Семеро против семисот
Целых пять месяцев партизаны бригады имени Яна Гуса ловко и без потерь ускользали от своих многочисленных преследователей. Удавалось это, прежде всего, благодаря тому, что чешские [289] патриоты вовремя оповещали наше командование о готовящихся облавах, прочесываниях и других операциях карателей.
На борьбу против партизан были брошены крупные силы гестаповцев, эсэсовцев, четников. К участию в карательных экспедициях привлекались и специально обученные собаки овчарки. Во многих местах создавались «ягд-команды», что в переводе на русский язык означает «охотничьи команды». Однако все попытки фашистов ликвидировать партизанское движение провалились. Число же сторонников, верных помощников партизан не только нашей, но и других бригад и отрядов, непрерывно росло.
Гитлеровцы широко использовали в противопартизанской борьбе технические средства, а именно: радиопеленгаторные установки. В связи с этим нашим радистам приходилось выходить на связь На очень короткое время и быстро менять свое месторасположение. Такое маневрирование долгое время выручало нас.
Но наступил роковой день — 26 марта 1945 года. Сведения о причинах обнаружения и обстоятельствах гибели капитана Фомина и штаба бригады, к сожалению, очень скупы. Некоторые склонны считать, что на след штаба напал кто-то из гестаповских агентов. Большинство же тех, кто занимается историей партизанского движения в Чехословакии, считает, что местонахождение штаба засекли немецкие радиопеленгаторные установки.
Действительно, днем 26 марта наша радиостанция выходила на связь. А уже через несколько часов в район деревни Лешковице, где в лесу находился штаб бригады, на большой скорости мчалась колонна автомашин с карателями.
Плотным кольцом окружили фашисты сравнительно небольшой лесной массив, перекрыли все дороги и тропинки. Жителям деревни было категорически запрещено выходить из дому. «До утра 27 марта все мы были на положении пленных, — рассказывал о тех днях Ярослав Новак. — В моем дворике дежурили два солдата».
Что же в это время происходило в окруженном штабе бригады? Рассказать об этом некому: капитан Фомин и все, кто был с ним — всего 7 человек, — погибли в неравном бою.
Конечно, мы не сомневались, что наши боевые товарищи, верные своему долгу перед Родиной, сражались с врагом до последней возможности. Чешские патриоты рассказывали, что бой с партизанами не обошелся для карателей без потерь: у них были и убитые, и раненые.
Но это было все, что мы и наши чехословацкие друзья знали тогда, в 1945 году, о трагедии, разыгравшейся у деревни Лешковице.
И только через два с лишним десятилетия историками был обнаружен один очень важный документ. О нем рассказал доктор исторических наук А. И. Недорезов в своем очерке «Слово об отважных», напечатанном в «Неделе» № 49 за 1967 год. Этот [290] документ — телетайпная запись донесения начальника пражского гестапо Отто Герке.
«26 марта 1945 года, — сообщал он, — в результате перестрелки в лесу около 5 километров севернее поселка Лешковице уничтожены штаб и радиостанция партизанской бригады «Ян Гус»... Захватить бандитов не удалось...»
В донесении перечислены, хотя и не совсем точно, фамилии погибших партизан, а также процитированы найденные на месте боя три записки капитана Фомина. Вот первая из них.
«26.3.45. Мы окружены врагом. Будем держаться до последней возможности. Врагов — 300 немецких солдат. Будем стрелять до последнего патрона. 4-й Укр. фронт».
«Врагов — 300...» — написал Фомин. Однако их было значительно больше Одних только армейских солдат и офицеров в операции участвовало 270. Кроме них еще две роты (ягд-команды) 20-го полицейского полка СС, зондеркоманда (спецкоманда) города Хрудим и истребительный взвод ФАТ-322, а также разведывательные подразделения. В общей сложности более семисот карателей, по 100 с лишним на одного партизана!
И несмотря на такой численный перевес сил, бой длился несколько часов. «Перестрелка происходила с 18.00 26. 3. до 4.00 27.3», — признается Герке в своем донесении. Об этом же свидетельствуют и даты записок нашего командира.
