Большие потери
Первыми к эскадрильскому «командному пункту» подошли Виктор Королев и Евгений Пахомов.
— Черт, холодище какой!
Перед рассветом сильно похолодало, и летчики в легоньких хлопчатобумажных комбинезонах чувствовали себя довольно неуютно.
— Замерз? Терпи, казак, атаманом будешь!
— Костер бы разжечь, что ли, — предложил Евгений.
На этом месте — метрах в двадцати пяти сзади стоянки самолетов — летчики обычно разводили костер и, коротая время, расспрашивали у побывавших в сражениях о боях, о повадках фашистских истребителей, а то и просто «травили баланду», на большом листе жести жарили подсолнух, неубранные плантации которого были рядом. Сюда же подходили покурить и поболтать все свободные от работы техники и механики. В общем, народ толпился, как на КП полка. Так и привилось этому месту название «КП». Только, в отличие от настоящего командного пункта, серьезные разговоры здесь очень часто прерывались взрывами хохота над очередной побасенкой, рассказанной кем-либо из присутствующих
— Ну, с костром-то подождем малость. А то «юнкерс» припрется... Под Прохоровкой частенько в это время наведывались, — вспомнил Королев бои на Курской дуге.
— Так и станут они по какому-то костру бомбить!
— А почему нет? Они же знают, что здесь новый аэродром. Разведчики-то днем прилетали.
Напоминание о возможности бомбежки заставило Евгения вспомнить о первом вылете на фронте.
— Слушай, Виктор, вот тогда, перед перелетом, мы облетывали район. Думали, встретим фашистов, а никого и не видели. Может, их вообще здесь нет? После прилета на Степной фронт (позже, с 20 октября 1943 года, он стал называться 2-м Украинским) их истребительный авиационный корпус влился в состав 5-й воздушной армии. Молодые летчики с нетерпением ожидали начала боевых действий, вылетов.
И вот как-то после обеда командир полка объявил, что получено разрешение облетать для ознакомления район боевых действий. Он собрал тогда летчиков, разобрал порядок взлета и сбора, взаимодействия в бою — ведь летели к линии фронта, и никто не мог гарантировать от встречи с фашистским истребителями.
— Учти, Женька, мы идем на правом фланге. Значит, самые крайние со стороны немцев. Смотреть в оба нужно, — говорил тогда Королев своему ведомому.
— Ладно, видимость сейчас хорошая...
— Хорошая-то хорошая, а смотреть надо. Голова на триста шестьдесят должна вращаться. А то и не заметишь, как «худой» пристроится...
Опасения Виктора оказались напрасными. Никто к ним не пристраивался. Они и не видели фашистских самолетов.
Виктор удивленно взглянул на Евгения.
— Кой черт нет?! Плацдарм наши захватили, а немцы, думаешь, авиации сюда не подбросили? Просто у них тактика такая. Мы-то все время прикрываем передний край, чтобы ни одна бомба не упала на наземные войска. А фашисты не прикрывают линию фронта. Разве пара «охотников» ходит. Так они ж на большую группу не кинутся, за одиночными самолетами только гоняются... В общем, над передовой они редко бывают. Зато появляются большими группами. И бомберов и «шмитов» полно приходит. Только не в каждом вылете их встретишь.
К «КП» подходили остальные летчики эскадрильи, и Виктор замолчал.
— Валя, почему нас так рано подняли? — услышал Евгений вопрос, обращенный к Валентину Карлову.
По голосу он узнал Сергея Акиншина. Они вместе поступали в Тушинский аэроклуб, учились в авиационном училище и теперь прибыли на фронт. Вопрос, заданный Сергеем, не в меньшей степени интересовал всех летчиков. Сейчас они собирались к КП, а по пути Акиншин и спросил у своего ведущего о причине столь раннего выезда.
— Кто его знает... Наверное, задание получил и летать сегодня будем. Придет командир, скажет, — не задумываясь ответил Карлов.
Летчики расселись вокруг пепелища на собранных здесь бачках из-под бензина и масла, достали кисеты и металлические коробки, заменявшие портсигары, закурили.
Рассвет наступал по-южному быстро. Одна за другой исчезали звезды в разрывах облаков, из темноты появились силуэты самолетов, расставленный на стоянке на довольно значительном расстояние друг от друга, — сначала ближние, потом взгляду открылся весь аэродром.
