Костры Победы
Вена ликовала. Ее жители высыпали на улицы. На стенах домов были расклеены листы с текстом воззвания командующего 3-м Украинским фронтом Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина. В воззвании разъяснялось, что Красная Армия воюет с немецко-фашистскими оккупантами, а не с населением Австрии, что Красная Армия отстаивает независимость Австрии и будет содействовать восстановлению порядка, существовавшего в стране до 1938 года... Воззвание заканчивалось словами: «Граждане Вены! Помогайте Красной Армии в освобождении столицы Австрии Вены, вкладывайте свою долю в дело освобождения Австрии от немецко-фашистского ига».
Толпы жителей Вены стояли перед расклеенными на стенах листами, оживленно обсуждали текст воззвания. Проходившим по улицам колоннам наших воинов горожане приветливо махали руками, многие поднимали сжатый кулак— «Рот фронт!». Для жителей Вены война закончилась, перестали греметь пушки, строчить пулеметы, рваться фаустпатроны. Наши саперные части приступили к наведению переправ через Дунай (все мосты, кроме одного, гитлеровцы взорвали), ремонту трамвайных и железнодорожных путей. А для нас, солдат Красной Армии, война еще продолжалась, и мы знали, что унесет она еще немало жизней.
Сразу же после взятия Вены 62-я гвардейская стрелковая дивизия была возвращена в состав 20-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Н. И. Бирюкова. Под командованием этого талантливого генерала дивизия воевала на Буге и на Днестре.
Ударная группировка корпуса продолжала наступление на запад. 62-я гвардейская дивизия обеспечивала ее [263] фланг и тыл. Продвижение проходило не так стремительно, как хотелось бы. Войска вступили в пределы Восточных Альп. Над нами возвышались горные кряжи. Преодолевать их по разбитым дорогам было не так легко. К тому же каждый перевал приходилось брать с боем. За две недели наступления наши войска продвинулись на пятьдесят километров и вышли к южному берегу Дуная и его правому притоку — реке Транзен.
Наша доблестная Красная Армия выполняла высокую миссию — освобождала народы Европы от фашистского ига.
3-й Украинский фронт готовился к новому наступлению, и 62-я гвардейская опять выдвигалась на направление главного удара.
Политработники дивизии, в том числе и начальник политотдела полковник А. М. Санин, что называется, не вылезали из подразделений. Они рассказывали бойцам о гитлеровских концлагерях, таких, как Освенцим, Маутхаузен, который находился всего в ста тридцати километрах к западу от нас.
— Узники лагеря Маутхаузен, а среди них немало и советских людей, с нетерпением ждут своих освободителей — воинов Красной Армии, — такими словами обычно заканчивали свои беседы политработники.
Становились суровыми лица солдат, твердели пальцы, сжимавшие ствол автомата. Один из ветеранов дивизии, обращаясь к начальнику политотдела, сказал:
— А що ж мы тут топчемся, товарищ гвардии полковник? Що ж командование соби маракуе? Разве ж можно людей на растерзание оставлять? Рвануть бы уперед скорее...
И мы рванули...
Утро 8 мая было хмурым, облачным, накрапывал дождь. Тысячи артиллерийских орудий ударили по гитлеровским позициям. Минуты через две после начала артподготовки у меня на НП раздался звонок, докладывал Могилевцев:
— Товарищ Первый! После первых же разрывов наших снарядов противник бросил траншеи и побежал!
То же самое, что и Могилевцев, сообщили другие командиры полков и артиллерийские наблюдатели.
Из данных разведки, из опроса пленных мы знали о дезорганизации, о развале вражеского тыла, зажатого [264] между нашими и американскими войсками, но чтобы при первых же выстрелах враг бежал — такого еще не случалось. Значит, близок конец, и наступит он, если не сегодня, так завтра...
