В огненном кольце

«Правде», «Красной звезде», другим центральным, фронтовой и армейской газетам мы всегда были рады, как голодные — хлебу, как жаждущие — воде: они являлись важнейшим источником наших знаний о положении на фронте и в тылу, всеармейской трибуной обмена боевым опытом и широчайшей пропаганды героизма и мужества советских солдат и офицеров. Именно в годы войны я впервые осознал, что печать действительно является острейшим оружием нашей партии, духовной пищей миллионов патриотов социалистической Родины.

«Что нового?» — таким вопросом начинался каждый день войны. И ответы мы находили на страницах газет.

В конце июля 1944 года нас особенно интересовал так называемый польский вопрос, и центральный печатный орган нашей партии разъяснял, что «военные действия советских войск на территории Польши диктуются единственно военной необходимостью и стремлением оказать Дружественному польскому народу помощь в освобождении от немецкой оккупации»{10}.

К тому времени войска 1-го Белорусского фронта (2-я танковая армия и соединения 8-й гвардейской армии) перерезали железную дорогу Брест — Варшава, освободили Люблин и концлагерь Майданек, созданный гитлеровскими палачами еще в 1940 году; Здесь фашистские изверги уничтожили полтора миллиона человек. [231]

В этом лагере смерти погибло множество советских людей. Вот почему мы особенно остро ощущали потребность в святой мести врагу.

Летая над городами и селами многострадальной Польши, наши крылатые разведчики выискивали скопления немецких войск и техники и сообщали об этом в вышестоящие штабы, которые немедленно высылали группы Ил-2 и Пе-2 для нанесения по врагу штурмовых и бомбардировочных ударов.

Авиаторы 16-й воздушной армии крушили противника на дорогах, выжигали, выкуривали его из всякого рода укреплений. Вместе со штурмовиками мы, истребители, тоже наносили удары по автомашинам с пехотой, танкам и чаще всего били по головным отрядам, создавая пробки, панику во вражеском стане. Мы мстили гитлеровцам за сорок первый год, когда их воздушные стервятники расстреливали отступавшие роты и батальоны, измывались над беззащитными беженцами, убивали ни в чем неповинных детей и стариков.

Активное участие 54-й гвардейский истребительный авиационный полк принимал в операции по окружению в районе Бреста трех немецких дивизий и прикрытию наших войск от воздействия авиации противника во время прорыва к Висле на участке Демблин, Дуловы.

Позади Висла, впереди Варшава и сотни других городов и городков, поселков и селений, ждущих своего освобождения. В составе нашей воздушной армии воевал с врагом и авиационный полк «Варшава». Сначала это была эскадрилья, вооруженная тринадцатью самолетами конструкции Яковлева, затем она выросла до полка, который дрался с противником до конца войны.

С освобождением города Острув-Мазовецки войска фронта перешли к обороне. За образцовое выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за овладение городом Демблин и проявленные при этом доблесть и мужество, как говорилось в Указе Президиума Верховного Совета СССР, нашу гвардейскую дивизию наградили орденом Красного Знамени. Получили награды и многие однополчане. Мне вручили орден Александра Невского.

— Ну что ж, князь Невский, — улыбаясь, сказал Иван Балюк, пожимая мне руку, — готовься к решительному побоищу с потомками псов-рыцарей. [232]

Саша Денисов, подбоченясь, продекламировал стихи однополчанина старшего лейтенанта Гусева:

— Да, на Берлин, — подтвердил Илья Чумбарев. — Теперь будет легче.

— Почему? — спросил Александр Денисов.

— Румыния объявила войну Германии — раз. — Илья начал загибать пальцы. — Финляндия уже теперь не воюет против нас — два. С Болгарией начались переговоры о перемирии — три. А там, гляди, и Венгрия одумается, поймет, что к чему.

— Это логично, — согласился Денисов.

— Дальше, — продолжал Чумбарев. — Дивизия наша удостоена ордена Красного Знамени, многие из нас тоже получили боевые награды, повышены в должности и звании...

— На себя намекаешь? — усмехнулся Александр.

— Зачем же делать исключение? — возразил Илья. — И ты стал командиром звена, и Кобылецкому присвоено звание «гвардии майор», и механик Терентьев теперь в старших сержантах ходит... Как думаешь, повышает все это боеспособность? Повышает.

— Кобылецкого переводят в пятьдесят третий гвардейский, — вступил в разговор заместитель начальника штаба Ганзеев, тоже недавно ставший майором.

— Кем? — почти одновременно спросили мы,

— Заместителем командира полка. И не только он уходит, — вздохнул Петр Денисович, — но и еще кое-кто.

— Вот тебе и повышение боеготовности, — развел руками Денисов. — И еще надо учесть, что молодняка многовато у нас. С кем летать? «Старички»-то убывают...

И мы поняли, что он в эту минуту вспомнил о младшем лейтенанте Гагине, погибшем в одном из воздушных боев над польской землей. Правда, он не был «стариком», но все же старше тех, что пришли теперь в полк.

— Веселее, веселее, друзья! — подбодрил нас Балюк и повторил стихи, которые читал Денисов:

— Пойдем-ка, Яков, в штаб. Запишу новый орден в личное дело, — сказал Ганзеев и посмотрел на меня как-то хитро, с веселым прищуром.

— Что так смотришь, шрамы, что ли, считаешь на лбу? — спросил я.

— Шрамы давно, Яша, изучены. Смотрю, как ты преобразишься, прочитав одну бумагу. — Майор шутливо погрозил: — Только никому об этом ни слова. По-дружески сообщаю секрет, чтобы веселее воевалось.

Мы пришли в штабную землянку, и Ганзеев достал из стола какой-то документ. Я начал читать:

«Гвардии старший лейтенант Михайлик Яков Данилович является подлинным мастером воздушного боя. Во всех проведенных им схватках с истребителями и бомбардировщиками противника проявил исключительную отвагу, героизм, присущие русскому солдату, сражающемуся за Родину...»

Высокие слова о самом себе смутили меня. Скользнув взглядом на концовку документа: «Достоин присвоения звания Героя Советского Союза», я поблагодарил Ганзеева и вышел из землянки.

