Голубыми дорогами
Завершая книгу, я возвращаюсь к ее началу.
Прошлое — оно всегда с нами. Память старательно хранит все, чему мы были свидетелями. А время — тот мастер, что умело отшлифовывает жизненный опыт и передает его подрастающему поколению.
«Смотри вперед!» — гласит старинная морская заповедь. Она по-разному звучит на языках народов, а смысл ее один и тот же. Глядя в грядущее, во многом ощущая его сегодня, мы знаем, что есть живая связь времен и настоящее всегда перекликается с прошлым — ведь это корни одного дерева.
Родная Балтика, Таллинский поход, страшная блокадная зима 1941/42 года так же точно, как и светлые дни нашего победоносного наступления в 1944–1945 годы, навсегда остались в моей памяти и сердце.
Ленинград — город морской. Куда бы вы ни поехали, ни пошли — на Невский проспект, Выборгскую сторону, в Лесной или за Невскую заставу, — вы будете ощущать дыхание моря: с Невы и Финского залива до вас донесутся порывы свежего ветра, и родная земля может показаться вам палубой корабля.
Ленинград и море! Ленинград и флот! Они вместе родились два с половиной века назад. Их судьбы неотделимы. Они пережили много тревог. Но Отечественная война была для них самым тяжелым испытанием.
Пройдитесь сегодня по городу, и вы не обнаружите следа минувшей бури. Разве что на Невском, у Главного штаба сохранилась на память будущим поколениям предостерегающая надпись: «Эта сторона улицы наиболее опасна». Стоят словно завороженные старые дворцы, блестит Адмиралтейский шпиль, Медный всадник устремлен куда-то вдаль, а на широкой площади перед Финляндским вокзалом, подняв руку, обращается к своим потомкам Ленин. Поезжайте в Петродворец, в Пушкин, почти дотла уничтоженные фашистами, и вы опять увидите Большой каскад фонтанов с позолоченной фигурой Самсона, раздирающего пасть льва, и Екатерининский дворец, и Камеронову галерею с чесменскими орлами над озером. И Пушкинский лицей... Вы будете ходить по тенистым аллеям парков, наслаждаясь прохладой и тишиной, не подозревая, что за всем этим живет Прошлое. И эти пышные деревья Петергофского парка — свидетели героизма балтийских моряков-десантников, высадившихся здесь осенью 1941 года и попавших во вражеское кольцо. Балтийцы дрались до последнего патрона, до последней гранаты. Враги могли их взять только мертвыми либо истекающими кровью. И кто-то последний начертал слова, обращенные к нам и нашим потомкам: «Живые, помните о нас!» Эта записка, спрятанная во фляге, дошла до нас и мы отвечаем: «Мы помним вас и склоняем перед вами свои поседевшие головы».
Каждая встреча в Ленинграде для меня большой праздник.
В последние годы, особенно в канун 30-летия Победы, собрались фронтовики одной дружной семьей, шли по знакомым местам, вспоминая минувшее.
Настал такой день и для моряков-кировцев. И они вместе со своим бывшим командующим флотом решили пройти голубыми дорогами, где нет памятников, нет могил, нет обелисков, и только пометки на картах рассказывают о битвах. Посчастливилось и мне принять участие в этом походе.
Для поздней осенней поры совсем неожиданно заголубело небо и брызнуло солнце. Штабной катер белокрылой птицей летел по Неве, разрезая форштевнем зеленоватую волну, а на мостике в торжественной позе, совсем как на параде, стоял адмирал Владимир Филиппович Трибуц — в военные годы командующий Краснознаменным Балтийским флотом, а сегодня — ученый, доктор исторических наук.
Немолодые люди в шляпах, кепочках, пиджаках с блеском орденов и медалей на груди собрались на мостике, стояли рядом с командующим, волнуясь, оглядывали знакомые гранитные набережные. Ростральные колонны, позолоченный шпиль Петропавловской крепости, откуда доносился бой курантов.
Кировская династия! Все, как дети одной доброй семьи. Посмотришь на них со стороны — многие поседели, и на лице залегли глубокие морщины, а внутри горит все тот же огонек молодости и боевого задора. И одна мысль, что спустя три десятилетия после победы был жив корабль и живы они — участники боев, сплоченные в дружную семью, радует, окрыляет. Не смолкает шум голосов, воспоминания о прошлом, о друзьях-товарищах, которые живут-здравствуют, и о тех, кого уже не стало после войны.
