Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

И еще один друг

С Колей Савельевым мы вместе встречали Новый год в родных Минводах — 1941-й. Сразу после выпуска из училища, в новенькой летно-морской форме, с гордой скромностью принимая шумные поздравления школьных друзей, повзрослевших наших девчонок...

Николай, правда, с нами не учился — работал на пятигорском ремонтном заводе, с ним я сдружился в аэроклубе. Но парень живой, обаятельный, сразу для всех стал своим. Много было мечтаний в ту памятную ночь, много песен, веселья, счастливых признаний...

Потом вместе служили на Тихом, потом...

Раньше удалось вырваться на фронт мне, Коля прибыл на Черное море лишь в ноябре сорок третьего. Получил назначение в 30-й разведывательный, по пути заглянул в Геленджик. "Постараюсь догнать тебя", — улыбнулся на прощанье. Потом как-то в Скадовске увиделись на минутку. "Ну как, догоняешь?" — "Стараюсь, Вася". Больше встречаться не довелось. Разве что, может быть, в небе...

В мае сорок четвертого, уже после освобождения Севастополя, на нашем аэродроме в Сокологорном приземлился известный на флоте разведчик капитан Александр Рожков. На вопрос о Николае ответил не сразу.

— Здорово воевал парень!

Оставалось спросить, как...

Христофору Александровичу Рождественскому он тоже понравился с первой встречи. Знаменитый командир воздушных разведчиков, прославившийся еще первыми полетами на Сулину, моментально разглядел в молодом лейтенанте не только талантливого летчика, но и надежного, неустрашимого человека, которому можно довериться, как самому себе. А у разведчиков, зачастую выполняющих задание в одиночку, это качество ценится больше всего.

...От крымских партизан поступило сообщение, что на Керченском полуострове приземлились "мессершмитты" эскадры "Удет" — отборного соединения гитлеровских "люфтваффе". Наши истребители, прикрывавшие десант северо-восточнее Керчи, уже имели с ними встречу. Бой был на редкость ожесточенным...

Христофор Александрович поправил очки, кивком подозвал Савельева и его штурмана к карте.

— Наши уже осмотрели аэродромы Керчь-2, Багерово, Владиславовка. Истребителей на них нет. Надо как следует обшарить южную оконечность полуострова и особенно район Марфовки. Полетите одни. Понимаю, что без прикрытия истребителей искать "мессеры", да еще из "Удета"... Но — погода. Все равно потерялись бы в воздухе...

Оторвавшись от земли, самолет сразу растаял в серой изморозной дымке. Курс на мыс Чауда, затем к озеру Тобечикское. Замысел прост: создать у противника впечатление, что они возвращаются домой после выполнения задания. Над Камыш-Буруном развернулись — начало поиска. Летя вдоль дороги, увидели колонну мотопехоты.

— Не стрелять! — предупредил Николай.

До Марфовки прошли на предельно малой высоте.

Сменили курс — раз, другой, третий... Фашисты кой-где открывали огонь, но — ничего похожего. Виртуозно владея машиной, Николай напряженно вглядывался в землю. До боли в глазах вглядывались штурман, стрелки. И вот — блеснуло. Сквозь дымку мелькнули характерные темные пятна. Разворот на них — обложили огнем зенитки...

Сделав вид, что напоролся нечаянно, Николай ушел на восток. Описал полукруг вне видимости, появился с противоположной стороны.

— Держись, ребята!

Гитлеровцы пристреливались, экипаж считал вражеские самолеты, фотографировал. Затем резкая смена курса, прорыв к морю, полет на бреющем, посадка с ходу.

— Нашел?

— Нашел, товарищ подполковник. Не менее тридцати "мессеров"!

— Молодец! Устал? После удара штурмовиков придется тебе же лететь на уточнение результата.

Похоже было, что новичок с первых дней становится для командира полка незаменимым.

...В январе сорок четвертого получил задачу сфотографировать сильно защищенные порты Киик-Атлама, Феодосия и прилегающие к ним бухты. С вечера перелетел в Анапу, к истребителям 11-го гвардейского.

— Действуй, прикроем! — пообещали прославленные асы Литвинчук и Снесарев.

