Освобождение Белграда
Концентрация сил
Передо мной карта боевой обстановки, схема проведения Белградской операции. Она исчерчена линиями. Красные, зеленые, желтые стрелы — направление удара. Так выглядело все поначалу. Но если вникнуть в эти начертания, то станет ясно, что за стрелами кроются большое сосредоточение войск, масса военной техники — слаженный механизм, который в какой-то час должен прийти в движение. Движение вперед, движение, которое должно будет смять, отбросить, раздавить немецких фашистов...
...28 сентября после мощного артиллерийского налета и удара авиации войска Красной Армии перешли в наступление на широком фронте. Действия сухопутных частей хорошо поддерживали не только авиация, но и корабли Дунайской флотилии.
Важную роль в наступательной Белградской операции сыграла наша военно-транспортная авиация. Мы летали в расположение Главного штаба сербских партизан и частей НОАЮ, действовавших на коммуникациях Белград — Ниш — Лесковац.
В небе Сербии среди воздушных бойцов сражался и мой земляк из Смоленщины... В день [108] 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции на пехотный корпус, двигавшийся из города Ниш в Белград, вдруг налетела американская авиация и начала его бомбить. В воздух поднялись наши истребители. Американцы попытались блокировать аэродром и сбили один самолет. Однако группе самолетов во главе с командиром авиаэскадрильи А. И. Колдуновым удалось взлететь. Советские летчики несколько раз подходили к «Лайтнингам» и показывали им красные звезды на плоскостях и фюзеляже. Но американцы, не обращая на это внимания, продолжали пикировать на советскую пехоту, поливать солдат пулеметно-пушечным огнем. Жертвой бомбежки стал, в частности, командир гвардейского корпуса генерал Г. П. Котов. Нашим летчикам пришлось применить более эффективные меры и охладить пыл разбушевавшихся янки. Колдунов оттеснил машину командира американской группы самолетов и, заняв его место во главе строя, выразительными жестами и мимикой «разъяснил» союзным пилотам принадлежность атакованных ими советских наземных войск. Сигналы были приняты во внимание, атака прекратилась.
Позднее американское командование принесло извинения по поводу этого инцидента, а моего земляка дважды Героя Советского Союза, ныне генерал-полковника авиации Александра Ивановича Колдунова за смелые действия и находчивость наградило американским орденом.
По приказу Верховного Главнокомандующего группа военно-воздушных сил, возглавляемая генерал-майором авиации Витруком (в составе 10-й гвардейской штурмовой авиационной дивизии, 236-й дивизии истребительной авиации и 9-го района авиационного базирования), с 4 октября 1944 года по 15 мая 1945 года находилась в распоряжении верховного командующего югославской армией маршала Иосипа Броз Тито. Совместно с НОАЮ авиагруппа выполняла боевые задания и одновременно вела подготовку и переподготовку летных и технических кадров, а также штабов югославских ВВС.
Командующий югославской 1-й армией П. Дапчевич и политкомиссар М. Тодорович высоко оценили деятельность этой авиагруппы. В письме, направленном 30 января 1945 года Герою Советского Союза, Народному [109] Герою Югославии гвардии генерал-майору авиации А. Н. Витруку, они отмечали:
«Вам, товарищ генерал, вашим и югославским летчикам, которые с крайним упорством помогают действиям наших дивизий, шлем наш дружеский и братский привет и выражаем теплую благодарность наших бойцов, офицеров и политработников.
Советские и югославские соколы на прославленных штурмовиках показывают, как нужно уничтожать ненавистного врага и как нужно любить и защищать свой народ. Наши бойцы с восхищением следят за каждым вылетом ваших самолетов и горят желанием, чтобы после успешно выполненного задания все вернулись на свою базу. Мы гордимся, что сыны нашего народа вместе с сынами Советского Союза летают на отличных штурмовиках, обрушивают убийственный огонь на фашистских захватчиков и пробивают путь НОАЮ.
Вы останетесь в памяти бойцов как вечные герои. Вернувшись домой, бойцы НОАЮ будут рассказывать своим матерям, отцам и детям о ваших великих делах, о людях, презревших смерть, которые мстили врагу за его преступления и проложили дорогу к полному освобождению нашей замечательной Родины.
30 января 1945 года».
Советские летчики наносили врагу жестокие удары и делали все, что было в их силах, для быстрейшего изгнания гитлеровцев из братской страны.
Совместные наступательные действия Красной Армии и Народно-освободительной армии Югославии увенчались полным успехом. Гитлеровскоие войска были разгромлены. Над Белградом взвился флаг народной Югославии.
Груши бабушки Душанки
28 августа командование приказало мне вылететь ночью к сербским партизанам, доставить им вооружение и боеприпасы. Самолет ждали на площадке возле местечка Соко-Баня, где партизаны попали в окружение и вели тяжелые оборонительные бои. Условный сигнал для посадки: выложенные в ряд десять костров между горами, в ущелье. До нас никто туда не летал. Незамеченными [110] миновали Адриатическое море, побережье, горы Боснии. У Восточно-Сербских гор повел самолет на снижение: достигли цели. В темноте хорошо были видны светлячки десяти костров. Земля ответила на наши сигналы. Самолетные фары уже осветили подходы к площадке. Машина готова была коснуться земли, как вдруг раздался крик бортрадиста Владимира Болходерова:
— Командир, не садись! Давай газ, газ, уходить надо!..
