Свет над заставой не погас

Часто мы говорим: «Время залечивает раны, сглаживает в памяти все тяжелое. Время — лучший лекарь». Но вот прошло 25 лет с тех дней, когда вся наша жизнь, все думы были сосредоточены на одном: фашисты под Москвой, враг, коварный, жестокий, потерявший человеческое обличье, прорвался почти к самой столице. Четверть века отделяет нас от этих событий. Срок немалый. А те грозные дни все еще свежи в памяти.

...Октябрь 1941 года. Даже старики не помнили такого студеного октября. Особенно почувствовали мы холод, когда остановили завод. Холод ворвался в наши горячие цехи. Там, где еще недавно царствовал огонь, где бушевал расплавленный металл, где прокатывали раскаленную сталь, все застыло. Скоростными методами шел демонтаж оборудования. Его готовили к эвакуации. То, что создавалось годами упорного труда, было снято с мест, упаковано. Грустно было провожать железнодорожные составы. Они уходили далеко — в Омутнинск, в Магнитогорск. Все с болью думали: неужели придется закрыть завод? Неужели погаснет свет над заставой Ильича? [542] В короткие минуты перерывов люди вспоминали о том, что было совсем недавно.

...Суббота 21 июня. На очередном заседании завкома профсоюза в тот день шел деловой разговор. Слушали строителей. Они докладывали, что начата кладка второй очереди много-флигельного жилого дома для рабочих завода. В газете «Мартеновка» была помещена сводка соревнования: коллективы цехов холодного проката, железнодорожного и кузнечного досрочно выполнили полугодовую программу. В клубе на вечере выпускников средних школ Герой Советского Союза генерал-майор танковых войск П. Т. Кашуба поздравлял ребят. Заводской совет спортивного общества «Металлург» извещал физкультурников, что в воскресенье 22 июня в Измайловском парке с 10 утра до 7 вечера будет проводиться профсоюзно-комсомольский кросс.

Так было в субботу. А в воскресенье не на кросс пошли металлурги.

В партийном комитете завода собралось гораздо больше народа, чем бывало в обычный день. Входили встревоженные люди, переговаривались, на ходу делясь мыслями о только что услышанном.

В партком пришли коммунисты, руководители цехов, участков и бригад. Все слышали по радио о вероломном нападении фашистской Германии. В этот час в наших сердцах родилось новое чувство — чувство лютой ненависти к коварному врагу. И еще одно. Каждый думал о своем месте в новой, военной обстановке.

На завод, несмотря на воскресный день, пришло гораздо больше народа, чем обычно на смену. Вскоре собрался многотысячный митинг.

В напряженной тишине слушали секретаря партийного комитета А. Д. Серова. Директор завода Григорий Маркелович Ильин выступил, как всегда, спокойно. Я хорошо знал этого замечательного человека. Он вырос у нас на заводе. Прошел трудовой путь от простого печного мастера до руководителя многотысячного коллектива металлургов. Слушая его на митинге, я понимал, что нелегко нашему Маркелычу сохранять спокойствие.

— Дисциплинированность и организованность — вот что обеспечит победу над врагом, — сказал он. — Крепить дисциплину труда — значит крепить оборону, значит помогать бойцам. [542] Наш долг перед Родиной в том, чтобы каждый на своем посту трудился честно и самоотверженно.

И люди понимали это. Их любовь к отчизне проявлялась бескорыстно, пламенно, проявлялась во всем.

В цехах шла напряженная работа. И было все не так, как еще совсем недавно. Сталевар Николай Поздеев варил плавку и думал, что его сталь пойдет на броню новых танков, на снаряды. И он выпускал плавки, опережая график. На прокатном стане «700» появилась призывная надпись: «Дадим фронту сверхплановый прокат!» Уже 24 июня газета «Мартеновка» сообщила, что коллектив смены мастера Михаила Хотинцева прокатал сверх плана 43 тонны металла.

Каждый день мы работали все лучше, намного перевыполняя суточное задание. И так было везде, на каждом участке. В мартеновском цехе № 2 сталевар Ларин выполнил сменное задание на 120,7 процента. Это был рекорд. Ларин значительно перекрыл техническую мощность своего мартена, сняв с каждого квадратного метра пода печи на 2,2 тонны металла больше, чем предусмотрено техническими нормами.

