Тихоокеанский флот — Камчатка

В Петропавловск-Камчатский я с женой и сыном прибыл на теплоходе «Советский Союз», который шел из Владивостока около четырех суток. Этот теплоход был трофейным немецким судном, ранее ходившим по европейским линиям. Шли мы первым классом, каюта отличная, музыкальный салон, библиотека, детская комната с дежурной воспитательницей, отличный ресторан. Все чисто, все надраено. С таким уровнем комфорта и обслуживания мы встретились впервые.

Тихий океан так же трудно описать, как и уссурийскую тайгу. Это — простор, мощь, суровое великолепие и беспощадность стихии. Я был рад тому, что довелось не только увидеть, но и прочувствовать это чудо природы.

В те годы Камчатской военной флотилией (КВФ) командовал Герой Советского Союза вице-адмирал Щедрин Г. И., а Инженерным отделом флотилии — инженер-полковник Мальков А. Е.

Задачей Инженерного отдела было инженерное обеспечение деятельности флотилии.

Дальше по тексту будет дано расширенное толкование термина «инженерное обеспечение». Прошу читателя набраться терпения и прочитать это толкование, где будет порядочное количество специфических терминов, без которых, к сожалению, трудно представить, чем занимаются инженерные органы Военно-морского флота.

Инженерное обеспечение является одним из видов обеспечения боевых действий сил Военно-морского флота, которое организуется и осуществляется в целях повышения эффективности применения своих сил и снижения эффективности воздействия по ним противника.

В понятие «силы ВМФ» входят: надводные корабли, подводные лодки, авиация, береговые ракетные части и морская пехота.

Важнейшим элементом инженерного обеспечения является инженерная подготовка морских (океанских) театров [125] военных действий, которая представляет собой комплекс мероприятий по созданию благоприятных условий для базирования и развертывания сил флота, поддержанию высокого уровня боевой готовности, эффективности несения боевой службы и ведения боевых действий с применением всех видов оружия.

Инженерная подготовка осуществляется заблаговременно как в мирное, так и в военное время.

В мирное время инженерная подготовка в основном реализуется капитальным строительством объектов ВМФ.

Основным содержанием заблаговременной инженерной подготовки морских театров военных действий является создание системы базирования сил флота, в которую входят:

— основные пункты и пункты рассредоточенного базирования кораблей;

— объекты авиации флота;

— объекты береговых ракетных частей и морской пехоты;

— объекты управления, связи, разведки, радиоэлектронной борьбы и гидрографии;

— ремонтные предприятия;

— объекты технического обеспечения атомных энергетических установок кораблей;

— полигоны и станции контроля физических полей кораблей;

— базы, арсеналы и склады оружия;

— склады топлива;

— объекты медицинской службы;

— жилые и казарменные городки. Функциональная устойчивость системы базирования сил флота определяется способностью объектов этой системы выполнять свои задачи в условиях боевого воздействия противника.

Основными инженерными мероприятиями по обеспечению функциональной устойчивости системы базирования являются: [126]

— рассредоточение объектов;

— разукрупнение (ограничение мощности, емкости) объектов;

— строительство защищенных или подземных сооружений для особо важных объектов;

— маскировка.

Задачи инженерного обеспечения деятельности флотилии Инженерный отдел решал, выполняя функции заказчика по капитальному строительству, а также своими инженерными частями.

Инженерные части Инженерного отдела обеспечивали проведение учений флотилии и решение неотложных повседневных задач. Все основные задачи инженерной подготовки решались по линии капитального строительства, где Инженерный отдел выступал в роли заказчика, а Строительный отдел КВФ — в роли генерального подрядчика.

В составе Строительного отдела были строительные и монтажные организации, базы материально-технического снабжения, заводы стройиндустрии, парки автотранспорта, механизации и плавсредств.

Как и все заказчики по капитальному строительству, Инженерный отдел составлял в пределах выделенных лимитов пятилетние планы и годовые титульные списки строительных работ, разрабатывал и утверждал задания на проектирование, проводил все необходимые согласования по проекту, решал вопросы землеотвода, заключал договоры на разработку проектной документации и на строительные работы, осуществлял технический надзор за выполнением работ, принимал и акцептовал к оплате выполненные проектные работы, обеспечивал поставку оборудования, принимал от строителей законченные строительные объекты и передавал их в эксплуатацию частям и учреждениям флотилии. Оплата выполненных подрядчиком работ производилась финансовым отделом по счетам, акцептованным Инженерным отделом. [127]

Проектные работы выполняли проектные организации центрального подчинения и Военморпроект-32, подчиненный непосредственно Инженерному отделу КВФ.

При временном отсутствии начальника Инженерного отдела я исполнял его обязанности, поэтому освоил руководство этой организацией в полном объеме.

Инженерный отдел подчинялся непосредственно командующему флотилией.

Система базирования флотилии еле-еле обеспечивала функционирование существующих сил и была совершенно не в состоянии принять новые корабли и оружие.

Если говорить о системе базирования флотилии в 1958 году, то придется часто употреблять выражение «не было». Автомобильных дорог между основными пунктами базирования не было, централизованной устойчивой системы электроснабжения не было, стационарных причалов для надводных кораблей не было, судоремонтной базы не было и т. д.

Система базирования соответствовала приблизительно 30% нормативных требований. Если применить казенно-служебную фразеологию, то особенно острым был жилищный вопрос.

Если же говорить о флотилии в целом, то на флотилии был порядок, боеготовность и дисциплина поддерживались на требуемом уровне. Корабли плавали часто, много и без трагических последствий. Денежное пособие выдавалось день в день, обмундирование и питание хорошие, запасы продовольствия и топлива — надежные.

Было желание служить, была гордость за службу именно на этой флотилии, был азарт в работе, и была уверенность в дальнейшей службе и жизни.

Моя служба в Инженерном отделе совпала с началом реализации нового плана инженерной подготовки операционной зоны флотилии.

Под «новым планом» здесь подразумевается не один документ под таким заголовком, а целая система документов, разновременных по дате выпуска, но объединенных [128] одной идеей — созданием системы базирования, отвечающей новым вероятным вариантам войны на море, а именно: «холодной войне» и ядерной войне.

В этих документах предусматривалось создание условий, обеспечивающих базирование атомных подводных лодок с ракетно-ядерным оружием, новых типов надводных кораблей, повышение эффективности использования сил флотилии и снижения степени разрушительного воздействия сил вероятного противника на систему базирования и корабли флотилии.

Планом предусматривалось:

а) модернизация и расширение существующих пунктов базирования, складов и других объектов;

б) строительство новых:

— основных и маневренных пунктов базирования;

— арсеналов оружия;

— судоремонтного завода;

— радиоцентров;

— объектов системы управления, наблюдения и разведки;

— складов жидкого топлива;

— объектов гидрографии (маяки, створные знаки);

— позиций береговых ракетных частей;

— баз авиации, гидроавиации и вертолетов.

Во всех перечисленных выше объектах модернизации и нового строительства включались жилые дома, казармы, лазареты, клубы, школы, магазины, пекарни и другие учреждения соцкультбыта.