Через час мы вылетели на свободную охоту за вражескими самолетами, которых становилось в небе все меньше.

— Выдыхается немецкая авиация, — проговорил после вылета один из самых молодых летчиков — Саша Талов.

Нет слов, вражеская авиация стала теперь уже не та, что прежде, но нам еще предстояли встречи с реактивными самолетами «Мессершмитт-262».

Не делали поспешных выводов и те, кто неустанно улучшал качество авиационной техники и вооружения. И мы были благодарны самоотверженным рабочим, техникам, инженерам и ученым, вместе со всеми советскими людьми разделяли радость, когда Указами Президиума Верховного Совета СССР от 5 августа и 2 ноября 1944 года за образцовое выполнение заданий партии и правительства были достойно награждены вооруженцы, приборостроители, опытно-конструкторские бюро и конструкторы самолетов — Герои Социалистического Труда С. А. Лавочкин, А. С. Яковлев, С. В. Ильюшин и А. Н. Туполев. [234]

Ни у одной из воюющих стран не было самолетов лучше наших «илов», «яков» и «лагов». Ими были довольны не только мы, но также французские, польские, чехословацкие, югославские, болгарские летчики. Многие из союзнических офицеров ВВС сражались с врагом, не щадя жизни, и заслуженно стали кавалерами боевых советских орденов. Некоторые летчики французского полка «Нормандия» в ноябре 1944 года были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Одним из проявлений постоянной заботы о летчиках-фронтовиках был приказ командующего ВВС Красной Армии, в котором говорилось о необходимости применения воздушного тарана лишь в исключительных случаях, как крайней меры. Беседуя на эту тему с молодыми однополчанами, гвардии лейтенант Чумбарев, таранивший в небе Сталинграда вражеский самолет, рассказал о том, что в трудное время применение таранного удара было массовым явлением в нашей авиации, особенно истребительной.

Тогда Илья привел около десятка примеров, назвал имена Талалихина, Катрича, Жукова, Здоровцева, Харитонова, Полякова и других героев. Теперь мы знаем, что в годы Великой Отечественной войны советские летчики совершили более 200 таранов, 17 человек применили этот тактический прием дважды, А. Хлобыстов — трижды, Б. Ковзан — четырежды. Таран был оружием исключительно грозным, смертельным для врага, и потому, естественно, немецкие летчики так боялись его.

Своевременным было и преобразование авиации дальнего действия в 18-ю воздушную армию. К концу 1944 года расстояние до объектов бомбардировки значительно сократилось. До Берлина, скажем, или других важных промышленных и административно-политических центров противника могли с успехом совершать полеты и фронтовые бомбардировщики. Это экономило силы и средства, которые были нужны для последнего, решающего наступления Советской Армии на врага.

В период осенне-зимней оперативной паузы мы напряженно занимались боевой подготовкой. В полку проводились учебные полеты с показательными воздушными боями [235] и стрельбами, сборы летчиков и техников, конференции по важнейшим вопросам фронтовой жизни. Заключительным этапом всей учебы было совещание руководящих офицеров и наиболее опытных летчиков фронта.

Открывая совещание, командующий 16-й воздушной армией генерал-полковник авиации С. И. Руденко сказал:

— Мы собрались для того, чтобы поговорить о некоторых особенностях борьбы со скоростными немецкими самолетами, в том числе с «Мессершмиттами-262», имеющими реактивные двигатели.

Некоторые из присутствующих здесь товарищей уже встречались с такими самолетами в воздухе. Хотелось бы, чтобы эти летчики поделились своими впечатлениями о воздушных боях, рассказали, как выглядят новые вражеские самолеты в полете, какая необходима тактика, чтобы лучше поражать и сбивать их. Этого требуют интересы окончательной победы над немецко-фашистской Германией.

Первым попросил слова помощник командира 3-го истребительного авиакорпуса подполковник Новиков. Вот о чем он рассказал.

— Однажды группа истребителей — командир корпуса генерал-лейтенант Савицкий, подполковник Новиков и еще несколько летчиков — вылетела на патрулирование в район переправ через Одер, находившихся севернее Франкфурта. Облачность была 6 — 8 баллов, высота — 300 метров. После двадцати минут барражирования Новиков заметил незнакомый самолет. Таких машин он еще не видел.

— Самолет имел длинный утонченный хвост и удлиненную носовую часть с низкой подвеской двух гондольных установок под крыльями, — продолжал подполковник. — Встреча произошла на пересекающихся курсах. Противник быстро проскочил мимо меня и скрылся из вида. В процессе поиска я опять встретил его и пошел на сближение. Немецкий летчик, вероятно, заметил меня и снова оторвался, ушел.

В третий раз встретил противника на том же курсе, что и впервые. Развернувшись, я набрал скорость пятьсот семьдесят километров в час и пошел на сближение. Однако реактивный самолет опять ушел от меня. Его попытался атаковать генерал Е. Я. Савицкий. Но эта [236] попытка осталась безрезультатной: скорость немецкой машины достигала семисот пятидесяти — восьмисот километров в час. Следов работы реактивных двигателей не было заметно из-за сильной дымки.

Как бороться с такими самолетами? Лучше всего применять метод внезапности — атаковать со стороны солнца. Не следует пренебрегать атакой в лоб с ракурсом одна четвертая. Считаю, что реконструировать наш прицел не следует, он соответствует ведению прицельного огня при ракурсах одна четвертая и две четвертых для скорости восемьсот километров в час.

Отвечая на вопрос командующего о том, как наш летчик должен действовать во время атаки скоростного самолета противника, подполковник ответил:

— Чтобы враг не мог вести прицельный огонь, необходимо использовать маневр своего самолета, не допускать противника на дистанцию ближе восьмисот метров. Во время атаки надо делать отворот на большой скорости, а как только нападающий проскочит вперед, следует немедленно довернуть самолет и вести пушечный огонь вслед даже с больших дистанций. Пулеметные очереди по такому самолету малоэффективны.

Считаю, что скоростные машины действовать в группе не смогут, они менее маневренны, чем «Яковлевы». Но если все-таки противник будет навязывать бой, мы должны строить нашу тактику на взаимодействии в паре и маневре пар.