В те дни понятия о технических нормах сами собой отпали. Мы уже не говорили, что агрегаты работают на полную мощность. Представления о пределах возможностей машин и людей изменились.

Люди, конечно, уставали, но находили силы, чтобы в свободное от работы время вести еще одну большую работу. Приступили к выполнению приказа штаба МПВО о светомаскировке.

В затемненных цехах мы буквально задыхались. На некоторых участках нашего цеха жара достигала 60 градусов.

Помню, как несколько позже, когда мы уже приспособились к такой температуре, к нам приехали фронтовики. Они приехали за запасными частями для военной техники и инструментом, которые к тому времени стал выпускать ремонтно-механический цех нашего завода. И вот я разговорился с одним из военных. Ответив на мои расспросы о положении на фронте, он сказал:

— А у вас, пожалуй, жарче, чем в бою.

В эти дни партийный комитет завода стал похож на военный штаб. Сюда приходили не только коммунисты. Приходили [543] все — за советом и с просьбами, а просьбы чаще всего были: направьте меня на фронт! Воевать против фашистов стремились многие. Если бы удовлетворить требования только половины желающих, на рабочих участках осталось бы очень мало людей. Пришлось регулировать запись добровольцев так, чтобы не останавливать агрегаты и в то же время пополнять ряды армии.

С нашего стана ушли на войну замечательные люди. Пошли воевать партгрупорг Николай Шемякин и секретарь партийного бюро цеха Илья Твиров. Оба были умелые операторы подъемного стола. Их уважали и любили.

Секретарь партбюро погиб на фронте. Эта тяжелая весть еще больше сплотила нас. Мы решили самоотверженным трудом отомстить за его смерть. Коллектив принял в свою трудовую семью сына погибшего товарища — Володю Твирова. Он заменил отца на операторском посту. Сейчас Владимир Твиров — инженер.

Так было не с одним Твировым. Дети многих наших рабочих заменили своих отцов, ушедших на фронт. Вернулись на производство и старые рабочие. Помню, как в партком пришел 68-летний С. В. Васильев. Он уже был на пенсии. В парткоме даже не сразу поняли, зачем пришел такой пожилой человек. Но он сказал:

— 35 лет я работал на заводе, знаю здесь каждый уголок, завод мне дорог, как родной. Советская власть — моя родная власть. Теперь, когда фашисты напали на нас, я не могу остаться в стороне. Я слесарь, и, кажется, неплохой слесарь. Думаю, что, несмотря на свои годы, могу помочь, буду полезен. А отдохну, когда мы победим.

Слова: «Отдохну потом, когда победим» — произносили в те дни многие.

В ту суровую годину на нашем заводе работало много женщин и совсем еще молодых девчат. Сами названия ведущих профессий металлургического производства подразумевают, что специальности эти мужские. Нет слова «сталеварша» — есть сталевар, нет специальности «вальцовщица прокатного стана» — есть вальцовщик. Война изменила представления о женских и мужских специальностях. Почти с первых же дней войны у мартеновских и электросталеплавильных печей, у прокатных станов начали работать женщины. [544]

Не скрою, мы, бывалые металлурги, с неохотой соглашались на требование женщин допустить их к труду на горячих участках. Думалось, какой из женщины получится вальцовщик, когда и мужчин-то брали на эту работу самых сильных! Но просьбы женщин были так настойчивы, так непреклонны, что решено было попробовать. Обстановка тоже заставляла поступиться условиями охраны женского труда.

Во второй мартеновский цех пришла хрупкая, маленького роста девушка Анастасия Савичева. Уступив ее просьбе, Настю поставили подручной сталевара. Всю войну проработала она у мартеновской печи. Трудилась, не давая себе никаких скидок. В том же цехе на электроплавильных печах подручной сталевара работала Мария Харчевникова. Трудная ее судьба была сходна с судьбами многих в ту военную пору. Большую дружную семью Харчевниковых разметало войной. Девушка осталась одна в Москве. Вот тогда-то и поступила она на наш завод. Работала по 12 часов у раскаленных печей, дежурила в госпитале, а когда остановили печи — вместе с другими пошла рыть окопы. Забегая вперед, скажу, что младшую свою сестру, Галину, Мария разыскала совсем недавно. После 25 лет разлуки Галина приехала в Москву из далекого сибирского города, и сестры вместе встретили новый, 1966 год. Друзья горячо поздравили Марию — ведь они разделяли с ней в самое трудное время все тяготы и горести.