«Снаряды ложатся в нашем квадрате!» — говорят друзья. Да, снаряды не снаряды, а природа берет свое... Умер всеобщий любимец, командир экипажа Александр Матвеевич Сухоруков, чья твердая рука лежала на штурвале в самые опасные часы и минуты... Погиб при исполнении служебного долга, в расцвете сил и таланта, умелый, находчивый инженер-капитан 1-го ранга Борис Львович Гуз. Нет еще многих... Как пишет известный поэт-балтиец Всеволод Азаров: «Уходит наше поколенье, по одному, по одному...»
Память ушедших священна... Пискаревское мемориальное кладбище. «Никто не забыт, ничего не забыто!» — написано на фронтоне. Рядом с гигантским монументом Матери-Родины братская могила моряков-кировцев, погибших в Отечественную войну. На гранитных столбиках высечены знакомые имена... Каждый год в День Победы под звуки оркестра четким строем идут сюда молодые моряки с корабельным знаменем — и вместе с ними идут ветераны, жены, дети, внуки... Митинг. Слышатся скорбные слова... На могилу ложатся венки из живых цветов. Долго-долго люди не расходятся, отдавая дань памяти своих боевых товарищей, и кажется, каждый хочет сказать: «Они и сегодня с нами!»
...Мы незаметно пронеслись по Неве и вышли в залив. Вскоре на горизонте обозначился знакомый островок с заводскими трубами и особо приметным куполом Морского собора.
Кронштадт...
Катер проскочил в ворота гавани и пришвартовался к высокому отвесному борту «Кирова».
На палубе по «большому сбору» выстроились молодые моряки, играл оркестр, со всеми почестями встречали балтийцы ветеранов войны. А как только закончилась официальная церемония, курсанты, матросы, старшины окружили гостей и началось знакомство, узнавание тех, о ком не раз приходилось слышать и читать. Вот командир крейсера с 1943 года и до конца войны, а сегодня контр-адмирал в отставке Сергей Дмитриевич Солоухин. Первую боевую школу он вместе с В. П. Дроздом прошел в Испании, а в дни блокады после стрельб по противнику из главного калибра, на удивление всем, без буксиров проводил крейсер через узкие пролеты мостов, маневрировал в пределах Невы, спасая корабль от ответных ударов. Бывшие матросы-электросварщики Петр Арсентьевич Кашуба и Валентин Борисович Шуляпин во время Таллинского похода, когда в параванах были затралены мины, на ходу корабля спускались на беседке за борт и, вися над пропастью, отрывали от корабля его страшных спутников. А под руководством Ивана Никитовича Терентьева матросы, готовясь к прорыву блокады, на обезлюдевшем заводе строили бронекатера. И неутомимым изобретателем, совершенствовавшим боевую мощь корабля, был Наум Романович Любавин.
Что ни человек, то частица истории борьбы балтийских моряков...
Утром, едва на горизонте заиграли солнечные блики, мы услышали привычные команды:
— По местам стоять! С якоря и швартовов сниматься!
На баке проворно, хотя и без всякой суеты, действовали матросы в желтых надувных резиновых жилетах, послушные командам главного боцмана мичмана Ивана Ивановича Кошеля, огромного человека, настоящего русского богатыря.
Между кораблем и стенкой все ширилось пространство воды...
Давно известно на флоте, что быстро сняться с якоря или с хода ошвартоваться у стенки — это не только шик, но и признак высокой морской культуры. В памяти старых балтийских моряков все еще живет воспоминание о походе линкора «Марат» на торжества по случаю коронации английской королевы. Дело это давнее. Советские моряки удивили тогда самых матерых «морских волков». На Портсмутском рейде на глазах у англичан и гостей они стали на якорь сложным способом «фертоинг» всего за 18 минут, а команда аргентинского крейсера «Морено» провозилась ни много ни мало — 48 часов. Эта мастерская постановка на якорь выполнена была под руководством старпома «Марата» В. Ф. Трибуца.
...Итак, наш поход начался. Мы входили в совсем непривычный для себя ритм жизни: учебно-боевые тревоги, тренировки у орудий, малые и большие приборки. Одним словом, все, из чего складывается корабельная жизнь.
Было тепло, даже чуть жарковато, и мы старались ходить с наветренного борта. Ветеранов не оставляли без внимания. Матросам, курсантам, нахимовцам хотелось многое услышать из уст людей, проторивших этот путь в суровые дни войны.
Как только на палубе появлялся адмирал Трибуц — его, что называется, брали в полон, осаждали вопросами. Владимир Филиппович едва успевал отвечать. Это был удивительный, единственный в своем роде наглядный урок истории.
