Глава 3.

Штурмуем перевалы

Полк передал свой боевой участок сменившей его воинской части и на рассвете 4 октября расставался со словацким селением Каленов. На его окраине, там, где начиналась дорога в горы, коновод держал под уздцы серого в яблоках жеребца — тот рвался вперед. Коновод его успокаивал, похлопывая по шее.

«Где-то здесь Шульга», — подумал я и стал искать глазами нашего нового командира полка. Заметил его на обочине дороги. Невысокий, по-юношески стройный, гладко выбритый, он пропускал вперед красноармейские колонны.

— Не растягиваться! — командовал он проходившей роте.

Рота, подобравшись, выровняла колонну.

— Что у вас, лазарет? На повозку бойца! — приказал Шульга командиру подразделения, заметив в строю хромавшего красноармейца.

Когда я подошел к гвардии подполковнику Шульге, мимо маршировал полковой оркестр. Его вел капельмейстер капитан Соболев.

— А-а, капельдудкины, не отставать! — раздался голос Шульги. Музыканты заулыбались. Соболев на ходу доложил:

— Все будет в порядке, товарищ гвардии подполковник!

Проходила рота за ротой. Я всматривался в колонны: в боях полк очень поредел. В строю каждой роты насчитывалось не более 40 человек. «Сколько полегло наших товарищей! — терзала мысль. — Идет израненный, но не побежденный полк. Ведь в драке и победителям достается!»

Прошла 3-я стрелковая рота. Впереди — капитан Ф. Г. Луков, сутулый, с исхудавшим лицом, воспаленными [66] глазами. А вот дальше в колонне шагает старший сержант Василий Иваненко, бравый, с высоко поднятой головой. Здесь же Александр Мясников, кряжистый, сильный человек, очень подвижный. «А вот Ненахова нет. Оставляем мы тебя, Яков, навечно в словацкой земле».

Идет 2-й батальон. Замполит капитан П. Г. Поштарук подошел ко мне. Как всегда спокойный, он доложил, что батальон накормлен, на марше все в порядке.

Когда проходили артиллеристы, грянула песня — ладная, громкая. Запевали два голоса, которые не спутаешь ни с какими другими в полку. Это голоса командира взвода парторга батареи Алексея Оничко и старшины батареи Н. Ф. Харченко. Голоса то поднимались куда-то высоко-высоко, свободно и уверенно, то спускались вниз и сливались с общим хором.

Шульга, ухмыльнувшись, выбежал вперед, ближе к дороге. Расставив ноги и заложив руки за спину, он всматривался в строй полковой батареи, покрикивая:

— Давай, давай!

Артиллеристы запели еще громче. Впереди батареи шел Алексей Оничко. Время от времени он поворачивался к батарее лицом и взмахивал, как дирижер, рукою.

Артиллеристов поддержали — и вот уже песни зазвучали по всей колонне.

Я подошел к Шульге. Отвернувшись, Михаил Герасимович тер платком глаза, а потом повернулся ко мне, сказал:

— Сильно поют!

— Какие люди, какая силища! Только что смерть держала их за горло, а они — всем смертям назло — песни поют... Хоть и усталые, но сильные, хоть и в измятых и грязных шинелях, но красивые... Вот они, наши советские гвардейцы!

— Вот именно! — весело отозвался Шульга. И тут же, наклонившись, поднял сосновую шишку и как-то озорно, совсем по-мальчишески поддал ее ногой, словно мячик, а потом воскликнул:

— Знай наших! Поехали, комиссар!

Впереди извилистой лентой тянулась дорога, уходя в громаду гор, окутанных туманом. Сначала мы обогнали полковой обоз — десятка три пароконных бричек. А потом опередили колонну артиллеристов. Песен уже не пели — полил дождь. [67]

Вечером, когда полк располагался на ночлег в горном лесу, заместители командиров батальонов по политчасти, батальонные парторги и комсорги разошлись по ротам и взводам. С замполитом 1-го батальона И. Е. Кокориным мы обошли многие отделения. Беседовали с красноармейцами, сержантами. Полевая почта доставила газеты, журналы, письма. Люди обменивались весточками, полученными от родных и близких. Весельчаки — их в роте было немало — рассказывали бойцам смешные истории, шутили. По всему чувствовалось, что настроение у людей боевое.

Под копнами сена на ночлег расположилось отделение сержанта Василия Иваненко. Мы с Иваном Ефимовичем задержались здесь подольше. Красноармейцы засыпали нас вопросами о положении на фронтах, о событиях в Чехословакии, Польше. Задушевный разговор мы повели и с командиром отделения.

Иваненко давно интересовал меня. Сержант, хотя скупо, но откровенно рассказал о своем житье-бытье до призыва в армию. Его биография показалась мне типичной для поколения советских людей, родившихся в начале нашего века.

...1904 год. В семье Петра Иваненко в станице Махошенской на Кубани родился мальчонка. Имя ему дали Василий. Это был одиннадцатый рот, требовавший хлеба. Уже в 11 лет станичный парнишка Васька был вынужден пойти в батраки к кулаку. В 1918 году случилась беда. Белоказаки шомполами насмерть запороли отца. Они тогда, шныряя по станицам, расправлялись с беднотой за мятежный дух, за то, что люди тянулись к Ленину, к Советской власти. Глубоко запало это в голову парнишке, впервые он стал задумываться, где его друзья, а где враги.

Шли годы. Однажды в поле, куда Василий выводил кулацких лошадей, тянувших плуг, прибежал посыльный из станичного Совета: «Иди, Вася, в Совет тебя кличут».

Председатель Совета вручил Василию повестку. Парня призвали в Красную Армию. Его направили в территориальную часть кавалерийской дивизии. Началась новая, интересная жизнь. Красноармейская казарма была хорошей школой. В армии приучили читать газеты, книги, и это осталось на всю жизнь. Научился Василий и лихо держаться на коне и вскоре за рубку лозы на скачках [68] стал получать призы. «Хороший рубака-кавалерист из тебя, браток, получится», — сказал Василию командир эскадрона. А вскоре красноармеец Иваненко за успехи в учебе получил награду — железную борону. На, паши, мол, и сей, батрак, ведь Советская власть дала тебе землю!

Вернулся в станицу батрак с бороной. Сколько разговоров было! Ведь это была первая железная борона у батрака в станице. «Вся железная, поймите вы, а не только зубья», — вспоминал Василий об этом давнем эпизоде.

Но спокойно пахать и сеять не довелось. Ушел Василий в отряд по борьбе с бандитизмом. Дезертиры, кулацкие сынки да попрятавшиеся недобитые белогвардейцы убивали активистов, грабили население, жгли здания станичных Советов. Пришлось их вылавливать.

— Нелегко это, — вспоминал Василий. — Не знаешь, откуда и когда тебя поджидает роковой выстрел. Но хороший комиссар в отряде был, Яков Хиценко, человек с железной волей, кремневый коммунист, душа чистая, верная. С ним и прошел я отличную школу, научился понимать Советскую власть как власть трудового люда.

Время шло. В станице Махошенской создается колхоз. Началось раскулачивание. И тогда свела судьба Василия Иваненко с матерым кулаком Дмитриевским, которого высылали вместе с другими станичными кулаками в отдаленный район страны. Дмитриевского Василий хорошо знал. Именно на него он много лет батрачил. «Что, голоштанник, своего-то так и не нажил, чужое грабить пришел?» — крикнул Дмитриевский, когда Иваненко пришел его раскулачивать. «Нет, — ответил Иваненко, — за своим пришел, ты не доплатил».

Члены станичного колхоза «Красный маяк» избрали Иваненко завхозом. Должность нелегкая. Но радостно работать — на себя, не на Дмитриевских. Правда, первое время колхозные дела не всегда клеились. Некоторые колхозники рассуждали: не мое, мол, а «опчественное»... Ну а потом наладилось, пошло дело. Партячейка в колхозе возымела большую силу, шли за ней люди. Жизнь колхозников постепенно улучшалась. Велосипеды, патефоны, часы стали покупать. Прибавилось в магазине мануфактуры...

Перед самой войной вызвали Иваненко в райком (хотя и был он беспартийным) и дали путевку на лесозаготовки. [69] Кубани нужен был лес — на повостройки, в колхозы и совхозы. Древесины не хватало. Здесь и застала Василия война.

В сентябре 1941 года В. П. Иваненко был уже на фронте, в кавалерийской дивизии, участвовал в боях в Крыму.

— Горько было отступать на Кубань. Сердце обливалось кровью, и ненависть к врагу клокотала во мне. Казалось, не хлеб насущный, а прежде всего любовь к Родине и ненависть к врагу питали тогда мои силы, — рассказывал сержант Иваненко.

Потом его отправили в пехотное училище. Но закончить его не удалось — всех курсантов направили в 62-ю армию, под Сталинград. Трижды был ранен Иваненко. Но выдюжил, остался в строю. В июле 1942 года его приняли в партию.

— Долго я не мог в ту ночь заснуть в своем окопе, — вспоминал Иваненко. — Вся моя жизнь прошла перед глазами, и всякое в ней было, но больше радостей. Ведь шли мы в нашей стране все годы от радости к радости: сначала власть и землю взял в руки трудовой народ, потом — колхозы создали и светлую, зажиточную жизнь дали стране. И вот что гады фашисты сделали с нашей жизнью... Сжала мое сердце ненависть. А тут еще письмо лежало в кармане гимнастерки: брат мой родной, коммунист, партизан, попал в руки оккупантов и зверски был замучен. И сказал я тогда себе: «Нет для тебя, Василий, теперь ничего другого на белом свете — ни в мыслях, ни в делах, — как война с немецко-фашистскими оккупантами до победного конца. Была твоя точка приложения сил — земля кубанская, которую ты пахал, жизнь колхозная, счастливая, которую ты строил. Потом все это к тебе вернется, потом. А сейчас твой долг — бить оккупантов до их полного разгрома. Брат погиб — так сражайся за себя и за брата, за двоих борись, теперь ты стал сильнее, ты — коммунист».

Оправился от ран, полученных под Сталинградом, и снова в бой. Теперь он воевал как коммунист. Партийная организация назначила его агитатором, а потом избрали его парторгом роты.

В боях на Кубани, в Крыму (второй раз в эту войну он скрестил с врагом в Крыму свое оружие, сначала отступал, потом наступал) прославился Иваненко в полку [70] и в дивизии как бывалый и храбрый сержант. Комдив генерал-майор М. И. Колдубов вручил Иваненко орден Славы III степени за бои под Севастополем.

* * *

...В деревне Ростоки-Дольне полк находился четверо суток. Здесь мы приняли пополнение. Укомплектовать роты до полного штата пока не удалось. Вместе с замполитами батальонов мы позаботились о наиболее целесообразной расстановке коммунистов и комсомольцев в подразделениях. В полку были восстановлены все 11 первичных парторганизаций. Они насчитывали 169 членов и 84 кандидата в члены партии. Во всех ротах были восстановлены и партийная и комсомольская организации. Правильная расстановка коммунистов обеспечивала непрерывность и действенность партполитработы.

Особое значение мы придавали инструктажу парторгов и комсоргов рот, батарей, ознакомлению их с передовым опытом партийной и комсомольской работы в горных условиях. Роту мы считали центром партийной работы.

Мне довелось в этот период испытать серьезные трудности: полку не хватало половины штатных политработников. Я уже писал, что пал смертью храбрых парторг полка, ранены парторг 2-го батальона, комсорги батальонов. Тяжело раненный полковой агитатор Я. В. Гора был отправлен в госпиталь и больше в нашу часть не смог возвратиться. Политотдел дивизии исчерпал свой резерв политработников и потому не мог помочь мне. Приходилось обеспечивать воспитательную работу наличными силами партийных и комсомольских активистов в подразделениях, чаще самому посещать роты и батареи, приглашать в полк инструкторов политотдела дивизии.

Перед новым боем командование полка подвело итоги трехсуточного марша. Отличившимся высокой организованностью и бдительностью красноармейцам и младшим командирам была объявлена благодарность, выпущены листки-молнии, в которых названы имена лучших воинов, кратко рассказано об их выносливости, безупречной дисциплинированности. Командир полка собрал командиров подразделений, сделал обстоятельный разбор предыдущих боев. Внимание комсостава он сосредоточил на необходимости более тесного взаимодействия стрелков, [71] пулеметчиков, минометчиков, бронебойщиков и артиллеристов, обеспечения более четкого управления боем отделений, расчетов, взводов. Эти же вопросы были обсуждены на партийных собраниях в подразделениях. Докладчиками на них выступили командир полка, его заместители, комбаты, командиры рот и батарей. В докладах и прениях особо подчеркивалась мысль: от коммуниста наряду с проявлением личной храбрости, личного героизма требуется умение и способность воодушевлять своих товарищей, вселять в них уверенность и бодрость, закаляющие их боевой дух.

Коммунисты и комсомольцы — первые носители порядка и дисциплины. Они — образец выдержки, хладнокровия, смелости и инициативы в бою, первые помощники командира и политработника — так охарактеризовал в своем докладе на ротном партсобрании роль коммунистов и комсомольцев Герой Советского Союза командир 1-го стрелкового батальона капитан Андрей Мигаль, заменивший на этом посту Купина. Он назвал имена членов партии, которые первыми бросались в атаку на врага и своим личным примером увлекали за собой остальных бойцов.