На трибуну вышел командир 178-го гвардейского истребительного авиационного полка подполковник В. М. Макаров.

— Прикрывая наземные войска на северном плацдарме реки Одер, я тоже встретил незнакомый самолет. Вначале признал его за «раму», но, когда развернулся и пошел в атаку, убедился, что это не «фокке-вульф». Под плоскостями машины были подвешены гондольные установки. Вероятно, в них находились реактивные двигатели, так как из гондол струился белый дымок. Неизвестный самолет быстро, удалился от меня, и я потерял его из вида.

Чтобы сбить такой самолет, надо, по-моему, применять хитрость, тактику внезапности, использовать облака, солнце, местность. Иначе его не возьмешь. Нужно уметь использовать отрицательные стороны новой немецкой [237] машины — плохой обзор, особенно нижней полусферы.

Я согласен с подполковником Новиковым: прицелом нашим в бою со скоростными истребителями можно пользоваться только во время стрельбы под малыми ракурсами, а под большими вести огонь бессмысленно. Еще предложение: на боевые задания по борьбе с такими самолетами надо посылать пары или четверки, потому что ими управлять легче, чем большими группами.

И последнее. При сопровождении штурмовиков и бомбардировщиков необходимо строить такой боевой порядок истребителей, чтобы не дать возможности противнику внезапно атаковать их. Группы сопровождения следует усилить, одну из них оттянуть назад и выше, а для защиты передней полусферы поставить группу или пару вперед.

Нам понравилось выступление дважды Героя Советского Союза гвардии майора И. Н. Кожедуба, заместителя командира 178-го гвардейского истребительного авиаполка. Он сказал, что борьбу со скоростными самолетами противника советские летчики ведут — с самого начала Отечественной войны. Ме-109 по сравнению с И-16 или «Чайкой» были скоростными, однако мы научились их сбивать и уничтожили не одну тысячу.

— Известно, что. скоростной самолет требует от летчика особого напряжения, ибо с возрастанием скорости становится недостаточно маневренным. На такой машине очень трудно производить атаку под большими ракурсами, поэтому наши летчики (а мы тоже получили на вооружение новые самолеты с повышенной скоростью) чаще всего производят атаки сзади и в хвост под ракурсами ноль четвертей и одна четверть. Таким же образом и я недавно атаковал и сбил «Мессершмитт-109 Ф».

Мне кажется, что немецкие летчики, осваивающие новые самолеты, будут применять такую же тактику.

Обычно, стреляя при ракурсе одна четверть — четыре четверти, я беру упреждение пятьдесят — семьдесят тысячных и в этом положении прицела всегда сбиваю самолеты противника.

Недавно, барражируя над одерским плацдармом, я видел самолет, гондолы моторов которого вынесены вперед. Летел он на очень большой скорости. Полагаю, что гоняться за такими машинами не следует, это лишь приведет [238] к напрасной трате моторесурса. Лучше уйти вверх, выждать удобный момент и внезапно свалиться на врага.

Лобовую атаку по новым самолетам противника надо производить умеючи и первому открывать прицельный огонь. Если же упустил возможность занять выгодную позицию и время открытия огня, нужно уходить в сторону, не давая противнику взять инициативу в свои руки.

От 53-го гвардейского истребительного авиаполка выступили мой недавний сослуживец гвардии майор И. И. Кобылецкий и командир эскадрильи гвардии капитан Г. С. Дубенок.

Иван Иванович предложил изучить маршруты полетов новых немецких самолетов и, организовав засаду или выслав большой патруль истребителей, принудить врага к посадке или сбить его.

Капитан Дубенок развил мысль подполковника Макарова о более четком построении боевого порядка истребителей, сопровождающих на боевые задания «ильюшиных» и «петляковых». Кроме того, подчеркнул он, надо высылать пару вперед, которая должна охранять «илы» или «пешки» с нижней передней полусферы и расстреливать истребителей противника, которые при атаке бомбардировщиков на большой скорости будут проскакивать вперед.

Что касается атак, то их целесообразнее всего производить под ракурсами от ноль четвертей до двух четвертей. Атаки в лоб будут малоуспешными, так как они очень скоротечны. Новые истребители противника всегда, по-видимому, будут стремиться сбивать ведущих наших групп, поэтому необходимо срывать такие маневры.

В заключение перед участниками совещания выступил командующий армией. Он выразил надежду, что в соединениях и частях будет продолжен разговор о тактике борьбы с новыми немецкими самолетами, имеющими реактивные двигатели.

Генерал Руденко подчеркнул, что Ме-262 использует полную мощность своих реактивных моторов для достижения максимальных скоростей только в необходимых случаях (догнать цель или уйти от истребителей). Применяться они будут, вероятнее всего, для борьбы с авиацией, наносящей удары по живой силе и технике врага, то есть против наших бомбардировщиков и штурмовиков. [239]

Новые «мессершмитты», по-видимому, будут стремиться наносить короткие удары по группам и одиночным самолетам. Задача состоит в том, чтобы выработать эффективные способы уничтожения этих истребителей всеми средствами, которыми мы располагаем.

— О прицелах и дистанциях ведения огня здесь говорили правильно, — подчеркнул командующий. — Нужно вести огонь и бить противника прицельно, а не навскидку, как учит французская школа. Для этого необходимо хорошо изучить свой прицел и угловые перемещения цели.

Генерал порекомендовал нашим истребителям вести огонь по Ме-262 с дистанций от 20 до 600 метров и более, пока имеется хоть один процент вероятности попадания. Здесь учитывалось моральное воздействие на немецких летчиков.

Командиры частей, выполняющие задачи сопровождения бомбардировщиков и штурмовиков, указывал генерал Руденко, должны глубоко продумать вопрос о том, как построить прикрытие, какие применять боевые порядки, какую избрать тактику, имея перед собой противника, вооруженного скоростными самолетами с реактивными двигателями.

В конце своего выступления генерал-полковник авиации призвал участников совещания принять все меры к тому, чтобы воздушные бойцы и впредь были достойны гордого звания отважных соколов Советской страны.