Объем нового строительства составлял около 80% плана, а модернизации и расширения — 20%.

В результате реализации этого плана было построено почти все, что намечалось, в том числе первоклассный ремонтный завод, один из крупнейших на Тихоокеанском побережье нашей страны, и новый город, которому дали собственное название и зачислили в ведомство закрытых городов.

Надо отметить, что намечалось только то, на что были [129] у флота деньги. По делу, надо было бы построить существенно больше.

При модернизации и новом строительстве применялись такие инженерные решения, которых ранее не было в программе обучения Военно-инженерной академии и ВИТКУ ВМФ.

К началу работ по этой тематике на флоте не было соответствующих учебников, инструкций и наставлений. Все это было только в проектной документации, разрабатываемой центральными проектными организациями и согласованными конструкторскими бюро — разработчиками новой техники, научно-исследовательскими институтами и органами государственного надзора.

Мы, флотские военные инженеры, учились новой технике и новому мышлению по этим проектам.

По новым проектам площадка причального фронта атомных подводных лодок разделялась на строго контролируемые зоны по степени радиационной опасности. Было предусмотрено строительство специальных санпропускников. Экипаж каждой лодки имел в здании санпропускника два помещения с металлическими шкафчиками для каждого члена экипажа. В первом помещении экипаж оставлял в шкафчиках свою повседневную одежду и переходил во второе, где надевал специальную одежду, в которой и проходил на лодку. При возвращении на берег был организован радиационный контроль. Если было обнаружено загрязнение, то в здании санпропускника была предусмотрена возможность помывки и дезактивации пострадавшего специальными средствами.

В зоне строгого режима пешеходные дорожки делались из асфальта, чтобы в случае загрязнения асфальт можно было бы удалить и отвезти на площадку захоронения радиоактивных отходов.

Площадка захоронения радиоактивных отходов (одежда, ветошь, инструменты и т. п.) представляла собой герметичные железобетонные емкости, перекрываемые тяжелыми железобетонными плитами, которые можно [130] было поднять только краном. Эти плиты играли двойную роль: первая — защита от радиации, вторая — защита от воров. В эти емкости попадала флотская одежда, в том числе знаменитые меховые «канадки» с капюшонами, вполне приличные на вид и пригодные для носки, но загрязненные радиацией. Несмотря на все инструкции, разъяснения об опасности и т. п., были случаи воровства этих курток с соответствующими негативными последствиями.

Технология хранения и приготовления ракетного оружия имела свои особенности. Первой из них был температурно-влажностный режим. Методики его расчета были, но не проверенные опытом камчатских условий. Понадобилось строительство одного опытного хранилища, на котором путем изменения толщины обваловки, температуры нагревательных приборов и режима вентилирования добились требуемых параметров.

Хранилища для ракет имели защитные ворота больших размеров. Процесс их открытия и закрытия при проведении транспортных операций по времени был достаточно продолжителен для того, чтобы в хранилище могла забежать крыса, а это уже беда, так как крысы грызут всю герметику, изоляцию и т. п. В проекте были предусмотрены переносные металлические щиты высотой около полуметра. Эти щиты перед открытием выставлялись с внутренней стороны ворот, после чего открывались ворота. Крыса не могла преодолеть вертикальную стену такой высоты.

Технология хранения и приготовления электрических и кислородных торпед существенно отличается от технологии хранения и приготовления парогазовых торпед, которые применялись на нашем флоте со времен Первой мировой войны. Это другой, несравненно более высокий уровень технической культуры. Особую тщательность и осторожность необходимо было проявлять при строительстве, а потом и при эксплуатации мастерских по приготовлению кислородных торпед. Все трубопроводы и [131] арматура этих мастерских при монтаже тщательно и неоднократно промывались спиртом. Никакой другой технической жидкости, способной заменить спирт, в то время не было. Естественно, что процесс промывки трубопроводов вызывал повышенный интерес у всех категорий личного состава базы подводных лодок. Монтажники были людьми ответственными и все сделали добротно.

Основными способами защиты от оружия массового поражения были защитные конструкции сооружений, рассредоточение и дублирование. В то время еще не было разделяющейся боеголовки, поэтому предполагалось, что один ядерный монозаряд будет взорван или в центре всех площадок или над одной из них.

Главным поражающим фактором ядерного взрыва принималась ударная волна. Предполагалось, что тот объект, над которым произойдет взрыв, защитить не представляется возможным, надо защищать другие, аналогичные по назначению.

Площадки надо располагать на местности так, чтобы при взрыве над одной из них — к другой подошла ударная волна с давлением на фронте таких параметров, которое могут выдержать конструкции защитных сооружений.

Самым распространенным типом защитных сооружений, рассчитанным на восприятие давления ударной волны от 0,5 до 2 кг/кв.см, была конструкция из сборных железобетонных арок. Каждая арка собиралась из двух половинок.

Из одних и тех же арок можно было делать сооружение любой длины. С помощью обваловки их можно было отлично утеплять и маскировать. Более высокая степень защиты достигалась строительством подземных штолен или специальных фортификационных сооружений из монолитного железобетона.

По действующим в то время строительным нормам при бетонировании сооружений, в том числе сборных железобетонных арок, должен был применяться щебень из [132] скальных пород повышенной прочности, например, гранита. На Камчатке таких скальных пород в непосредственной близости от мест строительства не было, и строительные организации стали применять для этих целей вулканический шлак, залежи которого находились рядом.

Московские контрольные органы запретили применение вулканического шлака для изготовления железобетонных арок, мотивируя свое решение отсутствием экспериментальной проверки прочности сооружений.

Инженерный и Строительный отделы флотилии провели такие эксперименты, в том числе и на статическую нагрузку. На одну из арок положили двойную нормативную нагрузку, под арку разместили главных инженеров Строительного и Инженерного отделов, сфотографировали и приложили к отчету среди прочих документов.

Объем проведенных испытаний московские контрольные органы признали достаточным и разрешили употребление вулканического шлака для монолитного и сборного железобетона при наземном строительстве.

Совершенствование и расширение системы базирования были одной из центральных задач советского Военно-морского флота, поэтому Военный совет ВМФ, Военные советы флотов и флотилий ежеквартально рассматривали на своих заседаниях ход строительства.

После смерти Сталина было утверждено новое Положение о Военных советах в армии и на флоте. На флоте Военные советы были трех уровней: ВМФ, флот, флотилия. В состав Военного совета КВФ входили командующий, начальник политотдела, начальник штаба, заместитель командующего и секретарь обкома партии.

Состав Военного совета персонально утверждался Центральным комитетом партии.

Были случаи, когда приказ о назначении заместителем командующего подписывался, человек работал в этой должности, но решение Центрального Комитета партии о его персональном утверждении членом Военного совета по каким-то причинам задерживалось. В этом случае [133] он принимал участие в работе Военного совета как приглашенный.

Чтобы не запутаться в терминологии, в дальнейшем членом Военного совета, или сокращенно ЧВС, буду называть только начальника политотдела флотилии. Так он сам себя всегда величал, и так его называли на флотилии. К нему и обращались не по воинскому званию, как положено по уставу, а «товарищ член Военного совета».