Конкретными и содержательными были доклады и выступления коммунистов на партсобраниях во всех подразделениях, и это способствовало активизации партийно-политической работы в полку, мобилизации усилий личного состава на выполнение предстоящих задач. Этой же цели послужил полковой красноармейский митинг. Все выступления на нем были проникнуты главной мыслью: в предстоящих боях, как никогда, требуются бдительность, железная дисциплина, организованность, решительность действий, непреклонная воля к победе. Каждый гвардеец полка должен проникнуться чувством великой ответственности за выполнение освободительной миссии, возложенной на Красную Армию родной Коммунистической партией.

Особенно пламенными были выступления на митинге командира отделения сержанта Василия Иваненко и фельдшера 4-й роты коммунистки Анны Краснер.

— Мы никогда не забудем подвига командира взвода нашей роты Ковшова, — сказала Анна Краснер и прочитала свои стихи, посвященные 4-й стрелковой роте, в которой она после Ковшова была парторгом. [72]

Не могу не сказать об этой отважной 19-летной девушке, которая не только в роте, но во всем полку пользовалась уважением. Будучи фельдшером 4-й роты, младший лейтенант медицинской службы Анна Краснер вынесла с поля боя десятки раненых, не раз с оружием в руках вступала в горах в схватку с гитлеровцами. Смуглолицая, с копной черных волос, с тонкими чертами лица, интеллигентная, красивая, она пленила всех, кто ее знал, своим обаянием, приветливостью, скромностью. Но главное, что принесло ей авторитет, — это активность в партийной работе, храбрость в бою.

Через четыре дня после митинга Аня была тяжело ранена в бою и в полк уже не вернулась. После войны, когда готовилась эта книга, я пытался разыскать ее, но не нашел.

...До начала митинга личный состав успел помыться, сменить белье, привести в порядок оружие, обмундирование. Ночью люди выспались и наутро чувствовали себя бодро.

После митинга полк вышел в район сосредоточения для наступления. Предстояло занять рубеж северо-восточнее польского местечка Зубраче. Заранее мы позаботились о том, чтобы рассказать личному составу о внутриполитическом положении в Польше, о ее населении, о давних узах дружбы советского и польского народов. В беседах, которые были проведены во всех отделениях, расчетах, взводах, коммунисты и комсомольцы рассказали бойцам о том, что на польской земле жил и трудился в 1912–1914 годах Владимир Ильич Ленин. Он указывал, что русский и польский народы победят в борьбе только лишь при условии, если объединят свои силы.

Рассказывая об истоках дружбы народов обеих стран, агитаторы отмечали, что добрые зерна этой дружбы были принесены на благодатные земли России и Польши на крыльях освободительных идей. Мы вооружили агитаторов материалами, в которых освещались тесные связи великого польского поэта Адама Мицкевича с русскими декабристами. Поэт верил в прогрессивные силы России, верил, что придет светлая пора, когда люди Польши и России станут искренними друзьями и братьями. Мой фронтовой блокнот сохранил выписки высказываний Пушкина, Одоевского, Чернышевского, Герцена о польском народе, его прогрессивных деятелях. Эти высказывания переписывали [73] у меня агитаторы, используя их в беседах. А. С. Пушкин отмечал, что Адам Мицкевич нередко говорил о временах грядущих, «когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся». Декабрист Одоевский посвятил польскому восстанию 1830 года стихи, полные сочувствия и симпатии к тем, кто на Висле сражался за правое дело польского народа. Приветствуя польское восстание 1863–1864 годов, Герцен писал в те дни: «Мы с Польшей, потому что мы за Россию. Мы хотим независимости Польши, потому что хотим свободы России».

Инструктируя агитаторов, я рассказал им о подвигах польских патриотов, находившихся в рядах молодой Красной Армии, напомнил им вдохновенные слова Владимира Ильича Ленина, обращенные к солдатам польского революционного полка «Красная Варшава», уходившего на фронт защищать завоевания Октября. «Я думаю, — говорил Ленин, — что мы, и польские и русские революционеры, горим теперь одним желанием сделать все, чтобы отстоять завоевания первой мощной социалистической революции, за которой неминуемо последует ряд революций в других странах». Я рассказал также об историческом декрете от 29 августа 1918 года, скрепленном подписью В. И. Ленина. Этот декрет навсегда аннулировал договоры и акты царского правительства, закреплявшие раздел Польши. Ленинский декрет явился подлинной декларацией вольности, он укрепил узы советско-польского братства.

В беседах о Польше, о дружбе советского и польского народов мы подчеркивали, что против их трудового и боевого содружества яростно ополчились международный империализм и реакционные силы внутри Польши. Это обстоятельство требовало от нас постоянной высокой бдительности, умения разоблачать геббельсовскую пропаганду, происки врагов, которые из кожи вон лезли, чтобы опорочить, подорвать, разрушить советско-польскую дружбу.

* * *

В условиях ненастной погоды полк все ближе подходил к намеченному рубежу. Затяжной, нудный дождь превратил дорогу в липкое месиво. На наших гимнастерках не оставалось сухой нитки. Люди шли с трудом. Орудия [74] и повозки при подъеме сползали вниз. Требовалось немало сил, чтобы их вытащить.

11 октября полк занял исходное положение на южных скатах высоты 816. Впереди — скалистые высоты 840, 765. Мы должны овладеть ими, а затем на высоте 935 оседлать Солинский перевал, выбить противника из села Звала и с боями углубиться на 5 километров в пределы Главного Карпатского хребта.

Нам было известно, что еще 8 октября 1-я гвардейская армия овладела Русским перевалом — одним из важнейших на Главном Карпатском хребте — и вышла на территорию Восточной Словакии; противник предпринял яростную попытку отвоевать Русский перевал, но все его контратаки были отражены.

Мы знали также, что наша 1-я армия готовилась 12 октября нанести по противнику удар на Солинском перевале и затем — в общем направлении на словацкие населенные пункты Телеповце, Паригузовец. Цель этого удара — развить успех наступления наших соединений и частей вдоль шоссе Руске — Старина — Стакчин — Гуменне. 128-й дивизии предстояло наступать через Солинский перевал.

С Михаилом Герасимовичем Шульгой я шел в бой впервые. До начала боя я успел подружиться с ним, убедиться, что он обладает качествами волевого, грамотного командира, умеющего опираться на партийную и комсомольскую организации.

Михаил Герасимович двадцати одного года вступил в партию (1927 год). Кадровый военный, он знал и ценил партполитработу, всегда советовался с коммунистами. Человек подвижный, энергичный, эмоциональный, Шульга быстро освоился с новым для него полком и командовал им уверенно.

Приближались часы наступления. Возвращаясь с рекогносцировки, я невольно остановился, услышав, как кто-то, по-волжски окая, пробасил:

— А вы плащ-палатки выбросьте на солнышко. Пускай прочахнут!

Сам из Поволжья, я не мог не заинтересоваться земляком.

Дождь перестал, красноармейцы стягивали с себя мокрые плащ-накидки, чтобы просушить. Навстречу мне шел приземистый, широкоплечий капитан. Я узнал Сергея [75] Ивановича Туканова, командира полковой роты противотанковых ружей. Доложив, Туканов указал на небольшой костер:

— Погреемся, товарищ гвардии майор. Чайку?

— Не откажусь.

Вокруг сидело человек двадцать. Вместе с ними находился командир взвода Слыщенко. Рядом со мной на пне примостился Туканов. Ветвистые деревья укрывали нас от глаз противника. Слово за слово — разговорились. Я поинтересовался, какие вести красноармейцы получили от родных, невест, близких. Спросил бойцов, не забыли ли они своих товарищей — Алексея Чепурных, Василия Носкова, павших смертью храбрых в сентябрьских боях.

— Ну как можно, — весь загоревшись, ответил один из красноармейцев. А усатый сержант, тот, с волжским говорком, продолжил мысль бойца:

— Вот однажды у нас с Алексеем Чепурных был такой случай. Нежданно наскочили мы на группу фрицев...

— Хорошо помню тот случай, — вступил в разговор лейтенант Слыщенко. — Дальше-то вот что было...

Воспоминания заинтересовали сидевших у костра бойцов. Мне было ясно, что боевые традиции в роте живут, героев боев никто не забыл. Все гордятся доблестью Алексея Чепурных, Василия Носкова и других однополчан.

Как-то незаметно в ткань беседы вплел свою нить и капитан Туканов:

— Что и говорить, Алексей Тихонович Чепурных умел воевать. Большого солдатского ума был человек — тут правильно о нем рассказывали. Это я подтверждаю.

Туканов помолчал, а потом добавил:

— Я слышал разговор в роте, что здесь, на Солинском перевале, нам попроще будет воевать, чем на шоссе под Боровом. Горы, мол, спасут нас от немецких танков. Может быть, танков и не будет, а вот готовить себя надо к трудным боям, а не к прогулке — это я вам скажу без утайки. Бронебойщикам работа всегда найдется — не по танкам, так по другим огневым точкам. Шапкозакидательское настроение не подходит к характеру гвардейцев. Противник наш не слабый, воевать, вы знаете, умеет. А тут еще осень, дождь, горы и лес, нет дорог... Если даже гитлеровцы будут отступать, так все равно трудно без дорог-то с противотанковым ружьем, станковым пулеметом [76] и минометом воевать... Сколько ружье весит? — обратился Туканов к сидевшему напротив сержанту.

— Всего пудик, — засмеялся сержант.

— То-то и оно. Шутка сказать — пуд... Да и это не все. Ты преследуешь противника, он — впереди тебя, и вдруг позади треск пуль. Что делать? Назад бежать? Никто не позволит! Надо быстро соображать, оценить обстановку и действовать решительно. Понятно? — Капитан пристально посмотрел на молоденького красноармейца, сидевшего рядом, и попросил его ответить.

— Понятно, товарищ гвардии капитан, — сказал боец.

— Теперь-то понимаете, а зачем тогда побежали назад?

— Жить-то хочется!

— А ведь тогда гитлеровцы не позади были, а впереди, а позади пули из их автоматов рвались, попадая в ветки. Пули-то разрывные. Это надо понимать.

— Теперь понимаю. А тогда думал — окружили.

— А то вот еще был такой случай: ружье заело, а надо стрелять. Самоходка идет — а ружье не действует, понимаете? Целый взвод застыл, ожидает, когда бронебойщик выстрелит, вся надежда на ПТР, а ружье — молчит. Хорошо, что второе ружье было недалеко...

Туканов вспомнил еще несколько эпизодов неудачных действий некоторых красноармейцев, объяснил причины. «Неудачники» сидели здесь же, у костра, сами признавались в своих «грехах». Пользу беседа приносила и другим бойцам, особенно новичкам.

Капитан Туканов умел запросто беседовать с людьми. Он обладал завидным тактом. Даже в момент «проработки» он говорил мягко и доброжелательно, не унижая достоинства красноармейца.

Я почти ничего не знал о прошлом Туканова. Сейчас узнал много интересного. На фронт он ушел из Удмуртии. Там вел партийную работу, приобрел опыт живых контактов с рабочими, служащими. Это пригодилось в армии.

С удовольствием послушав Туканова, я спросил красноармейцев, хорошо ли они уяснили задачи, которые им предстоит решать в ближайшие дни, есть ли какие-либо претензии к поварам, медикам, оружейным мастерам. Ответив на вопросы, интересовавшие бойцов, попрощался и направился в штаб полка. Шел и думал о командирах [77] рот, взводов, отделений, расчетов — об этих организаторах боя, начальниках, которые ближе всех стоят к бойцу, вместе с ним делят тяготы фронтовой жизни и радости успехов.

...Утро выдалось туманное — в нескольких десятках метров ничего не видно. Это нам было на руку. Облегчались условия маскировки при доставке в роты боеприпасов, пищи, почты.

Исходный рубеж для атаки красноармейцы и командиры заняли быстро и скрытно — помог туман. Каждый имел с собой легкий паек — хлеб и вареное мясо — это на случай, если в горах, в лесу вдруг отстанут «кукурузники» (так называли подносчиков пищи).

На скатах высоты 816 подразделения полка застыли в ожидании атаки.

Вдруг ударила наша артиллерия. Захлопали минометы. После 10-минутного артналета взвились красные ракеты. Стрелковые роты устремились вперед. Под прикрытием густого тумана красноармейцы ворвались на высоту 720, смяли и опрокинули противника. Завязался бой за высоту 840. Здесь гитлеровцы заблаговременно создали основной узел сопротивления с развитой сетью дзотов, траншей, артиллерийских, минометных и пулеметных позиций. В тот же день — 11 октября — к 17.00 полк овладел первой оборонительной позицией, а в течение ночи полностью очистил высоту 840 от гитлеровцев.

Когда мы с командиром полка, перемещая НП, проходили через район только что захваченной первой позиции противника, то убедились в эффективности огня артиллеристов и минометчиков. Окопы и дзоты противника были перепаханы снарядами и минами. Противник бросил много оружия и снаряжения. Поле боя было усеяно трупами гитлеровцев.

