Не вернулся...
Последствия операции давали себя знать, и говоря, что через пару дней он начнет летать, Виктор не думал сразу оказаться в самой гуще боев. Он рассчитывал, что затишье, наступившее в воздухе, продлится несколько дней. Но вот в одном из вылетов под Яссы Миша Лусто почему-то оторвался от группы, сунулся под облака и тут же оказался в прицеле у «фоккера». [163] Круто спикировав до самой земли, он посадил горящий самолет. На следующий день не вернулся с задания Маслаков. В бою бронебойный снаряд прошел через ступню его левой ноги. Он сумел перетянуть ногу ремнем, но из-за большой потери крови не смог долететь домой, а сел на аэродром соседнего корпуса. Самолет остался цел, но сам Маслаков попал в госпиталь, и ему ампутировали ступню...
В общем, бои разгорелись с новой силой. Наши наземные войска еще не успели подтянуть резервы и вели наступательные действия малыми силами. Конечно, летчики не знали замыслов командования, но создавалось впечатление, что ведется прощупывание линии обороны противника с целью определения ее слабых мест. Бои шли то на Днестровском плацдарме северо-западнее Тирасполя, то в Румынии севернее Ясс, то в направлении на Тыргу Фрумос... И каждую попытку нашего наступления фашисты встречали массированными налетами своей авиации.
В такой обстановке и полетел Виктор первый раз после месячного перерыва. Фигичев вел десятку на прикрытие наземных войск в районе Вултурул — Яссы. Мощные кучево-дождевые облака свисали из сплошной темно-серой пелены вверху. На этом мрачном фоне, как на экране немого кино, Евгений видел пару ястребков, идущих тысячи на полторы выше основной группы. Вдруг из-за кучевого облака вырвались два «фоккера» и сразу оказались в хвосте у нашей пары.
— «Фоккеры», Иванов! — крикнул кто-то по радио, но было уже поздно. Мощная струя огня протянулась от «фоккера» к ястребку, впилась в фюзеляж, в крыло, и от самолета Иванова стали отделяться исковерканные разрывами куски дюраля, из правой плоскости выплеснуло пламя, сквозь него проскочил летчик, некоторое время падал, не раскрывая парашюта, потом, видно, дернул кольцо и закачался под четырехугольным шелковым куполом. «Опять Иванов в новых сапогах полетел...» — Иванов, как нарочно, только утром на аэродроме получил новые сапоги. [164]
В наушниках раздался голос командира корпуса.
— Фигичев! «Фоккеры» штурмуют, атакуй! .
— Вижу! — внизу в сумраке облачного дня возилось десятка три ФВ-190.
Истребители с ходу вступили в бой. Евгений еще пикировал, когда Виктор начал выходить из атаки боевым разворотом. Он хотел повторить маневр ведущего, но увидел, что снизу на лобовых к нему тянется пара «фоккеров». Ведущий в кольце. Триста метров. Огонь. И Евгений энергично потянул ручку на себя, перекладывая одновременно самолет на левое крыло. ФВ-190 так и не успел открыть огонь. Евгений видел, как его трасса оборвалась в центре лобового капота «фоккера», тот резко перевернулся на спину, будто одним движением, не считаясь с законами аэродинамики и скоростью, закончил первую половину петли Нестерова, или «мертвой» петли, как ее по привычке все еще называли летчики, и, теряя куски мотора, посыпался к земле.
Бой продолжался недолго. «Фоккеры» пассивно оборонялись и быстро покинули поле боя. На них, очевидно, сидели летчики-бомбардировщики. Ходили слухи на фронте, что немцы из-за недостатка бомбардировщиков пересаживают на истребители ФВ-190 летчиков бомбардировочной авиации, подвешивают к «фоккерам» бомбы и дополнительные пушки и используют этот самолет в качестве пикировщика и штурмовика. Вот с такими «асами» и пришлось, наверное, встретиться на этот раз. Это мнение вскоре подтвердилось.