Не понимая, что происходит, я инстинктивно пальцами правой руки стиснул головки рычагов газа и двинул их вперед. На полную мощность заработали моторы, самолет взмыл вверх и стал набирать высоту. Не могу понять, что случилось.
— Володя, в чем дело?
— Принял сигнал тревоги из Бари. Фашистские каратели захватили эту площадку, перебили партизанскую охрану, устроили ловушку для нас!
Теперь мне ничего другого не оставалось, как притворяться, будто мы неточно рассчитали заход на посадку и поднялись вторично, чтобы снова сесть. В действительности же мы спешили набрать высоту и побыстрее выбраться из ловушки.
Наш маневр гитлеровцы все же разгадали, но поздно — их бешеная ружейно-пулеметная стрельба велась впустую. А я уже взял курс на запасной партизанский аэродром, зная, что там нас наверняка с радостью встретят.
На площадке Бойник я не раз бывал, так что нашел ее быстро. Приземлившись, я сразу понял, что и здесь обстановка напряженная. Задерживаться нельзя: неподалеку бойцы НОАЮ вели перестрелку, было слышно, как рвались мины.
— Друже капитан, — обратился ко мне партизанский командир, — пока мы разгружаем самолет, поговорите с бабушкой Душанкой, она второй день ждет летчиков. Пришла издалека и спрашивает: «Правда, что сюда русский авион прилетит?» Отвечаю: «Вряд ли. Его в другом месте ждут. А к нам прилетит, если там не сядет». — «Дальше я идти не могу, сил нет, — отвечает бабушка. — Я здесь подожду, может, счастье выпадет». Вот и сидит старая вторые сутки. Да из своей деревни столько же времени шла. Хорошо, что на гитлеровцев [111] не напоролась. Оккупанты все дороги бомбят и обстреливают.
Передо мной смуглолицая сухонькая старушка. Пожал ей руку, она перекрестила меня и говорит:
— Я много лет из родной деревни далеко не отлучалась, но сюда пошла, чтобы увидеть русского. Поблагодарить за помощь нашим сыновьям, да вот еще подарочек принесла, возьми его, сынок. — Старушка развернула платок и достала три груши. — Мой отец вместе с русскими против турок воевал, нашей родине добывал свободу. Его тогда от плена спас русский солдат. Отец пришел домой и в память о том солдате посадил грушу. Дерево старое, но крепкое, плодоносит. Эти груши с него. От чистого сердца дарю!
Мы забрали раненых и полетели на базу, увозя с собой бережно завернутые в платок груши бабушки Душанки.
Такие встречи не забываются. Наша дружба, скрепленная пролитой кровью в совместной борьбе, уходит в глубь веков.
Шифр «RZV»
Бойцы НОАЮ и партизаны действовали на коммуникациях в тылу противника. Враг, предвидя выход Красной Армии на границы Югославии, спешно вел перегруппировку своих сил. Для этого ему нужно было во что бы то ни стало сохранить за собой жизненно важные транспортные артерии страны.
В таких условиях верховный штаб НОАЮ принял решение усилить партизанское движение в Сербии и направить туда части НОАЮ. Потребовалась переброска по воздуху из других районов Югославии штабов, командиров, офицеров связи, вооружения.
Представители англо-американской миссии первыми потянулись к Восточно-Сербским горам. Советская военная миссия в Бари по просьбе югославских товарищей тоже послала своих представителей — офицеров связи в главный штаб партизанского движения Сербии.
Первоначально в район южнее Ниша на советском самолете была заброшена парашютно-десантная группа с радиостанцией. 12 июля 1944 года, еще до прибытия в Бари основной группы транспортных самолетов, командир [112] корабля Николай Гиренко доставил в Сербию офицеров главного штаба НОА Сербии и представителей советской миссии А. П. Горшкова, В. В. Зеленина, Б. П. Одинцова, М. А. Иванова. Самолет пересек Адриатическое море, горы Боснии и совершил посадку на площадке Казанчич.
Сам факт доставки офицеров партизанского штаба советским пилотом оказал большое морально-политическое воздействие на настроение людей, на боевой дух партизан и бойцов НОАЮ.
В первый же день после приземления прибывшим пришлось проделать сорокакилометровый марш по холмам, узким тропам и оврагам в поисках укромного места для размещения штаба.
Облюбовали Радан. Стали обживаться, налаживать радиосвязь с частями и верховным штабом. Но недолго они тут пробыли: немецко-фашистские войска провели карательную операцию и оттеснили партизан в горы. Они оказались отрезанными от остальных частей, которые могли бы прийти на помощь. Скопилось много раненых.
Постоянно передвигаясь, партизаны потеряли подготовленные ими площадки для приема самолетов и тем самым утратили возможность получать подкрепление с воздуха. Боеприпасы были на исходе, кончилось и продовольствие, люди питались травами, ягодами. Количество раненых и больных увеличилось, а это сковывало маневренность партизанских отрядов. Вдобавок приключилась еще одна беда: фашистские каратели перехватили шифр, которым пользовались югославские патриоты в своих переговорах по радио. Над сербским штабом НОАЮ и партизанами нависла серьезная угроза.
Надо было срочно отыскать среди холмов ровную площадку для приема самолетов. А. П. Горшков, В. В. Зеленин и югославские товарищи двинулись на юг от города Лесковаца в надежде обнаружить в излучине реки хотя бы маленькое поле.
