Победы и потери
И вот — снова дома. На нашем базовом аэродроме пустовато: большая часть активно действующих экипажей — на аэродроме подскока в Геленджике. Там же и командир полка. А наш комэск...
Да, опять новости. Тяжело возвращаться из тыла на фронт. Едешь, мечтаешь о встрече с друзьями. И в голову не приходит, что их уже, может, и нет...
Были победы. Полк продолжал активно действовать на коммуникациях противника, наносил удары по вражеским плавсредствам, ставил мины.
...1 августа на рассвете на торпедный удар вылетела пара экипажей — Василия Бубликова и Александра Ковтуна. Вражеский конвой в составе тринадцати вымпелов был обнаружен воздушным разведчиком.
Несмотря на плохую видимость, летчики быстро отыскали цель: четыре транспорта, тральщики, катера, баржи. Вокруг курсировал эсминец. В разрывах облаков показалось солнце, море было спокойно. Торпедоносцы снизились и пошли на сближение с целью, уменьшив обороты моторов, не отрываясь друг от друга. Ведущий Бубликов качнул крыльями: взять дистанцию, интервал.
Легли на боевой курс.
Конвой стоял на рейде, огня не открывал. Две тысячи метров, полторы, тысяча... Ни дымка, ни вспышки. Нервы летчиков напряглись до предела.
Лишь когда дистанция сократилась до восьмисот, заговорили орудия эсминца. Следом — и все остальное. Ливень из разноцветных трасс, пучки разрывов, молнии... [327]
Бубликов летел прямо на эсминец, заслонивший собой самый большой из транспортов. Ковтун шел рядом. И нервы фашистов не выдержали: корабль отвернул. Штурманы Александр Королев и Петр Прокопчук сбросили торпеды с дистанции четырехсот метров. По неподвижной цели!
— Очевидно, обе попали, — рассказывал Ковтун. — Такого я еще не видел! Гигантский водяной столб, клубы дыма, вырывающиеся языки пламени... Картина! Должно быть, транспорт был нагружен боеприпасами. А водоизмещение — шесть тысяч! Сразу, конечно, начал тонуть...
По выходе из атаки торпедоносцы были атакованы пятью «мессерами». Обозленные гитлеровские летчики забыли об осторожности. Один приблизился почти вплотную. Стрелки-радисты Игумнов и Янченко, воздушные стрелки Кельманский и Терентьев одновременно открыли огонь. Истребитель задымил, вышел из боя в сопровождении двух других. Оставшаяся пара продолжала преследование.
Бубликов и Ковтун отходили в море, маневрируя над самой водой. Истребители шли метров на пятнадцать выше. Наседали все нахальнее. Вскоре им удалось зайти в хвост нашим машинам. Торпедоносцы предприняли маневр со скольжением. Один из «мессеров» выскочил из-под хвоста машины Ковтуна и оказался между двумя торпедоносцами. Стрелки-радисты ударили по нему длинными очередями крупнокалиберных. Истребитель врезался в воду. Второй поспешил скрыться.
...7 августа на рассвете в воздух поднялась группа торпедоносцев, которую возглавлял экипаж Дмитрия Бабия. Два транспорта в охранении шести кораблей были обнаружены на подходе к румынскому побережью, в районе Сулины. Через три с половиной часа группа настигла конвой. [328]
Бабий с ходу развернул самолет и, прижавшись к воде, устремился к транспортам. Его примеру последовали ведомые — Корбузанов и Федоров. Корабли ожесточенно отстреливались. Прорвавшись сквозь завесу огня, торпедоносцы бесстрашно шли на сближение. Взрыв... Объятый пламенем транспорт переламывается пополам и скрывается в морской пучине...
Это — удачи.
Все потери тяжелы. Но бывают...
...Случилось так, что экипаж летчика Аристова, будучи ведущим группы, дважды терял корабли противника после их обнаружения. Веских причин, оправдывающих такие промахи, ни летчик ни штурман привести не смогли. 10 августа от самолета-разведчика поступило сообщение: конвой противника в составе двух транспортов, трех быстроходных десантных барж и шести кораблей охранения следует курсом... На удар были назначены четыре торпедоносца. В задней кабине самолета Аристова поместился Аркадий Ефимович Забежанский.