Первое время все молчали. Евгений курить не хотел и отошел в сторону. Через несколько минут он уже возвратился с охапкой сухих стеблей кукурузы и подсолнечника. У «КП» раздался хохот, а затем донеслись слова Чугунова:
— Механик пробует люфт винта, а он слышит стучит что-то в моторе. «Что это там?» — спрашивает. — «Да вот коленчатый вал лопнул. Я его связал веревкой, да плохо, видно. Стучит... Нужно бы проволокой, да некогда. Ничего, сегодня полетает так а завтра переделаю»...
Ну, сейчас будет: «Сегодня ты козла отодрал, завтра...»{1}. В начале войны в авиацию на должности, несвязанные непосредственно с полетами, пришли люди, незнакомые с техникой и авиационными выражениями. На этой почве возникло множество различных анекдотов. В основу некоторых легли реальные факты, другие были досужим вымыслом острых на язык курсантов летных училищ и молодых летчиков. Один из этих анекдотов и рассказывал, захлебываясь от удовольствия, Чугунов.
Высокий, тощий, белобрысый, с веснушчатым вздернутым носиком и светло-голубыми глазами, Чугунов был удивительно жизнерадостным, свободно чувствовал себя в любой обстановке, в компании любил быть в центре внимания.
Евгений подошел к кучке пепла, наломал стеблей кукурузы и сложил из них небольшую пирамидку.
— Можно уже разжигать, наверное? — спросил он у Королева.
— Да, пожалуй...
Робкий язычок пламени заплясал в пирамидке, потом огонь разгорелся, и сразу стало как-то теплее, веселее на душе. Все потеснее сдвинулись к костру.
— Так полетим сегодня, Виктор?
— Наверняка. Куда только?
— Может, опять сами пойдете?
Несколько дней назад полк получил задание подготовить группу для вылета на штурмовку. В группу включили летчиков, имеющих боевой опыт. Это произвело неприятное впечатление на всех, кого не брали на задание.
Тогда вылет так и не состоялся, но опасение, что их могут не взять и на следующее задание, осталось. Виктор не торопился ответить на вопрос ведомого. Он уселся поудобнее, поправил бриджи, и Евгений снова, в который раз, задумался, почему Виктор так любит эти брюки. Они ведь достаточно послужили на своем веку, начали даже просвечивать на коленках... Но зато они были темно-синие — остаток довоенной формы летчиков, — модные, с напуском. Виктор тщательно ухаживал за ними, аккуратно штопал малейшие дырочки. Только за коленки он боялся приниматься: слишком уж широко поле деятельности! Да и не было там настоящих дыр. Светятся? Что ж, еще потерпят. И они действительно терпели еще очень долго.
Смуглое, похожее на цыганское, несмотря на курносый нос, лицо Виктора было повернуто к огню. Большие черные глаза его, обрамленные длинными почти девичьими, загнутыми ресницами, весело улыбались. Из-под темно-синей пилотки с голубым кантом не выбивались, а просто вываливались длинные слегка вьющиеся черные волосы. Не волосы, а целая копна... По глазам его, по улыбке, чуть тронувшей пухлые губы, видно было, что он прекрасно понимает нетерпение ведомого, хочет по-своему подбодрить его.
— Ты что ж думаешь, мы одни все время летать будем? А вы — смотреть? На одних «старичках» далеко не уедешь. Сегодня всем придется полетать.
К костру подошел командир эскадрильи.
— Ну-ка, орелики, быстро наносите ЛБС{2}. Сегодня будем летать на прикрытие,. — проговорил он, усаживаясь на свободную банку.
Маленький, остроносый и живой, в своей неизменной кожанке, Архипенко никогда не мог усидеть на одном месте, вечно куда-то торопился, а чаще всего занимался починкой реглана. Если бриджи Королева были предметом зависти, то этот реглан притчей во языцех. Он, наверное, еще до 1941 года отслужил свой срок, и теперь от него отрывались клочья, стоило только Архипенко зацепиться за что-нибудь. Архипенко его не зашивал — нитки не держали перегнившую кожу, — он просто склеивал лоскутки эмалитом.
— Давайте, здеся, перерисовывайте ЛБС, — повторил он, протягивая Королеву карту.
Он почему-то очень любил слово «здесь», вставлял его, где нужно и не нужно, и произносил по-особому — «здеся». К этому все привыкли и не обращали внимания.