25 апреля шестерка Гулаева встретила двадцать пять «фоккеров». Шли они в кильватерной колонне звеньев. Даже звенья у них были не по четыре самолета, как у истребителей, а по три, как у бомбардировщиков. С первой же атаки Гулаев сам сбил всех трех «фоккеров» замыкающего звена. Потом сбил еще два. Всего же группа сбила одиннадцать «фоккеров»! А «фоккеры»? Они почти не пытались сопротивляться, Сбросили бомбы и постарались побыстрее удрать. С каждым днем, с каждым вылетом наши истребители встречали все большие и большие группы фашистских самолетов. Четверке Королева пришлось вести бой с шестьюдесятью «юнкерсами», двадцатью «фоккерами» и десятью «мессерами», а на следующий день — они летали с эскадрильей Гулаева — с пятьюдесятью «фоккерами»...
— Ну, Вить, «фоккеры» пошли! С ними, как с «лаптежниками», драться можно, — подошел Евге ний к Виктору после боя.
— Ты это брось! Сейчас они дрались будь здоров.
Вон Гуров и Букчин побитые пришли.
— А те бои?
— Что те бои? Разные летчики. На них, видно, летают и истребители и бомбардировщики. С кем встретишься. А то такого «лаптя» покажут! Иванову вон показали, без ноги Жора остался, совсем отрезали... И тебе бы показали сейчас. Почему сразу из атаки не вышел? Я ж тебе передавал!
В этом бою Евгений увлекся погоней за «фоккером» и не заметил, что его самого атакуют четыре ФВ-190.
— Женька, левый боевой, «фоккеры»! — крикнул ему Виктор.
Евгений взглянул влево, увидел атакующих но... они еще далеко, а тут рядом немец в прицеле. Он успел-таки сбить «фоккера» и рванулся боевым разворотом навстречу атакующим. Обошлось...
— Успел ведь... А ты почему не отсек?
— Не смог... Сам знаешь, не всегда отсечь можно. Так что смотри! «Лаптежники»-то тебя подожгли, садился, а эти запросто срубят.
— Знаю... Они тоже не боятся, когда их много, — вынужден был согласиться Евгений.
— А ты мне скажи, где их мало бывает, мы их там ловить будем! — засмеялся Виктор.
Где их мало бывает... Фашисты собрали на этом участке столько авиации, что ее хватало для массированных налетов. Они летали группами по сорок-шестьдесят «юнкерсов» под прикрытием двадцати — тридцати истребителей, или сами «фоккеры» действовали группами по двадцать пять — пятьдесят самолетов. Ведь они не прикрывали постоянно свои наземные войска, а ограничивались отдельными массированными налетами.
Вот выписка из оперативной сводки дивизии за 2 мая 1944 года. В этот день наши войска снова предприняли наступление. На этот раз бои развернулись западнее Ясс в направлении на Тыргу Фрумос.
«Четверка наших истребителей под командованием Архипенко прикрывала наземные войска в районе Кыржон, Хэрмэнештий, Бэйчений. Они были наведены на группу из шестидесяти Ю-87 и двенадцати ХШ-123 под прикрытием тридцати МЕ-109 и ФВ-190».
В ярких лучах весеннего солнца под крылом промелькнула серебряная извилистая полоска реки Прут. «Вот и государственная граница осталась позади», — подумал Евгений. Он летал здесь, был над территорией Румынии, три сбитых им «фоккера» валяются грудами обгоревшего металла где-то севернее Ясс. Но первый из тех полетов был после длительного перерыва, в составе неслетанной группы, над незнакомой местностью. Некогда было думать о чем-либо не относящемся непосредственно к полету. Потом установилась сумрачная погода, и как-то незаметно проходила внизу эта узенькая полоска реки, по которой тянулась государственная граница. Сейчас речка отчетливо вырисовывалась на большом протяжении, и Евгения впервые по-настоящему охватило чувство гордости за свой, 2-й Украинский фронт, который первым перенес боевые действия за рубежи родной страны. Однако в воздухе нужно думать только о полете, о задании. Об этом напомнил разговор ведущего группы с пунктом наведения.
