Самолет идет над Югославией...
Возвращение на родину
Отгремела война. Теперь мы перевозили мирные грузы в Загреб, Любляну, Сараево, Подгорицу, Нови-Сад. Выполняли эту нужную работу с усердием, можно даже сказать с энтузиазмом, а тоска по Родине все усиливалась и усиливалась...
Со дня на день мы ждали приказа о возвращении и нашего экипажа в Советский Союз, а следовательно, расставания с аэродромом Земун, к которому успели привыкнуть, с хозяевами, предоставившими нам кров, с благодатным краем тепла и солнца, многоводным Дунаем, с гостеприимными югославами, боевыми товарищами.
Охватившее нас предчувствие скорого отъезда на Родину настроило всех на лирический лад. И когда по вечерам наш бортрадист Владимир Федорович Болходеров и семнадцатилетний хозяйский сын Владе наигрывали на аккордеонах вальсы Штрауса «Дунайские волны», «На берегу Дуная» и другие, мы словно зачарованные слушали их. Красивые мелодии погружали нас в раздумья о будущем, о послевоенном устройстве, о личной [158] судьбе. Каждый имел о чем поразмышлять — ведь нам не было и тридцати лет...
Долгожданный час наступил через сорок дней после окончания войны. 19 июня 1945 года мы возвратились в Москву. Сборы были недолги, прощание — сердечно, и вот мы снова в милом сердцу Внукове. Здравствуй, столица! На аэродроме нас встретили сослуживцы. В штабе 2-го Севастопольского авиаполка 10-й гвардейской авиатранспортной дивизии я доложил о прибытии из загранкомандировки. Сколько товарищей мы тут увидели! У многих летчиков на погонах прибавилось звездочек. Здесь мы узнали, что наш бывший командир Григорий Алексеевич Таран назначен командиром 3-го Виленского авиаполка, что ему присвоено звание Героя Советского Союза; нас очень обрадовало это.
Вскоре командование полка предоставило экипажу отпуск. Сдали свой самолет, свою «десятку», славно нам послужившую, и разъехались. Иван Васильевич Угрюмов уехал в Пермь, Борис Васильевич Глинский — в Ростов, Владимир Федорович Болходеров — в Ташкент; все они спешили к своим семьям. Анатолий Воронцов остался в Москве.
Я направился к сестре Таисии в Ленинград. Мы не виделись с ней много лет. Она крепко обняла меня, счастливо улыбаясь сквозь слезы, восклицала:
— Вот какой ты стал!
Несколько дней я пробыл у нее, слушал горестные рассказы об испытаниях, перенесенных близкими на Смоленщине в дни фашистской оккупации. От голода умер дедушка. Чуть не погибла другая моя сестра — Прасковья с двумя маленькими детьми. Фашисты заперли ее и около сорока других жителей села в сарай и подожгли его. Только приближение советских войск спасло смертников.
Как-то утром за завтраком сестра читала газету. Вдруг она спросила:
— Кроме тебя, Павел, в гражданской авиации есть еще другой летчик по имени Павел Михайлович Михайлов?
— Что-то не припомню, — ответил я.
— Ну, значит, это о тебе! — радостно воскликнула сестра, протягивая мне газету и указывая на первую страницу, где был напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР. Я собственными глазами прочел, [159] что четырем летчикам гражданской авиации — Езерскому Дмитрию Сергеевичу, Михайлову Павлу Михайловичу, Павлову Владимиру Федоровичу, Шипилову Василию Алексеевичу — присвоено звание Героя Советского Союза...
Вскоре нас пригласили в Москву, в Кремль, и там Михаил Иванович Калинин вручил всем ордена Ленина и Золотые Звезды Героя Советского Союза.
Надо ли говорить, как окрылила нас столь высокая оценка нашей боевой работы, какой гордостью напомнила, сколько свежих сил придала? Этот указ прозвучал в наших душах волнующим торжественным аккордом, подводящим черту под годами войны. Надо ныне активно включаться в мирную трудовую жизнь!
Далекое — близкое
Отпуск окончился. Страна звала нас, пилотов, в небо. Летать, летать! Меня назначили рейсовым пилотом на международные линии. Летал в Берлин и Софию, Бухарест и Прагу, Белград и Хельсинки. А 22 ноября 1946 года мой самолет открыл новую международную авиалинию Москва — Хельсинки — Стокгольм. Полеты на пассажирских кораблях стали моим обычным занятием.