На стане «300» прокатного цеха работала Евдокия Виноградова, а рядом с нею еще две девушки: Агриппина Боброва и Анастасия Аникиенко. Ловче всех прокатывала металл Галина Никулина. Она пришла на завод вместе с матерью. Поступила Галя в калибровочный цех, училась на курсах медсестер. Девушка мечтала пойти на фронт, но ей не было и 17 лет. В армию ее не взяли. Тогда она решила овладеть мужской профессией. Работала Галина на удивление быстро, подружки завидовали ей. Им казалось, что для нее все просто. А было совсем не просто.

В мартеновском цехе № 2 подлинные чудеса высокой производительности труда и умения показывала красивая украинская девушка Мария Белаш. Одной из первых откликнулась Маша на призыв Родины, стала донором. Ей было присвоено звание «Почетный донор СССР». Дважды удостоена этого звания любимица заводского коллектива Анна Цыплятникова. [545]

Почетную награду вручал ей Семен Михайлович Буденный. Более 60 литров крови сдала Анна Цыплятникова. Десятки писем получила она с фронта от тех, с кем кровно породнилась, кому вернула жизнь. И в каждом из писем солдаты и офицеры называли ее сестренкой.

Так в самое трудное время женщины, не щадя своих сил и самой жизни, работали в горячих цехах, дежурили в госпиталях, целиком отдавая тепло своего доброго сердца общему делу. В военные годы свыше 50 процентов работающих на заводе составляли женщины. И хочется сказать им за это великое спасибо.

На одном из пленумов Московского городского комитета партии А. С. Щербаков, обращаясь к серповцам, сказал, что при создавшихся условиях, когда металлургия юга парализована врагом, «Серп и молот» приобрел особое значение. От завода в большой мере зависит работа всех металлообрабатывающих предприятий столицы. Ведь наша сталь шла на авиационные и танковые заводы, на изготовление боеприпасов.

Партийный комитет обсуждал, как лучше выполнить поставленную перед нами задачу. Был разработан ряд мер по увеличению производительности труда. Инженеры шли на технический риск, но сделали все, чтобы создать условия для быстрой перестройки технологии производства. Однако вскоре оказалось, что, увеличив выпуск продукции, мы снизили внимание к ее качеству. И вновь собрался партийный комитет. Обсуждался вопрос о повышении качества металла. Результаты вскоре оказались налицо. Предприятия, выпускающие оборонную продукцию, отметили, что металл с маркой «СИМ» отвечает всем требованиям.

Наш коллектив между тем продолжал осваивать новые марки стали и профили проката. Делали все это в небывало короткие сроки. Сейчас даже трудно объяснить, как и за счет чего достигали таких показателей. Пожалуй, главным было то, что повысилась ответственность каждого за свой участок: все понимали, что работают для фронта. Если прежде наш прокат шел на изготовление самолетов только после обработки на станках, то теперь он поступал непосредственно на самолетостроительные заводы. Это требовало огромных точностей и повышения стойкости металла.

Небывало росла производительность труда. Даже самые [546] опытные инженеры отделов организации труда, самые лучшие нормировщики затруднялись объяснить такой ее роет. При этом следует помнить, что делалось это в необычных условиях, нередко силами неквалифицированных рабочих, выпускников ремесленных училищ, женщин, престарелых. А ведь люди уставали больше, чем в мирное время, работали по 12 часов в сутки! И все же технически обоснованные нормы перекрывали с лихвой.

С 22 июля 1941 года воздушные тревоги стали привычными. Но был такой порядок: люди обязаны оставлять свои рабочие места и идти в убежище. И вот однажды дежурные не смогли вывести рабочих из цехов.

— Считаем себя мобилизованными, — заявили металлурги. — Не уходят же бойцы с передовой во время артиллерийского обстрела!