Техник-торпедист Мурашко потом вспоминал, что провожая эту машину на взлетную полосу, он как-то невольно спросил:
— Зачем вы летите, товарищ майор?
— Надо! — коротко ответил замполит.
В атаку на корабли противника устремились с ходу. Фашисты издали заметили торпедоносцы и открыли бешеный огонь. Четверка упрямо шла на сближение, ложилась на боевой курс. Рвались снаряды, осколки секли обшивку самолетов. В машину Аристова попал снаряд. На высоте тридцати метров она перевернулась «на лопатки» и врезалась в воду.
Так погиб заместитель командира полка по политической части майор Аркадий Ефимович Забежанский.
А атака продолжалась.
Две торпеды попали в цель и решили участь одного из транспортов. Самолеты пронеслись сквозь огонь, едва [329] не задевая мачты кораблей, и стали уходить в море. Но машина Корбузанова оказалась тяжело поврежденной. Некоторое время тянула на одном моторе, потом отказал и он. Летчик спланировал и произвел посадку на воду.
На аэродром на сильно поврежденных самолетах возвратились только экипажи Федорова и Скробова. Погибли замкомандира эскадрильи капитан Владимир Ефимович Аристов, минер эскадрильи, он же штурман, капитан Михаил Иванович Кизилов, стрелок-радист старший сержант Петр Григорьевич Конкин. С боевого задания не возвратились летчик старший лейтенант Николай Иванович Корбузанов, штурман Григорий Иванович Шеваренков, стрелки сержанты Василий Андреевич Метелев и Дмитрий Павлович Сопов.
И еще одна тяжелая потеря. 21 августа экипажи готовились к постановке мин на реке Дунай. Штурман нашей эскадрильи майор Дуплий был накануне назначен флаг-штурманом полка. Комэск Осипов уговорил капитана Кравченко сделать с ним этот вылет. Кравченко согласился, хотя уже полностью рассчитался с полком: он должен был на следующий день уехать на учебу в академию.
И вот — судьба...
Ночь выдалась темная, прифронтовой аэродром не освещался. Дул сильный боковой ветер. Осипов взлетал первым. Тяжело нагруженная машина плохо слушалась рулей. Самолет уклонился и после отрыва от земли врезался в капонир. В катастрофе погибли командир эскадрильи капитан Степан Михайлович Осипов, штурман капитан Василий Исакович Кравченко, воздушный стрелок младший сержант Николай Григорьевич Сущенко.
Несмотря на тяжелые потери, полк продолжал наращивать свои удары по врагу, совершенствовать тактику боевых действий. [330]
Во второй половине августа подполковник Канарев вместе с комзском майором Черниенко выполнили контрольный, пробный боевой вылет в глубокий тыл противника — в район Джурджу, южнее Бухареста. В бомболюки их самолетов были подвешены дополнительные бензобаки, под фюзеляж — мины. Предельно нагруженные машины прошли около тысячи трехсот километров, сбросили мины в ранее недоступном участке Дуная и благополучно вернулись на свой аэродром. Испытание было выдержано успешно.
В первый «рабочий» полет по новой трассе были назначены экипажи Бабия, Жесткова, Федорова, Пресича, Скробова, Романенко, Ковтуна, Бубликова, Самущенко. Нечего и говорить, что к выполнению этого задания готовились особенно тщательно. Весь полет был подробнейшим образом разработан и проигран. Особое внимание уделялось скрытному подходу к месту постановки мин.
Вечером 20 августа машины поднялись в воздух. Гвардейцы с честью справились с одним из сложнейших испытаний их боевых качеств — тактической зрелости, летной выучки, упорства и физической выносливости. Все экипажи хорошо выдержали восьмичасовой рейд и успешно выполнили задачу. По агентурным данным, на минах, поставленных этой группой, подорвались три баржи с боеприпасами, продовольствием и обмундированием.
