Огненные версты

Паша бригада сосредоточилась в деревне Левково (севернее города Пушкино). Танков не было. Зенитный дивизион вывели из штата, передали в управление формирования. Личного состава осталось около двухсот человек, но организационная структура бригады сохранилась. Это был костяк соединения, хранители боевых традиций подразделений. Нам предстояло получить пополнение.

Люди помылись в бане, отдохнули, привели в порядок оружие, снаряжение, обмундирование, машины. Штаб быстро составил программу и расписание плановых занятий на месяц. И уже на другой день началась боевая учеба.

В напряженных буднях быстро мелькали недели. Наступил первый весенний месяц. Правда, зима не сдавалась: в лесах и на полях лежал глубокий снег, было морозно.

Переформирование бригады подходило к концу. Теперь мы имели два танковых батальона. 28-м командовал капитан М. К. Акопов, 242-м — прибывший из управления кадров майор А. Г. Ефимов. В бригаде было 10 танков KB, 22 — Т-34 и 11 — Т-37 (плавающие пулеметные). Артиллерия также была укреплена: четыре 45-миллиметровые пушки составляли противотанковую батарею, шесть 82-миллиметровых минометов — минометную роту. Была у нас и зенитная рота, правда, пока без материальной части.

Начальник артснабжения капитан А. Ф. Гришин раздобыл четыре трофейных 107-миллиметровых миномета, но мины для них оказались лишь на складах войск Калининского фронта. Тем не менее мы создали внештатную, так сказать, минометную роту, научили людей пользоваться оружием, провели боевые стрельбы, результаты которых всех обнадежили.

Многие командиры получили новые назначения и убыли из бригады. Мотострелковый батальон принял молодой, внешне не по годам строгий, а потому и неулыбчивый капитан М. П. Обоев. Заместителем Буслаева был назначен капитан Е. М. Ковалев. [45]

Долго, почти четыре месяца, ждали мы того момента, когда соединение направят на фронт. И этот день настал. 21 марта 1942 года бригаду направили на Калининский фронт, где она вошла в состав 30-й армии генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко.

Мы прибыли на станцию Селижарово.

Положение наших войск под Ржевом было затруднительным. После поражения под Москвой враг отвел главные силы группы армий «Центр» в район Ржев, Вязьма, Смоленск. Разгром этой группировки для немцев означал бы катастрофу, но мы тогда еще не располагали для этого достаточными силами и средствами. В этот момент важно было отогнать фашистов как можно дальше от Москвы и хотя бы овладеть железнодорожным узлом Вязьма. Это поставило бы фашистское командование перед необходимостью изменить базирование на Смоленск и Оршу, а стоявшую под Ржевом 9-ю немецкую армию отвести еще на 150–200 километров и почти полностью потерять надежду на успех возможной новой наступательной операции на Москву. Неудивительно, что враг упорно сопротивлялся, несмотря на неисчислимые потери. 39-я армия Калининского фронта глубоко вклинилась в расположение противника и угрожала его силам с запада в районе Вязьмы. Но и сама она была в сложнейшем положении — снабжение и пополнение ее затруднились из-за отсутствия железной и шоссейной дорог, ведущих в район боевых действий.

Чтобы помочь 39-й армии командующий фронтом генерал И. С. Конев по указанию Ставки поставил 30-й армии задачу ударом с заволжского плацдарма северо-западнее Ржева соединиться с 39-й и окружить часть сил 9-й немецкой армии в районе Оленино.

Именно в этот момент наша бригада влилась в состав войск Калининского фронта.

Разгрузка эшелонов шла организованно. Бригада уже вытянулась в колонну, когда в небе послышался гул моторов. Но мы только радовались ему — в раннем утреннем небе шла краснозвездная эскадрилья «илов». — Соколики! — по-детски радостно кричал В. Г. Гуляев. — Ах как здорово!

Мы с В. Г. Гуляевым и В. Н. Буслаевым поехали к командующему армией докладывать о прибытии бригады в его расположение. В распоряжение штаба 30-й армии приехали часам к одиннадцати. Он находился в лесу. От землянки к землянке торопливо проходили люди. Вид у них был какой-то озабоченный. На нас никто не обращал внимания. Наконец [46] нам показали землянку командующего. Когда вошли в нее, увидели за столом у развернутой карты генералов И. С. Конева и Д. Д. Лелюшенко.

Представившись, я доложил:

— Бригада сосредоточена в лесу в районе Раменье, Яковлево, Усово. Танки KB еще на марше, прибудут через полтора-два часа.

— Сколько вам нужно времени, чтобы бригада была в полной боеготовности? — спросил командующий фронтом.

— Пять-шесть часов.

Д. Д. Лелюшенко подозвал меня к карте, сказал:

— Я думал, вам понадобятся сутки, а то и двое... Но раз вы готовы, тогда... Атака назначена на завтра в 8.00. Ваш мотострелковый батальон и рота танков Т-34 придаются 375-й стрелковой дивизии. Сегодня в 16.00 вам следует прибыть в деревню Кашино на рекогносцировку. Там будет и командир этой дивизии генерал Соколов.

— Какова задача остальным подразделениям?

— Пусть остаются в районе сосредоточения.

Мне не хотелось «раздергивать» бригаду, но приказ есть приказ.

В назначенное время, после артподготовки, танки и мотопехота овладели деревней Паново. Противник потерял убитыми не менее двухсот солдат и офицеров, пять пушек, был взорван склад боеприпасов. Но и с нашей стороны потери были ощутимы: погиб Иван Васильевич Осипов, командир танкового батальона майор А. Г. Ефимов и другие.

Я очень переживал потерю боевых друзей. Комиссар, как мог, успокаивал.

— Все дрались отважно, — говорил Василий Георгиевич. — Припомни, как танк лейтенанта Кутшера в самый неподходящий момент завис на пне. Немцы окружили его, но подступиться так и не смогли, около тридцати их трупов остались там. А как экипаж вышел из положения! Радист Иванченко через люк в днище спустился под машину и ломом раздробил пень, и все это под огнем, отщипывая щепку за щепкой...

— Понимаю, это, конечно, героизм, а людей-то не вернуть.

— Что поделаешь, война. Но жертвы наши не напрасны!

— Пойди, комиссар, поговори об этом с бойцами...

...Я получил приказ командующего 30-й армией о том, что бригада в полном составе придается 375-й стрелковой дивизии генерала Н. А. Соколова, которой ставилась задача разгромить противника в деревне Усово, прорвать фронт [47] вражеской обороны и, развивая успех на юг, соединиться с частями 39-й армии.

Командир 375-й стрелковой дивизии генерал Н. А. Соколов встретил нас с Гуляевым радушно, ознакомился с составом бригады и тут же предложил разработать план наступления. К имеющимся у нас силам дивизия могла выделить не более 250 человек пехоты, 30 орудий и дивизион «катюш» с одним боекомплектом на один залп. Артиллерия была способна обеспечить только 15-минутный огневой налет. Эти силы должна поддержать эскадрилья пикирующих бомбардировщиков. Конечно, и Соколов, и я понимали, что сил у нас мало.

К началу атаки мы с командиром дивизии заняли его наблюдательный пункт на высотке у деревни Чернове. Это был обычный окоп, покрытый двумя накатами бревен, присыпанными землей. Амбразура позволяла наблюдать всю полосу наступления дивизии. Танки с санями на прицепах стояли на исходных позициях. В санях — пехота.

После огневого налета артиллерии, удара авиации и «катюш» началась атака на Усово. Первыми туда ворвались тяжелые танки, за ними — средние с пехотой на санях. Фашисты открыли ураганный минометный огонь, наши танки, стреляя на ходу, завязали бой с тремя десятками вражеских машин неподалеку от деревушки Бараки. Артиллерия противника вела довольно интенсивный и губительный огонь. Наша пехота залегла.

KB, которым была поставлена задача предупредить возможную контратаку гитлеровцев из леса у деревни Самойлово, поспешили на выручку средним танкам. Командир роты лейтенант Юрченко подбил три вражеские машины, но его танк загорелся — в него попало несколько снарядов. Члены экипажа были ранены, сам Юрченко — смертельно.