Профессия линейного пилота на международных трассах требовала постоянного совершенствования. По мере развития отечественной авиационной промышленности появлялись пассажирские лайнеры новых типов. Их нужно было осваивать и вводить в эксплуатацию на линиях Аэрофлота. Я водил Ту-104, Ил-18, Ил-62 во многие страны мира. Не буду их перечислять, скажу только, что за послевоенные годы я приземлял свой корабль на аэродромах примерно 60 государств.
Человек в небе всегда думает о земле, которую он покинул на какое-то время и куда он стремится вернуться во что бы то ни стало, где его ждут семья, родные, друзья, соотечественники. О земле, близких сердцу местах, исхоженных и знакомых, о запахе полей и лесов, о легком шелесте листвы у его дома, о тепле своего жилища думы человека, ставшего на какой-то срок крылатым. Он все-таки не птица, он земное существо! И чем ближе взлетает он к звездам, тем больше [160] подробностей его земной жизни всплывают в памяти. Об этом рассказывал Юрий Гагарин, вернувшись из первого космического полета. То же самое испытывали и его товарищи-космонавты.
Я хочу высказать несколько иную мысль: как бывает крепка любовь к чужой земле, которую человек когда-то защищал от иноземных захватчиков и сроднился с ней! Я много раз приводил свой лайнер из Москвы в Белград, много раз пролетал над Югославией, направляясь в другие страны. Но всякий раз — без исключения! — когда самолет шел над Югославией, в памяти всплывали картины военных лет — люди, знакомые ландшафты, всевозможные встречи и происшествия. Далекое делалось близким... Порой с высоты ночного неба я не видел земли свободолюбивого народа, но, зная, где в те минуты находился корабль, отчетливо представлял себе ее такой, какой она была в минувшую войну.
...В 1965 году на самолете Ил-18 я летел в составе экипажа как старший командир-инструктор в Гвинею. После кратковременной остановки в Белграде мы продолжили рейс.
Штурман, наблюдая за моим пристальным взглядом, говорит:
— Командир, даже визуальная ориентировка отличная, можете быть спокойны, проведу лайнер по «ниточке».
Я не сомневался в надежности его самолетовождения. И сказал:
— Нет, дело совсем в другом...
Штурман с недоумением посмотрел на меня, а затем сообразил:
— Ах, товарищ командир, я забыл: вы же здесь воевали, верно, каждая вершина знакома...
Впереди горная вершина Тиентиште. Здесь была неприступная цитадель партизан. Такой я ее помню... А вот еще один знакомый ориентир — Зеленгора. Там партизаны вместе с верховным штабом НОАЮ попали в окружение. Силы были неравны. Гитлеровцев около 120 тысяч. Партизан 16 тысяч. Но патриоты в ожесточенных боях разорвали кольцо окружения. Сутеска стало теперь местом историческим. Там, где было прорвано кольцо окружения воинами 3-й дивизии НОАЮ под командованием легендарного героя Саввы [161] Ковачивеча, построен необычный памятник. В поднебесье сооружена белокаменная стена с большим проемом, символизирующим, что народ-воин и скалы может раздвигать. Стена видна издалека и стала бессмертным памятником непобедимости народа, воина и труженика, отстоявшего свою свободу и независимость.
...Затем я рассказал штурману, чем памятны мне, нанесенные на карту маршрута нашего полета контрольные ориентиры. Штурман говорит: «Проходим Никшич». Отвечаю: «Здесь под прикрытием двух «ястребков» приземлял днем свой двухмоторный самолет, чтобы вывезти раненых бойцов НОАЮ».
...Гацко Поле. «И сюда я прилетал днем на оккупированную немцами территорию за ранеными югославскими партизанами. В этих местах партизанских боев я недавно побывал, встречался с участниками войны, многие из которых принимали самолеты на партизанских площадках».
...Справа от маршрута нашего полета город Дубровник. «И этот город знаком мне по поездке к югославским друзьям. Помню, на торжественном приеме ко мне подошел председатель городского совета Никола Иованович: «Узнаете меня, друже Михайлов? Я с вами летал с острова Вис, когда вы везли маршала Тито в Крайову».