Так вошел в заводскую жизнь никем не изданный, нигде не записанный закон. Работали под бомбежкой, демонстративно презирая вражеские налеты, и говорили:

— Попадет бомба или нет, бабушка еще надвое сказала. Но срывать работу врагу не удастся. Шутка дело — простой! Пока просидим в бомбоубежище, сколько металла можно дать...

Гитлеровские стервятники не отличались особой точностью попаданий. Может быть, им трудно было обнаружить хорошо замаскированный завод. Может быть, наши зенитчики очень уж бдительно охраняли его и гнали прочь вражеские самолеты, но мы даже как-то успокоились. И все-таки... Все-таки ночью 10 августа фашистский воздушный пират, пролетая над нашим заводом, сбросил бомбу на цель. Наше счастье, что она попала не в мартеновскую печь, где клокотала расплавленная сталь. Бомба упала в пролете, где складывали готовый прокат, и словно завязла в штабелях стальных штанг. Раздался грохот. Воздушной волной снесло кое-какое оборудование, выбило стекла и двери, сотрясло верхние перекрытия. Опомнившись от потрясения, рабочие бросились оказывать помощь пострадавшим. Но тут же проявилось и удивительное качество русского народа: во всем, даже в очень страшном, находить крупицу юмора. Не прошло и получаса, как прокатчики, стряхивая с себя пыль и грязь, острили: «Наконец-то почистило наш цех, а то так и не собрались бы сделать это еще несколько лет!» [547]

Вскоре на завод приехал нарком черной металлургии Иван Федорович Тевосян. Мы рассказали ему, что бомба попала в штабель, но металл почти не повредило. Это была хорошая броня.

К утру в цех доставили 100 тонн кровли. Все силы были брошены на восстановление поврежденного оборудования. Главный механик завода Николай Павлович Сорокин и ремонтная бригада трое суток не выходили из цеха. Прошло немного времени, и прокатные станы заработали на полную мощность.

Близость фронта ощущалась все острее. Многие наши товарищи, сменив спецовку на военную гимнастерку, прямо из цеха пошли на передовую линию боев.

Когда требовалась наша помощь, фронтовики приезжали на завод, в родной коллектив и здесь получали все необходимое. В цехах собирали походные ремонтные мастерские, аккуратно укладывали в ящики инструменты, и эти ящики стояли до отправки в парткоме завода. За ними приезжали фронтовики И. Ф. Зинин, А. М. Рукавишников и другие. Они рассказывали, как идут дела на войне. Мы с горечью узнавали, что фашистские полчища приближаются к Москве, что нашим защитникам приходится туго.

За книгами, газетами приезжали на родной завод воспитанники «Серпа и молота» — политруки Михаил Павлов, Александр Горбунов, Лев Подвойский и другие. Они не забывали взять и нашу заводскую газету «Мартеновка», в которой рассказывалось о самоотверженном труде металлургов, о том, как рабочие завода помогают фронтовикам.

Письма с фронта приходили на завод очень часто. Каждое письмо серповца-фронтовика читали в коллективе, и люди чувствовали живой пульс боевой жизни. Возникал образ автора письма, хорошо знакомого человека. Совсем недавно он работал здесь, у этого мартена, а сейчас воюет, ходит в разведку...

Вот что писал, например, Тимофей Гребешков:

«Три моих брата — Иван, Петр и Николай — храбро сражались с фашистами. По их примеру 22 июля я ушел добровольцем в Красную Армию. Расставаясь с вами, я обещал, что братья Гребешковы не подведут, будут воевать до победы. Один из старейших рабочих нашего цеха, крановщик Иван Павлович Белоусов, проводил меня как сына [548] и дал наказ: весь опыт, накопленный на заводе, использовать на фронте. Так и поступаю. Даю клятву коллективу цеха бороться с озверелым фашизмом до полной над ним победы».

Тимофей Гаврилович Гребешков не обманул коллектив цеха. Он был храбрым разведчиком, а когда вернулся на завод, стал одним из лучших сталеваров-скоростников.