Воспользовавшись тем, что KB открыли фланг, фашисты бросились в контратаку. Завязался чисто танковый бой. Танкисты и мотопехотинцы устояли, но в это время вражеская артиллерия начала обстрел нашего НП. Едва мы с Соколовым оставили наблюдательный пункт и укрылись в траншее неподалеку, как прямым попаданием снаряда его разнесло в щепки. Даю команду танкистам отойти на исходные позиции. Мимо проходят шесть тридцатьчетверок и восемь КВ. Последним идет танк Рахматулина со срезанным наполовину стволом пушки.

Уцелевшие немецкие танки тоже отошли на исходные позиции в лес, к деревне Турино. [48]

На поле боя догорали 32 наши и немецкие боевые машины. Глядя на мое сумрачное лицо, генерал Н. А. Соколов, закончив осматривать вспаханную снежную лощину в бинокль, подбадривал:

— Не кисни. Твои молодцы набили их в два раза больше, чем своих потеряли.

— Так-то оно так, но наши танки остались на территории врага. Немцы, может, и восстановят кое-какие свои машины, а для нас потеря одиннадцати танков — урон безвозвратный.

Посыльный доложил, что меня к телефону вызывает командующий. «Почему меня, а не генерала?» — думал я.

— Какие потери? — спросил командующий армией. Я ответил.

— Атаку повтори! — приказал генерал Д. Д. Лелюшенко. — Захвати Усово и удерживай!

Послышались гудки. Я отдал трубку телефонисту, направился к танкистам.

Экипажи пополняли запас. Врачи и санитары оказывали помощь раненым. Подоспел обед.

— С нами, товарищ командир! — пригласили бойцы.

Мне было не до еды. Собрав командиров батальонов и рот, я поставил задачу повторно атаковать врага. Сам решил находиться в машине командира взвода лейтенанта Богатырева. Я любил этого русоволосого, рослого, широкоплечего парня. На его лице всегда была улыбка, и, несмотря на свои 20 неполных лет, он показал себя толковым, грамотным командиром. К сожалению, не помню его имени и отчества.

Вечером того же дня осколком случайно залетевшей в паше расположение единственной мины Богатырев был ранен в живот. Перед отправкой в госпиталь лейтенант треножился, что теперь, видно, в родную бригаду вряд ли попадет. Я успокаивал его: как только он поправится, пусть, мол, даст знать, переведу к себе, «выпишу», как я тогда выразился. Он горько усмехнулся, поблагодарил.

Лишь в конце апреля мне удалось навестить Богатырева, вручить ему орден Красного Знамени. Состояние здоровья этого мужественного парня было плачевным. Как ни старались врачи, спасти его не удалось.

А повторная атака тогда так и не состоялась. Командующий отменил ее.

* * *

Все ярче пригревало солнце, Снег начал чернеть — наступал апрель. [49]

Потери, понесенные нами в течение недели, не давали никому покоя.

— Надо подбитые танки ремонтировать.

— Да, конечно, только их с нейтралки вытащить бы сперва.

— Швебиг вытащит. Он хоть черта вытащит...

Мой помощник по технической части инженер-капитан А. П. Швебиг, человек трудолюбивый, деятельный, обычно без вызова не появлялся — недосуг. А тут сам пришел.

— Товарищ командир, — сказал он. — Есть возможность наши потери покрыть.

— Каким образом?

— Мы провели разведку в полосе армии и нашли немало подбитых танков, да и на нейтральной их немало.

— Кто же позволит вам взять их? — перебил я. — У этих танков, наверное, есть хозяева.

— Не совсем так, — возразил Швебиг. — Там есть танки бригад, которые уже не входят в состав 30-й. Если разрешите, я добьюсь в техотделе армии... Эвакуируем, отремонтируем... Конечно, с запчастями трудновато будет, но средний ремонт сделаем как надо. А капитальный... Была б коробка цела, товарищ полковник, а нутро начиним — ходить и стрелять будет!

— А с эвакуацией как?

— Так ведь скоро земля растает. Траншеи выроем к танкам в нейтральной зоне, ночью подцепим тросом и — будь здоров! Как в Скирманово, помните?

— Где думаете организовать пункт ремонта?

— В лесу у деревни Дегтяри. Только неизвестно, сколько бригада здесь простоит. — Швебиг посмотрел на меня так, словно я это прекрасно знаю, но скрываю от него. Но я и сам ничего не знал, потому только коротко распорядился:

— Приступайте.

Часом позже, встретившись с В. Г. Гуляевым, рассказал ему об инициативе ремонтников.

— Золотой народ! — воскликнул комиссар. — У них уже есть в запасе пять моторов, четыре коробки перемены передач, кое-какие другие запчасти... А знаешь, Константин Алексеевич, — заложив руки за спину, весело шагал он по землянке, — вот так и проявляется в людях чувство хозяина! Что есть главный элемент на войне? Думаешь, техника, снаряд? Нет, человек! Отнесись к нему с достоинством — сделает невозможное. Такой он, наш советский человек.

— Ты бы перед личным составом об этом, а? [50]

— Разумеется! — кивнул Гуляев и, взглянув на меня, добавил. — А знаешь, командир, задумали, мы с Некрасовым дом отдыха организовать.

— А почему бы не санаторий? — съязвил я.

— Я серьезно, — сказал Василий Георгиевич. — Некрасов говорит, что в медсанвзводе, расположенном на берегу Волги, в деревне Минино (это километрах в пятнадцати от фронта), на излечении находится около восьмидесяти человек. По существующему положению добрую половину из них надо направить в госпиталь. А освободившиеся места — для отдыхающих.

— В чем же дело?

— Раненые не соглашались на эвакуацию, боялись, что не попадут после лечения в свою бригаду. Но все уже устроено.

Начальника санитарной службы бригады военврача 3 ранга Николая Яковлевича Некрасова я знал как человека жизнерадостного, деятельного и довольно хозяйственного. И эта его задумка, конечно, неплохая. Ладно бы где-нибудь в тылу...

— Санитары привели бродячую корову, — рассказывал Гуляев. — Дойная попалась, молоко как сливки... Корм раздобыли, отходы с кухни ей отдают... Розу из Скирманово помнишь?

— Конечно.

— Так вот, она эту животину и обхаживает. От молока раненые поправляются. А скоро рыбу будем ловить! Уха шикарная будет!

— Но ведь близко от фронта!

— В лесу, говорю, стоит медсанвзвод, в стороне от дорог, и тишина, даже немцы не бомбят.

Так было положено начало бригадному дому отдыха, в котором только в 1942 году побывало более 600 бойцов и командиров, не считая раненых и больных. Самая большая заслуга в формировании бригадного дома отдыха — командира медсанвзвода и военврача Александра Ивановича Керхова.

* * *

Лед на Волге посинел, снег сохранился только в глубине лесов. На деревьях стали набухать печки, а пригорки покрылись первой нежно-зеленой травкой. Вот-вот Волга должна вскрыться. А это значит, что мы окажемся отрезанными от тылов. О строительстве моста нечего было и думать, пока не кончится ледоход. Как быть с продовольствием, [51] боеприпасами, как держать связь с левым берегом? Эти вопросы нас беспокоили постоянно, но путного решения мы не находили. Но, как всегда в самых трудных случаях, обязательно найдется умелец, который предложит выход из положения. На этот раз им оказался начальник инженерной службы старший лейтенант И. Г. Федоров, которого я знал еще по 38-й танковой бригаде. Иван Григорьевич скромный, какой-то незаметный, но, как говорят, дошлый на выдумки.

— Тут, пожалуй, воздушный мост нужен, — сказал он, выслушав наши сетования по поводу заминки с переправой. — Трос нужен, метров этак двести...

— У меня трос есть, — сказал присутствовавший при разговоре инженер-капитан А. П. Швебиг.

— Тогда не о чем беспокоиться, товарищ командир! — обрадовался Иван Григорьевич. — Трос привяжем вон за те прибрежные сосны, натянем. К нему, на роликах подвесим небольшую платформу, а рядом — веревку протянем. Посадим на платформу бойца — будет тянуть за веревку и катить платформу по тросу от берега к берегу.

— А получится? — спросил я.

— Почему же нет! — удивился Федоров. — Тонны полторы, пожалуй, выдержит.

— Да, трос надежный — танки вытягиваем с нейтралки, — подтвердил Швебиг.

