Крах «Эдельвейса»
Опьяненные временными успехами, захватом большой территории на юге нашей страны, фашистские главари хвастливо заявляли, что потенциал советской экономики, моральный дух народа и Красной Армии окончательно подорваны. Геббельсовская пропаганда трубила на весь мир, что Красную Армию остается только добить, что окончательная победа рейха над Советами — дело ближайших дней, что задача захвата грозненской и бакинской нефти почти решена и падение всего Кавказа и Закавказья не за горами.
Для овладения Кавказом немецко-фашистские войска были объединены в группу армий «А», которой командовал до октября 1942 года генерал-фельдмаршал Лист, а затем генерал-полковник Эвальд фон Клейст. Поход на Кавказ рассматривался гитлеровским командованием прежде всего как танковый поход. Поэтому в состав группы армий «А» была включена мощная 1-я танковая армия Клейста, насчитывавшая свыше тысячи танков. В составе южной группы противника была хорошо моторизованная 17-я полевая армия генерала пехоты Руоффа, включавшая в себя 12 дивизий. Кавказской группе Гитлер подчинил румынские войска — шесть пехотных и две горнострелковые дивизии. Для ведения боевых операций на высокогорных участках Главного Кавказского хребта предназначался 49-й горнострелковый корпус. В него входили четыре дивизии, две из которых были укомплектованы тирольцами — прирожденными альпинистами, для которых горы были родной стихией. Эти дивизии уже имели опыт горной войны во Франции и Югославии.
Прикрытие танков с воздуха и расчистка пути для них были поручены первому асу Германии — генерал-фельдмаршалу Рихтгофену. Его армия насчитывала свыше тысячи самолетов. [130]
Несмотря на тяжелую общую обстановку, советский народ, воины Красной Армии не падали духом, не теряли веру в победу. В действующую армию шло множество писем от трудящихся Грузии, Армении, Азербайджана, Дагестана и других республик и областей, в которых они призывали бойцов разгромить фашистские полчища у гор Кавказа. Нефтяники Баку писали воинам фронта:
«Дорогие товарищи!
В дни ожесточенных боев на юге с немецко-фашистскими захватчиками мы, рабочие, инженеры и служащие орденоносного промысла, шлем вам свой горячий привет. Хочется сказать вам, товарищи, будьте стойки в этих боях, не щадите ни сил, ни самой жизни для защиты родного Кавказа, сделайте все, чтобы враг был остановлен, а затем отброшен назад. Таково повеление Родины и таково наше требование — нефтяников...
Со своей стороны мы обещаем приложить все силы, чтобы добыча нефти росла с каждым днем. Страна получит столько нефти, сколько ей потребуется».
Командиры, политорганы и партийные организации умело использовали эти письма для воспитания у красноармейцев, сержантов и офицеров высокой ответственности за судьбу Кавказа и всей Родины. Агитаторы разъясняли бойцам политическое, экономическое и стратегическое значение Кавказа, настойчиво проводили мысль о том, что от их упорства в схватках с врагом, умения сражаться в горах, от строжайшей воинской дисциплины и организованности зависит судьба Кавказа.
14 сентября 1942 года газета «Герой Родины» опубликовала обращение бойцов и командиров одного из полков ко всем бойцам и командирам — защитникам Кавказа.
«Подлый враг, — говорилось в письме, — подошел к советской жемчужине — Кавказу. Враг бросил сюда не только свою собственную военную машину, но также силы и резервы своих вассальных союзников. Фашистские разбойники стремятся захватить грозненскую и бакинскую нефть, чтобы пополнить свои иссякшие запасы и осуществить свои дальнейшие разбойничьи планы. Враг спешит, напрягает все свои силы, чтобы до зимы покончить с Кавказом.
Не видать гитлеровским мерзавцам Советского Кавказа никогда! Мы умрем, но не отступим дальше ни на шаг!»
Гитлеровцы возлагали большие надежды на то, что советский тыл на Кавказе окажется непрочным. Они считали, что, как только немецкие войска прорвутся туда, среди кавказских народов начнутся распри и едва ли не восстания. Германская [131] разведка заранее создавала в этих целях на Кавказе свою агентуру из националистических элементов.
Но эти расчеты фашистского командования были обречены на провал. Грозная опасность, нависшая над Кавказом, всколыхнула все его народы, пробудила в них прилив животворного советского патриотизма, еще теснее сплотила их вокруг Коммунистической партии и великого русского народа.
Газета «Герой Родины» в то время напечатала обращение старейших представителей кабардино-балкарского и чечено-ингушского народов ко всем народам Кавказа.
«Братья кавказцы, кабардинцы и балкарцы, чеченцы и ингуши, черкесы и адыгейцы, карачаевцы и калмыки, осетины и трудящиеся многонационального Дагестана! К вам обращаемся мы, старейшие представители кабардино-балкарского и чечено-ингушского народов, своими глазами видевшие ужасы, которые несет коварный Гитлер в наши родные горы.
Мы спрашиваем вас, можем ли мы допустить, чтобы немецкие разбойники грабили селения, убивали стариков и детей, насиловали наших женщин, поработили наши свободолюбивые народы? Как горные реки не потекут вспять, как прекрасное солнце не перестанет светить над нашей землей, так и черные тучи фашизма никогда не покроют наши Кавказские горы. Не бывать собаке-Гитлеру хозяином над нашим Кавказом, над нашей Советской страной. Слушайте нас, своих стариков, свободолюбивые горцы! Поднимайтесь все, как один, мужчины и женщины, старики и дети! Берите любое оружие, бейте, уничтожайте черных свиней Гитлера, которые не знают, что такое человеческая совесть. Храбрые джигиты Кавказа! На гитлеровских бандитах кровь наших людей. Кровью отомстим им за эту кровь!
...Мы, народы Северного Кавказа, знаем, что наша сила в неразрывной дружбе между собой и братской помощи нам со стороны великого русского народа. Так поднимемся же все, как один, без различия возраста и национальности, на священную войну с гитлеровскими убийцами и насильниками! Добудем желанную победу в смертельной схватке с ненавистным врагом»{31}.
По зову Коммунистической партии трудящиеся республик Закавказья, Дагестана, Осетии и другие народы Кавказа объединились в дружный, по-фронтовому дисциплинированный боевой лагерь. На тысячекилометровом фронте [132] закипела напряженная работа по строительству оборонительных сооружений. Активисты республиканских партийных организаций, не зная усталости и пренебрегая опасностью, разъезжали по самым трудным участкам обороны Кавказа, поднимали людей на борьбу против фашистских захватчиков, вникали во все мелочи организации защиты родного края, были подлинными вдохновителями воинов и трудящихся, взявших в этот грозный час в руки оружие.
Настоящий героизм проявили при сооружении оборонительных рубежей трудящиеся всех наций и народностей Кавказа. Люди работали до изнеможения, до кровавых мозолей на руках, оставались без пищи и сна по нескольку суток, выдерживали массированные бомбежки врага, ночами долбили каменистый грунт при свете костров.
К началу осени 1942 года было построено около 100 тысяч оборонительных сооружений, в том числе свыше 70 тысяч огневых точек. Было вырыто 660 километров противотанковых рвов, сооружено 316 километров противопехотных препятствий, оборудовано 1639 километров ходов сообщения. Этот огромный фронт работ надо было обеспечить шанцевым инструментом, транспортом, взрывчаткой, колючей проволокой. По призыву местных партийных организаций на заводах, в МТС и колхозных кузницах днем и ночью ковались кирки, ломы, лопаты, противотанковые ежи.
И хотя к середине августа 1942 года, то есть к началу боевых действий в предгорьях Кавказа, оборонительные сооружения еще не полностью обеспечивали войска, они все же в значительной мере способствовали тому, что усилиями частей и соединений фронта противник был остановлен. На подступах к Главному Кавказскому хребту, наталкиваясь на упорное сопротивление наших войск, враг заметался из стороны в сторону — в поисках уязвимых мест в обороне и не находя их.
Не добившись успеха под Туапсе, гитлеровцы неожиданно начали наступление на Новороссийск, который обороняла 47-я армия.
Стремясь объединить усилия войск и флота для обороны Новороссийска и Таманского полуострова, командующий Северо-Кавказским фронтом еще 17 августа создал Новороссийский оборонительный район, в который вошли 47-я армия, 216-я стрелковая дивизия 56-й армии, Азовская военная флотилия, Темрюкская, Керченская и Новороссийская военно-морские базы и сводная авиагруппа. [133]
Возглавил оборонительный район командующий 47-й армией, а его заместителем по морской части стал командующий Азовской флотилией контр-адмирал С. Г. Горшков. Новороссийское направление стало одним из самых ответственных.
Несмотря на то что соединения 47-й армии оказывали упорное сопротивление врагу на подступах к Новороссийску, у станиц Абинская, Северская, Крымская, Троицкая и других населенных пунктов, а также на перевалах и побережье Черного моря, от Тамани до Фальшивого Геленджика, после 19 августа гитлеровцам, которые имели большое преимущество в силах и средствах, удалось продвинуться вперед. 21 августа противник захватил Абинскую и Крымскую, а через день, как ни мужественно сражались моряки Азовской военной флотилии, пал Темрюк. Создалась реальная угроза прорыва вражеских частей непосредственно к Новороссийску через перевалы и побережьем со стороны Анапы.
В последующие дни немецкая группировка, усиленная частями, переброшенными из Крыма, и тремя танковыми батальонами, постепенно усиливала нажим на город. Захватив перевал Волчьи Ворота, Южную Озерейку и винсовхоз Абрау-Дюрсо, фашисты утром 6 сентября прорвались на северо-западную окраину Новороссийска, а на следующий день — к северным кварталам города. Разграбив подвалы винсовхоза, в которых хранилось несколько миллионов бутылок шампанского, полки озверевших гитлеровцев из 9-й немецкой пехотной дивизии захватили железнодорожный вокзал, элеватор и порт.
Положение становилось без преувеличения критическим.
Военный совет фронта принял решение назначить командующим 47-й армией генерала А. А. Гречко. Я стал членом Военного совета армии, генерал-майор А. Г. Ермолаев — начальником штаба.