Слово пропагандиста-беседчика приобрело в те дни особую силу. В военное время агитатор стал тем, к кому прислушивались, от кого ждали разъяснений по многим вопросам...

Однажды нас, секретарей парткомов крупных московских предприятий, пригласил к себе в Кремль Михаил Иванович Калинин. Разговор, хотя и велся за чашкой чая, был коротким. Война не позволяла долго засиживаться.

Вид у Михаила Ивановича был усталый. Чувствовалось, как тяжело он переживает невзгоды первого периода войны. Меня глубоко тронуло то, что говорил Михаил Иванович. Не скрывая трудностей, ничего не приукрашивая, он повел речь о том, что в эти дни мы, коммунисты, всегда должны быть агитаторами. Михаил Иванович говорил, что победа наша несомненна. Но ведь люди бывают разные: одни лучше понимают обстановку, другие хуже. Надо разъяснять всем, как добиться победы. Что должны делать секретари партийных организаций московских заводов? Нужно постоянно поддерживать боевой дух в коллективах предприятий. Ленин учил коммунистов быть пламенными агитаторами. Митинги сейчас созывать некогда, поэтому пусть секретарь парткома не ждет больших собраний, а беседует с каждым, кого встретит, с одним, двумя рабочими, с бригадой. Главное, чтобы партийное слово дошло до сердца. А умная мысль, правдивое и горячее слово будут пересказаны и дойдут до многих. Вот вам и аудитория...

Михаил Иванович говорил просто и очень убедительно.

Мы помогали фронту не только металлом. Участники художественной самодеятельности нашего клуба выезжали в части действующей армии, показывали воинам подготовленную для них концертную программу. Готовил ее старейший работник клуба Иван Александрович Суранов. Показывали фронтовикам пьесу «Связисты». Участники хорового коллектива исполняли русские песни. На фронт выезжал молодой [549] сталевар Н. Янин; он рассказывал солдатам и офицерам, как на нашем заводе куют оружие победы.

Когда наступили холода, наши женщины собирали для бойцов теплое белье, рукавицы, носки. Шли посылки на фронт, а в них — сердечные письма с пожеланием победы.

В начале октября заводская молодежь собралась на митинг. Выступали секретарь комитета комсомола Илья Новиков, сталевар Кирилл Чирков и многие другие. Участники митинга обратились к молодым рабочим с воззванием: «Молодежь «Серпа и молота»! Наше отечество в опасности. Все как один выйдем на фронтовую вахту. Каждый день, каждый час используем для образцовой подготовки во всевобуче. Дадим больше металла фронту! Наше поколение должно быть и будет поколением победы. Мы защищаем свободу, цивилизацию, прогресс против варварства, насилия и одичания. Пусть по всему миру, от края до края несется могучий клич молодых патриотов. Все на разгром гитлеровской Германии! Фашизм будет разбит!»

А дни становились все тревожнее. Мы узнавали, что фашисты захватили местности, откуда до Москвы, как говорится, рукой подать. Но чем ближе подходил враг, тем сплоченнее становился коллектив завода. Рабочие говорили: «Один за всех, за тебя весь цех».

В те дни в ряды Коммунистической партии были приняты лучшие люди предприятия. Среди них — сталевары Н. Чесноков и К. Чирков, слесари П. Киселев и П. Можейкис, молодой инженер И. Виноградова, механик А. Чураков и многие другие.

Все руководители цехов и участков перешли на казарменное положение. Жили на заводе. Привезли из общежитии койки, из дому принесли подушки и одеяла. Отлучались с завода очень редко. В домах было холодно, тревожно. Особенно болело сердце за ребятишек. Большинство из них оставалось без присмотра: почти все матери работали. Мы видели, как дети сразу повзрослели, стали серьезнее.

16 октября большинство семей было отправлено в эвакуацию.

Самые большие испытания были для нас еще впереди. Началось с того, что группу руководителей цехов и основных производственных участков направили для прохождения специального инструктажа. В этой группе были коммунисты [550] С. Чесноков, И. Романов, А. Файнгелерин, Я. Голубев, А. Пучков, я и некоторые другие. Нас обучали, как, в случае необходимости, подорвать наиболее важные агрегаты завода, чтобы они не попали в руки врага.