Каждый островок, каждый маяк, даже вешка на пути корабля были поводом для интересных экскурсов в прошлое. И конечно же, когда в виду появился горбатый, заросший лесом, похожий на ежа остров Гогланд — тут уж вспомнились многие истории и, в частности, то, как финны при поддержке балтийской авиации в 1944 году громили крупный фашистский десант. Адмирал об этом сказал несколько раз, оглянулся, заметил пытливые, любознательные глаза юношей, жаждущих продолжения, и понял, двумя фразами тут не отделаешься.
— А дело было так... Финляндия уже выходила из войны, и финны погнали немцев из своих портов. Те, не зная, куда деться, решили приземлиться на Гогланде. Я получил одновременно сигнал и от финнов, и от нашей воздушной разведки, что к Гогланду идут корабли с десантом. Позвонил командующему ВВС генералу Самохину и приказал немедленно бросить туда штурмовую авиацию. И пошли чесать наши штурмовики «ИЛы», а финны вели по гитлеровцам огонь с берега. Первый же бросок десанта сбросили обратно в воду. Мы пустили на дно несколько десантных барж, тральщик и сбили пятнадцать истребителей. Ушли наши враги не солоно хлебавши. С этого дня у нас с финнами начались совсем другие отношения...
Не утихали разговоры, воспоминания, общие и частные, между друзьями по оружию — артиллеристами, котельными машинистами, матросами, офицерами и мичманами. И выдумки у всех хватало. Так, в обеденный час зенитчики решили устроить званый обед. Надо было видеть празднично убранный, хотя и тесный, кубрик. Дорогим гостем был глава ветеранов капитан 1-го ранга в отставке Алексей Федорович Александровский, уже знакомый читателям «Леша с ямочками». Именно он командовал этой самой зенитной батареей. Его любимец командир орудия Даниил Павлов, погибший в 1942 году, теперь хорошо известен каждому матросу. На броневом щите красуется мемориальная доска. Павловское орудие!
— Здорово, братцы! — произнес Александровский, войдя в кубрик, и глаза его заискрились от радости. Ему рапортовал веселый, круглолицый командир орудия старшина второй статьи Василий Ильичев.
— Значит, вы сегодня на месте Павлова?
— Так точно! — ответил тот.
Гость сразу завоевал расположение и симпатию. Алексей Федорович рассказывал о своем воспитаннике — старшине второй статьи Данииле Павлове.
— Куда собираетесь после окончания службы? — спросил Александровский Ильичева.
— Я из Пензенской области, буду там учиться на агронома, а потом работать в нашем колхозе.
— А мне на производство охота, — отозвался артэлектрик Анатолий Бурак.
— Планы хорошие. Учтите, вы скоро тоже станете ветеранами корабля, может быть, через год-два разъедетесь и разлуку не почувствуете, а потом потянет друг к другу, и вот тогда-то вы узнаете истинную цену морской дружбы, которая никогда не ржавеет...
В соседнем кубрике тоже был оживленный разговор; ветеран корабля Николай Семенович Кочура встретился с молодыми казахами Довлетом Долобаевым, Жетписбаем Аскаровым, Антуаром Байгабуловым и их товарищами по службе. Почему Кочура, а не кто-либо другой? Во время войны поредели ряды зенитчиков, и Кочура поехал в Казахстан и привез лучших комсомольцев-добровольцев служить на корабле. С тех пор для молодых казахов стало законом служить на подшефном корабле.
...Мы подходили к историческому месту, особо памятному балтийцам. Самые крупные бои с авиацией, береговой артиллерией, торпедными катерами и зловещими минами разыгрались здесь, у мыса Юминда 27 августа 1941 года, когда мы прорывались в Кронштадт через густые минные поля.
Всякий раз, когда балтийские корабли проходят на траверзе мыса Юминда, они отдают почести морякам «Якова Свердлова» и других кораблей, покоящихся на дне моря. Вот и сейчас «Киров» застопорил ход. Все свободные от вахты высыпали на верхнюю палубу. Замер строй, печальны лица моряков. Несут венки из зелени, увитые цветами. Команда: «Смирно!» Торжественная тишина, нарушаемая лишь криком чаек, точно и они вместе с нами отдают дань рыцарям моря.
Венки опускаются на воду и плывут-плывут вдаль... Сотни глаз провожают их печальными взглядами... Звучит Гимн Советского Союза.
В этот день Таллин не сходил с наших уст. И командующий флотом, и все мы, в том числе автор этих строк, рассказывали молодежи об августовских днях 1941 года.
Прошла еще одна ночь. Ранним воскресным утром мы вышли на палубу. Светило солнце. Счастливые обладатели бинокля рассматривали пока еще далекую береговую черту, которая, казалось, наплывает на нас. Мы радовались, как дети, при виде знакомой панорамы Таллина — эти покатые крыши, островерхие шпили и господствующий над всем Вышгород с развевающимся красным флагом...
