Быстрая расплата
На хуторе, где жил родственник старика Струтинского — Жигадло, мы организовали "маяк". Это была удобная база, расположенная на полпути между лагерем и Ровно. От Ровно до лагеря было около ста двадцати километров. Один курьер мог проделать этот путь лишь за двое суток. Теперь, когда мы организовали "маяк", курьер из Ровно шел только до него, а там уже другой человек на сытых и отдохнувших лошадях вез сведения в лагерь.
В конце декабря сорок второго года нам понадобилось вызвать из Ровно и с "маяка" Жигадло всех разведчиков. В Ровно и на "маяке" находились в то время Кузнецов, Николай и Жорж Струтинские, Приходько, Гнедюк, Шевчук — в общем, человек двадцать. На "маяке" был и Коля Маленький, который не раз уже ходил в разведку вместе с бойцами.
По моим расчетам, люди должны были прибыть в лагерь на рассвете. Но прошло утро, прошел день, а разведчики не являлись. В штабе волновались. Что могло случиться с ними? Напоролись на карателей, попали в засаду?
Предположения одно мрачнее другого возникали у нас.
— Подождем до утра, — сказал я, — и если не явятся, пошлем по их маршруту большую группу партизан.
В три часа ночи ко мне вдруг подошел дежурный по лагерю:
— Товарищ командир! Разрешите доложить: прибыл Кузнецов.
— А где же остальные? — вырвалось у меня.
Вопрос был бесцельный. Дежурный, как и все партизаны отряда, не знал, кого и откуда мы вызывали. Он даже не понял моего вопроса и был крайне удивлен, что все сидевшие со мной у костра поднялись с места. Дежурный не успел ответить, как к костру подошел Николай Иванович.
— Разрешите доложить, товарищ командир? Разведчики прибыли.
— А где же они?
— Там, за постом, охраняют пленных.
— Каких пленных?
— Мы разгромили отряд карателей.
Я отдал дежурному распоряжение принять пленных и, успокоившись, сказал Кузнецову:
— Ну, рассказывайте, Николай Иванович!
— Да уж не знаю, с чего начинать-то, Дмитрий Николаевич... Странная история! — заговорил Кузнецов. — По вашему распоряжению, все разведчики собрались на "маяке" у Жигадло и направлялись в лагерь. Но в Ровно в последнюю минуту мне сообщили, что людвипольский гебитскомиссар собирается в отпуск. Через несколько часов на фурманках в сопровождении жандармов повезут из Людвиполя награбленное добро, а сам гебитскомиссар выедет двумя часами позже на машине и в Кастополе с "трофеями" сядет в поезд.
Ну, вы знаете, что людвипольский гебитскомиссар был у нас на очереди. Мне не хотелось пропустить такой случаи. Сообщать вам и просить разрешения было уже поздно: никакой курьер не смог бы обернуться. Я посоветовался с ребятами. Сами понимаете, как встретили это дело Приходько и Струтинский! Коля Маленький — и тот сказал, что надо спешить.
Устроили мы засаду на шоссе Людвиполь — Кастополь. Место для засады неудобное: кое-где торчат голые кустики и ничего больше. Залегли мы у кусточков, притаились. На шоссе Гросс заложил мину, шнур засыпал землей и протянул его к кусту, где сидел Приходько.
Ждем час, другой, третий — нет ни фурманок, ни гебитскомиссара. А холод пробирает. Мы уже хотели податься домой.
Вдруг километра за три от себя мы увидели клубы черного дыма. Потом кое-где показались языки пламени, послышались пулеметные и автоматные очереди. Через час со стороны горящего села показался обоз, и к нашей засаде стали приближаться десятка два фурманок.
Представьте себе такую картину. На передней фурманке, запряженной парой лошадей, сидят четыре гестаповца — даже издали их можно было различить: черные шинели и фашистские эмблемы на фуражках и рукавах. На остальных фурманках — жандармы. Замыкает колонну сброд из гайдамаковцев. Значит, думаю, они деревню жгли.
Надо было нападать: иного решения не придумаешь. К тому же маскировка наша ненадежная, и медлить — значит дать им карты в руки.
Я жестом подал команду Приходько. Как только первые фурманки приблизились к мине, Приходько дернул за шнур. От взрыва гестаповцы вместе с обломками фурманок попадали на землю. Мы из автоматов и пулеметов резанули по колонне и бросились на карателей.
Нескольким удалось убежать. Тогда Коля Приходько и Шевчук схватили брошенные карателями винтовки и пустили их в дело. И уж кто отличился, так это Жорж. Он из своего пулемета просто косил полицейских. Много жандармов полегло. Двенадцать человек мы взяли живьем. Убитых обыскали, забрали документы. Потом ребята собрали трофеи — винтовки, автоматы, гранаты, и вот мы пришли.
Но погодите, послушайте дальше, история на том не кончилась.
По дороге я допросил пленных и вот что узнал. Каким-то образом гебитскомиссару стало известно, что на него готовят нападение. Он отложил поездку и выслал карателей. Те устроили свою засаду около села Озерцы. А мы сами сидели в засаде, в трех километрах от них. Они ждали нас, а мы — гебитскомиссара. Когда холод стал пробирать карателей, они разложили костры.
Крестьяне села Озерцы почуяли что-то недоброе и окольными путями стали пробираться в лес.
Старший гестаповец решил, что крестьяне идут в лес, чтобы предупредить партизан. Была дана команда, и каратели стали ловить перепуганных жителей, принялись жечь дома.
Ни мольбы взрослых, ни слезы детей не помогали. В течение какого-нибудь часа разъяренные палачи хватали подряд жителей, убивали, бросали в горящие хаты... Сами пленные во всем признались. Можете их послушать.
Когда все было кончено, каратели спокойно отправились в Людвиполь на доклад к гебитскомиссару, ну и нарвались на нашу засаду.
Николай Иванович закончил свой рассказ. Наступила тишина. Все молчали. Молчал и я. Признаться, я хотел сначала пробрать и Кузнецова, и Приходько, и Струтинского за самовольные действия, но теперь не поворачивался язык.
— Да, быстрая расплата! — сказал кто-то.
И Николай Иванович понял, что совершенный им разгром карателей одобрен.
Подавая мне какую-то вещичку, он сказал:
— Дмитрий Николаевич, посмотрите эту штучку: мой личный трофей.
Я взял и принялся рассматривать небольшой жетон из белого металла на прочной цепочке. На одной стороне по-немецки было написано: "Государственная политическая полиция", и ниже: "э 4885". На обороте был тиснут фашистский орел со свастикой.
— Эта бляха, — пояснил Кузнецов, — была у старшего гестаповца, который сейчас валяется на шоссе. Мне, пожалуй, эта штучка пригодится. У них здесь положено безоговорочно подчиняться тому, кто предъявляет такой гестаповский жетон.
Через несколько дней мы узнали, что из трехсот тридцати хат села Озерцы каратели сожгли триста двенадцать. Четыреста человек они расстреляли. Вернее, расстреливали только взрослых, а детей убивали прикладами и бросали в огонь.
Надо сказать, что партизаны в этой деревне никогда не бывали и жители ее вообще с партизанами связаны не были.
Так немцы расправились с мирными жителями села Озерцы.