В прорыв!
Генерал-майор В. А. Ревякин недолго командовал нашей дивизией. 18 января 1942 года он был неожиданно отозван в распоряжение штаба фронта, а на его место прибыл новый комдив — генерал-майор И. М. Чистяков.
Иван Михайлович сумел очень быстро и тонко понять живую душу дивизии. Вдумчивый, тактичный, умевший прислушиваться к мнению окружающих его людей, он с первых же дней командования соединением привлек к себе повышенный интерес, перешедший впоследствии в глубокое уважение, которое является синонимом другого армейского определения — авторитет командира. И это было отрадным еще и потому, что в тот период наша дивизия, вошедшая в состав 2-го гвардейского стрелкового корпуса Северо-Западного фронта, готовилась к выполнению очень важного задания командования. О нем-то и пойдет мой дальнейший рассказ.
Вечером 30 января комдив созвал у себя совещание. Говорил негромко, но со значением:
— Только что получен приказ, товарищи. На нас возложена ответственнейшая задача: завтра с утра форсированным маршем войти в прорыв, совершенный войсками третьей ударной армии генерал-лейтенанта Пуркаева, и, двигаясь по тылам противника, в кратчайший срок пробиться к городу Холм...
Вот оно, начинается! Что ж, мы готовы к любым испытаниям. За время нахождения во втором эшелоне наша дивизия значительно пополнилась как личным составом, так и боевой техникой. Настрой у бойцов и командиров боевой. А тут еще такая почетная задача! Итак, на Холм!
Из дальнейших слов комдива четко вырисовывается весь план операции, задуманной Ставкой. Там, в районе Холма, должны соединиться войска двух фронтов — Северо-Западного и Калининского. И именно нашим глубоким рейдом будет достигнуто, во-первых, взаимодействие двух названных фронтов; во-вторых, отсекается и запирается в котел 16-я армия противника, базирующаяся юго-восточнее города Старая Русса.
Главная задача дивизии — овладение Холмским шоссе. С ее выполнением выйдет из строя одна из вражеских коммуникаций — Псков, Локня, Холм, Старая Русса. Других путей подвоза, кроме шоссе, у противника на этой болотистой, изобилующей топями и озерами местности нет.
31 января полки дивизии двинулись в путь. Трудно передать [221] словами все те тяготы и лишения, которые выпали на долю панфиловцев. Глубокий снежный покров (на открытой местности он достигал 60 сантиметров, а в лесу доходил до 110 сантиметров) почти совсем исключал движение вне дорог. А как быть иначе, когда приказано по возможности обходить стороной наиболее крупные опорные пункты врага? Так что приходилось идти и по целине Здесь лошади быстро выбивались из сил, и тогда расчеты буквально на руках вытаскивали орудия из снежных сугробов.
За первые десять часов преодолели всего двенадцатикилометровый участок пути. Уже ночью с громадным трудом форсировали размерзшуюся реку Ловать и ее притоки Порусья и Редья. А впереди еще почти двести километров!
Утро 3 февраля. Ударили сильные морозы. Термометр показывает до минус 40 градусов. Полки дивизии движутся вдоль западного берега Ловати. Я почти все время нахожусь в 857-м артиллерийском полку подполковника Г. Ф. Курганова. Георгий Федорович за эти дни еще больше осунулся, сорвал голос. Мы мечемся с ним из конца в конец колонны полка, подбадриваем, просим, требуем, хотя и сами отлично видим, что люди окончательно выбились из сил и держатся только на неведомом запасе каких-то сверхчеловеческих сил.
На лошадей вообще страшно глядеть. Ну ладно, мы люди и понимаем: война! Но бедные животные! Они все в мыле, бока глубоко запали. Дергаются в постромках, падают, а орудия — ни с места. И тогда им в помощь впрягаются номера расчетов... Подмечаю одну деталь, от которой прочувственной болью сжимается сердце: ездовые не бьют вконец измученных животных. Тянут за уздечки, ласково уговаривают, но не бьют.
Короткий привал. Люди падают в снег тут же, у орудий. Лошади тоже готовы лечь в снег. Стоят, понуря головы, дрожат, дышат часто, со всхлипом. Многие бойцы достают из вещмешков сухари и... кормят ими своих четвероногих помощников.