Спустя час после получения приказа мы уже были в пути. Проехали через охваченные огнем развалины многострадального Туапсе, повернули вправо на шоссе, петлявшее вдоль моря. Навстречу мчались санитарные машины, переполненные ранеными. Ясно, что под Новороссийском идут жестокие бои. В море у Архипо-Осиповки транспортное судно отражало атаку немецких катеров. Вспышки ракет и огневые трассы разрезали ночную темень. На душе у всех нас было неспокойно. Новороссийск может не устоять. А сдача его обрекала бы на гибель новороссийско-туапсинскую группировку советских войск и ставила бы под угрозу весь Кавказ. [134]
За ночь мы добрались до Новороссийска, нашли штаб армии. Бывшего командующего на месте не оказалось. О ходе обороны города докладывал начальник штаба полковник К. П. Васильев. Он показался нам очень честным и прямым человеком: говорил все начистоту, без стремления что-либо приукрасить, смягчить или снять с себя ответственность за упущения и неудачи. Картина выяснялась в общем-то неприглядная. Слабым было взаимодействие пехоты, артиллерии, авиации и флота. Не чувствовалось твердой руки командующего, Военного совета армии. Рода войск действовали в сущности сами по себе. Со многими частями штаб не имел связи. Бойцы каждой войсковой единицы, входившей в состав 47-й армии, героически сражались с наседавшим противником, но между ними не было взаимосвязи, не существовало единого и четкого плана обороны, потому подчас уязвимые места на стыках и флангах частей и соединений оставались открытыми, без укреплений, без войск. Резервы были израсходованы.
С чего начинать?
Мы потребовали последние разведданные и тщательно их проанализировали. На Новороссийск, как выяснилось, навалилась группа генерала Ветцеля — две немецкие пехотные, одна горнострелковая, две пехотные и две кавалерийские румынские дивизии, два отдельных полка и семь отдельных батальонов.
За несколько минут до нашего приезда командир одной из бригад морской пехоты привел в штаб армии двух немецких офицеров, плененных накануне. (Я намеренно не называю имя этого комбрига, опасаясь, что читатели из описанного ниже эпизода сделают не совсем верный вывод в отношении офицера, который, знаю, был честным и храбрым человеком.)
После допроса обстановка несколько прояснилась. Как мы и ожидали, Ветцель начал наступление с задачей прорвать Новороссийский укрепрайон и продвигаться вдоль Черного моря на Туапсе, Сочи, Сухуми и дальше к Батуми. Главная его задача — выход к Туапсе и соединение там с 57-м танковым и 44-м армейским корпусами, наступавшими с севера.
В моей фронтовой биографии были и до этого и потом нелегкие моменты. Но теперь, когда я могу беспристрастно и спокойно судить о прошедшем, скажу: это была одна из самых сложных, самых трудных и, пожалуй, самых грозных ситуаций.
— Какая обстановка на вашем участке, товарищ полковник? [135] — строго спросил генерал-майор А. А. Гречко у командира бригады.
— Вчера бригада оборонялась... — начал было тот, но командарм не дал офицеру договорить.
— Что? — вскипел он. — Вчера? Да вы понимаете, что говорите, товарищ командир бригады? Обстановка может измениться в любую минуту, а вы сутки назад взяли двух «языков», успокоились на этом и находитесь в полнейшем неведении, что именно сейчас происходит на участке бригады. Так что, товарищ полковник, за пленных немцев спасибо, но впредь за оставление бригады взыщу по всей строгости...
Комбрига как ветром сдуло.
— Александр Григорьевич, — обращаясь к генералу Ермолаеву, сказал командующий, — вы остаетесь в штабе. Командуйте. Устанавливайте связь с соединениями и частями. Покажите всем, что штаб армии работает.
Генерал-майор А. Г. Ермолаев был исключительно собранным и целеустремленным человеком, обладавшим превосходной памятью, мгновенной реакцией и последовательностью в работе. Он мог в любое время, как говорится, без бумажки доложить командующему о положении частей и подразделений армии вплоть до батальона. Александр Григорьевич отлично сработался с генералом Гречко и зачастую предвосхищал его решения. Думаю, что Андрей Антонович в душе гордился своим начальником штаба, хотя никогда в отношениях со своими ближайшими помощниками он не опускался до панибратства, был ко всем одинаково требователен и строг.
— Я еду на командный пункт командира двести шестнадцатой дивизии, к генералу Пламеневскому, — сказал Гречко, вставая. — Туда же немедленно вызвать командира триста восемнадцатой генерала Гречкина. Ты, Евдоким Егорович, шагай в морские бригады. Тут рукой подать. Сам видишь, что там узкое место. У всех одна задача — поставить частям конкретные задачи, исходя из общей: ни шагу назад! Особенно важно наладить взаимодействие частей и подразделений, родов войск, организовать в соответствии с обстановкой партийно-политическую работу, вселить в каждого уверенность в возможности удержания занимаемых рубежей. Все! По коням!..
Когда мы покидали штаб армии, генерал А. Г. Ермолаев уже вел деловой разговор по телефону.
Да, мы в ходе войны учились ценить фактор времени. Суровая боевая действительность заставила нас вести счет [136] не дням и даже не часам. Порой и упущенные минуты обходились очень дорого.
На рассвете 10 сентября я прибыл на самый сложный участок обороны Новороссийска — к цементному заводу «Пролетарий», уже наполовину захваченному фашистами. На шоссе, плотно зажатом между морем и горами, уже которые сутки шли ожесточенные бои.
Немцы, пользуясь численным превосходством, подбодренные разграбленным вином, беспрерывно атаковали. Стаи бомбардировщиков пикировали на наши артиллерийские позиции и корабли. Взошло блеклое, невеселое солнце, но от разрывов и пожаров было темно как в сумерки. Однако удары гитлеровцев, которые они наносили с неослабевающей силой, разбивались об упорство защитников города. Дорого обошелся врагу захват завода «Пролетарий». На каждой площадке вспыхивали рукопашные схватки, отдельные цеха по нескольку раз переходили из рук в руки. Весь день 10 сентября и многие последующие дни фашисты рвались к цементному заводу «Октябрь», обрушивая на его бетонные строения тысячи снарядов и бомб. Но путь им преградили несгибаемые 305-й и 14-й батальоны морской пехоты, подразделения 83-й стрелковой бригады морской пехоты.
Идеал и сущее... Какая глубокая философская и жизненная проблема! Партия всегда учила и учит руководителей всех звеньев строить свою работу на любом участке в соответствии с коммунистическими принципами и идеалами. Но добиться адекватности практических действий и наших идеалов — дело нелегкое вообще и почти немыслимое на войне.
Как и всякое управление, руководство на войне предполагает прежде всего подбор кадров. Помимо кадровых органов и старших начальников этот подбор осуществляет сама война. Если выбыл из строя командир или политработник, заменить его надо немедленно. Война не спросит, есть подходящая замена или нет, кроме того, она не ждет. Это, с одной стороны, способствует росту талантливых людей, а с другой — засоряет порой кадры руководящих работников людьми случайными, незрелыми, малоинициативными, а иногда и безответственными. Вместе с тем боевая обстановка выдвигает своих лидеров. И часто бывает так, что авторитет власти и авторитет личности не совпадают. Тут-то и проявляется искусство старшего начальника опереться на авторитет личности, не подрывая авторитета власти.
Работая в бригадах морских пехотинцев, я часто беседовал [137] с майором А. Н. Хлябичем, капитаном В. С. Богословским, капитан-лейтенантом И. С. Востриковым, старшим лейтенантом Л. Д. Зайцевым и другими офицерами.
Это они показывали пример в бою, вселяли уверенность в бойцов словом и делом. За несколько дней пребывания в окопах я узнал превеликое множество командиров, красноармейцев и краснофлотцев, выяснил их мнение о происходящем, их мысли и чувства. Через этих активных, инициативных, смелых людей мы оказывали влияние на весь личный состав.
Мы уже говорили о том, что политработник должен вдохновлять людей на подвиг словом и делом. Это верно, но только в общих чертах. Все дело заключается в том, чтобы в каждой конкретной ситуации определить оптимальное соотношение слова и дела, при постоянной доминанте дела над словом.
На войне слово, бесспорно, имеет очень важное, а порой и решающее значение. Но главное — дела политработника. Это просто золотое качество воспитателя — уметь вносить свой вклад в решение общих задач спокойно, рассудительно, не выпячивая свое «я». Люди все это непременно заметят. Они воюют. Их надо в любых условиях накормить, напоить, одеть, своевременно помыть, дать возможность отдохнуть.
Именно из этих мелочей у бойцов в окопах и складывается уверенность, что они не покинуты, не забыты, что там, как служивый народ часто выражается, «наверху», о них беспокоятся, их ценят, не оставят в беде...
Пройдут годы, и человек, который сам являлся и является образцом настоящего политработника, Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Л. И. Брежнев в своей книге «Малая земля» напишет: «Большинство наших политотдельцев, политруки, комсорги, агитаторы умели найти верный тон, пользовались авторитетом среди солдат, и важно было, что люди знали: в трудный момент тот, кто призывал их выстоять, будет рядом с ними, останется вместе с ними, пойдет с оружием в руках впереди них»{32}.
Но вернемся к событиям в 47-й армии. В течение двух дней генералы А. А. Гречко, А. Г. Ермолаев и я встретились с командирами дивизий и бригад, наладили с ними [138] связь, установили взаимодействие между частями и соединениями. Никто из нас не думал тогда об отдыхе. Разумеется, что исключительно напряженно работали в те дни работники штаба, политотдела, служб. На каждом участке принимались все меры, чтобы поставить врагу прочный заслон, не дать ему больше продвинуться под Новороссийском ни на шаг, остановить и отбросить гитлеровские полчища.
И эта задача, как мы увидим потом, в конечном счете была успешно выполнена.
47-я армия удержала за собой восточную часть города и Адамовича Балку, не допустив выхода вражеских дивизий на туапсинское шоссе.
Генерал-майор А. А. Гречко командовал 47-й армией ровно один месяц. По мирным масштабам это очень маленький промежуток времени. Но как раз тогда 47-я приняла, пожалуй, главную тяжесть фашистского удара, так как именно в это время гитлеровцы сосредоточили свои усилия по овладению Кавказом на новороссийском направлении. Это был месяц ожесточенных боев за город, в которых воины нашей армии проявили чудеса храбрости, героизма, самоотверженности, а командиры, политработники — и организаторские способности.
С каждым днем нарастало упорство советских воинов. В первые дни после прибытия в 47-ю армию мне и другим политработникам приходилось разбираться с отдельными случаями проявления молодыми бойцами малодушия. А теперь таких забот ни у кого не было. Только железная стойкость! Притом всех и каждого: и командира любой степени, и комиссара или агитатора, и закаленного в многочисленных боях, бывалого красноармейца, и юноши, который всего неделю назад прибыл на фронт и впервые взял в свои руки винтовку.