Через двое суток воздушный мост действовал, а еще через сутки начался ледоход. Лед трещал, ломался, льдины наползали друг на друга, становились на попа... Вместе с мусором, досками, бревнами на льдинах оказывались немецкие автоматы, каски, ранцы. На довольно большой, уже начавшей крошиться льдине стоял ящик со снарядами от сорокапятимиллиметровой пушки. Солдаты сняли неожиданный подарок со льдины и с помощью «чудо-переправы» доставили на берег. Кстати, наш воздушный мост был единственным в армии, даже ее достопримечательностью, поскольку генерал Д. Д. Лелюшенко приказал передать переправу под армейский контроль. Настоящий, хороший мост был построен только в конце апреля, когда Волга очистилась ото льда.

На фронте продолжалось затишье. Только иногда по ночам возникала пулеметная или минометная перестрелка — немцы пытались мешать нашим ремонтникам эвакуировать подбитые танки с нейтральной полосы, красноармейцы не оставались в долгу, прикрывали своих. [52]

Накануне первомайских праздников нас посетили шефы — 15 москвичей во главе с председателем комитета Красного Креста Московской области Т. П. Чубчиковой. Они привезли две машины подарков для воинов бригады. Гости побывали во всех подразделениях, рассказывали о героическом труде советских людей на заводах и фабриках, призывали бить ненавистного врага до последнего дыхания, беспощадно гнать его с родной земли. Мы клялись отомстить фашистам за поруганную землю, за слезы наших родных и близких.

Шефы хотели остаться у нас и на Первомай, но их пришлось срочно отправить в тыл, потому что фашисты с самого утра 1 мая начали активно обстреливать из орудий позиции 380-й стрелковой дивизии полковника А. С. Люхтикова. После артподготовки они пошли в атаку и захватили деревню Полибино. Правда, в этот же день силами нашего мотострелкового батальона они были оттуда выбиты.

* * *

Возвращаясь с проверки подразделений, я услышал выстрелы. На опушке леса стоял невысокий боец с подоткнутыми за пояс полами шинели и, усердно целясь, палил по пролетавшему на большой высоте вражескому самолету. Занятие это было, конечно, совершенно бесполезным. Самолет скрылся, солдат внимательно осмотрел винтовку, зачем-то дунул в казенную часть, закрыл затвор и, вскинув оружие «на ремень», направился в соснячок. Я окликнул бойца. Тот подошел.

— Какой части? — спросил я.

— Полковник Люхтиков у нас командиром, — неторопливо ответил солдат. — Слыхали, может?

— Знаю такого... Как же ты в самолет-то не попал? Видно, упреждение малое брал, надо бы фигуры на две...

— А черт его знает! — оживился боец. — А пытаться надо! Вдруг удачно, и у немцев одним самолетом меньше станет. Хоть и редко, а такие случаи бывают. У нас одного парня орденом за такое дело наградили. Но вы не подумайте, что я ради награды по самолету-то...

Я отпустил солдата и по пути на КП раздумывал о том, что вот парень бьет по самолету из винтовки и не теряет надежды попасть в него, а у нас в бригаде целая зенитная батарея без материальной части, стало быть, вообще не стреляет по самолетам. Значит, зенитчиков надо либо использовать по назначению, либо...

Придя на КП, вызвал капитана А. Ф. Гришина. [53]

— Как обстоит дело с вооружением зенитной батареи?

— Неважно, товарищ полковник, — ответил Андрей Филиппович. — Нет пока зенитных пушек на фронтовых складах...

— Значит, надо самим вооружаться. Солдаты, видел, из винтовок по самолетам палят, а у нас целая батарея бездействует.

— Подумаем, товарищ полковник.

Вскоре мне «по секрету» сообщили, что Гришин готовит бригаде сюрприз — мастерит турели для установок зенитных крупнокалиберных пулеметов и 20-миллиметровых пушек «Швак», снятых с подбитых самолетов.

Неделю спустя Андрей Филиппович, довольный, улыбающийся, показывал свою зенитную батарею — три установки на треногах из железных труб. На каждой из них были прикреплены барабаны колес от автомашин, а к ним приварены дуги, на которых шарнирно закреплены 20-миллиметровая пушка и спаренный с ней танковый пулемет.

Эти «уникальные» зенитные установки стреляли не так уж плохо. Потом из них был сбит не один вражеский самолет. Бойцы любовно называли эти самоделки «чудо-батареей».

* * *

...Лето 1942 года выдалось жарким в прямом и переносном смысле. Немцы рвались к Сталинграду. На их пути вставали наши воины, перемалывая все новые и новые-гитлеровские дивизии. Несмотря на это грозная вражья сила — группа армий «Центр» — не ослабевала. И Ставка приняла решение нанести удар по части ее сил, овладеть Ржевом и закрепиться на заволжском плацдарме. Началась подготовка к наступательной операции 30-й армии Калининского фронта и части сил Западного фронта.

Наша бригада была выведена в армейский резерв в район Яковлево, Зыбино, Озерютино. Здесь же на армейском тыловом рубеже обороны, проходившем по реке Итомля, стояла 379-я стрелковая дивизия генерал-майора В. А. Чистова, вместе с которой бригаде предстояло действовать в будущей операции.

Не теряя времени, мы приступили к подготовке. Начали обучение совместным действиям танка со взводом пехоты и закончили тактическим учением дивизии с бригадой. Как только стал известен участок прорыва, танкисты изучили каждый клочок земли на подступах к переднему краю, привели в порядок дороги. [54]

За неделю до наступления мне и командиру дивизии был объявлен устный приказ. К прорыву вражеской обороны привлекались шесть стрелковых дивизий с танковыми бригадами в первом эшелоне. Противник имел в полосе намеченного прорыва в первом эшелоне целиком 256-ю и часть сил 456-й и 87-й пехотных дивизий.

Нам ставилась задача взломать оборону противника в районе деревни Космариха и несколько западнее, развивая наступление, овладеть деревней Рамено, обеспечить ввод в прорыв двух танковых бригад и в дальнейшем выйти на берег Волги западнее Ржева.

Правее нас наступали 111-я и 243-я стрелковые дивизии (командиры соответственно полковники С. П. Котеев и A. Л. Куценко) с 238-й и 196-й танковыми бригадами, левее — 2-я гвардейская и 220-я стрелковые дивизии (командиры — полковник К. П. Неверов и подполковник Н. Г. Цыганов) с 255, 143 и 236-й танковыми бригадами.

Вечером 29 июня меня вызвал генерал Д. Д. Лелюшенко с докладом плана боя. Я вошел в землянку, где находился генерал, доложил о прибытии. Лелюшенко был один. Настроение у него было приподнятое.

— Заходи, заходи, Малыгин! — протянул он руку, пригласил сесть к столу. — Рассказывай, как подготовлены люди, техника, оружие?

— Кажется, ничего не упустил. Все в норме.

Я показал командарму схему, сказал, что сам с радиостанцией и группой офицеров буду следовать за боевыми порядками танков.

— В танке будешь?

— Нет. По штату мне танк не положен, а брать из боевого порядка жалко.

— Ты, вот что, — генерал насупился, — форсить брось. Сам сядешь в КВ. Мне командиры живые нужны.

— Слушаюсь! — ответил я столь же хмуро. Опять план мой менялся, но не спорить же...

— Как, Константин Алексеевич, думаешь, прорвем оборону?

— Прорвем, товарищ генерал!

— А Ржев возьмем?

— Рота танков нацелена на улицы города.

— Кто командир? Пахмурко? Знаю такого. Этот прорвется... Как начальник штаба?

Это он о полковнике П. И. Трубицыне, который сменил B. Н. Буслаева, ушедшего на повышение.

— Толковый, рассудительный, но в бою еще не видел. [55]

Генерал выспрашивая меня обо всем еще около часа, советовал, рассуждал вслух.

— Людей надо оценивать всесторонне, изучать их, вселять в них уверенность в победе — в этом залог успеха. Правильно поступаешь, комбриг, что изучаешь людей. А про твою «чудо-батарею» слышал. Молодцы твои, умельцы. Передай им мою благодарность.

Я ушел поздно. Настроение было прекрасным.

