Особая Краснознаменная

В январе 1935 года я был направлен, опять-таки на должность начальника штаба, в Особую Краснознаменную Дальневосточную армию. Поехал я туда не один. Из БВО откомандировали в Хабаровск, где находился штаб ОКДВА, группу лиц. Естественно, все мы задавались вопросом, чем это вызвано? Могло быть три причины. Во-первых, обычное перемещение, объясняемое периодической переброской начсостава из района в район, чтобы познакомить его с различными театрами военных действий на случай войны. Однако этому несколько противоречило то обстоятельство, что мы отправились в Хабаровск все в одно время и компактной группой. Во-вторых, стремление укрепить ОКДВА ввиду надвигавшихся осложнений с японскими милитаристами, хозяйничавшими в Корее и Маньчжурии. Действительно, пограничные инциденты следовали один за другим. Хотя в Маньчжурии уже существовал очаг войны, японцы пока что ограничивались [119] против нас провокациями, развертывая фактические боевые действия в Китае, куда они внедрялись постепенно, но явно готовили начало крупных операций. Таким образом, эта причина, хотя и достаточно веская, тоже не исчерпывала наш вопрос до конца. Наконец, можно было полагать, что на Дальний Восток собираются перевести командующего войсками БВО Уборевича, и он, заранее предупрежденный, ходатайствовал о переводе вместе с ним ряда сотрудников из БВО. Впрочем, никому из нас пояснений не дали. А мы были военными людьми. Приказано — следует выполнять! И вскоре мы уже знакомились с новым местом службы.

В Хабаровске нас ждали. Поэтому никакого особого внимания бытовой стороне дела нам уделять не пришлось, и мы с первых же дней целиком отдались работе, связанной с повышением боевой готовности войск. Вначале она протекала в условиях единого округа для всей территории от Байкала до Владивостока. Позднее ОКДВА разделили на Забайкальскую и Приморскую группы войск. И в той, и в другой хватало соединений, чтобы дать при необходимости отпор зарвавшемуся врагу. Боевая выучка войск была неплохой, так как некоторые части не столь давно участвовали в срыве авантюры фэньтяньских милитаристов на КВЖД, а другие постоянно совершенствовали свое воинское мастерство и держали порох сухим, имея под боком такого соседа, как Япония. Правящие круги Страны Восходящего Солнца усиленно превращали свою марионетку Маньчжоу-Го в плацдарм для нападения на Советский Союз, и ОКДВА всегда находилась начеку.

Вместе со мной вступил в должность, тоже прибывший из Смоленска, А. Я. Лапин (Лапиньш). Мы сдружились с ним еще в БВО, причем сначала на почве общих воспоминаний, так как в гражданскую войну он был комиссаром штаба 5-й армии. Потом нас сблизила и общая работа. Беседы с ним были особенно полезны в том отношении, что прежде он уже служил в ОКДВА, а еще раньше работал военным советником в Китае и теперь рассказывал немало поучительного. Альберт Янович Лапин стал заместителем командующего Особой армией по авиации. Ознакомление с кадрами авиации оставило положительное впечатление. Народ подобрался квалифицированный и боевой, готовый к выполнению любого ответственного задания.

Не так скоро удалось познакомиться с кадрами Тихоокеанского военно-морского флота. Последний подчинялся [120] Хабаровску только в оперативном отношении. Я не сумел в то время расширить свои познания о флоте до желательного уровня, да и вообще мы сравнительно мало разрабатывали тогда совместных, строго согласованных операций с моряками. Чувствовался некоторый отрыв этого вида вооруженных сил. Я очень жалел об этом, и, как показала жизнь, не напрасно. Более тесный контакт с флотом установился у меня уже в 1939 — 1940 годах, когда я командовал Ленинградским военным округом и был начальником Генерального штаба. Это весьма пригодилось мне и в первые дни войны, и в 1944 году, когда Карельский фронт взаимодействовал с нашим Северным военно-морским флотом, Ладожской и Онежской военно-морскими флотилиями, и особенно в 1945 году, когда 1-й Дальневосточный фронт тоже взаимодействовал с Тихоокеанским военно-морским флотом.

В этом смысле служба на Дальнем Востоке в 1935 — 1936 годах вообще оказалась для меня очень полезной. Вступив десять лет спустя в командование 1-м Дальневосточным фронтом, я использовал весьма многое из того, что приобрел, работая ранее в ОКДВА. Одно знакомство с театром военных действий чего стоило! Но не нужно думать, что ОКДВА принесла мне прямую пользу только десятилетием позже. Такая мысль была бы просто неправильной. Любой военачальник, меняя место службы и врастая в новую обстановку, сразу же набирается свежего практического опыта, ибо несовпадающие условия моментально заставляют изыскивать другие пути решения сходных по типу военных задач. Вот почему так важно, чтобы командиры не засиживались на одном месте. Смена впечатлений сама по себе будет расширять их кругозор, выдвигать перед военачальниками новые проблемы, побуждать их к тому, чтобы взглянуть на дело с незнакомой прежде стороны.