...Самолет минует побережье Югославии. Слева отчетливо виднеется среди отдельных вершин равнинное поле.
— Титоград, — говорю экипажу. — И тут приходилось бывать как в военные годы, так и позже. Хорошо помню коменданта партизанского аэродрома — приветливого черногорца. Взятый им в плен фашистский самолет Ю-52 потом был представлен на выставке трофеев в Белграде.
...13 апреля 1965 года мы открывали новую авиалинию прямого сообщения Москва — Белград на самолете Ту-124. До этого пассажиры, отправлявшиеся в Белград, следовали транзитным рейсом на самолете Ил-18, летящем в Африку. Теперь же, стартуя утром из Шереметьева, менее чем за три часа самолет прибывает в столицу Югославии. Мне выпала честь быть руководителем пассажирского рейса в Белград, и было очень приятно снова встретиться с давними югославскими друзьями и приобрести новых. [162]
Генеральный директор югославских авиалиний товарищ Крунич живо интересовался развитием воздушного сообщения в Советском Союзе, в том числе полетами через Сибирь в Токио. А в 1967 году мы с ним встретились, как старые знакомые, на борту Ту-114 над просторами Сибири: тогда мы оба летели в качестве гостей авиакомпании «Джапан-эйрланс» в Японию.
...Через семнадцать лет я встретился с партизанским комиссаром Стишевичем, помогавшим вытаскивать мой самолет из болота на площадке Бугойно. Волосы его из черных стали пепельными. Но он по-прежнему бодр, энергичен и ведет большую партийную работу.
В пожелтевшей от времени карманной записной книжке проставлены даты и маршруты. В 1944 году я был молодым летчиком и аккуратно записывал все свои вылеты, особенно ночные в тыл врага. Из-за недостатка времени делал это предельно кратко. «9.XI. Бари — Бугойно», — зафиксировано на ветхом листочке. А в памяти свежи все перипетии этого трудного полета к югославским партизанам.
— Друже капитан, — улыбаясь, спросил меня Стишевич, — сколько теперь тебе понадобится партизан, если ты сядешь в болото на Ту-114?
1972 год: в гостях у друзей
В составе делегации Советского комитета ветеранов войны я дважды побывал в мирной Югославии. Первый раз нас пригласили, как я уже говорил, в 1961 году на празднование двадцатилетия восстания в Титово-Ужице. Тогда мы объехали на автомобилях чуть ли не всю страну. В мае 1972 года на самолетах и автомашинах осмотрели Словению и Хорватское приморье.
На столичном аэродроме делегацию в этот последний приезд встретили представители Союза объединений борцов народно-освободительной войны Югославии Б. Голович, Б. Мунчан, профессор К. Свинарски.
Мы ходили по сегодняшнему Белграду — красивейшему городу, с районами новой застройки, зелеными ансамблями площадей, широкими проспектами и автострадами, многочисленными дорожными развязками и подземными переходами. Из крепости Калемегдан открывается [163] чудесный вид на новый Белград, население которого приблизилось к миллиону.
Мы побывали на кладбище, где погребены павшие советские и югославские герои — освободители Белграда. Для церемонии возложения венка был выделен почетный караул воинов НОАЮ. Положили цветы к подножию монумента на горе Авала погибшим в авиационной катастрофе уже в мирное время советским военачальникам, среди которых был маршал С. С. Бирюзов.
Всякий раз, когда я поднимаюсь на вершину горы Авала, в памяти всплывает ворох отстрелянных гильз крупнокалиберного пулемета, который стоял здесь во время войны в каменистой засаде. Я видел эти гильзы в 1944 году. Можно себе представить, сколько жизней погубил засевший тут гитлеровец, прежде чем его вышибли с вершины.
В 1961 году я вместе с генерал-лейтенантом Николаем Николаевичем Шкодуновичем возлагал на горе Авала венок на могилу неизвестного солдата. А сейчас пришел сюда, чтобы почтить память Николая Николаевича, так хорошо знакомого мне по совместной борьбе. И он погиб в той же авиакатастрофе.
Белград — Любляна
...Вот и Словения с ее холмами, покрытыми снегом вершинами Юлийских Альп, уютными деревушками и церквами, живописными озерами и быстротекущими реками. Словенцы — признанные альпинисты. В течение одной ночи словенец может пройти расстояние, равное двум суточным армейским нормам. Противника это часто сбивало с толку, трудно было поверить, что перед ним те же самые партизаны, которые накануне находились далеко отсюда.