— Гусев, Гусев, я Архипенко. Иду к вам на работу. — Позывной генерала Утина на этот раз был «Гусев».
— Архипенко, я Гусев. Вас понял. Идите в заданный район. С юга туда подходит большая группа бомбардировщиков.
Знакомый холодок предчувствия боя появился в груди в области сердца. Евгений крепче сжал ручку управления и сектор газа и стал внимательнее осматриваться по сторонам: можно было ожидать встречи с истребителями противника, посланными для расчистки воздуха.
— Вас понял! — ответил Утину Архипенко и тут же, обращаясь к ведомым, скомандовал: — Внимание, увеличиваем скорость!
Постепенно увеличивая скорость, истребители шли на юг. Линия фронта здесь тянулась почти строго с востока на запад, начинаясь у Прута севернее Ясс и упираясь в предгорья Карпат за городом Пашкани.
Впереди, несколько ниже высоты полета, показались облака.
— Архипенко, я Гусев. Бомбардировщики идут под облаками.
— Вас понял! Снижаемся. Истребители нырнули под облака.
Фашистов увидели все одновременно — такую группу мудрено было не заметить. И сразу же чувство нервного напряжения, появившееся у Евгения при подходе к линии фронта, бесследно исчезло. Оно уступило место спокойному азарту боя. Да, спокойному азарту. Здесь переплетались воедино и настоящий азарт и спокойный холодный расчет предстоящих действий.
Впереди шли шестьдесят «лаптежников», а за ними еще двенадцать ХШ-123. Эти почти ничем не отличались от ХШ-126, и их также называли «костылями». И «юнкерсы» и «костыли» всегда бомбили только с пикирования: у них не было прицелов для бомбометания с горизонтального полета. И те и другие почти беззащитны от атак истребителей. «Ну, сейчас мы им дадим!» — Было похоже, что на этот раз бомбардировщики пришли одни: истребителей возле них не было.
Архипенко качнул самолет с крыла на крыло, подавая сигнал «внимание», и тут же передал:
— Атакуем «юнкерсов» и с ходу «хейншелей»!
Положение для атаки было не совсем удобное, но решение — единственно правильное. [169] Прямо перед нашими истребителями пересекающимся курсом шли Ю-87, за ними в правом пеленге — «костыли». Они как раз сами должны будут подойти под огонь истребителей, когда те пронесутся сквозь строй «лаптежников».
Ястребки мчались на бомбардировщиков сбоку и немного спереди — под ракурсом три четверти. Их могли видеть все экипажи «юнкерсов», но стрелки противодействовать атаке не могли. Да и гитлеровские летчики не могли, не нарушая строя, использовать пушки и пулеметы, направленные вперед.
Правда, обычно истребители атаковали «лаптежников» сзади. Тогда их встречал плотный огонь стрелков. Однако стоило на большой скорости проскочить эту огненную завесу и врезаться в самую середину строя бомбардировщиков, как ястребки оказывались в относительной безопасности. Как это ни странно звучит, но сами фашисты защищали их. Кругом гитлеровцы. И ни стрелки, ни летчики с «юнкерсов» стрелять не могут: боятся поразить своих. В то же время они смертельно боятся огня советских истребителей, шарахаются от них, создавая угрозу столкновения между собой, бросают бомбы куда попало, и строй рассыпается. А ястребки, наоборот, в такой куче чувствуют себя свободно. Открывай огонь — и обязательно попадешь, на пути трассы окажется бомбовоз. Только когда строй бомбардировщиков рассыпался, истребители сразу оказывались открытыми, их со всех сторон начинали поливать свинцом и огнем. Но до этого они, как правило, успевали сбить нескольких фашистов, на остальных гитлеровцев все еще действовал страх перед «чумовыми» летчиками, и огонь их бывал не особенно прицельным.