Командующий Камчатской военной флотилией Г. И. Щедрин строительство считал одной из своих самых главных обязанностей, поэтому Инженерный и Строительный отделы находили у него полное понимание, помощь и защиту, что не исключало строгий спрос и контроль.

По Положению командующий флотилией должен был утверждать, согласовывать или подписывать громадное количество документации по линии Инженерного отдела. Значительная часть этой документации не требовала никаких специальных докладов и пояснений, но для дела промедление с подписанием было крайне нежелательно.

У командующего в распорядке было предусмотрено время для Инженерного и Строительного отделов, но он всегда находил возможность принять их начальников и подписать необходимые документы тогда, когда это было нужно для дела.

Начальник Инженерного отдела для учебы всегда брал меня с собой на доклад к командующему.

Разворот работ был большой, хлопот много, начальника Инженерного отдела часто вызывали в Москву, во Владивосток, в Ленинград, где решались вопросы обеспечения финансирования, поставок оборудования, принятия принципиальных проектных решений. Во время отсутствия начальника Инженерного отдела с докладом и бумагами к командующему ходил я. Если учесть и отпуска моего начальника, то мне довольно часто приходилось быть на докладах у командующего.

После двух-трех моих самостоятельных докладов командующему, я был вызван к члену Военного совета [134] В. Д. Пилыцикову, который спросил у меня, почему я не докладываю ему предварительно те вопросы, с которыми я иду к командующему. По своей молодости и необученное(tm) искусству политеса я брякнул, что то, что я докладывал командующему не имеет никакого отношения к ЧВС. Пильщиков вытащил из сейфа Положение о Военных советах, утвержденное Центральным Комитетом партии, и дал мне его прочитать. Текст был на двух страницах, я быстро прочитал и сказал, что не нашел там ничего такого, что обязывало бы меня все вопросы предварительно согласовывать с ЧВС. Пильщиков указал мне в тексте такую фразу: «Военный совет обязан вникать во все стороны деятельности». Я прочитал и сказал: «Вникать — это не значит мешать нормальному ходу дел. Я буду вам докладывать главные вопросы, а бумаги пусть идут своим порядком». Пильщиков не стал дальше дискутировать и приказал мне впредь без предварительного моего доклада ЧВС к командующему не ходить.

Так как ЧВС вникал в дела не только Инженерного отдела, но и всех многочисленных структур флотилии, то в приемной у него всегда было много народа. Его адъютант пытался регулировать этот процесс, но постоянно бывали сбои, и я стал долгие часы просиживать у ЧВС в приемной. В первые два-три приема ЧВС внимательно, даже дотошно изучал существо вопросов. На следующих он стал упрекать меня в том, что я иду к нему со всякой мелочевкой.

В это время в Инженерный отдел прибыли проектировщики из центрального института, поработали, подписали совместно с нами необходимые документы и улетели. Кто-то и зачем-то доложил об этом ЧВС, он меня вызвал и строго спросил, почему я подписал эти документы, предварительно ему не доложив. Я ему ответил, что это моя функциональная обязанность, что там были чисто инженерные вопросы, а потом добавил, что я вообще не знаю, как теперь работать и что мне докладывать ЧВС, а что не надо. Пильщиков мне сказал: «По тому, [135] что и как вы мне будете докладывать, я буду судить о вашей зрелости».

Проанализировав свои встречи с ЧВС и его последний наказ, я сделал соответствующие выводы, нашел линию поведения, тактику действий, и мои отношения с ЧВС нормализовались. К концу моей пятилетней совместно с Пилыциковым службы он стал относиться ко мне не только доброжелательно, но даже доверительно, о чем свидетельствует следующее.

Я был главным инженером заказчика, а Н. В. Шустров главным инженером подрядчика. Отношение между заказчиком и подрядчиком — это всегда самый сложный и запутанный тип отношений. Цель одна — построить. Дальше начинаются разногласия. Подрядчику выгоднее построить дороже, заказчику — дешевле. Заказчику нужно только хорошее качество, подрядчику — лишь бы сдать. Заказчику надо полностью законченный объект, подрядчику — можно и с недоделками и т. д. и т. п. Когда же срываются сроки, то тут заказчик найдет тысячу причин, что виноват подрядчик, а подрядчик найдет другую тысячу и все наоборот, все виноват заказчик. Шустров и я с самого начала договорились перед командованием разборок не проводить и друг на друга не валить. Потом мы стали замечать, что ЧВС мне говорит, как Шустров обо мне плохо отзывается, а Шустрову наоборот — Манойлин Шустрова ругает. Мы друг друга об этом проинформировали, догадались — нас хотят поссорить, чтобы мы все вывернулись наизнанку, обнажив скрытые недостатки в работе обеих организаций. Чем чаще ЧВС пытался нас спровоцировать на ссору, тем крепче мы держались вместе.

Когда я, убывая к новому месту службы, пришел к Пилыцикову откланяться, то он рассказал мне, что пытался поссорить меня с Шустровым, чтобы выявить возможно больше негатива.

. Дальше он сказал, что на всей флотилии наши две организации самые закрытые для него, потому что от нас [136] шла только открытая официальная информация, а что у нас на самом деле за душой он до сих пор не знает.

Этим своим поведением Пильщиков дал мне отличный урок, как надо строить взаимоотношения с политработниками. Благодаря ему, я до конца службы старался с одной стороны не конфликтовать с политорганами, а с другой — не быть у них за шестерку, что давало мне возможность нормально работать. В дальнейшем наши служебные пути с Пилыциковым дважды пересекались, один раз он опять был моим политическим начальником, второй — работали на параллелях. В обоих случаях отношения были доброжелательные.

В 1958 году командующим Тихоокеанским флотом был назначен адмирал Фокин Виталий Алексеевич, который с 1953 по 1958 годы был начальником Главного штаба ВМФ. На флоте говорили, что Фокин сам попросил Хрущева назначить его во Владивосток, чтобы лично руководить процессом создания нового современного ракетно-ядерного океанического флота.

Авторитет Фокина был высоким, а его кончина в 1964 году была тяжелейшей утратой для флота.

Фокин глубоко и квалифицированно разбирался в вопросах инженерной подготовки морских театров военных действий. Капитальное строительство на флоте было одной из его главных забот. Ему он уделял свое особое внимание и значительную часть своего рабочего времени. Вот только один пример.

Когда Фокин впервые в должности командующего флотом прибыл на Камчатку, то командующий флотилией представлял ему начальников основных служб флотилии и командиров соединений. Мой начальник был в командировке, поэтому было приказано докладывать мне. Нас, приглашенных, было человек двадцать. Время для каждого доклада было определено не более десяти минут. Все так и шло: доклад восемь-десять минут, пока очередь не дошла до Инженерного отдела. Я за семь минут доложил стандартную справку по отделу, а потом [137] больше часа отвечал на вопросы командующего флотом. Фокин еще в должности начальника Главного морского штаба участвовал в принятии решения, во что должна превратиться Камчатская военная флотилия, какие сюда придут корабли, какое будет оружие. Во Владивостоке в должности командующего флотом он рассмотрел принципиальную схему развития системы базирования на Камчатке. Положение дела он знал отлично. У меня был не доклад, у меня был экзамен. Фокин хотел уяснить, понимает ли инженерный орган флотилии всю масштабность предстоящей работы, ее новизну, ее сложность, срочность и важность. Последняя фраза Фокина была: «Повторите еще раз вашу фамилию».