Какая все-таки необыкновенная душа у советского воина! Через четверть часа снова в путь, на штурм многотрудных километров. Во второй половине дня подошли к железнодорожной ветке Старая Русса — Бологое. Вывели из строя несколько километров ее полотна и двинулись дальше по маршруту Киево, Филатово, Брагино, Стариково, Князево. И вот тут на нас налетели фашистские самолеты. Бомбили долго и ожесточенно. А укрыться практически негде.
От воздушного налета мы потеряли более ста человек убитыми и ранеными, много лошадей. Гневу гвардейцев не было предела.
К исходу дня полки дивизии подошли к шоссе Старая Русса — Рамушево. Здесь вошли в соприкосновение с противником и, приняв боевой порядок, вступили в бой в районе деревень Сычово, Борисово, Филошкино, Козлово, Давыдово. [222]
Генерал И. М. Чистяков приказал 1075-му и 1077-му полкам обойти противника с фланга, западнее Сычево, и, частью сил оседлав шоссе Старая Русса — Рамушево, двигаясь дальше, нанести удар в направлении Ново-Свинухово, Подцепочье, Соколово, тем самым перерезав другое шоссе, идущее от Старой Руссы на Холм. А в то время когда будет совершаться этот маневр, 1073-му полку майора Б. Момыш-улы (он уже майор и командир полка) следовало обойти Сычево с востока и наносить по гитлеровцам отвлекающие удары в направлении на Михалкино, Малые Горбы, Большие Горбы, Овчинниково.
Пехота пошла вперед. А вот дивизионы из 857-го артполка отстали. Застряли в глубоком снегу и артиллерийские батареи стрелковых частей. Создалась угроза того, что пехота вообще останется без артиллерийской поддержки. Меня срочно вызвал к себе комдив. Потребовал:
— Нужно сделать невозможное, Виталий Иванович. Пехоту без артиллерии оставлять никак нельзя. Иначе сорвется весь задуманный нами план. Что вы можете предложить?
— В создавшейся ситуации вижу только один выход, товарищ генерал, — ответил я. — Собрать по полкам более или менее годных для этого лошадей, навьючить на них оставшиеся в дивизии горные пушки, ротные минометы, подтянуть к батальонам более легкие сорокапятки. И методом кочевья сосредоточивать все это немногое в наиболее ответственных местах. А там, глядишь, и дивизионы из восемьсот пятьдесят седьмого подоспеют. Артиллеристы делают все, зависящее от них, так что...
— Что ж, действуйте, — согласно кивает И. М. Чистяков. — Пусть будет хоть синица в руках, если журавлю крылья подрезаны. — Поинтересовался: — Кому поручите командование этой кочевой артгруппой?
— А кому ж поручать-то, товарищ генерал? У каждого и своих дел невпроворот. Так что сам и возглавлю.
— Хорошо.
Так был найден выход из крайне сложного положения. К тому же нельзя не отметить и того обстоятельства, что бойцы стрелковых подразделений, отлично понимая создавшуюся обстановку, действовали в бою исключительно самоотверженно, проявляя завидную смекалку и находчивость. Так, например, в тот день мне рассказали о подвиге двух бойцов из пулеметной роты. Красноармейцы А. С. Крыновцев и И. Д. Петров, захватив в бою вражеское орудие, тут же развернули его и открыли огонь по контратакующим гитлеровцам. А 1-м батальоном из 1073-го стрелкового полка в Малых Горбах были использованы с той же целью четыре трофейных орудия, фашистский танк и два миномета. Словом, стрелки по возможности сами обеспечивали себя артиллерийской поддержкой до тех пор, пока не подтянулись дивизионы 857-го полка. [223]
Части дивизии теснят противника, отвоевывая у него один населенный пункт за другим. Теперь стрелковым подразделениям веселее, подтянулись дивизионы артиллерийского полка. За два дня боев мы выбили фашистов из более чем двадцати деревень.
Наша очередная задача — село Соколово. Это довольно сильный опорный пункт врага на шоссе Старая Русса — Холм. Его удержанию гитлеровцы придают особое значение: село прикрывает дорогу на юг. Вот почему они укрепили не только Соколово, но и прилегающие к нему деревни Бородино и Трошнево.
6 февраля генерал-майор И. М. Чистяков приказал 1075-му полку майора С. В. Старикова повернуть из Подцепочья на запад и, выйдя к реке Полисть, овладеть деревней Бородино. Это была нелегкая задача. По данным разведки, здесь оборонялся батальон из дивизии СС «Мертвая голова», поддерживаемый артиллерийским дивизионом.
Марш 1075-му стрелковому полку нужно было совершить в самые сжатые сроки. Но не давала покоя вражеская авиация. Начав бомбить его еще в Подцепочье, она не оставляла в покое полк и на марше. В этих условиях майор С. В. Стариков (он теперь командовал этим полком) принял решение двигаться к Бородино лесом, побатальонно, тремя самостоятельными колоннами. К исходу дня 7 февраля полк все же сосредоточился в указанном районе, располагавшемся чуть восточнее отметки 47,4. Здесь его уже ждал командир дивизии с группой офицеров штаба.
Я с двумя дивизионами 857-го артиллерийского полка прибыл сюда несколько позднее, когда сумерки уже переходили в ночь.
Из района сосредоточения командир 1075-го полка выслал вперед разведку, которая еще раз уточнила расположение противника. Одновременно была проведена рекогносцировка, в которой участвовал и генерал И. М. Чистяков. Ознакомившись с местностью и в соответствии с донесением разведки, комдив решил нанести удар по противнику с востока. 2-й стрелковый батальон полка должен был атаковать Бородино, а 1-й — деревню Трошнево. Овладев этими населенными пунктами, батальоны, разворачиваясь соответственно вправо и влево, имели в перспективе задачу оседлать Полистьевское шоссе и дорогу, ведущую из Соколово в Коньшино. В случае успеха достигалась полная Изоляция Соколовского гарнизона противника от основных сил фашистской группировки в Старой Руссе.
На рассвете 8 февраля, воспользовавшись артиллерийской подготовкой, которая проводилась силами наших двух дивизионов, 1-й и 2-й батальоны 1075-го полка подошли почти к самым окраинам Бородино и Трошнево. А с ее окончанием стремительно ворвались в эти населенные пункты. Завязались уличные бои. И хотя гитлеровцы сопротивлялись очень упорно, они все равно не смогли долго противостоять натиску гвардейцев. К восьми часам утра от фашистов были очищены не только Бородино и [224] Трошнево, но и прилегающие к ним деревни Гариловиц, Трохово, Ширяево и Конищев. Остатки вражеских гарнизонов из этих населенных пунктов в беспорядке отошли за реку Полисть. А в захваченных нами деревнях тотчас же была организована круговая оборона.
Эти меры были очень своевременными. Ибо не успели мы, как говорится, передохнуть и привести себя в порядок, как разведка донесла о движении со стороны Старой Руссы большой колонны вражеских войск. По предварительным подсчетам, не менее батальона пехоты с танками и артиллерией.
Нужно было принимать срочные меры, а именно: разгромить немецкую колонну еще на подходе к Бородино. В противном случае она, встретив сопротивление в этом населенном пункте, может не принять боя, а, обойдя Бородино стороной, двинуться на Соколово, где в то время 1077-й стрелковый полк и 3-й батальон 1073-го полка уже вели ожесточеннейшую схватку с фашистским гарнизоном этого села.
И майор С. В. Стариков решил устроить засаду. Выдвинув 8-ю и 9-ю стрелковые роты к Полистьевскому шоссе, он приказал им подпустить колонну как можно ближе, а потом одновременно ударить по ней с двух сторон. Группе, уходящей в засаду, придавалась батарея из 2-го дивизиона 857-го артиллерийского полка. Общее руководство по ликвидации вражеской колонны командир 1075-го полка поручил комбату старшему лейтенанту В. И. Клименко.
...Фашисты идут беспечно, даже не выслав вперед разведку. Они, конечно, слышали шум боя со стороны Бородино, но у них и в мыслях не укладывается, что его гарнизон, состоящий из отборных эсэсовцев, уже не существует, разбит и рассеян советскими подразделениями. И вдруг... С двух сторон от шоссе почти в упор по так и не развернувшейся в боевой порядок колонне ударили автоматы, пулеметы, минометы, орудия. Загорелись и слетели в кювет сразу несколько тупорылых грузовиков, давя сидящих в кузовах пехотинцев, завертелись с перебитыми гусеницами танки, в слепой ярости круша напиравшие сзади свои же машины. Стоны, крики ужаса, кровь на шоссе. Невообразимая толчея, паника. Снаряды и пули, прицельно выбирающие свои жертвы. И что самое главное, нападающих не видно, они ведут огонь из снежных окопчиков, зарослей кустарника, отовсюду.
Не прошло и получаса, как все было кончено. Лишь немногим гитлеровцам удалось вырваться из огненного мешка. А совершившие это побоище роты сразу же пошли вперед, на плечах в панике бегущего противника ворвались в деревни Выставка, Артемьево, Рогашево, Ночевалово и Ивановское.
Признаться, такого успеха не ожидали даже мы сами. В штабе дивизии царило радостное, приподнятое настроение. Но вскоре оно омрачилось печальным известием: на подступах к Соколово [225] тяжело ранен командир 857-го артиллерийского полка подполковник Г. Ф. Курганов.
Я немедленно бросился туда. Но, к сожалению, Георгия Федоровича уже не застал, его увезли. Командир 3-го дивизиона капитан Я. Ф. Янгель со слезами на глазах рассказал мне, как это случилось.
...Гитлеровцы упорно цеплялись за каждую пядь соколовского опорного пункта. Подтянув два полка пехоты, танки и артиллерию, они то и дело контратаковывали медленно продвигающиеся вперед батальоны 1077-го и 1073-го полков. Дивизион капитана Я. Ф. Янгеля действовал непосредственно в боевых порядках стрелковых подразделений, уничтожая то танки противника, то его огневые точки.
И тут на наблюдательный пункт дивизиона, расположившийся на церковной колокольне, прибыл подполковник Г. Ф. Курганов. Расспросив капитана об обстановке, он долго разглядывал в бинокль окраины Соколово. В это время фашисты начали очередной артиллерийско-минометный обстрел наших позиций. Мины и снаряды рвались почти рядом, их осколки долетали даже до колокольни, кроша ее каменные стены.
— Вы бы отошли от проема, товарищ подполковник, — посоветовал Янгель. — А то, чего доброго, еще зацепит вас.
— Двум смертям не бывать, а одной не миновать, капитан, невозмутимо ответил Георгий Федорович, не отрывая от глаз бинокля. Но потом все-таки согласился с настойчивыми доводами командира дивизиона, сказал: Хорошо, уговорили. Пойду-ка я в пятую батарею. Там, чувствую, сейчас будет жарко.
— Я было снова возразил, — рассказывает теперь Я. Ф. Янгель. — Напомнил, что позиции этой батареи наиболее близко подходят к вражеским траншеям. А подполковник только рукой махнул. И пошел вместе с Гончаровым, своим адъютантом, на наблюдательный пункт пятой батареи. Я сам видел, как они спрыгнули в окоп, даже вздохнул с облегчением. Мол, добрались! И вдруг — взрыв. Прямо в окопе. Мина, прямое попадание. На энпэ батареи почти всех поубивало, а Курганова с Гончаровым ранило. Подполковника тяжело, довезут ли...
Я слушал командира дивизиона, а мыслями невольно переносился к нашей первой встрече с Георгием Федоровичем еще там, в Алма-Ате. Вспомнил, как предвзято подумал тогда о нем, человеке на вид неулыбчивом и вроде бы донельзя сухом. И вот теперь... Передо мной стоит боевой офицер, сотни раз смотревший в лицо смерти. И не может сдержать слез, рассказывая о ранении своего командира.
Да и у меня в горле ком. С трудом справился с волнением, спросил капитана Я. Ф. Янгеля:
— Кто принял командование полком?
— Капитан Поцелуев, товарищ подполковник. [226]
Поцелуев? Ах да, это же Дмитрий Федорович Снегин. И в полку, оказывается, привыкли к его псевдониму. Все Поцелуев да Поцелуев... Кстати, а почему полк принял именно Снегин? Ведь есть же начальник штаба майор Анохин...
Решил про себя: разберемся потом. А сейчас... Бой-то еще не закончен, Соколово по-прежнему в руках врага.
Лишь к вечеру нам удалось выбить гитлеровцев из села. Вернее, из того, что от него осталось. Еще вчера Соколово было довольно крупным населенным пунктом. Теперь же вместо него — груды дымящихся развалин да ряды закопченных печных труб.
И все-таки это наше, советское село, освобожденное от врага! А что руины да пожарища... Пройдут годы, и отстроится Соколово. И станет еще краше, чем было когда-то. Обязательно станет!