...В конце августа еще одну дерзкую атаку выполнили торпедоносцы. Конвой противника в составе транспорта водоизмещением шесть тысяч тонн и десяти кораблей охранения был обнаружен воздушной разведкой у побережья Румынии. На удар вылетела группа из пяти самолетов. Их повели Бабий, Жестков, Скробов, Ковтун, Романенко и Валерий Федоров.
Через три часа торпедоносцы настигли вражеские корабли. По низкой осадке транспорта можно было издали [331] угадать, что он загружен до предела. А необычно сильное охранение свидетельствовало о важности этого груза для гитлеровцев. Ясно, что прорваться к цели будет исключительно трудно. Ведущий группы Бабий решил сначала нанести удар по кораблям охранения, чтобы расчистить подход к транспорту. Эту задачу он возложил на звено Скробова.
Три торпедоносца фронтальным строем устремились на корабли охранения. Грозные машины неслись над самой водой. Гитлеровцы всполошились. Со всех кораблей потянулись навстречу трассы снарядов и пуль. Фонтаны воды, вздымаемые разрывами, достигали высоты полета торпедоносцев. Один из сторожевиков резко изменил курс и, форсируя скорость, поспешил прикрыть своим корпусом борт транспорта. Скробов направил свою машину на него. Отважный летчик не обращал внимания на ожесточенный огонь, в плоскостях его самолета с каждой секундой множились пробоины...
Раньше сдали нервы у гитлеровского капитана. Он попытался сманеврировать. Но было поздно. Штурман Владимир Надеждин нажал кнопку сброса. Стальная сигара, пролетев в воздухе больше ста метров, вошла в воду и, оставляя за собой пенный след, устремилась к цели.
Резко перекладывая штурвал то влево, то вправо, Скробов маневрировал, выводя машину из. огня. Воздушные стрелки Борисов и Правдивый вели огонь по пулеметным и орудийным расчетам на палубах кораблей.
— Командир, попали! — торжествующе крикнул Борисов.
На месте атакованного сторожевика вспыхнуло пламя, корабль разломился посередине...
А к цели уже устремилась тройка Дмитрия Бабия. С кораблей продолжали хлестать огненные струи, но борт транспорта был открыт. И вот самолеты пошли в атаку. Торпеда, сброшенная Иваном Локтюхиным, достигла [332] цели. Транспорт, осев на корму, стал медленно погружаться в море...
Все шесть самолетов вернулись на свой аэродром. Экипаж Жесткова, высланный для уточнения результата удара, сфотографировал торчащий из воды нос транспорта...
Да, много событий произошло здесь без нас. Как ни быстро летит время в отпуске, а на фронте, должно быть, еще скорей.
На следующий день мне предстояло облетать нашу машину после ремонта. Ремонтировала ее бригада под руководством опытного старшего техника-лейтенанта Григория Наддуева. Выслушав его доклад, я уточнил на случай:
— Выпуск шасси проверял лично сам?
— Проверял лично.
— Тогда садись в переднюю кабину.
Поднялись в воздух. На всех режимах испытываю самолет, его устойчивость, работу моторов. Все в норме. Захожу на посадку, перевожу кран шасси в положение «выпущено». Привычный толчок, но какой-то неполный. Взгляд на приборную доску — ну да, так и есть, выпущена только одна стойка.
— Ну? — спрашиваю Наддуева.
Тот молчит, пожимает плечами.
Ухожу в зону. Все попытки высвободить второе колесо из гнезда с помощью маневров остаются безуспешными.
— Может, посоветуешь, что делать?
Садиться на одно колесо? А если не удастся удержать самолет в горизонтальном положении до полного угасания эффективности воздушных рулей? Крыло на скорости черкнет по земле, машина уткнется, передняя кабина будет раздавлена, техник может погибнуть. Если еще не произойдет капота. [333]
Смотрю на Наддуева — сидит бледный, отрешенный от всего...
Решаю повторить недавний трюк. Иду к посадочной полосе, тщательно следя за положением относительно точки выравнивания. На повышенной скорости, с работающими моторами аккуратно подвожу самолет к земле, плавно опускаю его на одно колесо. Удар мягкий. Но этого достаточно. Вторая стойка по инерции выходит вперед, становится на замок, загорается контрольная лампочка. Уверенно ухожу на второй круг...