Месяца через три после моего первого доклада Фокину мне было приказано ознакомить его на местности с площадкой, предлагаемой для строительства нового, самого крупного на флотилии комплекса специальных объектов. С Фокиным был только член Военного совета флота контр-адмирал Захаров М. Н. От флотилии был только один я. На эту площадку мы шли на самоходной десантной барже, загруженной грузовым автомобилем с двумя ведущими осями. Баржа уткнулась носом в берег, откинула аппарель, автомобиль выехал на пляж и остановился. Прекрасный теплый весенний день. Тишина. Веками не тронутый людьми берег. Девственная красота сопок, леса и травы.

Часа четыре мы ездили, ходили и смотрели. У меня были карты, схемы. Фокин смотрел и слушал чрезвычайно внимательно. После окончания осмотра Фокин принял решение — утвердить для строительства комплекса выбранное флотилией место.

Вернулись к нашей десантной барже. Там мичман, адъютант командующего, на костре варит уху, на траве скатерть, на скатерти все для обеда. Сели вчетвером. Мичман открыл бутылку коньяка. Фокин отказался. Захаров подставил большую солдатскую кружку. Я поблагодарил и отказался. Мичман спросил разрешения у Фокина, тот [138] дал добро, и мичман вылил оставшийся коньяк в свою кружку. Захаров был такой крупный, мичман такой тренированный, а уха такая наваристая, что у них после бутылки коньяка, как говорят, «ни в одном глазу».

В начале мая 1959 года на Камчатке было одно из самых крупных землетрясений. В тот день я пришел с работы в восьмом часу вечера. В кухне на керогазе жена варит суп. Я переоделся в домашнюю пижаму, надел шлепанцы, зашел к жене, и в этот момент тряхнуло. Керогаз с кастрюлей повалились на пол, вода вылилась и затушила пламя. Люстры качаются, вся мебель в движении, пол подпрыгивает. Шум, треск. Жена в халате, я в пижаме, оба в тапочках сразу на лестницу и вниз. Огнетушитель на лестничной площадке от толчков срывается, падает боком на пол, пена поливает пробегающих вниз людей. Выбежали на улицу, встали подальше от дома. Стоим в тапочках на снегу. Образовалась толпа людей, таких же полуодетых, как мы с женой. Детишки на руках. Смотрим — дом пока стоит, но трещины в стенах появились. Дом офицерский. Всем надо по тревоге на службу. Еще минут пятнадцать постояли, потом все в дом. Мы оделись — и на службу. Жены, дети оделись потеплее, в руки сумки с деньгами, документами, едой и на улицу — ждать, что будет дальше.

Вызванные по тревоге офицеры инженерно-строительных органов флотилии собрались около служебного здания. Осмотрели здание, конструкции в норме, опасности нет. Зашли внутрь. Меня вызвали в штаб флотилии куда поступали доклады из всех соединений и частей флотилии, и где я получил первое представление о размерах и последствиях землетрясения. Положение осложнялось тем, что землетрясение на Камчатке может вызвать цунами. Это громадная волна, которая, обрушиваясь на берег, обладает огромной разрушительной силой. Флотилия, город и область выводили людей и технику из цунамиопасных районов побережья. Паники не было. Была напряженная, естественно, нервная работа. [139]

ЧВС поставил заказчику и проектировщикам задачу обследовать поврежденные землетрясением объекты и подготовить об этом специальные доклады. Срок представления обоих докладов был установлен 16.00 завтрашнего дня. К этому времени ожидалось прибытие на Камчатку командующего флотом.

Что касалось первого доклада — там все было ясно. Что же касалось второго доклада — тут была заложена «мина» в самой постановке вопроса.

Сущность этой «мины» заключалась в том, кто будет отвечать за то, что строения не выдержали землетрясения. Сила случившегося землетрясения не превысила параметров, предусмотренных нормами для этого района. В нормах четко оговаривалось, что надо делать, чтобы при такой силе землетрясения сооружения не получили разрушений. Если проект был правильный, если строители строго выполнили проект и при работах не допускали нарушений правил производства работ — то тогда ничего не должно разрушаться. Если разрушалось — то это вина строителей. Если же строители все делали правильно, а в проекте были огрехи — то виноваты проектировщики. Проект плохой — плохой заказчик. А заказчик — орган флотилии. Значит, виновата флотилия и, естественно, руководство флотилии. Беда была большая, и спрос ожидался строгий. У строителей, хотя они и назывались Строительным отделом флотилии, было свое начальство — Дальвоенморстрой, а выше Главвоенстрой, которое отвечало за качество, с него и должен быть основной спрос. ЧВС предельно четко объяснил, что будет с руководством заказчика и проектной организации, если разрушения произошли по вине их организаций.

С раннего утра следующего после землетрясения дня комплексные группы специалистов от заказчика и проектной организации стали обследовать поврежденные стихией объекты. Сразу стали поступать от них доклады, что параллельно с ними работают группы специалистов Строительного отдела. И те и другие занимаются одним [140] и тем же — ищут ошибки друг у друга. Друг другу ничего не говорят, каждый занят тем, чтобы свалить вину на другого. Между ними челноками ходят сотрудники особого отдела и политработники, пытаясь получить на кого-нибудь информацию негативного плана. Звоню Шустрову. Он говорит — есть команда все валить на заказчиков и проектировщиков. Я ему сообщаю, что у меня то же самое, только наоборот. Договорились, что сейчас пусть все идет, как идет, а дальше, куда кривая выведет. Будем стараться не высовываться и делать упор не на «почему это произошло», а на то, «что надо делать».

В 16 часов вместе с командующим флотом самолетом на Камчатку прибыли руководители инженерных и строительных органов флота. Мы, каждый своему начальнику отдельно, доложили обстановку.

В 18 часов руководители инженерных и строительных органов флота и флотилии, в том числе и я, поднялись на борт корабля, где командующий флотом принял решение провести совещание. Зашли в кают-компанию, где собрались участники совещания, среди которых мы увидели прокурора флотилии и начальника особого отдела. Гнетущая тишина ожидания.

В кают-компанию вошел командующий флотом.

Коротко, ясно и четко дал оценку обстановки и поставил задачи. На флотилию, область и город обрушилась стихия, в результате чего произошли такие-то и такие-то беды. В целом обстановка такая-то. Главнокомандующему ВМФ, министру обороны, Председателю правительства страны и Генеральному секретарю партии доложено. Помощь будет. Первая задача — определить, что и как надо сделать. Вторая — что и когда можем сами сделать. Третье — что и у кого просить. Главное: восстановить боеготовность и обеспечить людей из разрушенных домов жильем. Думать только о работе. Прекратить искать возможных виновных. Это стихийная беда. Виновных нет сейчас. Виновных не будет и после окончания восстановительных работ. Прокуратуре и Особому [141] отделу никаких расследований не производить и дел не возбуждать.