И вот результат: чтобы полностью овладеть цементным заводом «Октябрь», фашистам оставалось пройти до серой ограды завода всего несколько десятков метров, но проходили дни, недели ожесточенных атак врага, а продвинуться вперед, хотя бы на шаг, ему так и не удалось.
В книге А. А. Гречко «Битва за Кавказ» подробно рассказывается о гарнизоне легендарного «сарайчика». Я внимательно вместе со всеми следил за мужественной борьбой этой горстки людей и уверен, что они совершили такой же героический подвиг, как и защитники прославившегося на весь мир Дома Павлова в Сталинграде.
Взвод младшего лейтенанта Н. Турсунбекова в ночном бою захватил небольшое строение, сложенное из грубых камней, [139] за оградой цементного завода «Октябрь», в полутора десятках метров от линии немецких окопов. В подчинении Турсунбекова были красноармейцы Егорушкин, Серомолот, Авизов и Енимахов. И эта четверка вместе с командиром, отразив 189 жесточайших атак, удерживала «сарайчик» в течение года. Совершенно очевидно, что сам он как объект никакой ценности не представлял: это не завод, вокзал или, скажем, узел коммуникаций. Но это был рубеж, с которого воины решили не отходить ни на шаг, удержать его во что бы то ни стало. И гарнизон «сарайчика» не только не капитулировал перед врагом, но и не давал ему покоя ни днем ни ночью. Оттуда отлично был слышен каждый звук в немецких окопах. И на голос, на лязг кованых сапог бойцы, точно ориентируясь в темноте, метали гранаты, давали автоматные очереди.
Из этого укрытия отправлялись наши разведчики в ночной поиск, днем оттуда охотились за фашистами снайперы. Выстояв, бойцы взвода младшего лейтенанта Турсунбекова именно со своего рубежа пошли на штурм врага в сентябре 1943 года.
Военный совет ежедневно интересовался положением дел в своеобразном доте, принимал меры к обеспечению храбрецов водой, пищей, боеприпасами. По личному распоряжению командарма саперы капитана Модина ежедневно помогали гарнизону укреплять стены и амбразуры, ликвидировать разрушения.
Уже в 70-х годах мне довелось снова побывать в Новороссийске. На месте легендарного «сарайчика» я увидел памятник: на постаменте фигуры двух советских воинов — один, поднявшийся во весь рост, и второй, опустившийся на колено над могилой павших героев.
Партийно-политическую работу в дни обороны Новороссийска мы направляли на воспитание у воинов армии стойкости, веры в способность задержать дальнейшее продвижение врага. Как известно, в этот период из армий, входивших в Северо-Кавказский фронт, была создана Черноморская группа войск, подчиненная Закавказскому фронту, где членом Военного совета был бригадный комиссар Павел Иванович Ефимов. Это был опытный партийный работник, обладавший большевистской принципиальностью, железной настойчивостью, которые всегда у него выступали в неразрывном единстве с доброжелательностью, душевной щедростью, любовью к людям. В самые тяжелые для Закавказского [140] фронта дни Павел Иванович не терял самообладания, выдержки, трезвости в оценке обстановки и пользовался авторитетом не только в штабе фронта, но и в войсках, где он проводил большую часть времени. Будучи скромным и чутким человеком, бригадный комиссар ценил эти качества у других и становился очень суровым, когда встречался с каким-нибудь зазнайкой, верхоглядом, хвастуном или подхалимом.
Человеческие качества Павла Ивановича мне очень нравились. Кто работал или встречался с генерал-полковником П. И. Ефимовым в послевоенное время, когда он долгие годы был первым заместителем начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, тот знает, что скромность и душевная доброта, трудолюбие и человечность сохранились у него на всю жизнь. Это достойный пример для командиров и политработников Советских Вооруженных Сил.
В двадцатых числах сентября по указанию бригадного комиссара П. И. Ефимова было проведено армейское совещание руководящих политработников соединений и отдельных частей. С докладом на нем выступил начальник политотдела армии полковой комиссар М. X. Калашник. Михаил Харитонович прибыл к нам в начале сентября. Это было очень трудное время: только что пришлось сдать большую часть Новороссийска.
Мы с командармом А. А. Гречко решали какие-то неотложные дела, когда в комнате появился высокий, худощавый полковой комиссар. Это был М. X. Калашник.
— Приехали вовремя, комиссар, — здороваясь, сказал Михаилу Харитоновичу генерал Гречко. — Дел хватит всем. Присаживайтесь, знакомьтесь с обстановкой...
Только часа три спустя, после заседания Военного совета, мне удалось поговорить с новым начальником политотдела. Обстановка не располагала к очень подробному знакомству друг с другом — на это просто не было времени. Михаил Харитонович уже разобрался в обстановке и торопился в войска.
— Основные задачи политотдела армии после заседания Военного совета вам ясны, — сказал я, одобрив стремление начальника политотдела. — Всеми формами партийно-политической работы обеспечить выполнение приказа Родины: «Ни шагу назад!» Главное внимание — работе в ротах, батальонах. А свое знакомство с армией советую начать с двести [141] шестнадцатой дивизии. Недавно там произошел неприятный случай: несколько бойцов в разгар боя самовольно оставили позицию...
Теперь, спустя 10 дней после первой встречи, слушая доклад начальника политотдела, я понял, что Михаил Харитонович не терял зря времени. С глубоким знанием дела он охарактеризовал состояние партийно-политической работы в частях, сделал правильные выводы и дал конкретные предложения по ее улучшению.
Новый начальник политотдела оказался принципиальным, исключительно работоспособным, влюбленным в свое дело комиссаром. За короткое время он сумел четко наладить работу политотдела армии, через своих помощников и лично начал активно руководить партийно-политической работой в соединениях и отдельных частях. Особое внимание Михаил Харитонович уделял агитационно-пропагандистской работе. В минуты затишья он кропотливо трудился над подготовкой очередного выступления перед воинами, добивался, чтобы в работе с людьми принимали участие все командиры и политработники, и, конечно, всегда встречал горячую поддержку с моей стороны.
Михаил Харитонович никогда не засиживался в политотделе. Но все в любое время знали, где он находится, и с ним всегда можно было связаться по телефону. Любопытная деталь: за все время совместной нашей службы в 47-й армии, звоня Калашнику ночью или в ранние утренние часы, и не слышал ответа: «Полковой комиссар отдыхает» или «Начпо ужинает». Мне неизменно докладывали: полковой комиссар Калашник готовится к докладу, проводит беседу с бойцами, инструктирует парторгов рот перед атакой, находится в госпитале... И я чаще встречался с Михаилом Харитоновичем в окопах на переднем крае, чем в политическом отделе.
Иногда создавалось впечатление, что начальник политотдела немного суховат, строг и неразговорчив. Но тот, кто работал с Михаилом Харитоновичем и близко знал его, подтвердит, как он всегда тянулся к людям, как радовался, если встречался с мыслящим, инициативным собеседником или работником. Эта черта характера всегда проявлялась в стиле работы М. X. Калашника. Он, например, всегда, в любой обстановке, по крайней мере, один раз в неделю собирал всех политотдельцев и заслушивал их информацию о проделанной работе, о положении дел в войсках. Живой обмен опытом, предложениями, мнениями, оценками полезен и для каждого работника политотдела, и для начальника политоргана: материала [142] для размышлений и необходимых выводов по улучшению партийно-политической работы было более чем достаточно.
После войны генерал-полковник М. X. Калашник долгие годы работал заместителем начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, возглавлял управление пропаганды и агитации. Там он по фронтовому образцу ввел так называемые вторники — еженедельный обмен необходимой информацией между офицерами управления — и сам признавался, что эти вторники ему нужны были как воздух: и чувствуешь пульс партийно-политической работы, и всегда познаешь что-то новое, чему-то учишься, и знакомишься с деловыми качествами работников управления, следишь за их ростом...
...Но вернемся к совещанию политработников 47-й армии в сентябре 1942 года.
Как в докладе начальника политотдела полкового комиссара М. X. Калашника, так и в выступлениях начальников политорганов, комиссаров частей было высказано очень много цепных предложений по укреплению стойкости и упорства поиск; говорилось, в частности, о том, что наряду с постоянным разъяснением политики партии и правительства, приказов командования надо регулярно знакомить людей с боевой обстановкой в полосе действий армии, дивизий и частей, с разведданными о противнике, в особенности — с показаниями военнопленных о моральном состоянии вражеских войск; еще активнее убеждать людей в том, насколько велико значение обороны Кавказа и Закавказья и как важного экономического района страны, и как плацдарма для будущего наступления.
В заключительном выступлении на совещании командарм А. А. Гречко оценил общую обстановку на кавказском направлении и в полосе 47-й армии. А она была очень сложной и тяжелой. С одной стороны, противник завяз в горах и уже не располагал теми наступательными возможностями, которые имел еще совсем недавно. Возросла стойкость воинов 47-й армии. Становилось очевидным, что фашисты утрачивают в ходе боевых действий инициативу. Но и наша армия располагала крайне ограниченными силами. Отсюда задача командиров, политработников, партийных и комсомольских организаций — всемерно воспитывать у воинов боевую активность, всеми мерами добиваться, чтобы части и подразделения, каждый красноармеец не только отражали вражеские атаки, но и сами чаще атаковали, проявляли больше инициативы в использовании горно-лесистой местности [143] для внезапных ударов по тылам и флангам противника, по его штабам и резервам.
Генерал А. А. Гречко поставил перед командирами и политработниками задачу ярче популяризировать подвиги воинов, поучительные примеры боевой активности, смекалки, военной хитрости, которые повседневно проявляются командирами, разведчиками, снайперами, автоматчиками, истребителями вражеских танков, артиллеристами, танкистами. Важны, подчеркнул командарм, и устные выступления, и выступления на страницах армейской газеты «Фронтовик», дивизионки.
Вскоре в редакции газеты «Фронтовик» состоялось совещание редакторов дивизионных и бригадных газет. «Ни одного номера газеты без статей и корреспонденции о боевых подвигах воинов, об их опыте, о ценной инициативе!» — этот девиз стал лейтмотивом совещания. А популяризировать было что.
