По призыву партии
4 мая 1941 года я сидел вместе с представителями Артиллерийской академии в Большом Кремлевском дворце на правительственном приеме выпускников военных академий. Выступал И. В. Сталин...
С нетерпением мы все ждали, что скажет он о захватнических действиях фашистской Германии. Война на Западе шла уже около двух лет, фашисты оккупировали Польшу, Норвегию, Данию, Бельгию, Нидерланды, хозяйничали во Франции. Мы много спорили тогда о причинах военных успехов гитлеровцев и горячо одобряли энергичные меры нашей партии и правительства по наращиванию боевой мощи Красной Армии. Но здесь, в Кремле, при встрече с самим Сталиным каждому хотелось, конечно, услышать его оценку происходящих событий, с его помощью заглянуть в будущее. И желание наше было удовлетворено.
У меня сохранились пожелтевшие от времени листки с краткими набросками текста того памятного выступления И. В. Сталина. Вот что мне удалось записать тогда: «Германская армия вооружена новой техникой, обучена новым приемам ведения войны, у нее большой боевой опыт. У Германии сейчас лучшая армия... Но непобедимых армий нет. Любой политик, любой военный деятель, допускающий самообольщение, может оказаться перед неожиданностью... Германия не будет иметь успеха под лозунгами захватнических, завоевательных войн, под лозунгами покорения других стран, подчинения других народов и государств».
Сталин ни словом не обмолвился о непосредственной фашистской угрозе нашей стране. Тем не менее я погрешил бы против истины, если бы стал утверждать теперь, будто речь его располагала к беспечности. Она была воспринята нами как выражение твердой уверенности в том, что в мире существует сила, способная [4] обуздать агрессора. Из Кремля мы расходились в боевом настрое, готовые завтра же с удвоенной энергией выполнять свой воинский долг.
Воодушевила нас, артиллеристов, и провозглашенная на приеме здравица: «За здоровье артиллеристов. Артиллерия — бог современной войны». Эта здравица ко многому обязывала.
К весне сорок первого я считал, что имею право называть себя артиллеристом — ведь уже полтора года служил в прославленной Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского помощником начальника политического отдела по комсомольской работе и настойчиво осваивал именно артиллерийскую науку. «Бог войны», казалось, навсегда стал и моим богом, хотя в юности у меня были совсем иные жизненные планы.
Крутой поворот в моей судьбе произошел несколько неожиданно. Когда заканчивал юридический институт, меня избрали первым секретарем Василеостровского райкома ВЛКСМ, затем — вторым секретарем Ленинградского горкома комсомола. Время было тревожное: 1938–1939 годы. Правящие круги Японии спровоцировали два вооруженных конфликта на Дальнем Востоке — в районе озера Хасан и в дружественной нам Монголии — на Халхин-Голе. А с запада вплотную к нашим границам приближалась агрессивная гитлеровская армия. Активизировались враждебные СССР силы и в непосредственной близости к Ленинграду.
Хорошо запомнилась состоявшаяся летом 1939 года беседа с секретарем Ленинградского горкома партии Алексеем Александровичем Кузнецовым, решившая вопрос о моей службе в армии.
— В горком партии, — сказал он, — приходили старые большевики — участники гражданской войны. Их тревожит вопрос: не избаловали ль мы нашу молодежь, хватит ли у нее морального заряда на вооруженную борьбу с грозным врагом? Предлагают нам свою помощь в подготовке молодежи к обороне страны. Надо подумать над этим и лучше использовать опыт людей, вынесших на себе все тяготы борьбы с интервентами и белогвардейцами.
Я доложил Алексею Александровичу о комсомольских военных учениях в районе Пулковских высот. [5]
Городской комитет комсомола провел их с помощью командиров из штаба Ленинградского военного округа. Он внимательно выслушал меня, а потом вдруг сказал:
— Вы, наверное, уже знаете, что Центральный Комитет партии, учитывая международную обстановку, принял постановление об отборе коммунистов на политработу в Красной Армии. У вас лично на этот счет какие соображения?