Закончив анализ и постановку задачи, командующий флотом спросил у командира корабля, какой у него есть фильм. Тот назвал какой-то, командующий сказал: «Отлично. Я его посмотрю, а вы идите работать. До свидания». Все встали и ушли. Его заявление, что он будет смотреть кино, было в тысячу раз эффективнее призывов и накачек. Этим он показал, что полностью нам доверяет, что он может смотреть фильм, а мы сами знаем, что надо выкладываться по полной программе. Это доверие стимулировало нас сильнее страха наказания и сильнее патриотических речей.

После совещания у командующего флотом заказчики и строители совместно составили план действий, и работа закипела. Я пятьдесят лет работаю в инженерно-строительных органах, но не помню более дружной и согласованной работы заказчика и подрядчика, чем во времена ликвидации последствий землетрясения на Камчатке. Если бы Фокин жестко не приструнил бы некоторых ретивых товарищей, желающих крови, партийных и судебных разборок, то на флотилии еще долго копались бы с восстановительными работами.

В помощь инженерным органам флотилии из Москвы и Ленинграда были командированы ученые и специалисты высших учебных заведений, научно-исследовательских и головных проектных институтов. Инженерные решения по восстановлению разрушенных боевыми действиями или землетрясением конструкций относятся к наиболее сложным и, самое главное, не традиционным. Что проще, надежней и быстрее: разобрать и построить заново или восстановить — это почти гамлетовский инженерный вопрос. Командированные специалисты вместе с работниками Военморпроекта-32 подписывали проектную документацию и тем самым разделяли с ними ответственность за принимаемые решения.

Восстановительные работы были закончены в рекордно [142] короткие сроки, боеготовность флотилии восстановлена, а люди вернулись жить в отремонтированные дома.

Когда страсти утихли, мы, инженеры, сами для себя проанализировали, почему же в одном месте разрушилось, в другом — нет. Этим мы занимались совместно со специалистами-сейсмологами и вулканологами из научно-исследовательского института, которым руководил тогда член-корреспондент Академии наук Б. И. Пийп. Выяснили главное — был прав Фокин, была беда, а не ошибки проектировщиков и строителей. Все более или менее соответствовало нормам. Но было много пострадавших сооружений, которые были построены до введения новых жестких норм. Самое же главное заключалось в том, что по действующим нормам весь район города Петропавловска-Камчатского и его окрестностей имел одну-единственную категорию по сейсмоопасности. Дальнейшие работы ученых привели к созданию принципов микросейсморайонирования, которыми впоследствии руководствовались проектировщики. По микросейсморайонированию некоторые районы города получили более высокую категорию сейсмичности.

На Камчатской военной флотилии мне довелось служить и во время Карибского кризиса. Тревога была объявлена среди ночи. Собрались. Объявили, что тревога не учебная. Все пошло по полной программе, первым пунктом которой — рассредоточение. Корабли — в море или в пункты рассредоточения, а Инженерный отдел — свои инженерные части и склад инженерного имущества за черту города. Там у нас была пара лощинок между сопками, куда вывели личный состав, расселив его в палатки, инженерную технику и инженерное имущество.

В мирное время по давнишней традиции в инженерных органах и проектной организации у офицеров не было личного оружия. Поступил приказ получить со складов флотилии оружие для офицеров. Среди ночи привезли ящики с пистолетами, патронами и снаряжением. Дальнейшие действия были заранее отработаны на [143] регулярно проводившихся учениях, теперь делали то же самое, но уже не абы как, а серьезно.

В мозгу одна тревожная, все остальные забивающая мысль — неужели на этот раз «на самом деле». Ведь мы, военные инженеры, хорошо знали поражающие свойства ядерного оружия и последствия его применения. Но эта мысль не мешала, а, наоборот, заставляла более четко и осмысленно выполнять функциональные обязанности. Паники не было, но в ощущениях происходящего было что-то сюрреалистическое.

Как известно, все закончилось благополучно. Примерно через неделю после завершения Карибского кризиса на флотилию прибыл командующий флотом Фокин и на расширенном совещании руководящего состава флотилии, на котором довелось присутствовать и мне, подвел итоги действий флота во время прошедших событий.

Коротко рассказав о ситуации, предшествующей кризису, и о том, что было в стране, Министерстве обороны и Военно-морском флоте в период кризиса, Фокин проинформировал о действиях флота. Информация поразила мое воображение. Впервые я зримо ощутил масштабы, мощь и возможность нашего Тихоокеанского флота. С точным указанием даты и времени командующий рассказывал о количестве самолетов ракетоносной авиации, поднявшихся в воздух, подводных лодок с баллистическими ракетами, занявших боевые позиции, надводных кораблях, уже обнаруживших американские подводные лодки и ждавших команду на их уничтожение, сил ПВО, чтобы отразить воздушное нападение противника.

Командующий флотом говорил о проведенных масштабных работах по рассредоточению сил и запасов флота, о его возможностях на продолжение борьбы и после возможного ядерного удара противника. Я в уме перемножил количество самолетов и подводных лодок на количество ракет, которые они могли запустить, и получил цифру, при которой параметры поражения Хиросимы и Нагасаки показались мелочью, которой можно пренебречь [144] при определении общего масштаба ядерного воздействия сил Тихоокеанского флота.

Два чувства владели мной на этом совещании. Для первого трудно подобрать слова. Это можно назвать и облегчением, и рад остью, что все закончилось не начавшись. А можно просто сказать: «Слава Богу, что обошлось». Последнее выражение и короче, и точнее, и яснее. Второе — это чувство гордости за нашу страну, за наши Вооруженные силы, за наш Военно-морской флот. Американцы побоялись получить то же, что они хотели сделать для нас, поэтому вернулись в исходную позицию.

Кроме Карибского кризиса и землетрясения на Камчатке, мне довелось пережить и чилийское цунами. В начале этой главы я упоминал о цунами, сейчас сделаю это несколько подробнее. Цунами — это моретрясение, которое возникает при мгновенном опускании большого участка морского дна, в результате чего образуется волна. Цунами — это так называемая длинная волна, а ветровые волны, обычные для моря, озера, реки и т. д. — это короткие волны. Расстояние между гребнями коротких волн исчисляется метрами, а расстояние между гребнями длинных волн — километрами. Высота волны цунами гораздо больше высоты самых крупных ветровых волн, но длинная волна очень пологая, поэтому для корабля в открытом море она никакой опасности не представляет. Корабль просто плавно поднимается и плавно опускается. Когда волна цунами врывается в бухту — то это беда. Она срывает корабли с якорей и выбрасывает их на берег, разрушает причалы и, проникая на берег, — все береговые постройки. То же самое происходит, когда волна цунами обрушивается на берег не обязательно в бухте, но и в любом другом месте.

