Кронштадтская военно-морская крепость
Основанный Петром Кронштадт был первой военно-морской базой России и положил начало созданию системы базирования Военно-морского флота нашей страны.
Кронштадтская военно-морская крепость (КВМК) в 1952 году была оперативным объединением, подчиненным непосредственно главному командованию Военно-морского флота.
Западная граница крепостной зоны проходила через Копорскую губу Финского залива, а восточная — через Лисий Нос и Малую Ижору.
Командовал КВМК комендант крепости вице-адмирал Байков И. И.
Город Кронштадт входил в состав крепости и был закрытым городом. По положению о закрытых городах, там городская власть не избиралась, а назначалась. В Кронштадте это было Управление гражданской администрации (УГА) во главе с генерал-лейтенантом Ллоёк. В состав УГА входили милиция, ЗАГС, отдел народного образования, отдел здравоохранения и все службы, которые были во всех других открытых городах.
В крепости существовал жесткий пропускной режим, паспорт с кронштадтской пропиской служил постоянным пропуском для жителей города.
В те годы слово «крепость» наиболее полно отвечало значению и задачам КВМК. Это была настоящая морская крепость, защищавшая Ленинград с моря. Во всем мире мало было морских крепостей, которые могли сравниться своей мощью и боевой устойчивостью с КВМК. Немецкие войска и немецкий флот не смогли с моря подойти к Ленинграду. В зоне досягаемости артиллерийского огня береговых батарей и кораблей немцы не смогли выйти к морю, там всю войну была советская территория — «Ораниенбаумский пятачок», с которого и был нанесен решающий удар по снятию блокады Ленинграда. [88]
Основой крепости была береговая оборона, состоявшая из системы фортов и позиций морской железнодорожной артиллерии.
Во всей мировой истории строительства крепостей первой задачей было определить, кто будет враг, как он будет действовать и какое у него будет оружие, а второй — какие средства обороны противопоставить врагу.
Применительно к морским крепостям, когда с моря враг использовал корабли с артиллерией, задача формулировалась так: крепость должна быть способна уничтожить любой вражеский корабль и выдержать удар артиллерии любого корабля противника.
Береговая оборона Кронштадтской крепости была построена по следующей схеме: южный берег — форты Красная Горка и Серая Лошадь, а также морская железнодорожная артиллерия, морская часть — островные форты, северный берег — форт Ино, построенный перед Первой мировой войной, взорванный Советами при передаче территории Финляндии в 1918 году, и заново построенный в 1952–1954 годах.
Форт Красная Горка состоял из нескольких батарей различного калибра, главным из которых были двенадцатидюймовые. Батареи состояли из нескольких сооружений различного назначения, в том числе из огневых блоков, в которых размещались артиллерийские орудия. Огневой блок представлял сложное инженерное сооружение, с броневой башней в верхней части, внутри которой находилась тыльная часть орудия и команда. Башня была сделана из стали повышенной прочности, способной выдержать прямое попадание вражеского снаряда. Из башни торчал только ствол орудия, башня имела возможность кругового вращения. Под башней глубоко в фунте были расположены погреба с боезапасом и другие помещения, обеспечивающие функционирование батареи. Все это под защитой многометровой толщины железобетона высшей степени прочности, способного выдержать прямое попадание двенадцатидюймового снаряда противника. [89]
Принцип определения критериев защиты сооружений береговых батарей был таков: какого калибра установлены на батареи орудия — прямое попадание такого же калибра вражеского снаряда должны выдержать и сооружения береговой батареи.
В составе форта Красная Горка, кроме батарей различного калибра, предназначенных для борьбы с кораблями всех классов, было множество других защитных сооружений, в том числе командный пункт и силовая станция.
Форт Красная Горка имел прекрасно оборудованную в инженерном отношении сухопутную круговую оборону.
По всему периметру форта тянулись окопы, стены которых от осыпания предохраняли бетонные оторочки. На бруствере окопов были установлены металлические козырьки с бойницами для винтовок обороняющихся.
