Тяжелый урок
Выписавшись из госпиталя, в который попал после тяжелого ранения под Долгинево, я получил назначение на должность начальника оперативного отделения штаба 172-й стрелковой дивизии.
К большой моей радости, начальником штаба, а следовательно, непосредственным начальником, оказался полковник Сергей Федорович Лясковский, с которым довелось мне служить еще на Дальнем Востоке в 32-й стрелковой дивизии.
Однако на сей раз совместная работа оказалась кратковременной. Вскоре, в период наступления, мне приказали принять 747-й стрелковый полк. [47]
В начале января 1943 года 6-я армия, в состав которой входила наша дивизия, стремительно наступала по бескрайним донским степям. Мы спешили, чтобы не дать врагу занять прочную оборону по берегу Северского Донца.
747-й стрелковый полк следовал на запад самостоятельной колонной, держа связь со штабом 172-й дивизии и с соседними полками только по рации.
По параллельным дорогам с интервалом в пять — десять километров двигались другие полки дивизии, 6-я армия спешила на запад, не встречая организованной обороны, сбивая заслоны частей и соединений врага.
По приказу немецкого командования разрозненные части и дивизии разбитых на Дону группировок стягивались под Харьков. Потеряв в боях базы снабжения и тылы, голодные, полуобмороженные, фашисты заполняли населенные пункты, грабили жителей, убивали коров, баранов, свиней. Под станцией Ново-Белая боковое охранение полка обнаружило в балке около роты гитлеровцев, идущих на запад. Увидев русских, они побросали оружие и подняли руки: «Гитлер капут!» Закутанные в тряпье, с обмороженными лицами и руками, они представляли собой неприглядное зрелище. Пленные рассказали, что еще вчера были высланы в боевое охранение от части, расположенной в Ново-Белой. Их командир ночью куда-то уехал, и они не знают, что им делать. Увидев русских, решили сдаться в плен.
Заниматься с пленными было некогда, я назначил одного из них старшим и направил по дороге в Митрофановку, занятую нашими частями.
К вечеру полк втянулся в станицу Марковка. Нужен был большой привал, чтобы накормить людей и дать им отдохнуть. Начальник штаба полка капитан Петров организовал посменное охранение. Наши снабженцы быстро раздали горячую пищу. Бойцы ели, отдыхали, приводили себя в порядок. Я доложил по рации начальнику штаба дивизии полковнику Лясковскому, что полк на привале в Марковке, в 18.00 выступает по намеченному маршруту. И только присел перекусить, прибежал связной:
— Товарищ майор! По дороге из Меловой в Марковку идет полк немецкой пехоты с дивизионом артиллерии. [48]
Командиры были в штабе, и я тут же отдал распоряжение:
— Капитан Пахомов! Срочно выдвиньте батальон на восточную окраину станицы. Майор Михеев! Один дивизион в боевые порядки первого батальона, второй — в рощу, западнее станицы.
Бой с подошедшими с тыла фашистами не уходил в наши расчеты, надо было выполнять приказ — двигаться на запад.
Охранение гитлеровцев — взвод пехоты, — ничего не подозревая, втянулось в станицу и было захвачено в плен, Но без перестрелки не обошлось, и это насторожило двигавшийся за охранением передовой батальон оккупантов. Полк противника быстро развернулся и с ходу перешел в атаку. Встреченные огнем на открытой местности, гитлеровцы несли большие потери, но рвались вперед.
Доложив в штаб дивизии о создавшейся обстановке, я узнал, что авангардный батальон 514-го стрелкового полка находится в десяти километрах от станицы и что через пару часов подойдет и ударом с тыла поможет нам ликвидировать гитлеровцев. Сигналом атаки с тыла будет красная ракета.
Предупредив командиров о подходе 514-го полка и его атаке с тыла, я дал распоряжение перебросить артиллерию и пулеметы на фланг, чтобы не задеть своих. В это время вошел связной.
— К вам просится какой-то человек, — доложил он.
— Пропустите! — велел я.