...Долго в Соколово не задерживаемся. Вперед, только вперед! Наша цель — город Холм. А на пути к нему еще много боев. Впереди сильно укрепленные фашистами населенные пункты Мазуры, Сутоки, Сопки...
Сутоки, Мазуры... Деревни, названия которых найдешь далеко не на каждой карте. Природа старательно позаботилась об их недоступности — укрыла в дремучих девственных лесах, окружила топкими болотами, многие из которых не замерзают даже в самые сильные морозы. И если прибавить к этому многоснежье февраля 1942 года, то в полной мере будут понятны все те трудности, которые нам пришлось преодолеть на пути к этим населенным пунктам. Да еще — с непрерывными боями.
20 февраля полки дивизии вплотную приблизились к Мазурам и Сутокам. Даже беглого осмотра через бинокль было достаточно, чтобы определить: гитлеровцы довольно основательно укрепили эти деревни. Куда ни кинь взгляд — всюду видны ряды колючей проволоки, огневые точки, закопанные по башню в землю вражеские танки. И конечно же минные тюля.
— Да, крепкие орешки приготовили нам фашисты, — вернувшись с рекогносцировки, задумчиво сказал генерал И. М. Чистяков. Но тут же упрямо боднул головой воздух, сказал решительно: — Но ничего, разгрызем и их, зубы у нас крепкие.
На утро мы планировали взятие Сутоков. Но у войны свои законы и логика. Именно утром того дня на нас налетела вражеская авиация, а после бомбежки в атаку пошли фашистские танки. Из наступающих мы сразу же превратились в обороняющихся. Враг явно пытался вырвать из наших рук инициативу, повести бой по своим разработкам.
Не вышло! Артиллеристы и пехотинцы достойно встретили гитлеровские танки. Расчеты орудий на руках выкатили пушки на прямую наводку и первыми же выстрелами подбили пять крестастых машин. Высокую выучку и бесстрашие проявили в [227] этом бою бойцы и командиры 2-й батареи из 857-го артиллерийского полка. Вот лишь некоторые из эпизодов того дня.
...Близкий разрыв вздыбил огненный султан, сыпанул по спине и щиту орудия мерзлым земляным крошевом. Но наводчик орудия комсомолец И. П. Цыганок даже не пошевелился, не оторвался от панорамы. И только его руки, умелые, послушные руки, делали свое дело — проворно работали механизмами наводки. Вот перекрестие наползло на лобовую часть идущего, казалось, прямо на его орудие танка. Так... Теперь чуть ниже... Порядок!
От выстрела пушка знакомо подпрыгнула. Посланный Цыганком снаряд разорвался прямо под танком. Тот на несколько секунд замер на месте, а потом стал забирать в сторону, подставляя под огонь свой менее защищенный борт. Только этого и ждал комсомолец-наводчик. Он тут же послал по вражеской машине второй снаряд. Теперь уже танк чадно задымил и навсегда замер на заснеженном поле. Цыганок стащил с головы шапку и вытер ею потное лицо. Слегка расслабил свое напружинившееся тело. Но ненадолго, ибо почти сразу же услышал команду командира расчета:
— Правее ноль сорок! Прицел....
Быстро закрутил рукоятку горизонтальной наводки. Увидел другой танк, разворачивающий в их сторону свою рубленую башню. Будто в самое лицо глянул приближенный оптикой черный срез его орудия. И в то же мгновение из него вырвалось короткое бесцветное пламя...
...Сколько пролежал в черной немоте, он не помнит. Очнулся в стороне от пушки, в снегу. Попробовал подняться. Не получилось. Ноги стали словно бы чужими. Во рту чувствовался солоноватый привкус, подташнивало. Огромным усилием воли поднялся на четвереньки и пополз к орудию.
Пушка представляла собой страшное зрелище. Стальной щит изуродован и погнут. Панорама разбита. Вокруг неподвижно лежали номера расчета. Убиты или ранены?
Выяснять некогда. Прямо на их огневую позицию мчался танк. Не иначе тот самый, что опередил с выстрелом его, Цыганка. До машины уже метров сто пятьдесят, не больше.
Но что можно с ним сделать, что?! Панорама же разбита. Вот если только...
С трудом бросил свое непослушное, ватное тело к орудию. Рванул рукоятку перезаряжания. Клин затвора мягко отошел, из казенника выпал так до сих пор и не использованный снаряд. «Вот и хорошо, — пронеслось в сознании, — не нужно будет доставать новый снаряд».