После посадки к самолету сбежался весь свободный технический состав. Неполадку долго искать не пришлось: расконтрился болт выпускного подкоса шасси.
— Спасибо, командир, — подошел виноватый Наддуев.
— Тебе, брат, спасибо!..
— А что? — подхватывает кто-то. — После войны — кусок хлеба. В кино можете сниматься с этим трюком, лейтенант!
— Доживешь с вами до кино...
Во второй половине дня всем экипажем перелетели в Геленджик. На аэродроме нас встретили подполковник Канарев, замкомполка майор Корнилов, инженер Шандура, Саликов, Аглотков. Приветствия, расспросы...
Виктор Павлович пригласил всех купаться. Попрыгали в кузов полуторки, поехали к бухте. По дороге — опять новости. Подполковник Канарев уезжает от нас — учиться. Вместо него назначили майора Георгия Павловича Поплавского. Замполитом на место погибшего Забежанского прислан майор Иван Григорьевич Шевченко. Начальника штаба майора Колесина перевели в другую часть, его обязанности пока исполняет майор Горда. Нашим комэском стал капитан Николай Дмитриевич Саликов, бывший заместитель командира третьей эскадрильи.
На аэродроме все та же симфония. Обстрел ведется [334] методически. Были потери. Весь летный состав из поселка переведен в землянки...
На новом местожительстве со мной в первую же ночь случилась неприятность. Во сне вдруг почувствовал боль в спине — будто штыком кольнуло. Мгновенно вскочил, разбудил Диму Бабия.
— Ну-ка посмотри, что у меня там?
Димка спросонья ничего не понимал. Наконец зажег коптилку, поднял на мне рубашку.
— Ого! Так это ж тебя скорпион...
— Да ты что!
— Ей богу!
Осмотрели постель, в самом деле нашли придавленного скорпиона.
— Что же делать?
— Давай яд выдавлю...
Дима начал усиленно давить вспухшую здоровенную шишку. Я терпел. Затем был пущен в ход спирт из фляжки. Сначала на место укуса, потом...
Утром врач сделал мне укол.
— Надо было обратиться сразу, — добавил довольно мрачно.
— А теперь что? Умру?
Доктор склонился ко мне, как к самом деле к покойнику.
— — Вряд ли, — принюхавшись, заключил. — Похоже, вы с Бабием приняли радикальные меры...
Рейд к горе Черной
Наш экипаж сразу включился в напряженную боевую работу. Задания следовали одно за другим. После очередного вылета на минные постановки меня рано утром вызвали в штаб полка. Помначштаба майор Горда выглядел озабоченным.
— Минаков, вам задание сверху... [335]
На мой вопросительный взгляд развел руками:
— Сам ничего не знаю. Только что поступило приказание: вашему экипажу в первой половине дня прибыть на своем самолете в Адлер. Задачу поставят в штабе флота.
Досконально выспросив, в каком состоянии самолет, взглянул на часы.
— Через час вылет!
— Есть! Разрешите идти?
Майор помедлил, испытующе поглядел мне в глаза.
— Думаю, задание очень ответственное, лейтенант...
— Постараемся оправдать доверие!
На аэродроме Адлер ждал По-2. На нем меня доставили в штаб флота недалеко от Макопсе. Встретивший офицер проводил к заместителю начальника разведотдела штаба флота — капитану 1 ранга.
Тот поставил задачу.
— Вам предстоит доставить в Крым, в район горы Черной, двух наших разведчиков...
Разъяснив все в подробностях и вручив мне крупномасштабную карту указанного района, доверительно щурясь, добавил:
— Постарайтесь сбросить поточнее. Мы многое возложили на них и с нетерпением будем ждать результата.
Что ж, все просто. Ночью взлететь с пустого аэродрома, скрытно доставить парашютистов в Крым, точно их выбросить. Я даже был несколько разочарован.