Я понял его правильно и ответил сразу:
— Готов пойти на военную службу, если городской комитет партии окажет мне такое доверие.
Вскоре состоялось решение горкома партии, а через пару дней после этого военкомат прислал мне повестку о явке на медицинскую комиссию. Пришел я туда, разделся, встал в очередь и довольно быстро двигался от врача к врачу. Единственная задержка произошла у окулиста. Он велел посмотреть вверх, вниз, направо и налево, стал проверять зрение по таблице.
Правый глаз получил оценку «отлично». А вот левый... Ни одной буквы левым глазом я прочитать не смог. Врач еще и еще раз возвращал меня к таблице. Я объяснил, что это у меня с детства. Он посмотрел в мой зрачок через какой-то оптический прибор и сказал сердито:
— Перестаньте, молодой человек, крутить. Совесть должна быть. Я вот по окончании медицинского института сам в армию попросился. Время сейчас такое — понимать это надо. По всем статьям вы к военной службе годны. Считайте, что номер ваш не прошел.
Я от обиды готов был нагрубить ему, но вовремя сдержался. В карточке медосмотра молодой окулист оба глаза оценил единицей. Так и прошел всю свою службу в армии с записью об отличном зрении, хотя на самом деле левый глаз бездействовал и вся нагрузка ложилась на правый.
Во второй половине сентября выехал из Ленинграда на Высшие курсы политсостава РККА в Перхушково под Москвой. Занимались мы там по напряженному расписанию. Нас научили пользоваться гранатами, стрелять из пистолета, винтовки, миномета, ручного и станкового пулеметов. Каждый научился окапываться, ориентироваться на местности, ознакомился с основами тактики боевых действий стрелковых подразделений. Нам давали довольно большую физическую [6] нагрузку, и такому человеку, как я, не прослужившему действительную службу в армии, было тяжеловато. Каждодневные выходы с полной выкладкой в поле, несение караульной службы, тренировочные марши — все это с непривычки давалось нелегко. Но выручал возраст. В конце учебы приняли военную присягу, и вскоре последовал приказ Наркома обороны СССР о присвоении нам воинских званий.
Мне было присвоено звание старший политрук, после чего произошла первая встреча с другим Кузнецовым — Федором Федотовичем, корпусным комиссаром, тогдашним заместителем начальника Главного управления политической пропаганды РККА. Он и предложил мне начать армейскую службу в Артиллерийской академии.
— Там у нас мало политработников с высшим образованием, — сказал он. — Если обещаете всерьез заняться изучением артиллерии, назначим вас туда помощником начальника политотдела по комсомольской работе.
Я такое обещание дал и тут же получил предписание явиться в академию через неделю. А до того мне было разрешено съездить в Ленинград.
Легко понять мое тогдашнее горячее желание непременно побывать в горкоме комсомола и в родном юридическом институте, предстать перед давними товарищами в ладно сидящей, как мне казалось, военной форме, со шпалами в петлицах и алыми комиссарскими звездочками на рукавах гимнастерки. Надо сказать, что в те годы в комсомольской среде командиры и политработники Красной Армии окружались особым вниманием и пользовались глубочайшим уважением.
С вокзала направился прямо в Смольный. Секретарь обкома ВЛКСМ Иван Осипович Сехчин проводил в своем кабинете какое-то совещание, но, увидев меня, прервал на полуслове свою речь, бросился навстречу о восклицаниями:
— Глядите, ребята, каков наш Маринов! Совсем другой человек! Уже и шпалу отхватил! Молодец!
И тотчас вдруг слышу другой, девичий, голосок, явно разочарованный:
— Говорили же, будто он — полковой комиссар! А оказывается, всего старший политрук!
Эта простодушная реплика была для меня подобна ушату холодной воды. [7]
Сехчин исправил положение доброй шуткой:
— Есть предложение от души приветствовать старшего политрука Александра Маринова, будущего... кхе-кхе... Александра Македонского.
Радость встречи не померкла...