В середине сентября 1942 года в армейской газете «Фронтовик» было напечатано обращение бойцов и командиров 383-й стрелковой дивизии Героя Советского Союза генерал-майора К. И. Провалова и 81-й морской стрелковой бригады полковника П. К. Богдановича. Они сообщали, что создали у себя комсомольские истребительные группы и отряды, которые успешно действуют в условиях горной местности в тылу врага. Отряды добровольцев, обходя позиции противника, совершают внезапные налеты на штабы, мелкие подразделения, устраивают засады, добывают «языков», по одиночке истребляют фашистских захватчиков. Авторы обращения призывали создавать такие отряды во всех частях фронта.
Военный совет горячо поддержал эту инициативу, Ее распространение в войсках он определил как важную задачу партийно-политической работы и всех воспитательных мероприятий. При содействии и поддержке командиров, политработников, партийных и комсомольских организаций эта ценная для сложившейся обстановки инициатива была подхвачена в войсках армии всюду и сыграла исключительно важную роль.
Вступая в ударные истребительные отряды, воины давали клятву неустанно выслеживать и беспощадно уничтожать немецко-фашистских захватчиков, громить боевую технику врага, изо дня в день увеличивать свой боевой счет.
Особенно смело и решительно действовали группы, созданные из морских пехотинцев. Вспоминаются действия группы краснофлотцев-разведчиков под командованием [144] младшего политрука Николая Воронцова. Кто воевал в горах, тот знает, что представляет собой там оборона. Это далеко не сплошные траншеи. Наши войска обороняли только отдельные господствующие высоты, расстояние между которыми измерялось нередко сотнями метров и даже километрами. Наступающий противник тоже не имел сплошного фронта, тяготел к дорогам и населенным пунктам. Эту особенность и использовали в своих целях истребительные отряды. Пробираясь горными тропами в тылы вражеских войск, истребители не давали гитлеровцам покоя ни днем ни ночью.
Однажды десять краснофлотцев-разведчиков под командованием младшего политрука Николая Воронцова укрылись у горной тропы. На рассвете из-за поворота появился мотоцикл, в коляске которого сидел, подняв воротник шинели, немецкий офицер. Первой же автоматной очередью был уничтожен мотоциклист, а офицер, не успев выйти из оцепенения, был схвачен и доставлен в штаб. На допросе у гитлеровца удалось выведать ценные сведения о замышляемом наступлении противника в районе поселка Эриванский и станицы Шапсугская. А на следующий день отряд Воронцова напал на румынское подразделение, отдыхавшее в лесу. Только в этой схватке разведчики уничтожили свыше двух десятков захватчиков.
Слушая доклад начальника разведки армии об этом рейде моряков, командарм как-то просветлел, в его глазах появился азартный блеск. Не скрывая радости, генерал Гречко воскликнул:
— Вот так надо бить их, мерзавцев. Пусть каждый фашист знает, что за каждым кустом его ждет автоматная очередь, за каждым камнем — граната. — И, обращаясь ко мне, Андрей Антонович вдруг добавил: — Евдоким, я заберу этого политрука. Это же по природе своей замечательный разведчик.
— А в разведке тоже политруки нужны, — парировал я.
Гречко не стал настаивать на своем. Но вскоре, после введения в Красной Армии полного единоначалия и присвоения политработникам командных воинских званий, коммунист Николай Воронцов все же стал командиром разведчиков. Неоднократно этот отчаянно смелый человек ходил в тылы фашистов, уничтожал врагов автоматом и гранатами, взрывал склады и жег автомашины. И мы все были глубоко опечалены, когда узнали, что Воронцов в одном из поединков с фашистами во вражеском тылу погиб смертью героя. [145]
К этому времени мы научились опираться в своей работе не только, скажем, на командиров дивизий, но и на командиров рот, взводов и отделений.
В каждом звене должны быть сильные люди. У нас уже был выработан свой критерий оценки командиров и политработников. Я, например, с удовольствием и подолгу беседовал с командирами рот, взводов и отделений, простыми разведчиками или саперами, если они были людьми храбрыми, инициативными и ловкими в бою, если они умели выходить победителями в сложнейших ситуациях. У них можно было учиться пониманию природы современного боя, роли человека в нем; на их примере познавались те качества, которые мы должны воспитывать в каждом бойце и командире.
Вместе с тем у меня вызывали резкую антипатию командиры и политработники, которые скверно знали свое дело или относились к нему спустя рукава. Были, к сожалению, и такие. Видимо, Наполеон был прав, когда говорил, что самая большая безнравственность — это браться за дело, которое не умеешь делать. Я часто думал об этом, и размышления эти не были случайными. Мужество, стойкость людей во многом зависят от требовательности, воли командира, его разумной инициативы и творчества в бою. Его твердость и решительность — огромная сила. Если, повторяю, бойцы верят в своего командира, они пойдут с ним на самое геройское дело, пойдут в огонь и в воду. И так было не только под Новороссийском.
Несмотря на то что гитлеровцы были остановлены, они все же продолжали атаковать наши позиции. Поэтому Военный совет армии был настороже. Строгое выполнение требования приказа наркома обороны № 227 «Ни шагу назад, стоять насмерть!» по-прежнему оставалось главной задачей командиров, политработников, партийных и комсомольских организаций. К кавказскому направлению все еще было приковано внимание советских людей. Устоят ли защитники Кавказа после стольких месяцев отступления, сумеют ли отбросить врага?
В это время в нашей центральной и фронтовой печати появляются выступления Е. Ярославского — «В боях на юге решается судьба нашей Родины», А. Довженко — «Дезертир», Л. Платонова — «Броня», В. Ульриха — «Истреблять на месте трусов и паникеров», Д. Заславского — «Враг не так силен, как думают паникеры». Уже название публикаций [146] говорит само за себя. В них были и тревога советского народа, партии за судьбу Родины, Кавказа, и горечь поражений, и негодование по поводу случаев, пусть даже и редчайших, малодушия, и призыв к воинам стоять насмерть. Военный совет армии рекомендовал командирам и политработникам пропаганду этих тревожных и суровых публикаций проводить в тесной связи с практическими делами частей и подразделений.
В эти суровые дни в армейской и дивизионных газетах было опубликовано письмо воинов 30-й армии генерала Д. Д. Лелюшенко, действовавшей на Калининском фронте, защитникам Кавказа.
«Бешеный враг, — говорилось в письме, — напрягая все силы, рвется к грозненской нефти, к Баку, к Астрахани, к Сталинграду. Он стремится отрезать нас от юга, разъединить с вами, товарищи. Он хочет залить кровью Кавказ, Дон, Волгу, разрушить созданные нашим трудом города, заводы, шахты и рудники. Пылают кубанские станицы. Старики, женщины и дети уходят в Кавказские горы. Льется кровь наших замученных людей. Комсомольцы, молодые бойцы юга! Преградите же дорогу врагу и погоните его вспять! Верните Дон, Кубань! Верните Северный Кавказ! Деритесь насмерть, как дрались севастопольцы, как дерутся защитники Москвы, Ленинграда! Воюйте с честью, со злостью, с умением, как положено по уставу и по сердцу. Бейте насмерть убийц в зеленых мундирах! Покажите презренным фашистам, как дерутся комсомольцы и молодые бойцы юга за свою Родину, за свою честь и свободу!»
Несмотря на то что с тех пор прошло уже много лет, отлично помню, какие чувства вызвало это письмо в душе каждого защитника Кавказа. Лично у меня это были горечь и сознание какой-то вины, ненависть к врагу, готовность сейчас же подхватиться с места и броситься в бой. Более поздние наблюдения подтвердили, что такое же состояние было у абсолютного большинства бойцов и командиров, от рядового стрелка до командующего армией.
Едва пробежав глазами текст, я уже начал прикидывать, какие выводы сделать из этого письма, письма справедливого и сурового, и, обращаясь к собравшимся политотдельцам, сказал:
— Упрек горький, но заслуженный. Но речь должна идти не об этом. Теперь главное состоит в том, как лучше использовать это письмо для поднятия боевого духа войск.
Решили опубликовать письмо в армейской и дивизионных газетах, с выходом газет во всех частях и подразделениях [147] провести митинги... Так и сделали. На митингах, которые проходили очень оживленно, воины клялись встретить 25-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции максимальным увеличением счета истребленных гитлеровцев, овладеть искусством снайперской стрельбы, научиться метко разить врага не только из своего, но и из трофейного оружия, совершать дерзкие рейды в тыл врага.
И кто бы ни выступал на митингах, о чем бы ни рассказывал, общим был боевой настрой — мы не уйдем с кавказских перевалов, пока в груди каждого из нас бьется сердце!
На очередном совещании руководящего состава армии генерал-майор А. А. Гречко решительно и строго потребовал дальнейшего укрепления порядка и дисциплины. В этом Военный совет видел самый надежный залог того, что мы выполним приказ «Ни шагу назад!». Необходимо было довести до сознания каждого, что потенциальный трус и паникер — это уже наполовину предатель, изменник и таких в армии не должно быть. Мы потребовали, чтобы в работу по политическому и правовому воспитанию воинов включились все звенья командиров и политработников.
Сразу же после совещания командарм и я в сопровождении четырех автоматчиков верхом на лошадях выехали в части и подразделения 216-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор А. М. Пламеневский. Ехали молча, и каждый из нас, конечно, думал о положении дел в армии. У Новороссийска мы, кажется, остановим врага. Но не может быть, чтобы он успокоился. Ведь перевес сил на его стороне. А это приводило к выводу, что противник попытается прорвать нашу оборону северо-восточнее Новороссийска, то есть на участке 216-й стрелковой. Я сказал об этом Андрею Антоновичу.
— А ты, Евдоким Егорович, будто мои мысли подслушал, — невесело усмехнулся командарм. — Думаю, что предположение верное...
Дорога была тяжелая. Лошади быстро устали. Отдав их коноводам, мы пешком карабкались на горные позиции. При подходе к одной из вершин нас окликнул зычный голос:
— Пароль!
Начальник разведки дивизии назвал условленное на сегодняшний день слово. Однако это не возымело никакого действия на хозяев высоты, и после нашей дальнейшей попытки двигаться вперед последовал еще более грозный окрик:
— Стой, стрелять буду! [148]
— Да что вы, товарищи!.. Остыньте!.. — крикнул миролюбиво начальник разведки дивизии. — К вам же на позицию едет командующий армией.
— От гад, бреше, — послышался другой голос. — Грицько, полосони-ка по этим фрицам так, чтобы костей не собрали.