По всей линии сухопутной обороны стояли железобетонные укрытия для артиллерийских орудий оригинальной конструкции. Во время вражеской артиллерийской подготовки орудия находились в укрытиях, а когда вражеская пехота переходила в атаку, орудия вручную выкатывались по пандусу на крыши этих укрытий и прямой наводкой шрапнелью били по наступающей пехоте.
На форту Серая Лошадь на огневых блоках главной батареи были установлены артиллерийские системы с линейного корабля «Андрей Первозванный», который по целому ряду причин после Гражданской войны был выведен из состава действующего флота. Это была уникальная батарея. Артиллерийская часть линейного корабля с его башнями, погребами и системой подачи и др. была вырезана, доставлена на берег, заново смонтирована и замурована в многометровую толщу железобетона. Получился линкор на берегу.
У морской железнодорожной артиллерии был другой принцип защиты — маневренность. Выстрелил, враг засек место выстрела, приготовился туда стрелять, а паровоз уже перевез артиллерийский транспортер в другое место. [90]
На южном берегу базировалась морская железнодорожная артиллерийская бригада. Инженерное оборудование местности заключалось в создании сети железнодорожных путей с устройством позиций для стрельбы, обязательным элементом которых были бетонные опоры для аутригеров артиллерийских транспортеров.
Транспортер — это железнодорожная платформа, на которой размещено артиллерийское орудие.
Чтобы орудие при выстреле не опрокинуло платформу, последняя аутригерами опирается на бетонные опоры, заделанные в грунт вдоль железнодорожных путей.
Островные форты в количестве 20 штук цепочкой протянулись по заливу от южного берега через Кронштадт до северного берега. На них в бетонных казематах были размещены артиллерийские батареи разного калибра, способные своим огнем поразить морские цели на всей ширине залива.
Кронштадтские форты — это морская фортификационная легенда России, ее прошлая гордость и ее прошлая слава.
Сооружения всех фортов и позиций железнодорожной артиллерии были построены не только прочно, но и красиво. Чугунное литье, элементы из натурального камня, стальные детали, бетонные конструкции — все носило печать высокого мастерства и таланта исполнителей.
Все это сейчас заброшено, разграблено, уничтожено.
Учебный отряд КВМК был в то время крупнейшим учебным отрядом всего Военно-морского флота. Он состоял из целого ряда школ (связи, боцманов, артиллеристов, минеров и др.), которые из матросов срочной службы готовили специалистов для кораблей всех флотов.
Кронштадтский морской завод был самым крупным и совершенным судоремонтным заводом ВМФ. На заводе кроме вольнонаемных рабочих работала судоремонтная бригада, укомплектованная матросами срочной службы, имеющими специальную подготовку.
Кронштадт с самого его зарождения — главная кладовая [91] Российского флота. КВМК продолжала эти традиции, и в арсеналах и на складах крепости в пятидесятых годах хранились громадные запасы боеприпасов, оружия, технического имущества и др.
Корабельный состав включал соединения подводных лодок, учебных кораблей, торпедных катеров, охраны водного района и др.
Крепость имела свое строительное управление, в состав которого входила десятибатальонная строительная бригада.
Кронштадтская крепость пятидесятых годов — это десятки тысяч матросов и офицеров, несущих службу в бетонных казематах фортов, на кораблях, арсеналах, заводах, это — кузница кадров для всего советского флота.
Кронштадт того времени был интересным городом. Рабочий день на всех предприятиях и во всех учреждениях начинался в восемь утра. Перед началом работы все улицы маленького города были полны людей. По мостовой маршировали судоремонтные батальоны матросов на морской завод, военно-строительные батальоны на стройки, подразделения матросов на арсеналы, склады и др.