* * *

Исходное положение войска занимали в ночь на 30 июня. Шел проливной дождь, который, кстати, не прекращался и весь следующий день.

Артиллерия подготовила атаку с достаточной плотностью огня. Обломки вражеских блиндажей, мокрая земля взлетали в воздух в течение полутора часов. В 8.00 танки нашей бригады и пехота 379-й дивизии ворвались на передний край обороны противника. Очень много захватчиков было уничтожено, уцелевшие побежали. Бригада устремилась на их преследование. 28-й танковый батальон с ходу овладел узлом обороны в Рамено и расположенной северо-западнее рощей. В полыхающей деревне немцы бросили 12 орудий. Воины 242-го танкового батальона, продвигаясь по бездорожью, содействовали 28-му танковому батальону и сами уничтожили две минометные батареи, разгромили штаб 187-го пехотного полка немцев, который находился в лесу севернее Федорково.

Немцы спешно ввели в бой резервы, пошли в контратаку. Натиск противника был довольно сильным, наши танки вынуждены были несколько отойти. Немцы устремились к Рамено, но тут их встретили танки 28-го батальона. 242-й батальон вышел немцам во фланг у деревни Федорково, и судьба противника была решена. Больше половины немецких машин горели; уцелевшие повернули к деревне Полунино, куда торопилась из Голохова пехота гитлеровцев.

Чтобы лучше обеспечить ввод в прорыв танковой группы, я дал команду 242-му танковому батальону захватить Горбово и Федорково. Но там уже были вражеские пехота и противотанковые пушки. Наши рвутся вперед. На южной окраине Федорково вспыхнул танк командира взвода лейтенанта Н. К. Гончарвнко, экипаж которого подбил четыре вражеские машины, но и сам погиб. Зачадил KB лейтенанта И. В. Евсютина, танкисты продолжают вести огонь из пушки и пулемета. Они не покинули машину до конца. Оставлен танк лейтенанта С. К. Тимова, подбившего два танка [56] и уничтожившего несколько огневых точек противника. Санитары спасли экипаж через нижний люк. Танк младшего политрука Ю. З. Дорфмана уничтожил несколько пушек противника, раздавил минометную батарею, разрушил два дзота на окраине Горбова. В него попал снаряд. Дорфман и два члена экипажа погибли, механика-водителя сержанта Ефременко спасли санитары. Да, жертвы... Но и враг несет немалые потери. Теперь самое время вводить в прорыв танковую группу. Где же она, черт возьми?!

Ага, наконец-то подходит к танкам пехота 379-й стрелковой дивизии, левее стройной цепью идет пехота 16-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора П. Г. Шафранова. Перед такой силой, казалось, ничего не устоит, судьба Ржева вроде бы решена.

Но что это? Перед наступающими вдруг выросла сплошная стена огня. Пехота залегла, начала окапываться. Трудно, очень трудно сейчас поднять ее среди огня и дыма, навстречу смерти.

Кто-то стучит по корме моего танка.

— Эй, командир, поворачивай танк на Рамено! — Голос требовательный, крутой.

Открываю люк. Передо мной незнакомый майор.

— Я из танковой группы подполковника Зимина. Его танк застрял в болоте. Давай вытащи его! Да живее!

— Где группа?! — срываюсь на крик. — Когда войдет в прорыв?

— А, это вы, товарищ полковник?! — узнал майор меня и сбавил тон. — Застряли мы в болоте.

— Передайте своему командиру, пусть сам выбирается, раз сумел посадить танковую группу. Ведь вы же за нами шли! Как это случилось? Бросать управление, чтобы вернуться в тыл и вытаскивать вашего командира, я не намерен! Тем более что один, без танковой группы, он здесь не нужен!

Словно из-под земли вырос санитар 28-го танкового батальона рядовой И. Ф. Лулаков. Парню было не больше двадцати лет, за спиной санитарная сумка, в руке палка.

— Товарищ полковник! — вытирая пот со лба, докладывал он. — Вас вызывает командир 379-й стрелковой дивизии. Его наблюдательный пункт в Космарихе, в бывших немецких окопах. Меня послал майор Ковалев, он на НП бригады, вон там, метров двести сзади вас, там же Катков, Швебиг, Дементьев. Я покажу.

Кстати, к этому времени комиссаром бригады стал Г. Г. Катков, а начальником штаба Е. М. Ковалев. [57]

Лулакова знала вся бригада. Это был отважнейший человек. Словно тень следовал он за наступающими танками, даже тогда, когда не было пехоты. Были случаи, когда, заметив, что тот или иной экипаж, увлекшись ведением огня по противнику, упускал верную цель, он бежал к машине, стучал палкой по башне и кричал: «Не туда бьешь! Бери левее! Вот теперь правильно!» Довольный, Лулаков соскакивал с брони, спешил к другому танку, вдруг остановившемуся. Многие танкисты обязаны ему жизнью. Илья Федорович Лулаков был награжден орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу».

На НП меня встретили командиры, там же был и тот офицер, что сначала не узнал меня. Позже мы познакомились ближе. Майор А. И. Морозов из 379-й дивизии оказался толковым и приятным человеком. Я извинился перед ним за резкость, и мы направились к застрявшим танкам. Дождь по-прежнему хлестал, ноги вязли в болотистой почве, идти было трудно. Над нашими головами пролетали с воем снаряды — шла артиллерийская дуэль. Вдруг что-то громыхнуло рядом, меня какая-то сила подбросила вверх, перевернула в воздухе, швырнула в грязь и присыпала землей. «Скамуфлировал снаряд!» — пронеслась мысль. Сознаю, что жив, но боюсь пошевелиться. «Вдруг нет руки или ноги?» Согнул ногу — работает, а вот левая рука... Боль в плече... Ни пилотки, ни автомата, лицо в крови и грязи — царапнуло по носу и шее. Метрах в десяти лежит Г. Г. Катков, чуть дальше — А. И. Морозов. Все ранены.

Подбежали санитары, помогли умыться из лужи, наложили повязки.

— Потерпите, сейчас в медсанбат доставим.

— На командный пункт бригады! — приказал я. — Болеть некогда.

Швебиг и Гришин помогли мне обойти отбитую у противника территорию. Танков, не принадлежащих нашей бригаде, оказалось мало, но все же...

* * *

Утром установилась ясная, солнечная погода, но радости она не принесла. Тут же прилетели вражеские самолеты. Зенитно-артиллерийское прикрытие у нас ведь было слабоватое, «чудо-батарея» конструкции Гришина, правда, сбила три самолета{5}. А их ходило на бреющем от 12 до 50 штук по три — пять раз в день. По воздушным целям стреляли [58] и из винтовок, и из автоматов. Пехотинцы вели огонь залпами и, случалось, сбивали обнаглевших стервятников.

К фашистам стали прибывать резервы: 6, 102, 206-я пехотные и 1-я танковая дивизий. Они занимали оборону в населенных пунктах, вкапывали танки и огнем с места отражали наши атаки. Если наши врывались в траншеи гитлеровцев, те немедленно контратаковали. Упорные, изнурительные бои продолжались еще целую неделю. Раны мои поджили, но рука по-прежнему висела на перевязи, сделанной из бинта.

В ночь на 8 августа нашу бригаду вывели в резерв, километров в 12–15 от фронта. И сразу же мы начали подготовку к новому наступлению, направление главного удара которого проходило через Теленково, Грибово, Апоки. Ржев мы должны обойти восточнее. Началась перегруппировка войск.

Для развития успеха на главном направлении была создана танковая группа в составе 28-й и 240-й танковых бригад, 753-го легкоартиллерийского полка. Меня назначили начальником группы. Мы должны были войти в прорыв в полосе наступления 274-й стрелковой дивизии полковника В. П. Шульги. С 256-й танковой бригадой после овладения ими Теленково. Атака переднего края намечена на 8 часов 10 августа.

В мое распоряжение прибыл из 240-й танковой бригады мотострелковый батальон с двумя средними танками. Всего в группе было: два мотострелковых батальона, 5 тяжелых, 12 средних и 5 легких танков.

Во время артиллерийской подготовки танковая группа заняла исходное положение в готовности к вводу в прорыв. Едва началась атака 274-й дивизии и 256-й танковой бригады, позвонил генерал Д. Д. Лелюшенко:

— Начинай выдвижение на рубеж ввода в прорыв. Теленково взято.