«Мы жили, — говорится во второй записке, — ради чехословацкого народа, ради счастливого будущего славянских народов, ради победы над Германией. Фомин. 27.3.45».
И наконец, третья записка:
«У нас нет возможности прорваться. Нас окружили. Капитан Фомин. 27.3.45. Умираем за Родину».
Всякий раз, когда читаю текст записок своего любимого командира, я проникаюсь безмерным чувством гордости за него и его боевых соратников, за нашу Родину, за наш народ, вырастивший таких героев.
В 1964 году чехословацкие товарищи прислали мне семь фотоснимков, на которых изображены наши славные, незабвенные товарищи, погибшие у Лешковиц: командир бригады Александр Васильевич Фомин, начальник штаба Иван Васильевич Перхун, врач Лидия Александровна Смык, радисты Мария Никифоровна Полякова и Александр Николаевич Чепуров, чехи-партизаны Ян Яначек и Йозеф Цоуфал.
Снимки эти необычные: сделаны они вскоре после гибели героев-партизан. На лице и обнаженной груди каждого из них — многочисленные темные пятна различной величины. Это злодейский почерк фашистских извергов.
История появления этих снимков весьма интересна.
Подобрав на месте боя тела погибших партизан, фашисты увезли их в город Пардубице, чтобы сжечь в местном крематории. [291]
Чешским патриотам тайком от гестаповцев удалось сфотографировать наших товарищей, каждого в отдельности. Можно себе представить, насколько это было опасно. Зато для истории остался неповторимый документ, свидетельствующий о бесстрашии и мужестве антифашистских бойцов и о жестокости и бесчеловечности гитлеровцев.
Когда тела партизан были преданы кремации, патриоты сумели собрать в урны их прах и спрятать его. В этом смелом, рискованном поступке ярчайшим образом проявилось чувство безграничной любви чешских товарищей к героям-освободителям.
Урны с прахом Александра Васильевича Фомина и его боевых друзей установлены в музее партизанской бригады имени Яна Гуса в деревне Лешковице.
Бригада жива, бригада сражается
Гибель командира и начальника штаба, потеря обеих радиостанций — единственного средства связи с Большой землей — явились тяжелейшим ударом по бригаде.
Кто возьмет на себя руководство бригадой? Как пойдут дела дальше? Эти вопросы волновали каждого из нас. Да и сам факт гибели целой группы дорогих людей действовал на всех удручающе.
В этой сложной обстановке высокое чувство ответственности и личное мужество проявил наш комиссар Тума. Он помог нам побороть растерянность, вселял в каждого веру в свои силы, воодушевлял на новые боевые дела.
Своим приказом комиссар назначил исполняющим обязанности командира бригады Николая Владимировича Колесника, а начальником штаба — Лаврентия Михайловича Тихомирова, старшего лейтенанта, вступившего в нашу бригаду после побега из фашистского плена.
«Красная Армия, — говорилось в приказе комиссара, освободила Словакию, перешла границу протектората (Чехии и Моравии) и успешно продвигается вперед.
Немецко-фашистские захватчики, удирая, угоняют на запад мирное население, увозят все, что могут.
Поможем наступающей Красной Армии в уничтожении врага! Не дадим фашистам возможности угонять население, увозить из Чехии и Моравии ценнейшие материалы, продовольствие, оборудование заводов и фабрик!»
Выбор комиссара на Николая Колесника пал не случайно. Хотя Николай был довольно молод (ему шел двадцать третий год) и не имел офицерского звания, среди боевых товарищей он пользовался непререкаемым авторитетом. Колесник хорошо зарекомендовал себя на посту командира первого лесного отряда, действовавшего в районе Железных гор. Его уважали за смелость, решительность, умение перехитрить врага, постоянную [292] заботу о товарищах. Всякий раз, когда мне доводилось выполнять боевые задания под руководством Николая Колесника, я убеждался в его высоких командирских качествах.
Бригада продолжала действовать мелкими группами, разбросанными на значительном расстоянии одна от другой. Это заставляло фашистское командование и гестапо распылять свои силы. А ведь на Чешско-Моравской возвышенности рядом с нами действовали и другие партизанские отряды: имени Яна Козины, «Зарево», «Вперед»... Так что у фашистов было, как говорится, хлопот полон рот.