Возвратились мы на завод, привезли с собой взрывчатый груз. Смотрим на наши мартены и прокатные станы, а у самих на сердце камень. Прошел я к тому месту, что указано в инструкции, а ко мне идет старый наш вальцовщик. Лицо все в морщинах, глаза красные, слезятся, видно, не выходил целые сутки из цеха. И смотрит он мне этими глазами в самую душу.

— Слушай, — говорит, — ты только не торопись с этим, до самого крайнего срока жди. Поторопишься — не поправишь. А ведь мы не отдадим Москву. За каждую улицу, за каждый дом постоим, навалимся на них — и захлебнутся...

Добавил в сердцах ругательное слово и так ухватил меня за локоть, что почувствовал я: есть еще силы у старика!

Он ушел, а я подумал: как же это получается? Считали, что в секрете осталась наша тяжелая миссия, а народ-то знает. Откуда? Может, хватились, что нас долго нет, может, глаза наши выдали то, чего язык не рассказал. Только узнали... И я почувствовал, как за каждым моим шагом следят десятки глаз.

Завод взрывать не пришлось. Но приказ об эвакуации мы все-таки получили. Это было в дни самых напряженных боев за Москву. И опять на фронт ушла большая группа коммунистов. На заводе осталось мало народа, и каждый отвечал за скорейший демонтаж оборудования. Будучи секретарем парткома, я очень редко бывал в своем кабинете. Да и не требовалось. Вся жизнь была в цехах.

Помню, как старые вальцовщики Иван Гриднев, Иван Агапов, Алексей Ухов, Петр Лавренев укладывали в ящики снятую с прокатных станов арматуру. Трубочки, болты, гайки, клещи — всё складывали с педантичной аккуратностью. Я спросил, почему они так старательно упаковывают все это. Посмотрел на меня Гриднев, усмехнулся. А вальцовщик Иван Захаров сказал:

— Как знать, может, и не уедут далеко наши гайки, может, доведется очень скоро завинчивать их на старое место. Аккуратно сложим — легче будет найти. Ну, скажем, если даже увезут их, на новом месте, допустим на Урале, людям [551] будет легче собирать. Быстрее пустят станы, быстрее начнут прокатывать металл, чтобы он пошел на голову этим проклятым гитлеровцам.

Мастер из мастеров, Иван Павлович Межуев не собирался уезжать из Москвы. Он проработал на заводе более 30 лет и прирос к месту. Если бы случилась такая трагедия — гитлеровцы вошли бы в Москву, — наш Иван Павлович стоял бы насмерть. В те дни, когда мы укладывали оборудование, он работал с присущей хорошему механику аккуратностью: снимал оборудование, не срезая фундаментных болтов, отворачивал их так, чтобы быстро можно было поставить на место. Так в конечном счете и случилось. Не успели уехать наши станы, враг потерпел поражение, и Межуев вновь смонтировал агрегат.

Прокатные станы и мартеновские печи, которые рабочие готовили к эвакуации, были для них не просто машинами. Люди связали с ними свои судьбы. Яков Евдокимович Голубев, монтер прокатного цеха, начал свою трудовую жизнь мальчишкой еще у капиталиста Гужона. Участвовал Яков Евдокимович в монтаже главного мотора, а теперь ему приходилось снимать этот мотор с места. Сильная машина была так тяжела, что снять ее, казалось, нет никакой возможности. Только благодаря рабочей смекалке и изобретательности Якова Евдокимовича мотор удалось снять, не повредив. Так было в прокатном цехе, так было в сталепроволочном, калибровочном и др. А мартеновские печи? Впервые в жизни сталевары сварили металл, но не выпустили его в ковш, оставили в печи. Сталь застыла — и словно остановилось в это время сердце ее создателей, замечательных творцов металла.

Гитлер приказал своим генералам любыми средствами, ценой любых потерь взять Москву. Но на защиту столицы встали все москвичи, все советские люди. За первые пять месяцев войны с завода ушло на фронт свыше 3,5 тысячи человек. Большинство — добровольцы.

В боях за Москву отдал свою жизнь председатель завкома коммунист Василий Чугреев. Он был в армии политруком. На Волоколамском шоссе, вступив в единоборство с танком, Чугреев бросил связку гранат под гусеницы машины с черным крестом.