— Не взято, — ответил я. — Бои идут за высоту... Мне хорошо видно с НП. Я нахожусь в полутора километрах от высоты.

— Пока подойдешь, возьмут! Вперед! — скомандовал генерал.

Саперы соорудили гать через болотистый ручей, что протекал рядом с НП. Но прошел первый танк, и переправы как не бывало. Бойцы рубили кусты, перегораживали ими ручей... Наконец все танки готовы к вводу в прорыв. Но бой у высоты идет с неослабевающей силой, хотя дело уже к вечеру. Мы рванулись в атаку. Противник оставил [59] высоту, но встретил нас мощнейшим огнем у Теленково. Бой длился до темноты. Из Теленково мы выбили фашистов. Но продвижение вперед шло медленно. Мы «грызли» оборону врага, освобождая одну деревушку за другой, несли потери и только благодаря неимоверным усилиям ремонтников бригада сохраняла боеспособность.

...В один из августовских дней мы шли в атаку на деревни Большое Гузынино и Жеребцово, где укрепились гитлеровцы. Я находился в танке на месте командира орудия и через прицел искал цели. Метрах в двухстах от дороги заметил надпись: «Мины». Это наши саперы отметили вражеское минное поле и рядом проделали проход. Сказав об этом механику-водителю М. Д. Калашникову, предупредил: двигаться на первой скорости точно по следу прошедшего впереди танка. Калашников точно ведет по следу гусениц, и... танк вдруг словно подкинуло.

Когда я пришел в себя, машина уныло стояла, мотор не работал, в боевом отделении темнота, дым. Словно в тумане пробивается робкий лучик света через открытый люк механика-водителя. На днище машины слева от места механика-водителя — брешь. Калашников и радист М. Б. Бабич неподвижно склонили головы. Заряжающий И. Т. Тимофеев дергает меня за плечо, кричит:

— Товарищ полковник, живы?

— Живой.

Тимофеев подает флягу с водой. Делаю два-три глотка и прихожу в себя. И тут как тут вездесущий лекпом Лулаков.

— Командир жив! — кричит кому-то Илья Федорович. Затем вытаскивает механика-водителя и радиста, над ними склонились санитары. Один бросился ко мне, я отказался от его помощи, выбрался через верхний люк. Следом за мной — Тимофеев.

«А ведь танк только что из ремонта, — почему-то подумалось. — И восстановить не удастся. Кусок брони вырван...»

— Браток, дай закурить! — слышу чей-то голос. Иду на зов. Под деревом лежит раненый сапер сержант А. В. Сергеев. — А, товарищ командир... Вот незадача, напоролся, стало быть. Нет ли водицы?

Лицо Сергеева опухло, в глазах мука, левая нога раздроблена. Напившись, взял у меня папироску, жадно затянулся:

— Полегчало. Товарищ полковник, вы меня не трогайте, я помирать буду. [60]

— Погоди еще, рано, — сказал я. — Сейчас санитары придут.

— Нет, — спокойно ответил Сергеев. — Не успеют они.

Сердце сжалось. На вид солдату лет 35–37. Приказал Лулакову и санитарам срочно доставить Сергеева, Калашникова и Бабича в медсанбат.

Танк Захара Рахматулина шел мне на выручку. Но налетела авиация, и одна из бомб точно угодила в его башню. Только вчера он, смеясь, рассказывал, как осколки немецкой противопехотной мины прорвали ему комбинезон.

— Вот, глядите. А на теле — ни царапины. Долог, значит, будет мой век!

Век — один день...

Прибыв на НП, попросил А. П. Швебига:

— Напиши, большими буквами напиши, чтобы везде видно было, «Рахматулин», на башне вон того танка!..

Хоронили останки лейтенанта и его бойцов Гололобова, Лякишева, Мухина, Стручкова на окраине села Большое Гузынино под взрывы немецких авиабомб, огонь пулеметов. Я, не скрою, плакал...

* * *

Был у меня ординарец Александр Васильевич Васильев, рослый, круглолицый, румяный парень лет двадцати. По натуре молчалив, спокоен. Не пил, не курил. Движения какие-то угловатые, словно замедленные. Вместо «си» говорил «ши». Его и звали в шутку Вашильев. Он не обижался. За мной ходил как тень. Иной раз ухожу куда-либо, говорю:

— Васильев, останься в штабе.

— Слушаюсь!

Иногда он понадобится, вспомню, что оставил, не взял с собой, а он, смотрю, тут как тут.

— Откуда?

— Подумал, может, понадоблюсь. Что я в штабе не видел?

Нахожусь ли я в танке, на НП, его не вижу, но стоит крикнуть: «Васильев!», как он появляется словно из-под земли.

...Утром 12 августа мы начали атаку гитлеровцев, окопавшихся на насыпи железной дороги. С НП было видно полотно, две красные казармы, стоявшие в километре друг от друга, исходные позиции танков. Артполк сделал 15-минутный огневой налет по противнику. Подаю команду выйти танкам с исходных позиций. Но происходит нечто небывалое — танки ни с места. [61]

Тороплюсь к ним. Васильев, как всегда, рядом. Выясняю, что машины поначалу забуксовали в болоте, но выбрались, едва мы с Васильевым прибежали.

— Как вам удалось выкарабкаться? — спросил я танкистов.

— Увидели, что мы бежим, вот и... — спокойно заявил Васильев.

Бойцы — в хохот. А мне не до смеха — промедление выхода танков может стоить людям жизней.

— Смотрите у меня! — упрекнул я экипажи и помчался обратно. Васильев не отстает.

— Так, говоришь, меня увидели танкисты и сделали невозможное? — спрашиваю ординарца. — Боятся, значит?

— Уважают, — спокойно ответил тот.

— За что же?

Ответить он не успел — немцы открыли минометный огонь. Мы залегли, но беда — ни ямки, ни кочки, ни борозды, укрыться негде.

— Братцы, сюда! — слышим чей-то голос, а вскоре и видим пилотку, вроде бугорка на земле. Ползем. В щели укрылся сержант бронебойщик С. Г. Кулагин из 274-й дивизии.

Я свалился на него, Васильев — на меня.

Обстрел прекратился, поднимаемся, отряхиваемся, осматриваемся. Оказывается, Васильев своим телом прикрыл нас обоих, а сам почти весь оставался вне укрытия. Повезло парню — ни один осколок не зацепил.

— Как ты только уцелел? — удивляюсь.

— Я вас не очень? — вместо ответа спросил Васильев.

— Что не очень?

— Ну это... придавил...

— Нет, — говорю, — не очень, а вот если бы я тебя лишился, не знаю, что и делал. Бежим скорей, танки вон уже куда ушли...

В центре между казармами наши танки пересекли железную дорогу, пехота устремилась за ними. Гитлеровцев в казармах не оказалось, они, укрывшись за их стенами, пытались отсечь пехотинцев от боевых машин. Бойцы залегли у насыпи. Даю команду артиллеристам — сосредоточить огонь на левой казарме, танкистам — на правой. Меняю наблюдательный пункт, ближе к полю боя. Метрах в двухстах от левой казармы нашли старый немецкий окоп — сойдет. Три снаряда ударили по левой казарме — стоит. Правую удалось разрушить. Немцы прекратили огонь. Пехота [62] за танками устремилась к деревне Мухамедово. Немцы из Жеребцова отходили на Грибово.

Я выбрался из окопа, сунул папиросу в рот, хватился — нет спичек.

— Васильев, где спички?

— А вот, — протянул он коробку.

Подошел Г. Г. Катков, потянулся за папироской. И тут из-за угла левой казармы по нас ударил пулемет, видимо оставленный для прикрытия. Пуля угодила Каткову в руку, папироса выпала. Я оглянулся. Огромными прыжками, петляя, Васильев мчался к казарме. Короткая очередь из автомата — и пулемет замолк. Комиссара отправили в бригадный «дом отдыха».

* * *

К вечеру мы совместно с бойцами 274-й дивизии В. П. Шульги овладели деревнями Грибово и Мухамедово. Противник отошел к Находово, закрепился.