Около села Мирошевцы, километрах в двадцати от Лесковаца, им удалось найти и подготовить крохотную посадочную площадку. Собственно говоря, это был всего-навсего огород на околице села, наскоро спланированный под «пятачок». Площадка длиной не больше семисот метров почти не имела подступов — вокруг отроги до пятисот метров и выше. С большим трудом партизанский [113] штаб, послав курьера в соседний отряд, дал знать, что «пятачок» готов и ничего лучшего нет.
Бороздя по ночам воздушные просторы над Балканами, я заметил, что огоньки, которые мелькали между горными склонами, пунктиром намечали местонахождение железнодорожной магистрали, идущей через города Скопле — Лесковац — Ниш на север Югославии. По этому пути фашисты могли эвакуировать свои войска и технику из Греции для усиления белградской группировки. Так оно и оказалось. Теснимые с востока советскими войсками, беспрестанно тревожимые партизанами, фашисты поспешно покидали греческую территорию. Бросив против югославских партизан дивизии карателей, гитлеровцы были убеждены, что эвакуация из Греции пройдет без существенных потерь. Но получилось иначе. Партизанские отряды ушли в глубь горных ущелий, а оттуда продолжали наносить чувствительные удары по врагу.
Время не ждало. Главному штабу сербских партизан необходимо было доставить новый шифр «RZV» и передать его, что называется, из рук в руки, высадить небольшое офицерское пополнение, забрать раненых и больных, в том числе двух английских офицеров. Англичане несколько раз вызывали свои самолеты, те прилетали, находили цель, кружились над нею, но садиться не рисковали — уж очень жутко выглядела эта площадка с воздуха.
Советские пилоты давно прослыли мастерами посадок на «пятачок», поэтому выполнение трудного задания было возложено на наше авиаподразделение. Выбор командования пал на два экипажа: мой и Езерского.
Первым вылетел я, за мною — Езерский. Мы составили совместный план. Так как часть груза можно было сбросить на землю с воздуха, то мы наметили километрах в сорока от Мирошевцев промежуточную цель. Там сбросили груз и на облегченных самолетах направились к месту приземления.
Дмитрий Езерский успел меня опередить и сел первым. Повел машину на посадку и я. Свет включенных фар вырвал из мрака одинокое дерево, будто сторожившее огороды. Хорошо, что дал свет, а то налетел бы на него! Вот граница площадки. Машина на малой скорости коснулась грунта и запрыгала по неровности. Кажется, обошлось благополучно. Не тут-то было! Вдруг [114] прямо передо мной обрисовалась зубчатая линия частокола. Я изо всех сил надавил на тормозные педали — скорость пробега уменьшилась, но самолет продолжал катиться вперед.
Молниеносно пронеслись в памяти все приемы посадки в сложных условиях. Вспомнил эпизод своей инструкторской работы, когда я с учеником на самолете По-2 чуть не скатились в овраг. Применю тот же способ! Освободил хвостовое колесо, чтобы оно свободно могло вращаться вправо и влево, резко нажал левый тормоз, выкрутил штурвал, и самолет развернулся в двух шагах от частокола, а правая плоскость описала дугу в нескольких метрах от крыши невысокого строения.
Толпа восторженно приветствующих нас людей окружила оба самолета. Командир отряда, счастливый и взволнованный, был доволен больше всех: ведь ему была вверена жизнь многих людей. Искренне обрадовались и британские офицеры. Один из них сказал: «Непонятно, почему медлило наше командование? Давно надо было сюда направить русских. Наши прилетали, кружились, вертелись, и все без толку... А про вас говорят, что вы чуть ли не на макушки скал садитесь!..»
Разыскав в толпе представителя штаба, я вручил ему бесценный конверт с пятью сургучными печатями, в котором находился новый шифр.
Сербские партизаны, находившиеся в кольце врагов, изнуренные недоеданием и утомительными переходами, забрасывали нас вопросами. Очень хотелось обстоятельно побеседовать с этими мужественными людьми, но мы не имели права медлить: ближайший немецкий гарнизон находился в каких-нибудь пятнадцати километрах; наблюдательные пункты гитлеровцев, вероятно, заметили, как самолеты заходили на посадку, следовательно, с минуты на минуту сюда мог нагрянуть враг...
Разместив раненых и забрав обоих английских офицеров, мы поспешно распрощались с друзьями и поднялись в воздух. Моторы заработали на форсированном режиме. Пыльный шлейф пронесся по единственной деревенской улице и заволок все дома. Через несколько часов мы без приключений добрались до своей базы.
Обоим нашим экипажам еще трижды пришлось побывать на этой точке. Мы летали сюда до тех пор, пока не вывезли всех раненых и снабдили подразделения [115] сербских партизан военным снаряжением и всем необходимым. Это было в августе 1944 года.
Гитлеровцы обманулись в своих расчетах: вооруженные отряды сербских партизан вновь стали боеспособными, а избранная немецким командованием «безопасная» магистраль стала кладбищем для фашистских оккупантов.