А руки уже сами собой делали нужное дело. Через канал ствола навел орудие по танку, поднял и дослал выпавший перед этим снаряд. И когда броневая машина уже почти накатилась на огневую позицию изуродованного орудия, выстрелил. [228]
Снаряд, выпущенный почти в упор, буквально снес танковую башню. Это было последнее, что успел увидеть И. П. Цыганок. От контузии и сильнейшего нервного напряжения он снова потерял сознание...
В тот день настоящий подвиг совершил и командир 2-й батареи лейтенант В. Г. Сорокопуд. Сквозь грохот выстрелов и разрывов его чуткое ухо безошибочно определило, что почему-то молчит правофланговое орудие батареи. Лейтенант бросился к нему. Так и есть, вышел из строя весь расчет. И тогда комбатр один встал к пушке. Двумя снарядами он сначала сбил гусеницу, а потом и поджег фашистский танк. Третий точно угодил в бронетранспортер...
Вражеская атака захлебнулась. Уцелевшие танки и пехота противника отошли. Но и мы в тот день были не в состоянии воспользоваться моментом, чтобы вслед за отходящим противником ворваться в Сутоки и Мазуры. Уж очень велики были потери. Нужно было перегруппировать силы или пойти на какую-нибудь военную хитрость.
И мог ли я тогда знать, что именно в эти минуты та же самая мысль не давала покоя и генералу И. М. Чистякову. И что он уже вызвал к себе командира 1073-го стрелкового полка полковника И. Н. Иванова (он сменил на этой должности майора Б. Момыш-улы, несколько дней назад отозванного из дивизии на учебу), чтобы вместе с ним обсудить детали задуманного им плана дерзкой ночной операции. Конечно же нет! Да и откуда я мог знать, если в это время сидел вместе с командиром 857-го артполка майором Н. И. Анохиным (все-таки не капитан Снегин, а он был утвержден на этой должности вместо убывшего по ранению Курганова) на его командном пункте и с болью в сердце слушал, как телефонист уставшим голосом передавал в штаб дивизии концовку боевого донесения: «...убиты капитан Янгель, старший лейтенант Ковалевский, лейтенанты Заславский, Иванов и Анисимов, сержант Буряков, красноармейцы Шепелев, Огарков, Демченко, Базыгин...»
Дальше слушать длинный перечень павших в сегодняшнем бою бойцов и командиров было просто невыносимо. Мы с Анохиным вышли из блиндажа. Николай Иванович хрипло произнес, обращаясь скорее всего к самому себе:
— Неужели и завтра вот так же придется зачитывать?!
Я не ответил. Да и что отвечать? Отделаться не совсем подходящей для данного момента присказкой, что, мол, утро вечера мудренее?
Мы оба не знали, что в это самое время уже начал коваться успех завтрашнего дня...
...Их было всего только семьдесят пять бойцов и командиров из 1073-го стрелкового полка. Семьдесят пять героев — стрелков, [229] пулеметчиков, саперов и минометчиков, добровольно вызвавшихся на эту опаснейшую ночную операцию. Ведь каждый из них знал, что в Сутоках обороняется гарнизон, во много раз превосходящий их по численности, с танками и артиллерией. А их всего лишь семьдесят пять. И без артиллерии. Да пушки им в данных условиях только бы помешали. Потому что задача группы — незаметно проникнуть в Сутоки и в коротком ночном бою уничтожить штаб гарнизона, нарушить связь.
И еще понимал каждый из семидесяти пяти — шанс остаться в живых почти равен нулю.
Возглавляли группу старший лейтенант М. К. Соловьев и политрук Р. Ш. Джангожин.
Под покровом темноты бойцы, одетые в маскхалаты, подползли к минным полям противника. Вперед ушли саперы. Примерно через час один из них вернулся, доложил: проделаны два прохода. Настало время разделиться. М. К. Соловьев молча и сильно пожал руку младшему лейтенанту Д. П. Волгапкину. Пора! Младший лейтенант понимающе кивнул и пополз за сапером. Следом — политрук Джангожин. За ними — еще шестнадцать бойцов. Их задача — завязать бой на околице Суток и том самым отвлечь внимание противника от группы старшего лейтенанта М. К. Соловьева, которая, преодолев минное поле по второму проходу, должна будет молниеносным ударом с тыла уничтожить штаб фашистского гарнизона.