Утром 12 октября полк вел бой за высоту 756, прикрывавшую Солинский перевал. Здесь мы почувствовали усиление вражеских контратак. Каждый метр перевала приходилось брать силой огня — ружейного, пулеметного, артиллерийского, упорством красноармейцев и командиров. Без отдыха полк продолжал бой целые сутки и сумел завоевать высоту с отметкой 935 и овладеть перевалом.

Через Солинский перевал дорога вела из Польши в Восточную Словакию. За перевалом, в широкой долине, [78] находилось словацкое селение Звала. Его окружали горные цени. Части нашей 128-й дивизии освободили село Звала. Так мы снова оказались на территории Чехословакии.

Наш полк вступил в горы Главного Карпатского хребта. Здесь преобладали крутые склоны, покрытые густыми лесами. Что и говорить, трудно было пехотинцам — ведь кругом бездорожье. Еще труднее тем, кто двигался с орудиями, минометами, с боеприпасами, на повозках.

Ни противник в обороне, ни мы в наступлении не имели сплошного фронта — бои сосредоточивались на горных тропах, в узких проходах, на перевалах. Очень трудно было управлять боем, ибо полк, батальоны и роты в ходе наступления часто расчленялись на мелкие группы, которые вели бои самостоятельно, не имея локтевой связи. Наши рации почти бездействовали — радиоволны затухали в скалах и в высоких девственных лесах. Кабель же связисты не успевали тянуть вслед за наступающими. Поэтому командир полка свой НП располагал не далее 300–500 метров от батальонов, а последние держались поближе к тем ротам, которые действовали на основных направлениях. Почти единственным средством связи служили посыльные.

На высоте 840 при наступлении полковая пушечная батарея продвигалась по магистральной горной тропе. Участок боя эта тропа делила примерно на две половины. Артиллеристы старались не отставать от стрелковых рот, огнем помогая им подавлять вражеские опорные пункты. Батарея отлично выполнила боевую задачу. Сошлюсь на один из эпизодов.

Когда противник на гребне высоты, открывавшей путь к перевалу, значительными силами контратаковал 4-ю стрелковую роту, командир полка приказал батарее быстро выдвинуться в район боя и поддержать стрелков. Вместе с батареей к перевалу вышла 3-я стрелковая рота. Она помогла артиллеристам выкатить пушки на прямую наводку. Вражеская контратака была отражена, наши бойцы овладели гребнем высоты. Этот маневр был осуществлен сравнительно быстро потому, что командир полка имел свой НП в непосредственной близости к КНП батальонов, что позволяло непрерывно управлять боем. [79]

Командные пункты перемещались в зоне оси наступления полка — горной тропы, основной коммуникации в районе наших боевых действий.

В ходе наступления партийно-политическая работа велась с учетом особенностей боевых действий в горно-лесистой местности. В чем заключались эти особенности? Прежде всего в том, что пехоте чаще приходилось действовать самостоятельно и мелкими, порой изолированными друг от друга подразделениями и группами. Крутые горы не позволяли использовать танки и штурмовую авиацию. Боевую технику — горные пушки, 107-мм минометы — и боеприпасы можно было перевозить только на лошадях во вьюках. Вот почему с прибытием в Карпаты мы придавали большое значение тактическим занятиям, на которых отрабатывались приемы вьючения пушек, минометов, боеприпасов.

Ценным подспорьем в работе командиров и политработников служила специальная инструкция, разработанная Военным советом 4-го Украинского фронта для войск, действовавших в Карпатах. В ней обобщался опыт горной войны, излагались практические задачи боевой и политической подготовки красноармейцев и командного состава. Обучая батальоны, роты, бойцов, командиров, политработников, мы в полку особое внимание акцентировали на следующих вопросах: наносить дерзкие и стремительные удары по врагу, чтобы опередить противника в захвате важных рубежей, еще не занятых им, или внезапными ударами выбивать его с господствующих высот, из горных дефиле, с узлов дорог, с перевалов; нащупать и захватывать не закрытые противником проходы в его тыл и на фланги; быть готовыми действовать с открытыми флангами и в тылу противника; проявлять высокую бдительность, непрерывно вести разведку; обеспечивать тесное взаимодействие стрелковых рот с артиллерией, помогая батарейцам передвигать орудия в горах; широко использовать батальонные минометы с их навесной траекторией ведения огня из-за любого укрытия; быть готовыми действовать без средств усиления, а лишь со штатным оружием стрелкового отделения или стрелковой роты.

Эти вопросы отрабатывались на командирских занятиях и на учебных сборах политсостава, семинарах парторгов и комсоргов. [80]

Вспоминаю такой случай. В полк прибыли новые политработники, сменившие выбывших из строя. Мы провели с ними несколько занятий, посвященных особенностям боевых действий стрелкового батальона и роты в горах. С учетом этих особенностей были разработаны практические мероприятия по организации партийно-политической работы в подразделениях.

Парторгам батальонов и рот, батарей большую пользу принес семинар, на котором парторг 3-й стрелковой роты В. П. Иваненко, парторг пушечной батареи А. С. Оничко и парторг 1-й стрелковой роты К. Д. Мирзаев поделились опытом партийной работы в ходе наступательных боев в горах.

— Третью стрелковую роту, наступавшую на Солинский перевал с приданной ей пушечной батареей, — рассказывал на семинаре Иваненко, — артиллеристы хорошо поддержали огнем. Дорог не было, и орудийные расчеты отставали. Коммунисты первыми шли на помощь артиллеристам. Они вытаскивали орудия на новые позиции, не дожидаясь команды старших начальников. Это обеспечивало непрерывность огня.

Парторг Мирзаев рассказал на семинаре об организации партийной работы в период подготовки ночной атаки опорного пункта противника.

— Перед ночной атакой, — сказал Мирзаев, — всем коммунистам роты я давал конкретные партийные поручения. Члены партии находились на самых опасных, решающих участках.

В горных условиях, где в боевых действиях рота имеет большую самостоятельность, роль парторганизаций и деятельность полкового и батальонного политаппарата в ротах и батареях приобретала первостепенное значение. Поэтому учебе парторгов рот мы уделяли постоянное внимание. Семинар парторгов рот действовал постоянно.

Но все же основной формой учебы ротного партийного актива мы считали инструктирование парторгов непосредственно в батальонах и ротах. Особое внимание уделялось подразделениям, которые действовали на главном направлении, на флангах или в тылу противника. В ротах, выполнявших важное задание, как правило, находились политработники полка или батальона. Так, комсорг полка Хорошавин и комсорг 2-го батальона старший сержант Скосырский вместе с 4-й стрелковой ротой участвовали [81] в бою за высоту 840. Рота действовала на правом, открытом фланге. От ее успеха в значительной мере зависел исход боя всего полка. Она решительно отразила контратаку противника, отбросила его. Батальон, продолжая наступать, развил успех. Командир роты Григорян, докладывая командованию об итогах боя, отметил, что комсорги Хорошавин и Скосырский оказывали ему большую помощь, личным примером увлекали красноармейцев на разгром врага.

Горные условия ограничивали возможности использования связи. Телефонная и радиосвязь была неустойчивой. Для информации о политических и военных событиях, для сообщения сводок Совинформбюро мы широко использовали рукописные листовки. Они содержали выдержки из сводок Совинформбюро, краткие рассказы об отличившихся в бою, о наградах и благодарностях героям.

Уставы военного времени (в частности БУП — 42, ч. 1) предусматривали такой порядок постановки боевых задач командирам подразделений на наступление, при котором им становилась бы известной и своя задача, и задача для командира по должности на ступень выше. Например, командир стрелковой роты знал задачу до батальона включительно.

Как показал опыт, такое правило не всегда отвечало условиям ведения наступления в горах. И вот прежде всего почему. Характер резко пересеченной горно-лесистой местности вынуждал полк и его подразделения в ходе наступления расчленяться по фронту и в глубину и очень часто действовать без локтевой связи, с большей, чем в обычных условиях, самостоятельностью. В этом таилась серьезная опасность, которую следовало учитывать: и батальоны и роты в ходе боевых действий могли, утратив связь со старшим командиром, перестать действовать целенаправленно, как часть общего целого. В полку было бы нарушено взаимодействие, согласованность в огне и маневре.

Что нужно было предпринять для того, чтобы такой разобщенности и несогласованности не допускать? По меньшей мере, чтобы командир — главный организатор боя — и бойцы были бы еще лучше (чем в обычных условиях) знакомы с задачами не только своего подразделения. Мы пришли к выводу: офицерский состав полка следует знакомить с боевой задачей дивизии, а командиров [82] отделений и взводов — с задачей полка. Только в этом случае подразделение, оказавшись в отрыве от полка, даже в тылу противника, могло продолжать действовать целеустремленно, в соответствии с задачей, выполняемой полком и дивизией.

Таким правилом, подсказанным нам опытом боев в горах, мы в партполитработе пользовались неизменно. Это очень важная особенность содержания партполитработы в горнострелковой части.

В горных условиях, где визуальное наблюдение за полем боя затруднено и часто вообще невозможно, а применение радиосвязи ограничивалось из-за горных и лесных «экранов», глушивших радиоволны, телефонно-кабельная связь командира полка, командиров батальонов, артиллерийских начальников с подчиненными им подразделениями выступала как основная связь. Но проводные линии для связистов в горах становились адскими муками (их приходилось тянуть по горам, через бурные горные потоки, разматывая множество километров кабеля).

Часто телефонные линии выходили из строя (причин для этого было более чем достаточно). И тогда выручали пешие посыльные. Они искали батальоны, роты, взводы, батареи. Подчас это было невероятно сложно и опасно, физически трудно. Поэтому посыльными к штабу полка или к комбату прикомандировывали из рот храбрых, смышленых и выносливых бойцов.

Все это заставляло заместителей командира полка и батальонов по политчасти систематически работать в подразделениях связи, прививать связистам высокие морально-политические, боевые качества.

Помню хорошее начинание коммунистов роты связи. Они выступили инициаторами состязания телефонистов по быстроте и точности ориентирования в горах. Состязания проводились в дни и часы затишья. В густом высоком лесу, двигаясь по запутанным вьючным и пешеходным тропам, телефонисты учились ориентировке, тренировались в ходьбе и беге с подъемом на вершины гор. Состязания принесли большую пользу.

Много нелегких обязанностей выпадало на хозяйственников полка и батальонов, на старшин, медицинский персонал. Доставка в роты и батареи боеприпасов и горячей пищи, эвакуация с поля боя раненых, транспортировка [83] продовольствия и фуража — все это в условиях горного бездорожья требовало огромного физического и нервного напряжения, изобретательности и смекалки, постоянной готовности с оружием в руках пробивать себе путь через вражеские засады и заслоны. А у старшин, которым надо было в сутки не менее двух раз кормить бойцов горячей пищей, была дополнительная забота — каждый раз заново, если рота продвигалась в наступлении, искать свое подразделение в горном лабиринте.

Опыт боев подсказывал мне решение: в период наступления полка одного из политработников оставлять в тыловых подразделениях для оказания помощи командирам, коммунистам и комсомольцам в выполнении задач, поставленных командованием. Не могу не отметить, что мои товарищи по политработе, часто попадая в острые ситуации, личным примером мужества и пламенным партийным словом вдохновляли бойцов тыла на преодоление трудностей и бесперебойное обеспечение батальонов и рот боеприпасами, продовольствием, медикаментами.

Вместе с командиром полка я восхищался инициативой коммунистов и комсомольцев транспортной роты капитана Мальцева. Они выступили инициаторами шефства лучших повозочных над молодыми красноармейцами. Бывалые воины практически, личным примером обучали новичков способам вьючки и развьючивания материальной части вооружения, продуктов питания, войскового имущества. Из подручных и табельных средств они заранее готовили волокуши, упоры, тормоза, вьюки. Это обеспечивало своевременную доставку в подразделения необходимых грузов.

* * *

В условиях Карпат все насущнее становилась необходимость большей дифференциации в работе с людьми различных воинских профессий. Беседуя с замполитами батальонов, парторгами и комсоргами стрелковых рот, пушечной и минометной батарей, тыловых подразделений, присматриваясь к стилю их работы, нельзя было не убедиться, что некоторые из них недостаточно полно учитывают специфику боевых действий в горно-лесистой местности, не отрешились от шаблона, поверхностного подхода к делу. Повестки дня партийных, комсомольских собраний и темы бесед, политинформаций в отдельных подразделениях [84] нередко страдали декларативностью, однообразием, штампами, будто под копирку снятыми формулировками, вроде «итоги и задачи». Кое-кто по старинке измерял уровень воспитательной работы не ее результативностью, а количеством собраний, бесед, листков-молний. В этом сказывалась и моя недоработка. Первые же бои в Карпатах помогли мне глубже осознать, что политически работать в солдатской семье — значит иметь дело с умом и сердцем человека. Причем не какого-то абстрактно усредненного, а многих сотен людей с разными профессиями, характерами, вкусами, наклонностями, желаниями. К таким людям надо подходить дифференцированно. А для этого необходимы широкий партийный кругозор, умение чувствовать пульс фронтовой жизни.

Своими мыслями я поделился на семинаре парторгов подразделений. И в ответ получил дельные предложения участников семинара. Если суммировать их, то следует подчеркнуть главную мысль: в партийной работе нельзя идти по инерции, повторять штампы, надо ее строить предметно, применительно к конкретным задачам каждого подразделения, к конкретным условиям горной войны.