После артналета и помощи наших штурмовиков атаковали немцев и в Находово, а потом взяли деревушки Кошелево и Дыбалово, захватили большой склад боеприпасов, командный пункт какого-то генерала, бомбоубежище. Оно нас поразило. На глубине 5–7 метров был укрыт добротный пятистенный домина. Только вместо крыши девять накатов бревен, вперемешку с камнем. Наши блиндажи, землянки имели всего три наката.

Мы получили приказ командующего о переходе в подчинение вводимой из резерва в бой 371-й стрелковой дивизии полковника Н. Н. Олишева. Соединению этому ставилась задача продолжить развитие наступления в направлении Аэродром, Апоки и выйти на северный берег Волги восточнее Ржева. Правее нас была введена в бой 375-я стрелковая дивизия генерала Н. А. Соколова, моего знакомого и соратника по наступлению на Усово. Через несколько дней я был очень огорчен вестью, что Соколов погиб.

Полковника Н. Н. Олишева я нашел недалеко от переднего края. Он был очень похож на Чапаева: строен, худощав, густые русые усы, на плечах плащ-накидка. Его всегда можно было найти на НП, в боевых порядках, но только не в штабе. Он никогда не ругался, не грозил, но за успех поощрял. Бойцы и командиры любили Николая Николаевича, за ним были готовы идти в огонь и в воду.

Мы встретились с ним на полянке у небольшого курганчика. Я представился.

— Здравствуй, милок! — по-домашнему сказал он, подавая [63] руку. — Давай посидим вот тут. Расскажи, что да как у тебя?

Мы курили, я докладывал.

— Небогато... Ты вот что, добери-ка свои танки к вечеру вон в ту балочку, я подошлю туда командира полка, и мы договоримся, как действовать. Завтра будем атаковать в направлении Исаково, Аэродром, Апоки. У тебя вопросы есть?

— Сейчас нет, но, возможно, появятся, когда будет конкретная задача танкам.

— Тогда иди действуй, не теряй времени. До вечера! Вместе с Олишевым нам довелось воевать всего девять дней. И ни разу я не услышал от него худого слова. Действовали мы согласованно, дружно, активно.

Противник сопротивлялся отчаянно. Его авиация, артиллерия, минометы буквально засыпали нас бомбами, снарядами, минами. Голая земля, изрытая, израненная, укрыться негде, но мы продолжали с настойчивостью прогрызать, взламывать, крушить вражескую оборону. Овладев деревней Исакове, ринулись к Аэродрому, но неудачно. Н. Н. Одишев принял решение прорваться туда утром, а потом — на Апоки и к Волге.

Надо сказать, что к этому времени танковой группы как таковой не было. Мотострелковые батальоны были выведены в резерв. В 28-й танковой бригаде оставалось всего 14 танков, 5 из них легкие.

Ко мне обратился полковник Петр Иванович Трубицын с просьбой разрешить ему возглавить атаку в тяжелом танке. Я дал согласие. Утром 16 августа атаковали аэродромное поле. Танки, круша оборону, ворвались туда и напоролись на огонь полуавтоматических пушек.

Машина Трубицына была подбита и загорелась. Экипаж покинул танк, а Петр Иванович ринулся с пистолетом к аэродрому и был сражен вражеским автоматчиком.

Танки отошли. Артиллеристы открыли огонь по вражеской батарее, но им мешали густые посадки вокруг аэродромного поля. Тогда мы повернули в сторону высоты 292,8, обходя поселок Аэродром и поле с запада, но и здесь нас встретили огнем на линии железнодорожной ветки. Что ж, попробуем с востока.

Близ деревни Исаково выросла могила Петра Ивановича, и над ней мы поклялись, что выбьем врага с его позиций и лучшим памятником боевому другу будет освобождение от врага находившихся на главном направлении населенных пунктов. [64]

Перегруппировавшись в район деревни Пудово, дивизия Олигаева и наша бригада овладели деревней Демкино, на следующий день вышибли фашистов из Кошелево, а 21 августа захватили аэродром и вышли к Волге.

Нас вывели в резерв, в район 380-й стрелковой дивизии, но ее бывший командир генерал-майор А. С. Люхтиков был теперь заместителем командующего 39-й армией, а командование дивизией принял генерал-лейтенант А. И. Зыгин.

Армия была создана из нескольких дивизий, ранее входящих в состав 30-й армии, и частей, вышедших из окружения.

28-я танковая бригада была представлена к званию гвардейской. Многие солдаты, сержанты и офицеры были награждены орденами и медалями.

* * *

Мы завели строгий порядок, которого придерживались всегда, как только бригаду выводили в резерв. Первый день отводили для маскировки машин, оборудования щелей, укрытий, организации бани, отдыха. Второй день посвящался строительству землянок, вязке матов из соломы, с комсоставом проводилось собрание. Я делал доклад об итогах боев, старался вскрыть недостатки и упущения, промахи и казусы, отметить примерные действия, давал указания, чем заниматься в течение первых пяти дней, хотя, признаться, ее всегда знал, сколько времени будем находиться в резерве. Затем выступал Г. Г. Катков, давал оценку работы политаппарата, освещал примерную роль коммунистов в бою. Е. М. Ковалев говорил о недостатках и положительных сторонах работы штабов и связи, А. П. Швебиг — о работе ремонтников и обслуживании машин. Третий день — день занятий по расписанию, вечером — ротные партийные собрания, если удавалось, кинофильм.

Когда первое расписание занятий выполнено, составлялось новое, более сложное.

Мы с Г. Г. Катковым и Е. М. Ковалевым проверяли ход занятий, проводили беседы и отдельные занятия в подразделениях. А. П. Швебиг и А. Ф. Гришин руководили ремонтом машин.

Проводили мы и строевые смотры, на которых прежде всего обращалось внимание на внешний вид бойцов и командиров. Накануне дня смотра начальник вещевого снабжения проверял обмундирование в подразделениях, а в день смотра к месту построения вывозили все вещевые запасы. Мы осматривали каждого бойца, на месте устраняли [65] недостатки, давали оценку работы начальника вещевого снабжения.

На этот раз нам предоставилась возможность проводить занятия почти до конца сентября, бригада пополнилась людьми, ремонтники ввели в строй танки: теперь у нас их было 13 плюс неисчерпаемый ремонтный фонд. С тех пор как бригада появилась на Калининском фронте, мы не получали новых танков, но сохранили боеспособность.

В двадцатых числах сентября бригада поступила в распоряжение командующего 39-й армией, оставаясь в прежнем районе. Мы сразу же стали готовиться к участию в новой армейской наступательной операции по разгрому частей 87-й пехотной дивизии врага, оборонявшей заволжский плацдарм в 25–30 километрах западнее Ржева. Внимание и резервы противника все еще были прикованы к этому городу.

Передний край обороны немцев проходил по крутому южному берегу реки Кокша, насыщен дзотами, блиндажами, глубокими траншеями, ходами сообщения, проволочными заграждениями, минными полями.

Командующий 39-й армией решил нанести главный удар в направлении Бухавино, Митьково, силами 380-й стрелковой дивизии, 28-й танковой и 114-й стрелковой бригад прорвать оборону противника на участке Большое Косачево, Колесников и развивать наступление на Митьково. 380-я стрелковая дивизия совместно с 28-й танковой бригадой должна была выйти к Волге на участке Клушино, Митьково. С рубежа Коростелево, Жуково вводилась в прорыв 81-я танковая бригада, которая во взаимодействии со 114-й стрелковой бригадой развивала наступление на Ржев с запада.

Планировались и вспомогательные удары: первый — из леса южнее Тимонцево на высоту «Груша», далее на Клушино силою 1172-го стрелкового полка 348-й стрелковой дивизии; второй — специально созданной группой под командованием генерала Люхтикова в составе 111-й, 132-й и 243-й стрелковых, 153-й и 196-й танковых дивизий — в направлении Коровино, Копытиха, Губино. Начало артподготовки намечалось на 12.00, атаки — на 13.05.

При постановке задачи командующий предупредил:

— Полковник Малыгин, как только выйдете к Волге, сразу же отведу вас в резерв. Я имею в виду вашу бригаду, — помолчав, поправился он.

К этой операции мы готовились очень тщательно. По плану, утвержденному командующим, я провел рекогносцировку [66] с командирами танков, саперами, двумя командирами стрелковых батальонов 380-й дивизии.