В помещение вошел молодой мужчина в полушубке, заросший бородой, представился:
— Командир партизанского отряда Рыбаков! Мои шестьдесят два бойца находятся в роще, в километре северо-западнее Марковки. Разрешите принять участие в операции против фашистов?
— Ну что ж, очень кстати, — сказал я, проверив документы. — Каким оружием вы располагаете?
— Два ручных пулемета, автоматы, винтовки.
— Хорошо! Давайте быстро ваш отряд сюда. Получите еще гранаты и пару немецких пулеметов. Вас свяжут с командиром батальона капитаном Пахомовым, он укажет вам место в бою. Учтите, примерно через час сюда подойдет еще один полк, фашисты будут разбиты. Мы уйдем отсюда часа через два, а вы оставайтесь [49] в станице хозяином. Соберите оружие, организуйте оборону. Сюда наверняка пожалуют отдельные небольшие отряды гитлеровцев. Постарайтесь достойно встретить их. Желаю успеха! — Я крепко пожал руку командиру партизанского отряда.
Через час подошел 514-й полк майора Турубарова. Предупрежденный начальником штаба дивизии полковником Лясковским, он развернул два батальона и во сигналу красной ракеты ударил по фашистам с тыла, захватив всю артиллерию врага. Оказавшись между двух огней, гитлеровцы, неся большие потери и бросая оружие, разбежались. Затем, побродив по степи и не найдя выхода, почти девятьсот солдат сдались в плен.
Вскоре после боя в Марковке глухой темной ночью полк снова двинулся на запад. Седой туман с изморосью тяжело висел над землей, едва прикрытой снегом. Шагая в голове колонны рядом с замполитом полка майором Бондаренко, я делился с ним впечатлениями минувшего дня.
Когда подходили к Новопскову, разведка донесло, что в поселке расположился на ночлег батальон врага. Собрав командиров, я приказал ликвидировать гитлеровцев. Задачу эту возложил на третий батальон капитана Сергеева. Порядок действий определил следующий: пользуясь темнотой, батальон поротно обтекает кварталы, занятые противником, без шума снимает патрульных и часовых около домов, блокирует входы и предлагает сложить оружие. Оказавших сопротивление ликвидировать на месте. Первый батальон капитана Пахомова остается на восточной окраине, второй батальон капитана Воронова выходит на западную, прикрывая действия третьего.
Разведчики лейтенанта Баранова быстро и точно вывели роты к расположению гитлеровцев и помогли снять патрульных и часовых. На предложение сдаться гитлеровцы быстро согласились. По-видимому, на них повлияла обстановка предшествующих тяжелых боев под Сталинградом. Они сложили оружие и с поднятыми руками стали выходить на улицу и строиться по подразделениям.
Оказали сопротивление офицеры, располагавшиеся отдельно. На предложение командира взвода разведки лейтенанта Гурова сложить оружие пьяный гитлеровец [50] ранил его в плечо. Брошенная Гуровым граната решила судьбу оккупантов.
Операция по ликвидации инженерного батальона гитлеровцев была завершена в течение часа без боя и без жертв с нашей стороны.
312 пленных мы разместили в школе до подхода штаба дивизии под охраной отделения разведчиков.
Доложив по рации обстановку полковнику Лясковскому, я получил разрешение на четырехчасовой отдых полка в городе. После отдыха нам приказали следовать по ранее указанному маршруту и к концу дня овладеть станцией Белокуракино. Лясковский предупредил:
— По данным авиаразведки, к станции отходят танковые и артиллерийские соединения гитлеровцев и грузятся в эшелоны для следования на запад.
— Задачу понял! — ответил я и подумал, что занять станцию Белокуракино, где грузятся в эшелоны танковая дивизия и артчасти, одним полком без средств обеспечения, пожалуй, не получится. Но до вечера еще далеко — обстановка может измениться.
На совещании офицеров полка я подвел итог почти суточного марша с двумя операциями против гитлеровцев.