«Киров» стал на рейде, откуда вел огонь в августе 1941 года. Корабль окружили яхты. Под порывами свежего ветра они проносились словно птицы, а яхтсмены размахивали руками, шапками, платками, приветствуя балтийских моряков. И эта никем не запланированная дружеская встреча на воде была дороже всего.
Еще в походе мы условились, что первым долгом посетим музей дважды Краснознаменного Балтфлота, возникший в Таллине не так давно и уже приобретший добрую славу. Подали автобусы. И вот мы на Нарва-Маанте. Входим в маленький особнячок. Начальник музея и его организатор полковник Владимир Иванович Гринкевич, радостный, встречает нас, ведет по узкой лесенке вверх, показывает картины, фотографии, макеты, вещи, представляющие историческую ценность, — во всем этом чувствуется огромный труд маленького, даже, можно сказать, крохотного коллектива музея.
Входим в зал, посвященный обороне Таллина. Все взгляды обращены к живописной панораме, изображающей последний день таллинской страды. Работа художников Е. Н. Скитальцева и П. Я. Медисона. Картина точна и правдива. Именно так — густой цепью шли пьяные гитлеровцы в психическую атаку и нарывались на пулеметный огонь, разрывы гранат балтийцев, сражавшихся по суворовскому правилу — не числом, а уменьем. И так же, как это представлено на панораме, огнем своим поддерживали наших воинов корабли эскадры во главе с крейсером «Киров».
Герои Таллина!.. Солдаты, матросы, старшины, командиры, политработники — флотские и армейские... Они не страшились психических атак, бомбежек, артобстрелов. Они знали, что надо выстоять. Выстоять — чего бы это ни стоило! Любой ценой, даже ценой своей жизни, сдержать противника, ибо там дальше уже Ленинград.
Я чту память полковника Ивана Григорьевича Костикова. По-особому дорог мне этот человек. Он командовал отрядом морской пехоты на главном, наиболее уязвимом направлении. Немцы там непрерывно наращивали силы, а наши силы таяли с каждым днем и часом. И наступил момент, когда раненый Костиков остался с небольшой горсткой матросов. Его держали под руки, и он продолжал командовать. И попал в кольцо врагов, оказавшись в совершенно безвыходном положении, последнюю пулю Костиков пустил себе в висок...
Вместе с русскими, эстонцами, белорусами, украинцами сражались воины Первого Латышского стрелкового полка, сформированного в Риге в самом начале войны. Они начали свой путь в Латвии, потом пришли в Эстонию. Третьим батальоном полка командовал известный латышский писатель Жан Грива. Будущим летописцам предстоит рассказать еще об одном герое Испании. Пламенным словом писателя и личным примером он увлекал бойцов на подвиги.
Все они, защищая Таллин, сделали первые шаги на пути к далекой, очень далекой победе.
Не всем героям воздвигнуты памятники. И это естественно. Не обо всех написаны повести и поэмы. Оно тоже понятно. Нет и не может быть книги, способной отразить свершения тех неповторимых дней. И нет такого историка, писателя, который мог знать всех этих людей и запечатлеть их на страницах боевой летописи.
Многих нет сегодня с нами. Другие живут-здравствуют.
Хочу рассказать о своем таллинском друге тех далеких лет Иосифе Николаевиче Юрченко. Уже немолодой человек, с бронзовым от южного загара лицом, карими глазами, седыми прядками на голове. Профессия у него самая мирная — учитель, директор 15-й школы в Бердянске и бессменный депутат городского Совета.
В числе работников просвещения Украинской республики, недавно он награжден орденом Октябрьской Революции. Награда эта не только за достижение академической успеваемости, но еще и за образцовую постановку военно-патриотического воспитания школьников. Школа на берегу Азовского моря имеет все для начальной подготовки будущих матросов, старшин, офицеров: военно-морские кабинеты, водная станция, гребные суда. Не хватало яхт. О яхтах мечтали. Яхты во сне видели... И деньги есть. Но беда — на Таллинской судостроительной верфи великое множество заказов со всех концов страны. Очередь годами... И эстонцы всем отвечают: «На общем основании». И тогда приезжает директор школы, бывший участник обороны Таллина. Ему нельзя отказать. И несколько судов строят сверх плана. Специально для Бердянской школы. Директор с этими яхтами путешествует на платформе товарного поезда, сам участвует в испытаниях. Сам идет с ребятами в поход. Руководит учениями. Он разжег огонек, превратившийся теперь в пламя...