Академия имени Ф. Э. Дзержинского — одно из старейших в нашей стране военно-учебных заведений. Ведет она свою историю от Михайловской артакадемии, созданной в 1855 году на базе офицерских классов Михайловского артиллерийского училища, основанного в 1820 году в Петербурге. Академия свято хранит лучшие традиции отечественной артиллерии. После Великой Октябрьской социалистической революции большинство ее профессоров и преподавателей встало на сторону трудового народа. Вместе со своими питомцами защищали они дело революции на фронтах гражданской войны. За большие боевые заслуги, а также за успехи в подготовке высококвалифицированных артиллерийских кадров академия была награждена в 1938 году орденом Ленина. Многие ее воспитанники уже тогда занимали высокие руководящие посты в нашей армии, многие зарекомендовали себя как крупные конструкторы артиллерийской техники и организаторы производства на предприятиях оборонной промышленности. Преподаватели и слушатели гордились своей принадлежностью к артакадемии, не упускали случая подчеркнуть — «я служу в Даержинке».
Естественно, что с первых же дней пребывания в таком коллективе я охотно знакомился с политработниками академии, стремился поближе узнать каждого из них. Ведь мне так необходимы были товарищеская помощь и поддержка с их стороны.
Выяснилось, что значительную часть политического состава академии составляют ее выпускники, относительно недавно выдвинутые на руководящую партийную работу. Скажем, непосредственный мой начальник полковой комиссар Александр Васильевич Красильников, возглавивший политический отдел академии, окончил ее командный факультет. Другой выпускник командного факультета, Игнатий Степанович Прочко, был назначен комиссаром этого же факультета. А на факультете боеприпасов обязанности комиссара выполнял военный инженер 1 ранга Фрол Васильевич Фролов. [8]
Последний являлся, пожалуй, типичным представителем нового поколения политработников: людей, упорно стремящихся к знаниям, умеющих стойко преодолевать трудности, глубоко партийных, всецело отдающих свои силы работе. Родился Ф. В. Фролов в 1900 году в крестьянской семье. В юности батрачил. В Красную Армию вступил в 1920 году. Служил вначале рядовым, потом окончил краткосрочные курсы технического состава. В 1924 году по ленинскому призыву вступил в Коммунистическую партию. Много сил затратил на самообразование и в 1932 году пробился наконец в артиллерийскую академию на факультет порохов и взрывчатых веществ. Учился успешно. После окончания академии его оставили здесь на инженерной должности, а в начале 1940 года перевели на политическую работу.
Были в академии и кадровые политические работники, такие, как полковой комиссар А. С. Мухортов, полковой комиссар О. Г. Корогодский, старший политрук А. Г. Дрягин. Они тоже старательно изучали артиллерийское дело, но, конечно, уступали в этом отношении своим товарищам, выдвинутым из командно-инженерного состава. Зато превосходили их в практике воспитательной работы с людьми. На моих глазах развернулись своеобразное творческое соревнование этих двух групп и плодотворное взаимообогащение. Постепенно и сам я втянулся в этот процесс.
Вероятно, в силу новизны обстановки мне довольно быстро удалось заметить, что некоторые маститые профессора и преподаватели, безупречно читая свои лекции, не очень-то заботятся об удовлетворении запросов слушателей, если они выходят за рамки учебной программы. Возникла мысль — организовать внепрограммные встречи слушателей со старейшими учеными академии. Начальник политотдела посчитал это дело полезным и посоветовал для начала обратиться с таким предложением к Ивану Платоновичу Граве, Николаю Федоровичу Дроздову и Давиду Евстафьевичу Козловскому.
— Запомните, — напутствовал меня Александр Васильевич Красильников, — с них, этих заслуженных и старейших ученых, многое начиналось в нашей академии. Если эти корифеи заинтересуются вашей идеей, то и остальные наверняка поддержат ее.
Первый разговор был у меня с Граве. Я знал, что [9] уже в 1916 году он разработал и предложил принять на вооружение русской армии боевую ракету на бездымном порохе. Выслушав мою просьбу выступить на эту тему перед комсомольцами, Граве сердито, как мне показалось, спросил:
— Кто вы будете, молодой человек?