Для того, чтобы обезопасить береговые постройки от цунами, необходимо строить их на высоте, которая недоступна для этой волны. Спасение от цунами — своевременное предупреждение об опасности, чтобы корабли успели выйти в открытое море, а люди и береговая техника — забраться повыше. [145]

Всегда есть какой-то отрезок времени от момента землетрясения, способного вызвать цунами, до прихода этой волны к пункту оповещения.

После цунами, наделавшего в начале пятидесятых годов много бед на Камчатке в области и на флотилии, были развернуты работы по выявлению мест, опасных для людей и сооружений при возникновении цунами. Были подняты архивы и произведено цунамирайонирование побережья. При каждом новом цунами вносились соответствующие добавления.

На флотилии этой работой занимался Инженерный отдел. Были выявлены все цунамиопасные акватории и территории в границах базирования сил флотилии, и для них определен порядок действий при объявлении тревоги «Цунами», а также правила застройки этих участков.

Моретрясение в Чили вызвало волну цунами, которая дошла и до Камчатки.

Авачинская бухта — это природная защита города от волны цунами. Узкое и почти круглое горло в плане очертания бухты обеспечивает препятствие волне на входе и ее плавное растекание по всей акватории.

Своевременное предупреждение и природная конфигурация бухты Авачинская позволили сравнительно безболезненно справиться с подошедшей волной чилийского моретрясения в местах постоянного базирования сил флотилии и судов Камчатско-Чукотского пароходства.

К Камчатке подошла не одна, а несколько волн с промежутками между ними от нескольких часов до нескольких суток. На четвертые сутки вроде все успокоилось. Инженерный отдел приступил к обследованию и документированию следов цунами на Камчатском побережье. В это время начальником Инженерного отдела был инженер-подполковник Парфенов П. М., который на катере вместе со специалистами отдела, среди которых был и я, вышел для обследования в бухту Русская. Эта бухта использовалась только для маневренного базирования кораблей флотилии и временной стоянки сельдяной экспедиции [146] камчатских рыбаков. Стационарных береговых сооружений в бухте не было.

Вошли в бухту. Крутые обрывистые берега покрыты снегом, вдали — вулкан. По всей акватории бухты плавает множество новых деревянных бочек для сельди, которые были смыты с береговой черты волной цунами. В куге бухты на боку лежит малый рыболовный сейнер, который волной цунами был выброшен на мелководье. Людей на этом сейнере нет. Стали на якорь. На воду спустили моторную шлюпку, в которую сели Парфенов, я и моторист. Пошли к берегу, чтобы обследовать и задокументировать высоту и район распространения цунами. Отошли от катера метров сто и почувствовали, что шлюпку подняло вверх и несет в кут. Оказывается, подошла еще одна волна, которую уже никто не ждал. В кут бухты впадает ручей. Волна занесла нашу шлюпку примерно метров на пятьсот в распадок, по дну которого шел ручей. Потом волна опустила нашу лодку на лед ручья и спокойно отошла назад. Волна несла нас на берег плавно, опустила осторожно, толком мы и испугаться не успели. Катер наш вместе с якорем тоже протащила вперед метров на сто, но он остался на плаву, без всяких повреждений.

Мы быстро выскочили из шлюпки и стали карабкаться на сопку, чтобы следующая волна не могла нас захватить. По склону сопки стали добираться к нашему катеру. Это был трудный и опасный участок куга. Сопка крутая, снега много, можно вызвать снежный обвал, внизу вода, куда можно запросто свалиться. Усугубляет обстановку опасение, что цунами снова подойдет. Дошли. Мы смотрим на катер, с катера смотрят на нас. Второй шлюпки на катере нет. Подойти катеру к берегу так, чтобы можно было на него забраться, не получится. Темнеет. Холодает. Скоро ужинать пора. Стало скучно. В голове ни у кого ни одной мысли, что же делать. Хотели давать радиограмму в бухту — просить помощи. В лучшем случае другой корабль пришел бы не раньше, чем часов через [147] десять. И вдруг, как в сказке, в бухту заходит рыболовный сейнер. Наш катер семафорит сейнеру, с сейнера спускают шлюпку и доставляют на катер.

На флотилию был назначен новый командующий — контр-адмирал Ярошевич Д. К., который проводил в отношении Инженерного и Строительного отделов ту же политику, что и Щедрин, т. е. политику открытых дверей. Всегда внимателен, всегда доступен, всегда благожелателен и всегда строг и взыскателен. Как у многих крупных флотских командиров, у него было стремление сохранять старинные российские флотские традиции, проявляя при этом твердость и даже педантизм. Обеденный перерыв, или, как его на флоте называют, адмиральский час, должен начинаться ровно в 12.00 и заканчиваться в 14.00. Как-то я был у него на приеме с пачкой смет, которые он утверждал. Никакого доклада не требовалось. Я ему давал очередную смету, а он расписывался там, где машинистка отпечатала слово «Ярошевич». Часы в кабинете командующего пробили двенадцать. Осталось несколько смет на пару минут работы. Ярошевич поднялся со стула, подписывать не стал. Сказал, что флотских традиций нарушать нельзя, и вышел из кабинета. Я собрал свои сметы и тоже пошел обедать.

В это время в Военно-морском флоте профсоюзы начали борьбу за переход с двухчасового обеденного перерыва на часовой. В некоторых местах это удавалось сделать, в других нет. На профсоюзной конференции флотилии Ярошевич на вопрос, когда флотилия перейдет на одночасовой обеденный перерыв, ответил: «Когда флотилией не будет командовать Ярошевич. Я не буду менять то, что установлено Петром Первым».

Окончание своего рабочего дня Ярошевич никогда не ограничивал, при необходимости он принимал нас довольно поздним вечером.

К концу пятидесятых годов на флотилии были построены и сданы в эксплуатацию две береговые артиллерийские батареи: двенадцатидюймовая в бухте Спасенная и [148] статридцатимиллиметровая на мысе Лопатка (Первый Курильский пролив). В это время на первом месте было ракетное оружие, только что построенные батареи законсервировали, а потом и растащили.

На флотилию прибыл береговой ракетный полк. По тому времени это было мощное, мобильное и дальнобойное средство береговой обороны. Мы, выученные, воспитанные и выросшие вместе с артиллерией в береговой обороне, не могли не жалеть о консервации артиллерийских береговых батарей, но не могли не видеть явного преимущества пришедшего им на смену ракетного полка.

В начале шестидесятых годов происходила реорганизация инженерных органов Военно-морского флота, во время которой меня назначили главным инженером Военморпроекта-32, где начальником в то время был инженер-майор Шириков П. В. Это полностью отвечало моему личному желанию, так как меня всегда влекла к себе именно проектная работа. Кадры в организации были высокой квалификации, коллектив дружный, работа интересная.

Работа в Военморпроекте-32 имела несколько особенностей. Первой из них была та, что все инженерные изыскания для центральных проектных организаций выполнял наш ВМП. Вторая особенность заключалась в том, что примерно половину плана проектных работ составляли работы для Войск противовоздушной обороны (ПВО) и Ракетных войск стратегического назначения (РВСН).

Для войск ПВО ВМП-32 проектировал позиции зенитно-ракетных комплексов (ЗРК) в операционной зоне Камчатской флотилии. ЗРК состояли из огневой позиции, технической площадки и жилищно-казарменной зоны.