Приведу краткий перечень успешных боевых вылазок, осуществленных в апреле партизанами нашей бригады (в том числе и бойцами ЦПС).
6 апреля. Близ станции Резсохотец, на линии Хотеборж — Немецкий Брод, группа Н. Колесника пустила под откос паровоз и два вагона с вооружением.
6–14 апреля. Группа Я. Веймелека (ЦПС) каждую ночь перерезала телеграфно-телефонные провода на участке Ждяр — Немецкий Брод, парализовала связь на 8 суток.
17 апреля. Группа И. Старого разгромила продовольственный склад в Шкрдловице, выпустила 3,4 тонны бензина и 0,6 тонны автола.
25 апреля. Группа П. Фокина близ деревни Черна (у Пардубиц) уничтожила 23 солдата и офицера противника.
26 апреля. Группа В. Пригодича у Деревни Ждяр уничтожила 27 гитлеровцев.
28 апреля. На станции Голице группа Т. Косовского ликвидировала четырех часовых, захватила вагон с оружием.
29 апреля. Группа М. Фордзалиева на шоссе южнее Тонице, у Пардубиц, обстреляла из засады легковые машины. Убито 6 немецких офицеров.
В тот же день члены группы П. Короля, обстреляв из засады фашистскую автомашину, убили двух майоров и капитана.
30 апреля. Отряд партизан под командованием В. Пригодича вступил в бой с карателями, устроившими облаву в районе Хвойна, Велины, Чермна. Убит 31 гитлеровец.
В апреле мне тоже пришлось участвовать в выполнении нескольких боевых заданий. Расскажу об одном из них.
На задание назначили троих: Иржи, Станду и меня. Тут же мы принялись готовить к походу свое боевое имущество.
Первым делом прошили оголенным медным проводом стенки спичечного коробка, превратив его таким образом в колесный замыкатель. Потом аккуратно сложили и крепко забинтовали широкими матерчатыми лентами плитки-шашки тола. Взяли по паре капсюлей-взрывателей и батареек от карманного фонарика, [293] запаслись боеприпасами для автоматов и поздним вечером ушли в сторону Собинева.
К дому Старых подошли в полночь со стороны леса. Осмотрелись, прислушались: ничего подозрительного. Иржи отыскал в нижней части забора две раздвигающиеся доски (гвозди из них были заранее предусмотрительно вынуты), и мы один за другим проникли в огород, а оттуда — на чердак дома. Собака даже и голоса не подала, видно сразу признала своих.
Иржи спустился вниз и вскоре принес нам приготовленную матерью еду. Остаток ночи и весь следующий день мы пробыли на чердаке. А вечером отправились к месту намечаемой диверсии. Шли все время лесом. Впереди — Иржи, хорошо знавший эту местность, а мы — следом за ним.
Весна была в полном разгаре. Деревья уже оделись молодой листвой. По хорошо подсохшей земле шагалось легко и, свободно. Идешь и порой забываешь о войне. А она, проклятая, все бушует, унося каждый день тысячи жизней. Но судя по всему, дело идет к концу.
Немцы, конечно, уже не те, что были даже года полтора-два назад. Надломлен, напуган враг, но сил у него еще много, и драться на своей территории он будет отчаянно. Наше партизанское дело — громить и громить фашистов, не давать им опомниться, помогать всем, чем только можно, наступающей Красной Армии.
Нашей группе было приказано подорвать идущий к фронту вражеский эшелон. Время его прохождения на том участке, куда мы направлялись, комиссар нам назвал (видимо, надежные товарищи — железнодорожники — заранее проинформировали его об этом).
Связку тола несем по очереди. Пройдем немного, прислушаемся, осмотримся и снова идем.
— Внимание, — шепчет Иржи, — где-то здесь недалеко должна быть железнодорожная линия.
Густой лес кончается. Прикрываясь кустарником, спускаемся все ниже и ниже.
Ночь темная. Лишь ненадолго луна выглянет в просвет между облаками и опять скроется. В один из таких моментов и увидели мы поблескивающую стальную ленточку рельсов.
Охраняется ли этот участок? Комиссар сказал, что военной охраны здесь нет, но может появиться глидка. Так что надо держать ухо востро.