По тротуарам сплошным потоком шли рабочие и служащие на свои рабочие места. В восемь ноль-ноль город пустел, по улицам ходили только военные патрули, отлавливали одиночек, рискнувших показаться в городе в рабочее время. Жизнь на улицах возобновлялась только после окончания рабочего дня.
В выходной день город был заполнен толпами матросов, уволенных с кораблей, фортов и частей. Комендатуре города удавалось поддерживать надлежащий порядок, бесчинств на улицах не было. В городе не было квартирных краж, а уж об ограблении никто никогда не слышал. Город был чистый, скверы и парки ухожены, продовольственное снабжение нормальное.
После выпуска я, числясь в составе крепости, был прикомандирован на три месяца к Военморпроекту-26. В проектной организации я работал в интересах крепости, [92] а именно разработал проект специального причала для подводных лодок в бухте Батарейная на южном берегу.
В свое время это было одно из самых засекреченных строительств на флоте, сейчас все грифы секретности давно сняты, территория вокруг бухты и акватория бухты переданы от Военно-морского флота в народное хозяйство. Секрет состоял в том, что на этом месте создавался склад нового вида топлива для подводных лодок и причал, у которого лодки должны были заправляться. Главным недостатком подводных лодок с момента их создания было то, что в подводном положении лодка могла функционировать только на аккумуляторах, срок действия которых был ограничен.
Для подзарядки аккумуляторов с помощью дизелей лодка должна была всплывать на поверхность, где ее и ждали многочисленные беды. В конце сороковых годов был создан двигатель, который мог работать как в надводном, так и в подводном положении. Топливом для этого двигателя были перекись водорода и кислород. В двигателе они соединялись, выделяя нужное количество энергии для движения лодки и образуя только воду, которая и сбрасывалась в море.
По этому принципу была построена опытовая подводная лодка, а для нее склад специального топлива и причал. Бухта Батарейная стала первой базой для новейших и совершенно секретных подводных лодок. Но опытовая подводная лодка оказалась крайне опасной в эксплуатации из-за высокой взрыво — и пожароопасности, моряки окрестили ее «зажигалкой».
После строительства и успешной эксплуатации первой атомной лодки тема кислородно-водородных лодок была закрыта.
Я был назначен производителем работ нового УНР (Управления начальника работ) на Северном берегу.
Этому строительству предстояло построить две стопятидесятимиллиметровые батареи в районе бывшего форта Ино. [93]
С завершением строительства этих батарей планировалось полностью восстановить систему артиллерийской защиты Ленинграда с морского направления.
Когда я прибыл в У HP, то там были только начальник и главный инженер УНР, которые работали и жили в каком-то дощатом сарае около железнодорожной станции Ино (ныне Приветнинское), полный комплект рабочих чертежей и два строительных батальона полного состава, размещенных в палатках по одному на каждую батарею.
Строительный батальон того времени — это четыре роты по 120 человек в каждой и хозяйственный взвод. Всего пятьсот человек, в том числе 37 офицеров.
Я был назначен производителем работ на первый участок, где еще не было ни одного инженерно-технического работника, в том числе и начальника участка. Так получилось, что меня вскоре самого назначили начальником участка.
Строительный батальон моего участка расположился на красивой лесной поляне. Батальон только что сформирован, все новенькое, солдаты молодые. Палаточный городок — как на картинке.
События разворачивались быстро. Мой участок в считанные дни укомплектовали специалистами и необходимым персоналом.
Через пару месяцев после начала работ на участок для пополнения была направлена еще одна строительная воинская часть численностью порядка 300 человек. Таким образом, на участке стали работать две воинские части общей численностью восемьсот человек.
В то же время на участок прибыла еще одна самостоятельная воинская часть — батарея береговой обороны численностью 120 человек, которой предстояло принять у меня законченное строительство. Личному составу батареи была поставлена задача охранять строительство, а также изучать устройство и материальную часть сооружений батареи. [94]
Со всеми командирами воинских частей у меня сложились ровные деловые отношения.
Работы были развернуты сразу на всех площадках.