Для этих комплексов выбирались места, которые обеспечивали обнаружение воздушных целей на предельно дальнем расстоянии и максимально эффективное их поражение на подлете. Такими местами обычно являлись [149] дикие, необжитые, труднодоступные места на побережьях и островах.

Несмотря на тяжелейшие природные условия, работать с ПВО было легко, командиры частей ПВО по первой нашей просьбе без всяких проволочек выделяли вертолеты, автомобили, солдат и все остальное, необходимое для производства проектно-изыскательских работ.

Ракетные войска стратегического назначения поручили ВМП-32 выполнение одной работы, задание на которую разрабатывалось в Москве в Главном штабе РВСН, куда я был вызван для его согласования. Впервые мне довелось быть в штабе такого высокого уровня с многоступенчатой и строгой системой допуска. Что касалось самой работы, то с инженерной точки зрения для ВМП-32 дело было знакомое, задание составили и к обеденному перерыву, документы отдали на оформление.

Меня направили в буфет пообедать, где я попал в забавную ситуацию. Зашел в буфет. Там пара столиков, буфетная стойка и перед ней два генерала. Я стал третьим в очереди. Только первый в очереди генерал взял и отошел, как пришел еще один генерал, я его пропустил и стал опять третьим в очереди. Потом пришел полковник, я его тоже пропустил, потом еще один генерал. Вдруг тот генерал, которого я пропустил самым первым, встает из-за столика, берет меня под руку, ставит впереди двух генералов и говорит: «Тося, накорми этого капитана, а то он со своей вежливостью голодным останется».

До этой командировки я никогда не видел столько генералов в одном месте. У нас на Камчатке на всю флотилию тогда было всего два адмирала.

Первым секретарем Камчатского областного комитета партии в те годы был Орлов. В конце пятидесятых — начале шестидесятых годов область в целом, а Петропавловск-Камчатский в особенности, переживали период подъема. Областной город превратился в огромную стройплощадку. Строили жилье, больницы, школы, промышленные предприятия и др. В городе были крупные [150] строительные, проектные и научно-исследовательские организации. Строили много, но качество плохое, проекты застройки примитивные. Новое строительство давало крышу над головой, тепло для тела, но душу воротило от этих унылых серых коробок, от «отсутствия всякого присутствия» газонов, скамеек, дорожек и других малых архитектурных форм, помогающих создать уют и колорит города. Орлов хотел видеть свой город красивым и пытался найти способ, как это сделать.

Время от времени он собирал руководителей строительных и проектных организаций для, по его выражению, неофициальной беседы. На одной такой встрече довелось быть и мне. Народу на ней было немного, а официальности еще меньше. Орлов обратился к управляющему строительным трестом: «Что вам надо самое главное для повышения качества строительства?». Управляющий: «Очередь безработных у моего кабинета». Орлов: «Так это же капитализм». Управляющий: «А вот это социализм. Рабочий сделал плохо, я требую переделать, а он требует заплатить за то, что плохо сделал, а потом отдельно за то, что надо сделать заново. Уволить я его не могу, потому что он хоть и плохо, но что-то делает. Уволю — вообще некому будет работать». Орлов: «Давайте все-таки думать, как улучшить качество строительства в тех условиях, в которых мы живем».

Постепенно город был приведен в более или менее приличный вид. Если смотреть на город с моря, когда не видно унылых деталей, то он был даже красив.

Страна жила бурной жизнью. Новые веяния — новые надежды. Позднее это время стали называть то «оттепелью», то «романтическими шестидесятыми».

Хрущев заявил, что уже нынешнее поколение нашей страны будет жить при коммунизме.

Коммунизм был светлой мечтой моего детства. Реальная жизнь давно заставила меня считать коммунизм далеким будущим, до которого не только мне, но и моим детям не дожить. И вдруг первый руководитель партии [151] делает такое заявление. Я привык безоговорочно верить партии. Но тут у меня родилось сомнение в реальности этого заявления.

В это время газеты стали пестрить сообщениями о появлении бригад коммунистического труда, потом предприятий коммунистического труда. Потом еще больше. Газеты объявили, что всю страну охватило движение за коммунистический труд. Меня очень интересовали эти сообщения, они вроде как подтверждали заверения Хрущева, что коммунизм не за горами. Я хотел знать, как люди там работают, как живут, как общаются. Чем отличается эта бригада или предприятие от других. Потом появились ударники коммунистического труда. Потом вдруг объявили норму, что если в бригаде 75% ударников коммунистического труда, то вся бригада автоматически считается бригадой коммунистического труда. На Камчатке пока этого не было, поэтому мое представление о коммунистическом труде было на уровне газетной информации.

В скором времени и местные газеты сообщили, что на Камчатке появилось первое предприятие коммунистического труда — один из совхозов области. Бросил все дела — поехал знакомиться с первым на Камчатке предприятием коммунистического труда. Я ожидал увидеть там что-то похожее на коммуну «Сеятель», о которой я писал в начале этой книги. Увидел все совершенно другое. Тощие грязные коровы бродили по улице. Улицей называлась покрытая жидкой грязью территория, с двух сторон которой протянулись обшарпанные домишки. В центре — убогая лавка с вывеской «магазин». Около — пьяные мужики, одежда которых вполне подошла бы для костюмировки пьесы Горького «На дне». Удивленный увиденным, вернулся в город.

В газетах были опубликованы рассуждения Хрущева о реальности построения коммунизма. Суть такова: при коммунизме будет от каждого по способности, каждому по потребности. Хрущев рассуждает о том, что такое потребность. В первую очередь — еда. Во вторую — одежда. [152]

По Хрущеву потребность в одежде такова: пальто зимнее, пальто осеннее, плащ летний. То же с костюмами, то же с обувью, то же с бельем. Я посчитал и пришел к выводу, что для меня коммунизм уже наступил, потому что все, что перечислил Хрущев для одного человека, у меня уже есть.

Я впервые серьезно задумался над тезисом «от каждого по возможностям, каждому по потребности» и пришел к выводу, что у него нет граничных условий. Термин «граничные условия» применяется в инженерных науках. Он обозначает, что то или иное правило, тот или иной закон действует в каких-то границах. За пределами этих граничных условий закон не работает. Например, только при таких-то температурах прогиб пружины пропорционален нагрузке на нее, а вне этих границ — нет. Граничные условия для термина «потребности» не были сформулированы. Их пытался сформулировать Хрущев, подсчитывая количество пиджаков на одного человека.

Я отлично понимаю примитивизм этих моих рассуждений о коммунизме, сущность и перспективу которого исследовали величайшие умы человечества, а вместе с ними громадное количество высококвалифицированных философов, политологов, экономистов, писателей, психологов и других специалистов.

Естественно, что часть из них «за», другая — «против».

Вот эти «за» и «против» — главный стержень противоречий в человеческом общежитии конца XIX, всего XX, да и начала XXI веков.