Подобрались к самой линии. Наблюдаем. Проходит десять, пятнадцать, двадцать минут. Если не изменили расписания, скоро должен появиться поезд. Пора браться за дело.
Взбираемся на насыпь. Иржи и Станда наблюдают, а я принимаюсь разгребать гравий, делаю лунку. Закладываю тол. Потом кладу на рельс коробок-замыкатель, привязываю его покрепче бечевкой, чтобы не сдуло потоком воздуха. Рядом закапываю [294] в гравий батарейку. Проверяю все соединения проводов. Раздвигаю тесьму на связке тола, на ощупь отыскиваю одно из отверстий, вставляю капсюль-взрыватель. Осторожно присыпаю тол гравием, разравниваю это место. Готово!
Осматриваемся крупом: ни души. Тихо. Сползаем с насыпи. Направляемся по косогору вверх, но железнодорожную линию держим под наблюдением. А вдруг появится глидка и разрушит все наши планы. Залегли недалеко от железнодорожного полотна, в кустарнике.
Лежим, перешептываемся. До нашего слуха доносится шум поезда. Вот он все ближе и ближе. Учащенно бьется сердце. Сработает или не сработает взрывное устройство?
Поезд не сбавляет хода. Значит, машинист не подозревает об опасности. Паровоз уже в нескольких метрах от нашего «гостинца».
Тесно прижавшись друг к другу, напрягаем слух и зрение. И вот он — взрыв! Сработало! Над паровозом со страшным шипением взлетает огромное облако пара (видно, взорвался котел). Грохочут, со скрежетом налезая друг на друга, вагоны...
Крепко обнимаемся и, не сговариваясь, вскакиваем с места. Быстрее бежать отсюда! В это время послышались новые взрывы. Один, другой, третий... Значит, в эшелоне есть и снаряды. Прекрасно!
Через день, 15 апреля, мы вернулись в отряд. Здесь узнали о результатах своей работы. Паровоз и четыре вагона оказались под откосом. Еще семь вагонов серьезно повреждены.
Чувство радостного волнения охватило каждого из нас: вот и мы внесли свой вклад в счет мести ненавистному врагу за гибель нашего славного командира и его боевых товарищей.
Наносить урон врагу всюду, где только возможно, — такую задачу решала каждая партизанская группа, каждый ее боец. Объектов нападения было много: и воинские эшелоны, и автоколонны, и склады... Но совершенно неожиданно появился еще один объект.
По всей Чешско-Моравской возвышенности, где сажали очень много картофеля, были разбросаны небольшие спиртзаводы, которые работали под контролем оккупантов.
В конце марта нашему штабу стало известно, что оккупационные власти приказали управляющим спиртзаводами не выдавать спирт никому, кроме командиров немецких моторизованных частей. Было ясно, что враг намерен использовать спирт в качестве горючего для танков.
Противник не должен осуществить свой замысел! Запасы спирта необходимо уничтожить. Но как это сделать? [295]
Проще всего — сжечь спирт в местах хранения. Но разумно ли так поступать, когда война подходит к концу? Ведь заодно со спиртом спалишь и завод. А в мирное время, которое уже не за горами, спиртзаводы будут служить стране, народу. Ведь совершенно не могут обойтись без спирта медицинские учреждения — больницы, поликлиники, аптеки. А научные лаборатории? Да и за победу не грешно будет выпить.
Было срочно созвано совещание руководителей нелегальных организаций — народных выборов и партизанских групп. Выработке правильного решения во многом способствовало то, что среди участников совещания были руководитель объединения (кооператива) спирттоваров Йозеф Лацина, главный инженер кооператива Богумил Шенфельд и другие товарищи, являвшиеся в то же время активными организаторами нелегальной антифашистской борьбы в этой местности.
Совещание решило: спирт не сжигать, а выпустить его из цистерн на землю.
Ждярский спиртзавод находился в центре города. А гарнизон состоял из 200 немецких солдат и офицеров. Была еще и противопартизанская команда из 40 четников.
По заданию комиссара наши связные Власта Скржипска и Анежка Штулова собрали подробную информацию о заводе, о подступах к нему, о распорядке работы. Более всего нас устраивало то, что завод не охранялся.