Машин и механизмов было до чрезвычайности мало, поэтому все ручной труд, сотни солдат с лопатами на земляных и погрузочных работах.
Готовых изделий не поступало, все делалось на участке, в том числе детали опалубки и арматурных каркасов.
Квалификация солдат была если не нулевая, то очень низкая.
По ходу работы происходило и обучение. Материальная заинтересованность солдат в работе — нулевая. Все было на призывах, что это для обороны страны, и на принуждении. Пошли дожди, наступали холода. Солдаты прятались под навесами, жгли костры, в костры бросали все, в том числе деловую древесину.
Из общей численности 800 человек на стройку выходило не более 650–700, остальные были заняты на внутренних делах в своих воинских частях.
Суммарная производительность труда была низкая. В современных условиях (машины, механизмы, квалификация, оплата труда) для выполнения тех же объемов работ и в те же сроки требовалось бы не 800 человек, а не более 200–300.
Параллельно шли две жизни. Одна официальная — социалистические обязательства, социалистические соревнования, лозунги, стенгазеты, комсомольские собрания, призывы. Это все было в батальоне. Я этим не занимался. Все это до невозможности формально и малорезультативно. Вторая — бригадиры на стройке «выбивали» процент, чтобы было больше ста и чтобы хоть малую толику денег получить на руки. Вот здесь путем естественного отбора выделились лидеры, которые сколотили хорошие бригады и толково работали. Их не нужно было призывать, их не надо было подгонять. Им надо было дать четкое задание, сказать, сколько стоит работа и обеспечить материалами. Естественно, что они выхватывали хорошие [95] куски работы, естественно, что к ним мое отношение было особое.
Получилось так, что те, кто был опорой на стройке, в батальоне слыли плохими солдатами: они увиливали от внутренних работ, политзанятий, нарушали дисциплину.
Среди персонала участка только двое были военные: я и один из производителей работ. Остальные — прорабы, мастера, механик, нормировщик, кладовщик и др. — были гражданскими.
Я понятия не имел ни о каком КЗоТе (Кодекс законов о труде), о нормах продолжительности рабочего дня и других правах работников. Я глубоко был убежден в том, что продолжительность рабочего дня определяется производственной необходимостью, что работа в воскресенье является нормальным явлением. Ведь так работали на стройках пятилетки, так работали в войну.
Сам я работал вдохновенно. Это слово «вдохновенно» наиболее точно отражает мое состояние. Все трудности, невзгоды, примитивные условия жизни и просто бардак не оказывали на меня негативного влияния. Сам процесс труда, принятие организационных и инженерных решений, руководство большим коллективом были главным содержанием моей жизни.
Я чувствовал глубокое удовлетворение тем, что мне, молодому инженеру, всего лишь лейтенанту по воинскому званию, доверили такой большой и важный участок работы. Я полагал, что весь коллектив участка мыслит и чувствует так же, как и его начальник. Первые недели все гражданские сотрудники работали в том же режиме, что и я.
Потом, как гром среди ясного неба, сперва от первого, а потом по очереди и от остальных я услышал, что они не собираются работать по десять-одиннадцать часов в сутки, что за работу в воскресенье надо платить особо, что, вообще, за такую зарплату, какую они получают, только дураки будут так работать.
Я был ошарашен. Как же так, ведь это ж советские люди. Надо батарею быстрее построить, чтобы надежно [96] Ленинград прикрыть, а они тут шкурничеством занимаются.
Ошарашен-то я был ошарашен, но стал думать, анализировать, посмотрел со стороны на себя, посмотрел по-другому на жизнь, на условия и прозрел. Опять я хочу сказать, что это слово «прозрел» наиболее точно отражает произошедшую со мной перемену. Революция, первые пятилетки, война — это одно, а сейчас уже все другое. Надо и думать, и жить, и работать по-другому. Всю жизнь, как на войне, не проработать. Я признал правоту и справедливость претензий своих сотрудников. Мы совместно нашли приемлемые варианты, мои подчиненные были порядочные и трудолюбивые люди, поэтому в дальнейшем у нас никаких конфликтов не было.