Смотрю в иллюминатор и стремлюсь воспроизвести в памяти площадки, на которых приходилось садиться. Всматриваюсь в карту. По названиям можно предугадать ландшафт и природные условия. Горенско — горы; Доленско — долины; в Сухую Крайну лучше не ходить без воды... По нашим масштабам — области небольшие, но разница между жителями заметна во всем: в одежде, внешности, характере. Общее для всех словенцев — патриотизм, исключительное трудолюбие и организованность. [164] Поэтому здесь и партизанское движение было организовано хорошо.
Исторически уж так сложилось, что югославы воспевают горы как вернейших союзников. Они укрывали народных мстителей от преследователей, спасали от зноя, утоляли жажду водой своих источников. Для отдыха партизаны находят здесь постель из свежескошенного сена с изголовьем из мха и ароматных трав. Такая безграничная вера в горы складывалась издавна.
Первые партизанские группы появились также в горах. Отряды получили наименования по названию гор. Спускаясь в долины, устраивая диверсии и засады, они изматывали врага. Тут было раздолье для проявления партизанской дерзости и изобретательности...
На новом аэродроме Любляны нас встретили ветераны войны — Народные Герои Югославии Рудольф Янко и Франц Чобан, а также Иван Старин.
В тот же день мы начали знакомство с народно-освободительным движением в Словении. Посетили комитет СОБНОВЮ, музей Народной революции в Любляне. Мэр города Миха Кошак рассказал о героизме словенцев во время гитлеровской оккупации. Фашисты опоясали Любляну колючей проволокой и дзотами, чтобы в город не проникли партизаны. Но народных мстителей это не останавливало.
Первая бригада имени Тоне Томшича имела больницу на тридцать человек в четырех километрах от городской черты, у подножия горы с густым лесом. В двухстах метрах от этой больницы пролегала автострада с интенсивным движением. Даже подойдя вплотную, ничего нельзя было заметить: вход был замаскирован мхом, травой или листьями — соответственно времени года. Прямо из дверей «росла» сосна, корни которой крепко прикреплялись к лестнице. Время от времени сосну меняли, дабы она не вызвала подозрения засохшими ветвями. К больнице подходили скрытно по ручью.
Партизаны осмелели настолько, что в самой Любляне психиатрическую больницу превратили в госпиталь! Главный врач — доктор Канони выписал всех своих пациентов, а койки занял ранеными партизанами. Поначалу все шло хорошо, но доктор Канони проговорился. В последний момент чудом удалось спасти раненых партизан. Канони спасти не удалось. Итальянский военный трибунал [165] вынес ему смертный приговор. На его счастье, подоспела амнистия, объявленная по поводу дня рождения короля; доктору Канони заменили смертный приговор пожизненным заточением в итальянской тюрьме. После капитуляции Италии доктор немедля вернулся в Югославию, вступил в партизанский отряд и получил назначение руководить не только больницей в Любляне, а всеми госпиталями партизанского края. В Словении их было около пятидесяти.
К прилету первых советских самолетов партизанские госпитали были переполнены тяжелоранеными и инвалидами, не способными обойтись без посторонней помощи. Немцы понимали, что армия НОАЮ перегружена непосильной ношей, и направляли свои удары на госпитали, штабы, органы народной власти.
Когда Верховный штаб НОАЮ обратился к Советскому правительству с просьбой о срочной медицинской помощи, она была оказана. Только с базы Бари выполнено 1460 самолето-вылетов. В Югославию доставляли военные грузы и медикаменты, обратно увозили раненых. Самолет «Дуглас» рассчитан на перевозку двадцати одного пассажира, а мы, как правило, размещали в нем значительно больше раненых — по двадцать пять — тридцать. Командиры кораблей Павлов и Езерский однажды взяли на борт по тридцать три раненых бойца НОАЮ.
Первую группу медиков (тридцать человек), возглавляемую профессором А. А. Казанским, перебросили на территорию Югославии самолетами. Через руки советских врачей прошло одиннадцать тысяч тяжело раненных партизан, эвакуированных затем в Италию. В 1944 году СССР создал для НОАЮ госпитальную базу на пять тысяч коек. Передано семь эвакогоспиталей.