Рассказал о том, как мы били фашистов под Москвой, используя разведывательно-диверсионные отряды и штурмовые группы, как внезапно, в ночное время, нападали на вражеские опорные пункты и гарнизоны, нанося им большой урон и сами обходясь почти без потерь. Предложил шире применять такую тактику, проявлять разумную инициативу.
После отдыха продолжили наступательные действия. Шагая в голове колонны основных сил полка рядом с замполитом Бондаренко, я всматривался в голый южный пейзаж и чувствовал себя как-то неуютно.
— Да, не было здесь настоящего хозяина.
— А в чем дело, Василий Филимонович? — спросил Бондаренко.
— Ты с Украины и, может, не поймешь меня. Но вот скажи: как можно жить без леса? Дом хороший не построишь, печь истопить нечем, от ветра не спрячешься. Смотри, реки повысыхали, земля трескается, снег не задерживается. Стало быть, и урожая хорошего не жди. И с военной точки зрения, как здесь организовать оборону, где укрыться, если враг налетит с [51] танками? Мне кажется, не случайно фашисты так быстро протопали до Волги.
— Да, согласен с тобой, — кивнул Бондаренко, — без леса и я не смог бы жить.
— Возду-ух! — послышалось в голове колонны.
Низко над землей шел транспортный фашистский самолет и тянул на буксире тяжелый планер. Бойцы по команде командиров открыли по нему огонь из винтовок, но он быстро скрылся в восточном направлении. Гитлеровцы стали использовать планеры для снабжения разрозненных группировок продуктами и боеприпасами.
День клонился к вечеру. До станции Белокуракино оставалось километра четыре, когда разведчики донесли, что она занята противником и там идет погрузка в эшелоны танков и артиллерии. Сообщили они и о том, что станцию и поселок охраняют пехота и танки, но сколько их — выяснить не удалось.
Расположив полк в хуторе, в трех километрах юго-восточнее станции, я с командирами батальонов и средств обеспечения прошел на высотку в километре от Белокуракино для проведения командирской разведки и принятия решения.
Мы расположились за стогом соломы, откуда поселок и станция хорошо просматривались. Нужно было разобраться в обстановке.
Мы знали, что на станции под погрузкой и в поселке до полка танков, полк артиллерии и два батальона пехоты. По приказу командира дивизии мы должны занять станцию как очередной пункт на нашем пути.
Противник был значительно сильнее нас. Кроме того, он — в поселке, в обороне, а мы находились в открытой степи. Против танков никаких средств мы не имели. Я решил наступать ночью, используя фактор внезапности. Однако этого не получилось. Фашисты нас заметили и не открыли огонь лишь потому, что спешили с погрузкой.
Не обеспечив атаку батальонов артиллерией, мы не могли рисковать людьми. Во время рекогносцировки гитлеровцы, видимо, заметили нас, и танк, стоящий у дороги на восточной окраине поселка, открыл огонь. Снаряды стали рваться вокруг стога. Осколками был убит артиллерийский разведчик сержант Глухов. [52]
— Товарищ майор! — доложил заместитель начальника штаба лейтенант Елкин, наблюдавший за противником. — В нашу сторону по дороге на большой скорости движется немецкий танк!
Я понял, что гитлеровцы решили выкурить нас из-за стога и перекрестным огнем расстрелять на открытой местности, поэтому приказал:
— Все быстро в овраг!
Мешкать было опасно, и мы, рассыпавшись, метнулись к оврагу. Снаряды стали рваться рядом. Один из них разорвался в пяти метрах, и я почувствовал резкий толчок в ногу. Все скатились в овраг, но я встать уже не смог, дополз до оврага и почувствовал, как теплая кровь наполнила валенок.
Лейтенант Елкин разрезал валенок и вытащил осколок длиной в пять сантиметров. Резкая боль утихла, но наступать на ногу я не мог. Мне перевязали рану, помогли добраться до хутора. Приспособив костыли, я получил возможность передвигаться.
