Хайлар
«...В Забайкалье наши войска и результате стремительного удара с боем овладели важным узлом дорог и сильным опорным пунктом обороны противника — городом и железнодорожной станцией Хайлар...
За день 10 августа наши подвижные части продвинулись на сто семьдесят километров в сторону Большого Хинганского хребта...».
С волнением слушал я эту сводку Совинформбюро, находясь далеко от Москвы — в районе действий войск Забайкальского фронта.
За сутки — сто семьдесят километров!
Будучи военным корреспондентом, я прошел Великую Отечественную войну в составе войск 2-го Украинского фронта. Был на Днепре, под Яссами, в Северной Трансильвании, Югославии, Венгрии, Австрии, Чехословакии. Но такое быстрое продвижение видел впервые. Суворов тысячу раз был прав, когда говорил: «Где проходит олень, там пройдет и солдат». Да, там, где даже машины не могли пройти — а таких мест было немало, — наш солдат шел богатырским шагом вперед!
Солдаты преодолевали безводные степи, неприступные горы, непроходимые леса и болота.
Связь с частями была нерегулярной. Поэтому большой радостью было для всех, когда с переднего края в редакцию прибывали письма.
Офицер связи штаба фронта передал мне два конверта: треугольник с личным обратным адресом и плотный пакет с четко выписанными, как бы подобранными по ранжиру, буквами. Треугольник был из госпиталя, от знакомого офицера из Добринки. Пакет, это можно было угадать по необычному почерку, от подполковника Васильева. Сердце мое почему-то забилось от недоброго предчувствия. О чем они так спешили сообщить? [314]
«Не знаю, догонит ли вас этот треугольник. Так вот, из госпиталя говорю: здравствуйте! — писал мой знакомый. — Завидую я вам и всем, кто дойдет до океана, до Порт-Артура... А я снова на койке и снова в гипсе. Только вы не беспокойтесь, ничего серьезного со мной не случилось, и я буду жить...
К немецким и венгерским ранам прибавились японские. Расскажу все сначала... (Тут две строчки вычеркнуты.) Нет, не могу, лучше уж сразу: наш агитатор комсомолец таджик Курбан Азизов погиб... Это была первая смерть в моем взводе на маньчжурской земле.
Он умер просто, как умирают герои. На пути к Хайлару наш танк из гаоляна обстреляли японские смертники. На танке сидели солдат-снайпер, Курбан Азизов и я. Снайпер быстро уложил одного смертника, и они прекратили стрельбу. Мы уже совсем было проскочили то место, как вдруг на повороте дороги наперерез танку выбежал японец, обвязанный минами. Еще миг — и мы вместе с этим злополучным смертником взлетели бы на воздух. Но этого не произошло. Не помню, когда и как соскочил с танка Курбан Азизов. Мы увидели, как огромными прыжками он настиг смертника и крикнул по-японски:
— Томарэ! Тэо агэро! (Стой! Руки вверх!)
Японец не остановился, и они сцепились. Смертник дико визжал, он был в исступлении. Таджик оказался сильнее, он оторвал японца от земли и, качаясь, понес, его от танка в гаолян. В воздухе блеснул кинжал... Затем осторожно, чтобы не взорвались мины, Курбан положил труп на траву и выпрямился.
В этот момент одновременно — с нашей и японской стороны — прозвучали два выстрела. Я увидел, как в гаоляне кто-то упал и как в то же время подкосились ноги у Курбана. Пуля пробила ему сердце, кровь залила комсомольский билет... Когда мы подошли к нему, он лежал, тихий и побелевший, с полуоткрытыми иссиня-черными глазами. Голова его склонилась на траву, будто прижалась к ней. Нам показалось, что он жив и слушает сразу и землю и небо... Может быть, в свой предсмертный час он увидел в голубом небе орлицу, что поет песню счастья, и услышал, как по земле скачет могучий пехлеван... Я знаю: он так любил Родину, что, не задумываясь, отдал за нее свою жизнь. Мы похоронили его с честью. Он спас нам жизнь, спас танк. Вечная ему на земле слава, добрая солдатская слава!
А ранили меня в Хайларе. Там я с разведчиками капитана Петрова штурмовал японские доты. Встретимся — расскажу подробнее. А пока могу сообщить: если немецкие фашисты дерутся как одержимые, то японские самураи в драке больше походят на шакалов и гиен. Их многоэтажные доты мы заливали бензином и поджигали противотанковой гранатой. Они визжали, выли в огне и уползали в нижние этажи. Ночью же выходили на землю и лезли в штыки. Что тут было! От крови тошнило. [315]
В последнюю вылазку со стороны японцев раздались крики по-русски:
— Не стреляйте в своих, японцы у вас в тылу!
Я чуть было не отдал команду повернуть пулеметы в тыл, да спасибо снайперу: ночью он видел и слышал, как кошка.
— Товарищ командир, не верьте! Это же власовцы, тьфу, белогвардейцы!
После этого и заварилась каша. Около меня что-то разорвалось, из глаз посыпались искры...
Очнулся я уже в госпитале, в гипсе...»