Я почувствовал себя неловко, потому что уже представлялся ему, но все-таки доложил вторично:
— Помощник начальника политотдела академии по комсомольской работе старший политрук Маринов.
— Не слыхал о такой должности! — сказал профессор. — И знаете, молодой человек, дел у меня очень много. Принять ваше приглашение не смогу. Извините...
Можно было закрывать вопрос, а не хотелось. Решил посоветоваться с комиссаром факультета боеприпасов Фроловым.
Фрол Васильевич порекомендовал:
— Возьмите в академической библиотеке работы Граве и Дроздова и постарайтесь усвоить хотя бы азы внутренней баллистики. В случае затруднений я помогу разобраться. Только после этого для вас откроется путь на Олимп к нашим артиллерийским богам.
Меня одолевали сомнения: смогу ли, даже с помощью Фролова, настолько освоить эту самую внутреннюю баллистику, чтобы вести основательный разговор с профессором Граве?
Фрол Васильевич рассмеялся:
— Основательного разговора не потребуется. Ученому дорого уже то, что вы проявили интерес к его предмету.
Я внял совету. Готовился около месяца и затем вновь пошел к Граве с той же просьбой. Он, словно не узнавая, поглядел на меня, а я тем временем успел ввернуть заранее подготовленную фразу: мол, денно и нощно штудирую его основополагающий труд «Внутренняя баллистика. Пиродинамика», и консультирует меня один из прилежных его учеников Фролов.
В кабинет вошли Козловский и Дроздов.
— Вы только послушайте, — обратился к ним Граве, — в нашем политотделе начали изучать внутреннюю баллистику! Вот молодой человек даже мою книгу штудирует. Как это понимать, коллеги?
— Весьма любопытная новость, — засмеялся Козловский. [10]
Я решил тут же атаковать и его:
— На днях взял в библиотеке ваш, Давид Евстафьевич, «Краткий курс артиллерии для командных курсов», изданный в Петрограде в девятнадцатом году. Запомнился отзыв о нем одного краскома: «Сто пять страниц текста этого курса мы осилим на все сто и усилим удары по врагам революции». — Теперь уже все три профессора смотрели на меня с нескрываемым любопытством, а я продолжал: — Политотдел академии очень просит вас, Николай Федорович, Иван Платонович и Давид Евстафьевич, рассказать слушателям о первых шагах артиллерийской науки в советское время, о ее вкладе в победы Красной Армии. Надо, чтобы молодые командиры знали об этом как можно больше.
Профессора переглянулись, тут же вспомнили кое-что о своей совместной работе в Комиссии особых артиллерийских опытов — КОСАРТОПе, о других прославленных членах этой комиссии — А. Н. Крылове, Н. Е. Жуковском, С. А. Чаплыгине. И решили просьбу политотдела удовлетворить.
Так удалось сломать ледок некоторой отчужденности от комсомольцев крупных ученых, «профессоров старой школы», как мы называли их в своем политотдельском кругу.
Почин сделал Граве. Месяц спустя встретился с молодежью другой «патриарх» академии — Н. Ф. Дроздов. Он посоветовал слушателям уже в стенах академии больше приобщаться к научной работе, одобрительно оценил успехи некоторых из них.
Однажды на такую беседу пришел начальник академии комкор А. К. Сивков. Похвалил политотдел за полезную инициативу, порекомендовал развивать ее дальше, организовать такие же выступления ученых следующего поколения, выросших в стенах академии уже в советский период.
— Обязательно привлеките Анатолия Аркадьевича Благонравова, — сказал он мне. — Можете сослаться на мою рекомендацию. Его выступление будет очень полезным.
Начальник факультета стрелкового вооружения А. А. Благонравов рассказал молодежи о том, как он работал над своим капитальным трудом «Основания проектирования автоматического оружия», о своих учителях, о научных планах.