Такой же способ применяли летчики и в боях с большими группами фашистских истребителей — лезли в самую кучу, где гитлеровцы мешали друг другу, не могли полностью использовать свое численное превосходство. [170]
Однако сейчас выбора не было. «Юнкерсы» подходили к линии фронта, и нужно было наносить удар немедленно. И такой атакой — спереди сбоку — можно было сразу, даже не сбив ни одного самолета, нарушить боевые порядки обеих групп и не дать им отбомбиться с пикирования. Ведь чувство собственной беспомощности особенно сильно должно было действовать на фашистов, подрывать их боевой дух. А не дать им отбомбиться прицельно нужно было во что бы то ни стало. И так наши танки горели на поле боя (еще на подходе летчики издали увидели громадные яркие даже в свете майского дня костры с густым жирным дымом горящей солярки). Видно, крепко поработала фашистская противотанковая артиллерия...
Архипенко вел группу на головную часть колонны фашистских бомбардировщиков. Молниеносно сокращалось расстояние. Сначала в прицелах проектировалась сплошная масса, затем она распалась на отдельные самолеты, стало возможным различить отдельные детали — торчащие «лапти», изломанные очертания плоскостей, рубленые формы застекленных кабин летчиков и стрелков, хвостового оперения...
Советские истребители шли строем «фронт». Метров на двадцать — двадцать пять вперед вырвались самолеты ведущих пар — Архипенко и Королева. Евгений шел на правом фланге. Он скосил глаза немного влево и увидел, как нос самолета Архипенко стал окутываться быстро исчезающими хлопьями белого дыма, а в сторону «юнкерсов» понеслись красные шары крупнокалиберных пуль и снарядов.
«Рановато еще... Хотя...» — Он совсем было собрался последовать примеру командира эскадрильи — чем раньше, мол, откроешь огонь, тем больше паники будет у фашистов, но по привычке еще раз окинул взглядом воздушное пространство вокруг самолета. Сзади и с боков небо было чистое. Только сверху, в разрывы облаков, пикировали пары и четверки вражеских истребителей. «Сколько их!.. Как горох из прорванного мешка сыплются... Ничего, успеем!..» — но все же передал по радио:
— Я Четверка, сверху пикируют «худые»! Архипенко, не прекращая атаки, ответил:
— Успеем!
Гитлеровские бомбардировщики несутся навстречу. Уже вся четверка истребителей ведет огонь. В сторону фашистов тянутся плотные красные жгуты трасс. Самолеты все ближе и ближе. Кажется, сейчас наши ястребки столкнутся с ними и в зоздухе появится несколько громадных клубков огня и дыма...
У истребителей положение лучше. Огнем они надеются расчистить себе дорогу. «Сбить — и путь свободен!..» Бомбардировщики в таком положении стрелять не могут. Только своим самолетом могут они принять таранный удар истребителей. Но это верная смерть... А так рисковать своей «драгоценной» жизнью фашисты, конечно, никогда не были склонны.
И строй бомбардировщиков заколебался. А тут еще огонь истребителей наконец достиг цели. Один из «юнкерсов», оставляя в небе черную дымную спираль, понесся к земле. Это послужило сигналом. Бомбардировщики в панике бросились в разные стороны, а между ними, не сбавляя скорости, пронеслись краснозвездные ястребки. Их только тряхнуло на взвихренных воздушных потоках, оставшихся за прошедшими рядом бомбардировщиками. Да, заметил Евгений, Виктор чуть не столкнулся с фашистом, стараясь в упор расстрелять подвернувшийся «юнкерс». Хорошо, что тот, с крылом, наполовину отбитым снарядами, успел нырнуть вниз, под самолет Королева...
Впереди открылась новая цель — группа ХШ-123. «Костыли», наученные горьким опытом «лаптежников», не стали ждать, пока их расстреляют с короткой дистанции. Как по команде, они сбросили бомбы с горизонтального полета («Чья же здесь территория? Кажется, не наша», — успел только подумать Евгений) и врассыпную стали скрываться в облака, чтобы без помех уйти в глубь своей территории.