Так вот оно что... Прощай, Курбан Азизов! Ты хорошо жил и умер как герой...
Я разрезал пакет. В нем — корреспонденция подполковника Васильева, рассказывающая о том, что произошло в Хайларе. «Если подойдет — опубликуйте», — просил меня Павел Иванович. Я углубился в чтение.
«...Сопки, обрывистые, заросшие травой и кустарником, полукольцом нависли над Хайларом. С виду мирный пейзаж, но это только с виду. В действительности же сопки до отказа начинены железобетонными дотами. Селения и те укрылись за каменно-глинобитными стенами, за глубокими рвами, за каменными башнями с круговым обстрелом.
У подножий высот тянутся противотанковые рвы, ряды колючей проволоки и другие препятствия. И все это тщательно замаскировано.
Когда наши танки, а затем пехота ворвались в город, японский гарнизон ушел в сопки.
Самураи во главе с генералом Номура засели за двух-трехэтажными оборонительными сооружениями, врезавшимися глубоко в землю, соединенными между собой подземными ходами, подземной железной дорогой. Казематы освещались своей электростанцией.
«Русские никогда не выбьют нас отсюда», — бахвалились они.
Действительно, выбивать целую дивизию из-под земли было нелегко. Основная тяжесть борьбы с дотами легла на наших саперов, и они отлично выполнили свою боевую задачу. Саперы и стрелки подразделений Дудоладова и Огурцова за два дня подорвали двадцать железобетонных дотов.
Взвод саперов лейтенанта Рахимова состоял из забайкальцев, им не пришлось участвовать в сражениях на Волге и Днепре, на Дунае и Шпрее. Это был их первый бой. Как хорошие разведчики вражеских укреплений прославились командир отделения старший сержант Зайцев и гвардеец Шибанов. Днем они наблюдали за очередным дотом, а в сумерках поползли с младшим сержантом Степановым туда, где, по их предположениям, находилось «мертвое», не простреливаемое из дота пространство. [316]
— Если тут наиболее защищенный участок местности, — шепотом рассуждал старший сержант, — то здесь у самураев наверняка должны быть выходы.
— Дело говоришь, — одобрил Шибанов.
Два раза проползли отважные разведчики возле самого дота, но выходов не нашли.
— Не может быть, — шептал Шибанову Зайцев, — не может быть! Давай посмотрим снова...
Чутье не обмануло. Выход из дота был обнаружен. И не один. Первый был искусно заделан дерном, второй — завален ранцами, разбитым оружием и трупами японских солдат.
Шибанов со Степановым остались сторожить выходы, а Зайцев отправился за помощью. Вскоре он привел бойцов, нагруженных взрывчаткой, бензином, гранатами. Неожиданно для японцев в амбразуры дота полился бензин, а несколько гранат, метко посланных туда же, подожгли горючее.
Штурмуя вместе с пехотинцами другой дот, гвардейцы Шибанова и бойцы Зайцева через «мертвую» зону подкатывали к японской траншее бочки с бензином. Самураи открыли сильный огонь. Но это не остановило солдат. Бочки застревали, траншеи местами были узки, их приходилось расширять на ходу. Шаг за шагом воины приближались к доту. Однако бочки были еще далеко, когда самураи усилили огонь.
— В каски, наливай бензин в каски! — крикнул Шибанов. Гвардейцы и саперы наливали горючее в каски и бросали их в амбразуры, поджигая гранатами. Затем они спустились в подорванные доты и повели бой под землей, действуя гранатой и штыком, прочесывая ходы огнем из автоматов. Японцы не выдержали и стали сдаваться...
Не пожалейте места в газете и для саперов младшего лейтенанта Хохракова, — писал далее подполковник Васильев. — Они блокировали и взорвали восемь дотов! Обезвреживая подступы к доту, Хохраков взорвал перед входом в него большие заряды взрывчатки, оглушил врага, а затем приступил к взрыву самого дота.
В развалинах, среди огня и дыма, затрепетал белый флаг. Японцы, уже не надеясь на бетонные стены и бронеколпаки, оглушенные, выходили из подземных крепостей. Младший лейтенант Грибиниченко и бойцы его стрелковой роты увели с высоты колонну пленных».
«Вот так всегда: обо всех вспомнит, о каждом скажет доброе слово, чтобы поддержать в солдате боевой дух и поставить храбреца в пример другим, а о себе ни слова», — подумал я о Васильеве.
«Убедившись в бесплодности сопротивления, — сообщал подполковник, — самураи капитулировали, выбросив над оставшимися дотами белые флаги. Генерал Номура вывел из подземных крепостей свыше тысячи солдат, а всего в Хайларе сдались в плен [317] пять тысяч солдат и офицеров противника. Огромный пояс хайларских укреплений японцы строили десять лет. Он взлетел на воздух и пал перед мужеством наших бойцов за несколько дней».
Ударом на левом фланге (в обход Хайлара с тыла и на Цицикар) войска Забайкальского фронта надежно прикрыли главную нашу группировку с севера и поставили в безвыходное положение японскую 4-ю отдельную армию.
Путь на Харбин был открыт.