Ситуация усложнялась. А что, если Грицько возьмет да полосонет? Но тут в разговор включился Андрей Антонович.
— Как же так, ребятки, — сказал он, — что вы своего командующего с фрицем перепутали? Я действительно генерал Гречко, а со мной член Военного совета Мальцев. Слыхали о таких?
— Слыхать-то слыхали, да что-то не верится. А ну, поднимайся повыше, посмотрим, что ты за гусь.
Мы поднялись и вышли из-за кустов. Увидев нас, один из бойцов сказал:
— Та це ж и правда наши командиры, я их бачив на переправе.
Когда мы подошли к окопу, навстречу нам поднялись два почерневших от зноя бородача. Один из них доложил:
— Командир пулеметного расчета Киселев.
— Боец Мехеда з Одессы, — представился второй.
— Вы и с немцами так непочтительно обращаетесь или только со своим командующим? — здороваясь с пулеметчиками, спросил Андрей Антонович.
— Да нет, — виновато улыбаясь, сказал Киселев. — С немцами мы по-другому. Только прошу вас, товарищ генерал, в окоп, а то снайперы могут заметить.
— А вы подывытэсь на дорогу, товарищ генерал, зразу побачитэ, что с фрицами мы разговариваем по-другому.
Действительно, на дороге, что шла в десяти шагах от обрыва, на уступе которого окопались пулеметчики, лежали несколько вражеских трупов.
— Это мы вчера на рассвете, — глядя вниз, простуженным голосом сказал командир расчета. — Еще и по-русски пытались сволочи заговаривать. Да только речь у них какая-то поганая. Сразу поняли, с кем имеем дело. Вот и полоснули.
— А почему же вы не поверили паролю? — спросил начальник разведки.
— Потому что пароль другой, — ответил Киселев.
Оказывается, последний раз пароль пулеметчикам был передан неделю назад и за это время к ним никто не заглядывал.
— А как же с питанием? — спросил я. [149]
— Сухарив мы пабралы чымало, а потом создали свий запас, — не без гордости ответил, как стало ясно, очень разбитной малый рядовой Мехеда. И тут же он провел нас к окопу, где хранились соленое мясо дикого кабана, много орехов, диких яблок и шиповника. — Так що у нас каждый день обид з трех блюд. Даже компот варымо. Добре, що вода недалеко.
И Мехеда рассказал, как они кабаньей солонины заготовили. На точке помимо пулемета, автоматов и гранат было еще шесть противотанковых мин. Смекалистый Мехеда сделал мины подвижными, управляя ими из окопа посредством длинного шнура. Услышит ночью шорох в определенном направлении — подтягивает мину. Авось какой-нибудь фашист и напорется. Правда, пока что ни один немец на управляемые Мехедой мины не наскочил, а вот дикого кабана черти занесли, за что он и поплатился жизнью. Это произошло в узкой нейтральной полосе. Целый день шла борьба: кто же заберет тушу? Немцы ткнутся — пулеметные очереди Киселева и Мехеды не дают им поднять головы. Мехеда сделает попытку продвинуться на нейтральную — ураганный огонь со стороны гитлеровцев. А когда стемнело, фашисты, наверное, струсили, подумали, что вокруг кабана одни мины. Несмотря на то что целую ночь немцы вешали осветительные ракеты, Киселев и Мехеда уволокли тушу к подножию обрыва. Там за скалой Мехеда разделал ее, по кускам перетащил мясо в окоп и засолил.
Командарм поблагодарил пулеметчиков за боевые действия, похвалил за смекалку и инициативу и наградил обоих медалью «За отвагу». На обратном пути он, как бы разговаривая сам с собой, тихо произнес:
— Бойцы у нас отличные. С такими Кавказ мы не отдадим. А вот мы плохо руководим войсками...
Конечно, под «мы» Андрей Антонович подразумевал и всех нас, и, как выяснилось в штабе 216-й стрелковой дивизии, куда мы вернулись, командира соединения генерал-майора А. М. Пламеневского, и комиссара дивизии бригадного комиссара Л. Г. Володарского. Командарм повел с ними довольно крутой разговор и потребовал решительных мер по усилению участка обороны. Признаться, я сочувственно относился к несколько медлительному, грузноватому, но знающему свое дело А. М. Пламеневскому. Не возражая по существу, он заверил А. А. Гречко, что выполнит все его указания, и попросил у командарма подкрепления.
— У меня в каждом полку, — почти с отчаянием в голосе говорил комдив, — по полторы сотни активных штыков, [150] а артиллерия по существу без снарядов. Тыл оголен до предела. Больше брать некого...
— У других не лучше, — с нотками примирения в голосе сказал командарм. — А что касается пополнения, могу предложить себя с Евдокимом Егоровичем. Ей-богу, пулеметный расчет будет не хуже, чем у Киселева. Как все-таки, — обращаясь к Пламеневскому уже с улыбкой, допытывался Андрей Антонович, — возьмешь нас в пулеметчики или еще подумаешь?
Умел Гречко, когда надо, проявлять гибкость, управлять настроением своих подчиненных и, несмотря на то что почти каждый разговор с ними в те времена был нелицеприятным и жестким, стремился не подавлять словом, а, наоборот, подбодрить каждого, вселить в людей уверенность в собственных силах. Так было и на этот раз. Генерала А. М. Пламеневского Военный совет не без оснований считал одним из наиболее стойких, распорядительных командиров. Нам было известно, что управляет дивизией он уверенно. Бригадный комиссар Л. Г. Володарский был, наоборот, очень подвижным, с беспокойным характером человеком, опытнейшим политработником и хорошо дополнял своего командира.
Однако внушение командующего, я думаю, пошло обоим на пользу. А что касается резервов, то их по существу в армии не было. Кроме того, Андрей Антонович никогда не разбрасывался резервами. В этом вопросе он был очень расчетлив. Боевой опыт убедил генерала в том, что неожиданности подстерегают командующего на каждом шагу и резервы могут понадобиться в любую минуту. Так оно вышло и на этот раз.
После провала попыток прорвать оборону 47-й армии восточнее Новороссийска противник организовал новое наступление северо-восточнее города. Враг не оставил надежды развить наступление вдоль Черноморского побережья на Туапсе для соединений с 57-м танковым и 44-м армейским корпусами, пытавшимися прорваться к Туапсе с севера.
Осуществление этого замысла немецкое командование возложило на 9-ю и 125-ю пехотные дивизии, которыми командовали опытные, до фанатизма преданные Гитлеру генерал-майор Шлейниц и генерал-лейтенант Фрибе. Несмотря на то что эти соединения в последних боях были изрядно потрепаны, а с самодовольных командиров сбили присущую гитлеровцам спесь, все же дивизии еще оставались сильными. Они были укомплектованы кадровым личным составом, хорошо вооружены и в достаточной мере обеспечены боеприпасами, имели танки и штурмовые орудия. Правда, имели [151] дивизии и один изъян: солдаты и офицеры не обладали специальной подготовкой для боевых действий в горах. Поэтому гитлеровское командование перебросило 3-ю румынскую горнострелковую дивизию из Крыма, где она приобрела значительный опыт боевых действий в горно-лесистой местности. Командовал ею близкий к правительственным кругам и румынскому королевскому дому заносчивый фашиствующий генерал Фильченеску. В составе соединения насчитывалось около 16 тысяч подготовленных и экипированных солдат и офицеров. Хотя румынские союзники Гитлера, особенно солдаты, не были такими фанатиками, как одурманенные нацистской демагогией немецкие солдаты, 3-я румынская дивизия горных егерей являлась весьма опасным противником.
19 сентября после сильной авиационной подготовки 3-я румынская дивизия перешла в наступление против малочисленной 216-й дивизии генерала А. М. Пламеневского. Что собой представляла оборона этой дивизии, читатель уже знает. Бойцы и командиры 216-й три дня вели ожесточенные и упорные бои. Используя абсолютное превосходство в живой силе и боевой технике, фашистские войска ценой больших потерь вклинились в нашу оборону на глубину до шести километров. Ожесточенность боев нарастала с каждым днем. Предпринятые с нашей стороны контратаки успеха не имели. Это еще больше подхлестывало гитлеровцев. Фашистское командование стремилось достигнуть успеха любой ценой, тем более что основные потери несли не немцы, а их сателлиты. Еще один удар — и город Геленджик будет в их руках, а 47-я и 56-я армии окажутся в котле. Но советские воины прекрасно понимали: нужна только победа. И сражались они с героической стойкостью. Поэтому упования гитлеровского командования на быстрое достижение успеха обернулись для него горьким разочарованием.
Все эти дни командующий и я находились либо на наблюдательном пункте армии, либо на КП 216-й стрелковой дивизии, чутко вслушиваясь в гул битвы. Мы усилили оборону 216-й подразделениями недавно сформированной 2-й бригады морской пехоты.
Но это еще не решение проблемы. Что же дальше? Пойти по линии укрепления обороны 216-й стрелковой дивизии? Казалось, при существующем соотношении сил о другом и думать не приходится. Только таким путем можно сдержать противника. К тому же из штаба фронта мы слышали одно-единственное требование; остановить противника любой ценой! [152]
Но Военный совет 47-й армии поступил по-другому. Уже 19 сентября, когда еще никому из нас не было ясно, как развернутся события, было отдано предварительное распоряжение о сосредоточении в районе поселка Эриванский и станицы Шапсугская (то есть на флангах дивизии Л. М. Пламеневского) 77-й стрелковой дивизии полковника Е. Е. Кабанова, 255-й отдельной морской стрелковой бригады полковника Д. В. Гордеева и 83-й отдельной стрелковой бригады морской пехоты подполковника Д. В. Красникова. Теперь следовало точно выбрать момент для контрудара. И он был определен. К вечеру 24 сентября наступление румынских егерей было остановлено. Находясь на КП дивизии и оценив обстановку, командарм принял решение на контрудар и перегруппировку артиллерии. На юго-западную окраину поселка Эриванский был подтянут 672-й стрелковый полк под командованием майора Т. Г. Саядана и 2-й артдивизион капитана А. А. Аветисяна из 408-й стрелковой дивизии.