— Разворот влево на сто восемьдесят! — скомандовал Архипенко. Он думал успеть произвести еще одну атаку по «юнкерсам», до того как в бой ввяжутся вражеские истребители.
Однако компактной атаки на этот раз не получилось. Еще при встрече большинство «юнкерсов» побросали бомбы (кому охота подрываться, если по взрывателю попадет шальная пуля!), рассыпались поодиночке, и только два или три звена бомбардировщиков держались плотными группами и шли к линии фронта.
За ними тянулись и некоторые одиночные самолеты. Так снова могла создаться солидная ударная сила, а этого нельзя было допустить ни в коем случае: сейчас каждый удар с воздуха тяжело отозвался бы на наших наземных частях.
Атаковать мелкие группки всей четверкой было бессмысленно. Это Архипенко понял сразу после разворота. [173]
— Атакуем парами.
— Вас понял! — отозвался Королев. — Женька, смотри за воздухом!
— Смотрю.
Евгений и так беспрерывно осматривал воздушное пространство. Только что в воздухе были одни бомбардировщики, а сейчас почти все они удирали на юг, зато небо так и кишело парами и четверками МЕ-109 и ФВ-190. Тридцать истребителей противника, хоть и с запозданием, устремились на выручку к своим бомбардировщикам. Но пока они были еще сравнительно далеко и, кажется, не видели советских ястребков, а «юнкерсы» — вот они. Звено Ю-87 шло прямо впереди пары Виктора и Евгения. До них каких-нибудь сто — сто пятьдесят метров. Ближе, ближе... Вот на серо-зеленых силуэтах можно различить темные подтеки отработанного масла, показались ряды крупных заклепок... Ближе, еще ближе...
Красные молнии протянулись от самолета Королева к ведущему «юнкерсу». Тот вспыхнул, судорожно перевернулся и, вращаясь вокруг продольной оси, скрылся внизу.
Остальные два бомбардировщика еще никак не успели среагировать на падение своего командира, когда Евгений открыл огонь.
— Женька, вправо! «Худые» в хвосте! — прервал его очередь крик Королева, раздавшийся в наушниках.
Это было передано таким голосом, что Евгений не стал уточнять, где «худые». Так предупреждают только о смертельной опасности...
Он успел еще увидеть, как рвались его снаряды в левом крыле и в фюзеляже под кабинами экипажа «юнкерса», и бросил свой самолет вправо, еще оглядываясь в то же время через правое плечо назад. ]174] Там, в опасной близости от его самолета, вращался желтый кок винта фашистского истребителя. Гитлеровец уже выносил нос своего самолета вперед — брал упреждение, чтобы точной очередью поразить ястребок. Еще секунда — и...
Евгений, не прекращая начатого движения ручки управления, сделал полубочку, и его самолет вместо правого стал выполнять левый разворот. От сильной перегрузки у Евгения слетели с головы наушники, и он стал доставать их, шаря рукой по полу кабины и оглядываясь в то же время на «мессера». Фашист тоже переложил МЕ-109 в левый крен. Теперь оба самолета разделяло всего-навсего пять метров. Они были на одной высоте, но Евгений наблюдал за действиями гитлеровца через правое плечо и смотрел как бы вниз, если ориентироваться по полу кабины своего самолета. Летчик МЕ-109, наоборот, запрокинул голову вверх и неотрывно смотрел на Евгения. Евгений видел, как врезался в его шею ремешок ларингофонов, как веснушчатое курносое лицо немца все больше наливается кровью, как прилипают к его лбу выбившиеся из-под сетчатого шлемофона пряди рыжих волос...
— Хорош был «шмит»! — раздался в наушниках, которые наконец с трудом водрузил на голову Евгений, ликующий голос Бургонова.