А ночью мы снялись и ушли на исходные позиции. И здесь события развернулись далеко не так, как нам хотелось. Прибыл генерал А. И. Зыгин, вручил красноармейцам, сержантам и офицерам боевые награды за подвиги под Ржевом, поздравил всех нас, пожелал новых успехов и неожиданно заявил:

— Ваш мотострелковый батальон, полковник, подчиняю командиру 81-й танковой бригады.

— Я не согласен!

— Вы не имеете права обсуждать мои приказы!

Через полчаса я стоял перед членами Военного совета армии в небольшой землянке, освещенной керосиновой лампой. Среди присутствующих я увидел полковника К. М. Малахова, моего старого сослуживца. Он был единственным, кто поддержал меня. Остальные резко осудили мой протест, квалифицировав его как зазнайство и нетерпимость к приказам свыше.

— Мотопехота бригады, — объяснял я, — неотделима от танков. Мы имеем опыт атак по Усово, когда без пехоты потеряли одиннадцать машин, не достигнув успеха. Это произошло потому, что в бригаде не было своего мотобатальона, а пехота стрелковой дивизии, которой мы были приданы, не пошла за танками, оторвавшимися от нее. Мы это учли, и теперь каждый взвод мотострелков несет ответственность за машину, с которой он действует. Подразделение всегда связано с экипажем, для этой цели разработаны и изучены соответствующие сигналы. Мотострелки всегда стоят между танками и наступающей пехотой дивизии. Когда танк останавливается на поле боя, а экипажу нужно выйти, чтобы устранить неисправность, мотопехота берет его под охрану. Когда танкистам угрожает опасность, никто не может предупредить экипаж, кроме закрепленного за ним взвода мотопехоты.

Из танка видимость ограничена, это известно. Когда он вырвется вперед, а пехота отстанет, экипаж может этого не заметить. Кто возьмет его под охрану? Если нет огня противника, мотопехота садится на танк, делает рывок к важному объекту. Причем танк в этом случае не одинок. Перечислять все случаи взаимодействия танкового экипажа со взводом мотопехоты, наверное, вряд ли стоит. Ведь, кроме того, люди дружат, знают привычки, способности, характеры друг друга — это целый организм, который разрывать перед боем, перед атакой, считаю, недопустимо. [67]

А. И. Зыгин задумался.

— Хорошо, — сказал он. — Как только передний край будет прорван, батальон снова поступит в ваше распоряжение.

Сущность решения была в корне изменена по содержанию, а против формы я не стал возражать.

26 сентября день выдался ясный, солнечный, в небе — ни облачка, даже птички запели. Покой, тишина, не верится, что через несколько часов она взорвется. Но в 12 часов 05 минут воздух содрогнулся от залпа нашей артиллерии. Снаряды молотили вражескую оборону на совесть — летели в воздух бревна блиндажей, колья проволочных заграждений, груды земли... Саперы с миноискателями пошли проверять брод на реке, проделывать проходы в минных полях. За ними шли два тяжелых танка. Со стороны противника ни звука — так ошеломила его наша артподготовка.

Вот KB медленно поднимаются по крутому берегу, началось блокирование дзотов. К броду подошли восемь Т-34. Глянул на часы — 13.05. Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны. Начался штурм вражеского переднего края. Хорошо поработали артиллеристы — только в нескольких местах неуверенно стучали вражеские пулеметы. Пехота проходит проволочное заграждение, устремляется за танками. Звоню командующему:

— Передний край прорван. Танки и пехота развивают наступление.

— Молодцы! — радостно кричит в трубку генерал.

— Разрешите сменить наблюдательный пункт?

— Разрешаю. Не теряйте со мной связь, протяните провод!

Едва мы вышли из шалаша, где размещался НП, показались немецкие самолеты. Они усердно бомбили наш передний край, но мы были спокойны — наших войск там уже нет. «Чудо-батарея» открыла огонь и, ко всеобщей радости, сразу же сбила один бомбардировщик. Остальные, освободившись от груза, улетели.

Мы перешли вброд речку, поднялись на крутой берег. У дзота стоял тяжелый танк с перебитыми гусеницами, но экипаж жив, старается вернуть машину к жизни. Дальше — разбитые немецкие пушки, автомашины, походная кухня, чадит танк...

На большой скорости нас обгоняют танки 81-й бригады. Их направление — Спас-Митьково.

Доложили, что танки и мотопехота овладели деревней [68] Гнездно и вышли к Волге, немцы сдаются в плен. Захвачен понтонный мост. Но переправляться не было приказа.

— Задача выполнена! — доложил я командующему.

Время — 16.00. Слышен бой на рубеже Спас-Митьково, Корякино, Коровино. Видимо, немцы подбросили резервы и 81-я танковая с группой генерала А. С. Люхтикова перемалывает их.

К 19.00 пехота 380-й стрелковой дивизии перешла к обороне по северному берегу Волги от Митьково до Клушино.

Приказом командующего я вывел бригаду в район Гринино в резерв. Все танки были целы. 96 человек потом были награждены орденами и медалями.

27 сентября был день отдыха. Звучала музыка, организовали танцы. Шефы, приезжавшие к нам, были довольны. Утром они уезжали. Вместе с ними отбывали на новые должности А. П. Швебиг, ставший инженер-майором, и военврач Н. Я. Некрасов. На место Швебига был назначен заместитель командира 28-го танкового батальона по технической части инженер-майор М. Я. Жолобов, отец будущего летчика-космонавта СССР — коренастый, дотошный человек. Он лично проверял на технике каждую гайку. Михаил Яковлевич очень любил технику, бывало, ночевал возле танков, не снимая комбинезона. Благодаря его стараниям наши боевые машины практически никогда не выходили из строя по вине ремонтников.

Вместо Некрасова был назначен активист бригадного «санатория», бывший командир медсанвзвода военврач 2 ранга А. И. Корхов.

* * *

В середине октября бригаду перевели на правый фланг армии и сосредоточили в 7–9 километрах от переднего края. Командующий поставил нам задачу оборонительного характера. Он указал три направления, по которым мы должны были подготовить огневые рубежи на случай, если противник перейдет в наступление. Однако генерал ориентировал меня и на случай наступательных действий.

— Хорошо научите местность и оборону противника на участке Тройня, Высоково в общем направлении на Урдом, Оленино, — сказал он.

Населенный пункт Урдом стоит на дороге, ведущей из Ржева к большому селу Молодой Туд, как бы седлая господствующую высоту в этом районе. Из него просматривались все подступы к нашему переднему краю и далеко в тыл. Еще в 1941 году здесь был построен наш укрепрайон [69] — много дзотов, блиндажей, траншей, ходов сообщения. Теперь почти все это находилось во вражеских руках. Словом, нам предстояло брать бывший наш укрепрайон.

Бригада к тому времени имела только 17 танков.

В большом ящике с песком мы сделали макет лежавшей перед нами местности, нанесли на нее оборону противника. Занятия по ее изучению провели сначала с командирами батальонов, рот и взводов, потом с экипажами и, наконец, со всеми мотострелками. Хорошо зная местность и противника, каждый воин мог найти лучшее решение задачи, которая перед нами будет поставлена.

Беспокоила нас проблема преодоления минных полей. Как ни искусны были наши саперы, но они не защищены броней, работают под огнем и часто выходят из строя, не успев выполнить задачу. Как сделать, чтобы наши люди не гибли напрасно, и обеспечить проходы в минных полях? И опять нас выручили умельцы — И. Г. Федоров, М. Я. Жолобов и А. Ф. Гришин. Они сконструировали и соорудили три танковых трала. На катки от вышедших из строя танков поставили рамы, сваренные из рельсов, на них уложили для тяжести мешки с песком. Трал катился впереди среднего танка. Если попадалась противотанковая мина, она взрывалась под тралом, а боевая машина оставалась невредимой. Один трал мог подорвать две мины, вторым взрывом он приводился в негодность. Мы испытали эти устройства на специально подготовленном минном поле. Они успешно выдержали экзамен. Теперь минные поля нам были не так страшны, как прежде.