— Мне сейчас сорок шесть лет, — говорил он, — но [11] я совсем молодой коммунист, в партию вступил только в 1937 году. Однако душой и мыслями был связан с ВКП(б) гораздо раньше. И хочется призвать всех вас как можно лучше готовить себя в стенах академии к выполнению боевых заданий партии в будущем.
Не обошлось и без курьезов. Помнится, один из докладчиков, большой знаток артиллерийского вооружения основных империалистических государств, добросовестно ознакомил своих собеседников с тактико-техническими данными новейших артиллерийских систем Германии, Франции, Англии, США, но воздержался от каких бы то ни было практических выводов.
Посыпались вопросы. Первокурсникам — участникам беседы, естественно, хотелось услышать компетентное мнение специалиста: уступает ли артиллерии вероятного противника наше артиллерийское вооружение или, наоборот, превосходство на нашей стороне? Профессор заявил, что считает такие вопросы провокационными, и отвечать на них отказался. Этим заявлением он, разумеется, обидел собравшихся. Пытаясь как-то сгладить его бестактность, я предложил дать возможность докладчику собрать необходимый дополнительный материал и посвятить данной теме еще одно собеседование. Слушатели со мной согласились. А вот докладчик, как говорится, закусил удила.
Наутро меня вызвали к комиссару академии К. А. Гурову. У него я застал и начальника академии, и начальника политотдела, и, конечно, вчерашнего докладчика. Тот метал громы и молнии:
— Надо было закрыть вопрос немедленно, а Маринов сориентировал слушателей на политически вредную дискуссию.
Обвинение звучало грозно, и я торопливо стал подбирать контраргументы. Насколько убедительно прозвучали бы они в этом кабинете, гадать сейчас не берусь. Все же я был тогда новичком в армии и уже по одной этой причине чувствовал себя не очень уверенно. Но меня выручил начальник академии А. К. Сивков.
— Ни в вопросах, заданных на собеседовании, ни в отношении к этим вопросам Маринова, по-моему, нет ничего плохого, — заявил он. — Сильные стороны в артвооружении наших вероятных противников мы учитывать обязаны. При этом, разумеется, никого не надо запугивать. Наша арттехника достаточно хороша, и мы [12] готовы отвечать нашим слушателям на любые их вопросы по этой части.
С ним согласился и Гуров, который предложил на этом инцидент считать исчерпанным. Отпустив докладчика, Гуров сказал:
— Согласен, но с поправкой, которую, думаю, учтет старший политрук: на такие беседы надо приглашать более смелых и компетентных специалистов. У нас их не мало. Заключительную беседу придется поручить другому человеку.
К начальнику академии А. К. Сивкову все относились с глубоким уважением. Известны были его широкая образованность, блестящая артиллерийская подготовка, умение работать с людьми. Он активно участвовал в разработке правил стрельбы (ПС-34) и Боевого устава артиллерии (БУА-27). Высоко ценились его труды «Основные особенности боевой работы артиллерии при прорыве укрепленного района», «Роль и значение артиллерии и основы ее применения в современном бою». В моих глазах А. К. Сивков был эталоном военачальника.
При первом моем представлении Аркадию Кузьмичу он сказал:
— Знаниями в области общественных наук вы, судя по всему, располагаете. А вот с военной подготовкой, дорогой товарищ, у вас дело плохо. Перхушново научило вас пользоваться стрелковым оружием, а теперь надо материальную часть артсистем изучить и тактику артиллерии, ну хотя бы в масштабе полка.
Следуя этому указанию, я упорно штудировал по вечерам учебник «Тактика артиллерии», изданный под редакцией А. К. Сивкова. А опыта обращения с материальной частью набирался в артиллерийских классах. Лето 1940 года провел в лагерях академии, занимался вместе с ее слушателями в поле и на контрольных артстрельбах, даже успешно поразил цели.
В одной из последующих бесед со мной начальник академии поставил новую задачу.