Вот уже и окраинные сараи деревни. Восемнадцать гвардейцев заползли в один из них, затаились. Нужно ждать. И не менее получаса. Чтобы группа Соловьева успела обойти Сутоки с тыла. А как трудно ждать, когда враги вот они, рядом! Слышны их гортанные голоса, шум моторов машин, даже чье-то пиликанье на губной гармошке.
Ну вот, теперь, кажется, пора! Младший лейтенант Волгапкин, уже не скрываясь, выбегает из сарая и дает длинную авто матную очередь вдоль улицы. То же самое делают и бойцы его группы. Деревня наполняется трескотней выстрелов, взрывами гранат, паническими криками врагов. Но это только в первые десять — пятнадцать минут. Фашисты вскоре догадываются, что перед ними только горстка советских воинов. Начинают бить их минометы. Младший лейтенант Волгапкин получает тяжелое; ранение. Убито и ранено еще несколько бойцов. Командование над оставшимися принимает политрук Джангожин. Первое, что он приказывает, — спасти младшего лейтенанта Д. П. Волгапкина. Четверо раненых красноармейцев кладут младшего лейтенанта на разостланную шинель и тянут знакомой дорогой назад, к своим. А оставшиеся смельчаки продолжают вести неравный бой...
Политрук Р. Ш. Джангожин получает уже третье ранение. Силы покидают его. Из группы в живых остается все меньше бойцов. А гитлеровцы приближаются. Кажется, наступает последняя [230] минута. Что ж, он, политрук, член ленинской партии, встретит смерть достойно.
Прижимает руку к груди. Там у него отложен один патрон. Для себя. А имеющиеся еще в диске автомата — по врагам.
И тут тревожная мысль пронзает сознание: а партбилет?! Нельзя, чтобы он достался врагу! Нужно его спрятать, зарыть хотя бы в снег! И уже тогда вложить в канал ствола последний патрон...
Быстро достает из нагрудного кармана партбилет и патрон. И... застывает на снегу с пробитой пулей головой. Он не слышит, как рвутся где-то в центре деревни гранаты, гремит «ура». Это группа старшего лейтенанта М. К. Соловьева громит штаб врага. Не знает, что в Сутоки, воспользовавшись вспыхнувшей среди гитлеровцев паникой, уже врываются батальоны его родного 1073-го полка.
...Их оставалось тринадцать. И все они сражались до последнего вздоха. Вот их имена: политрук Рашид Джангожин, заместитель политрука Давид Галдецкий, красноармейцы Конайбек Абилов, Елгобек Аралбаев, Остап Вазаев, Николай Базаев, Иван Корчагин, Сугур Матыров, Камиль Нурузбаев, Василий Прокшин, Александр Федоров, Дмитрий Фролов, Антон Горелов. Сыны разных национальностей, но единой Родины — Союза Советских Социалистических Республик! И они отдали за нее самое дорогое, что имели, — жизнь!
...Трудно было разжать закаменевшую руку политрука Р. Ш. Джангожина. А когда это все-таки удалось, все увидели на его ладони патрон и партийный билет за номером 3741424...
За этот подвиг все воины группы были посмертно награждены орденом Ленина.
Итак, противник выбит из населенного пункта Сутоки. Остатки его гарнизона поспешили укрыться в Мазурах. Не помогло! 24 февраля пали и Мазуры, за ними — Сопки. Дорога на Холм открыта!
Рейд дивизии по тылам врага подходил к концу. За февраль и первую половину марта в неимоверно трудных условиях зимнего бездорожья, в непрерывных стычках с противником мы прошли более 200 километров, освободили от гитлеровских захватчиков 250 населенных пунктов. Бойцы дивизии уничтожили более 5 тысяч вражеских солдат и офицеров, 20 танков, свыше 700 автомашин, немало орудий и другой боевой техники. И все же главное было в том, что мы вышли-таки к городу Холм, закрепились и тем самым не только перекрыли важную коммуникацию врага по линии Псков, Локня, Холм, Старая Русса, но и ликвидировали свободный коридор на стыке Северо-Западного и Калининского фронтов.
Именно поэтому, видимо, Ставка Верховного Главнокомандования и ходатайствовала перед Президиумом Верховного Совета СССР о награждении нашей дивизии орденом Ленина. 16 марта [231] 1942 года был опубликован указ. Так на Знамени 8-й гвардейской Краснознаменной имени И. В. Панфилова стрелковой дивизии появилась еще одна награда Родины.