Тщательно продумав обстановку и свои предложения на дальнейшие действия полка, я связался по рации с полковником Лясковским и доложил ему о противнике, о том, что своими силами овладеть станцией не смогу.
— Ваше решение? — спросил он.
— С наступлением темноты сверну полк, прикрываясь усиленной боковой заставой, обойду Белокуракино с юга и выйду на дорогу Белокуракино — Нижняя Дуванка. По данным моей разведки, в хуторе, что в восьми километрах юго-западнее станции, расположена зенитная батарея фашистов и рота автоматчиков. Уничтожу их, оседлаю дорогу и буду встречать огнем все части, отходящие из Белокуракино на Нижнюю Дуванку.
— Ну что ж, согласен, потому что реальной помощи сейчас тебе оказать не могу, не располагаю ни средствами, ни резервами. А пощипать гитлеровцев на коммуникации, подстегнуть — следует. Но не забывай об основной задаче — движении на запад. Действуй!
К этому времени личный состав полка отдохнул, подкрепился горячим обедом. Я поставил командирам батальонов задачу, выслал разведку и походное боевое охранение и, дав команду первому батальону на выход, приспособил одноконные санки и двинулся в голове колонны. [53]
В семь часов вечера полк перешел полотно железной дороги Белокуракино — Старобельск и углубился в степь. На высотах снег сдуло, двигаться было легко. Весь личный состав шел в валенках, поэтому движение колонны не создавало шума. В предыдущих ночных боях воины привыкли к темноте, хорошо ориентировались, и полк успешно продвигался вперед. Через два часа нас встретил начальник разведки полка лейтенант Зотов, который доложил, что фашисты из хутора не ушли, зенитная батарея расположена на огневой позиции у перекрестка дорог, а рота автоматчиков занимает дома в центре поселка. При докладе присутствовали командиры батальонов, и я сразу отдал боевой приказ. Внезапная атака удалась.
В 23.00 по общему сигналу были сняты патрули и часовые и блокированы дома. Автоматные очереди встревожили гитлеровцев, которые вскоре поняли, что окружены, и стали сдаваться. В плену оказалось 68 солдат, нашими трофеями стали четыре зенитных орудия со штабелями ящиков со снарядами, четыре бронетранспортера, четыре автомашины, три станковых и девять ручных пулеметов, несколько ящиков ручных гранат. Все это было очень кстати, так как бои шли, боеприпасы расходовались, а подвоз их не предвиделся, потому что тылы отстали.
В первом часу ночи со стороны Белокуракино появилась колонна автомашин с пехотой и три танка. Гитлеровцы, не ожидая засады, ехали без охранения, на сокращенной дистанции.
Батарея полковых пушек, расположенная на высоте, подпустив врага на пятьдесят метров, открыла огонь, и сразу три передних машины загорелись, осветив сгрудившуюся колонну. Артиллеристы подбили еще три машины. Неся большие потери, гитлеровцы стали откатываться за высоту, танки тоже отошли на приличное расстояние. А через двадцать минут, развернувшись в цепь, фашисты под прикрытием танков начали наступать перебежками, но под огнем наших пулеметов снова залегли.
В три часа ночи к гитлеровцам подошли еще шесть машин с пехотой. Минул час, но враги пока ничего не предпринимали. В штабе полка, который разместился в бывшем правлении колхоза, я собрал командиров, чтобы обсудить положение. [54]
— Что же предпримут фашисты? — спросил сам себя замполит майор Бондаренко. — Сейчас у них вместе с дополнением около батальона пехоты и три танка. Наших сил они не знают и, надеясь на танки, пойдут вперед.
— Какие противотанковые средства вы разместили у дороги? — спросил я начальника артиллерии полка.
— У нас, кроме восьми противотанковых ружей я гранат, ничего нет. Но танки не пройдут, товарищ командир. При подходе к мосту они подставят бока под огонь трофейных зениток. Командует ими начальник боепитания капитан Захаров.
В 4.00 комбат Сергеев приказал поджечь омет соломы на пригорке. Ярко вспыхнув, он осветил высоту и дорогу в хутор. Танки и машины гитлеровцев по-прежнему стояли на дороге.