— Я уверен, — сказал он, — что мы, имея богатый опыт борьбы с немецкими самолетами, применяя его на практике, также выработаем новую тактику борьбы со скоростными самолетами{11}. [240]

Фронтовой практикой проверено, что боевые успехи подразделения и части во многом зависят от того, насколько хорошо организована партийно-политическая работа, как личный состав понимает поставленную командиром задачу, каково влияние коммунистов и комсомольцев на массы воинов. В предвидении ожидавшегося наступления нам, партийным активистам, и поручили ознакомиться с различными участками партполитработы в полку. Я должен был доложить замполиту майору Верховскому о том, чем занимаются комсомольцы нашей эскадрильи.

В организации состояло на учете. 35 членов ВЛКСМ, эскадрильское бюро возглавляли пять человек, в том числе летчик младший лейтенант Степанов и механик моего самолета старший сержант Терентьев. Чтобы иметь наглядное, доказательное представление о работе комсомольской организации по обеспечению передовой роли членов ВЛКСМ в выполнении боевой задачи, я проанализировал один летный день.

Нашей эскадрилье предстояло сопровождать бомбардировщиков до объекта бомбометания в заданном районе и обратно, а также нанести самостоятельный. штурмовой удар по войскам противника. Узнав эти задачи от капитана Балюка, комсорг сержант Твилинов рассказал о них комсомольским активистам.

— А вы постарайтесь в индивидуальных беседах как можно быстрее и доходчивее разъяснить каждому комсомольцу, что от него требуется на сегодняшний день, — порекомендовал Твилинов.

Младший лейтенант Степанов поинтересовался, как летчики-комсомольцы усвоили боевую задачу, какие испытывают трудности. Он и его товарищи Каптовин, Коченков и Кислицын, уже имевшие боевой опыт, напомнили молодым сослуживцам о возможности встречи с новыми немецкими самолетами Ме-262 и рассказали об особенностях воздушного боя с ними.

Младший техник-лейтенант Митии и старший сержант Терентьев узнали от инженера эскадрильи Д. Н. Дрыги, что на самолетах, обслуживаемых сержантами Котовым и Заседателевым, большой объем работы. Чтобы ускорить подготовку боевых машин к вылету, комсомольские активисты помогли механикам вовремя устранить все дефекты.

Однажды сержанту Проценко досталось от комсомольцев за небрежное отношение к выпуску боевого листка. После этого редактор эскадрильской стенной печати старался вовсю. Не было замечаний и сейчас.

— Вот так надо всегда делать, — одобрил комсорг, — на совесть. Боевой листок не ради формальности нужен, [241] сам понимаешь. Кого надо — отметь, нерадивого пожури. Не знаешь — спроси у инженера и командира.

Наряду с другими летчиками в этот день отличился и член комсомольского бюро младший лейтенант Степанов. От его меткого огня во время штурмовки вражеской колонны загорелись две автомашины. Этот факт был отмечен в боевом листке и в беседе агитатора младшего лейтенанта Юдина с однополчанами, которые по тем или иным причинам на этот раз не поднимались в воздух.

Во время подготовки материальной части к очередному вылету комсоргу Твилинову стало известно, что комсомолец Смирнов, закончив работу на своей машине, ушел со стоянки, не оказав помощи соседям. Пришлось поговорить с механиком, напомнить ему о войсковом товариществе. Сержант Проценко взял на заметку этот случай. Впоследствии Смирнов, подготовив свой самолет, всегда спешил помочь тем, у кого было много работы.

К вечеру Твилинов рассказал сослуживцам содержание сводки Советского информационного бюро, затем поставил перед активистами задачи на предстоящий день. Кроме того, он вместе с сержантом Ковальским успел побеседовать о правах и обязанностях членов партии с механиками, которые изъявили желание вступить в партию.

Несколько позже я узнал от комсорга полка младшего лейтенанта Миронова, что комсомольская организация нашей эскадрильи была признана одной из лучших, сержант Твилинов получил благодарность от начальника политотдела соединения гвардии полковника Акимова.

В выводах специального политдонесения начальнику политотдела 16-й воздушной армии полковнику В. И. Вихрову «О работе комсорга и бюро 1 аэ 54 гв. иап по обеспечению боевого летного дня» говорилось:

«Благодаря хорошей постановке работы комсомольская организация 1 аэ занимает ведущее место не только в полку, но и в дивизии»{12}.

Положительно была отмечена и работа редактора нашего боевого листка сержанта Проценко. Его известность, можно сказать, приобрела армейский размах. В своем политдонесении гвардии полковник Акимов писал:

«В одном из боевых листков 1 аэ 54 гв. иап, где редактором гвардии сержант Проценко, [242] помещено 5 заметок:

1. «Задачи дня», в которой командир поставил перед авиаэскадрильей задачу в течение дня провести 30 боевых самолето-вылетов и здесь же конкретно определил обязанности летного и технического состава.

2. «Благодарность». В этой заметке летчик гвардии лейтенант Денисов указывал, что, выполняя боевое задание, группа летчиков, ведомая командиром эскадрильи, отлично прикрывала бомбардировщиков, за что получила благодарность.

3. В своей информации «Они поняли задачу» гвардии сержант Проценко указывал, что гвардии младший техник-лейтенант Митин (агитатор), гвардии старшина Короленко и гвардии старший сержант Львов поняли задачу, поставленную перед ними командиром эскадрильи, и за истекший день отлично обслужили по 4 боевых самолето-вылета. Он призвал весь техсостав равняться по передовым специалистам.

4. В заметке «Итоги боевого дня» гвардии старший лейтенант Павленко указывает, что в течение дня эскадрилья выполнила задачу, поставленную командиром, сделав 33 успешных боевых вылета. Отлично выполнили боевое задание гвардии старший лейтенант Михайлик, гвардии лейтенанты Крючков и Денисов, гвардии младшие лейтенанты Степанов и Зерний.

5. «Наши недостатки». В этой заметке, написанной агитатором гвардии младшим техник-лейтенантом Митиным, указывается, что, несмотря на хорошую работу техсостава эскадрильи, все же имелись и недостатки — отсутствовала должная взаимопомощь во время закатывания на стоянки и маскировки самолетов.

Данный боевой листок привлек внимание всего личного состава авиаэскадрильи, а также обратил внимание партийной и комсомольской организаций на необходимость мобилизации личного состава по изжитию имеющихся недостатков»{13}.

Хорошо у нас работали и агитаторы. Мы всегда были в курсе важнейших событий на фронте и в стране, своевременно знакомились с решениями партии и правительства. Этим однополчане прежде всего обязаны гвардии майорам Верховскому и Шувалову.

В первых числах января 1945 года секретарь партбюро [243] полка провел в нашей эскадрилье интересную беседу, пользуясь материалами новогоднего номера «Правды». Майор сказал, что ныне, когда Красная Армия освободила от немецко-фашистских оккупантов почти всю Юго-Восточную Европу, наша цель состоит в том, чтобы завершить разгром противника и до конца выполнить свою освободительную миссию — помочь народам Европы, которые еще находились под гнетом гитлеровской Германии, сбросить рабское ярмо, завоевать свободу и независимость.

Теперь мы знаем, что к началу 1945 года Красная Армия превосходила противника по числу людей более чем в два раза, по орудиям и минометам — почти в четыре раза, танкам и самоходно-артиллерийским установкам — более чем в три раза, боевым самолетам — почти в восемь раз.

Нас, авиаторов, особенно воодушевлял тот факт, что мы располагали большим количеством авиационной техники. Точного соотношения сил, конечно, никто из нас не знал, но, судя по абсолютному господству в воздухе советских самолетов, можно было смело утверждать наше первенство.

Союзники, по всей вероятности, не без оснований обратились к нашему правительству с просьбой ускорить наступление и тем самым облегчить положение их войск, подвергшихся ударам гитлеровцев. Знали, стало быть, в Америке и Англии, что мы располагаем большой силой.

— Когда нам было тяжко, — сказал Саша Денисов, — союзники не очень-то спешили со своей помощью... Ну да ладно, мы — народ сильный и добрый: с врагом сами справляемся, а кому невмоготу — помогаем.

14 января 1945 года войска 1-го Белорусского фронта начали Варшавско-Познаньскую наступательную операцию, являвшуюся составной частью Висло-Одерской стратегической операции.

Висло-Одерская операция «имела целью освобождение Польши, разгром — основных сил группы армий «Центр» и вывод советских войск на последний естественный рубеж — рек Одер и Нейсе. Одновременно предусматривалось оказание помощи англо-американским войскам, оказавшимся [244] под угрозой полного разгрома на западном театре военных действий... Важная роль в операции отводилась советской авиации, насчитывавшей до 5 тыс. самолетов»{14}.

К тому времени вместо И. Ф. Балюка, назначенного с повышением, нашу эскадрилью принял гвардии капитан Батяев. Летчики довольно быстро убедились, что новый командир — искусный воздушный боец, хороший методист, чуткий и внимательный товарищ. Не раз вылетал он на боевые задания, которые были под силу только тем, кто прошел трудную фронтовую школу.

Первые полеты в период Варшавско-Познаньской операции показали, что летный состав нашего полка хорошо подготовился к боевым действиям. Помимо ветеранов части отличился старший лейтенант Бугаев. Вылетев во главе группы истребителей на штурмовку войск противника, он быстро обнаружил цель и решительно атаковал ее. В результате офицер Бугаев со своими ведомыми уничтожил восемь вражеских грузовых автомашин, легковой автомобиль, две цистерны с горючим и до взвода гитлеровцев. Успеху старшего лейтенанта Бугаева и его товарищей был посвящен один из номеров полкового бюллетеня, который выпускался по инициативе майора Шувалова и младшего лейтенанта Миронова ежедневно.

Вместе — с тем выявились и недостатки в работе с отдельными молодыми летчиками. Младший лейтенант Минченко, например, во время одного из полетов на разведку оторвался от своего ведомого. Командир полка еще раз напомнил молодежи, что подобные случаи могут привести к нежелательным. последствиям, ибо «мессершмитты» и «фокке-вульфы» специально подкарауливают одиночные экипажи. Наши командиры не делали никаких послаблений: слишком много пришлось пережить за годы войны, чтобы допускать оплошности там, где можно было обойтись без них.

Сообщения о форсировании Вислы севернее Варшавы И расширении фронта прорыва до 120 километров, об освобождении столицы Польши, промышленного центра Лодзь и целого ряда других городов вызвали среди летчиков и техников полка еще большее воодушевление. [245]

Я представляю себе, какой небывалый подъем царил в наземных войсках, непосредственно освобождавших город за городом и настойчиво шедших вперед, ломая сопротивление противника.

А сопротивлялся враг отчаянно. Мы были свидетелями этого во время штурмовки познаньского оборонительного рубежа и уничтожения вражеской группировки в районе Познани.

Помню, с каким ликованием мы встретили весть о том, что 29 января части и соединения нашего фронта, которым командовал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, западнее и северо-западнее Познани пересекли границу Германии и вторглись в пределы Померании. Как все ждали этого дня, ждали почти четыре года. Теперь не мы, а немцы читали в газетах и слушали по радио об оставлении гитлеровской армией городов и сел. Что ни день, то из десятков всяких там тирштигелей, урунштадтов, фидбергов и швибусов советские солдаты вышибали фашистских вояк.

В конце января наши войска форсировали Одер в районе Кюстрина и захватили плацдарм на левом берегу. Через два дня Висло-Одерская операция. была успешно закончена. За это время соединения 16-й и 2-й воздушных армий совершили свыше 54 тысяч боевых вылетов. Наши истребители провели 543 воздушных боя, в которых уничтожили 765 немецких самолетов. Были захвачены богатые трофеи, в том числе 1300 самолетов.

Поспешая на запад, мы едва успевали запоминать названия аэродромов, где базировался наш полк. Из Бытеня в июле прошлого года прыгнули в Островки, я августе перелетели в Люблин-восточный, в сентябре были в Любитово, оттуда перебазировались, в Кшевду. И уже в этом году трижды подскакивали за наземными войсками — в Ласкажев, Мазев и Ополе.