...Незаметно подобрался ноябрь. Лили дожди, ночами подмораживало. В ремонтной роте смастерили из старых бензобочек печи, трубы к ним. Теперь в землянках было тепло. Чтобы не расходовать топливо, под танками отрывали ямы, устанавливали в них печи. Тепло проникало в машину через открытый нижний люк, и не было нужды впустую гонять двигатели для их прогрева.

22 ноября командующий армией объявил решение на наступательную операцию. Она была одной из серии операций Калининского и Западного фронтов, имеющих целью сковать группу армий «Центр», все еще нависавшую над Москвой, и нанести ей поражение, оказать содействие советским войскам, сражавшимся под Сталинградом и готовящимся деблокировать Ленинград. 3-я ударная армия Калининского фронта нацеливала удар на Великие Луки, Новосокольники. Освобождение Новосокольников на железной дороге Ленинград — Орша затруднило бы подвоз вооружения [70] и живой силы немецким армиям под Ленинградом, осложнило связь между группами армий «Центр» и «Север».

22-я (генерал-лейтенанта В. А. Юшкевича) и 39-я (генерал-лейтенанта Н. Э. Берзарина) армии Калининского фронта наносили вспомогательные удары, позволяя Западному фронту готовить наступление в направлениях Ржев, Смоленск и Вязьма, Смоленск с целью ликвидации нависающей на Москву «оленинской петли» (22-я армия — на город Белый, а 39-я армия — на Урдом, Оленино).

Задачей 39-й армии было овладение большаком Молодой Туд — Ржев на участке Урдом, Зайцеве и потом во взаимодействии с 22-й армией и ударной группой Западного фронта — населенным пунктом Оленино. Для решения задачи на главном направлении 39-й армии придавались 373, 135, 158-я стрелковые дивизии (командиры полковник К. И. Сазонов, полковник Ф. Н. Ромашин и генерал-майор И. С. Безуглый), 28-я и 81-я танковые бригады. Вспомогательный удар наносился несколько восточнее, с заволжского плацдарма в направлении на Зайцево усиленной стрелковой дивизией полковника Гусарова. Атака намечалась на 25 ноября после часовой артиллерийской подготовки. Началась деятельная подготовка. Все было спланировано и рассчитано до мелочей.

Бушевала метель. Мой танк стоял на исходной позиции, а сам я в ожидании сигнала сидел с радиостанцией в дзоте на переднем крае. В 9.00 артиллерия открыла огонь. В 10.00 был дан сигнал атаки.

Первыми пошли наши танки с тралами, проделали два прохода в минном поле. В один устремились тяжелые, в другой — средние танки. KB, полуокружив вражеский дзот на основном направлении, открыли огонь по его амбразурам. Средние машины двинулись к реке, но пехота отстала от них, ее прижал к земле огонь гитлеровских пулеметов. Несмотря на то что наши танки находились уже в тылу противника, он отчаянно сопротивлялся. Фашисты забивались в дзоты, выдерживающие удары 152-миллиметровых снарядов, и вели бешеный огонь.

Я дал танкистам команду вернуться к пехоте, но та все равно не могла подняться. Не лучшее положение создалось и у соседей слева — 135-й стрелковой дивизии и 81-й танковой бригады. Генерал А. И. Зыгин нервничал, но ничего изменить не мог.

Командующий, узнав о серьезных потерях у нас, приказал отвести танки за передний край, а атаку повторить 26 ноября утром. [71]

Ночь прошла в заботах. Обидно было, что прорыв обороны противника не удался. Спать было некогда, да и холодно.

Утром видимость улучшилась, пурга прекратилась, но небо было затянуло низко висящими тучами. Авиация, стало быть, нам вряд ли поможет. Ровно в 9–00 началась артподготовка. Огонь велся сосредоточенно и только по уцелевшим очагам вражеской обороны. В 10.00 — атака. На этот раз немцы не выдержали натиска, побежали, стали сдаваться в плен. К броду у моста в Казаково подошли танки, я вызвал свой. Они начали переправляться. Командиры танковых взводов старшие лейтенанты М. Г. Кутшера и С. А. Пономарев выходили на берег из ледяной воды мокрыми по пояс — лично проверяли брод. Немецкая артиллерия открыла огонь по переправе и вокруг, и я укрылся в немецкой землянке. Там были наши саперы и пленный гитлеровец. Он был очень словоохотлив, явно радовался, что остался жив, жадно курил предложенную козью ножку, то и дело повторяя: «Гитлер капут!»

— Не страшно? — спрашивали его бойцы, через добровольного переводчика — солдата, кое-как владевшего немецким.

— Нет, — мотал головой пленный. — Это стреляют наши артиллеристы, они не попадают! А русские попадают. Тогда страшно...

Обстрел кончился, и я вышел из землянки. Подошли Г. Г. Катков и Е. М. Ковалев с офицерами штаба, телефонистами. Начальник штаба сообщил, что у переправы погиб командир 81-й танковой бригады полковник Д. И. Кузьмин, чудесный товарищ, настоящий командир. Мы сняли шапки, минуту помолчали, и я на танке двинулся за 28-м танковым батальоном.

В районе Палаткино танки развернулись. Шел бой. Вражеские противотанковые пушки встретили батальон огнем. В небе появились наши штурмовики, ударили но гитлеровской противотанковой батарее.

Левее нас 81-я танковая бригада атаковала Бердники, правее — 242-й танковый батальон занял Малые Бортники и оказался на фланге и частично в тылу противника. Уцелевшие вражеские артиллеристы бросили свои орудия и побежали в лес на Урдом. Наши танки начали их преследование. Я поспешил в 242-й батальон, чтобы поторопить его с атакой на Урдом.

На южной окраине Брюханово меня встретил младший [72] лейтенант П. Ф. Попов и доложил, что в Урдоме дзот, пехота и противотанковая батарея противника.

В землянке, где я устроился с телефонистами, собрались офицеры. Все были в напряжении, ждали моего решения. Но я не мог бросить на Урдом ни одного танка — горючее и боеприпасы были на исходе. Из 28-го танкового батальона доложили, что заняли Лисино. Тяжелый танк с комсомольским экипажем подошел к отдельному домику на окраине Урдома и укрылся за ним от огня дзота, из которого простреливалась улица.

Мы встретились с командиром 373-й стрелковой дивизии полковником К. И. Сазоновым и договорились продолжить наступление утром: танки с мотострелковым батальоном ударят на Урдом с севера, а полк второго эшелона дивизии — с востока.

Заправив танки горючим, пополнив боекомплект, утром мы атаковали Урдом с двух сторон. Большую роль сыграл экипаж KB, подошедший накануне на его окраину. Он уничтожил пушечный дзот и открыл путь мотопехоте, которая и очистила населенный пункт от гитлеровцев.

Развить наступление на Оленино нам, однако, не удалось. Немцы подбросили три моторизованные и две пехотные дивизии и сдержали наше продвижение. Тем не менее цель операции 39-й армии в значительной степени была достигнута. Против нее стояли семь немецких дивизий, скованных и отвлеченных от других главных направлений.

* * *

В конце ноября 1942 года пришел приказ о назначении меня командующим бронетанковыми и механизированными войсками 3-й ударной армии. Командование бригадой принял подполковник Ефим Максимович Ковалев.

Прощание с боевыми друзьями было теплым и грустным... Кто знает, встретимся ли еще и что принесет нам фронтовая судьба!

Приказ Наркома обороны о преобразовании бригады в гвардейскую поступил, когда меня уже там не было. В боях на Калининском фронте родилась слава 28-й гвардейской танковой бригады, которую она с честью пронесла через все сражения до окончания Великой Отечественной войны.

Я намеренно пропускаю в повествовании довольно большой период, когда командовал бронетанковыми и механизированными войсками армии, а затем возглавлял в тылу танковую часть. [73]

Впрочем, в личном плане это время для меня было очень памятным и знаменательным. 3 марта 1943 года мне присвоили воинское звание генерал-майора танковых войск. Одновременно я был награжден орденом Кутузова II степени.

В июле 1943 года я был назначен командиром 9-го механизированного корпуса. Это назначение я расценил как высокое доверие партии и был бесконечно рад этому, хотя в душу закрадывалось сомнение: хватит ли опыта, знаний, сил, чтобы успешно справиться с почетной, но и многотрудной задачей, которая на тебя возложена? [74]