— Комсомол комсомолом, — сказал Аркадий Кузьмич, — но следовало бы вам заняться еще политпросвещением и наших корифеев — Граве, Дроздова. У вас это должно получиться — вы уже нашли нужный подход к ним. Люди они замечательные, но очень уж [13] замкнулись в своей научной и преподавательской работе. Я просил бы вас систематически информировать их о важнейших мероприятиях, проводимых командованием и политотделом академии, а также о публикациях в периодической печати, имеющих принципиальное политическое значение.
Добрые отношения с Дроздовым и Граве действительно помогли мне справиться с этим деликатным поручением. Не раз я выступал перед ними в роли политинформатора и, кажется, удачно.
В ноябре — декабре 1939 года начальник академии сам возглавил группу преподавателей и слушателей, участвовавших в советско-финляндской войне. А их было там не мало, и вели они себя доблестно. Скажем, слушатель академии капитан П. Ф Власов добровольно пошел командовать батальоном лыжников и посмертно был награжден орденом Ленина. Примеры боевой доблести воспитанников академии широко пропагандировались политическим отделом, партийными и комсомольскими организациями факультетов среди слушателей. Сполна старались мы использовать и боевой опыт нового пополнения — нескольких командиров Героев Советского Союза, зачисленных в академию сразу по окончании этой относительно короткой, но нелегкой войны.
Особое значение для артиллеристов имел, разумеется, опыт разрушения укреплений линии Маннергейма. Этому был посвящен, в частности, очень глубокий доклад на военно-научной конференции комдива Л. А. Говорова, бывшего во время советско-финляндской войны начальником штаба артиллерии 7-й армии. В центре всеобщего внимания оказались также новые для того времени аспекты применения на поле боя минометов и автоматического стрелкового оружия. В академии был создан новый факультет минометного вооружения.
Содержательной была беседа начальника политотдела А. В. Красильникова с политработниками академии. Он по достоинству оценил не только наши успехи на войне, но и наши просчеты в воспитательной работе с личным составом, объективно охарактеризовал морально-боевые качества войск противника.
— Понимаете какое дело, — говорил Александр Васильевич, — мы долгое время внушали друг другу и в конце концов уверовали, что нам любой враг нипочем, [14] — при первом же столкновении с нами он будет деморализован и побежит сломя голову. Как видим, такой прогноз не оправдался. И не учитывать этого в дальнейшей подготовке наших войск нельзя. В принципе, они должны готовиться к очень упорным боям.
Александр Васильевич зачитал нам с десяток свидетельств участников войны о том, что солдаты противника держались стойко еще и потому, что мы не умели их распропагандировать. Несмотря на многочисленные листовки и радиообращения, они продолжали слепо повиноваться своим офицерам.
Доводы начальника политотдела всех нас задели за живое. Обсуждение было бурным. Многие подчеркивали, что великая правда нашей пропаганды и агитации сама по себе обеспечит быстрое разложение войск противника. Но в итоге мы согласились с тем, что на практике все обстоит куда сложнее. Неверно исходить из того, что солдаты войск противника быстро поймут — нельзя рабочим и крестьянам воевать против первого в мире государства трудящихся. Капиталистический строй отнюдь не беспомощен. Используя средства насилия и обмана, изощренные методы идеологического воздействия, он может заставить солдатские массы действовать вопреки их классовым интересам, совершать чудовищные преступления. То, что гитлеровские солдаты творили в Испании, а позднее и в других странах Европы, было неоспоримым доказательством этого. Гитлеру удалось воспитать страшных исполнителей своих разбойных замыслов. На сей счет не существовало двух мнений. Каждому из нас было предельно ясно: все, что дорого и близко сердцу советского человека, ненавистно фашистам, и они стремятся уничтожить это.
Полуторагодичная служба в артиллерийской академии дала мне путевку в сложную жизнь армейского политработника. Я всегда с благодарностью вспоминаю тогдашних моих сослуживцев и наставников. С их помощью удалось мне постигнуть азы армейской службы, влиться в семью советских командиров, проникнуться самым глубоким уважением к ним и славным традициям нашей армии. О многих славных делах отечественных артиллеристов я узнал в дни празднования 120-летнего юбилея Артиллерийской академии. Отмечалась [15] эта дата в декабре 1940 года и сопровождалась интереснейшими научными сообщениями ученых.