Начальник УНР К. И. Ануфриев и главный инженер П. В. Болдаков, конечно, хотели бы иметь более опытного начальника участка, чем я, но относились ко мне так, как будто они получили того, кого хотели.
Никогда от них я не слышал упреков и нотаций. Они мне доверяли или делали вид, что доверяют, а я из кожи лез, чтобы оправдать их доверие.
Однажды в конце дня я был в управлении строительства и перед отъездом на участок зашел к начальнику УНР откланяться. Начальник спросил у меня, какие аккумуляторы, щелочные или кислотные, предусмотрены по проекту в качестве источников резервного питания. У меня еще только землю под фундаменты копали, а начальник уже о каких-то аккумуляторах спрашивает. Я подумал, что у начальника какой-нибудь заскок, и ответил, что это не мое дело разбираться в аккумуляторах, я — строитель, мое дело арматура, бетон и вообще, до этого так далеко, а там монтажники придут и поставят что надо.
Начальник спокойно выслушал мой ответ и приказал принести комплект рабочих чертежей по батарее. Дальше он сказал, что уходит, оставляет меня со всеми чертежами в своем кабинете, ужин и завтрак мне принесут из [97] солдатской столовой, утром машина отвезет меня к началу рабочего дня на участок.
Мне поручается за ночь просмотреть проект и утром ответить начальнику, какие все-таки аккумуляторы будут на батарее.
Строительную часть проекта я знал хорошо, так как без этого нельзя было работать. В эту ночь я изучил смежные разделы проекта: электротехническую, связь, возду-хоснабжение, вентиляцию и др.
К утру я закончил изучение и, как только начальник зашел в свой кабинет, выпалил: «Кислотные аккумуляторы».
Начальник сказал: «Правильно», а дальше спокойно разъяснил мне, что я не только инженер-строитель, а еще и генеральный подрядчик, который производит все виды работ, привлекая для этого специализированные монтажные организации. Мне надо знать все разделы проекта так же хорошо, как и строительный.
Начальник УНР дал мне урок, который я запомнил на всю жизнь. Во-первых, как, не обижая самолюбия, вежливо, но предельно жестко заставить делать подчиненного то, чего он не особенно хочет делать. Во-вторых, как правильно должен работать генподрядчик, т. е. знать все разделы проекта и отвечать за их реализацию.
В один из субботних дней после работы мне разрешили отпуск в Ленинград навестить мою жену. В Ленинград же ехал на легковой машине и начальник УНР, который пригласил меня с собой. По дороге машина останавливалась несколько раз около винных киосков, которые тогда располагались в удивительно красивых и спокойных местах. Начальник выходил, приглашал меня и заказывал по рюмке коньяка. Мои попытки заплатить хотя бы за себя были в корне пресечены.
Еще один жизненный урок — не пей за счет подчиненного и не пей коньяк стаканами.
Самым ответственным этапом работ было бетонирование блоков. В каждый блок необходимо было уложить [98] порядка двух тысяч кубических метров бетона, а всего около десяти. Укладка бетона в один блок должна производиться непрерывно, чтобы не была нарушена монолитность блока и его сопротивляемость прямым попаданиям вражеских снарядов или бомб. По техническим условиям перерыв в бетонировании не должен превышать двух часов. После двух часов — это уже вредительство и военный трибунал. У нас в УНР был построен специальный завод, откуда свежеприготовленный бетон самосвалами доставлялся на блок. Автомобили шли один за одним, пока один разгружался, второй уже разворачивался для разгрузки. На блоке работали всякого рода подъемники для подачи бетона, масса вибраторов, все было залито электрическим светом, так как работали круглосуточно. У меня на участке была своя электростанция, на которой для резерва был установлен дополнительный дизель-генератор. Механик на участке был толковый, с опытом. Все приготовил, все прогнал, все проверил.