Поскольку численность лесных партизан в этом районе была незначительной, пришлось привлечь к участию в операции и членов местной ЦПС, уже имевшей боевой опыт, а также жителей города, зарекомендовавших себя верными помощниками партизан. Эти товарищи выполняли в основном обязанности проводников и наблюдателей, которых потребовалось немало.
...Темная апрельская ночь. Тихо вокруг. Небольшая группа партизан притаилась у ворот завода.
Получив донесение о том, что все заняли свои боевые места и наблюдатели не заметили ничего подозрительного, комиссар вполголоса приказал:
— Мезелев, Османчик, пора!
Мы мгновенно перелезаем через ворота, сбиваем запор и пропускаем на территорию завода группу наших товарищей. Стучим в дверь дома управляющего. На вопрос «кто там?» Тума отвечает:
— Мы партизаны. Немедленно дайте нам гаечные ключи от вентилей цистерн. Да не вздумайте сообщать в гестапо!
Ключи были беспрекословно отданы, и через несколько минут из цистерн фонтанами хлынул спирт. «Огненная жидкость» стала растекаться по двору, заполнять ложбинки и по канавкам устремляться под уклон за пределы завода.
Прошло чуть более часа, и все 200 тысяч литров спирта, хранившихся в цистернах, оказались выпущенными на землю. [296]
Под покровом темноты лесные партизаны быстро отошли на свою базу: лес и горы были рядом, а участвовавшие в операции горожане разошлись по домам.
Ждярский спиртзавод был последним из объектов подобного рода. Несколькими днями раньше партизаны выпустили спирт на заводах в Гинковице и Велке Лосенице. Здесь особенно энергично действовали чехи Егличка и Главка, югославы Ченчич и Чичич и многие другие товарищи.
Ни на одном из объектов партизаны не встретили противодействия со стороны гитлеровцев. Чем это можно объяснить? Конечно, определенную роль сыграли скрытность, внезапность, быстрота действий. Но главное, мне кажется, состояло в другом.
Шел апрель сорок пятого года. Война бушевала на территории Германии. Советские войска вели бои у стен Берлина. Успешно продвигались они на запад и на земле Чехословакии.
Много хлопот и неприятностей доставляли гитлеровцам и народные мстители. Ведь только на Чешско-Моравской возвышенности действовал не один десяток партизанских отрядов и групп.
Тыловым армейским подразделениям и гестаповцам приходилось «разрываться на части». А порой, особенно в ночное время, они просто боялись встретиться с партизанами. Не потому ли и спиртзаводы оказались без охраны?
Более 500 тысяч литров, то есть 500 тонн спирта, было выпущено партизанами-гусовцами на заводах Высочины. Сотни фашистских танков остались без горючего.
Весной в окрестностях небольшого города Голице, расположенного неподалеку от Пардубиц (в нескольких десятках километров от основного района боевых действий нашей бригады), оказалось много советских воинов, бежавших из фашистского плена.
Они рвались в бой с ненавистным врагом, но не были вооружены и организованы. Решением этой задачи занялись Константин Коровин, Богумил Бром и Владимир Пригодич, которого командование бригады послало в Голицкий отряд в качестве комиссара.
Действуя мелкими группами, партизаны устраивали засады на дорогах, нападали на военные объекты, вступали в стычки с карателями. А однажды группа партизан, переодетых в немецкую форму, во главе с Владимиром Пригодичем обезоружила взвод власовцев. За короткое время задача по обеспечению оружием новых бойцов была успешно решена.
Слово о командире
Чешские товарищи, которые вступили в наш отряд, были буквально поражены простотой и сердечностью во взаимоотношениях нашего командира с рядовыми партизанами. Один из чешских товарищей как-то сказал мне: [297]
— Ваш велител е про вояка братр.
По-русски это звучит так: ваш командир солдатам как брат.
Ребята рассказывали, что в чехословацкой буржуазной армии дело обстояло совсем по-иному. Между офицерами — выходцами, как правило, из богатых семей — и солдатами лежала пропасть. Офицер мог унизить, оскорбить солдата, и это считалось вполне нормальным. Конечно, встречались среди офицеров и передовые, гуманные люди. Они пользовались большим уважением у солдат, но начальство их недолюбливало и даже преследовало.