Еще во времена русско-турецкой войны в Югославии с успехом работали русские доктора. О них сложены легенды. В Балканской войне главным хирургом Черногорского войска был профессор Емельянов. Выдающийся хирург сроднился с народом и служил ему беззаветно.
Советские медики — А. А. Казанский («русский профессор», как по традиции называли его югославы), В С Смирницкий и другие хирурги — с первого же дня появления в борющейся Югославии включились в работу и показали себя высококвалифицированными специалистами [166] и мужественными людьми. Они не сетовали на тяжелые условия, меньше всего подходящие для проведения операций. В горах, под открытым небом, где идут кровопролитные бои, часто нет даже воды. Сотни раненых лежат на земле. Несмотря ни на что, советские врачи делали свое дело спокойно и уверенно, не думая об опасности, которая подстерегала их на каждом шагу. Они не только лечили раненых, они много потрудились над созданием медицинской службы в НОАЮ.
Барка и русские девушки
Нам здорово повезло, что нашу делегацию сопровождали Франц Чобан и Иван Старин. Оба они ветераны сопротивления фашизму, непосредственные участники борьбы с оккупантами, хорошо знают историю партизанского движения в Словении, боевые подвиги своих товарищей.
Едешь по дорогам Словении и любуешься красотой этого края. Изрезанная вдоль и поперек, она напоминает живописный парк с вековыми деревьями. Сплошное чередование хребтов, перевалов и ущелий. В долине сверкает аквамариновой гладью небольшое озеро — зона отдыха и развлечений трудящихся совсем молодого города Веленье.
Здесь нам показали совсем молодое современное предприятие по производству холодильников, стиральных машин, электробытовых приборов. Вместе с заводом вырос красивый благоустроенный город. Все здесь молодо, начиная от завода, города Веленье и самих людей, живущих в нем, которые работают с энтузиазмом смело и задорно; радуешься встречам с трудолюбивыми, веселыми словенцами.
Нам показали промышленные предприятия в городах неподалеку от Любляны, где активно действовали в период оккупации партизаны, выставку протезов и транспорта для инвалидов, открытую в доме СОБНОВЮ на озере Блед. По пути посетили город Медведово.
В этом городе находятся дома Андрея Чесновара и Ангелины Добникар, прозванной партизанами Баркой. Эти имена известны советским людям. Андрей на заводе [167] в Линце тайком сказал угнанным в фашистскую неволю советским девушкам Ане, Шуре и Нине: «Все равно вас тут доведут до могилы. Рискните — бегите к Ангелине, в мои родные места». Тайком купил им немецкие платья, обувь, денег дал на дорогу. На четвертые сутки две девушки — Аня и Шура — добрались до Медведева. Разыскали Ангелину: помогла фотография Андрея, как «доказ», что их прислал Чесновар.
Сначала Ангелина прятала девочек у себя дома, а в удобный момент связной отвел их в горы к партизанам. Все шло хорошо. Через несколько дней появилась Нина, сестра Шуры. Недели две она жила у Ангелины, никак не удавалось переправить ее к партизанам: связной не выходил на связь. Дождливой ночью нагрянули каратели. Кого-то ищут. Барка заметалась по комнате: «Нинку русскую ищут!» Она только успела накинуть Нине плащ на плечи и вывести в поле. А когда вернулась домой, Ангелину схватили. До конца войны она мучилась в фашистских лагерях и тюрьмах. Били, пытали: «Будешь знать, как русских прятать, как раненых коммунистов-партизан в больницу провожать!»
18 октября 1972 года, в канун праздника освобождения Белграда, в Москве собрались друзья — югославы и русские, бывшие участники сопротивления фашизму. Судьба снова свела Ангелину Добникар с русскими девочками, которым помогла в годы войны. Теперь они уже солидные женщины. Анна Федоровна Пахомова, работающая на Харьковской обувной фабрике, приехала с дочерью Валей; Нина Кондратьевна Кочубей из Донецка — ударник коммунистического труда на заводе пластмасс; Александра Кондратьевна Саенко — бухгалтер на одном из харьковских заводов. Но для Ангелины они по-прежнему девочки, дерзкие, бойкие, сметливые партизанки. Думали ли они в дни гитлеровской оккупации, что через три десятка лет произойдет такая интересная, трогательная встреча в Москве?!