В Военно-морском флоте начало бетонных работ на новой крупнокалиберной береговой батарее было большим событием, поэтому на мой участок приехало высокое руководство. В числе приехавших были генерал-лейтенант Моргунов — командующий береговой обороной ВМФ, вице-адмирал Байков — комендант КВМК, генерал-майор Лабайдин — начальник Главвоенморстроя. Всего было человек десять адмиралов и генералов. Обошли. Посмотрели. Везде порядок, все на месте, все расписано, куда ни пойдут — тут же доклад, что готовы. Разрешили начинать. Пошел бетон. Дело идет четко. Через час собрались уезжать, вдруг заглох работающий дизель, запустили резервный — он тоже заглох после непродолжительной работы.
Все руководство набилось в дизельную и смотрит на механика, который колдует с дизелями. Проходит час — дизели стоят. Генералы и адмиралы начинают рассказывать мне и механику, кто мы такие и что нас ждет. Механик встает с коленок, поворачивается к руководству и говорит [99] спокойным голосом: «Товарищи адмиралы и генералы! Не пошли бы вы все на.., а я за это время дизель починю». Руководство остолбенело, а комендант крепости сказал: «Товарищи, а ведь механик дело говорит. Давайте выйдем отсюда». Все молча вышли и молча ждали еще минут десять.
Дизель заработал, руководство уехало, мне оставили двух обеспечивающих главного инженера строительного управления и сотрудника госбезопасности.
В дальнейшем до самого окончания строительства ни разу не было, чтобы оба дизеля одновременно выходили из строя. Тут сработал хорошо известный в армии и на флоте «генеральский эффект».
Большой бетон у меня шел целый месяц, всего бетонировал шесть блоков, каждый блок 2–3 суток, потом перерыв до двух суток, потом новый блок.
На бетонирование каждого блока у меня был обеспечивающим либо главный инженер строительного управления, либо главный инженер УНР, либо начальник УНР.
Все обеспечивающие инженерные начальники ни разу не вмешались в мою деятельность, ни разу не давали каких-либо команд. Они не дергали меня, они отлично понимали, что такое «большой бетон» и какое нервное напряжение у начальника бетонных работ.
В случае, если бы обеспечивающий увидел, что начальник участка не справляется с руководством, то немедленно начальник участка был бы отстранен, а обеспечивающий взял бы на себя руководство работами.
Еще один урок для меня — не мешай подчиненным работать, не лезь под руку, а если нужно, в критический момент бери руководство на себя.
Когда большой бетон закончился, то сотрудник госбезопасности собрался уезжать. Я ему сказал, что мы с ним целый месяц круглосуточно были вместе, а даже двух слов друг другу не сказали. Его ответ: «Радоваться этому надо, а не сожалеть».
После бетонных работ начались монтажные. Привезли [100] орудийные системы. Бронебашня весит 18 тонн, ее надо поднять на высоту 4 метра, кранов такой грузоподъемности нет. Есть одна ручная лебедка грузоподъемностью 5 тонн. Сделали наклонную эстакаду из бревен, смазали пушечным салом дорожку эстакады, к лебедке — полиспаст, на лебедку — солдат, к башне — солдат с ломиками. «Эх, ухнем — сама пошла». Затащили. Поставили на место, смонтировали.
Все это время, пока шел бетон и монтаж, я жил в лесу. Круг общения — только по работе, изредка с домашними. Радиоприемника нет, радиотрансляции нет, газеты раз в неделю. Так уставал, что и этих старых газет не читал. В кино не ходил, про телевизор только слышал, что где-то у кого-то есть. Почти год весь мир сузился у меня до размеров береговой батареи.