На одном из семинаров парторг пушечной батареи Алексей Оничко высказал такую мысль:

— Что значит на фоне всего полка труд, успех повара или, скажем, наводчика орудия? Капля в море. Сильны мы прежде всего коллективом. Вот и должны мы воспитывать у воинов гордость за свою профессию, за свое отделение, за свой взвод, роту, батарею, батальон, за гвардейский полк.

Я следил за дискуссией, развернувшейся на семинаре, и вспоминал свое. Работал я до войны секретарем райкома комсомола, прошел школу в Оренбургском обкоме ВЛКСМ, был и на партийной работе; в армии прошел большую школу. И сколько приятных впечатлений накопилось от живых встреч, душевных контактов с разными людьми! Каждый день работы с людьми приносил мне ни с чем не сравнимое счастье... Находясь в кругу своих фронтовых товарищей и помощников по политработе, я также испытывал огромную радость взаимного узнавания. Отношения между нами, политработниками полка, — отношения единомышленников. В них особая близость, особое тепло, нерасторжимость идейных уз. И это вселяло [85] в каждого из нас веру в то, что партийно-политический аппарат полка будет на высоте требований, предъявляемых к нему Военным советом армии, политотделом дивизии. С этой думой я уходил с семинара в батальоны, чтобы там, на месте, совершенствовать качество воспитательной работы.

Идейно-политическое воспитание красноармейцев и командиров мы не отождествляли с формальным просветительством. Его мы рассматривали как процесс формирования устойчивого марксистско-ленинского мировоззрения, умения людей неотступно руководствоваться им в повседневной военной практике.

Мы стремились оперативнее информировать личный состав о решениях нашей партии и правительства, их внутренней и внешней политике, о положении на фронтах, в полосе действий нашей армии, корпуса, дивизии, о международной обстановке, о непосредственных задачах, которые стоят перед тем или иным подразделением полка.

Целеустремленная и непрерывная партийно-политическая работа содействовала воспитанию отличных бойцов и командиров. Многие из них в атаках и контратаках показали себя героями. Сошлюсь на пример командира отделения связи 2-го стрелкового батальона Виктора Костина.

Во время наступления нашего стрелкового батальона на высоту 840 Костин тянул кабельную связь за 4-й стрелковой ротой Григоряна. В критический момент, когда противник перешел в контратаку, Виктор Костин остановил группу дрогнувших бойцов и с возгласом «ура» повел их на врага. Рота Григоряна, преследуя гитлеровцев, в числе первых подразделений полка ворвалась на вершину высоты 840, но на ней не остановилась, а, сбивая на своем пути разрозненные подразделения гитлеровцев, вышла к утру на высоту 756.

Чтобы читателю была ясна дальнейшая картина боя и подвиг, совершенный старшим сержантом В. Костиным, я должен пояснить значение высоты 756. Дело в том, что эта высота, на которую вышла 4-я стрелковая рота, была седловиной, вроде переходного моста между двумя господствующими над местностью высотами, входившими в систему Главного Карпатского хребта, — с отметками 840 [86] и 935, причем через высоту 935 недалеко от польского села Солинка шел Солинский перевал с улучшенной дорогой, ведущей из Польши в Восточную Словакию. Поэтому, владея высотой 840 и ее продолжением, т. е. высотой с отметкой 756, наш полк получал исходные позиции, позволявшие приступить к штурму Солинского перевала. С потерей этого перевала немецкие войска неизбежно должны были откатиться на 4–5 километров на юг, за широкую межгорную долину, где им только и представлялось получить достаточно удобный по характеру местности рубеж для обороны.

Вот почему, потеряв высоты 840 и 756, немецкое командование предприняло срочные меры, чтобы оттеснить наш полк. Однако немцам удалось достичь лишь того, что они просочились между высотами 840 и 756 и отрезали на высоте 756 от основных сил полка роту Григоряна. Положение этой роты было критическим — она осталась без боеприпасов и без связи со своим батальоном и полком, не могла эвакуировать раненых. Месторасположение роты и пути подхода к ней через вражеский заслон лучше всего в полку знал связист В. Костин, которого командир батальона и вызвал к себе:

— Любой ценой и незамедлительно обеспечьте телефонную связь с четвертой ротой. Повторяю, незамедлительно!

Виктор Костин, научившийся понимать комбата с полуслова, не терял ни минуты. Взяв с собой напарника — связного из 4-й роты, побежал по знакомой извилистой тропе. Вокруг сгущалась темнота. Шел дождь. Чтобы не сбиться с пути, старший сержант не выпускал из руки телефонного кабеля. Обнаружив на линии перерезанный гусеничным тягачом провод, Костин быстро устранил повреждение и опять побежал вперед, в лес. Вдруг над головой засвистели пули. Связной негромко охнул, повалился на бок. Его ранило в руку. Перевязав бойцу рану, Костин отправил его обратно — на КНП комбата, а сам углубился в лес. На опушке прислушался, уловил металлический стук, голоса немцев. Передвинул на грудь автомат, приготовил к бою гранату. Маскируясь ветвями деревьев, стал наблюдать за гитлеровцами. Они окапывались. Их было — судя по фронту окопных работ — человек 60–80. Костин знал, что именно в том самом месте, где сейчас звенят лопатами гитлеровцы, проходит линия связи с 4-й ротой. [87]

Как быть? Вступить в бой с такой группой — значит не выполнить задачи. А комбат ждал связь.

Заметив дерево со сломанной наверху ветвью, старший сержант вспомнил: вправо от этого дерева — овраг. Ползком добрался до него, перерезал кабель, отбросил один конец в сторону гитлеровцев, а другой потянул в сторону КНП 2-го батальона, соединил с проводом на своей катушке и бесшумно пополз в чащу леса. Отсюда побежал в направлении высоты 756. Выбрался из оврага — и чуть не напоролся на немцев. Скорее всего, они вели разведку. Они шли недалеко от кабельной линии связи и в любое время могли ее обнаружить. «Обнаружат — к роте Григоряна выйдут... И кабель порежут», — лихорадочно работала мысль у Костина. Что делать? Напрягая зрение, Костин сосчитал: «Пятнадцать или четырнадцать... Нет, пятнадцать». Шли немцы гуськом. Костин стоял сбоку, в кустах.. «Поведу автоматом и одной очередью всех уложу». Дальше начиналось открытое, без кустов, место. Раздумывать было некогда. «Упущу?.. Нет, не упущу!»

Разозлившись на себя за промедление, Костин нажал на спусковой крючок автомата. Для верности бросил еще гранату. Сухой, обжигающий треск стрельбы, взрыв, человеческий вопль и стук кованых сапог — все как бы слилось в сплошной гул.

Обшарив три трупа, Костин нашел документы, письма, фотокарточки. По документам немецкого обер-ефрейтора в штабе определили, что перед нашим полком действует 82-я боевая группа гитлеровцев. На линии связи Костин обнаружил и устранил еще несколько повреждений и наконец-то услышал в телефонной трубке голоса комбата и командира 4-й стрелковой роты. Связь была восстановлена.

Утром капитан С. А. Григорян увидел Костина в окопе. Он спал, как спят смертельно уставшие люди. Шинель, изодранная в лесу и на каменистых тропах, была расстегнута, шапка упала на дно окопа.

Противник возобновил контратаку. Григорян поспешил на левый фланг роты. Чувствовал он себя увереннее, чем прежде: за ночь в роту доставили боеприпасы, унесли раненых. Когда гитлеровцы устремились на левый фланг 4-й роты, телефонист, сидевший под сосной, рядом с окопом Костина, сильно толкнул старшего сержанта в плечо:

— Старший сержант, фашисты! [88]

Сон как рукой сняло. Схватившись за автомат, Виктор Костин первой же очередью сразил вражеского солдата. Остальные бросились назад. Телефонист был ранен. Костин отстреливался один, у него кончались патроны. Выручили подоспевшие бойцы 4-й роты.

Когда гитлеровцы скрылись в лесу, Григорян взялся за ручку телефона. Аппарат молчал. Только что связь была — и вот уже нет.

— Спасибо, орел, тебе за все. Большое спасибо. — И Григорян дотронулся до плеча Костина. Взглянул на него покрасневшими от бессонницы глазами, добавил: — А связь придется восстановить!

И вот Костин снова в пути. Спотыкаясь, бежит вперед. Он хорошо знал местность. Нашел разрыв, перетащил кабель в другое место, соединил концы, замаскировал линию.

В тот же день Костину пришлось еще раз выйти на линию связи. Теперь он был проводником группы бойцов, доставлявших боеприпасы на высоту 756. К 4-й роте подошли все подразделения 2-го батальона и завязали бой за перевал. Развивая успех, они с ходу атаковали гитлеровцев, пытавшихся удержаться на высоте 935. Атака была решительной. Противник покинул южные скаты высоты. Внизу открылись словацкое село Звала и широкая речная долина, за которой виднелись гребни Главного Карпатского хребта.

Батальоны готовились к новой атаке. На рассвете 14 октября вместе с заместителем командира батальона по политчасти П. Г. Поштаруком мы зашли на боевую позицию взвода сержанта Василия Голованя.

— Значит, вы теперь взводный? — здороваясь, спросил я сержанта.

— Ночью во время артналета тяжело ранило командира нашего взвода. Отправили в госпиталь. Вот и пришлось принять командование. Но считайте, что положение мое почти не изменилось, людей во взводе и на два отделения не наберется... Шутка ли: за двое суток взвод одиннадцать контратак противника отразил.

Я слушал сержанта, всматривался в его усталое лицо, синеватые круги под глазами и невольно думал: в характере этого крепкого человека нет мелких, незначительных черт, все в нем видится крупно, все впечатляюще; ему чужда какая-либо бравада, напускная самоуверенность. [89]

После завтрака командир взвода по моей просьбе собрал в лощине красноармейцев и сержантов. Завязалась оживленная беседа. Проходила она в форме вопросов и ответов. Вопросы были самые разнообразные:

— Каковы успехи полка и дивизии в наступлении?

— Скоро ли пришлют во взвод пополнение?

— Правда ли, что американские и английские войска преднамеренно ослабили удары по гитлеровским армиям на Западе, чтобы замедлить продвижение наших войск в глубь Германии?

— Как идет восстановление освобожденных от оккупантов районов и городов нашей страны?

Красноармеец, задавший вопрос о восстановительных работах в освобожденных районах, показал мне письмо и прочел несколько строк из него. Ему писала старуха мать: колхоз восстанавливают (было это где-то под Винницей), но трудностей много, приходится все работы выполнять женщинам, подросткам да старикам.

— Трудная это задача, — сказал я, — восстановление хозяйства, разрушенного оккупантами. Чем скорее закончим войну, тем быстрее залечим ее раны.

Закончилась наша беседа тем, что я раскрыл полевую сумку, вынул из нее листок формата почтовой открытки. Это было благодарственное письмо командования полка, адресованное Василию Голованю. Прочел его красноармейцам и сержантам. В письме отмечалось, что в бою за высоту 840 стрелковое отделение сержанта Голованя действовало по-гвардейски — смело, ловко, стремительно — и поэтому вышло победителем. Письмо заканчивалось словами: «Командование полка благодарит Вас, товарищ Головань, за ратный подвиг и желает дальнейших боевых успехов».

— Служу Советскому Союзу! — отозвался Василий Головань. И добавил: — Считаю, что это благодарность всем нашим ребятам — вместе шли в атаку.

До начала новой атаки оставалось минут тридцать. Сержант попросил меня:

— Расскажите, пожалуйста, о Дудареве.

И я рассказал.

На высоте 840 ночью на одной из горных троп немцы захватили старшего лейтенанта Ф. И. Дударева, уполномоченного контрразведки «Смерш» нашего полка. Гитлеровцы надрезали ему кожу на пальцах рук, выкрутили [90] ноги, выкололи глаза. Все это потом было подтверждено экспертизой и актом специальной комиссии. Видимо, гестаповцам каким-то образом удалось выяснить служебное положение Дударева.

Я видел, как бойцы, слушая рассказ о Дудареве, прижимали к груди автоматы.

— Вперед! Отомстим за Дударева! — прозвучал голос Василия Голованя, возглавлявшего первую цепь атакующих южную окраину словацкого селения Звала.

Метр за метром сокращалось расстояние до первой траншеи противника. Головань не замедлял темпа броска. Красноармейцы не отставали от него. Командир роты, находившийся на правом фланге, вырвался вперед, увлекая за собой два взвода, бежавших по соседству со взводом Голованя. Вражеская пуля ранила командира роты, его подобрали наши санинструкторы. Были ранены и два взводных командира. Головань принял командование ротой на себя. Бойцы ворвались в село. Закидали гранатами вражеский блиндаж, захватили сумку убитого немецкого офицера, в ней обнаружили важные документы. Оказалось, что в районе Звалы оборонялись гитлеровцы из 385-й боевой группы (до этого мы знали только о 82-й боевой группе).

Поредевшая рота Голованя углубилась в село. Ее поддержала 3-я рота, которой командовал сержант В. П. Иваненко, заменивший капитана Ф. Г. Лукова, раненного на высоте 840 (там же выбыли из строя все командиры взводов этой роты).

— Нажимай, ребята, деревня Звала близко! — закричал Василий Иваненко.

Бойцы и младшие командиры решительным броском захватили вражеские траншеи.