Прорываясь с боями к городу Холм, мы, естественно, ждали здесь еще более тяжких испытаний. Но, к удивлению, перешедший к обороне противник вел себя тихо. Да и наши войска, понесшие немалые потери в зимней кампании 1941/42 года, временно не предпринимали на этом участке советско-германского фронта каких-либо значительных наступательных операций. Словом, началась позиционная война или, как мы еще в шутку называли, «великое противостояние», продлившееся, почти до конца 1943 года.
В начале апреля 1942 года от нас, к сожалению, ушел генерал-майор И. М. Чистяков. Ушел на повышение, командиром 2-го гвардейского стрелкового корпуса. А 8-ю гвардейскую временно принял полковник И. И. Серебряков.
23 сентября 1942 года пришел наконец долгожданный приказ о переименовании полков дивизии в гвардейские. 10,73-й стрелковый стал теперь 19-м гвардейским стрелковым полком. 1075-й и 1077-й начали соответственно именоваться 23-м и 30-м гвардейскими стрелковыми полками. А 857-й артполк стал 27-м гвардейским. В тот же день всем им были вручены гвардейские знамена. Принимая их, гвардейцы-панфиловцы поклялись еще ожесточеннее громить ненавистного врага, новыми ратными подвигами ответить на высокую награду Родины.
А через месяц после этого события к нам прибыл новый комдив генерал-майор С. С. Чернюгов. С его приездом мы, естественно, связывали надежды на скорое окончание «великого противостояния». Но ошиблись. Буквально до весны 1943 года положение так и не изменилось.
А весной... Весной жизнь на нашем участке заметно оживилась. Нам было приказано срочно готовить лежневые дороги, переправы через многочисленные в этих местах реки и речушки. Даже непосвященному было ясно, что намечается что-то грандиозное. К нам подтягивали танки, артиллерию. И вдруг... Будто по мановению волшебной палочки все это исчезло. Сконцентрированную для удара силу куда-то перебросили. Пошли слухи, что командование фронта в последний момент посчитало нецелесообразным наносить его здесь, на заболоченной местности. А может быть, эти мероприятия и вообще проводились с одной-единственной целью — ввести в заблуждение врага. Как бы там ни было, а мы снова перешли к позиционной войне, к боям местного значения, которые тянулись до сентября 1943 года.
Где-то во второй половине сентября наконец-то поступил приказ сдать полосу обороны другому соединению, а самим двигаться к Великим Лукам. Там, по слухам, намечалось нечто похожее [232] на второй Сталинград, только, правда, в несколько меньших масштабах.
... Марш был трудным. Но вот остались позади все 215 километров. 8-я гвардейская ордена Ленина, Краснознаменная имени И. В. Панфилова стрелковая дивизия сосредоточилась в районе Маслово, Шемякино, Луки в готовности прорвать оборону противника севернее города Новосокольники.
Но мне, к сожалению, не удалось вместе с родным соединением принять участие в разгроме окруженной в Великих Луках многотысячной группировки врага. Вскоре поступил лаконичный, но ничего пока не объясняющий приказ: «Командующего (так с 1942 года начала именоваться моя должность) артиллерией 8-й гв. сд полковника Маркова В. И. (мне к тому времени было присвоено очередное воинское звание) срочно направить в резерв штаба армии». Все объяснил последующий вызов к командующему артиллерией фронта генералу Н. М. Хлебникову. Николай Михайлович начал без предисловий:
— Вот что, Виталий Иванович (мы с Н. М. Хлебниковым были знакомы еще с боев в Подмосковье), принято решение назначить тебя командиром двадцатой минометной бригады в двадцатую же артиллерийскую дивизию эргэка.
И, подметив недовольное выражение на моем лице, решительно сказал:
— Все! Приказ уже подписан. Сию же минуту выезжай в... (он назвал населенный пункт) и принимай бригаду!
Так закончилась моя служба в дивизии, с которой слился, казалось, воедино, прошел через неимоверно тяжелые бои в Подмосковье, познав и горечь неудач, и радость побед. Обстоятельствами мне уготовано идти теперь другой дорогой к Победе. Но я знал, что в сердце навсегда останется память о родном соединении и в любую минуту смогу с твердой уверенностью заявить: «Я — панфиловец!»