Линия фронта оставалась несложной: все время тянулась по левому берегу Днепра, и только на участке от Дериевки до Домоткани красная линия отделяла узенькую полоску правого берега. Несколько расширялась эта полоска в районе сел Мишурин Рог и Бородаевка. Местность, судя по карте, там была низменная, а впереди, перед плацдармом, возвышались холмы.
— Тяжело там пехоте... — вздохнул Королев. — Нужно прикрыть так, чтобы хоть с воздуха не бомбили их. Там же наши люди дерутся...
С рассветом полк начал боевую работу. К линии фронта ушла третья эскадрилья, за ней — вторая. Подошло время вылетать и первой эскадрилье.
Первый боевой вылет. Как много надежд связывали с ним молодые летчики! Но он не произвел особого впечатления. Даже разочаровал. Восемь истребителей пересекли Днепр вместе, в одном строю. Потом группа почему-то разошлась по парам, и Евгений остался вдвоем с Королевым. Остальных он потерял из виду. Внизу работали штурмовики. Изредка вблизи проносились истребители, но то были советские машины других типов. Фашисты в воздухе не показывались. То и дело невдалеке от самолета появлялись белые и черные клубочки. Евгений догадался, что это разрывались снаряды немецкой зенитной артиллерии, но не обращал на них внимания: слишком уж безобидными выглядели эти комочки ваты. Вот и все... Ему показалось, что они только начали патрулировать, а по радио уже передали команду идти на посадку. «И это весь боевой вылет?! — огорченно по думал он. — Так всю войну пройдешь и врагов не увидишь...» Он, конечно, понимал, что до конца войны ой как далеко... Каждый день он читал в га зетах об ожесточенных боях. Но молодость брала свое. Хотелось именно сегодня, сейчас встретиться фашистами и драться, драться. А тут — пустой вылет. Зря бензин жгли... Он не понимал еще всех тонкостей войны. Одним своим присутствием над линией фронта истребители дали наземным войскам уверенность, что на них не обрушится удар с воздуха. И действительно, уберегли их от такого удара. Кто знает, если бы здесь не было наших истребителей, то, возможно, в воздухе сразу же появились небольшие группы и даже отдельные вражеские самолеты. Всего этого Евгений не знал. Он почему-то был уверен, что немецкой авиации вообще нет на этом участке фронта и все сегодняшние вылеты прошли впустую. Однако после посадки ему пришлось изменить свое мнение. Вторая и третья эскадрильи вели тяжелые воздушные бои. Некоторые самолеты пришли с пробоинами, а Никифоров, Букчин и Козий не вернулись вовсе...
Жалкий вид представлял ястребок, на котором летал на задание один из летчиков соседней эскадрильи. От носа до хвоста он был прошит очередью фашистского истребителя, в некоторых местах светился насквозь. Сам летчик уже несколько раз обошел машину, рассматривая пробоины, но не мог остановиться. Видимо, он все еще переживал перипетии воздушного боя.
Рядом вертелся Чугунов. Он о чем-то расспрашивал механиков, занятых ремонтом, все время оказывался у них на дороге, мешал. Механики недовольно посматривали на него, что-то, видимо не очень лестное, бурчали себе под нос, но громко свое неудовольствие не высказывали. Все-таки офицер, летчик...
К костру Чугунов подошел своей обычной стремительной, слегка подпрыгивающей походкой и сразу начал, размахивая руками, рассказывать о ходе воздушных боев, проведенных другими эскадрильями, — он успел побывать на всех стоянках и расспросить летчиков. Теперь его так и распирало от добытых сведений.
— А Кошельков как даст!.. А Бекашонок развернулся и как врежет!..
Евгений почти не слушал Чугунова. «Чего он радуется?! Трое не вернулись, несколько самолетов пришли с пробоинами»...
— Почему так...
Что «так», он не договорил. Да и прошептал эти слова почти про себя. Но его услышали. Очевидно, все думали о том же. Во всяком случае, Чугунов понял его и сразу вскинулся, пытаясь скрыть испуг.
— Испугался? Вон Кошельков не испугался!
— Помолчи ты, балаболка! — одернул Королев Чугунова и повернулся к своему ведомому. — Не вешай носа. Не сразу Москва строилась. Ты думал, десятками немцев сбивать будем, а сами целыми возвращаться?
— Да я знаю, так не бывает...
— И не может быть. Вы ж пришли только в полк. Опыта нет. Боев никогда не вели. Даже не видели живых «худых» и «фоккеров»{3}.