Выдающуюся роль в жизни ОКДВА играл ее командующий с 1929 года Василий Константинович Блюхер. Кто не знал тогда в нашей стране этого полководца! Член большевистской партии с дореволюционных времен, комиссар рабочих отрядов и командир партизанской армии, а затем дивизии в годы гражданской войны; главнокомандующий Народно-революционной армией Дальневосточной республики, ее военный министр и председатель Военного совета до 1922 года; комкор, начальник Ленинградского укрепрайона [121] и ответственный работник Реввоенсовета СССР до 1924 года; главный военный советник Национального правительства Китая в Кантоне до 1927 года; помощник командующего Украинским военным округом до 1929 года — вот основные вехи военного и государственного пути Блюхера. Он обладал международной известностью с тех пор, как начал помогать Сунь Ят-сену формировать национально-революционные части китайского народа и организовывать борьбу с внутренней реакцией.

Работая в Китае, Василий Константинович носил псевдоним Галин. За рубежом эту фамилию произносили немного иначе. Здесь постаралось французское телеграфное агентство. Его корреспонденты быстро обнаружили, что у Сунь Ятсена основным советником по военным вопросам является некий человек плотного телосложения, с постоянной улыбкой на явно европейском лице. Кто же этот иностранец, дающий чрезвычайно квалифицированные рекомендации? Распространился слух, что это какой-то отставной генерал Галён. Сотрудники генштаба Франции тщетно искали в своем военно-учетном столе личного состава такую фамилию и в ответ на вопросы журналистов лишь пожимали плечами. Тогда дотошные газетчики приступили к поискам с другого конца и докопались, что мифический француз — это не кто иной, как герой гражданской войны в Советской России, приехавший в Китай по приглашению д-ра Сунь Ятсена из того же лагеря, что и политический советник ЦИК гоминдана большевик М. М. Бородин, военный атташе А. И. Егоров и военный советник Ивановский (А. С. Бубнов).

В СССР популярность Василия Константиновича была необычайно велика, а его авторитет — очень высоким. Кто получил в сентябре 1918 года первым в стране орден Красного Знамени? Блюхер. Кто дал отпор авантюристам из рядов правых гоминдановцев во время конфликта на КВЖД? Блюхер.

В апреле 1930 года был учрежден орден Красной Звезды, и первого наградили им опять-таки Блюхера. Тогда же учредили орден Ленина. И снова одним из самых первых и этот орден СССР получил Блюхер. В те годы ордена были у сравнительно немногих, и достаточно было взглянуть на гимнастерку командарма — пять раз краснознаменца, чтобы понять, как ценили его деятельность партия и правительство. Как раз 1935 год, когда мы с ним впервые близко [122] познакомились, ознаменовался присвоением ему звания Маршала Советского Союза. Наше знакомство началось со взаимных рассказов о былом, и мы очень легко нашли общий язык. Блюхер, внук крепостного из-под Рыбинска, сын крестьянина-бедняка и слесарь Мытищинского и Сормовского заводов, провел свое детство и юность примерно в тех же условиях, что и я — внук крепостного из-под Зарайска, сын крестьянина-бедняка и слесарь заводов в Москве и Судогде.

Как военачальник Блюхер во многом напоминал мне Уборевича. Он пользовался примерно теми же методами и приемами организации обучения войск, часто проводил оперативно-тактические учения и делал поучительные разборы. Практиковал проведение военных игр в масштабе округа и соединений и нередко сам являлся их участником при руководстве со стороны какого-либо высшего офицера Генерального штаба. Старался использовать любой повод, чтобы учить части и соединения, причем отдавал предпочтение не теории в кабинете или на плацу, а практике, приближенной к боевой обстановке. Придавал огромное значение политическому воспитанию Красной Армии, причем особенно подчеркивал необходимость воспитывать в красноармейцах и командирах чувство боевого превосходства наших Вооруженных Сил над японскими, но не терпел шапкозакидательских настроений.