Вернувшись на аэродром, принялся с Прилуцким разрабатывать маршрут. Солнце, еще утреннее, жгло немилосердно, столбик термометра подбирался к тридцати. Не сулил прохлады и ветер-суховей. Гнал по пустынному полю вихри пыли, посвистывал в обшивке нашего видавшего виды самолета.
— Черт, и спрятаться негде, — ругался Прилуцкий, — Провялит тут, как воблу... [336]
Но, оказалось, о нас заботились. Только Жуковец принялся разворачивать пакет с сухим пайком, подкатила машина.
— Товарищ лейтенант, приказано доставить вас с экипажем в штабную столовую!
Отдохнув после обеда в предоставленном нам помещении не то штабной гостиницы, не то пустующей казармы, вернулись на аэродром. Жара спала, ветер утих. Вскоре на дороге появилась легковая машина, за ней катил автобус. Из легковушки проворно выпрыгнул стройный, подвижный полковник. Я доложил о готовности экипажа к вылету.
— Молодцы! — авансом похвалил он, с улыбкой оглядев нас. — Начальник разведотдела штаба флота полковник Намгаладзе.
Эту фамилию мы слышали не раз. Живые карие глаза полковника обратились к автобусу. Из него вышли двое в маскировочных комбинезонах.
— А вот и ваши пассажиры, знакомьтесь!
— Соня, — прозвучал мелодичный приветливый голосок.
Вот те раз! Девушка...
— Иван, — басовито буркнул ее товарищ.
Мы, разумеется, смотрели не на Ивана. Разведчица была очень молоденькой, очень симпатичной и очень миниатюрной в своем комбинезончике. Здоровенный Иван, как мы поняли, был ее проводником.
— С чего начнем? — обернулся полковник к старшему лейтенанту, вышедшему из автобуса вслед за парашютистами.
— Пусть ребята отдохнут с дороги, познакомятся с экипажем, освоятся с самолетом.
— Согласен, — начальник отошел к своей машине.
Мы оживленной толпой направились к самолету.
— Женщина на борту, командир! — со страшными глазами шепнул мне Жуковец. [337]
И тут же, должно быть желая задобрить судьбу, подхватил Соню под локоток.
— Вы, главное, не волнуйтесь! Доставим вас прямо в гости к фюреру...
Мощный толчок коленом под зад прервал его любезности.
— К фюреру... Напророчишь! — свирепо прошептал Прилуцкий.
Звонкий девичий смех мигом помирил их.
Парень оказался бывалым, шел в тыл врага уже пятый раз. Соня отправлялась на задание впервые в жизни.
— Боюсь прыгать ночью, — призналась, смущенно улыбаясь. — Как в бездну...
— А вы не смотрите! Зажмурьте глаза и шагайте, — с видом инструктора наставлял Жуковец. — Шнурочек сработает...
— Да, но потом лететь...
Сумерки наступили незаметно. Подошел полковник, внимательно всех оглядел.
— Ну? Вижу, успели уже подружиться. Вопросов нет ко мне, лейтенант? А у вас? — обратился к разведчикам. — Тогда счастливого пути!
Пожал всем руки, на минуту отвел Соню в сторону, что-то пошептал ей, она бодро кивнула.
— Командуйте, лейтенант!
Я молча переглянулся с Пановым — ответственность за выброску парашютистов лежала на нем, разведчики помещались в кабине стрелков.
— По местам!
Машина легко разбежалась по непривычно просторной, просматриваемой до конца полосе, взмыла в тихий вечерний воздух.
Тишина. Каждый в экипаже сознает свою ответственность за исход дела. Невольно представляю себя на месте разведчиков. Время от времени справляюсь об их самочувствии у Панова; у пассажиров шлемофонов нет. [338]
«Все в порядке» — получаю в ответ каждый раз. Впрочем, болтанки нет, машина скользит, как по льду.
Все в порядке и у нас с Николаем. Главнее, ветер утих, легче выйти на точку, нет сноса у самолета. Не будет его и у парашютистов, и прыгать им легче. Соня-то легонькая, как перышко, куда бы могло ее отнести...