Рано утром 25 сентября огневым налетом артиллерийских и минометных частей и ударами с воздуха начался контрудар наших войск. Ожесточенный бой длился свыше двух суток. Мощными ударами с флангов части 47-й армии, словно клещами, зажали 3-ю румынскую дивизию. Еще вчера гитлеровцы мечтали окружить 47-ю армию и захватить Геленджик. А сегодня, боясь быть отрезанными от своих главных сил, немецкие и румынские офицеры пытались отвести войска на запасные позиции. Однако ударом морской стрелковой бригады полковника Д. В. Гордеева румынская дивизия была расчленена. Некоторые ее батальоны были окружены, уничтожены или пленены. Дивизия потеряла убитыми, ранеными и пленными до 8 тысяч солдат и офицеров. Части 47-й армии уничтожили 25 орудий, 7 танков, 75 пулеметов, 50 автомашин, захватили богатые трофеи.
Пленные румынские солдаты и офицеры были ошеломлены случившимся, проклинали Гитлера и Антонеску, ввергших их в эту ужасную авантюру. Ранее мне приходилось допрашивать пленных итальянских солдат и офицеров. Их показания свидетельствовали о том, что многие румынские и итальянские солдаты еще в тот период, когда фашистские войска одерживали победы на восточном фронте, не проявляли особого энтузиазма в боях. Но воевали они плохо не потому, что были солдатами второго сорта, как утверждали некоторые немецкие генералы, а потому, что в дезертирстве или сдаче в плен видели единственный способ как-нибудь [153] выпутаться из этой чуждой им войны, прекратить бессмысленные жертвы.
В те трудные дни, сталкиваясь с солдатами и офицерами германских сателлитов, мы часто размышляли о союзнических отношениях в гитлеровской коалиции. Перебирая в памяти историю военных коалиций Александра Македонского и персидских царей, наполеоновской империи и Австро-Венгрии, я находил ответы на то, почему коалиция Гитлера не является исключением, то есть раздирается не только социальными, но и национальными противоречиями.
Национальная неприязнь я вражда между народами вытекает из самой идеологии фашизма и расизма, из цели установления господства Германии над всем миром. Гитлер и его прислужники полагали, что политика звериного национализма, человеконенавистничества и террора испугает народы мира, поставит их на колени, сломит волю к сопротивлению перед фашизмом. Они надеялись железом и кровью представить фашистскую Германию перед народами мира как силу, перед которой можно только преклоняться, но сопротивляться которой бессмысленно. На самом же деле такая политика явилась одним из факторов, резко уменьшающим внутренние и внешние возможности Германии. Какие могли быть у немецкого фашизма общие интересы с другими народами мира, в том числе и народами так называемых союзных с гитлеровской Германией государств, если фашисты уготовили им роль рабов? Представители этих народов даже тогда, когда они были погнаны Гитлером на фронт, оставались его потенциальными врагами и при первой же возможности дезертировали, сдавались в плен или, как покажут последующие события, поворачивали оружие против фашистов.
Мы тут же пришли к убеждению о необходимости усиления пропаганды по разложению войск противника. Были сформулированы задачи политотделу армии. Начальник политотдела армии полковой комиссар М. X. Калашник и начальник 7-го отделения политотдела батальонный комиссар В. Кокушкин приложили много усилий и творчества в налаживании этой важной работы.
Разбитая 3-я румынская горнострелковая дивизия была снята с фронта. Большой урон в этих боях понесла и 9-я немецкая пехотная дивизия. Как мне представляется, разгром этой группировки врага является одной из замечательных страниц сражения за Кавказ. Мы были очень довольны результатами контрудара и его последствиями. Ведь было восстановлено положение, нанесено существенное поражение [154] противнику при его превосходстве в силах и средствах. В боях мужали люди, оттачивалось искусство управления боем у командиров и политработников.
Однако успех мог быть достигнут и более значительный. Генерал А. А. Гречко в своем докладе командующему войсками Черноморской группы генерал-полковнику Я. Т. Черевиченко высказал соображение о возможности нанести по врагу удар не только правым флангом 47-й армии, но и силами 56-й армии. К сожалению, это предложение не было принято и командование группой ничего не предприняло для развития успеха. Это очень огорчило Военный совет 47-й армии.
Оглядываясь назад, можно утверждать, что это был типичный пример боязни пойти на риск, преувеличения возможностей противника. Опыт Великой Отечественной войны свидетельствует о том, что расчет командира на действия только при непогрешимо благоприятных условиях — одна из разновидностей пассивности. Ставка только на верную победу иногда оборачивается нерешительностью, робостью, которые никогда не приведут к успеху. В. И. Ленин, как известно, подчеркивая важность максимальной активности в вооруженной борьбе, говорил, что попытка учесть в ней шансы на успех с полной точностью была бы шарлатанством или безнадежным педантством. Но это указание Владимира Ильича, конечно, подразумевает, что предпринимаемые действия будут всесторонне продуманы и обоснованы, а инициатива, элементы творчества, риска в решении командира только увеличивают шансы на успех.
В смелом контрударе 47-й армии, разумеется, был элемент риска. Но вместе с тем это событие опиралось на инициативу всего личного состава — от рядового до командующего.
Ведь очевидно, что командиры и штабы всех рангов могут правильно планировать и успешно вести боевые действия, только опираясь на реальные боевые и морально-политические качества личного состава. Именно этот потенциал оказывает большое влияние на сроки подготовки, темпы и результаты боевых действий в тактическом, оперативном и стратегическом масштабах, он позволяет командиру определить соотношение сил, степень стойкости, несгибаемости наших людей в бою, возможные перегрузки, которые они в состоянии преодолеть. [155]
Военный совет 47-й армии исходил из того, что его планы безусловно будут воплощены в жизнь, поскольку теперь основное ядро каждого полка, каждого батальона и роты составляли бойцы опытные, обстрелянные, закаленные и, конечно, готовые стоять насмерть, чтобы защитить родной Кавказ. Значит, риск был минимальным.
Но как бы мы ни были уверены в высоком морально-боевом духе людей, внимание Военного совета к вопросам подготовки и воспитания командирских кадров, активизации партийно-политической работы в массах воинов, к кропотливой работе партийно-политического аппарата и органов снабжения армии никогда не ослабевало.
Мы все знали, как важно воодушевить бойцов и командиров в трудную минуту.
В то время, в частности, не хватало орденских знаков. Многие награжденные погибали, так и не получив заслуженный орден или медаль. Военный совет делал все возможное, чтобы совершившие подвиги красноармейцы, матросы, сержанты, офицеры получали знаки отличия сразу же. В машине командующего мы возили ящик с орденами Красной Звезды, медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», так что награждение воинов в ходе боя стало обычным делом. А как это вдохновляло и тех, кто был удостоен наград, и их боевых друзей!
В суровых боях росли и мужали командиры полков, дивизий, работники армейского звена. Командиры соединений уже не так оглядывались на вышестоящие инстанции, как прежде, они смело принимали решения и целиком брали на себя всю ответственность за исход. Командование армии, с другой стороны, стремилось к тому, чтобы командиры всех степеней были разумными исполнителями приказов и в то же время проявляли самостоятельность.
В то время мне невольно приходили на память слова военного теоретика старой русской армии генерала М. И. Драгомирова о том, что исполнительность и инициатива — две взаимосвязанные стороны деятельности командира в бою. Диалектически противоречивую связь между этими сторонами он выразил так: с одной стороны, «не смей рассуждать», а с другой — «не смей не рассуждать», то есть не анализируй существо боевого приказа, но напряги все свои силы, весь свой разум, чтобы исполнить все толково и инициативно. Именно этого мы и добивались от своих подчиненных. В свою очередь подчиненные командиры и политработники, оценивая [156] это, относились к старшим с должным уважением. Складывался таким образом ровный, доверительный характер взаимоотношений между командирами, политработниками различных инстанций. Все это было, конечно, чрезвычайно важно.
Новороссийская оборонительная операция, длившаяся свыше месяца, а затем и разгром немецко-фашистской группировки на Кавказе и Кубани являются замечательными образцами советского военного искусства.
«Битва за Новороссийск вошла в историю минувшей войны, — говорил Л. И. Брежнев 7 сентября 1974 года при вручении городу ордена Ленина и медали «Золотая Звезда», — как один из примеров несгибаемой воли советских людей к победе, ратной доблести и бесстрашия, их беспредельной преданности ленинской партии, социалистической Отчизне».
Сражение под Новороссийском имело огромное морально-политическое и психологическое значение. Оно стало как бы переломным моментом, после которого начался завершающий этап битвы за Кавказ — решительное наступление войск воссозданного Северо-Кавказского фронта, особенно 56-й армии, прорыв Голубой линии противника, разгром его на Таманском полуострове и последующее форсирование Керченского пролива.
Хотелось бы воздать должное воинам 18-й армии, которые проявляли чудеса храбрости, стойкости, мужества в оборонительных и наступательных операциях, взаимодействуя с другими армиями Черноморской группы. Однако в решающие дни боев сказалось недостаточно четкое руководство войсками как со стороны командующего 18-й армией генерал-лейтенанта Ф. В. Камкова, так и командования группы.
11 октября Ставка Верховного Главнокомандования назначила командующим Черноморской группой войск генерал-майора И. Е. Петрова. В командование 18-й армией 19 октября вступил генерал-майор А. А. Гречко.
К этому времени командование 17-й немецкой армии было уверено в полном успехе своего наступления. 16 октября в журнале боевых действий группы армий «А» было записано: «Сопротивление противника в районе Туапсе, сделавшееся в последние дни заметно слабее, позволяет сделать вывод, что силы сопротивления русских сильно надломлены [157] нашим непрерывным наступлением, а также эффективной поддержкой авиации»{33}.
Пленные, на куртках которых были эмблемы с изображением альпийского цветка эдельвейса, показывали, что Гитлер придавал исключительное значение взятию Туапсе. И это понятно. Как свидетельствует фашистский генерал-лейтенант Фриц Байерлейн в книге «Роковые решения», Кавказская операция, названная «Эдельвейс», преследовала далеко идущие цели. Предполагалось, что одна гитлеровская армия должна была двигаться через Кавказ на юг, а армия Роммеля — из Северной Африки навстречу ей через Суэцкий канал. Так заправилы фашистского рейха намеревались осуществить захват нефтеносных районов Среднего Востока. Известно также, что командующий 17-й армией генерал Руофф после захвата Ростова-на-Дону хвастливо заявил японскому военному атташе, что ворота Кавказа открыты и близится час, когда германские войска встретятся в Индии с войсками императора.
Перед 18-й армией стояла сложнейшая задача. Нависшая над Туапсе опасность, как недавно под Новороссийском, требовала от Военного совета самых решительных действий.