Высоко оценив подвиг сержанта, командир полка подготовил наградной лист на него. Работая над рукописью этой книги, я неоднократно обращался к тем материалам Центрального архива Министерства обороны СССР, которые относятся к боевой истории нашего корпуса, дивизии и полка. Мне удалось разыскать наградной лист на В. П. Иваненко, составленный М. Г. Шульгой в октябре 1944 года. Приведу выдержку из этого листа:

«14 октября на подступах к словацкой деревне Звала выбыл из строя последний офицер в роте — ее командир. Помощник командира взвода этой роты гвардии сержант [91] В. П. Иваненко по собственной инициативе и без промедления взял на себя командование ротой и твердо управлял ею в бою, что обеспечило непрерывное и успешное наступление роты. Всего 10 бойцов осталось в роте. Показав личный пример храбрости, Иваненко в решающий момент атаки увлек их за собой. Рота одной из первых в полку стремительно ворвалась в деревню Звала, захватила в тылу оборонявшихся гитлеровцев важный в тактическом отношении рубеж, вызвала панику у немецких солдат. Воспользовавшись этим, подразделения полка, взаимодействуя между собой, быстро разгромили вражеский гарнизон в Звале. В этом бою Иваненко со своими красноармейцами уничтожил до 50 гитлеровцев...»

Наградной лист заканчивается выводом: гвардии сержант Василий Петрович Иваненко достоин присвоения звания Героя Советского Союза.

Когда село Звала было полностью очищено от оккупантов, его жители вылезали из подвалов, возвращались из леса. Крестьяне с радостью встречали красноармейцев.

Ко мне подошла небогато, но опрятно одетая старушка. Вынула из кармана сверток. В платке был завернут экземпляр подпольной газеты словацких партизан. На первой странице — призыв к уничтожению оккупантов. Старушка сказала:

— Сын у меня в партизанах. Недавно побывал дома, оставил газету, сказал, кому в селе дать почитать. Наши прочитали, газету мне вернули... Ждем мы вас, давно ждем, одним нашим с германцем не справиться. Сын так и сказал: ждите, скоро солдаты Ленина придут.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что одного сына старушки убили гитлеровцы. Низко поклонившись, крестьянка попросила:

— Спасибо сердечное передайте вашим солдатам!

В Звале мы не задержались — двинулись вперед, чтобы не позволить противнику занять выгодные рубежи на горной цепи южнее села.

— Неплохо наши люди воевали. Так или не так? — спросил меня Михаил Герасимович Шульга.

— Так, — ответил я.

— А если так, то давай помозгуем, кого представить к правительственным наградам. С кого начнем, комиссар?

— Пожалуй, с первого батальона. Там особенно отличился Костин. [92]

— Знаю. Считаешь, он Героя достоин?

— Убежден в этом!

— А Головань?

— Тоже достоин. — Говоря это, я испытывал чувство гордости за наших людей.

Спустя несколько дней мы направили в штаб дивизии наградные листы на многих наших красноармейцев и командиров.

Преследуя противника, оба наши батальона продвигались на юг. За селом Звала простиралась большая долина, окаймленная горными цепями. У подножия гор сплошной полосой тянулись лесные массивы. Над ущельем, на дне которого журчала горная речка, парили ширококрылые орлы.

Связисты тянули за нами кабельную связь на новый НП, который Михаил Герасимович приказал разместить на защищенной от огня противника скале перед высотой 664,5.

Батальоны подходили к новой цепи гор. Со второй половины дня 14 октября бои протекали в запутанной, невероятно сложной обстановке. Противник яростно сопротивлялся, вводил в бой свежие силы. В частности, здесь мы впервые встретились с подразделениями 100-й немецкой легкой (горной) дивизии. Наступление затрудняли почти беспрерывные дожди и бездорожье. Численность боевого состава в ротах сократилась до 15–25 стрелков.

Ожесточенные схватки южнее Звалы на горных цепях Главного Карпатского хребта проходили с 14 по 18 октября. Боевые порядки наших и немецких подразделений были так перемешаны, что штабу полка не удавалось точно определять передний край обороны противника. Обстановка в ходе боев менялась часто, и это требовало исключительно быстрого реагирования со стороны штаба и командного состава полка.

Наши батальоны упорно, хотя иногда и медленно, продвигались вперед, в направлении населенного пункта Острожнице. Первым прорвался из Звалы к горам батальон Героя Советского Союза Андрея Мигаля. Он с ходу атаковал противника на западных скатах высоты 664,5 и вклинился в его оборону. Удачнее других в батальоне действовала рота старшего лейтенанта В. Е. Юркова, сбившая с высоты 664,5 немецкую пехотную роту. Успех бойцов Юркова имел важные для нас последствия: гитлеровцы [93] потеряли высоту, контролирующую подход к высотам с отметками 719 и 762 на острожницком направлении.

Ночью 14 октября в долине, выводившей к высотам 719 и 762, полку пришлось остановиться. Требовалось точно оценить обстановку в условиях плохой видимости и под сильным артиллерийским огнем противника из района Острожнице. Комдив утвердил наше решение, приказав возобновить наступление с утра 15 октября. Но и утром наступление полка не развернулось. Однако об этом речь пойдет ниже.

Расскажу некоторые подробности боя за высоту 664,5.

Когда я пошел в 1-й батальон, Шульга напутствовал меня словами:

— Помоги Юркову прорубить окно на Острожнице. Почаще звони!

Подошел начштаба:

— Мигаль сообщил: ранен командир роты Юрков. Его заменил помкомвзвода Мирзаев.

Шульга несколько встревожился:

— Кто этот Мирзаев? Не подведет?

— Никак не подведет, — уверенно ответил я. — Был парторгом роты. Под Боровом заменил раненого командира взвода, с восемью красноармейцами три часа вел бой с гитлеровцами...

— Ну если так, то все в порядке, — успокоился Шульга. — Высоту удерживать во что бы то ни стало!

И вот я в 1-м батальоне. Андрей Мигаль осваивает высоту, расставляет подразделения таким образом, чтобы обеспечить уверенную ночную оборону. Я же с замполитом батальона Иваном Ефимовичем Кокориным беседую с Мирзаевым и его бойцами.

О себе Мирзаев не говорит, но о товарищах рассказывает горячо, увлеченно. Особенно тепло он отзывается о командире расчета противотанкового ружья сержанте Ламцкове и бойце Орлове.

— Наградить надо, большой орден вешать надо, — убеждает меня Мирзаев. Казах по национальности, он говорит с сильным акцентом, иногда затрудняется в подборе нужных слов. — Где карабин, автомат бессилен, там ПТР камни разбивал — и готов вражеский пулемет, бегут немцы...

— Нельзя позвать сюда Ламцкова? — спрашиваю я.

— Никак нельзя. Ранен Ламцков, не сильно ранен. [94]

Пленных повел в штаб. Орлов один с противотанковым ружьем.

Из беседы с Мирзаевым, с его бойцами и с командиром батальона А. И. Мигалем постепенно выясняю картину атаки на высоту 664,5.

Атака началась без артподготовки, что обеспечило ее внезапность. Старший сержант Мирзаев со своим взводом уже достиг вражеских окопов, когда немцы увидели их. Открыть прицельный огонь они не успели. Началась рукопашная. Бой развернулся на всем участке наступления роты.

Оставшиеся в живых гитлеровцы побежали.

Вскоре гвардии старший сержант Кумат Мирзаев был награжден орденом Красного Знамени. О подвиге Мирзаева мы написали в его родной колхоз «Ашанубек» Чилинского района, Кзыл-Ординской области.

В числе награжденных за разгром вражеского опорного пункта был и Е. В. Ламцков. Его наградил сам комдив генерал-майор М. И. Колдубов, когда легко раненный Ламцков доставил в штаб двух пленных.

Генерал Колдубов стоял возле подвала, где размещался узел связи дивизии, когда Ламцков появился с пленными.

— Товарищ гвардии генерал, привел пленных. Разрешите доложить?

— Откуда вы, старший сержант?

— Из полка Шульги. Из роты ПТР.

— Из хозяйства Туканова? — переспросил Колдубов.

Узнав, как и где захватили пленных, Колдубов распорядился, чтобы немцев допросили, а сам, пока Ламцкова перевязывали, стал с ним беседовать.

— Как настроение у бойцов?

— Хорошее. Но людей маловато. Только атакуешь, разойдешься, разгорячишься, выбьешь немцев с высоты, а закрепиться-то нечем. Бывает страшновато...

— Но ведь воевать-то надо не только числом, а и умением? Поди, слышал такие слова?

— Да ведь число-то, товарищ генерал, тоже что-то значит? И о числе надо кому-то подумать.

— Конечно, и число что-то значит, — пытливо посмотрев на сержанта, подтвердил генерал.

А Ламцков, немного подумав, поднял глаза на генерала и сказал: [95]

— Да, надо бы людей побольше... Но вы не думайте, товарищ генерал, худого, это я говорю, как бы лучше... А вообще-то и при нынешней силе справимся, все равно одолеем фашистов. Ведь, почитай, одним взводом мы роту у них расколошматили!

— Выходит, умением берете?

— Так выходит.

Распорядившись, чтобы ему принесли сводку о численном составе рот 327-го полка, генерал затем спросил Ламцкова:

— Как кормят?

— Неплохо. А баньку бы не мешало...

Через некоторое время мне позвонил инструктор политотдела по информации капитан М. М. Полищук и, передав содержание разговора комдива с Ламцковым, запросил по поручению Колдубова, можно ли старшего сержанта наградить орденом. Я ответил утвердительно. Ламцкову вручили орден Славы III степени.

С утра 15 октября наш полк по приказу Колдубова был выведен из боя на короткий срок, для того чтобы пополниться и помыть людей в бане. В разговоре с командиром полка по телефону Колдубов сказал: «Шульга, вы беседуете со своими бойцами?» И, не дожидаясь ответа, закончил: «Надо это делать. Полезно бывает». Озадаченный непонятными словами генерала, Шульга рассказал мне о телефонном звонке. Я его успокоил, сообщив о разговоре Колдубова с нашим бронебойщиком.

Мы с Шульгой обдумывали, как доукомплектовать стрелковые роты хотя бы до 40 человек — пополнения явно для этого не хватало. Доукомплектовать мы могли только за счет подразделений обслуживания. Во время нашего разговора на эту тему на НП прибыли майор Н. И. Войнилович, агитатор политотдела дивизии, и майор А. В. Берлезев, офицер оперативного отделения штаба дивизии. Войниловича я хорошо знал, с Берлезевым же прежде встречался редко. Он был невысок, широкоплеч, с густым темным чубом. Берлезев представился:

— Прибыл на должность начальника штаба полка.

Михаил Герасимович Шульга, заметно обрадованный, встретил нового начальника штаба градом шуток:

— Прибыл, голубчик? Вот и хорошо. С меня хватит, наслушался по телефону всякого. Теперь вы отвечайте по телефону, куда мы продвинулись или почему не продвинулись. [96] Выслушивайте ласковые замечания начальства. А я буду заниматься внешним агрессором... — Шульга еще раз, уже шутливо, пожал руку Берлезеву.

Вскоре мы с Берлезевым, взяв с собой помощника начальника штаба полка по учету И. Я. Науменко, ушли заниматься комплектованием рот. Мне предстояло восстановить ротные парторганизации, хотя бы накоротке посоветоваться с замполитами командиров батальонов, как расставить в подразделениях коммунистов.

В 3-ю стрелковую роту пришлось направить повара батальонной кухни члена партии А. П. Олейника. Его встретили шутками.

— Ой, мама родная, повар! — воскликнул один из бойцов.

— Э-э, братцы, Олейник! — нарочито удивленно воскликнул второй боец. — Кто же кашу будет варить?

— Ничего, — в тон красноармейцам отозвался Олейник. — Поголодаете немного. А то вон как отъели пузо-то, разжирели, разучились воевать.

— Тю-ю, — свистнул худой, с глубоко запавшими глазами красноармеец в обвисшей шинели. — Я-то и не знал, что от жиру лопаюсь...

— Хлопцы, а у меня штаны что-то падают вниз — не иначе как от излишней полноты.

И пошло, и пошло — шутки, смех...

Расстановка партийных сил в подразделениях оказалась нелегким делом. Мы обсуждали каждую кандидатуру. Коммунистов было маловато, а партийным влиянием надо было охватить весь личный состав. И все же удалось в каждой роте восстановить партийную организацию, подобрать коммунистам партийные поручения.

Вечером 15 октября снова заморосил дождь. Позже он усилился и шел всю ночь. К рассвету все вокруг скрывалось в тумане. Но наступление не было отменено — оно началось с рассветом. Внесли лишь некоторые коррективы — наступать начали без артподготовки. Только на некоторые участки обороны, достаточно разведанные и имевшие мощную систему огня, производились артналеты. Основным объектом наступления полка в этот день была высота 719. Справа на нее наступал 1-й батальон, слева — 2-й, имевшие задачей выйти на рубеж атаки перед высотой с отметкой 762 и прикрыть левый фланг от контратакующих сил противника. [97]

Начав наступление при сомкнутых флангах между ротами и батальонами, в ходе боя полк расчленился поротно вдоль фронта и в глубину. Это произошло не по желанию командиров, — напротив, они этого не хотели, — но рельеф местности и неодинаковое огневое сопротивление противника заставили расчлениться. Одни подразделения шли вперед, преодолевая отроги гор или обходя их и тратя на это время, другие наступали по ровной местности. Одним приходилось менять курс, встретив на пути разлившуюся горную речку, или с трудом переправляться через нее, на пути других преград не было. Одни попадали под артобстрел противника, другие продвигались более или менее свободно. Сплошного фронта, как уже упоминалось, ни у наступающих, ни у обороняющихся не было и быть не могло.