Домик в лесу
Прорубленная по склону гор, запущенная дорога была пустынна, казалось, наши два «мерседеса» оставили первые следы на ней в этом году. Мы ехали все дальше, оставляя в стороне основное шоссе. [168]
Интересно знать, куда все же нас везут? Франц Чобан угадал немой вопрос, написанный на наших лицах:
— Мы едем в избушку, в которой хорошо принимают, даже согревают горячительными напитками. Вовремя войны это была партизанская явка. У нас, как и у вас, тоже есть свои памятные места.
Среди лесистого нагорья стоит одинокий дом.
— Вот и приехали, — говорит Чобан. — Здесь, по старой памяти, немного согреемся. Правда, места хорошие? — обратился он ко мне. — Вот в этом Чериомельском лесу мы собирали парашютные мешки, выброшенные с советских самолетов. Мы радовались каждому вашему прилету.
На десятки километров вся местность контролировалась бойцами НОАЮ, полными хозяевами были партизаны. Фашистов проучили, они боялись сунуть нос в эти леса.
Хозяин Пикель с хозяйкой встретили нас приветливо и сразу стали угощать. Внутри дома нарядно и чисто. В углу комнаты — печь, украшенная изразцами, очень похожая на русскую. На ней могут разместиться три взрослых человека. С двух сторон к печи плотно прилегает скамейка-лежанка, довольно широкая, сделанная из толстых досок; и на ней можно удобно устроиться на ночь, особенно в зимнее время.
— Вот где мы согревались после утомительных и долгих походов, — говорит Чобан. Хозяин избы подтверждает его слова кивком головы.
Это типичное жилище словенца-крестьянина. Местные крестьяне мастера на все руки, все делают сами, имеют нужный инструмент и зимой не бездельничают — трудятся.
Осада хмельника
...Мне хотелось проехать по местам боев, окинуть взором партизанскую площадку Оток вблизи города Метлика, на которой не раз приземлялся и с которой связано много воспоминаний. Как-то выглядит нынче это место? Гостеприимные хозяева сразу же изменили маршрут нашей поездки из Любляны в Риеку. Мы направились [169] туда через Метлику, что удлинило путь на сто с лишним километров.
Итак, наши автомашины мчатся измененным маршрутом по выстроенной уже после войны автостраде Любляна — Загреб. В двух десятках километров до поворота на Метлику возвышается над всей округой средневековая крепость Хмельник.
— Тоже памятное место, — заметил Иван Старин. — Чобан во главе батальона численностью около ста человек овладел этой крепостью, гарнизон которой насчитывал несколько сот фашистских оккупантов.
Живая история борьбы с оккупантами и их пособниками вставала перед нашими глазами, а герои этой борьбы были рядом, мы ими восторгались!
Иван Старин пятнадцатилетним мальчишкой обезоружил немецкого мотоциклиста. Вооруженный фашистским автоматом, он подался в партизаны. По пути к Метлике, на горном перевале Старин показал нам место встречи фашистских танков с партизанами. Он тогда уже командовал батальоном, и у них было два противотанковых ружья, доставленных советскими самолетами. Конечно, самолеты привезли не два ружья, а значительно больше. Но главный штаб поровну распределил советское вооружение среди батальонов НОАЮ.
Бойцам НОАЮ стало известно, что два югославских квислинга — Павелич и Рупник — назначили встречу в городе Метлике для переговоров. Партизаны решили «испортить» эту встречу.
— Взяв противотанковое ружье, — рассказывал Иван Старин, — я, хоть и не знал, как из него стрелять, залег в засаду. Вдруг вижу поднимающуюся в гору танкетку с фашистской свастикой. Жду, чтобы бить наверняка. Танкетка приблизилась, нажал спуск. Грянул выстрел, искры из глаз посыпались, чувствую боль в ключице. Смотрю, танк замер на месте, а выскочивших из него людей сразили автоматные очереди моего напарника. С появившимся вторым танком мы поступили так же, как с первым....