После прорыва противника в долину Шаумяна создалась угроза его выхода в тыл 18-й армии, удерживавшей господствующие высоты. 20 октября Военный совет армии, трезво оценив обстановку, отдал распоряжение об отводе частей левого фланга. Благодаря этому маневру армии удалось избежать окружения, план врага сомкнуть свои шаумянскую и фанагорийскую группировки сорвался. Все же фашистские дивизии, пользуясь численным превосходством, продвинулись к естественным рубежам на пути к Туапсе и завязали бои у невысокого Гойтхского перевала, через который проходило основное шоссе, на горах Индюк, Каменистая, Два Брата, а также перерезали единственную рокадную дорогу, овладев вершиной горы Семашко. Отсюда в туманной дымке уже виднелись море и дымящиеся развалины Туапсе. Немецко-фашистским войскам осталось пройти вдоль железной дороги по долине реки Туапсинка 30 километров, и тогда 47, 56 и часть 18-й армии оказались бы отрезанными от левого крыла советско-германского фронта и окружены, а оборона Закавказского фронта была бы нарушена. Но этого не случилось.
За месяц до прихода в 18-ю армию генерала А. А. Гречко по просьбе Военного совета фронта приказом Ставки [158] Верховного Главнокомандования войска 12-й армии были включены в 18-ю армию. В кратчайший срок незаметно для гитлеровцев была осуществлена перегруппировка, удалось в наземных войсках достигнуть численного превосходства над противником. У фашистов осталось превосходство лишь в авиации.
Одновременно принимались меры по укреплению порядка и дисциплины в войсках, улучшению управления частями и соединениями.
В эти трудные для армии дни большую роль в налаживании партийно-политической работы, в укреплении морально-политического состояния и боевого духа войск сыграл заместитель начальника политуправления Черноморской группы войск бригадный комиссар Л. И. Брежнев. Он почти постоянно находился в частях и подразделениях, сдерживающих натиск врага. Многие бойцы и командиры с большой теплотой отзывались о молодом, обаятельном, но строгом бригадном комиссаре, который, будучи в гуще воинов, подбадривал их теплым словом, жил с ними одной жизнью, питался из солдатского котелка, лежал в цеди воинов, отражая атаки озверевших фашистов.
Политотдел армии выпустил сотни воззваний, тысячи листовок с советами пулеметчикам, артиллеристам, снайперам, распространяя и повсеместно внедряя боевой опыт отличившихся в боях.
Командиры и политработники всеми мерами поднимали у воинов боевой дух. Тысячи бойцов были приняты в те дни в ряды партии Ленина. Они ежедневно проявляли массовый героизм. Это были уже не те, подавленные поспешным и длительным отступлением летом 1942 года люди. Защитники Кавказа оказались прочнее гор и скал.
Используя опыт 47-й армии, Военный совет 18-й армии поднял всех на ноги для организации истребительных групп и отрядов, активизации снайперского движения, наладил взаимодействие с флотом.
Какая бы ситуация ни сложилась в горных боях, наши воины никогда не считали себя окруженными и дрались до последнего патрона. Именно в эти дня о непреодолимую стойкость красноармейцев, сержантов и офицеров 18, 47 и 56-й армий, а также воинов Северной группы Закавказского фронта разбился наступательный порыв вражеской операции «Эдельвейс». Наступил момент, когда противника уже можно было контратаковать.
С 24 октября по 4 ноября был нанесен контрудар по гойтхской группировке противника. В результате было уничтожено [159] свыше 8 тысяч вражеских солдат и офицеров, захвачено и выведено из строя много боевой техники и оружия противника. А 25 ноября части 18-й армии осуществили второй охватывающий контрудар, в результате которого была полностью смята семахшская группировка врага, а ее остатки отброшены за реку Пшиш. Командующий 17-й немецкой армией генерал-полковник Руофф в этих операциях не мог не почувствовать мощь мастерски исполненных ударов. Но собраться с силами для того, чтобы предотвратить новый натиск советских войск, он уже не смог. Понеся серьезные потери, противник вынужден был перейти к обороне.
Таким образом, на двух важнейших, решающих судьбу Кавказа направлениях — новороссийском и туапсинском — 47-я и 18-я армии остановили врага.
К этому времени произошли коренные изменения на советско-германском фронте. Разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом до основания потряс гитлеровскую военную машину. Сталинградская катастрофа тяжело отразилась на политико-моральном состоянии населения Германии. В широких кругах немецкого народа росли чувства равнодушия, апатии, утомления, страха перед последствиями поражения.
Кризисные явления охватили и вермахт. Поведение немецких солдат становилось неустойчивым, их вера в победу поколебалась, а отступление часто превращалось просто в бегство, во время которого гитлеровцы бросали оружие, технику, военное снаряжение. После Сталинграда в немецкой армии резко возросло число случаев неповиновения, дезертирства и различных воинских преступлений. Начальник штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Германии фельдмаршал Кейтель уполномочил тогда офицеров, от командира полков и выше, действовать в соответствии с правами, данными военно-полевым судам, то есть выносить решения о смертной казни в отношении провинившихся военнослужащих, не имеющих офицерского чина. Однако ни расстрелы, ни другие драконовские меры уже не могли восстановить прежний боевой дух вермахта.
По данным фашистского командования, с ноября 1942 года по февраль 1943 года на восточном фронте было убито или взято в плен до 1 миллиона 800 тысяч солдат вермахта. Крах фашистских планов по захвату юга Советского Союза вызвал чувства надежды и облегчения у всех народов Европы. Бельгийское министерство информации опубликовало [160] заявление, в котором говорилось, что полки, которыми так гордился Гитлер, окутанные таинственностью, опьяненные собственной мощью и высокомерием, с триумфом маршировали по опустошенным городам Бельгии, но теперь они лежат под глубокими русскими снегами за тысячи миль от ее границ, и для тех, кто был бессильным очевидцем их гнетущей гордости, замерзшие трупы являются символом неминуемого правосудия, начинающегося возмездия.
По тотальной мобилизации в немецко-фашистскую армию были призваны лица в возрасте от 18 до 55 лет, в том числе и имевшие физические недостатки, а также иностранцы. Такое пополнение, поступавшее в армию, было слабым физически и совершенно неподготовленным в военном отношении.
Катастрофа под Сталинградом особенно угнетающе подействовала на войска сателлитов Германии, которые потеряли как доверие к своему германскому союзнику, так и веру в возможность победы. Неповиновение, отказ сражаться против Красной Армии стали все более частым явлением в армиях союзников фашистской Германии. В советский плен с начала 1943 года стали сдаваться не только отдельные солдаты и офицеры, но и целые подразделения и части румынской, венгерской и итальянской армий. В середине января 1943 года во 2-й румынской горной дивизии из 12 тысяч солдат и офицеров на переднем крае воевало только около тысячи человек. Генерал-фельдмаршал Клейст вынужден был обратиться в румынский генеральный штаб с жалобой на плохие действия войск на Кубани и просил указать командирам дивизий на необходимость выполнения ими своего долга.
Прибывший в группу армий «А» для проверки жалоб немецко-фашистского командования на неудовлетворительные действия румын генерал Патанзи предоставил право командирам корпусов и дивизий самим утверждать смертные приговоры.
Не лучше обстояли дела и в других формированиях союзников. «Словацкая мотодивизия должна быть отведена, так как она теперь ненадежна», — доносил оперативный отдел штаба группы армий «А» в ставку Гитлера. Между немецкими солдатами и солдатами союзников происходили всякого рода инциденты, вплоть до вооруженных столкновений.
Один из пленных немецких солдат, отвечая на вопрос о взаимоотношениях немцев и солдат других наций, откровенно заявил: «Старая немецкая пословица гласит: сохрани [161] нас бог от друзей наших, а с врагами мы сами как-нибудь справимся. Первая половина поговорки относится к нашим союзникам. Мы смеемся при виде итальянцев. Как солдаты они никуда не годятся, скорее это пушечное мясо. Нам запрещено вступать с ними в близкие отношения. В начале войны мы еще держались вместе, но теперь этого уже нет. С помощью этих союзников мы войны не выиграем, а проиграть ее мы и сами сумеем»{34}.
Итальянские, как и другие союзные солдаты, разумеется, не оставались в долгу перед немцами. Они ненавидели и открыто проклинали гитлеровцев, ввергших их в войну против Советского Союза. «Наши газеты пишут о дружбе между немецкими и итальянскими солдатами, — говорил пленный итальянский солдат. — Между нами нет согласия, а тем более дружбы. Немцы резки и грубы... Немцы нас оскорбляют на каждом шагу»{35}.
Во время разгрома войск противника на Верхнем Дону гитлеровское командование, как всегда, пыталось перевалить основную тяжесть отступления на союзников, в данном случае на венгерские соединения. Для прикрытия отступления 2-й германской армии были брошены части уже потрепанного 3-го венгерского корпуса. Венгерский генерал Ковач в этой связи писал: «Пока венгерские подразделения следовали вместе с немецкими частями, самые большие трудности чинили немцы. Они запрещали венграм продвижение даже по тем дорогам, где венгры им не мешали бы. Они силой отнимали сани, верховых коней, повозки и оружие. В случае сопротивления пускали в ход оружие. В населенных пунктах немцы выбрасывали венгров из занимаемых домов. В те дома, где были немцы, венгров не пускали. При появлении венгров немцы часто их оскорбляли, грубо поносили венгерский народ и венгерскую армию»{36}.
Это усиливало ненависть венгерских солдат к гитлеровцам. В Старом Осколе, Мантурове и других населенных пунктах дело дошло даже до вооруженных столкновений между ними. Взаимоотношения на фронтах между немецкими и союзными им солдатами настолько обострились, что Гитлер был вынужден в середине февраля отдать специальный приказ «относиться корректно и по-товарищески к разгромленным союзникам». [162]
Скрепленный огнем и мечом, как и все предыдущие военные коалиции классово-антагонистического общества, гитлеровский военный блок оказался недолговечным. Не было единых целей, идей, интересов, которые бы скрепляли его. При первых же неудачах он затрещал по всем швам, а под новыми, все нарастающими ударами советских войск начал окончательно разваливаться.
Иным было морально-политическое состояние советских воинов, в том числе и защитников Кавказа. К этому времени было создано слаженное, быстро растущее военное хозяйство, которое позволило в достаточном количестве дать армии первоклассную боевую технику и вооружение, бесперебойно снабжать ее боеприпасами и снаряжением. Всех нас, участников войны, радовало поступление в действующую армию новых танков, самолетов, орудий, минометов, автоматов.