Тогда нам некогда было много разговаривать, порою мы не знали и фамилий партизанских командиров — обстановка не позволяла: партизанские площадки нередко блокировались врагом, под обстрелом приходилось спешно разгружать самолеты, забирать раненых и затемно возвращаться на свою базу. Такие площадки, как в Мирошевцах, будешь помнить всю жизнь. Но мир, как говорится, тесен. Два года назад мне снова довелось встретиться с некоторыми из боевых друзей. В июле 1973 года Советский комитет ветеранов войны принимал у себя группу югославских ветеранов из Белграда и других городов Сербии, прибывших туристами в СССР. Приветствуя гостей, я вспомнил боевые дела в Югославии в годы войны. Этого было достаточно, чтобы затем в перерыве оказаться в окружении югославских женщин и высокого роста мужчины с убеленной головой.
— Друже Михайлов, вы узнаете нас? Помните, как мы встречали ваш самолет в Мирошевцах? Мы вас помним очень хорошо.
«Мы вас помним». Ах, какие это волшебные слова! От них стало теплее на душе. Весь день ходил как зачарованный под впечатлением встречи, которая состоялась почти через три десятилетия. Поначалу я погрузился в раздумья: что это, сила инерции — так, мол, надо при встречах говорить — или ошибка? Мои сомнения вскоре рассеялись: эти улыбающиеся люди были рады встрече с теми, кто им в тяжелое время фашистского разбоя подал руку помощи. Это была память сердца, а такое не забывается, каким бы отдаленным оно ни было. Это они, совсем юные девушки и парни, покинули родные дома и подались в горы, к партизанам, чтобы мстить фашистским оккупантам. Но и там, у партизан, каратели не давали покоя, на их головы обрушивались одна беда за другой. Летчики были их спасителями.
Это они, Мирослава, Милосия, Элатица, а также Драгослав Лазаров, встречали в Мирошевцах мой самолет. [116] Лазаров был тогда командиром взвода, и эти шестнадцатилетние девушки находились в его подчинении, несли охранную службу аэродрома. Командиром тринадцатой бригады НОАЮ был тогда Раде Попович. Я спросил у бывших партизанок:
— А что вы делали на аэродроме?
— Ясное дело что — пуцали! — По-русски означает — стреляли, когда фашисты предпринимали нападение на аэродром.
Память о совместной борьбе с фашизмом не померкнет никогда! Боевые традиции живы, они воодушевляют нашу молодежь на борьбу за торжество свободы и демократии, за мир во всем мире.
Я сделал памятный снимок на Киевском вокзале. Можно сказать, благодаря дружеским контактам через 29 лет восполнил «пробел» военных лет.
Пушки на самолете
Сентябрь 1944 года был обильно насыщен событиями большой международной политической важности: 1 сентября советские войска заняли Бухарест, 5 сентября я услышал по радио о выходе Финляндии из войны, 6 сентября советские войска вышли на границу Югославии. Вдохновленные победоносным наступлением советских войск, НОАЮ и партизаны повсюду яростно нападали на фашистских оккупантов.
Естественно, советским транспортным кораблям, летавшим в Югославию, работы в воздухе намного прибавилось. За два месяца — сентябрь и октябрь — наш экипаж совершил тридцать семь вылетов к бойцам НОАЮ и партизанам в Сербию, Боснию, Словению, Хорватию, Черногорию, на далматинское побережье. Я говорю только об одном нашем экипаже, а ведь их было много...
Беспрерывно под покровом ночи пересекали мы Адриатику. Обычным стало появление краснозвездных птиц в горных ущельях и долинах, над бурными речушками и густыми лесами — словом, всюду, где находились и действовали отряды бесстрашных патриотов. И всюду нас встречали с восторгом и благодарностью за помощь, оказываемую советскими людьми национально-освободительному движению балканских народов. [117]
Однажды в портовом городе Бриндизи погрузили в каждый самолет по две 76-миллиметровые пушки, доставленные из Советского Союза, и с наступлением темноты мы отправились на партизанскую площадку вблизи города Ужице.
Когда до этого мы летали с разного рода военным снаряжением для партизан, все было ясно и понятно. А когда на борту моего самолета появились длинноствольные орудия, которые заняли всю грузовую кабину, то я, признаться, призадумался: зачем нужны пушки партизанам? Ведь орудия для них — помеха в дерзких налетах, быстрых переходах, разве входит в их тактику штурмовать крепостные стены, осаждать города? И здесь ловлю себя на слове: а разве в пылающей войной обстановке, когда решалась судьба жизни и смерти страны, до правил ли было народным мстителям?! Им некогда было заниматься теорией. Правила, тактика рождались в героических походах, непрерывных сражениях с ненавистным врагом.
Вспомнив историю, как с помощью артиллерии партизаны одерживали победы над врагом, я перестал сомневаться, нужны ли пушки партизанам, и даже с удовольствием смотрел на грозные стволы, которые, быть может, заставят капитулировать еще не один гарнизон врага. Только не опоздать...
Пролетев над волнистыми горными отрогами, перетянув через речушку, мы приземлились на площадке альпийского луга и передали груз партизанам.
Пушки на самолетах возили и в другие места, где части НОАЮ готовились с тыла бить до зубов вооруженного врага. Таким «избранным» местом оказалась небольшая площадка Дивцы, принявшая нас впервые Дождливой ночью 5 октября 1944 года, а затем еще четырежды — 6, 7, 15, 21 октября, в самую горячую пору боев за освобождение столицы Югославии — Белграда.
Еще о дивцах
Дивцы, Дивцы... Еще об одном полете туда хочу рассказать.