Как человек он несколько отличался от Уборевича. Менее сухой, не столь резкий, чаще шутивший, Блюхер казался более доступным. Однако близкое знакомство показывало, что эти отличия носили чисто внешний характер, а с деловой точки зрения принципиальной разницы между ними не существовало. В целом Уборевич был чуть собраннее, пожалуй чуть организованнее; Блюхер — человек более размашистый, более открытый. Но им обоим было присуще такое важнейшее качество полководца, как широта мышления, Именно в этом направлении стремился всегда раздвинуть рамки общих решений командующий ОКДВА. Он доверял мне безоговорочно, почти никогда не проверял и, надеюсь, никогда об этом не пожалел. До сих пор у меня перед глазами стоит его крупный разборчивый почерк, четкая подпись и обязательные точка и тире после нее; до сих пор слышится его бодрый голос: «Ну, Кирилл Афанасьевич, с чего мы начнем новый месяц нашей жизни?» [123]

Мне предстояло многое изучить: во-первых, дислокацию, устройство и обеспеченность войск и их задачи по тревоге. Подметить все то, что не соответствовало обстановке и нашим возросшим требованиям, и найти на месте правильное решение. Bo-вторых, детально изучить все стороны деятельности Квантунской армии, нацеленной против советского Дальнего Востока. В-третьих, хорошо изучить дальневосточный театр военных действий, проведя полевые поездки и рекогносцировки по сухопутной и морской части театра. При этом начинать надо было с изучения главных направлений, а затем заняться теми, которые имели менее важное значение. В ходе полевых поездок и рекогносцировок требовалось определить первоочередные и последующие задачи по освоению военными службами Дальневосточного края, особенно по строительству дорог, мостов, линий связи, складов и ремонтных учреждений, а на важнейших направлениях — и оборонительных инженерных сооружений. Когда я попросил информацию у товарищей по службе, уже давно там работавших, то получил очень многое. Тем не менее чувство некоторой неудовлетворенности сохранялось. Может быть, это было вызвано невозможностью поглядеть на все своими глазами.

Решил посоветоваться с Блюхером. Он понял меня сразу и порекомендовал отодвинуть на время повседневные штабные дела, поручить их моему заместителю, а самому взяться за всестороннее изучение Дальнего Востока. И вот намечен план досконального ознакомления с краем. Показал я план Блюхеру. Он не только одобрил его, но и сам нередко присоединялся ко мне во время поездок.

В-четвертых, для меня важно было изучить общую историю, и в частности историю войн на Дальневосточном театре военных действий, как в политическом, так и в военном аспекте. Представляло большой интерес изучение причин войны и методов ее развязывания, особенно армией агрессивной Японии. Кстати сказать, Япония обязательно применяла метод внезапного нападения на главные силы противника, что требовало от нас поддержания постоянной боевой готовности в войсках. Понадобилось также изучить ход боевых действий в войнах с Японией, операционные направления и заняться многими другими вопросами, вплоть до проблем экономики и характерных народных обычаев сопредельной страны. Поэтому я часто засиживался за чтением книг и различных справочных материалов до глубокой ночи. [124]

А с утра начинались обыденные деда, связанные с подготовкой командирских занятий и сборов, тактических учений и маневров, с вопросами укомплектования войск личным составом и обеспечения их всеми видами довольствия. Много времени и изобретательности требовало рассмотрение проблем строительства казарм, столовых, парков и других сооружений, а также расширение военно-инженерного оборудования Дальневосточного края. Осуществление мероприятий было связано с большими материальными затратами. Нам хотелось сделать больше, а возможности были весьма ограниченными. Блюхер очень внимательно выслушивал все предложения, и мы оба долго искали наиболее правильное решение. Последняя наша длительная беседа с Блюхером о делах округа состоялась уже в Москве, куда мы выехали на специальное совещание руководящего командного состава РККА, созванное Наркомом обороны.

Надвигались грозные события. Пылали очаги войны в Азии и Африке. Предстояло определить важнейшие направления совершенствования Красной Армии в изменившейся обстановке, сделать упор на овладение современной боевой техникой, готовиться к постепенному переходу от смешанно-территориальной системы обучения военнослужащих к созданию кадровой регулярной армии достаточно большой численности. Вскоре после этого совещания я заболел злостной ангиной и долго лечился. А когда вышел из госпиталя, то на Дальний Восток мне поехать уже не довелось.

Мне пришлось зато побывать в Чехословакии в качестве главы нашей военной делегации, приглашенной на большие военные маневры. Отношения СССР с Чехословакией становились все более хорошими. Мы ознакомились с промышленностью и сельским хозяйством, состояние которых произвело на нас хорошее впечатление. Особенно бросалось в глаза отличное содержание дорог и аккуратное поведение населения в быту. Армия Чехословакии была по-современному оснащена новым оружием и боевой техникой и, как показали маневры, могла считаться вполне подготовленной к отпору агрессору. Только отказ от совместных действий с Красной Армией и мюнхенское предательство интересов Чехословакии правительствами Англии и Франции принесли эту страну в жертву фашистской Германии. [125]