Уходил я из академии накануне Великой Отечественной войны — получил назначение в комсомольский отдел политуправления Московского военного округа.
Когда стало известно о назначении в округ, вызвал меня А. К. Сивков.
— Знаю, что уходите, — сказал он мне. — Это уже второй шаг в вашей службе. Хочу, если не возражаете, дать некоторые советы на будущее — служить-то будете долго.
Начальник академии мог и не наставлять начинающего политработника — не его это забота, однако он счел нужным поступить именно так.
Аркадий Кузьмич рекомендовал раз и навсегда усвоить простую армейскую истину: строгая личная дисциплинированность и беспрекословное повиновение начальникам — главное и решающее условие успешной служебной деятельности.
— Надо, — говорил он, — воспринимать повиновение, требования воинских уставов и начальников как важнейший и неизбежный элемент воинской жизни. Если внутренне поймете это, то служить будет легко. К слову сказать, поставьте себе цель не иметь за годы службы ни одного взыскания, вызванного личной недисциплинированностью.
Говорили мы и о таком командирском качестве, как правдивость, честность, о том, что ложь, сокрытие правды могут привести к непоправимым последствиям.
— Бывает в жизни так, — рассуждал Аркадий Кузьмич, — правду сказать очень трудно, так как это связано с большими неприятностями по службе, и человек сам себя уговаривает скрыть ее от начальника. Но себя в этом случае надо решительно перебороть.
Он внимательно посмотрел на меня, словно желая убедиться в том, понимаю ли я всю важность высказанной им мысли, и продолжал:
— У нас в академии служит командир, который мне рассказывал вот о такой истории, случившейся с ним в 1919 году. К нему зашел приятель по гимназическим годам и попросил помочь оформиться добровольцем в его роту, убывающую в составе полка на фронт. Бывший гимназист рассказал, что по мобилизации служил у белых, но быстро разобрался, что к чему, и теперь просит дать ему возможность искупить вину [16] перед народом. «Если хочешь, — заявил он, — то пойдем к комиссару, и я все расскажу». Такая откровенность подкупила ротного, и он поверил гимназисту. На фронте «доброволец» накануне наступления перешел к белым. Всей операции грозил провал. Пришлось идти к комиссару полка и, несмотря на грозящее суровое наказание, рассказать всю правду. Ротного командира судили, но, определяя наказание, зачли его доблестное поведение в боях.
Вот такая поучительная история. Она и сейчас кое-чему учит, — закончил свой рассказ А. К. Сивков.
И еще об одном шла речь в беседе — надо в текущей работе всегда помнить о главной цели всех усилий командиров и политработников. А цель эта состоит в подготовке войск к боям, подготовке бойцов, способных побеждать врага в бою.
— Все, что будете намечать и предпринимать, обязательно пропускайте через этот фильтр. Нельзя терять нить этой целеустремленности в комсомольской работе.
А. К. Сивков взял со стола папку и достал из нее какой-то документ.
— Вот, послушайте, — сказал он, — что говорилось в 1930 году в акте комиссии Наркомата по военным в морским делам по результатам проверки военной подготовки слушателей нашей академии. Здесь отмечается, что академия оторвалась от войск и напоминает «университет в военной форме». Тогда потребовали взять курс на первоочередную отработку боевых задач, усиление общевоенной подготовки слушателей, укрепление кафедр тактики, стрельбы, инженерного дела и, что особенно важно, всемерного повышения полевой выучки обучающихся. Не будем забывать, — подчеркнул начальник академии, — что и сейчас советско-финляндская война высветила многие наши недостатки в подготовке к боям. Время теперь упускать нельзя.
Беседа с Аркадием Кузьмичом Сивковым сыграла в моем понимании армейской жизни большую роль. Он был для меня безоговорочным авторитетом. Его заслуги в годы гражданской войны, высокая воинская и общая культура, боевые дела в борьбе с белофиннами вызывали глубокое уважение. [17]