Встреча предателей не состоялась. Партизаны отремонтировали захваченные танки и использовали против врага. Вот для этих-то машин мой экипаж доставил из Бари горючее в бочках. [170]
Живые свидетели
Проехав город Метлику, мы свернули на проселочную дорогу и остановились в деревне Кразирис возле группы крестьян, делавших скамейки. Иван Старин спросил:
— Кто знает, где здесь спускался русский «авион» во время войны?
Ответил хор голосов. Старин пригласил сесть в автомобиль крестьянина высокого роста, с загорелым лицом. Звали его Антоном. Он показал, куда ехать дальше, потом остановил автомашину и предложил пешком пройти на пригорок к своей усадьбе. Нашему взору представился живописный вид лугов и перелесков на берегах извилистой реки Колпы. К северу рельефно выделялось нагорье, покрытое темно-зеленым ковром. Там, в излучине реки, — Оток.
— Сюда прилетали советские самолеты, доставляли нам вооружение, а от нас забирали раненых и больных, — сказал Антон. — Я сам два года воевал против фашистов. Потом меня, раненого, увезли отсюда в госпиталь на русском самолете.
Антон показал место, где в 1944 году ремонтировали наш аварийный самолет.
Встреча через 28 лет... Она могла продолжаться бесконечно, но нужно было двигаться дальше. Антон исчез и тотчас же вернулся, неся вино и маленькие стопки.
— Ради такой встречи нельзя не выпить с русскими друзьями! — сказал он.
Конечно, мы вспомнили пролитую кровь в совместной борьбе, которая сцементировала нашу дружбу. Эта встреча воскресила в памяти тяжелое военное время, которое никогда нельзя забыть.
Хотя и со значительным отклонением от программы нашей поездки, мы все же добрались до адриатического побережья. С ветеранами народно-освободительной войны Францем Чобаном и Иваном Старином, а также славными шоферами мы по-братски распрощались, обменялись сувенирами.
Они уехали, а мы оказались в роли беззаботных туристов. Нас познакомили с самыми красивыми курортными местами. Мы побывали в городе Пула, где осмотрели современный судостроительный завод, в курортных городах Опатия и Пломин. А вот знакомые острова в [171] Адриатическом море. По ним советские пилоты в военное время уточняли выход на боевой курс.
С острова Крк мы на самолете отправились в Белград. Взлетно-посадочная трехкилометровая полоса с бетонным покрытием построена недавно. Остров превращен в международный аэропорт, третий по счету в Югославии.
Опять в Белграде
В Белграде делегация вновь попала под опеку СОБНОВЮ. По просьбе гостеприимных хозяев я выступил по Белградскому радио и рассказал о полете с маршалом Иосипом Броз Тито в сентябре 1944 года с острова Вис в Румынию.
Наше пребывание в братской стране завершилось дружеской беседой с председателем Союзного комитета Союза объединений борцов народно-освободительной войны Югославии Марианом Цветковичем и генеральным секретарем Душаном Секичем. Мы поделились своими впечатлениями. В ходе беседы были затронуты вопросы, связанные с расширением контактов и связей между ветеранами.
Эти волнующие, сердечные встречи способствовали с удвоенной энергией взяться за новую книгу воспоминаний о моих полетах к бойцам НОАЮ и партизанам в годы второй мировой войны, которую теперь представляю на суд читателей.
За двадцать восемь лет многое забылось. Однако никогда не изгладится из нашей памяти боевое содружество советских и югославских воинов, которые плечом к плечу громили немецко-фашистских захватчиков. Никогда не забудут наши народы мужество и отвагу, проявленные советскими и югославскими воинами на полях сражений в годы войны.
В Югославии, как и у нас, герои боев стали героями труда. Все здесь устремлено к мирным победам. Югославский народ чтит память погибших героев, помнит о минувших сражениях, ценит и любит недавних товарищей по оружию.
Нет сомнения, что дружба и братское сотрудничество между нашими народами будут успешно развиваться и впредь. Как заявил Генеральный секретарь ЦК КПСС [172] Л. И. Брежнев во время визита в СФРЮ в 1971 году, «дальнейшее упрочение сотрудничества между нашими партиями и странами, основанного на началах полного равноправия и взаимного уважения, отвечает коренным интересам советского и югославского народов, способствует укреплению мировой системы социализма, делу мира и прогресса».
Мне хочется от всей души пожелать моим боевым друзьям по борьбе против фашизма, всем югославам успехов в строительстве социализма, счастья в новой жизни.