Нет сомнения, что все это пришло из далеких военных лет — из Таллина сорок первого года. Тогда молодой украинский хлопец со своими товарищами до кровавых мозолей на руках строил оборонительные укрепления. И на этих же рубежах принял первый бой.
Пирита, Козе, Кадриорг... Для Юрченко это не просто географические названия.
Как раз в Козе его зенитная часть стояла в первые дни войны. Здесь мы и познакомились. Помнится, во время воздушных налетов пулеметчик Юрченко выпускал в небо каскады трассирующих пуль по самолетам, пытавшимся бомбить Таллин.
Немецкие части прорвались через линию фронта, и автоматчики окружили Козе. Тогда пулемет Юрченко стрелял по ним прямой наводкой, отбивая бешеные атаки.
Все-таки немцы вклинились в нашу оборону. Кончались боеприпасы. Остаться здесь — значило наверняка погибнуть.
— Будем прорываться к своим, в Кадриорг, — объявил решение командир подразделения капитан Терехов.
Пулеметы, остатки боеприпасов и все имущество водрузили на три «полуторки». И машины ринулись полным ходом по асфальту Пиритского шоссе. Они неслись вихрем, на самой большой скорости, а из кузовов строчил Юрченко, строчили другие пулеметчики, вызвав у немцев удивление и даже растерянность...
Так они промчались до самого памятника «Русалка». И, спешившись, вели там огонь, пока не израсходовали все боеприпасы. А потом пришел приказ отступать в гавань. И Юрченко со своим спутником — зенитным пулеметом — прибыл на транспорт «Казахстан».
Ему и не снилось, что ждет его в ближайшие сутки, что он трижды примет студеную балтийскую купель. После бомбежки «Казахстана», оказавшись в свободном плавании, «без руля и без ветрил», попадет он на транспорт «Ашхабад», прислонится к теплой трубе, чтобы хоть немного согреться, и не успеет высохнуть, как новый взрыв. И «Ашхабад» пойдет носом ко дну.
Схватившись за первую попавшуюся доску, он будет держаться на ней до подхода спасательного судна «Нептун». Выберется на палубу, через час-два и «Нептуна» постигнет та же участь. И в третий раз зенитчик примет холодную ванну. С портового буксира поднимут его и доставят на Гогланд. А потом жизнь в Кронштадте: летом — в землянках, зимой — на льду, охрана крепости, три года борьбы.
22 сентября 1944 года десантники высадились в Купеческой гавани. Первыми устремляются в пекло минеры, за ними идет в бой сержант Иосиф Николаевич Юрченко со своим маленьким, хорошо слаженным подразделением автоматчиков, бойцов морской пехоты. Они упорно пробиваются вперед, прокладывая путь остальным. Можно понять ярость Юрченко. В 1941 году он уходил из Таллина с отрядами прикрытия, чтобы в числе первых вернуться сюда и водрузить красный флаг над Таллинским портом. Он сдержал слово: еще продолжалась высадка, а на самой высокой башне реял этот флаг.
Недавно в Москве у меня дома, «гоняя чаёк», мы, не торопясь, разговаривали о жизни. Иосиф Николаевич рассказывал о школе и, конечно, неизменно вспоминал о том, что нас породнило...
— А если сегодня? — сказал я. — Смог бы такое снова пережить?
Юрченко задумался и не сразу ответил:
— Конечно, годы... Опять же силенки не те... Но если нашей стране будет грозить опасность, то и я еще пригожусь!
Думаю, каждый из тех, кто прошел горнило войны, кому довелось выскакивать на бруствер и бросаться в атаку под кинжальным огнем противника, кто уходил в море, зная, что может не вернуться, каждый, кто ставил выше всего интересы Родины, подпишется под этими словами...
Время делает свое. Стареют люди, стареют корабли. Где уж было «Кирову» в том 1974 году равняться с ракетоносцами. Впрочем, он свое совершил, с него хватит. Теперь новые корабли понесут эстафету дальше.
Идет время, и многое меняется. Сегодня и моряки другие: свыше девяноста процентов корабельных офицеров имеют высшую командно-инженерную подготовку, а матросы в большинстве со средним техническим образованием. И все же рядом с этим могуществом и техническим прогрессом нам бесконечно дорога память о кораблях нашей юности — линкорах «Марат» и «Октябрьская Революция», или «Октябрина», как называли его старые моряки, а также краснознаменный крейсер «Киров» — герой Таллина и Ленинграда. Эти корабли — частица нашей жизни, нашего сердца и с ними связано то великое, что именуется кратким словом — ПОБЕДА.