— Ну и быстроходна же наша пехота! — восхищался старший сержант Терентьев. — Едва на крыльях догоняем ее.

При перебазировках больше всех доставалось техническому составу, особенно передовым командам, готовившим новые аэродромы для приема полковых самолетов. Однако никто не сетовал на лишения и тяготы кочевой жизни, все понимали, что без этого обойтись нельзя. [246]

В эти дни — с 4 по 11 февраля — наше внимание занимала Крымская конференция глав правительств Советского Союза, США и Англии. Какие вопросы обсуждает конференция? Что решит? И вот в «Правде» от 13 февраля мы прочитали ответы на интересовавшие нас вопросы. Было ясно, что война на исходе и что политические и экономические проблемы освобожденной Европы будут решать три державы-победительницы.

А пока... Пока наши войска крушили померанский «вал» врага.

Как-то после вылета на разведку зашел разговор о вероятности встречи с воздушным противником. Одни говорили, что встреча с фашистскими самолетами в нынешнее время — почти событие. Другие доказывали, что это зависит от нас самих, от активности поиска.

— Да ведь за примером далеко не надо ходить, — сказал гвардии капитан Батяев. — Если вы жаждете встречи с недобитыми питомцами Геринга, летите с Яковом Михайликом.

— Что ж, — ответил я, — завтра полетим и постараемся найти.

Такие разговоры и раньше были, но не столь жаркие, как на этот раз. Ребята спорили, горячились. Особенно Александр Талов. Он вообще не верил в возможность встречи с противником, утверждал, что теперь можно спокойно летать: истребителей на щецинском направлении нет.

Командир полка молча слушал споривших, давая им возможность высказать свое мнение. Затем как бы подводя итог разговору, сказал:

— Первый вылет завтра разрешаю выполнять всем желающим встретиться с противником. Михайлик, собирай группу.

Охотников набралось несколько человек. Все они были опытными, искусными воздушными бойцами. С ними не страшен никакой враг. Кроме того, я брал с собой надежную тройку, с которой летал все время и провел не один десяток боев. Это Николай Крючков, Илья Чумбарев и Александр Денисов.

Задача была не из легких, но я надеялся на ратную удачу. За последнее время мне нередко приходилось встречаться с противником. Дело в том, что я взял себе за правило не ожидать, когда он появится в заданном районе, [247] а искать его. Активно искать и навязывать ему бой. Эту тактику я перенял у своих командиров — Андреева, Лескова и Мельникова. Андреев еще под Москвой говорил:

— Ищи противника и диктуй ему свои условия. Не надо ожидать, когда на тебя набросится фашистский истребитель. Пассивных всегда бьют.

Некоторые летчики были согласны с такой тактикой, но оговаривались, что она приемлема только во время свободной охоты или выполнения задания по прикрытию заданного района.

— А как быть, когда ты сопровождаешь бомбардировщиков и штурмовиков или идешь на разведку? — спросил Василий Лимаренко и сам же ответил: — В таких случаях невольно будешь вести только оборонительный бой. Нельзя же отвлекаться от выполнения основной задачи.

— Оборона тоже должна быть активной, — заметил Евгений Петрович Мельников.

...Утром наша группа, сформированная из всех эскадрилий, получила задание сопровождать. Пе-2 к порту Щецин на Одере. Бомбардировщики шли, в разрывах кучевых облаков на высоте 2700 метров, а наша ударная группа — несколько выше. При подходе к Щецину мы увидели пожары. На земле шел бой. В небе же было спокойно.

Вот и река Одер, мост возле Щецина, железная дорога. «Не может быть, — подумал я, — чтобы здесь не было зенитной артиллерии и истребителей противовоздушной обороны». И действительно, тотчас же несколько «фокке-вульфов», летевших с запада, нырнули в облачность, поднимавшуюся слева от нас отвесной стеной и как бы отделявшую одну сторону Одера от другой. Маневр противника я разгадал: обойти облачность и подкрасться к нам сзади.

— Иду на сближение с «фоккерами». Будьте внимательны! — предупредил я своих друзей.

Мне почему-то никто не ответил. А вскоре я услышал голос Лимаренко. Василий скороговоркой предупредил летчиков об опасности. Как только последний «фокке-вульф» зашел за облачность, я повел ребят в набор высоты. Надо было перебраться на другую сторону облачности и атаковать гитлеровцев с тыла, застать их врасплох. [243]

Облака остались внизу. Вражеские истребители шли над их верхней кромкой. Еще минута, и «фоккеры» догонят группу наших бомбардировщиков.

Медлить с атакой нельзя. Выжимаю из «кобры» все, на что она способна. Теперь все внимание прицелу. Вот он, ведущий «фоккер». Огонь! Самолет со свастикой сбит. Охваченный пламенем, он беспорядочно падает вниз.

— Один горит, — комментируя результат атаки, сказал кто-то из летчиков с Пе-2.

Следить за падением неприятельской машины некогда: пытаясь отомстить за своего напарника, на меня набросился один из «фокке-вульфов», которые теперь оказались позади. Однако покушение окончилось для него печально — Николай Крючков навсегда отбил ему охоту ввязываться в бой с советскими истребителями.

Схватка разгоралась. Фашисты во что бы то ни стало стремились прорваться к нашим бомбардировщикам. Илья Чумбарев отправил к праотцам еще одного гитлеровца. Из восьми «фокке-вульфов» осталось пять. Теперь стало легче отбивать их наскоки.

Бомбардировщики уже успели нанести удар по железнодорожной станции, развернуться и лечь на обратный курс. Сейчас будут идти мимо нас.

— Будьте внимательны! — предупредил я их. — Веду воздушный бой впереди и выше вас.

— Видим. Держись! — отозвался Талов из группы непосредственного прикрытия.

«Кажется, все идет хорошо», — подумал я, но тут же увидел новую четверку «фоккеров». Теперь их девять. Два из них кинулись на Илью Чумбарева. Спасая друга, мы с Николаем Крючковым отбили их атаку. Воспользовавшись этой потасовкой, четыре хищника бросились за «петляковыми». Отогнав крутившихся около нас «фоккеров», я передал ребятам по радио:

— Идем на помощь группе непосредственного прикрытия!

Догоняя своих, мы увидели, как два «фокке-вульфа» пристраиваются справа к одной из «аэрокобр».

— «Соколы»! Вас преследуют «фоккеры», скоро перейдут в атаку, — поспешил я предупредить летчиков об опасности.

Не знаю почему, но на мой голос никто не отозвался. [249]

Что за беспечность? Идут себе, словно рядом никого нет. Даю сектор газа вперед до упора. Нет, все равно не успеть. Противник вот-вот ударит из всех точек по нашим.

— Кто идет справа группы? Берегитесь! — еще раз предостерег я однополчан.

Ведущий гитлеровец открыл огонь.

Только теперь летчик забеспокоился. «Растяпа, — выругался я, — не мог посмотреть, что делается за спиной». Беру небольшое упреждение, чтобы отпугнуть «фокке-вульфов», но очередь ложится точно по одному из стервятников. Проскакиваю с набором высоты вверх.

— Коля, добавь! — попросил я Крючкова. Крючков «добавил» так, что «фоккер» горящей головешкой полетел к земле.

А кто же этот тюлень справа в группе непосредственного прикрытия? По номеру машины определяю — Талов. Тот самый Талов, что до хрипоты утверждал, будто в воздухе противника нет и можно летать совершенно спокойно. Теперь, кажется, он лично убедился в обратном. И не только он, но и все его сторонники.

Домой мы возвратились без потерь. Александр Талов едва довел машину. После посадки на аэродроме сразу же заклинился поврежденный мотор, который забарахлил еще над целью.

Торопко, словно под уклон, бежали февральские дни, один одного веселее, значительнее по событиям. Наши летчики научились уничтожать те самые скоростные самолеты с реактивными двигателями, о которых шла речь на недавнем совещании. Нам стало известно, что один Ме-262 сбили генерал-лейтенант авиации Е. Савицкий и майор П. Околелов, второй — майоры И. Кожедуб и К. Титаренко. Значит, профессиональное искусство советских авиаторов превосходит выучку немецких асов, а отечественные истребители «лавочкины» и «Яковлевы» с поршневыми двигателями не уступают Ме-262, кроме скорости, ни в чем, а по маневренности держат первенство.

За сорок дней зимнего наступления, сообщалось в «Правде», советские войска обрушили на противника небывалый по силе удар на. всем фронте от Балтики до Карпат и продвинулись на сотни километров (с плацдарма [250] на Висле южнее Варшавы до нижнего течения Одера — на 570) в глубь территории фашистской Германии. Части и соединения 1-го Белорусского фронта после длительной осады уничтожили окруженную группировку противника и заняли город и крепость Познань.

— Такие темпы наступления могут быть присущи только героической армии, — читая сообщение Советского информбюро, сказал младший лейтенант Миронов.

— А наша Красная Армия и есть армия массового героизма, — подтвердил майор Шувалов. — «Красная звезда» сообщает, что на первое февраля сорок пятого года у нас насчитывается шесть тысяч четыреста восемнадцать Героев Советского Союза и более шести миллионов ста пятидесяти шести тысяч человек, удостоенных орденов и медалей.

Сначала цифры эти показались нам слишком уж большими, а потом, когда посмотрели, у кого сколько наград — у некоторых летчиков их было более полутора десятков, — пришли к выводу, что, вероятно, так оно и есть на самом деле.

— А сколько еще наград ожидают своих героев, — сказал майор Ганзеев.

Кто-кто, а заместитель начальника штаба, оформлявший наградные документы на однополчан, знал это лучше других. Да и развернувшиеся в марте события свидетельствовали об исключительной отваге, о мужестве воинов Красной Армии. Осуществляя Восточно-Померанскую наступательную операцию, войска нашего фронта расчленили группировку противника, выйдя на побережье Балтики, после чего главные силы повернули на запад, к реке Одер. Наземные войска, как всегда, поддерживала авиация, в том числе и 54-й гвардейский истребительный авиаполк, перебазировавшийся с аэродрома Ополе на площадку в районе населенного пункта Лавица. Под мощным натиском пали города-крепости Кюстрин и Кольберг и вся Восточная Померания, которую обороняла немецкая группа армий «Висла».

В ночь на 16 апреля в полку были получены обращения Военных советов 1-го Белорусского фронта и 16-й воздушной армии о начале Берлинской наступательной операции. Этому знаменательному событию был посвящен специальный митинг личного состава.

Перед развернутыми гвардейскими знаменами части [251] подполковник Е. П. Мельников зачитал эти исторические документы, затем поставил конкретные боевые задачи перед летчиками, техниками и другими специалистами и призвал их показать в предстоящем сражении новые образцы доблести и отваги, умножить славу советской гвардии.

В этой приподнятой, торжественной обстановке молодые летчики приняли присягу гвардии, после чего начались выступления.

Речи однополчан были краткими, волнующими. Кандидат в члены партии младший лейтенант Абрамов сказал:

— Нам, воинам Советской Армии, наш народ дал все необходимое для того, чтобы как можно быстрее разгромить ненавистного врага и водрузить Знамя Победы над Берлином. Я призываю летчиков-гвардейцев нашего полка показать в этой решающей битве достойные примеры мужества и героизма.

После митинга люди разошлись по подразделениям. В нашей эскадрилье, как и в других, была большая карта Берлина и его пригородов. Возле нее мы и продолжили разговор о предстоящем наступлении.

— Берлин, — вглядываясь в карту,. на разные лады произносил Саша Денисов. — Бер-рлин... Слово какое-то рычащее. То ли дело — Москва. Песенное, мягкое слово.

— Слово мягкое, — подтвердил майор Шувалов, — а фашисты поломали зубы на подступах к этому городу.

Ребята вспоминали минувшие бои под Москвой и Сталинградом, под Курском и Орлом, в Белоруссии и Польше. Теперь мы на земле врага, и красные стрелы на тактических и оперативных картах нацелены на разбойное логово, где вынашивались планы порабощения нашей страны.

— Даже не верится, — ероша рукой густую шевелюру, мечтательно произнес Василий Лимаренко.