Пятеро наших комсомольцев: Константин Пахомов, Николай [552] Галочкин, Павел Кирьяков, Наум Каган и Виктор Ординарцев — получили ответственное задание, для выполнения которого требовалось проникнуть в тыл врага. В тяжелом, неравном бою, окруженные со всех сторон гитлеровцами, комсомольцы дорого отдали свои жизни. Все они посмертно награждены орденом Ленина. Слава им, добровольцам, в трудные дни испытаний проявившим необыкновенное мужество!

Мы помним имена всех товарищей, отдавших жизнь за Родину. На памятнике, который воздвигли на заводе, высечены слова: «Металлурги — своим товарищам, погибшим при защите Родины в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 гг.»

Сотни металлургов, в том числе очень много женщин, пошли на сооружение оборонительных рубежей. Они рыли траншеи, противотанковые рвы. С завода привозили металлические штанги, рельсы. Строители укреплений проявляли героизм, который был высоко оценен партией и правительством.

Грузчица копрово-шихтового цеха нашего завода Анна Дворецкая за активное участие в строительстве оборонительных сооружений была награждена орденом Трудового Красного Знамени. Медалью «За трудовое отличие» был награжден один из старейших работников завода — Иван Иванович Зайцев.

Все меньше людей оставалось в цехах. Оборудование отправили на Урал. Все на заводе сковало морозом, и лишь в ремонтно-механическом, прессовом и фасоннолитейном цехах кипела жизнь. Здесь выполнялись заказы фронта. В ремонтно-механическом цехе опытный мастер слесарного участка Дмитрий Матвеевич Скалкин вместе с группой слесарей ремонтировал пулеметы. В подвале под руководством приехавшего на завод боевого командира шло испытание отремонтированного оружия.

Однажды в заводские ворота въехала платформа; на ней привезли подбитый танк. Машину сопровождал ее боевой экипаж в полном составе.

— Так состоялась наша встреча с танкистами, — рассказывает помощник начальника листопрокатного цеха Афанасий Михайлович Чураков, который в те дни был назначен командиром отделения по ремонту трансмиссионных частей танков. [553]

Машины приходили прямо с поля боя, подбитые и изуродованные. Некоторые шли своим ходом, таща за собою машины, совсем вышедшие из строя. Слесари электрического цеха А. Жиров, А. Анисимов, А. Коршунов и рабочие листопрокатного цеха И. Воробьев и Г. Миляев взялись за новое для них дело. Помогли военные товарищи, и уже через неделю бригада освоилась с новой работой. С одним из танков приехал командир взвода танкист Иванов. Он просил отремонтировать машину за 2 Ѕ часа.

— Мы с товарищами обязуемся сделать все за час, — сказал Чураков.

— Не переоценивайте своих возможностей, — предупредил командир, — Я сам рабочий Кировского завода, знаю, что такое ударная работа, но за час вам не управиться.

— Докажем кировцам, как мы умеем работать, — поддержал Чуракова слесарь Коршунов.

Танкисты ушли обедать, а бригада взялась за дело. С огромным подъемом люди чинили вышедшие из строя механизмы.

Через 40 минут работа была закончена.

Все ожесточенней становился натиск врага. По ночам ремонтные бригады работали под бомбежками. Но все были довольны тем, что танки уходили из цеха на передовую своим ходом.

Танкисты стали лучшими друзьями рабочих. Такое тесное соприкосновение с людьми, жизнь которых во многом зависела от качества отремонтированных машин, заставляло каждого особенно внимательно относиться к делу. Старый слесарь Егор Петрович Сенников, не разгибаясь, трудился над коробкой скоростей танка и отремонтировал ее не за три-четыре дня, как делали это обычно, а за один день. Получив от танкистов благодарность, он сказал:

— Полно, ребята, так поступил бы каждый серповец.

Все мы жили тогда сводками Совинформбюро. Сводки становились все более радостными. Был уже декабрь, лютый холод стоял в цехах, да и дома не лучше, но на сердце стало теплее. Врага гнали от Москвы.