15 октября наш экипаж доставил на площадку Дивцы к действующим частям офицеров штаба НОАЮ.
Затерявшееся в горных склонах местечко Дивцы расположено [118] в восьмидесяти километрах к юго-западу от Белграда. Отсюда подготавливалось наступление Народно-освободительной армии на столицу.
...За окном кабины сплошная облачность. Хлещет холодный дождь, самолет начинает обледеневать. Пока это обстоятельство не страшит: машина оборудована противообледенительным устройством, кромка крыла обтянута резиной, образующей своего рода отсеки — камеры, куда поступает воздух. Волнуюсь за другое: как бы не проскочить Белград, тогда цели не найти!
За дождем по-прежнему ничего не видно, «дворники»-стеклоочистители мало помогают. Но вот прямо под нами сквозь мутную сетку дождя блеснула водная гладь Дуная. Меняем курс. Еще немного — и видим цель. Пускаем условную красную ракету. В ответ один за другим зажигаются сигнальные костры. Свет их то и дело затягивается дождевой завесой.
А как садиться? Сколько времени тут идет дождь, каков грунт на посадочной площадке, не размякла ли она? Короткое совещание с членами экипажа и единодушное мнение — садиться. Эх, была не была!.. Поравнявшись с кострами, самолет мягко опустился на землю. Я затаил дыхание: что-то будет? Не покалечить бы машину! Но нет, самолет катится, грунт хороший, значит, не завязнем в грязи и обратно взлететь сможем.
Вокруг самолета собрались бойцы и офицеры Народно-освободительной армии Югославии. Откуда-то появились музыканты, начались танцы. Шел противный мелкий дождь, вода хлюпала под ногами, но никто не замечал этого. Девушки-партизанки затащили в круг и наших летчиков. На площадке шла веселая пляска при свете факелов...
Офицеры штаба НОАЮ и две машины «виллис» были доставлены нами в Дивцы в эту ночь.
А через несколько дней, 20 октября, высшие командиры югославской армии въехали в освобожденный от гитлеровцев Белград.
28 октября 1944 года маршал Тито, выступая в Белграде перед участниками парада югославских войск, заявил:
«В боях за Белград воины славной Красной Армии и наши воины объединились для совместной борьбы против немцев. Улицы Белграда были политы кровью сынов всех народов Югославии и кровью героев Красной [119] Армии, сынов великого Советского Союза. Именно поэтому борьба за Белград имеет исключительное историческое значение».
Памятный салют
20 октября 1944 года, в тот самый день, когда советские войска и югославская армия вступили в Белград, командование направило около десятка тяжелых кораблей нашего соединения на партизанскую площадку Оток. Мы везли туда горючее и боеприпасы.
Площадка Оток лежала как бы на полуострове, в излучине между двумя изгибами реки. «Недомажешь» — купайся в реке, «промажешь» — опять-таки попадешь в реку, только с другой стороны. Направление для взлета и посадки было только одно: для посадки — с юга на север, для взлета — с севера на юг. Кругом — вода, горы.
Я прилетал в Оток и раньше, в дни, когда столица Словении — Любляна и прилегающие к ней районы находились в руках гитлеровцев. НОАЮ постепенно окружала фашистские гарнизоны и уничтожала их. Части НОАЮ, расположенные в районе Любляны, были хорошо вооружены, имели два танка.
Гитлеровцы решили очистить эти места от партизан. Каратели, двигаясь к центру расположения югославских патриотов, применяли все средства, вплоть до авиации. Однако бойцы НОАЮ не собирались сдавать позиции. На их стороне было серьезное преимущество: они лучше знали местность. Отряды поднялись по горным склонам выше, заманив туда три батальона фашистов. Полагая, что у бойцов Народно-освободительной армии кончились боеприпасы, фашисты уверенно направились в Оток, близ города Метлика, и угодили в западню. Здесь их окружили и уничтожили.
Ободренные успехом, бойцы НОАЮ и партизаны двинулись под прикрытием танков на север к Метлике. В азарте наступления танки ушли далеко вперед, не заметив, что горючее на исходе. Нам и предстояло выручить их.
Взлетели мы сентябрьским вечером, имея на борту тысячу семьсот килограммов горючего в металлических [120] бочках. Горючее, которое мы доставили, спасло партизанские танки.
— Теперь они снова загрохочут! — воскликнул рослый танкист.
Мы были поражены блестящей организацией базы Народно-освободительной армии в этом районе. Бойцы и офицеры жили в глубоких пещерах, неуязвимых для вражеских авиабомб. Там имелись и мастерские, и склады боеприпасов, и госпитали.
Патриоты гордились своим богатым хозяйством, им не терпелось показать его нам.
— Не можем здесь долго оставаться, — отвечали мы огорченно, — фашисты обнаружат и разбомбят самолет.
— Нет, друже капитан! — уверенно возражали партизанские командиры. — Авион мы замаскируем так, что ни один фашистский коршун его не заметит. У нас большой опыт в этом деле; ведь поле, на которое вы сели, не разбомблено, хотя оно прекрасно просматривается днем с воздуха, не правда ли?
Оказывается, подготовив посадочную площадку, бойцы НОАЮ и партизаны каждый день проделывали трудоемкую работу: на рассвете засаживали ее для маскировки кустарниками, а ночью, когда ожидали нашего прилета, все убирали.