— Командир, район выброски, — вполголоса докладывает Николай. — Видишь Черную? Обходи справа...
До минимума сбавляю обороты, штурман ложится на пол кабины, пытаясь разглядеть землю.
— Парашютисты готовы?
Первым выпрыгнул парень, за ним Соня.
— Парашюты раскрылись! — со сдержанной радостью в голосе доложил Панов.
Чуть прибавив обороты, отворачиваю в сторону моря. Взглядываю вниз, пытаюсь отыскать во тьме два светлых пятнышка...
Ничего.
Чернота.
«Как в бездну...»
Вот и опять не удается строго идти по следам событий. Ну как не назвать настоящее, полное имя этой маленькой храброй девушки? Не сообщить о ее судьбе?
Мы встретились совершенно случайно, в освобожденном Крыму, год спустя. Из-за погодных условий были отменены ночные вылеты, и замполит полка Иван Григорьевич Шевченко воспользовался этим, чтобы организовать культпоход в театр, в Симферополь. Приехали с запасом времени, до начала спектакля оставалось около часа. Всем экипажем отправились посмотреть город. Шли по улице Пушкина, разглядывая людей, магазины, дома...
Невысокую ладную девушку в новенькой командирской форме и с новеньким орденом на груди заметили, как понятно, издали. [339]
— Красного Знамени, ишь ты! — штурманским глазом определил Прилуцкий. Полушутя приготовился поприветствовать ее первым, хоть вообще это, кажется, было необязательно: девушка шла по другой стороне улицы.
Она тоже скосила взгляд, чуть наморщила лобик, видимо, вспоминая устав.
И вдруг вся зарделась! Бросилась через дорогу, издали протягивая к нам руки...
— Ребята, родные!..
— Соня! — первым опомнился Жуковец.
Вот так мы с ней познакомились второй раз. Впрочем, имя у ней было настоящее. Соня. Софья Васильевна Дубова, из Ивановской области, в совершенстве владеющая немецким языком... Об остальном можно было догадываться.
— Знаете, как я тогда боялась! Первый раз прыгала ночью на незнакомую местность... Думала, что умру!
— А говорила — не беспокойтесь, прыгну!
— А как не прыгнуть?
Не прыгнуть, конечно, было б еще трудней.
— Неудачно тогда приземлились, не видно же ничего... Повисла на дереве на скале. Кое-как подтянулась, хорошо, что был нож, обрезала несколько строп, связала из них веревку. Спустилась вниз, разыскала Ивана. С ним и того хуже — поломал ногу! Выстругала шину, перевязала, как смогла, утром нашла подходящее место, устроила на чердаке у одной старушки. На задание ушла одна...
Дальше рассказывать, видимо, было ей не положено.
— За это? — кивнул Жуковец на орден.
— Ага. В декабре уже... Сам командующий флотом вручал!
Значит, всю осень работала в тылу немцев. «Мы многое на них возложили...» — вспомнились слова замначальника разведки. Все, видно, сделала, молодец! [340]
На прощание по секрету шепнула:
— Наверно, еще раз придется... Хорошо бы опять с вами! Знаете, как вы мне помогли... Ведь ужас, как боялась! Сумели вселить в меня храбрость, спасибо большущее вам!
Спасибо тебе, маленькая прыгунья. Ты нас тоже сумела сделать храбрее и мужественней...
Встретиться нам с Соней больше не довелось. Но в ноябре сорок четвертого года мы из приказа по флоту узнали: за выполнение особого задания командования Дубова Софья Васильевна награждена орденом Отечественной войны II степени.
Значит, какому-то другому экипажу посчастливилось проводить нашу подругу на подвиг. Что ж, мы не очень и ревновали. Все справедливо, даже и целесообразно с точки зрения чисто военной: отвага рождает отвагу...
Началось!
Шло к концу третье военное лето. Наступление наших войск на Украине и в Донбассе развивалось успешно. Складывалась благоприятная обстановка для разгрома немецко-фашистских войск на Кубани и освобождения Таманского полуострова.