Виктор свернул цигарку, закурил и продолжал: [14]
— Слетанность плохая. Ведомый и без команд по радио должен знать, что хочет сделать ведущий. А у нас как? Вы на севере получали матчасть, тренировались, а мы, фронтовики, на юге. Собрались вместе только перед отлетом на фронт. Вместе почти не летали. Четыре полета!.. Это ж смех! Сразу оторвешься. А ведомый с ведущим и на земле и в воздухе всегда должны быть вместе... Ничего, втянетесь, повоюете, тогда и сбивать будете. И сейчас нечего нос вешать. Слышал, Бекашонок с Кошельковым пять штук завалили?
— Слышал. По одному «мессеру», по одному «юнкерсу» и в паре еще одного «юнкерса»...
— Ну вот. Всего-то за эти вылеты шесть мы сбили, а у нас только трое не вернулись. И с пробоинами, наверняка, тоже есть у них.
Все, что говорил Виктор, было понятно. И соотношение потерь вроде не такое уж плохое. Но одно дело понимать это умом, а другое — сердцем. Сбитые фашисты упали где-то там, на линии фронта, а пустые стоянки трех не вернувшихся самолетов, техники и механики, понуро сидящие у этих стоянок, — вот они, рядом.
Королев между тем продолжал говорить:
— А пока смотреть лучше нужно. Если видишь немца, то он тебя не собьет. Всегда из-под огня уйти можно. А то привыкли за ведущим смотреть, а что в воздухе делается, вам не интересно!
— Смотрел я кругом...
Смотрел Евгений действительно плохо. В этом он убедился очень скоро.
Второй вылет на прикрытие ничем не отличался от первого. Разве только совсем ушла облачность и солнце светило вовсю. За Днепром группа так же разошлась по парам. «Зачем расходимся? Вместе ведь лучше», — подумал Евгений. Он никого больше не видел. Ни наших, ни немцев. Только после команды идти на свой аэродром неожиданно увидел между собой и ведущим еще один самолет какого-то грязного желто-зеленого цвета. На его фюзеляже ярко выделялся черный крест, обрамленный белыми полосами.
«Мессер»! Откуда он взялся?! МЕ-109 был совсем рядом — каких-нибудь двадцать — двадцать пять метров. Евгений забыл обо всем: о радио, о том, что нужно предупредить ведущего... «Сбить!..» Он немного подвернул самолет, прице... Прицелиться-то он и не смог: прицел был выключен. Но немец рядом, так сбить можно... Евгений нажал и тут же отпустил гашетку. Снаряд прошел возле самого мотора «мессера», а пулеметная трасса оборвалась вплотную впереди кабины летчика. «Эх, еще бы немножко...» Поздно. Фашист резким движением рулей увел свой истребитель вниз, под самолет Евгения. И тут же что-то вспыхнуло у пола кабины, обожгло правую ногу, раздался треск... «Второй «мессер» в хвосте», — понял он. Теперь наступила его очередь выходить из-под огня фашиста. Как это делать, он не знал. Королев и Архипенко рассказывали, но со слов не очень-то понял. Инстинктивно повторил маневр «мессершмитта».
Вышел из-под удара. Оглянулся. Немцев сзади не было. И вообще, к его удивлению, их нигде не было видно. «А Виктор? Где же он? Сбили? Не может быть... Как без него идти домой, показаться на глаза товарищам?..» Он покружился еще некоторое время на этом месте, но так никого и не увидел. С подавленным настроением взял курс на свой аэродром.
В воздухе появилась новая группа наших самолетов — Евгений услышал переговоры летчиков. Радио... Только сейчас он вспомнил о нем. «Передал бы Королеву про «шмитов», он бы придумал что-нибудь. А так...» Он собирался уже запросить Королева о его месте — авось ответит, — но тот сам включил передатчик.
— Я Королев. Подбит, иду на вынужденную, — раздался в наушниках знакомый голос.
«Живой!» — настроение у Евгения немного поднялось. Только ненадолго. Не успел он выключить мотор у себя на стоянке, как вокруг его самолета собрались летчики эскадрильи. Все интересовались подробностями.
— Бой вели? — спросил Чугунов.
Евгений не успел ответить. Чугунова отодвинул в сторону Валентин Карлов, коренастый шатен среднего роста с несколько монгольскими чертами лица. Во время боев на Курской дуге он был ведомым у Королева и сейчас, естественно, хотел узнать, где он.
— А Виктор где?
— Подбит, сел на вынужденную... — И Евгений рассказал все, что он видел.