В воздух ушли в восемь утра. Море штормило, по стеклу кабины скользили капли мороси. Над мысом видимость улучшилась, появились "мессеры". Ястребки моментально связали их боем, отвели в сторону, Савельев приступил к фотографированию. На третьем маршруте увидел еще пару — заходили в атаку с ходу. Скомандовал выключить фотоаппараты, развернулся навстречу. Заработали пулеметы. Трасса прошила левую плоскость, гитлеровцы оказались за хвостом. Но к ним уже спешил Литвинчук со своим ведомым...

Под ожесточенным огнем зениток прошли последний маршрут. Ястребки за это время срезали два "мессера". В тот же день по обнаруженному Савельевым скоплению вражеских торпедных катеров нанесли сокрушительный удар наши штурмовики...

Три года на Тихом не прошли для Николая даром. Стремительный рост боевого мастерства новичка вызывал изумление. О его дерзких, "нахальных" решениях разгорались споры даже среди бывалых разведчиков полка.

Как-то в марте произвел разведку плавсредств в северо-западной акватории Черного моря, сфотографировал порт Сулина. Решил еще и Одессу. Высота облачности доходила до пяти тысяч, видимость стопроцентная.

— Наверняка поймают "мессеры", — предупредил штурман.

— Стоит рискнуть.

— Как думаешь фотографировать?

— Порт — планово, с тысячи метров. Город — перспективно.

Штурман только присвистнул. Безумие!

Зашли от Большого Фонтана, не сводя глаз с вражеского аэродрома. Проскочили на порт сквозь стену огня. В конце маршрута пара "мессеров" пересекла курс. Савельев спикировал под нее, на предельной скорости ушел в море...

"Везучка! — говорили одни. — Не имел права так рисковать. Ведь на борту были добытые данные". "А что же тогда — инициатива? — возражали другие. — Важна не работа, важен результат!"

Без результата Савельев не возвращался. Однажды зашел на Ак-Мечеть. Атаковали "фокке-вульфы". Отбился, отошел. Мог спокойно вернуться: полная видимость, в небе кишат вражеские истребители. Нет, выждал, зашел с другой стороны. Немцы атаковали четверкой. Еле ушел в море. Обогнул Тарханкут, вышел прямо со стороны суши. Немцы и рот раскрыли. Сфотографировал с прямой и, выжав из машины все, что возможно, ушел от преследования на бреющем...

Повторяли уже восхищенно: "Нахальство!" Савельев улыбался: "А с ними и надо нахально. Кто их сюда звал?" Возвращался с изрешеченными плоскостями. Возвращался на одном моторе. На одном с поврежденным вторым. Ничего себе нахальство...

9 апреля пошел на Констанцу. На пути, по всему горизонту — грозовой фронт. Набрал семь тысяч. В наушниках треск, справа, слева — черные горы. Вошел в облачность. Сквозь сплошной уже треск — крики стрелков: "Командир, горим!" За плоскостями — языки, целые полотнища голубого, фиолетового пламени. "Электричество!" — крикнул. Машину встряхивало, бросало, подкидывало, валило, едва не переворачивало колесами вверх. Бешено прыгали стрелки приборов, штурвал вырывало из рук, на месте винтов полыхали огненные круги...

Пробились.

И тут — пара "мессеров". Ребята за пулеметы — молчат. Пока налаживали, гитлеровцы взяли безоружную машину в "клещи". Савельев близко увидел осклабившуюся физиономию — немец делал ему знаки: "За мной, за мной!" Стремительно бросил машину вниз — такого от "бостона" немцы не ожидали. Нырнул в облака, ушел...

9 мая, после известия об освобождении Севастополя, вылетел на разведку плавсредств. Штурманом в экипаже летел Александр Андреевич, стрелки — Михаил Лысенко и Петр Гусенков. Вскоре в полк поступили одно за другим три точных и обстоятельных сообщения об обнаруженных конвоях с отступающими гитлеровцами. Последнее — из района Херсонесского маяка.

Больше донесений не поступало...

Тридцать семь боевых вылетов совершил лейтенант Николай Андреевич Савельев. И почти все — на сильно защищенные, трудные для разведки объекты. И по всем обнаруженным целям были нанесены разящие удары наших штурмовиков, бомбардировщиков, торпедоносцев...

Что успел — сделал. И сделал так, как едва ли кто мог.

Многого не успел.

В том числе и получить первый свой орден — Красного Знамени, — которым был награжден.

Дальше