Командир солдату — брат! Да, это братство, это единство составляют одну из самых замечательных особенностей нашей Советской Армии, созданной для защиты завоеваний Великого Октября.
Нам чужда дисциплина страха, существующая и поныне в армиях капиталистических стран. Наша Советская Армия сильна дисциплиной долга, дисциплиной высокой сознательности.
Строга командирская требовательность, но она основана на уважении человеческого достоинства советского солдата-гражданина, сочетается с отеческой заботой о нем.
Частенько я думаю о том, какую же тяжелую ношу вынесли на своих плечах в минувшей войне наши советские командиры всех степеней. Мне могут возразить:
— А солдату разве легко было?
Да, солдату было тяжело, а командиру все же тяжелее. Поверьте мне, бывшему солдату-фронтовику: вступил я в войну рядовым, рядовым ее и закончил.
У солдата в бою свой сектор обзора и обстрела, своя скромная задача. А командир в ответе за выполнение боевой задачи всем подразделением и каждым солдатом в отдельности, за жизнь вверенных ему людей, за то, чтобы бойцы были сыты, нормально обмундированы, обеспечены боеприпасами.
Говорю о славных наших советских командирах, а перед глазами все время стоит образ дорогого моему сердцу Александра Васильевича Фомина — командира нашей партизанской бригады. Был он для нас примером трудолюбия, выносливости, высокой дисциплинированности, принципиальности, чуткости, выдержки и отваги.
Никогда не забуду, как однажды во время длительного и тяжелого похода по горам и лесам Высочины я совершенно обессилел и остановился. Понимаю, что надо двигаться дальше, а ноги ни с места.
— Что с тобой? — спрашивает подошедший ко мне командир.
— Разрешите мне, товарищ капитан, немножко посидеть, отдышаться. Направление я знаю и догоню отряд.
— Нет, этого я разрешить не могу, — спокойно, но твердо сказал командир. — Давай-ка сюда свой вещмешок!
— Что вы, товарищ капитан...
— Без разговоров, — не повышая голоса, ответил он, отобрал [298] у меня вещмешок, взвалил его себе на плечи и коротко добавил: — За мной!
И мы пошли. Командир несет двойную ношу и идет бодро, весело, а я без всякого груза еле за ним поспеваю. Куда же это годится!
— Товарищ капитан, прошу, разрешите, я сам понесу.
— Подожди. — Через несколько минут он остановился и тихо спросил: — Ну как, набрался малость сил?
— Вполне, товарищ капитан.
— Тогда забирай.
И больше ни слова, ни полслова. Надолго мне запомнился этот урок. Каким бы трудным ни был поход, я никогда не отставал от товарищей.
Все мы, партизаны бригады имени Яна Гуса, сохранили об Александре Васильевиче Фомине самые добрые воспоминания. Память о нем свято чтут и в братской Чехословакии.
В начале 1945 года капитана Фомина длительное время укрывали у себя, рискуя жизнью, лесник Виктор Главка и его жена Анна. Их двадцатидвухлетний сын Мирослав вступил в наш партизанский отряд и был храбрым бойцом, а после войны стал офицером. Вот строки из его письма: «Капитан Фомин был очень способным командиром. Он умел принимать смелые решения, держать крепкую дисциплину. Его обращение с бойцами бригады было товарищеским, братским. Все уважали его, верили ему».
Что знал я об Александре Васильевиче Фомине во время совместной с ним боевой службы? То, что он на год старше меня — родился в 1917-м, что является кадровым офицером, что на фронт прибыл в дни Сталинградской битвы и все время занимался подготовкой бойцов для партизанских действий в тылу противника, что где-то у него осталась семья — жена Лидия и дочь Ада, которых он часто вспоминал... Вот, пожалуй, и все, что мне было известно о нашем командире.
А как хотелось узнать побольше об этом замечательном, добром и мужественном человеке. И такая возможность представилась.
Документы давно минувших дней. Характеристики, аттестации, различные справки и анкеты. Собранные воедино, строка за строкой раскрывают они жизненный путь, воинскую биографию А. В. Фомина.