Первой в полку успеха достигла 3-я стрелковая рота: в ночь на 16 октября под прикрытием тумана она вплотную приблизилась к высоте Безымянной (западный отрог высоты 719) и штурмом овладела укреплениями противника. На самой высоте рота разгромила несколько наблюдательных артиллерийских пунктов, перерезала линии проводной связи, разбила метательный аппарат, из которого обстреливался район Звалы.

Воспользовавшись успехом 3-й роты, 2-я рота лейтенанта Киселева при поддержке минометной роты старшего лейтенанта Груздева и батареи 107-мм минометов капитана Гусаченко 16 октября атаковала центральную часть высоты 719 и овладела ею.

Подтянув резервы, немецкое командование бросило против 1-го батальона до батальона пехоты и сосредоточило по высоте 719 и ее отрогу — высоте Безымянной — сильный артогонь. Первый удар врага пришелся по 3-й роте. Гвардии сержант Иваненко приказал солдатам держаться до последнего патрона. Коммунистов и комсомольцев он расставил на решающих позициях.

Гитлеровцы подходили все ближе. Их огонь усиливался. Против горстки бойцов Иваненко наступало до двухсот человек. Им удалось окружить роту.

Разумеется, мы с командиром полка не могли не тревожиться за судьбу 3-й роты, но напряженный бой вел весь полк: 1-й батальон был связан боем на высоте 719 и у ее подножия, а другие подразделения полка отражали контратаки со стороны урочища Герчате и высоты 734,6. [98]

И все же Шульга приказал нашим артиллеристам и минометной батарее Гусаченко помочь роте Иваненко огнем.

15 контратак за полутора суток обрушилось на бойцов Иваненко. Особенно ожесточенными были предпоследняя и последняя атаки. Гитлеровцам удалось вплотную подойти к позициям роты.

— Рус, сдавайся! — кричали гитлеровцы.

Наши бойцы А. П. Олейник, В. М. Куликов, С. А. Шенгуженков забросали наступающих гранатами. Другие бойцы усилили автоматный огонь.

Высоту Безымянную густо усеяли трупы. На счету каждого красноармейца было по нескольку убитых гитлеровцев. Одного вражеского солдата взял в плен Иваненко. Под дулом автомата Олейника поднял руки немецкий ефрейтор.

О том, как Олейник захватил пленного, я узнал из доклада замполита батальона. Бойцы же, не перестававшие зубоскалить над Олейником, не преминули воспользоваться случаем и историю этого пленения рассказывали на свой лад. Оказавшись на солдатских харчах, бывший повар якобы стал страдать животом, и ему то и дело приходилось надолго отлучаться в кусты. Во время очередной отлучки, когда он сидел в какой-то лощинке, в чащобе, неожиданно появился гитлеровец, как видно отставший от своих. Гитлеровец, не заметив неподвижно сидевшего Олейника, повесил на сук дерева автомат, поясной ремень закинул на шею и устроился под деревом. Олейник, не взявший с собой оружия, после секундного замешательства учел, что наши невдалеке, заорал во всю глотку: «Хенде хох!» Немец от неожиданности упал лицом вниз и пополз за дерево. Олейник схватил с дерева его автомат и, придерживая рукой штаны, повел пленного к командиру роты...

Разумеется, эпизод этот оброс солдатскими байками, однако основа его не выдумана, и Олейник за захват немецкого ефрейтора в плен был вполне заслуженно награжден боевой медалью.

Кстати, о солдатском фольклоре. Да, он в то время, случалось, бывал грубоват, но ведь надо понимать и обстановку, фронтовой быт, в которых рождались подобные шутки. Я помню, сам Олейник, вообще-то не такой уж добродушный, покладистый человек, не обижался, когда [99] ему случалось слышать, как он брал немецкого ефрейтора. Он лишь отшучивался, а иногда и сам добавлял какую-нибудь смешную деталь, отчего бойцы поджимали животы.

Поваром в хозвзвод Олейник вернуться не захотел и настойчиво просил командование оставить его в строю. Просьбу его удовлетворили. Но пробыл он в 3-й роте недолго — был ранен в бою и убыл в госпиталь.

Высоту Безымянную 3-я рота удержала. Только в ночь на 18 октября она, выполняя приказ комбата, с боем отошла на новый рубеж.

2-я стрелковая рота лейтенанта И. И. Киселева, как уже было сказано, с 16 октября занимала центральный район высоты 719. Рота была усилена пулеметом и двумя противотанковыми ружьями. И для противника, и для нашего полка эта высота имела важное тактическое значение: она господствовала над обширным горным районом, через который проходила единственная дорога. От Солинского перевала эта дорога вела в населенный пункт Острожницу и дальше на юг Восточной Словакии. Она служила единственной коммуникацией для перевозки оружия, боеприпасов, продовольствия, снаряжения. Вот почему противник бросал в бой новые и новые резервы, стремясь отвоевать высоту 719. На помощь Киселеву комбат направил 1-ю стрелковую роту старшего лейтенанта Юркова. Общими усилиями они попытались стабилизировать положение на высоте, но противник ввел в бой свежие силы, и схватка принимала все более острый характер.

Большой группе немецких автоматчиков удалось прорваться на южный склон высоты, где находились наши бойцы. Фельдшер Надежда Буренина в этот момент оказывала медицинскую помощь тяжело раненному красноармейцу и не успела взять в руки автомат. Ей и всем раненым грозила смерть. На выручку мгновенно бросились лейтенант Киселев и командир роты противотанковых ружей старший лейтенант Туканов. Вражеская пуля сразила Туканова. Надежда Буренина, укрывшись за скалой, отражала натиск гитлеровцев автоматными очередями. Лейтенант Киселев мгновенно скрылся за толстым стволом дерева, направил ручной пулемет на гитлеровцев. Ливень огня заставил их укрыться за каменной насыпью. Надя Буренина тем временем ползком добралась до раненых, [100] перетащила их в укрытие. Киселев приказал ей немедленно выносить раненых на северные скаты высоты. Там были траншеи 1-й роты — надежные укрытия. Пулеметным огнем лейтенант прикрывал отход фельдшера с тяжелой ношей — раненым бойцом на плечах. Подоспело подкрепление, высланное командиром 1-го батальона. Гитлеровцы не выдержали его удара, откатились вниз. С помощью бойцов Буренина вынесла в безопасное место всех раненых и вернулась к Киселеву, чтобы перевязать его рану. Фашисты усилили огонь. Отскакивая от камней, рикошетировали в разные стороны пули. Нельзя было поднять головы. Буренина взялась за ручной пулемет. Точными очередями разила она наседавшего врага. Вот уже не менее восьми гитлеровцев в серо-зеленых мундирах нашли смерть на подступах к дереву и скале, у которой лежал тяжело раненный Киселев. Когда гитлеровцы изготовились к новому броску, Буренина метнула гранату, приговаривая пересохшими губами:

— Получайте!

Взрывом смело несколько человек. Остальные припали к земле. Подбежавшая группа красноармейцев вышибла гитлеровцев с южных склонов высоты 719.

Когда Надя пробралась к Киселеву, тот был мертв. Она расстегнула его гимнастерку, извлекла из кармана партийный билет. Бойцы с почестями похоронили лейтенанта.

Подвигам Киселева и Туканова были посвящены боевые листки-молнии, беседы взводных агитаторов. Теплые письма направили мы их родственникам.

Немногим позже 2-й стрелковой роты, а именно — в ночь на 17 октября, на юго-восточные скаты той же высоты вышла 5-я стрелковая рота Василия Голованя. Туда же с двумя пулеметами прибыли П. М. Краснов, командир пульроты, и комсорг 2-го батальона Зотий Скосырский. Когда рота начала наступать, по вершинам гор бродили дождевые тучи. Мохнатыми космами спускался к долинам туман. Под ногами все расплывалось. Рота незамеченной приблизилась к вражеским траншеям. Забросав гитлеровцев гранатами, гвардейцы ворвались в траншею и штыками, прикладами завершили атаку. До двадцати вражеских трупов осталось на месте ночного поединка. Наша рота не потеряла ни одного человека. Внезапность, решительность удара ошеломили гитлеровцев. [101]

В дальнейшем события развивались так.

Заняв окопы, красноармейцы перезарядили оружие, привели себя в порядок.

Гитлеровцы появились примерно через час. Вражеские снаряды порвали связь роты с батальоном. Началась ружейно-пулеметная перестрелка.

Темная, дождливая ночь не позволяла нашим стрелкам и пулеметчикам вести прицельный огонь. Но и фашистам ночь не помогала: боясь попасть в ловушку, они отошли.

Когда телефонная связь была прервана, нарушилось взаимодействие роты с соседними подразделениями. Где находится батальон, Головань точно не знал. Телефонист, которого он выслал на линию связи, не давал о себе знать.

Головань, Краснов и Скосырский стали советоваться.

— Дайте двух бойцов. Уверен, что связь восстановим, — сказал Скосырский.

Головань выделил в распоряжение комсорга двух опытных стрелков. Тройка смельчаков с кабельными катушками за плечами и телефонным аппаратом по горной тропе направилась на задание. А Головань и Краснов пошли в стрелковые отделения и пулеметные расчеты, чтобы подготовить их к отражению возможной атаки противника. При этом Головань предупредил бойцов: вести огонь экономно, добиваться, чтобы каждая граната и каждый патрон достигали цели, так как боеприпасов оставалось мало.

Как и предполагали Головань и Краснов, гитлеровцы начали атаку в предрассветном тумане. Слева и справа затрещали пулеметы, послышались разрывы гранат. Одна группа фашистов предприняла атаку с левого фланга, другая — лобовую. Пулеметчики Краснова встретили противника кинжальным огнем. Пулеметный расчет младшего сержанта Г. Я. Привалова, кочуя с позиции на позицию, прижал гитлеровцев к земле. Но вот на левом фланге почему-то умолк пулемет Краснова.

— Что с командиром? Почему молчит его пулемет? — спросил Привалов Голованя, который лежал рядом и поливал гитлеровцев автоматным огнем.

— Наверное, убит. Наш левый фланг оголен. Не медлить! — приказал Головань.

Привалов помчался к Краснову. Старший лейтенант был мертв. Привалов быстро перетащил за скалу пулемет [102] Краснова, открыл огонь. Гитлеровцы отхлынули. Тем временем Головань и его бойцы отразили фронтальную атаку фашистов.

Воспользовавшись минутой затишья, Головань схватил телефонную трубку. Связи не было, восстановить ее удалось позже.

Тройке смельчаков, посланной Голованем, пришлось обходить опорные пункты противника, огнем прокладывать путь вперед, карабкаться почти по отвесным скалам. На краю лесной поляны заметили блиндаж. Осмотрелись. Из-за толстого дуба неожиданно увидели фрица. Это был часовой, охранявший пушку и спавших в блиндаже гитлеровцев. Скосырский пополз к блиндажу. Взрыв гранат, полетевших в проем блиндажа, слился с автоматной очередью, сразившей часового. В блиндаже раздались крики. Прозвучали выстрелы.

Скосырский швырнул еще одну гранату. На несколько секунд все затихло, но вот слева застрочил автомат. Стрелял гитлеровец, выскочивший из блиндажа. Он попытался скрыться в лесу. Не удалось — его сразила пуля одного из бойцов. Совсем недалеко от поляны взвилась зеленая ракета. Затрещали автоматы. Не было сомнения, что гитлеровцы приняли удар трех бойцов за начало атаки их позиций крупным подразделением. Но для Скосырского стало ясно и другое — по этой горно-лесистой тропе не прорваться.

— Быстрее в лес! — крикнул Скосырский товарищам.

Двигаясь по ущелью, они не прерывали зрительной связи друг с другом. Натолкнувшись на какое-то вражеское подразделение, группа вынуждена была свернуть на север, к деревне Звала.

Когда добрались до окраины Звалы, уже вечерело. Низкие тучи, сползавшие с гор в долину, сгустили темноту. И все же Скосырскому удалось заметить подозрительную фигуру, метнувшуюся к развалинам одного из домов. Он приказал бойцам приготовиться к открытию огня, а сам ползком проскользнул во двор, захламленный битым кирпичом, обгорелыми досками. Одна из досок была приткнута к полусгоревшему забору. Отбросил доску в сторону. Сидевший у забора гитлеровец, увидев нацеленный на него автомат, поднял руки.

Вместе с пленным группа прибыла в штаб дивизии, доложила о положении роты. Вскоре связь с 5-й стрелковой [103] ротой была восстановлена. Рота Голованя, получив поддержку соседних подразделений, удержала занятый рубеж.

Анализируя острые ситуации, в которых действовал комсорг батальона З. П. Скосырский, командир полка, парторг и я были едины во мнении, что он заслуживает боевой награды. Командование дивизии утвердило наше представление на Скосырского, наградило его орденом Красного Знамени.