— Эх ты, вояка! Прозевал! Ведущего чуть не сбили, сам с пробоиной пришел. С парой «худых» не могли справиться! — возмутился Чугунов. — Я бы уж дал «шмиту»!
— Хватит тебе! Все вы одинаковые, — оборвал Чугунова Карлов, имея в виду всех молодых летчиков, прибывших в полк на пополнение. — Увидите «худого» — и мандраж в коленках.
Евгения выручила команда идти на КП полка, где Бобров подводил итоги боевой работы за день. Итоги эти были известны. Евгений гордился, что попал в 27-й истребительный авиационный полк, который недавно, уже после прилета на фронт, за успешные бои на Курской дуге был преобразован 129-й гвардейский истребительный авиационный полк. Да и сам командир полка гвардии подполковник Бобров — грузный красивый мужчина среднего роста, с черными, как смоль, волосами — импонировал ему. Рассказывали, что перед боями на Курской дуге он сумел хорошо подготовить летный состав, добился отличной работы радиоаппаратуры на самолетах, ввел новый для того времени тактический прием — разворот «все вдруг»; учил стрелять с малой дистанции... На этот раз времени для такой основательной подготовки не хватило. Сейчас Евгений хотел услышать о том, как проходили бои, какие приемы применяли наши и фашистские летчики. Бобров об этом не говорил. Видно, сам еще не разобрался как следует...
Подумывал Евгений и о предстоящей встрече с Королевым. Что он скажет? Может, Виктор и летать-то не захочет больше с ним...Королев приехал на следующее утро.
— Здоров, Виктор!
Целый? — Окружили его, когда он подошел к костру.
-Целый... По мотору только попало немного...
-Слышали мы тут, как твой ведомый прозевал.
Евгений думал, что Королев будет ругать его, но тот, наоборот, всю вину взял на себя.
— Бросьте... Я сам виноват. Дали команду идти на посадку, я и пошел прямо. А солнце как раз за хвостом. Увидишь тут, как же! С Женьки какой спрос? Только летать начал. Первый боевой вылет. Всего-то сто часов налету на всех типах. Из них семьдесят пять, наверное, с инструктором. Хорошо еще, немцы скорость разогнали, ведущий обогнал Женьку, а то бы могли сразу обоих снять... — Виктор подсел было поближе к огню, но тут же поднялся. — Учить нужно, рассказывать, как сами учились, бои вели... Пошли, Женька, разберемся что к чему...
— Ну, рассказывай, как все получилось, — снова заговорил Королев, когда они отошли на несколько шагов.
— Черт его знает... Когда разворачивались домой идти, вроде блеснуло что-то на солнце. Потом смотрел, смотрел — ничего не видно. Так и не передал по радио.
— Зря...
— Думал, показалось
— Сказал бы, не подставили хвост солнцу. Показалось, не показалось — передавай, вместе смотреть будем. Дальше?
— Смотрю, «худой» между нами, рядом, вот как до этого самолета, — указал Евгений на ястребок, стоящий метрах в двадцати.
— И ты не сбил?! Носом же уперся почти!
— Так прицел же не был включен...
— Почему?!
— Не знаешь, что ли? Инженер по вооружению все время твердит, чтобы прицел включали только в воздушном бою. Лампочек запасных нет...
— Слушай, Женька, здесь война, а не игрушки, — возмутился Виктор. — Мало ли что Кацевал говорит. Не ему летать в бой, а тебе. Оружие всегда должно быть готовым к бою. От взлета до посадки. А без прицела на кой черт тебе остальное оружие? Небось стрелял в божий свет, как в копеечку!
— Рядом трасса прошла, перед носом… — Женька рассказал обо всем, что произошло в воздухе.
— Снаряд прошел перед мотором... — повторил Виктор. — Ты что же, один снаряд только и выпустил?
— Да...
— А из пулеметов?
— Штук по пять...
Королев остановился и даже сплюнул от возмущения.
— Ты что?.. Это даже для пробы оружия мало! Эх ты... Длинная очередь — и сбит бы «худой»... Соображать надо! — Виктор крепко выругался.
— Все время в школе, в ЗАПе учили стрелять короткими очередями, беречь боеприпасы... — с обидой ответил Евгений.
