Приложение 1. Письмо В. А. Меркушова П. Е. Стогову

Декабря 1947 г.

(Париж)

Дорогой Петр Евграфович!

Узнав из твоего письма, что ты сотрудничаешь в газете Сан-Франциско (вероятно, русской), полагаю, что ты, быть может, в курсе издательского дела и можешь мне помочь продать мою рукопись (воспоминания из жизни русского подводного флота за 1905–14 гг.). Это ряд отдельных, ничем не связанных между собою мелких рассказов из прошлого подводного плавания в России. Половина их была напечатана в газете «Русский инвалид» (Париж), журнале «Часовой» (Париж, потом Брюссель), в газете «Возрождение» (Париж). В этой рукописи, перепечатанной на машинке на листах данного формата, 233 страницы, т. е. почти столько же страниц книги.

Из прилагаемого оглавления рукописи, называемой «Подводники», ты увидишь, о чем идет речь. Журналистикой я занимаюсь с младшей гардемаринской роты (января 1904 года), т. е. уже 43 года, но об этом никто не знал. Я не говорил об этом, чтобы не привлекать к себе внимания начальства, разрешения которого на печатание статей, конечно, не спрашивал и никогда на предварительный просмотр их не представлял.

Если ты скажешь, что продать рукопись и получить за нее деньги можно, то я, если позволишь, пришлю тебе один экземпляр (ибо сам имею два). (...) Я писал об этом Таубе{7}, но он ответил, что сейчас издание стоит дорого, сбыт самый слабый, у Исторической комиссии{8} нет никаких возможностей, а в частные руки устроить тоже невозможно по тем же причинам. Я не знаю, насколько Таубе в курсе этих дел, потому пишу тебе, чтобы узнать, можно ли найти издателя и заработать на рукописи.

Кроме того, у меня имеется еще три рукописи, к сожалению, только в одном экземпляре, и я боюсь их посылать, если пропадут, восстановить их будет невозможно. Пишу тебе о них на всякий случай, чтобы остался след, если отправлюсь на тот свет до их издания.

Сейчас происходит так много всяких событий, в будущем их предвидится еще больше, потому издать, по крайней мере «Дневник», почти невозможно. Между тем, дневник за 1914 год был [550] проверен по вахтенным журналам подводных лодок и потому является единственным (для заграницы) документом о деятельности русских подводных лодок в начале войны. В 1915 году бригаду подводных лодок, которую в начале войны держали в одном кулаке, разделили на три отряда, потому дневник этого года далеко не полон и получил политический характер (что ты сам увидишь из оглавления), но в нем много интересных сведений о тех временах.

Наконец, имеется третья рукопись «Агония Ревеля», т. е. последняя неделя с 18 по 25 февраля 1918 г. (с момента возобновления военных действий до занятия Ревеля немцами). Она представляет свод подлинных телеграмм, разговоров по прямому проводу и т. п., связанных между собою моим вводным текстом. Половина рукописи была у меня украдена и напечатана в известном издании Гессена в Берлине «Архив Русской революции» (том, если не ошибаюсь, тринадцатый){9}.

Дело в том, что в Севастополе я сдал редактору издававшегося там военно-исторического журнала{10} половину рукописи и ушел в плавание. В это время фронт лопнул и произошла последняя эвакуация из Крыма (врангелевская). Редактор не растерялся и, зная, что рукопись представляет большую ценность, взял ее с собой и продал в Берлине. Там она вышла под заголовком «Материалы по истории Ревельского укрепленного района».

Через Катенева{11} я послал имевшийся у меня второй экземпляр «Агонии Ревеля», но, благополучно доставив рукопись в Нью-Йорк, он ухитрился где-то в городе ее потерять. Сообщаю тебе все это для сведения, чтобы в Америке было известно, какие материалы имелись у меня. Будет очень жаль, если, благодаря заварухе, все погибнет. Всю эмиграцию хранил и берег, благополучно пронес через все испытания, оба тома «Дневника» приводил в порядок и печатал на машинке в Морском собрании (в Париже. — Ред.) в течение последних четырех лет. Будет очень обидно, если все пропадет зря...

Как мы будем дальше существовать, не знаю. Пока что спасал картофель, который продается без карточек, но что будет дальше, на какие средства жить? Никакой тяжелой физической работы делать не могу из-за туберкулеза позвоночника. Кроме того, по той же причине потерял зрение на правый глаз, поэтому найти работу мне не так уж просто. Копать землю, таскать кули, ящики, мешки и т. д. , вообще, найти работу, от которой отказываются французы, можно, но я-то для нее не годен.

Туберкулез позвоночника начался благодаря контузии, полученной [551] при атаке на германскую эскадру 21 мая/3 июня 1915 г. Когда броненосный крейсер типа «Брауншвейг» (13200 т) протаранил «Окуня» (150 т), то я был отброшен от своего места у перископа и с размаха уселся на острый край задрайки открытого люка, ведущего из рубки внутрь лодки. Занятый ее спасением, я в этот момент ничего не почувствовал, но через шесть месяцев внизу, у кобчика, образовался большой нарыв. Судовой врач решил, что засорились поры, намазал нарыв мазью, чтобы вытянуть всю грязь, и тем дело кончилось. Но это так только казалось. В разное время эта история повторялась все чаще и чаще, пока не превратилась в постоянное явление. Теперь уже много лет, как у меня образовалась фистула, т. е. открытая дырка, откуда всегда, в большем или меньшем количестве идет гной. В 1937-м что-то случилось с кишками, и вследствие этого я потерял зрение на правый глаз. Эта, казалось бы, ничем не вызванная, безболезненная потеря зрения является типичной для моей болезни, и точно такая же история в любое время может случиться и с левым глазом.

Поздравляю тебя с наступающими праздниками и Новым годом с пожеланиями всего наилучшего. Привет всем, меня знающим и помнящим. Всего доброго.

Примечания

Письмо адресовано Петру Евграфовичу Стогову (1884–1975), однокашнику В. А. Меркушова по Морскому корпусу, капитану 2 ранга русского флота. Живя в США и успешно работая в области радиоэлектроники, П. Е. Стогов в то же время активно сотрудничал с русскими изданиями, публикуя в них статьи по широкому кругу вопросов. В 1947 г. он был обозревателем ежедневной газеты «Русская жизнь», выходившей в Сан-Франциско. [553]