Огонь артиллерии был немедленно перенесен в глубину вражеской обороны, и гвардейцы дивизии во взаимодействии с другими частями и соединениями устремились вперед. Такого стремительного продвижения я не помню за всю войну. Будто мощный стальной вал неудержимо мчался на запад, сокрушая все на своем пути. Не дожидаясь, пока саперы наведут взорванные переправы, разминируют дороги, пехотинцы, артиллеристы, танкисты сами находили броды, переправлялись через реки вплавь или по мосткам, наскоро сколоченным из досок, сами проделывали проходы в минных полях. Вперед рвались гвардейцы, отстоявшие Москву и Сталинград, форсировавшие Днепр, Днестр и Дунай, окружившие немцев под Корсунь-Шевченковским и под Яссами, взявшие штурмом Секешфехервар и Вену... Вперед рвались освободители Европы.
Ломая сопротивление отдельных разрозненных групп противника, захватывая богатые трофеи, к вечеру части дивизии находились уже в сорока пяти километрах от исходного рубежа наступления. Сто пятьдесят населенных пунктов было взято нами за один день.
Я нагнал передовые отряды дивизии под городом Мельк. Он стоял за рекой, и с той стороны, из домов, гитлеровцы вели сильный огонь из орудий и пулеметов. Штурмовой отряд, сформированный из дивизиона самоходных орудий, двух рот автоматчиков и саперного подразделения, готовился к штурму города. Возглавлял отряд Герой Советского Союза майор Пупков.
Мост через реку фашисты успели взорвать, брода поблизости не оказалось. Переправляться под интенсивным огнем — значило обречь на смерть десятки, а возможно, и сотни- солдат. А ведь скоро победа... И как всем хотелось дожить до нее! Пупков приказал артиллеристам и самоходчикам уничтожить огневые точки. После двадцатиминутного артиллерийского обстрела огонь гитлеровцев утих — и отряд форсировал реку. Мельк был очищен от противника за полчаса, и гвардейцы устремились дальше. Через реку саперы быстро навели переправу. По ней двинулись танки и самоходки. Тысячи вражеских солдат и офицеров разбегались по окрестным нолям и лесам. [265]
Отряд Пупкова продвинулся еще километров на десять и в местечке Хлаберт встретился с передовыми подразделениями американских войск.
Поздно ночью я приехал в небольшую австрийскую деревню, где находился штаб дивизии и мой КП. Адъютант проводил меня в дом рядом со штабом, где мне была отведена квартира. Я с ног валился от усталости, хотелось поспать хотя бы часок. Но не успел освободиться от амуниции, как в комнату ворвался Василий Зиновьевич Бисярин.
— Иван Никонович! Дорогой! Война закончена! Только что приняли радиограмму. В Берлине подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии! Победа! Победа-а!
Таким я Бисярина никогда не видел. Глаза по-мальчишески восторженно сияли, в них блестели слезы. Мы обнялись. В памяти моей возникла вдруг картина: пальмовая аллея санатория на берегу Черного моря, дежурная сестра, прижавшая к щекам ладони, слезы, текущие по ее лицу... Это произошло почти четыре года назад, 22 июня 1941 года...
— Победа!.. Победа!.. — донеслись с улицы крики, и ночную тишину раскололи близкие автоматные очереди, хлопки пистолетных выстрелов.
Мы выбежали из дома. Солдаты охраны, офицеры штаба стреляли в воздух — давали салют в честь Победы. Мы тоже сделали по нескольку выстрелов из пистолетов.
— Машину! — сказал я адъютанту. — Едем в полки.
Усталости как не бывало.
Весть о безоговорочной капитуляции Германии опередила нас. Когда мы подъезжали к расположению 182-го полка, еще издали увидели множество костров, маячившие возле них фигуры людей, услышали крики «Ура!», «Да здравствует Победа!». То там, то здесь начиналась стрельба. Около одного из костров я увидел Грозова. Остановил машину, подошел. Мы крепко обнялись, поздравили друг друга с Победой. Солдаты вытянулись было при виде меня, но я махнул рукой, смеясь, скомандовал:
— На всю ночь — вольно!
Мы с Грозовым отошли в сторонку от костра.
— Ты думал в сорок первом, что выйдешь живым из этой войны? — тихо спросил он.