Сын колхозника-чуваша села Пронькино, Сорочинского района, Оренбургской области, Александр Фомин в 1935 году окончил неполную среднюю школу и поступил в Бузулукский сельскохозяйственный техникум. Учится прилежно год, другой, но в один из дней принимает решение: «Пойду в военное училище».
Было это в 1937 году. В воздухе, как говорится, пахло порохом. Гитлер открыто заявлял о своих намерениях добиться мирового господства, готовил Германию к войне. [299]
Совершенно закономерно, что в таких условиях комсомолец Александр Фомин решает сменить «плуг на винтовку» и поступает в Казанское пехотное училище имени Верховного Совета Татарской АССР.
О том, как он учился, красноречиво говорит «Лист выпускных оценок»: из шестнадцати дисциплин по девяти — отлично, по остальным — хорошо. Вот выдержка из аттестации будущего лейтенанта Фомина:
«Будучи помощником комвзвода, с работой оправлялся хорошо и показал свое умение командовать и вести подчиненных на выполнение поставленных задач.
Пользуется авторитетом среди курсантов. Дисциплинирован, инициативен, требователен. В своих решениях уверен и проводит их до конца. Хороший товарищ. Отличный физкультурник, в походах вынослив. Стреляет хорошо и отлично.
Вывод: достоин присвоения звания лейтенанта РККА и подлежит назначению на должность командира пульвзвода пульроты»
В училище Александр Фомин поступал комсомольцем, а окончил его членом Коммунистической партии.
Командование сочло целесообразным назначить молодого лейтенанта исполняющим обязанности командира курсантской роты Ленинградского военно-медицинского училища. Как же справлялся он с этой должностью? Вот строки из аттестации, составленной в октябре 1940 года:
«Пользуется большой любовью курсантов... Свои знания правильно и доходчиво передает подчиненным. Молодой, растущий командир.
Должности командира роты соответствует».
В числе немногих приказом Наркома обороны А. В. Фомин был награжден нагрудным знаком «Отличник РККА».
Июнь 1941 года. В составе курсантского батальона Фомин направляется на Карельский перешеек, где участвует в строительстве оборонительных сооружений и борьбе с авиадесантами противника.
Вскоре училище эвакуируют в Сибирь, и Фомина назначают командиром батальона курсантов.
1942 год. С мая по сентябрь старший лейтенант А. В. Фомин учится на специальных курсах при Высшей школе Красной Армии, где осваивает методы организации борьбы в тылу противника. По окончании курсов некоторое время работает в Главном штабе партизанского движения, а потом направляется на Сталинградский фронт.
Осенью 1943 года, когда советские войска вели бои в районе Мелитополя, меня назначили в оперативную группу при штабе 51-й армии. Там и произошла моя первая встреча с Александром Васильевичем Фоминым и Иваном Васильевичем Перхуном. С ноября 1943 года Фомин руководил переброской партизан в район Крыма. [300]
В течение нескольких месяцев нас обучали подрывному делу. меткой стрельбе из различных видов оружия, искусству скрытного передвижения, приемам самбо и многим другим премудростям. Часто на занятиях присутствовал капитан Фомин, который, подбадривая нас, требовал безупречного выполнения каждого приема.
В начале апреля 1944 года он провожал нашу группу в опасный путь — на территорию Крыма, находившегося в руках фашистов. Как пригодилась нам та закалка, которую мы получили во время учебы! Наш партизанско-диверсионный отряд «Орел» взорвал несколько вражеских эшелонов. Один из них был записан на мой личный счет.
В апреле 1944 года за выполнение заданий по развитию партизанского движения и личное мужество, проявленное при переброске партизан через линию фронта, А. В. Фомин был награжден орденом Красной Звезды.
В декабре 1944 года Александру Васильевичу Фомину было присвоено воинское звание «майор». Знал ли он об этом? Возможно, и нет. В своих записках он называл себя капитаном.
Бессмертный подвиг, совершенный нашим командиром и его боевыми товарищами в неравном бою у деревни Лешковице. является примером бесстрашия и мужества, примером беззаветного служения Родине и выполнения воинского долга.