«Вон Цыган «худого» завалил, а этот черт привязался... У, сволочь! Долго он еще будет висеть в хвосте? А, не вышло!» — он уменьшил обороты мотора, и МЕ-109, у которого и так после пикирования была значительно большая скорость, стал быстро выходить вперед. «Так, еще немного... Хорош!» «Мессершмитт» оказался впереди. Евгений чуть отдал ручку от себя, чтобы уменьшить угловую скорость разворота, поймал в прицел самолет гитлеровца.
Тот, очевидно, понял, чем грозит ему такое положение, и стал энергично, с набором высоты выходить разворота.
Поздно! Выпущенная в упор очередь пуль и снарядов распорола фюзеляж стервятника от мотора до самого хвоста. Смертельно раненный МЕ-109 вздрогнул. Правое, задранное кверху, крыло его резко повернулось и стало плашмя по отношению к набегающему потоку воздуха. Самолет развернулся хвостом вперед и стал распадаться на части. «Ух ты!..» — только и успел выдохнуть Евгений, резко рванув свой ястребок в сторону от пронесшегося мимо обломка хвоста МЕ-109. Противная дрожь прошла по самолету, предупреждая о возможном срыве в штопор. В горячке боя он почти полностью убрал сектор газа, чтобы пропустить фашиста вперед, и теперь сам чуть не поплатился за свою невнимательность. От перегрузки снова свалились наушники...
Обломки фашистского самолета остались где-то далеко сзади и внизу. Но где же Виктор, Архипенко? Кругом носились «шмиты», «фоккеры». Евгений еще десятки раз уходил из-под огня, стрелял сам, терял и находил снова наушники, с трудом натягивал их на голову, чтобы при первой же перегрузке снова потерять. В короткие секунды, когда предательские наушники держались на голове, он слышал голоса Архипенко, Бургонова, Королева, но эти секунды были слишком коротки, чтобы понять обстановку, в которой находились его товарищи. Впрочем он и так знал, что у них обстановка такая же, как и у него...
Постепенно бой стал утихать. Евгений понял это сразу. Все реже приходилось увертываться от атакующих фашистских истребителей, все меньше оказывалось гитлеровцев впереди. [175] Бомбардировщики ушли еще в начале боя, а теперь и истребители пикированием уходили на юг, на свою территорию. Несмотря на громадное численное превосходство, они, видно, не очень-то стремились вести бой до конца.
«Где же наши? Ага, вон пара. Архипенко с Цыганом, наверное. А вон и третий к ним пристраивается, Королев...» Немного севернее шла пара командира эскадрильи, а сзади снизу к ним пристраивался третий самолет. «Но почему же у него такой длинный и тонкий фюзеляж?.. Да это же «худой»!»
— Архипенко! «Худой» в хвосте!
— Отбей!
Метров с двухсот открыл Евгений огонь по увлеченному атакой гитлеровцу. МЕ-109 сразу же прекратил атаку и, не меняя курса, с белым дымком перешел в пологое пикирование прямо перед собой.
— Архипенко, добей его!
— И так хорош!
Действительно, «мессер» врезался в землю, так и не сделав попытки выйти из пикирования.
Евгений пристроился к паре Архипенко. На душе у него было неспокойно. Бой кончился, но где же Виктор? Сколько он ни вертел головой, нигде ни одного самолета не было видно. «Что случилось? Не может быть... Виктор не прозевает...» Наконец он не выдержал.
— Королев, я Четверка, тебя не вижу. Где ты на ходишься?
Вместо Виктора ответил Архипенко:
— Королев передал, что подбит, идет на север. Сидит сейчас где-нибудь на вынужденной, наверное.
— Давно передал?
— Бой уже кончался...
Евгений немного успокоился. Худшие предположения его не оправдались. Подбит? Сядет! В конце боя едва ли его стали бы преследовать «шмиты». Сегодня или завтра придет на аэродром! Значит, бой жорошо провели. А Виктор вернется! И все-таки беспокойство за судьбу друга не покидало его.