В 4.30 немцы зашевелились.
— Отходят к машинам! — доложил по телефону Сергеев.
— Значит, решили убраться! — сказал я. — Пусть убираются.
Но оккупанты не ушли. Погрузившись на машины, они вслед за танками, открыв огонь из всех видов оружия, ринулись по дороге. Я поднял по тревоге батальон, находящийся в резерве, и развернул его вдоль дороги.
— Огонь не открывать, пока фашисты не втянутся в коридор!
Между тем танковая рота с приглушенными моторами спускалась в хутор. Подразделения второго батальона затаились, наблюдая за ними и гитлеровцами на машинах. На высоте по замыкающему грузовику ударил станковый пулемет. Это был сигнал. Батальон обрушил на колонну огонь. Передний танк, подошедший к мосту, был подбит из трофейного зенитного орудия. Начальник боепитания капитан Захаров, вставший ко второму орудию, подбил еще одну машину. Третий танк, пытаясь обойти подбитые, застрял в снежном кювете, с трудом преодолевая его, поднялся на дыбы и, получив снаряд в моторную часть, вспыхнул. Часть гитлеровцев пыталась прорваться к речушке, но путь им преградила рота автоматчиков.
К пяти часам утра с колонной оккупантов было покончено. Более 500 фашистов погибли, 38 сдались в плен. Каратели и мародеры, принадлежавшие в основном [55] к батальону полевой жандармерии, нашли свой бесславный конец в степях восточной Украины.
Личный состав полка в последнем бою проявил исключительное мужество. Особенно отличились бойцы штурмовой группы лейтенанта Медведева, которые подожгли три автомашины, шедшие вслед за танками, и истребили около шестидесяти гитлеровцев.
Выставив охранение и проверив людей, я доложил командиру дивизии по рации о ночном бое и его результатах и получил разрешение на отдых до восьми часов.
Дальнейший маршрут движения 747-го стрелкового полка на запад проходил через Нижнюю Дуванку на Купянск. Позавтракав, полк приготовился к выступлению. Провожать нас пришли все жители хутора, главным образом старики, женщины и ребятишки. Я приказал заместителю по тылу выделить жителям часть трофейных продуктов, раздать награбленное мародерами имущество.
И снова — заснеженная степь с искрящимся на солнце снегом, с крепким морозцем. Настроение у бойцов бодрое, усталость исчезла. Противник спешно оставил Нижнюю Дуванку, не приняв боя, отошел на Купянск-Узловой. Чтобы задержать наше продвижение, он всюду взрывал шоссейные и железнодорожные мосты, водокачки. Если, отступая под Москвой, фашисты взрывали каждый стык рельсов, то здесь изобрели крюк-нож и, прицепив его к двум паровозам, как спички, ломали шпалы, быстро выводили из строя на длительное время железнодорожное полотно.
Я связался по радио с командиром дивизии полковником Н. С. Тимофеевым, сменившим выбывшего по ранению Сорокина, и доложил ему, что полк подошел к Нижней Дуванке. Тот разрешил отдых до 5.00. После этого приказал наступать на Купянск-Узловой.
Мы выступили в назначенное время. Гитлеровцы, не принимая боя, спешно отходили. Уже в сумерках мы увидели пожары в Купянске-Узловом, услышали взрывы. Разведчики сообщили, что фашисты взорвали мосты через реку Оскол, многие административные здания поселка, подожгли пакгаузы, склады, вагоны, пристанционные постройки.
С разрешения командира дивизии полк остановился в пригороде, чтобы, не делая петлю, с утра выступить прямо по степи на город Балаклею. [56]
И эта ночь прошла без тревог. В пять утра по льду мы переправились через реку Оскол. По ровной степи, чтобы не стать легкой добычей самолетов противника, полк двигался побатальонно, параллельными маршрутами, рассредоточенно.
Перед Балаклеей разведка донесла, что город занят немцами. