Фашисты стали осторожнее. Их танки свернули на кладбище. Затрещал кустарник, высунулся ствол орудия, выплюнул огонь. Замертво упал на землю заместитель комбата младший лейтенант Полищук. Гречин уточнил наводку, и стальная громада застыла, объятая дымом.

Но справа и слева вынырнули еще танки: один, второй, третий... Уже ранен сержант Лазарев, а, пушка вышла из строя. Каждый выстрел Гречина достигал цели, но вдруг наводчик побелел, схватился за правое предплечье. Разорвалась мина, и на земле бездыханным остался заряжающий. Подносчики, посланные за снарядами, не возвращались. Остался сержант Панфиленок один.

Подбежали младший лейтенант-пехотинец и снайпер: [43]

— Как дела?

— Видишь, пехота на высоте появилась, поползла.

Снайпер изготовился с колена, начал стрелять быстро-быстро и настолько метко, что было видно, как дернулся и затих один фашист, второй, третий...

И снова пошли танки. Наверное, подошли главные силы. Башня одного показалась в центре кладбища и задымилась, прошитая бронебойным снарядом. Второй появился слева — заполыхал огромным костром. Провизжавший над головой снаряд третьего был последним в его марше на восток.

Трудно сказать, сколько длился этот неравный поединок. Гитлеровцы озверели от злости. Но как достать орудие, если оно в низине и снаряды перелетают? Спуститься на склон высоты, чтобы меньшим стал угол возвышения? Гитлеровцы испробовали, но не успели произвести и выстрела, как две машины застыли навсегда.

Справа за болотцем показались два танка. Мелькнула мысль: «В обход решили». Прикинул расстояние — метров девятьсот. Послал фугасный снаряд для пристрелки — недолет. Вторым — не попал. А танки скрылись за деревьями, и сразу вспыхнули вдали соломенные крыши.

Прошло несколько тягостных минут. И вдруг из-за клуни, на правом фланге их батареи, вышел танк. Откуда только брались силы развернуть орудие. Еще секунда — и посланный снаряд заставил танк остановиться. Но из-за него стал выдвигаться другой. Он ужо нащупал орудие. Один снаряд разорвался, не долетев, второй упал рядом. Поймал сержант в перекрестие прицела башню, [44] нажал на спуск, но почти одновременно метрах в пяти увидел вздыбившуюся землю.

Пришел в себя — подняться не может. Гимнастерка на правом боку взмокла, шевельнулся — острая боль пронзила тело. Застонал, но вместо звука — бульканье. Потрогал рукой правую щеку — сплошное месиво. Подполз к карабину, взял две гранаты — и к щели. Свалился в нее. В голове мысль: «Все кончено».

Не знал сержант, что дело обстоит не так уж плохо, что стойкость артиллеристов на этом рубеже позволила комбригу организовать более жесткую оборону в другом месте. Враг, понесший большие потери, вынужден был перегруппировать силы.

Потом заурчала на дороге машина, свернула, вылезли люди, стали подбирать раненых и убитых.

Попытался крикнуть, не вышло. Нажал на спусковой крючок. Подбежали бойцы, подхватили на руки. А он потянулся к гранатам, карабину и потерял сознание.

Пришел в себя — голоса слышатся. Машина стоит. Выглянул: генерал Москаленко с комиссаром бригады стоят, разговаривают. Комиссар увидел сержанта, подошел. Протянул ему Панфиленок гранаты и ключ установки взрывателя, невесть каким образом в руках оказавшийся. Взял их комиссар, понял бойца и ответил на немой вопрос:

— Выздоравливай. Танки не прошли»{11}. [45]

За этот бой сержант Панфиленок был представлен к званию Героя Советского Союза.

Стойкость и мужество проявили также расчеты сержанта П. И. Тучина и младшего сержанта И. В. Васильева. Доблестно, с высоким боевым мастерством действовали наводчики орудий и их помощники И. И. Непотачев, И. И. Гайденко, Г. И. Малюта, Рахим Хасанбаев, А. И. Чмель и многие другие, в большинстве призыва 1939—1941 гг., комсомольцы или кандидаты в члены партии.

Немало прекрасных бойцов, командиров и политработников потеряли мы в том бою. Они пали, совершив подвиг, и это вынуждены были открыто признать даже фашисты.

Одним из тех, кто это сделал, был командир 14-й немецкой танковой дивизии. В своем приказе он отмечал, что в результате губительного огня советской артиллерии эта дивизия понесла большие потери в танках. О том же свидетельствовали пленные немецкие солдаты и офицеры. Наконец, командование противника, обозленное упорным сопротивлением, оказываемым нашей бригадой, начало забрасывать листовки, в которых говорилось: «Артиллеристы, вы обеспечиваете победу большевикам, не ждите пощады...» И далее подчеркивалось, что эта угроза относилась и к тем, «кто попадет в плен»{12}.

У фашистов были, конечно, причины злобствовать. Это видно хотя бы из оперативной сводки 5-й армии № 9 от 29 июня, в [46] которой отмечалось: «1-я артиллерийская противотанковая бригада в период с 23 по 27.6 неоднократно вела бой с мотопехотой, артиллерией и танками противника. Всего за этот период уничтожено и подбито около 150 танков противника»{13}.

VIII

Задачи, которые ставились бригаде, целиком определялись общим положением на фронте 5-й армии. А оно становилось все более тяжелым. Особенно осложнилась обстановка на левом фланге армии. Противник 26 июня форсировал р. Стырь южнее Луцка, овладел Дубно и продвинулся к Острогу, глубоко вклинившись на стыке 5-й и 6-й армий и охватив их фланги.

Предпринятый командованием Юго-Западного фронта контрудар механизированными корпусами в треугольнике Луцк — Броды — Дубно успеха не имел. Одной из причин тому была нехватка танков Т-34 и КВ. Без них контрудар не смог приобрести достаточной мощи. Противник, правда, понес значительный урон, но ему удалось отразить наш контрудар. Произведя затем перегруппировку сил, он возобновил 30 июня наступление в северовосточном направлении все с той же целью выхода на шоссе Луцк — Новоград-Волынский.

Генерал Потапов, вероятно, предвидел такой ход событий. Поэтому еще 28 июня он приказал мне отвести бригаду форсированным маршем в район Цумань — Клевань. Там мы должны были действовать совместно с 9-м и 22-м механизированными корпусами, не допустить продвижения противника на шоссе Луцк — Новоград-Волынекий и захвата г. Ровно.

Мы выступили в ту же ночь. Проселочные дороги после дождей размокли, тягачи с орудиями продвигались с трудом. То и дело приходилось вытаскивать машины из грязи. Измученные и голодные прибыли артиллеристы к утру 30 июня в район Цумань — Клевань. Но отдыхать не пришлось. С ходу, вместе с 9-м и 22-м механизированными корпусами, мы вступили в бой.

Но слишком неравны были силы. Нам противостояли соединения 29-го армейского и 3-го моторизованного корпусов противника. Кроме того, мы наступали без авиационной поддержки. В итоге перевес оказался на стороне противника. В то время как мы вынуждены были с боями отойти, он ввел в сражение в районе Ровно свежие дивизии и вышел на р. Горынь. Его 13-я танковая дивизия форсировала эту реку в направлении Бугрын и южнее и, не встречая сопротивления, так как там не было наших войск, двинулась на Гоща, Корец.

Над 5-й армией нависла угроза окружения. К тому времени (начало июля) в результате ожесточенных боев и непрерывных [47] ударов с воздуха она понесла тяжелые потери. Дожди, сделавшие непроезжими многие дороги, заставили бросить часть машин. Снабжение войск резко ухудшилось. Некоторые подразделения остались вообще без боеприпасов и продовольствия.

Оказавшись в таком исключительно опасном положении, 5-я армия стремилась прежде всего избежать окружения. С этой целью она, сокращая линию обороны, продолжала с тяжелыми боями отходить на рубеж рек Случь и Горынь, к старой государственной границе.

Мне сначала было приказано отвести бригаду еще дальше, в район Коростеня, и там занять оборону. Но тут же стало известно, что 13-я и 14-я танковые дивизии немцев с ходу форсировали р. Случь в районе южнее Новоград-Волынского и подошли к Житомиру, тем самым угрожая глубоким охватом основных сил 5-й армии с юго-востока. Поэтому командарм поставил бригаде новую задачу.

Выполняя ее, мы вели с 7 по 9 июля совместно с механизированными корпусами ожесточенные бои в районе Корец — Новоград-Волынский. Начиная с 10 июля бригада в составе ударной группировки 5-й армии (31-й стрелковый, 9, 19 и 22-й механизированные корпуса) принимала участие в контрударе, в результате которого наши войска нанесли большой урон соединениям 6-й армии и 1-й танковой группы противника и вышли на северную окраину Новоград-Волынского, а также перерезали шоссейную дорогу между этим городом и Житомиром.

Чтобы представить себе значение этого контрудара, надо сказать, что он был нанесен в дни, когда 3-й немецкий моторизованный корпус прорвался из Житомира на восток. Две его танковые дивизии (13-я и 14-я), двигавшиеся по шоссе на Киев, уже к 11 июля вышли на р. Ирпень в 20 км западнее украинской столицы и были остановлены на переднем крае Киевского укрепленного района. Это наступление танковых и моторизованных частей, обеспеченное надежным прикрытием с воздуха и сопровождавшееся массированными бомбовыми ударами по нашим войскам, коммуникациям и глубоким тыловым объектам, создало прямую угрозу захвата Киева и переправ через Днепр.

Контрудар войск 5-й армии на новоград-волынском направлении вынудил немцев повернуть на север девять дивизий — семь пехотных и две моторизованные (25-ю и СС «Адольф Гитлер»). Сковав таким образом резервы группы армий «Юг», 5-я армия выполнила в те дни трудную задачу — отвлекла на некоторое время силы противника от Киева.

Названным же девяти фашистским дивизиям удалось расширить плацдарм в районе Новоград-Волынского, но дорогой ценой. Только 14 июля они смогли начать здесь наступление после продолжительной артиллерийской и авиационной подготовки, причем ввели в бой до 300 танков. В боях за этот плацдарм противник [48] понес серьезные потери. Пленные солдаты и офицеры из разных частей показывали, что у них осталось менее половины личного состава.

А вот что писал об этом впоследствии, после войны, бывший генерал немецко-фашистской армии А. Филиппи: «5-я армия красных 10 июля при поддержке значительных сил артиллерии предприняла наступление, заставив перейти к обороне все те части и соединения, которые 6-й армии удалось подтянуть к фронту (имеется в виду район Новоград-Волынского.—К. М.). Противник предпринимал сильнейшие атаки крупными силами. Правда, севернее Новоград-Волынского он понес большие потери и был отброшен, но к востоку от города ему удалось временно перерезать автомагистраль.

Для обеспечения движения по автомагистрали приходилось вновь использовать танковые и моторизованные соединения: 25-ю моторизованную дивизию к северу и моторизованную дивизию СС «Адольф Гитлер» к западу от Житомира. Лишь после того, как 14 июля 29-й и 17-й армейские корпуса в составе семи дивизий создали плацдарм севернее и северо-западнее Новоград-Волынского, моторизованная дивизия СС «Адольф Гитлер» снова очистила от противника автомагистраль и 25-й моторизованной пехотной дивизии удалось отразить наступление красных на Житомир, сила русских атак иссякла.

Таким путем тактический кризис на северном крыле был, правда, преодолен, но значительные силы (моторизованные и танковые соединения 1-й танковой группы и дивизии северного крыла 6-й армии) в решающий момент пришлось отвлечь от выполнения основной задачи, заключавшейся в овладении Киевом»{14}.

Несмотря на большие потери, понесенные врагом в боях под Новоград-Волынским, войска 5-й армии не смогли закрепиться в этом районе. Противник, продолжая наступление в районе Новоград-Волынского, подтянул три свежие дивизии в район Житомира и предпринял наступление на северо-восток, создав угрозу флангу и тылу нашей 5-й армии.

Для прикрытия этого направления генерал Потапов приказал сосредоточить 1-ю артиллерийскую противотанковую бригаду к исходу 16 июля на северном берегу реки Ирша. Заняв оборону на фронте Ягодинка — Турчинка, мы должны были не допустить прорыва противника из Житомира на Коростень.

Последующие события привели, однако, к тому, что в этом районе начали сосредоточиваться основные силы всей 5-й армии. Это произошло после того, как 18 июля было обнаружено, что крупная группировка противника в районе Житомира выдвигалась в северном и северо-восточном направлениях, явно имея [49] целью проникнуть в стык 5-й армии с 27-м стрелковым корпусом, выведенным к тому времени из состава армии.

Учитывая такое изменение обстановки, генерал Потапов счел нецелесообразным продолжать наступление на юг левым флангом. Ему удалось убедить в этом командующего фронтом. Одновременно было принято новое решение: армию отвести в Коростеньский укрепленный район, причем главные ее силы сосредоточить на левом фланге, в районе Малина и западнее.

В ночь на 19 июля туда был направлен 15-й стрелковый корпус в составе 45, 62-й и 135-й стрелковых дивизий. К 21 июля первая из них сосредоточилась в районе Чеповичи, Устиновка, две другие — в районе Малина. В район Малина к тому же сроку подошли, оторвавшись от противника, и части 9-го и 22-го механизированных корпусов.

Сразу же подтвердилась правильность такого решения. Опираясь на укрепленный район, упорно обороняясь и контратакуя, сконцентрированные здесь войска 5-й армии отразили все попытки противника продвинуться вперед и захватить Коростень. А ввод в бой армейского резерва в составе 19-го механизированного корпуса генерал-майора Н. В. Фекленко, 195 и стрелковой [50] дивизии и 1-й артиллерийской противотанковой бригады ликвидировал также опасность в районе ст. Турчинка.

После этого войска армии в той же группировке начали продвигаться на Черняхов с целью овладения Житомиром. Противник, однако, продолжал наращивать свои силы на этом направлении. Введя в бой 55-й армейский корпус и две дивизии из армейского резерва, он нанес удар вдоль левого берега реки Тетерев в сторону Малина.

Таким образом, теперь против нашей 5-й армии было сосредоточено уже четыре армейских корпуса немцев.

Тогда генерал Потапов перебросил в район г. Малин 15-й стрелковый и 22-й механизированный корпуса, а также 1-ю артиллерийскую противотанковую бригаду. Затем командующий фронтом направил туда же 27-й стрелковый корпус. В результате нашим войскам удалось парировать удар и продвинуться на 30— 40 км к югу. Но немецко-фашистское командование вновь ввело в бой свежие силы, и мы были вынуждены отойти на рубеж р. Ирша.

Завязались ожесточенные, кровопролитные бои за Малин. Город несколько раз переходил из рук в руки, но нам все же удалось 24 июля закрепиться на линии железной дороги, где в конце концов фронт на некоторое время стабилизировался.

IX

Бой у Малина был для бригады последним на Правобережной Украине.

Немногим более месяца назад мы вступили в ожесточенную борьбу против многократно превосходящих сил напавшего на чашу страну агрессора. То были дни непрерывных боев, в ходе которых бригада противостояла массированным танковым атакам Прага. Вместе с войсками 5-й армии ома отступила на сотни километров от границы.

За это время бригада понесла тяжелые безвозвратные потери: 1409 рядовых, свыше 150 младших командиров и 88 офицеров. Мы лишились также 55% орудий и более половины тягачей, автотранспорта и другой техники{15}. Хотя с тех пор прошли десятилетия, по-прежнему тяжело думать об утратах, понесенных тогда нашим народом.

Но они не были напрасными, и пример того — первые итоги боевых действий 1-й артиллерийской противотанковой бригады. О них говорят скупые строки документа, написанного 20 июля 1941 г., но в то время неизвестного мне. Я впервые увидел его в начале 1967 г., т. е. почти 26 лет спустя, когда изучал хранящиеся в архиве материалы 5-й армии. Вот этот документ: [51]

«Наградной лист
на представление к правительственной награде 1-й артиллерийской противотанковой бригады 5 армии орденом Красное Знамя.

За период боевых действий с 23.6 по 19. 7. 41 г. 1-я артпротивотанковая бригада показала себя как могучее средство противотанковой борьбы. Бойцы, командиры, политработники проявили исключительную стойкость, упорство, героизм и преданность социалистической Родине, партии... Там, где находились подразделения 1 артпротивотанковой бригады, танкам противника не удавалось прорывать огневую противотанковую оборону. По предварительным подсчетам, 1-я ПТАБ (противотанковая артиллерийская бригада.— К. М.) с 22.6 по 15.7.41 г. уничтожила более 300 тяжелых и средних вражеских танков, такое же количество автомашин и мотоциклов.

Своими героическими действиями бригада сдержала натиск противника и не дала возможности захвата немцами города Луцка к утру 25. 6. 41 г., как это значилось в приказе по 14-й бронетанковой дивизии противника. Подразделения бригады неоднократно оставались без пехоты, иногда попадали в окружение, вели борьбу не только с танками, но и с мотопехотой, минометами и автоматчиками, зачастую вынуждены были непосредственно прикрывать отход пехоты. Бригада несла потери, личный состав не щадил своей жизни, но поставленную задачу выполнял. После первых своих атак немецкие танки стали бояться артиллерии и стремились всячески ее обходить.

1-я арт. противотанковая бригада за свое геройство и отвагу достойна представления к правительственной награде орденом Красное Знамя.

Командующий войсками 5-й армии
генерал-майор танковых войск Потапов

Член Военного совета
дивизионный комиссар Никишев

20 июля 1941 года»{16}.

Я привел полностью текст наградного листа не только потому, что в нем содержатся итоги и некоторые подробности боевых действий бригады за первые недели войны. Он, кроме того, является вообще одним из очень и очень немногих документов, касающихся этой бригады и сохранившихся в архивах.

Среди них имеется и одно из донесений начальника политуправления Юго-Западного фронта Главному политическому управлению РККА от 9 августа 1941 г., в котором также дана высокая оценка действиям бригады{17}. Наконец, сохранились и [52] наградные листы на 26 бойцов, младших командиров и офицеров бригады, представленных в первые же дни войны Военным советом 5-й армии к высоким наградам. Из них четверо представлялись к присвоению звания Героя Советского Союза, 10—к награждению орденом Ленина, 6— орденом Красного Знамени и еще 6 — орденом Красной Звезды. Ни эти 20 отважных воинов, ни бригада в целом не были, однако, награждены. Объяснить это можно поражением советских войск на Юго-Западном фронте.

Есть еще один документ, который нельзя не процитировать здесь. Это доклад политотдела бригады начальнику политотдела 5-й армии бригадному комиссару Е. А. Кальченко, датированный 2 августа 1941 г. Он особенно интересен тем, что показывает исключительно важную роль, которая принадлежала в бригаде политработникам, всем коммунистам и комсомольцам с первого дня войны. Вот что было в нем сказано по этому поводу: «Работники политотдела большую часть времени проводили в батареях и дивизионах. Такие формы партийно-политической работы, как собрание перед боем, совещание боевого актива и политработников, мы практиковали редко. Это объясняется тем, что противотанковая артиллерия стоит на открытых позициях и лишнее движение демаскирует орудия. Бой, как правило, всегда проходил днем. Вечером же, наоборот, мы имели возможность проводить короткие совещания боевого актива.

Особенно хорошо поставлена работа с боевым активом 712-го артиллерийского полка (комиссар Б. И. Дегтярев). Комиссар полка лично и инструктор по пропаганде т. Чаус, секретарь партбюро т. Сегинадзе, работники политотдела тт. Халимовский и Зуев систематически собирали и инструктировали боевой актив в дивизионах. В результате такой работы коммунисты, как правило, были в авангарде боевых действий...

За период боев партийная комиссия провела 16 заседаний, на которых принято в партию 52 человека... Заседания партийной комиссии проходили, как правило, на огневых позициях. Часто они прерывались. Немцы своим огнем мешали нормальному ходу работы парткомиссии... В партию идут лучшие люди, герои... Всего с момента боевых действий подано 140 заявлений».

Поскольку происходила «непредусмотренная» массовая подача заявлений в партию, возникла нехватка соответствующей документации. «Мы имеем,—докладывал начальник политотдела бригады батальонный комиссар Рябуха,— чистых бланков партийных билетов на членов ВКП (б) 30 комплектов и кандидатов в члены ВКП (б) 35 комплектов... Выдача (партдокументов) задерживается из-за отсутствия актов на выдачу партбилетов и книги регистрации выданных партбилетов. Мною приняты все меры к тому, чтобы эту документацию приобрести. В ближайших районах (т. е. в районных комитетах партии) я ее не мог найти. 30 июля послал представителя в Черниговский обком с просьбой выдать [53] нам эти необходимые формы. Если и там не достанут, тогда прошу разрешения отпечатать акты в соответствии с формой ЦК на машинке, а книгу сделать из общей тетради. В комсомол подано 195 заявлений, принято 163 человека, выписаны документы 50 комсомольцам. Чистых комсомольских бланков также не имеем».

Коммунисты и комсомольцы успешно помогали некоторым бойцам избавиться от страха перед противником. «Командир орудия комсомолец Кудряшев при появлении фашистских танков и мотоциклистов сам стал за наводчика. Первыми же снарядами вывел из строя два немецких средних танка, разогнал группу мотоциклистов и спокойно отошел на второй рубеж. Перевязав свою рану и раны своих товарищей, продолжал со второго рубежа вести бой с фашистами. Командир орудия комсомолец Шимулюк хорошо замаскировал свое орудие и ждал подхода фашистских танков, одновременно он вел наблюдение за полем боя... Метким огнем своего орудия заставил замолчать артиллерийские точки противника и показал красноармейцам, как фашистские «молодчики» удирали от огня комсомольца Шимулюка.

Эти факты были широко использованы в системе воспитательной работы...»

В том же докладе батальонный комиссар писал: «Кровью и телом мы преградили путь движению крупных механизированных сил противника. Ни один вражеский танк, мотоциклист, фашистский солдат никогда не прорывался там, где стояли части 1-й артиллерийской противотанковой бригады»{18}.

Нет, не исключением являлась наша бригада. Так сражались советские воины на всем Юго-Западном фронте. Только вульгарной фальсификацией можно назвать появляющиеся время от времени утверждения, будто войска первого эшелона прикрытия границы на этом фронте недостаточно храбро сражались. В действительности войска Юго-Западного фронта проявили тогда чудеса храбрости. И только благодаря этому они, по оценке Маршала Советского Союза А. М. Василевского, «упорной обороной на длительное время сковали главные силы немецко-фашистской группы армий под Киевом, продолжая создавать явную угрозу правому крылу группы армий «Центр», наносившей основной удар по столице»{19}.

Не на жизнь, а на смерть дрались с первых минут и часов войны бойцы, командиры и политработники всех частей и соединений. Героически сражались пограничники, уровцы, пехотинцы, артиллеристы, танкисты, летчики, саперы, связисты, воины всех родов войск. Они бились с врагом в любых, самых трудных условиях. [54]

Помню, войска 9-го, 19-го и 22-го механизированных корпусов, потеряв в боях танки, немедленно начинали действовать как общепоисковые соединения и при этом ни в чем не уступали стрелковым соединениям, входившим в состав 5-й армии. Танкисты, взяв в руки пулеметы и автоматы, плечом к плочу с пехотинцами отражали атаки врага или переходили в наступление, воевали славно, героически, самоотверженно.

Так было на всем Юго-Западном фронте. Как я узнал уже после войны из политдонесения фронта от 18 октября 1941 г., за первые месяцы боев были представлены к высоким правительственным наградам 3445 красноармейцев, командиров и политработников, из них 927 танкистов, 658 артиллеристов, 614 пехотинцев, 192 кавалериста. Но разве можно было тогда, в тяжелые дни отступления, учесть и зафиксировать в документах все подвиги воинов Юго-Западного фронта!

Есть и еще один свидетель доблести и героизма советских воинов. Это признания врага, из которых видно, ценою каких колоссальных потерь наступали тогда фашистские войска. Потерь, которые уже несли в себе залог их будущих поражений. Вот, например, записи первых дней войны, сделанные унтер-офицером 2-й роты 36-го танкового полка, который действовал вместе с другими танковыми частями на нашем направлении.

22 июня, после того как этот полк вторгся на советскую территорию: «Я нахожусь в головной походной заставе. Около 20 неприятельских бомбардировщиков атакуют нас. Бомба за бомбой падают на нас, мы прячемся под танками. Убит один мотоциклист нашего взвода, осколок распорол ему спину. Мы продвинулись на несколько сот метров от дороги. Бомбардировщики противника опять настигли нас. Взрывы раздаются со всех сторон. Истребители обстреливают нас. Наших истребителей не видно. Война с русскими будет тяжелой... Стрелки вынуждены сражаться за каждую пядь земли...»

Спустя три дня: «Трудно приходится нам воевать. Рота еще не подошла. Я один... Наконец, подходит часть роты. Один взвод танков полностью уничтожен. Все потери еще не выяснены. Никто из нас никогда еще не участвовал в таких боях, как здесь, в России. Поле сражения имеет ужасный вид. Такое мы еще не переживали...»{20}.

То, что писал унтер-офицер о положении в своей роте, происходило во всех частях противника, действовавших против войск нашего Юго-Западного фронта, в том числе против 5-й армии. Это подтвердил и вышеупомянутый немецкий генерал А. Филиппи. «Бои на киевском направлении,— писал он,— особенно в лесисто-болотистой Припятской области, были тяжелыми и кровопролитными... Постоянное наращивание сил противника, [55] усиленно его сопротивления, активизация артиллерии и авиации, переход его от обороны к контрударам и контратакам, в силу чего наши войска несли большие потери, достигавшие 200 человек в сутки на дивизию, наши части заметно были утомлены,— все это рассеяло надежды на достижение успеха в ближайшее время»{21}.

* * *

Боевые действия войск Юго-Западного фронта и, в частности, 5-й армии в первые дни и месяцы Великой Отечественной войны ждут своих исследователей — ученых, художников и особенно писателей. Эта тема требует многолетнего тяжелого и кропотливого труда, скажу больше, требует подвига, подобного тому, который совершил писатель С. С. Смирнов, раскрыв героическую эпопею борьбы гарнизона Брестской крепости.

И тот, кто сделает это, покажет молодому поколению поистине величественную картину стойкости, беззаветной храбрости и самопожертвования наших воинов. То были подлинные богатыри, пламенные патриоты своего Отечества, прямые наследники подвигов и славы Нарвы и Полтавы, Бородина и Шипки, Царицына и Каховки. Они до конца выполнили свой воинский долг. Многие из них сложили головы на полях сражений между границей и Киевом. По и враг смог продвинуться на восток, дорого заплатив за это.

Весь народ пашей страны но призыву Коммунистической партии и Советского правительства поднялся на защиту свободы и независимости социалистической Родины, завоеваний Октябрьской революции. Павших воинов заменяли товарищи, старшие братья и отцы, мирный труд которых был нарушен навязанной войной. Своеобразным гимном советского народа и Красной Армии стала песня на слова Лебедева-Кумача:

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война. [56]