Виктор понимал, что зря обругал своего ведомого. Чем тот виноват? Его самого, как и всех летчиков, учили беречь боеприпасы... Пришлось на фронте переучиваться. Им повезло. Почти месяц до начала больших боев на Курской дуге они перехватывали разведчиков, вели бои с одиночными самолетами противника в фронтовом тылу. Один раз отражали налет «юнкерсов» на свой аэродром. За это время поняли, что многие догмы, преподнесенные им в летных училищах и запасных полках, неприменимы на фронте. А это пополнение без подготовки пошло в бой...
— Беречь... На кой черт тебе эти боеприпасы на том свете? Поберег, а этот же «мессер» тебя потом сбить мог. Да еще, может, и собьет... Длинную очередь ты бы мог даже без прицела по трассе подвести. Расстояние-то вот... — ногтем большого пальца он отмерил кончик указательного. — Тут нужно бить, пока не увидишь, что фашист загорелся, падает... — Виктор стал советовать, когда и какими очередями нужно бить фашистов, объяснять, как строится взаимодействие в паре, как смотреть за воздухом. — Искать самолеты нужно не рядом, под своим хвостом, а вдали. Увидишь далеко — не растеряешься. Успеешь и меня предупредить, и проверить все.. Увидел — блеснуло что-то на солнце, а прицел не проверил, мне не передал... Нельзя так.
Они еще долго разговаривали о воздушных боях, о повадках фашистских истребителей, о том, как держаться в строю над линией фронта. Тут-то Евгений и вспомнил о том, что ему не понравилось в вчерашних вылетах.
— Слушай, Виктор, зачем мы по парам расходимся? Если одной группой ходить, то фрицы не смогут незаметно подойти. Кто-нибудь да увидит.
Виктор понял, что речь идет об «охотниках — фашистских истребителях, атакующих только одиночные самолеты и небольшие группы. Как правило, «охотники» в активный бой не ввязывались. Они наносили неожиданный удар из-за облаков или со стороны солнца и сразу же уходили. Повторные атаки производили только по подбитым уже самолетам.
— «Охотникам»-то трудно будет на нас напасть, — ответил он. — Но зато и мы меньше сможем увидеть. Парами захватываем больший участок, значит, и видим больше.
С этим трудно было не согласиться. Как будто все правильно. Но сомнение осталось.
— Ну, одна пара увидела немцев. Остальные должны искать их?
— Так это-то проще! Они передадут, где находятся.
— Все равно время уходит. Атаковать всем вместе лучше.
— Было бы чего атаковать...
— Для чего же пункт наведения? Им с земли хорошо видно большие группы. Смогут заранее предупредить о подходе бомбардировщиков. А на отдельные пары истребителей они и внимания, наверное, не обращают. Попробуй, разбери — наши там или немцы. Ходим на большой высоте.
— Вообще-то так... Подумать нужно...
Для Виктора сразу стала понятна выгода такого предложения. Обезопасить себя от нападения «охотников» — не главное, хотя и это кое-чего стоит. Главное то, что можно будет бомбардировщиков атаковать всей группой, а не отдельными парами. Тут прямая выгода. И моральное воздействие на экипажи бомбардировщиков, и распыление огня стрелков. И легче связать истребителей сопровождения в конце концов. «Разбирается кое в чем», — с похвалой подумал он о ведомом.
— Ладно, — Виктор хлопнул Евгения по плечу ладонью. — Поговорю с Архипенко, с Гулаевым.
— Да, и с Гулаевым нужно...
Гулаев — заместитель командира соседней эскадрильи — был опытнейшим летчиком полка. Только в боях на Курской дуге он сбил шестнадцать немецких самолетов. Недавно ему присвоили звание Героя Советского Союза. Конечно же с его мнением нельзя было не считаться.
После разговора с Виктором Евгений немного успокоился. Ему казалось, что все беды вчерашнего дня остались позади, больше не повторятся.
Однако в следующие дни ничего не изменилось. Они, как и раньше, расходились над линией фронта по парам. Пара Карлова встретила «охотников», и Валентин сбил одного ME-109. Другие же группы снова вели бои. Гулаев, Бургонов и Ремез втроем дрались с тридцатью шестью самолетами противника и сбили трех из них, не дав остальным отбомбиться по нашим войскам. Бой шел на глазах у командира корпуса, и генерал Утин всем им объявил благодарность. Но и пять летчиков полка — Шелунцов, Галушков, Бургонов, Задирака и Гуров — не вернулись с боевого задания. Все, кроме Галушкова и Гурова, опытные фронтовики, а капитан Шелунцов — командир эскадрильи.