«Чертовы наушники!.. — думал Евгений. — Не летали бы, все бы слышал, может, помог бы...» , чем мог помочь в такой свалке он не представлял. В бою он ни секунды не ходил по прямой. Боевые развороты сменялись переворотами, виражами, спиралью. И, выполняя этот беспрерывный каскад фигур, все время нужно было смотреть, видеть, разгадывать замыслы фашистов, противопоставлять им свою волю и умение владеть машиной, стрелять и... постоянно мучиться со слетающими наушниками... Даже если бы он увидел Виктора в опасности, ничего, кроме передачи по радио, сделать, наверное, не смог бы...
Бати не было на стоянке, когда они вылетали. Не было его и сейчас. Последнее время он был постоянным дневальным в общежитии летчиков эскадрильи — убирал нары, подметал комнату. В общем, по возможности создавал уют для летчиков.
Ему никто не сообщал о Викторе, но к вечеру он сам от нечего делать пришел на стоянку. Сначала он даже не обратил внимания на то, что самолета сына нет на месте: летчики часто летали в составе сборных групп, с другими эскадрильями. Григорий Сергеевич собрался уходить обратно, но вдруг увидел Евгения. «Как так?! Виктора нет, а он здесь?! Они же всегда вместе летают... Виктор не мог улететь один...» [177]
— Женя, а Витя?.. — прошептал он сразу побелевшими губами.
— Подбили его, батя... Сел на вынужденную.
— Где?
— Не бойся, на нашей территории.
— А где, в каком месте?
— Не знаю... Он передал, что подбит, идет на север. Дрались всего километра два-три за линией фронта.
— За линией фронта?! — еще больше побледнел старик.
— Так рядом же! Раз передал, что идет на север, значит, перетянул линию фронта. Высота тысячи полторы была, две даже. Он и без мотора мог спла нировать на нашу территорию.
— Еще передавал он что-нибудь?
— Нет... — не совсем уверенно ответил Евгений. Может, передавал, но он не слышал из-за постоянной возни с наушниками. Архипенко же и Цыган ничего больше, кажется, не слышали. Во всяком случае, ничего не говорили. — Придет. Другие ведь приходят.
Последнюю фразу Евгений произнес более уверенно. И это подействовало.
Григорий Сергеевич быстро успокоился. Ведь Лусто за последние несколько дней два раза приходил пешком! Второй раз еще смеху сколько было!.. Тогда Миша выпрыгнул, а летчики сказали начальнику парашютно-десантной службы дивизии, что он никак не может приземлиться. Легкий, мол, болтается в воздухе на одной высоте, и ни с места.
«А сейчас он где?» — спросил парашютист. «Висит, наверное, там же. Мы минут десять вокруг него ходили, он все на одной высоте висит. Горючки мало осталось, так и ушли...» «В какую сторону ветер там дул?» — испугался парашютист. Он всерьез принял этот розыгрыш и боялся, что Лусто может ветром отнести за линию фронта. «Так же, как и у нас, на юг, к линии фронта», — продолжали розыгрыш летчики. И тут же «успокоили»: «Да ты не бойся, там далеко до передовой, километров двадцать будет». Лусто выпрыгнул на обратном маршруте, после выполнения задания. «Подтянуть стропы не мог... Скольжением бы высоту потерял!..» «Да не бойся, не останется он там! Ночью восходящих потоков не будет, приземлится!» Только вдоволь посмеявшись, летчики объявили начальнику ПДС (парашютно-десантной службы), что Лусто нормально приземлился, хотя и действительно опускался очень долго. Миша тогда через день явился...
Воспоминание об этом случае, когда летчики шутили по поводу невернувшегося товарища, и успокоило старика.
— Завтра он придет, как ты думаешь? — спросил батя, хотя и сам прекрасно знал, что добраться за один день невозможно. Придется идти пешком и ехать на попутных машинах двести пятьдесят километров. А попробуй останови попутную! Фронтовые шоферы гоняют на полном газу, торопятся. И остановится если, так окажется, что не туда едет...
— Да нет, не успеет. Послезавтра, наверное...
А послезавтра...