— В сорок первом — да, а в сорок втором — нет, — честно признался я. [266]
— Да, живы остались. А сколько людей потеряли!.. И каких славных людей... Помнишь сержанта Иванова, что с начальством побалакать любил?
— Помню... И всю жизнь буду помнить.
— А ефрейтора Петрова?
— Это какого Петрова? Что в наступлении под Яссами дорогу батальону проложил?
— Да... Курева ему всегда не хватало — раздавал по доброте... Эх, Иван Никонович, всех вспоминать, слезами изойдешь... Нелегко нам далась эта Победа!
Мы снова подошли к костру. У самого огня на корточках сидел сержант Третьяков и помешивал палочкой угли. Он поднял на меня глаза, встал.
— Вот я, товарищ гвардии полковник, вспоминаю, как год назад, когда в обороне в Молдавии стояли, врукопашную с немцами схватились. Ох, и натерпелись мы тогда страху! Верно, Костя? — Он обернулся к стоявшему рядом бойцу, и при свете костра я узнал Костю Воронца... Тот лишь улыбнулся.
— А вы неправду говорите, товарищ Третьяков, — с напускной строгостью возразил я. — Если бы вы в той рукопашной струхнули, то не обратили бы в бегство втрое превосходящего вас по численности противника и, конечно, не сидели бы сейчас у костра на австрийской земле,
— Так, товарищ гвардии полковник, это мне уж потом страшно сделалось...
Стоявшие у костра солдаты дружно рассмеялись. А когда смех утих, Грозов сказал:
— Тот и есть настоящий солдат, к кому страх приходит не во время боя, а после него.
Я подошел к Воронцу, тронул его за плечо, отвел в сторонку.
— Отвоевался, Костя?
— Так точно, товарищ гвардии полковник.
На груди у моего «крестника» рядом с медалью «За отвагу» красовался новенький орден Славы III степени, который я вручил ему недавно за бои под Веной.
— Комсомольский билет тебе выдали?
— Давно, товарищ гвардии полковник, еще в обороне, в Молдавии.
— Рад за тебя. А что мать пишет?
— Та жизнь вроде налаживается. Фронтовики вернулись, [267] хто по ранению по чистой освобожден, колхоз восстанавливается пинемногу...
Попрощавшись с бойцами, с Грозовым, с Данько, который только что подошел к костру, мы с адъютантом сели в машину и поехали в 184-й, а потом и в 186-й полки. В эту первую мирную ночь хотелось увидеть всех, с кем прошел тысячи километров по земле России, Украины, Молдавии, Венгрии, Австрии...
Вот и закончена книга моих воспоминаний о войне, о том, как сельский батрак благодаря Советской власти стал командиром дивизии, кавалером многих орденов. Сейчас я пенсионер, генерал-майор в отставке. Как и всех советских людей, меня глубоко волнуют и радуют те великие преобразования, которые происходят в нашей стране. Меня глубоко волнует и радует тот факт, что моя Родина — Советский Союз является глашатаем мира, что влияние стран социалистического содружества на международную политику имеет решающее значение.
И мне хочется, чтобы новые поколения советских людей, наша молодежь, прочитав эту книгу, вспомнили тех славных солдат, ценою жизни которых, ценою крови Которых добыто сегодняшнее величие Родины, ее независимость, свобода и счастье. Мне хочется, чтобы молодые люди, комсомольцы, возводящие новостройки в Сибири и на Дальнем Востоке, на Крайнем Севере и в пустынях Средней Азии, были похожи на таких воинов, как сержанты Иванов, Лавка, Третьяков, ефрейтор Петров, рядовые Плотников, Рыбкин, Воронец, на командиров полков Грозова, Могилевцева, Колимбета, на Героев Советского Союза комбатов Зубалова, Сентюрина, Борисова, Асташина, Данько, Пупкова и, наконец, на друга моего и советчика начальника политотдела 106-й стрелковой бригады Михаила Васильевича Белянкина.
Я горжусь своими однополчанами, с которыми мне довелось в одном боевом строю пройти нелегкими фронтовыми дорогами, воинами, чьи доблесть и мужество немало способствовали делу победы над злейшим врагом человечества — фашизмом.