— Во что не верится? — спросил Николай Крючков.

— Скоро будет четыре года, как мотаемся по фронтам, — закончил свою мысль лейтенант.

— Ничего, гвардия! — воскликнул парторг. — Еще один удар, и капут фашистской Германии. Пошли, ребята, на партсобрание. Вопрос один — «Задачи коммунистов в связи с предстоящим наступлением на Берлин». [252]

— Вот это я понимаю — партработа! — весело улыбнулся Александр Денисов. — Пошли, хлопцы!

Выступавшие на собрании коммунисты заверили командование в том, что боевые задачи будут выполнены только на «отлично».

— Я буду драться с врагом беспощадно, — сказал командир звена лейтенант Крылов, — мстить фашистам за Ивана Максименко, Павла Оскреткова и других летчиков, павших смертью храбрых в воздушных боях. Прошу командование, чтобы мне разрешили написать на фюзеляже моего самолета имена Максименко и Оскреткова.

Командир звена лейтенант Денисов заявил:

— Мы, летчики первой эскадрильи, в предстоящих боях будем насмерть бить противника на земле и в воздухе. Сделаем все для того, чтобы с честью оправдать высокое звание члена ленинской партии — партии большевиков.

Выступил и недавно объявившийся летчик младший лейтенант Степанов.

— Мы услышали радостную весть о переходе войск нашего фронта в наступление. Недалек тот заветный день, когда мы добьем фашистского зверя в его логове и водрузим Знамя Победы над Берлином. От имени всех молодых летчиков эскадрильи заверяю командование полка, что мы по-гвардейски выполним свою задачу.

Попросил слова и старший техник-лейтенант Пащенко. Он сказал:

— В своем обращении Военный совет фронта приказывает войскам фронта нанести последний сокрушающий удар по врагу. Наши техники, механики и мотористы обеспечат безотказную работу материальной части. Пусть летчики будут уверены: мы не подведем их и не опозорим чести специалистов-гвардейцев.

Решение было предельно кратким, деловым, обязывающим коммунистов во всем показывать пример для беспартийных. И мы в тот же день начали претворять в жизнь это решение.

Известно, что Берлинская операция длилась до 8 мая 1945 года. За это время наступающие войска «с воздуха поддерживала и прикрывала авиация 4, 16, 2 и 18-й воздушных армий, имевшая всего до 8500 самолетов. Ночью перед атакой наших войск 743 дальних бомбардировщика [253] нанесли массированный удар по основным опорным пунктам второй полосы обороны противника — Лечин, Лангзов, Вербиг, Зеелов, Фридерсдорф, Дольгелин. Удар продолжался 42 минуты. Каждую минуту на врага сбрасывалось 22 тонны бомб, преимущественно крупных калибров — Фаб-250, Фаб-500, Фаб-1000. С наступлением рассвета начали боевые действия экипажи 16 и 2-й воздушных армий»{15}.

Сражение за Берлин началось за два часа до рассвета 16 апреля. От артиллерийского гула, а затем и грома бомбардировщиков дрожали земля и небо. Мы не раз были свидетелями контрнаступлений наших войск, но такой концентрации огня, какая была в это раннее весеннее утро, видеть не приходилось.

— На Берлин! На Берлин! — скандировали мы, ожидая команды на вылет.

Наконец-то зеленая ракета. Полк ведет в бой Евгений Петрович Мельников. В воздухе темно от бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей. Самолеты идут волна за волной — одни на задание, другие с задания. «Илы», Пе-2, «яки», «лавочкины», «аэрокобры». Туго приходится «мессершмиттам» и «фокке-вульфам». Туго Берлину: четыре воздушные армии действуют на этом направлении.

За день истребители нашего объединения совершили несколько тысяч вылетов, успешно провели 140 воздушных боев. Фашисты недосчитались 165 самолетов. Ожесточенные схватки были и на второй, и на третий день. 18 апреля истребители 16-й воздушной армии уничтожили 175 стервятников. Подполковник Мельников зачитал нам телеграмму командира бомбардировочного корпуса: «Летный состав частей отмечает отличную работу ваших истребителей прикрытия. Прошу объявить благодарность всем летчикам, принимавшим участие в боях 16 и 18 апреля».

Главный удар наш фронт наносил с кюстринского плацдарма. Два вспомогательных удара обеспечивали успех главного — охватить столицу фашистской Германии с северо-запада и юга. Наш 54 и гвардейский истребительный авиационный Керченский полк первые десять [254] дней операции действовал с аэродрома Шенраде, затем до самого конца войны — с моринского.

Заняв с боями ряд пригородов на подступах к немецкой столице,. 20 апреля артиллеристы 1-го Белорусского фронта произвели первые залпы по военным объектам Берлина. На второй день бои шли уже в самом городе, затем войска нашего и 1-го Украинского фронтов соединились и рассекли вражеские силы, оборонявшие главный административно-политический, экономический и военный центр Германии, на две части.

Удар за ударом. Горит, полыхает Берлин. Агонирует фашистская Германия. Мы прикрываем бомбардировщиков и штурмовиков, обрушивающих смертоносный груз на врага.

А потом, когда закончились уличные бои, гвардейцы били по гитлеровцам, отходящим на запад.

Весть о великой победе пришла ночью. Ребята обнимались, стреляли из пистолетов, ракетниц и автоматов в майское небо Морина, ошалело кричали «ура», подбрасывали пилотки, фуражки и шлемофоны. Это была незабываемая дата.

А спустя. месяц с первым эшелоном победителей я ехал домой. Ехал по мирной земле, тихой и радостной после отгремевшей бури.

«До-мой, до-мой!» — весело погромыхивали колеса поезда.

«До-мой, до-мой!» — выстукивало счастливое сердце.

«До-мо-ой!» — заливисто пел паровозный гудок.

— На родину, старший лейтенант? — спросил меня сосед в погонах подполковника, будто еще сомневаясь в этом.

— На родину! — радостно ответил я и посмотрел на восток. Там, над мирной голубизной июньского неба, словно орден Победы, поднималось веселое солнце, и навстречу ему мчался первый эшелон русских воинов-победителей.