В сентябре стало известно, что части 18-й армии совместно с Черноморским флотом готовят десантную операцию с целью освобождения Новороссийска. Весть эта вызвала в нашем полку небывалый подъем. Стихийные митинги возникали у капониров, в кубриках. Бывалые бойцы вспоминали лето и осень сорок второго: враг рвался к побережью, вышел к предгорьям Главного Кавказского хребта, к Тереку...
На новороссийском направлении в кровопролитных боях с превосходящими силами противника войска 47-й армии во взаимодействии с морской пехотой, авиацией, береговой артиллерией и кораблями флота, проявив [341] исключительную стойкость, сорвали план гитлеровцев по захвату Черноморского побережья и прорыва в Закавказье. В черте города остановили врага, заставив его перейти к обороне. В этой и дальнейших оборонительных операциях наш полк принимал активнейшее участие.
Героическая оборона 18-й армии, десант Цезаря Куникова, легендарная Малая земля... Ее герои сражались всего в пятнадцати километрах от нашего аэродрома подскока. Вся 225-дневная эпопея беспримерных подвигов советских бойцов была непосредственно пережита нами.
Захватив и удержав плацдарм на Мысхако, наши войска создали благоприятные условия для освобождения Новороссийска.
И вот этот час наступил!
9 сентября 5-му гвардейскому авиаполку была поставлена боевая задача: нанести удар по расположению штаба группировки противника, расстроить управление войсками, нарушить связь и создать ориентир — створ из пожаров у деревни Кирилловка — для наших торпедных катеров, которые должны прорваться к молам Новороссийского порта с десантом морской пехоты. В полночь в воздух поднялись семь экипажей: Черниенко, Саликова, Киценко, Ковтуна, Самущенко, Романенко и наш. Ночь выдалась темная. Над Цемесской бухтой то и дело взлетали ракеты, зыбким, тревожным светом озаряя черно-свинцовую неспокойную воду, безлюдные развалины набережной...
До цели лететь восемь минут. Мы стартовали за два часа до удара — на случай, если противник, заподозрив неладное, предпримет упреждающий налет на наш аэродром. Артиллеристы 18-й десантной армии и Черноморского флота начнут обработку обороны противника одновременно с нашим ударом. К двум часам все машины должны находиться на заданной высоте в районе Кирилловки. [342]
Пока направляемся в отведенную нам зону ожидания.
Несмотря на то что рядом аэродром и до цели рукой подать, экипажем приняты все меры предосторожности: повышенная осмотрительность, постоянное прослушивание радистом эфира...
— Командир! Курс на цель...
В голосе Прилуцкого непривычная торжественность.
Мы, конечно, догадывались, что в небе сейчас, кроме нас, многие десятки самолетов различных авиачастей. Но сознавали и исключительность нашей задачи: от действий гвардейской семерки зависела точность прохода торпедных катеров по Цемесской бухте к месту высадки десанта.
— Командир! — взволнованный голос Панова. — Принял радиограмму. Удар всем нашим экипажам перенесен на сорок пять минут.
— Срочно проверь достоверность! Затребуй повторное подтверждение.
— Есть!
Нам уже не раз приходилось встречаться с фактами дезинформации в эфире. Подобные приемы широко и довольно искусно использовались врагом.
— Повторно принял приказание об изменении времени удара, — четко докладывает Панов. — Достоверность полная: мне хорошо знаком почерк радиста. Его не спутаешь!
— Продублируй радиограмму всем экипажам! Что будем делать? — советуюсь со штурманом.
— Уйдем обратно в зону. Горючего хватит.
Уходим. Аэродром рядом, но для маскировки удара надо ждать в воздухе. Хожу неторопливыми кругами над морем. Время течет непривычно медленно, в душе безотчетная тревога. Нелегкое это, оказывается, дело — болтаться в воздухе просто так, без цели.
— Как полагаешь, штурман, почему перенесли удар? [343]
— Думаю, на всякий случай. Дезоризнтировать фрица, если что заподозрил... Как с горючкой?
— Хватит, с запасом! А вдруг с десантом застопорилось?
— Типун тебе на язык, командир!