Наступал новый, 1942 год. Для нас он был особенно радостным. 30 декабря было принято решение о восстановлении завода «Серп и молот». Срок — три месяца. Это очень мало. Но никто об этом не думал. А если прикинуть по условиям [554] мирного времени, то работа предстояла такая, что и в два таких срока не управиться.

Люди приходили на завод и не желали уходить. Отдыхали мало, работали сутками. Как-то ночью я застал на прокатном стане группу рабочих. Они сидели возле жаровни. Подошел поближе, смотрю — наши старые кадровые рабочие: И. Гриднев, В. Протасов, И. Агапов, А. Ухов. Увидели меня.

— Садись, — говорят, — Иван Ильич, картошкой угостим.

Ну, думаю, совсем как на фронте. Спрашиваю: «Почему домой не идете?» — «Куда же, — говорят, — мы пойдем, тут и ночуем, здесь и дом. Пока цех не пустим, никуда уходить не собираемся».

В короткие сроки монтировали краны, чтобы выгружать из вагонов оборудование. Разбивали ящики — и тут самым добрым словом вспомнили тех, кто это оборудование укладывал. Каждый болтик был к месту, чувствовалась хозяйская рука.

Прибыл и большой маховик, который должен приводить в движение два стана сортопрокатного цеха. Но оказалось, что маховик разбился. Пришли главный инженер и главный механик. Угрюмо стояли кругом люди. Все понимали, что сделать новый маховик невозможно. Отливали его когда-то на краматорском заводе, а сейчас Краматорск оккупирован. А если бы и приняли наш заказ где-нибудь на Урале, отливать новый маховик будут не меньше месяца.

Из Стальпроекта прибыл на завод начальник прокатной группы Н. А. Соболевский. Смотрели мы на него с надеждой, знали, что у человека этого огромный опыт. Что-то он скажет? И он сказал — просто, словно ничего особенно не произошло:

— Что вы стоите, как на похоронах?

— Да вот лечить ведь надо, а как — ума не приложим, — ответил конструктор завода А. А. Суворов.

— Лечить, говорите? Правильно, — подтвердил Соболевский. — В моей практике это не первый случай. Подлечим! — И дал распоряжение: — Сделать две наладки и наложить бандаж!

Все получилось в наилучшем виде. Пока монтировали стан, маховик «подлечили».

А сколько труда стоило печникам и сталеварам освободить мартены от застывшего в них металла, вернуть их к [555] жизни! Лучше других об этом могли бы рассказать старший мастер цеха Семен Васильевич Чесноков и старейший сталевар завода Алексей Ильич Овчинников, на долю которых выпало первыми выпустить скоростную плавку на восстановленной печи.

И вот пошел первый металл.

Серповцы оказались верны своей традиции опережать время. В середине января стал действовать прокатный стан «300». В марте был пущен в эксплуатацию стан «700», а это значит, что мартеновцы к тому времени уже наварили столько стали, что главный прокатный агрегат мог работать на полную мощность. И опять закипела жизнь в цехах завода.

Много усилий потребовалось для подготовки новых рабочих кадров. К нам тогда прибыло много юношей и девушек. Учили мы их «скоростными методами». Порой ставишь паренька к стану, а сам думаешь: «Силенки-то в нем всего ничего». Но научились. Теперь эти самые ребята стали золотым фондом заводских кадров, ударниками коммунистического труда, мастерами, руководителями производства. Закалялись они в самых тяжелых условиях военного времени. О том, какую школу прошли юные металлурги тех лет, можно написать не одну книгу. Героическая то была юность, хотя и прошла она не на фронтах Великой Отечественной войны, а в горячих цехах завода.

Закончить мои воспоминания хочется рассказом о случайно услышанном в декабре 1941 года разговоре.

Ехал я в метро. Рядом сидели две женщины. Одна говорит другой:

— Знаешь, вчера опять начал работать «Серп и молот». Раз пустили такой завод, значит, немцам под Москвой полный капут.

Я слушал и думал: выходит, по нашему заводу определяют люди судьбу родной столицы. Значит, какая же большая ответственность ложится на нас, как важно, чтобы все знали: «Серп и молот» работает, дает металл для фронта, для победы!