...Закрепившись на высоте 719, наши подразделения готовились к выполнению новой боевой задачи, поставленной комдивом. Во взаимодействии с левым соседом — полком 318-й Новороссийской горнострелковой дивизии нашего же 3-го горнострелкового корпуса нам предстояло овладеть высотой 762. Господствуя над окружающими горами, она занимала главное место в системе обороны немцев, пытавшихся удержать Острожнице. Данные полковой и дивизионной разведок, показания гитлеровцев, взятых в плен, свидетельствовали о том, что задача была нелегкой.

Вместе с замполитами командиров батальонов, парторгами и комсоргами подразделений мы изучили боевую задачу, поставленную полку, посоветовались, как быстрее довести ее до сознания красноармейцев, определили место коммунистов и комсомольцев в предстоящем бою. На разъяснение боевой задачи были мобилизованы взводные агитаторы и редакторы боевых листков. В беседах с красноармейцами они подчеркивали, что без четких, слаженных действий, взаимовыручки, непреклонной решительности, умелого использования местности не удастся сокрушить густую сеть вражеских дотов и дзотов. Внимание красноармейцев обращалось на необходимость быть готовыми к преодолению речки, которая после дождей вышла из берегов. Речка пересекала неширокую долину, разделявшую высоты 719 и 762, и ограничивала возможности маневрирования полка. Принимались меры, чтобы подготовить каждый взвод, каждое отделение и каждый орудийный, минометный расчет к преодолению этой водной преграды.

Обмениваясь мнениями о вариантах предстоящего боя, мы с командиром полка не могли не учитывать одной весьма серьезной трудности: в обоих наших батальонах в то время не было комбатов — старые выбыли из строя, новых еще не прислали. [104]

— Без опытных комбатов трудновато придется, — вслух раздумывал Михаил Герасимович Шульга. — Но задачу выполнить надо. Где же целесообразнее разместить полковой НП? Придется его вплотную приблизить к батальонам. Для помощи исполняющим обязанности комбатов направить офицеров штаба полка.

Это решение было резонным. Прислушиваясь к словам командира полка, я согласно кивал головой. Потом сказал, что мне следует пойти в роту автоматчиков. Это была наиболее полнокровная рота, и ей вместе со 2-м батальоном предстояло действовать на главном направлении — наступать на высоту 762. В роте автоматчиков по штату не полагалось политработников, во 2-м батальоне они выбыли из строя. Это делало мое пребывание среди наступающих подразделений особенно целесообразным.

— Ну кто же за тебя на НП полка останется? — спросил Шульга.

— Войнилович из политотдела, с начподивом этот вопрос согласован. Больше у меня никого нет. Поштарук застрял в первом батальоне, он нужен там.

— Ну что ж, верное решение я всегда приветствую, — подвел итоги Шульга, раскуривая папиросу и углубляясь в изучение топографической карты.

Время торопило. Горные вершины погружались в темноту. Попрощавшись с Шульгой, я по тропинке направился к автоматчикам. Минут через тридцать — сорок вскарабкался наверх, к большой скале, — там располагался КПП роты. Под скалой меня встретили командир роты капитан Христенко и парторг Мелешков (он же командир взвода). Оба они были возбуждены и явно чем-то серьезно озабочены.

— Как настроение? Как дела? — спрашиваю капитана.

— Только что с рекогносцировки...

— Ну и что?

— Фланкирующий пулемет укрылся в камнях. Не достанешь ни минами, ни снарядами. Командир полковой минометной батареи обещает разбить его. Но сомневаюсь, что минометчикам удастся. А ведь если не удастся, я всю роту могу погубить...

— Да, на всякий случай надо искать свой вариант. Надо посоветоваться с народом...

В разговор вступил старший лейтенант Мелешков:

— Ловкий один парень есть, смелый и выносливый — [105] сержант Каракулов. Я его еще по Кубани знаю. Помню, на открытой местности под огнем, можно сказать, на виду у всего полка донесение доставил... Очень ловкий и смелый парень, — повторил Мелешков. — Давайте поручим ему расправиться с этим пулеметом...

— Дельная мысль, — согласился Христенко.

Слушая Мелешкова, я вспоминал совсем недавние тяжелые сентябрьские бои. Один наш стрелковый батальон окружили гитлеровцы. Надо было вывезти раненых в безопасное место. Я поручил это сложное и ответственное задание Джуману Каракулову. С небольшой группой автоматчиков он сумел пробраться через кольцо окружения в расположение нашего батальона. Слева и справа, впереди и сзади рвались снаряды, мины, трещали пулеметы. Все застилал густой черный дым. И все же в адском грохоте вражеского обстрела нашим автоматчикам-смельчакам под командой Каракулова удалось спасти жизнь многим раненым красноармейцам.

— Ну что ж, дадим сегодня на партсобрании Каракулову партийное поручение — добраться до фланкирующего пулемета. Доверие придаст ему особое мужество.

Христенко согласился со мной.

— Но Каракулова надо послать лишь в крайнем случае, если минометчикам не удастся расправиться с этим проклятым пулеметом, — предупредил я Христенко.

Очевидно, в моем голосе прозвучало волнение. И Христенко, и Мелешков пристально посмотрели на меня.

Капитан Христенко пошел в каменный грот, чтобы поработать над докладом, с которым собирался выступить на партийном собрании. При свете самодельной лампы он стал записывать свои мысли. Мы вдвоем с Мелешковым прошлись по скату высоты — исходному рубежу, с которого рота начнет наступление. Впереди громоздились скалистые утесы, тускло освещенные неяркими звездами.

Мы с Мелешковым условились, что он выберет и подготовит место для партийного собрания, а я тем временем побеседую с коммунистом Каракуловым.

Беседовали мы с Джуманом Каракуловым под ветвистым грабом, укоренившимся в расщелине.

— Настроение у всех неплохое, товарищ гвардии майор, — сказал Каракулов, отвечая на мои вопросы. — Нытиков и хлюпиков у нас нет... Все знают, что бой предстоит нелегкий, ведь нашей роте придется действовать на [106] главном направлении полка. Будем действовать смело и решительно.

Потом стали говорить о беседе парторга Мелешкова, проведенной сегодня во взводе.

— Правильные, хорошие слова парторг о солдате говорил, о солдатской гордости, о воинском долге, — сказал Джуман.

Незаметно разговор переключился на Кара-Калпакию — родину Джумана. Поводом послужил мой вопрос, как часто получает Каракулов письма от родных. В ходе беседы страничка за страничкой раскрывалась биография Джумана. Родился он в многодетной семье бедного казаха в голодном 1921 году. Чем сильнее нужда давила семью, тем больше отец, мать, взрослые братья и сестры напрягали волю, силы, чтобы побороть невзгоды. Советская власть окружала многодетные семьи бедняков особой заботой. Джуман закончил школу, курсы учителей, стал заведовать начальной школой. В 1942 году надел красноармейскую шинель. Под знаменем горнострелкового полка вместе с другими молодыми красноармейцами торжественно произносил слова военной присяги. Первое боевое крещение Джуман принял на Кубани, закалился в схватках с гитлеровцами под Севастополем, Керчью, еще более возмужал в Карпатах. Худенький и слабый с виду, к удивлению товарищей — однополчан, он оказался выносливым, сноровистым бойцом.

В возмужании Джумана, как он сам считал, немалая роль принадлежала командиру взвода лейтенанту Молчанову. В бою и на отдыхе Джуман всегда стремился быть рядом с ним. Молчанов любил песни, любили их и в роте. Когда позволяла обстановка, собирались вокруг лейтенанта, пели русские, украинские, казахские песни. Как-то попросили Джумана спеть его родную песню. Джуман отказался тогда, но во время отдыха лежал без сна, готовя в уме русский перевод. Когда через несколько дней бойцы собрались вокруг командира взвода, Джуман сам напомнил о просьбе бойцов и спел свою песню по-казахски и по-русски:

Гибкие ветки джингила
Пахнут потухшим огнем,
Синее небо птицы
Режут упругим крылом... [107]

Песня всем понравилась, и, к удовольствию Джумана, ее потом часто напевал Молчанов.

Беседа с Каракуловым была для меня полезной. Она позволила полнее ощутить настрой красноармейских душ, а также порадоваться тому, что рота автоматчиков, где служат русские и украинцы, казахи, узбеки, армяне, — дружный, сплоченный воинский коллектив.

Я посоветовал Каракулову выступить на партийном собрании и предложить свой план уничтожения вражеского пулемета.

Ротное партийное собрание проходило в укромном месте — излучине неширокого оврага, окаймленного многолетними деревьями. Трибуной для докладчика и выступающих служила каменная глыба, отточенная ветрами и дождями, а стульями для собравшихся — валуны, поросшие мхом, свалившиеся деревья, зарядные ящики. Моросил назойливый дождик, по дну оврага клубился туман. Издалека доносились треск пулеметов и автоматов, грохот орудийных разрывов. Ротное партсобрание началось в назначенный срок.

Командир роты Христенко рассказал о роли коммунистов в предстоящем бою, поставил перед членами партии задачи. Он назвал автоматчиков, отличившихся в прежних боях, призвал учиться у них.

Я дополнил докладчика, подчеркнув, что полк у нас сейчас малочисленный, пополнения пока ждать не приходится, а задачи, стоящие перед нами, нелегкие. Командование берегло роту автоматчиков, она почти не имела потерь. Теперь же пришло время помочь полку и во что бы то ни стало овладеть высотой 762. Рота автоматчиков — на направлении главного удара полка...

Выступили и другие коммунисты, в частности парторг Мелешков, который вынес на утверждение собрания поручения отдельным коммунистам.

Джуман Каракулов сказал кратко и деловито:

— Перед ротой в скале немецкий пулемет. Ручаюсь: доберусь, если не удастся подавить его нашим огнем. Дайте в помощь мне одного бойца.

— Подумаем, кого выделить, — ответил командир роты.

— Только, Джуман, помни: на рожон не лезь! — предупредил Мелешков.

— Что такое «на рожон»? — не понял Джуман. [108]

— Это значит, что ты обязан остаться живым, — разъяснил Мелешков.

— Обязательно останусь живым, — обещал Джуман.

Решение собрания гласило: коммунистам увлечь за собой всю роту; агитаторам разъяснить задачу бойцам; Каракулову поручить сделать все возможное для уничтожения фланкирующего вражеского пулемета; утвердить партийные поручения коммунистам; заверить командование, что рота выполнит свой долг.

Коммунисты разошлись по своим подразделениям. Я направился во 2-й батальон.

* * *

Бой за высоту 762 начался на рассвете 19 октября. Мы с капитаном Христенко порадовались, что рота автоматчиков дружно, стремительно поднялась в атаку и, опередив 2-й батальон, вплотную продвинулась к рубежу атаки. Над головой со свистом проносились мины — полковая минометная батарея поражала гитлеровцев в их первых траншеях, в укрытиях за скалами. Первым из окопа поднялся коммунист Каракулов. С возгласом: «Вперед! За Родину!» — он устремился вперед, за ним побежал красноармеец Романовский. И в тот же миг ринулись вперед бойцы взвода старшего лейтенанта Мелешкова, других взводов. Каракулову и Романовскому удалось ворваться в немецкую траншею. В это время дробно застучал фланкирующий вражеский пулемет — тот самый, о котором шел разговор на партсобрании. Капитан оказался прав — минометчикам не удалось накрыть эту опасную огневую точку. Рота залегла, кое-кто попятился назад. Каракулов и Романовский закрепились во вражеской траншее, отбиваясь от наседавших гитлеровцев ручными гранатами и автоматными очередями. Потом с большим трудом, цепляясь за каждый бугорок, выбрались из траншеи и по знакомому оврагу пробрались в район расположения роты.

Я связался по телефону с командиром полка М. Г. Шульгой, чтобы доложить обстановку, сообщить о причинах, вынудивших автоматчиков отойти назад. Михаил Герасимович, как бы разгадав мое намерение, упредил меня:

— Знаю, знаю... Не вина автоматчиков. Просчет допустила минометная батарея. [109]

Негромко откашлявшись в телефонную трубку, Шульга продолжил:

— Завтра утром действовать по сигналу номер два. Если минометчикам снова не удастся подавить фланкирующий, примите все возможные меры, чтобы силами автоматчиков разбить его.

— Будет сделано, Михаил Герасимович, — ответил я.

«Действовать по сигналу номер два» — означало повторить атаку. Мы разъяснили личному составу роты, чем вызван ее отход. Хотя в душе я был в обиде на командира минометной батареи, не обеспечившего уничтожение вражеского фланкирующего пулемета, не сказал ни одного обидного слова в адрес минометчиков. Война есть война, и не всегда дела идут так гладко, как хотелось бы. Для меня и ротной парторганизации важно было поддержать тот высокий наступательный порыв, который царил в роте перед сегодняшней утренней атакой. С этой целью во всех взводах и отделениях коммунисты провели беседы. Агитаторы выпустили боевые листки, в которых рассказали о мужестве Каракулова и Романовского. До красноармейцев мы довели свежую сводку Совинформбюро, в которой отмечались успешные наступательные бои наших фронтов, армий и соединений.

После ночного отдыха утром 20 октября 2-й батальон и рота автоматчиков снова пошли в атаку. И снова минометчики не сумели подавить вражеский фланкирующий пулемет.