Закончив разгрузку и распрощавшись с бойцами — югославами и советскими офицерами связи, мы приготовились взлететь, но нас задержали: в самолет что-то укладывали.
— Разве мы привезли что-нибудь ненужное? — изумился я.
— Нет, что вы! По приказу командующего соединениями словенских партизан генерал-лейтенанта Стане Розмана мы грузим для вас скромный подарок — новенький трофейный мотоцикл...
Среди партизан были и женщины. Рослая красивая девушка, помнится, звали ее Милка, сказала нам:
— У нас в Словении такой обычай: без подарка гостей не отпускать.
Мы не посмели обидеть хозяев и приняли подарок с благодарностью.
Вторично направили нас в Оток через две недели. Полет проходил в очень грудных метеорологических условиях. В пепельно-сером небе громоздились мощные [121] кучевые облака, они стеной преграждали путь к побережью Югославии. Лавируя среди туч, рассекая их крылом, мы поднялись на высоту около четырех тысяч метров. Самолет швыряло так, что некоторые приборы выходили из строя. Машина сплошь была усыпана искрящимися огоньками. Лопасти винтов наэлектризовались, превратившись в феерический, сверкающий круг. Казалось, машина горит.
Наконец мы преодолели этот насыщенный атмосферным электричеством облачный барьер. Оток отыскали не без труда.
Там мы узнали горестную весть. Милка, утирая слезы, так не идущие к ее волевому лицу, рассказала нам о гибели генерала Стане Розмана, одного из прославленных героев народно-освободительного движения Югославии. Англичане доставили в Оток новый тип миномета. Генерал Розман, который всегда входил во все мелочи боевой жизни, лично руководил его испытанием. При первом же выстреле миномет разорвало. Генерала тяжело ранило в брюшную полость. Несмотря на принятые меры, спасти его не удалось.
Мне стало ясно, почему командование срочно отправило нас в этот тяжелый полет. Мы доставили в Оток нового партизанского командующего — Душана Кведера.
В знаменательные октябрьские дни освобождения столицы Югославии площадка Оток опять сделалась важным узлом снабжения словенских партизан всем необходимым: оружием, боеприпасами, обмундированием.
Освобождение Белграда, успешное наступление советских войск вместе с частями НОАЮ позволяли теперь изменить способы борьбы с захватчиками. Настал момент полностью уничтожить их живую силу. Предстояло генеральное сражение. Поэтому для снабжения словенских партизан направили сразу десять тяжелых кораблей.
Так как на площадке Оток ранее бывал только наш экипаж, то общее руководство операцией поручили мне. Выполнение задания было связано с большими техническими трудностями. Ночью на зажатой в излучине реки небольшой площадке надо было посадить десяток самолетов, да, естественно, так, чтобы избежать аварии.
Перед стартом мы кратко ознакомили экипажи с характерными [122] ориентирами, со всевозможными препятствиями на подходах к аэродрому. Связь между собой уговорились держать по командной радиостанции.
К счастью, установилась хорошая погода: небо чистое — ни облачка, только россыпь искрящихся звезд. Шли на высоте три тысячи метров над морем. Блуждающие по небу лучи прожекторов противника, установленных в портах Сплите и Шибенике, служили нам ориентирами. Наши самолеты приближались к цели. Внизу, на горных дорогах вспыхивали светящиеся шары-ракеты, били минометы, летели трассирующие пули: бойцы НОАЮ и партизаны вели бой с оккупантами.
Один за другим заходили на посадку. Наш экипаж сел вторым. Я продолжал по радио руководить приземлением нашей армады. Но все самолеты в эту ночь посадить не удалось. Внезапно вокруг площадки поднялась сильная ружейная, пулеметная, орудийная стрельба. Быстро разгрузили приземлившиеся машины. Остальным приказываю возвращаться на базу. Рисковать бессмысленно: фашисты, встревоженные гулом многих моторов, совершенно очевидно, решили захватить самолеты вместе с грузом.
Пора и нам убираться восвояси. Я взлетаю последним. Перестрелка постепенно стихает. Но не успел я развернуться над площадкой, как огонь с земли вспыхнул с новой силой. Били из всех видов огневых средств, поражало обилие взлетавших в воздух разноцветных ракет. У нас на борту советский полковник Н. К. Потрохальцев, старший офицер связи на партизанской точке. Он летел в Бари по вызову.
Обращаюсь к нему:
— Товарищ полковник, хозяин земли, посоветуйте курс! Где безопаснее, как нам вырваться?
Полковник рекомендует северо-запад — там нет укреплений и меньше подъездных путей. Следую его совету. Летим сквозь огненную завесу, меняя направления, чтобы выйти из-под обстрела. Прорвались. Огненное кольцо осталось позади.
Только облегченно вздохнули, как слышим голос бортмеханика:
— Горим!..
И верно, ощущается запах гари. Ищем очаг пожара. Неужели снаряд разорвался в мотогондоле?
Механик докладывает: [123]
— Под капотом левого мотора язык пламени!
— Что делать будем? — спрашиваю его.
— Немедленно садиться — иначе сгорим!
Садиться! Куда? Под нами горы. Надо срочно гасить пламя, левый мотор выбывает из строя, а на одном двигателе вряд ли дотянем через море до базы. Разворачиваю самолет на сто восемьдесят градусов и лечу обратно в Оток. Будь что будет!