О смерти Сталина я узнал по звонку служебного телефона. Затырканный монтажом и повседневными хлопотами, я в тот момент не осознал исторической значимости этого события. Собрали солдат, замполит объявил, были казенные дежурные слова о вечной преданности делу Сталина и клятвы, что никогда не свернем, а будем идти только туда, куда нас вел товарищ Сталин. Разошлись, приступили к работе. Солдаты говорили о текущих делах и своих заботах. Тему, а что же дальше будет, не обсуждали. Я тоже над этим не задумывался, мне казалось, что как было, так и будет. В офицерской среде говорили так же осторожно, как и при жизни вождя.
Что делалось в стране, о чем писал и говорил весь мир, на нашей стопятидесятидвухмиллиметровой бронебашенной батарее не было известно.
Потом появились газеты об изменениях в руководстве, об изменении структур министерств, о громадном потоке соболезнований, о процедуре прощания.
Во главе партии стал Хрущев, во главе правительства — Маленков. Кто такой Хрущев, я толком не знал, Маленков чаще мелькал в газетах, поэтому фамилия была знакомая. [101]
Мой прораб Белов, фронтовик, сапер, наводивший понтоны на многих реках войны, принес пол-литра. Помянули Сталина. Белов всплакнул. Совершенно искренне сказал, что страна потеряла великого полководца, что на фронте «В бой за Родину! В бой за Сталина!» был не только лозунг, но и порыв души.
Батарею построили в установленный срок. На первой же стрельбе были показаны отличные результаты. Морской буксир на тросе тащил специальный щит, по которому вела огонь батарея. Было двенадцать выстрелов и одиннадцать попаданий.
Сейчас все брошено, разграблено и растащено.
После окончания строительства батареи я получил назначение начальником технического отделения Строительного управления крепости. Работал в аппарате управления я недолго, меня снова перевели начальником строительного участка. Но эта короткая по времени работа в управлении дата мне исключительно полезный опыт аппаратной работы.
Мои объекты располагались в городе, все мои производители работ, мастера, механик были старше меня и с большим производственным опытом. На участке было много вольнонаемных рабочих высокой квалификации, в том числе отделочников. Я впервые ощутил прелесть работы с подчиненными, которые опытнее, а во многих вопросах и грамотнее меня.
Так получилось, что моему участку поручали и ремонтные работы в квартирах руководящего состава крепости и строительного управления, так что мне пришлось побывать в квартирах людей, должности которых мне тогда казались высочайшими.
Главное мое чувство — это удивление. Люди, которые командовали тысячами подчиненных и вершили крупные дела, жили предельно скромно. Квартиры двух-, максимум трехкомнатные. Мебель почти вся казенная с бирками. Ремонт простейший — побелить потолок, наклеить обои, покрасить окна, двери. [102]
На моем участке строилась городская детская соматическая больница. Проектировал эту больницу один из ленинградских проектных институтов.
Здание двухэтажное, на высоком цоколе, по торцам две симпатичные круглые башенки выше основной кровли. Мы закончили каменные работы и приступили к штукатурке фасада. Когда делали круглые башенки, то выполнили довольно сложные работы. Народ ходил мимо, и люди всегда говорили, что красиво получается. Мы тоже радовались, что хоть что-то сделаем, кроме казарм и складов боеприпаса.
В это время Хрущев начал борьбу с наследством Сталина в строительстве и архитектуре. Было объявлено, что высотные дома в Москве — это очень плохо, что надо экономить народные деньги и устранять все излишества в архитектуре. Народу жить негде, а тут деньги тратятся на разные финтифлюшки. Пошла директива — все лишнее убрать, излишеств ни-ни-ни. Стали искать излишества и в нашем УНР.
А у нас, как на грех, казармы, склады, масса инженерных сетей и жилые дома самого простейшего вида. Начальник УНР докладывает, что ничего не нашли. Его куда-то вызвали, что-то сказали. Он вызывает меня и говорит: «Убирай башенки на больнице». Разломали башенки, здание стало кургузым, зато послали отчет, что достигнута экономия в строительстве за счет того, что не стали строить башенки.