В те годы на Камчатке я был «за», но сомневался в реальности планов по быстрому достижению поставленных целей. Что и как надо делать, а что не делать, я не знал и не пытался думать на эту тему, надеясь, что партия найдет правильное решение.

Где-то внутри не осознано и не сформулировано у меня было то, что впоследствии назвали «нереализованными реформами Косыгина».

Получилось так, что после выпуска из училища я все время был начальником, в обязанности которого входило [153] заставлять людей работать. На практике я прочувствовал то, что знали и знают начальники любых ступеней власти, начиная со времен египетских фараонов до наших дней. По отношению к работе все люди разделяются на три категории. Первая — будут добросовестно работать при любых условиях, вне зависимости от условий жизни и размеров вознаграждения за труд. Вторая — будут эффективно работать только тогда, когда у них есть стимул. Стимулом может быть материальная заинтересованность, а может быть и энтузиазм. Энтузиазм может быть массовым, например, энтузиазм первых пятилеток и энтузиазм послевоенного восстановления разрушенного войной народного хозяйства. Энтузиазм творит чудеса, но он не стабилен по времени. Если быстро не получается то, что было причиной возникновения энтузиазма, тогда он пропадает. Энтузиазм неразрывно связан с сознательностью, т. е. с какой-то идеей.

Тезис «Если идея овладеет массами, то она становится материальной силой» действовал, действует и будет действовать. Но если этой материальной силе не удается быстро добиться положительных результатов, то массы освобождаются от этой идеи, и эта сила пропадает.

На энтузиазме первых пятилеток и послевоенных лет, стремясь к коммунизму, построили социализм в одной отдельно взятой стране, а условия жизни масс остались далеки от того уровня, который имели массы в странах, где не трогали существующий там капитализм.

Эта же вторая категория людей будет эффективно работать и под действием страха. Страха быть расстрелянным, страха быть уволенным в условиях, когда нигде нельзя будет получить работу, страха перед наказанием плетьми и т. п.

Третья — никогда и ни при каких условиях добровольно не будет работать. Будут воровать, грабить, мошенничать, бродяжничать, попрошайничать и т. п.

Границы между категориями весьма условны, но подавляющее большинство человечества принадлежит ко [154] второй категории, т. е. работает хорошо тогда, когда ему это выгодно.

Я понимал, что тезисом о возможности построения коммунизма при жизни нынешнего поколения и организацией массового движения за коммунистический труд руководство партии надеялось вызвать тот энтузиазм, который обеспечит эффективную работу большинства населения нашей страны.

В самом начале построения социализма в нашей стране с его плановой экономикой, исключающей само понятие «конкуренция», возникла необходимость чем-то заменить конкуренцию, без чего невозможен прогресс ни в одном из видов человеческой деятельности. Появилось социалистическое соревнование, которое должно было стать главной пружиной нашего развития. Вначале, в эту эпоху энтузиазма первых пятилеток, социалистическое соревнование сыграло свою положительную роль, но уже к началу пятидесятых годов превратилось в формальность, обязательную для выполнения, но ничтожно малое средство по эффективности.

Движение за коммунистический труд сразу же после возникновения стало формальностью.

В те годы у меня сформировалось твердое убеждение в том, что социалистическое соревнование и движение за коммунистический труд не являются теми средствами, которые способны реально влиять на повышение эффективности производства. Они не могут стимулировать работающих на производстве выкладываться в полную силу своих возможностей.

Все командиры производства, с которыми мне приходилось работать или встречаться, были моими единомышленниками и не делали из этого тайны.

Понимало это и правительство страны, постепенно увеличивая самостоятельность хозяйствующих предприятий и позволяя их руководителям применять формы оплаты труда, стимулирующие более эффективную работу сотрудников. Но все это было мелочевкой, не способной [155] коренным образом изменить положение. Нужны были крупные реформы. Они последовали.

Первой была реформа о совнархозах, второй — о разделе всех партийных и советских органов власти на промышленные и сельскохозяйственные. Результат не нулевой, а отрицательный.

Третья крупная реформа — колхозно-совхозная. Там было много положительного.

Была целая серия малых реформ, частью полезных, частью с нулевым результатом, частью смешных, в том числе по кукурузе.

По строительству Хрущев сделал столько полезного, что одно это его деяние позволяет считать его по-настоящему государственным деятелем. Это сейчас мы пренебрежительно говорим про его дома «хрущевки», а тогда десятки миллионов людей были счастливы получить в них квартиры.

Все реформы, которые проводились в конце пятидесятых и первой половине шестидесятых, были поиском путей дальнейшего развития нашей страны, перевода ее на новые рельсы. Положительные результаты были, но далеко не те, на которые надеялись. Коренного перелома не произошло.

Годы жизни и работы на Камчатке для меня и моей жены полны приятных и волнующих воспоминаний. Во-первых, у нас обоих была интересная работа в очень дружных коллективах, во-вторых, бытовые условия по тем временам у нас были вполне приличные, в-третьих, повышенное денежное содержание впервые позволяло нам не считать каждую копейку от зарплаты до зарплаты. Экзотикой Камчатки мы насладились вполне. Из окна нашей квартиры мы любовались Авачинской бухтой, у порога нашего дома начиналась лыжня, которая вела в сопки. Ходили на Авачинский вулкан, на рыбалку, просто на сопки. Снабжение в городе было нормальное, по многим позициям даже лучше, чем в центральных районах страны. Климат в городе мягкий. На Камчатке новые [156] кинофильмы выходили на экран на месяц раньше, чем в Москве. Фильмы, запрещенные для показа в Москве и Ленинграде, показывали у нас. Каждые два дня в кинотеатре новый фильм. Ходили в кино через день. В городе — Дом офицеров флотилии с большим залом, хорошей сценой и отличной акустикой. Все эстрадные знаменитости тех времен выступали в этом зале. Гастролировали у нас и знаменитые театральные коллективы. Камчатский областной драматический театр имел прекрасную труппу, смотреть которую было одно удовольствие. В наш книжный магазин приезжающие в командировку жители Москвы и Ленинграда бежали в первую очередь, чтобы приобрести то, чего они не могли достать у себя.

Все это было хорошо, но оставаться там больше положенного срока службы в отдаленных районах, равного пятим годам, не хотелось. Планировали только в Ленинград — город, который для меня и жены был единственным, в котором мы хотели жить, если командование сочтет возможным перевести меня туда для продолжения дальнейшей службы.

Командование сочло целесообразным перевести меня во Владивосток и назначить начальником Военпроекта-31 Тихоокеанского флота. Главным инженером ВМП-31 назначили инженер-майора Порочкина В. А., бывшего до этого начальником отдела в этой же организации.

С точки зрения житейской это был провальный вариант. Прослужив пять лет на Камчатке, я имел право перевода на Черноморский или Балтийский флот, в Москву, Ленинград, Киев, Баку и другие места в центре. Попав во Владивосток, я это право терял и мог там прослужить до выхода в отставку.

С точки зрения служебной это был шаг вперед.

Я воспринял это назначение как нормальный ход военной службы, жена — с пониманием. Жена и сын полетели в Ленинград к родителям переждать время моего житейского обустройства во Владивостоке. [157]