Кое-как добрались. Вокруг площадки тихо, стрельба прекратилась. С трудом угадываю линию посадки, даю красную ракету, чтобы предупредить; ведь нас не ждут. Загораются костры, садимся...
Прежде всего определили причину пожара: лопнул кронштейн крепления выхлопного патрубка. Нужна сварка, но как организуешь ее здесь? Однако партизаны оказались людьми запасливыми — их механическая мастерская в одной из пещер имела необходимое оборудование. Наш механик отправил туда на «виллисе» поврежденные детали. Вскоре все было готово, и мы успели вылететь на базу еще до рассвета.
Я поинтересовался у командира батальона, чем закончился бой вокруг аэродрома. Выяснилось, что этой ночью посадочную площадку охраняли две дивизии Народно-освободительной армии. Атаку фашистов быстро отбили, причем с большими для них потерями.
Бурная канонада и ракетный фейерверк, которые начались вскоре после нашего взлета и жертвой которых едва не стал экипаж, исходили не от врага. Это был... салют победы! Партизаны только что получили по радио весть об освобождении Белграда, вызвавшую взрыв радости. Они салютовали горячо и восторженно, не подозревая, конечно, что наш самолет находится в сфере их выстрелов...
Великая радость югославских братьев стала и нашей радостью. Я крепко пожал руку командиру батальона, и мы обнялись с ним как родные. Мы охотно простили ему и его товарищам напряжение, которое нам пришлось пережить в результате такого бурного проявления счастья.
Я уже упоминал о том, что в боях за Белград в тесном взаимодействии с другими родами войск активно действовала Дунайская флотилия. Герои-моряки покрыли себя неувядаемой славой. Мне бы хотелось рассказать об одной отважной комсомолке-морячке, которая [124] вместе с флотилией прошла путь, отмеченный многими боевыми подвигами.
На вечере воспоминаний участников Белградской операции, состоявшемся в октябре 1972 года, я сидел рядом с Екатериной Илларионовной Михайловой-Деминой. Раньше мы знали друг друга. О ней я слышал как об отважной морской медсестре-разведчице. Моряки ласково называли ее тогда «милая Катюша».
На трибуне один участник боев за Белград сменяет другого. Я спрашиваю соседку, когда ее очередь выступать.
— Если всем говорить, тогда и слушать будет некому, — ответила Катюша. Я понял, она не собирается подниматься на трибуну. Признаюсь, я испытал сожаление. Но коль уже выпал случай сидеть рядом, я попросил рассказать ее о себе, о пройденном боевом пути. И вскоре с интересом стал слушать приглушенный голос Катюши.
1941 год... Вражеские полчища рвались к Москве. Жестокая бомбежка под Смоленском разлучила Катю с родителями. Ее подобрала воинская часть. Совсем юная девушка добилась разрешения остаться в действующей армии.
Шестнадцатилетняя Екатерина начала боевую вахту матросом, затем стала разведчицей, санинструктором в батальоне морской пехоты, который с боями прошел сложный путь от берегов Азовского и Черного морей, форсировал Днестр и штурмовал крепости на Дунае.
Лето 1943 года. Азовское побережье. Отсюда начался боевой счет батальона морской пехоты. Взятие Темрюка. Катюшу награждают медалью «За отвагу». Десант в плавнях. Вторая награда — орден Отечественной войны. Керчь. Ночной десант на пустынном берегу. Врукопашную отвоевывается крохотный плацдарм и удерживается моряками. Связь и снабжение поддерживались только по воздуху ночью. Враг все время держал под прицелом этот «пятачок». Немцы даже знали, что среди моряков есть девушка по имени Катя.
Вот батальон морской пехоты уже под Одессой в составе Дунайской военной флотилии.
Штурм Белгорода-Днестровского. Семь рядов колючей, проволоки и пятиметровый обрыв, на вершине которого огневые точки врага. Но наступательный порыв моряков [125] не могли остановить эти преграды. Под свет ракет, под проливным свинцом они шли на штурм. Штормтрап, где находилась Катя, подорвался на мине, но она сумела первой спрыгнуть в воду. Моряки тем временем забросали проволочное заграждение шинелями, и Катя одной из первых оказалась под обрывом. Маленькая, ловкая, она цепко хваталась за ветки кустов, рывком поднялась наверх и оттуда уже помогала втаскивать товарищей с вооружением. Вскоре снова раздалась команда вперед, в атаку на врага.
За этот бой Екатерина была удостоена ордена Красного Знамени.
Так начался с боями освободительный поход по Дунаю через Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию и Австрию.
В боях за Белград, в кипящих под разрывами снарядов водах Катя подбирала раненых матросов, извлекала их из бурлящей воды, волоком оттаскивала на остров, прятала их в укрытия. Ходила в разведку. Таковы фронтовые будни отважной санитарки-разведчицы. Батальон морской пехоты вел одно сражение за другим, продвигаясь все выше по Дунаю. О Кате фронтовые газеты писали как о смелой, самоотверженной комсомолке, прошедшей огонь больших сражений.
После освобождения города Нови-Сад антифашистский женский комитет решает провести молодежную конференцию. На нее пригласили советскую комсомолку Катю. Она вдохновенно говорит с трибуны о мужестве и отваге советских воинов, которые освобождают югославские города и села от фашистской нечисти. Проводила конференцию секретарь антифашистского комитета женщин Наташа Дивляк. С этого вечера у Катюши появилось еще больше югославских друзей. Ее знали по боевым заслугам.