В это время стали происходить странные вещи. Председателем правительства стал Маленков. Он заявил, что надо теперь заниматься не только тяжелой промышленностью, но и легкой. Под это дело в Иванове и других центрах текстильной промышленности из сельских мест набрали массу женщин. Оказалось, что Маленков не прав. Приоритет все равно за тяжелой промышленностью. Маленкова сняли, а к нам в строительное управление Кронштадта вместо солдат направили 300 человек женщин маленковского призыва в легкую промышленность. [103]
Бедные женщины. Сколько пришлось им перенести. Расселили их в бывших казармах и направили на стройку учениками. Когда солдат учат строить, его казна кормит, поит и одевает. А гражданским ученикам на стройке платили 200 рублей в месяц. Обед в рабочей столовой тогда стоил пять рублей.
Человек пятьдесят этих женщин направили и на мой участок для обучения.
А в это время — подписка на заем. Девчата, конечно, не подписываются ни на копейку. Меня вызывают, твои люди, ты за них отвечаешь, иди агитируй и обеспечь подписку. Никуда я не пошел, никого не агитировал. Просто доложил, что результат агитации нулевой.
В Кронштадте в это время трудились опытнейшие строительные начальники, у которых мы учились как инженерному делу, так и искусству выживания.
В нашем УНР главным инженером был И. С. Горелик. Как-то он вызвал меня и говорит, что был у коменданта крепости, где на совещании шла речь об одном объекте моего участка. Дела на объекте шли неважно, и комендант крепости обругал Горелика, применяя при этом весьма крепкие выражения. Горелик все это мне рассказал со смехом, особенно цитируя выражения и угрозы, что такого главного инженера такой-то метлой надо гнать с должности.
Я расстроился, что подвел своего главного инженера, и обеспокоенно спросил, неужели речь идет о снятии с должности. Горелик сказал: «Витя, запомни: если начальник кричит на тебя и матерится, значит, он тебя любит, он тебе доверяет. Так что мне беспокоиться не о чем. Страшно, когда начальник говорит: «Проходите, товарищ Горелик. Садитесь, пожалуйста. Объясните пожалуйста, почему и т. д.».
Много раз я потом убеждался в правильности этого тезиса Горелика.
К 1955 году в стране начались подвижки по многим направлениям. Одним из наиболее крупных событий стало освоение целины. [104]
В структуре военно-строительных органов произошло чрезвычайно важное и полезное событие — строительные батальоны были преобразованы в военно-строительные отряды (ВСО). Солдаты в них стали военными рабочими. За свою работу на стройке отряд получал от строительной организации все заработанные деньги. Часть шла на содержание отряда, остальные начислялись на личные счета военных рабочих.
Из 37-ми офицеров батальона в военно-строительном отряде осталось семь. Их стали называть «Семеро смелых». Кинофильм с таким названием был популярен до войны.
Были опасения, что эти отряды станут неуправляемыми, что дисциплину там не удержать и т. п.
Сперва были беспорядки, но потом все утряслось.
Военные рабочие стали работать лучше солдат. Эффект реформы был явный.
В дальнейшем штаты ВСО корректировались, статус военных рабочих уточнялся, в конце концов они вновь стали солдатами, но главное осталось — солдат стал работать за деньги.
В нашем Военно-морском флоте также происходили крупные перемены. Происходила переориентация в главном: куда и как идти флоту.
Было принято решение о сокращении объемов капитального строительства в Кронштадте и о развертывании нового крупного строительства на Тихоокеанском флоте.
31 декабря 1955 года в 22 часа мне удалось собрать все подписи под актом сдачи в эксплуатацию жилого дома, что завершило выполнение годового плана УНР.
Встретил дома Новый год с женой и семимесячным сыном, пришел на работу на следующий день, где мне немедленно вручили предписание — прибыть 8 января 1956 года в отдел кадров Тихоокеанского флота для прохождения дальнейшей службы. [105]