Тогда Христенко приказал Каракулову и бойцу Саркисьяну вступить в поединок с немецким пулеметом. План его уничтожения был продуман заранее: Каракулов и Саркисьян под прикрытием огня взвода Мелешкова ползком подкрадываются к каменной насыпи, где замаскирован пулемет; Саркисьян расправляется с прислугой пулемета, а Каракулов пускает в ход гранаты.

Но едва Саркисьян у каменной насыпи приподнял голову, как тут же был убит наповал. Каракулов, рванувшись вперед, бросился в окоп противника, подняв гранату. До нас донесся негромкий взрыв. Немецкий пулемет захлебнулся, умолк. Над горами на какой-то миг повисла тишина. Ее нарушило гвардейское: «Ура-а-а!» Рота автоматчиков поднялась в атаку. Опорный пункт врага был разгромлен. [110]

На каменной насыпи мы увидели Джумана. Распластав руки, он лежал, весь устремившись к развороченной гранатами вражеской пулеметной точке. Рядом с пулеметом валялось два трупа гитлеровцев.

Да, хрупкий на вид казахский паренек коммунист Каракулов повторил подвиг Александра Матросова.

Рота Голованя, соединившаяся с основными силами батальона, наступала на левом фланге батальона, имея задачей овладеть опорным пунктом врага на восточном склоне высоты. Наступление поддерживалось огнем роты батальонных минометов, которой командовал старший лейтенант Дагаев.

Оценив противника и местность, Головань пришел к выводу, что при недостаточности сил роты было бы целесообразно осуществить атаку при поддержке небольшой группы автоматчиков, засланной в тыл вражеского опорного пункта. Комбат утвердил его решение, приказав батарее полковых пушек поддержать атаку 5-й роты.

Три автоматчика, тщательно маскируясь, поползли в тыл к гитлеровцам. Не утихала ружейно-пулеметная трескотня. Рвались снаряды. Чавкали минометы. Гитлеровцы стремились сорвать наступление наших подразделений.

А три автоматчика все ползли и ползли вперед. И когда они подкрались к вражеским траншеям и обрушили на гитлеровцев автоматные очереди, Головань изо всех сил крикнул:

— Хлопцы! Удалось! Ура, в атаку, за мно-ой!

Голованю некогда оглядываться. Да в этом и нет нужды. Бойцы рядом с ним, они тоже в азарте атаки. В немецкие траншеи летят гранаты, вслед за ними туда врываются красноармейцы. Гитлеровцы убегают к подножию горы, в лес, оставляя в траншеях трупы, раненых, оружие.

Головань скомандовал:

— Занимай оборону! Приготовиться к отражению контратаки!

Зазвенели лопаты. Рота укрепляла оборонительный рубеж.

К вечеру гитлеровцы, обрушив на позицию Голованя шквал артиллерийского огня, бросили в контратаку до роты пехотинцев. Они наступали с юго-востока, наносили удар с фланга. Наши батальонные минометы сменили [111] огневую позицию, приблизив ее к противнику. Они начали интенсивный обстрел гитлеровцев.

Когда немецкая пехотная рота вышла на поляну, ее обстреляли две пушки огневого взвода лейтенанта А. С. Оничко из полковой батареи. Они были выдвинуты на возвышенность и вели огонь прямой наводкой. Фашисты укрылись в лесу. Боевой порядок противника был нарушен.

Наступали вечерние сумерки. Лил дождь. Видимость ухудшалась. Противник этим воспользовался. Он подтягивал к позициям нашей 5-й роты свежие силы.

Чтобы упредить их подход, Головань решил немедленно атаковать противника.

— К бою! Гранаты в руки! — скомандовал Головань.

Выждав какое-то мгновение, которого хватило бойцам на изготовку, он властно крикнул:

— За мной! — и ринулся вперед. За ним бежали красноармейцы. Фашисты уже близко. Головань бросает гранату и тут же начинает в упор расстреливать вражеских солдат из автомата. Гранаты пускают в ход все бойцы. Ошеломленные стремительной атакой красноармейцев, гитлеровцы откатывались назад, к подножию высоты 762.

Отступая, фашисты яростно огрызались. Вражеские пули прошили тело командира роты Голованя. Многие бойцы были ранены.

— Смерть за смерть! Отомстим фашистским извергам за смерть нашего командира! — этот клич, брошенный коммунистами, воспламенял красноармейцев жгучей ненавистью к оккупантам.

На смену 5-й роте пришла другая. Но и она здесь не задержалась, ушла вперед. Наступление продолжалось. И это было лучшей памятью о герое Головане, о других воинах, отдавших свою жизнь за победу.

Все мы в полку тяжело переживали смерть коммуниста Василия Голованя. Болью в сердце отозвалось также сообщение о том, что тяжело ранен Виктор Костин. Отправляя его в медсанбат, парторг полка П. Г. Поштарук сказал:

— Сообщи свой адрес. Командование еще под Каленовом представило тебя к награде. Будет приказ — напишу.

Костин потерял много крови и забыл об этом разговоре с парторгом. Орден Славы III степени он получил [112] лишь через 25 лет. Знакомясь с материалами Центрального архива Министерства обороны СССР, я обнаружил приказ о награждении нашего боевого связиста, незамедлительно сообщил об этом В. И. Костину.

«И через четверть века замполит полка остался при исполнении служебных обязанностей», — написал мне Костин после получения ордена.

Письмо Костина тронуло меня, воскресило в памяти многие страницы боевой истории полка...

* * *

Бои на Главном Карпатском хребте, на Солинском перевале и южнее Звалы многому нас научили. Личный состав на деле доказал беззаветную верность своему гвардейскому Знамени. Бессмертной славой покрыли свои имена В. Н. Головань, Г. О. Павлюк, З. П. Скосырский, И. Е. Кокорин, сотни других красноармейцев, командиров и политработников. Четыре наших гвардейца удостоены звания Героя Советского Союза: Василий Никонович Головань, Джуман Каракулов, Василий Петрович Иваненко и Виктор Иосифович Костин. Десятки наших однополчан награждены орденами.

За период Восточно-Карпатской операции двух Украинских фронтов, длившейся 51 день, в войсках 38-й, 1-й гвардейской, 18-й армий и 17-го гвардейского стрелкового корпуса звания Героя Советского Союза удостоены около тридцати человек. Из тридцати — четыре в нашем полку. Думается, это немало. Вместе со своими однополчанами я искренне горжусь этим.

Окончилась война, но никто не забыт и ничто не забыто. Головань погиб, но память о нем живет и будет жить. Он навечно остался в строю. Помню, наш 327-й гвардейский горнострелковый полк праздновал День Красной Армии.

В этот день мы вспомнили Героя Советского Союза В. Н. Голованя, всех однополчан, грудью своей заслонивших Родину в тяжкие годы войны. На торжественном собрании молодым воинам мы вручили оружие прославившихся в Великую Отечественную войну гвардейцев. Командир полка гвардии подполковник М. Г. Шульга в притихшем зале зачитал приказ: в ознаменование боевых традиций полка автомат ППШ № 228 Героя Советского Союза сержанта Голованя Василия Никоновича вручается [113] отличнику боевой и политической подготовки помощнику командира взвода 4-й стрелковой роты гвардии сержанту Мурзаеву.

— Служу Советскому Союзу! — четко ответил сержант, получая драгоценное оружие.

Всех нас, гвардейцев севастопольцев и карпатцев, радует, что приказом Министра обороны Союза ССР Герой Советского Союза гвардии сержант В. Н. Головань зачислен навечно в списки Энской гвардейской мотострелковой части.

Гвардейцы обратились с письмом к матери героя Ксении Сергеевне. Они писали, что зачисление ее сына Василия Голованя навечно в строй — большая честь для части.

«Отныне и навсегда гвардии сержант В. Н. Головань будет с нами в едином строю. Теперь каждый вечер на поверке в числе первых называется фамилия Героя Советского Союза гвардии сержанта Голованя. В казарме установлена его койка с портретом у изголовья. Отныне и навсегда он будет незримо с нами на стрельбище и в боевых машинах, на тактических учениях и на привале. Его героический подвиг вдохновляет нас на новые успехи в нашем тяжелом, но почетном ратном труде».

И далее гвардейцы писали:

«Многим из нас сейчас столько же лет, сколько было Вашему сыну. Он навсегда останется в наших сердцах как образец верности военной присяге, Родине, народу. Мы будем стараться во всем походить на Вашего сына и клянемся Вам, матери героя, что, если потребуется, мы выполним свой долг так же, как Василий».

Ксения Сергеевна прислала ответное письмо. В нем говорилось:

«Дорогие мои дети и внуки! К вам обращаюсь я, мать трех погибших на фронте сыновей. Докажите всему миру своим боевым мастерством, нашим врагам в первую голову, что ни в настоящем, ни в будущем не стоит им пробовать силу вашего оружия. Я от имени всех женщин станицы Раевской прошу вас — овладевайте военным делом так, чтобы враги даже духа нашего боялись, чтобы никогда не повторилась трагедия 1941 года.

Дети мои! Тяжело мне переживать утраты. Но меня радует, что я вижу настоящую жизнь наших людей. Как неузнаваемы стали наши станичники, как изменились их взаимоотношения между собой к лучшему. Как намного [114] улучшилась жизнь сейчас! В одной нашей станице тысячи примеров повышения благосостояния советских людей, Ради всего этого и погибли мои сыновья. Никогда не забывайте о народе и вы, мои сыны и внуки. Постоянно учитесь военному делу».

Имя Василия Голованя не забыто и на его родине, в станице Раевской. Я получил от пионеров и учителей 4-й средней школы, где учился В. Головань, несколько писем. Из них я узнал, что именно в этой школе за одной партой сидели три друга — Иван Котов, Иван Сарапа и Василий Головань. Потом все трое ушли на фронт.

Иван Котов погиб в марте 1944 года при высадке десантного морского отряда в Николаеве. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Иван Сарана командовал взводом танков Т-34. В апреле 1944 года он уничтожил десятки гитлеровцев, несколько немецких танков. Погиб весной того же года. Ему также посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Улица в станице Раевской, где жили В. Головань, И. Котов, И. Сарана, названа улицей Героев. Перед школой установлены бюсты героев. Их имена носят пионерские отряды.

Мне известно, что и земляки Джумана Каракулова свято чтут память о нем. В республиканской газете публикуются воспоминания о Каракулове, о его подвигах. На них воспитывается молодежь Кара-Калпакии.

Каждый год, когда в армию приходят молодые солдаты, они начинают службу с изучения боевых традиций, героических подвигов людей, завоевавших великую победу в 1941–1945 годах. В числе героев, у которых учатся молодые солдаты советскому патриотизму и боевому мастерству, находится и Каракулов.

Хочется сказать несколько слов о том, как сложилась судьба Василия Иваненко. В октябре 1944 года В. П. Иваненко доставили в госпиталь. Это было его восьмое ранение. Получив известие о присвоении ему звания Героя Советского Союза, он писал в полк из саратовского госпиталя: «Не знаю, сколько мне придется лечить мою правую руку. Надеюсь — вылечу. Осталась здоровая левая рука. Есть страстное желание работать, продолжать на трудовом фронте борьбу за осуществление светлых коммунистических [115] идеалов. Не сомневайтесь, товарищи, я еще займу свое место в жизни».

Высокую награду В. П. Иваненко получил из рук Михаила Ивановича Калинина.

Только в 1946 году Иваненко выписали из госпиталя. Его пригласили в райком партии. Звезда Героя, четыре ордена и несколько медалей свидетельствовали о его ратных заслугах на фронте. Райком рекомендовал Василия Иваненко на работу в Мостовскую МТС. Там его избрали секретарем партийного бюро. Три года пробыл он на этом посту, затем ему поручили другую ответственную работу.

Я поинтересовался, как сложилась после ранения судьба и у Героя Советского Союза В. И. Костина. В полк Виктор Иосифович вернуться не смог — затянулось лечение, а потом кончилась война. Однако связи с армией он не порывал. Уволившись из нее, поселился во Владимирской области. Здесь я с ним и встретился в 1965 году. Костин работал начальником отдела кадров в одном из областных учреждений, был секретарем первичной партийной организации. Сейчас он на пенсии. Ведет большую общественную работу, вносит свой вклад в дело военно-патриотического воспитания молодежи.

...18 октября наступление 1-й гвардейской армии было приостановлено. Войска временно переходили к обороне. Части же нашей 128-й дивизии вели наступательные действия еще два дня, затем были выведены на другой участок. Основной итог наступления 1-й гвардейской армии — преодоление Главного Карпатского хребта на протяжении свыше 30 километров и овладение Русским перевалом.

В боях на Главном Карпатском хребте (12–20 октября) 128-я гвардейская горнострелковая дивизия действовала успешно, ее 327-й полк сумел продвинуться на 7–8 километров, имея против себя противника, численно не уступавшего полку ни в людях, ни в артиллерии.

18 октября 1944 года в приказе Верховного Главнокомандующего дивизии генерала М. И. Колдубова и ряду других соединений была объявлена благодарность за преодоление Карпатского хребта. Приказ этот был зачитан в нашем полку на митинге. В нем дана высокая оценка ратного труда гвардейцев. [116]