К исходу 1942 года вооруженность Красной Армии в сравнении с концом 1941 года резко увеличилась, танков стало больше в 2,7 раза, орудий — вдвое, боевых самолетов — в 1,8 раза. Возросший выпуск вооружения и боевой техники позволил увеличить численность Красной Армии по сравнению с концом 1941 года более чем в полтора раза.
Отсутствие прямого сообщения с центром страны чрезвычайно осложняло снабжение Закавказского фронта, поэтому Ставка посылала туда только самое необходимое: главным образом, танки, самолеты, артиллерию. Обеспечение войск всем остальным возлагалось на республики Закавказья. Чтобы успешно выполнить эту задачу, коммунистические партии республик проделали огромную работу по перестройке в короткий срок народного хозяйства Кавказа. Промышленность Грузии освоила производство минометов, автоматов, огнеметов, мин, гранат и электротехнического марганца. Предприятия Армении выпускали 270 видов ноной продукции. Азербайджан давал более 70% всей нефти, добываемой в стране.
На базе поступающей военной техники и в соответствии с широкими наступательными задачами совершенствовались организационные формы Красной Армии. Крупнейшими из этих мероприятий явились формирования танковых и механизированных соединений, однотипных авиационных соединений, создание танковых армий, соединений и частей артиллерии, инженерных войск и войск связи. Действующая армия становилась все более мощной по вооружению, мобильной, способной не только успешно обороняться, но и вести наступательные операции. [163]
Как известно, в дополнение к плану операции «Эдельвейс» по захвату Кавказа фашистское министерство Востока Розенберга составило доклад «О преобразовании Кавказа», в котором говорилось, что германская империя должна взять в свои руки всю нефть и что кавказская задача прежде всего является задачей политической и означает расширение континентальной Европы, руководимой Германией, от Кавказского перешейка на Ближний Восток.
Фашисты проводили политику натравливания одной кавказской нации на другую с целью ослабить их сопротивление оккупантам. Во главе германской администрации предусматривалось поставить «имперского покровителя по Кавказу», которому бы подчинялись пять больших управлений — по Грузии, Азербайджану, Горному Кавказу, Кубани и Тереку.
Созданный заранее штаб «Кавказ» развернул активную деятельность в лагерях советских военнопленных, стремясь завербовать свою агентуру среди представителей кавказских народов, выискивая там недовольных Советской властью. Для подготовки оккупационного режима было привлечено белоэмигрантское охвостье. В обозе немецких войск на Кавказ следовал грузинский престолонаследник — белоэмигрант князь Багратион Мухранский. На Кубань были доставлены недобитые в годы гражданской войны царские казачьи генералы Краснов и Шкуро с целью сыграть на «контрреволюционном прошлом» казаков и «убедить их признать фюрера Адольфа Гитлера верховным диктатором казачества».
Однако эти фашистские планы с треском провалились. Из военнопленных красноармейцев кавказских национальностей гитлеровцам не удалось сформировать ни одного подразделения. А что касается кавказских народов и казаков, то оккупанты завербовали к себе на службу только отдельных предателей, которые выполняли роль старост и полицаев. Отщепенцы и трусы, к сожалению, имеются в любом народе.
В борьбе с фашистскими захватчиками дружба народов Кавказа еще больше окрепла и закалилась. Животворный советский патриотизм, беззаветная преданность социалистической Родине и Коммунистической партии, жгучая, неистребимая ненависть к захватчикам — вот что характеризовало в грозные годы войны народы и народности Кавказа.
На Северном Кавказе, временно оккупированном захватчиками, создавались партизанские отряды, в которых плечом к плечу сражались русские, украинцы, белорусы, грузины, армяне, осетины, чеченцы, ингуши, кабардинцы и [164] представители многих других народов. Только в Краснодарском крае было 87 партизанских отрядов, насчитывающих свыше 5000 человек. Партизаны Кубани, действуя на важнейших коммуникациях врага, пускали под откос воинские эшелоны с войсками и техникой, взрывали железнодорожные и шоссейные мосты, добывали важнейшие сведения для Красной Армии.
В глубоком тылу создавались и проходили необходимую подготовку соединения, сформированные из бойцов кавказских национальностей. При активном содействии Центральных Комитетов Коммунистических партий Грузии, Азербайджана и Армении национальные части и соединения были полностью укомплектованы политработниками, знающими языки кавказских народов. В битве за Кавказ сражались 414-я и 276-я стрелковые дивизии грузин, 223, 77 и 416-я стрелковые дивизии азербайджанцев, 89-я стрелковая дивизия армян. Во многих полках и дивизиях 56-й армии бойцы кавказских национальностей составляли большинство, в их составе доблестно сражались донские, кубанские и терские казаки.
Воины различных национальностей, рискуя жизнью, выручали друг друга в смертельно опасных ситуациях, кровью скрепляя дружбу между народами нашей страны. Этой славной традиции посвятил свои строки народный поэт Азербайджана Самед Вургун:
Самед на смерть идет, чтоб не погиб Семен,На фронт и в партизанские отряды добровольно уходили не только мужчины, но и женщины Кавказа. В период Великой Отечественной войны в действующую армию было направлено около 700 девушек-добровольцев, только из Карачаево-Черкессии, которые вместе с мужчинами ковали победу над врагом.
Многонациональный состав Закавказского фронта выдвинул интернациональное воспитание в качестве одной из важнейших задач партийно-политической работы. В частях и соединениях по решению Военного совета армии было широко развернуто обучение и воспитание воинов на родном языке. Вместе с тем красноармейцы нерусской национальности обучались русскому языку. И все это делалось в условиях сложнейшей боевой обстановки! [165]
17 сентября 1942 года Главное политическое управление РККА издало директиву «О воспитательной работе с красноармейцами и младшими командирами нерусской национальности». Суть ее сводилась к главному — усилить партийно-политическое влияние на воинов, которые плохо владеют русским языком. В этом документе говорилось, что некоторые комиссары и политорганы недооценивали всей важности политического воспитания бойцов нерусской национальности, забыли необходимость постоянно иметь в виду, что у каждого из них есть родной язык, свои обычаи, установившийся уклад национальной жизни. Не будет преувеличением сказать, что эта директива прежде всего относилась к командирам и политработникам Закавказского фронта, где, повторяю, чуть ли не все полки были многонациональными. Вот где пригодилось знание обычаев, традиций, психического склада многих кавказских народов, основ их языка, приобретенное многими офицерами во время учебы и службы еще в мирное время. В армии было немало командиров и политработников, которые были любимцами бойцов кавказских национальностей. Очень часто я видел, например, полковника Н. А. Ремизова в тесном окружении красноармейцев. Рассуждая о самых серьезных делах, разъясняя положение на фронтах войны с фашизмом, говоря о предстоящих задачах войск армии. Николай Алексеевич умел к месту употребить пословицу, поговорку кавказских народов, тронуть чуткие струны боевой чести горцев, отметить их патриотизм, славные боевые традиции. Вместе с тем он терпеть не мог заигрывания отдельных командиров и политработников с бойцами-кавказцами, их попыток переходить в разговорах на кавказский акцент, вышучивания отдельных обычаев этих народов.
Помню, при подготовке заседания Военного совета, посвященного задачам выполнения директивы Главного политического управления, я дал задание работникам политотдела разыскать письмо В. И. Ленина «К вопросу о национальностях или «автономизации», а на заседании привел ленинские слова: «...ничто так не задерживает развития и упроченности пролетарской классовой солидарности, как национальная несправедливость, ни к чему так не чутки «обиженные» националы, как к чувству равенства и к нарушению этого равенства... хотя бы даже в виде шутки, к нарушению этого равенства своими товарищами пролетариями»{37}. [166]
Военный Совет обязал не только политработников, но и весь командный состав использовать всякую возможность для бесед с бойцами в подразделениях. Была проведена большая работа по отбору из коммунистов и комсомольцев агитаторов, способных не только правдивым и страстным словом на родном языке бойцов, но и личным примером увлечь их на подвиги. Мы обязали командиров и политработников установить еще более тесную связь с местными партийными и советскими органами. Яркой демонстрацией единства армии и народа явились встречи бойцов и командиров частей и соединений с делегациями от заводов, колхозов и совхозов. На красноармейских митингах представители трудящихся призывали воинов с достоинством и честью выполнять свой долг перед Родиной, не посрамить национальных традиций. Они заверяли бойцов, что в тылу не пожалеют сил, чтобы снабдить войска всем необходимым для наступления и освобождения Кавказа.
Население закавказских республик организовало сбор посылок для Красной Армии, обратилось к воинам-землякам с письмами, в которых призывало быстрее выбросить захватчиков с Кавказа. Эти письма были широко использованы для воспитания у бойцов наступательного порыва. Воины закавказских республик выступали в печати с ответными письмами, в которых заверяли своих земляков и весь советский народ, что будут крепить боевую дружбу между военнослужащими различных национальностей и совместными усилиями очистят Кавказ и всю Советскую Родину от оккупантов.
В связи с опубликованием письма воинов-грузин своему народу передовая «Правды» писала: «Замечательное письмо посылают грузины бойцы своему народу, трудящимся Грузии. Письмо, которое публикуется сегодня в «Правде», волнует не только силой своего патриотического воодушевления, не только боевым своим пылом, не только беспредельной преданностью Советской Родине. Оно содержит сжатый и сильный очерк той святой дружбы, которая издавна соединяла грузинский и русский народы неразрывными цепями братства»{38}.
Да, история свидетельствует, что мы сильны дружбой не только в совместном труде, в творческих дерзаниях, мы сильны еще и в бою, когда с оружием в руках надо защищать священные границы нашей Родины, наши города и села, родной дом. Эта дружба и братство, скрепленные кровью, [167] были и будут надежной броней в дни самых тяжелых испытаний для всего нашего советского народа.
Дружба и братство советских народов в годы Великой Отечественной войны, ее герои будут вечно жить в благодарной памяти поколений, олицетворяя собой нравственную и духовную силу и красоту советского человека.
В январе 1943 года Северная группа войск Закавказского фронта перешла в наступление на Ставрополь и в первый же день добилась значительных успехов. Эта радостная весть с быстротой молнии разнеслась по всему фронту. Началась усиленная подготовка к наступлению и нашей Черноморской группы. [168]