Под натиском советских войск фронт откатывался все дальше и дальше на северо-запад. Флотилия поднималась вверх по Дунаю. Враг цеплялся за каждый укрепленный рубеж, усиленно сопротивлялся. Путь движению вперед преградил огонь крепости на Дунае Илок. Выкурить врага из крепости было нелегко: она стояла на возвышенном месте, все сектора подхода хорошо простреливались. Ни с суши, ни с водных рубежей сразу не возьмешь. [126]
Для того чтобы облегчить продвижение наших войск на север, нужно было овладеть крепостью. Командование решило выбить гитлеровцев оттуда. Из самых смелых был сформирован отряд морской пехоты численностью в 50 человек, и среди них Катя. Штурм крепостных стен должен начаться с противоположного берега и с суши. Морякам предстояло отвлечь внимание врага, первыми открыть огонь.
— Как сейчас помню, — вспоминает Катя, — наступил декабрь. Стояли оттепели, шли дожди. Реки Тиса, Сава и Дунай вышли из берегов, затопили низменные места. Еще темно. Командование приказало занять квадрат № 369 — в нем просматривался незатопленный островок. Его-то мы и облюбовали. Под покровом ночи нас высадили. По пояс в воде между стволов деревьев мы заняли исходные боевые позиции. Но враг не дремал — сразу обрушил огонь по морякам. Мы ответили тем же — огнем. Но, понятное дело, наши удары из пулеметов, минометов и автоматов по крепости скорее были похожи на горох, отлетающий от стены, чем на штурм. Да к тому же перед нами и не стояла задача пробивать брешь в трехметровой толщине крепостной стены. Весь смысл операции — вызвать огонь на себя, отвлечь внимание противника. Фашисты все виды оружия направили в нашу сторону. Рвались мины, снаряды, строчили пулеметы, дым стлался по низинам, вода Дуная кипела от горячих осколков...
Вскоре показались шлюпки с гитлеровцами, которые поливали свинцовыми очередями десантников. Раненные падали в холодную воду. Катюше надо было оказывать им помощь — из студеной воды вытаскивать на полузатопленный островок, а тех, кто был относительно далеко от него, приходилось привязывать ремнями и бинтами к полузатопленным деревьям, чтобы не унесло течением. Фашисты и туда перенесли смертоносный огонь.
Но тут новая беда — осталась лишь одна лента патронов. Надо экономить. Огонь Катя стала вести расчетливо. Но как только ее пулемет замолкал, гитлеровцы тут же делали бросок вперед на оставшуюся горстку смельчаков.
Фашисты открывают прицельный огонь по бесстрашной пулеметчице. Очередь рассекает воздух справа, потом слева; словно ожог почувствовала Катя в левой руке, [127] пуля сделала свое дело: отважная пулеметчица потеряла сознание. Гитлеровцы ринулись в атаку, чтобы захватить живыми оставшихся смельчаков.
— Словно сквозь сон, я почувствовала приближение смерти, — говорит Катя, — тут же прозрела и увидела перед собой врагов. Ничего не оставалось, как в порыве этой смертельной схватки здоровой рукой уцепиться за пулемет и обдать фашистов свинцом. А левая рука повисла, вовсю хлещет кровь...
Гитлеровцы пришли в замешательство. «Патроны все израсходованы, стало быть, пришел конец», — подумала Катя. И снова она погрузилась в полузабытье, как вдруг тишину прорезало раскатистое «ура!». Наши войска овладели крепостью Илок. Фашисты повернули обратно, кинулись кто куда.
В полночь подошел бронекатер за моряками. Их осталось в живых лишь тринадцать человек, обескровленных, полузамерзших, намертво державшихся закоченевшими руками за стволы деревьев. Семнадцать часов продолжалась эта схватка с огнем и холодом. Горстка моряков героически сражалась и выстояла.
Катю отвезли в госпиталь. Голодно тогда было в Югославии, а для Кати среди населения города Нови-Сад собрали масло, белый хлеб, яйца, конфеты. Однажды югославские женщины принесли в госпиталь плюшевого медвежонка.
— А этого «хищника» на какой предмет доставили? — спросила Катя.
— Как зачем! Ты еще совсем юная, тебе бы в куклы играть, а ты уже столько лет воюешь, столько отшагала километров дорогами войны!..
Затем Катю перевели в госпиталь Турно-Северин. После Турно-Северина Измаил. Рука стала заживать, но в свою часть Катю не отпустили: еще нельзя повязку снять. Она долго уговаривала отпустить ее и в конце концов на свой страх и риск убежала с забинтованной рукой. Нагнала часть под Будапештом. День Победы Катя отпраздновала в австрийском городе Линце.
Через 20 лет Наташа Дивляк опять встретилась с «милой Катюшей» — теперь уже Екатериной Илларионовной Михайловой-Деминой. Екатерина Илларионовна работает врачом в городе Электросталь. Воспитывает сына Юрия. Такова судьба нашей славной героини. [128]
Три боевых ордена и пять медалей украшают грудь Е. И. Михайловой-Деминой. Каждая из этих наград ей дорога по-своему. Это нелегкий фронтовой путь боевого моряка, прошедшего огонь и воду жестоких сражений на азовском и черноморском побережьях, на отмелях Днестровского лимана, на берегах Дуная. [129]