Снова кружим во тьме молча. Ждем...
— Справа выше — самолет! — вторгается в тишину звонкий доклад Жуковца.
— Не спускай с него глаз, Саша!
Не изменяя курса, приглушаю моторы, гашу выхлопы. На минуту отрываю взгляд от приборов. В черном небе, среди россыпи звезд, мелкими прыжками движется пара желто-оранжевых светляков...
— Бомбардировщик. Немецкий, — по каким-то невидимым признакам угадывает Панов.
— Во гад! — тут же подтверждает Жуковец. — Фонари вешает!
Позади удаляющихся огоньков, далеко внизу, поочередно вспыхивают слепящие вольтовы дуги. Спустя минуту из них образуется длинная огненная гирлянда. Под ней вторая — ее отражение в море.
— Неужели пронюхали, сволочи? — ругается Прилуцкий. — Как раз время...
— По курсу катеров навешал?
— Не угадал, в стороне...
Некоторое время напряженно всматриваемся в море. Пустота, кораблей не видно. Кажется, правда промазал фриц.
— Время, командир! Вывожу на цель.
— Давай, Коля!
Справа под крылом Цемесская бухта. Иду на приглушенных моторах.
— Горизонт!
Мобилизую всю волю так, будто иду на цель впервые в жизни. Строжайше выдерживаю заданную скорость, высоту, курс. В наушниках слышу, как дышит Прилуцкий. [344]
Далеко впереди занимаются два пожара. Ближе — третий...
— Сброс!
Отворачиваю в море, оглядываюсь назад. Вот и наш...
— Хорошо легли, Коля?
— Как раз в точку! Спасибо, командир.
— Тебе, друг, спасибо!
— Смотрите, смотрите!! — захлебывается Жуковец. — Началось! Во дают «катюши»...
Семь ярких пожаров, зажженных экипажами нашего полка, четко обозначили створ. Десятки кораблей с десантом ринулись по этому сигналу через бухту. Одновременно сотни коротких огненных дуг гвардейских минометов, тысячи орудийных вспышек отразились в свинцовой, подсвеченной заревами воде...
Началось!
Небо, казалось, гудит, как пчелиный улей. Десятки бомбардировщиков, штурмовиков, ночных юрких По-2 с разных аэродромов устремились к городу...
Началось!
Захожу на посадку, но аэродрома не вижу.
— В чем дело, штурман?
Коля молчит.
— Черт его знает... — обескураженно отрывается от плексигласа.
— Промазали, что ли?
— Где тут промазать? Какой-то туман...
— Туман? Откуда? Море же чисто! И над Кирилловкой... При таком ветре...
Чертовщина какая-то в самом деле. Небо в звездах, норд-ост такой, что любой бы туман разметал в клочья... Может быть, тут, за горами, затишье?
— Что будем делать?
— Попробуй пробить. [345]
Осторожно снижаюсь. На остеклении — ни росинки.
— Завесу, что ли, поставили наши?
— С ума сошел! Перед посадкой...
Делаю полукруг, снижаюсь еще. Сто метров, восемьдесят... Наконец проглядывается полоса. Садимся.
Оказалось — пороховой дым! Артиллерия наша так поработала, что изменила «метеорологию».
Аэродром — как растревоженный улей. Стартуют, садятся, снова стартуют ночные бомбардировщики...
— Даем фрицу жару! — с разгоряченными лицами, с блестящими от боевого азарта глазами делятся впечатлениями возвращающиеся из боя экипажи. И тут же снова уходят в воздух.
Свершилось! Сколько мечтали, сколько ждали этих счастливых часов...
— Как там десант?
— Закрепился, вгрызается в их оборону...
— С ходу заняли шесть причалов!
— Катера прямо по берегу дали торпедами...
Постепенно выясняется: наступление идет с двух направлений — от цементного завода «Октябрь» и с плацдарма на Мысхако. Противник ожесточенно сопротивляется, бросает в контратаки танки, завязались уличные бои...
Первые удачи. Но уже ясно, что бои за город будут тяжелыми, вероятно, продлятся не один день...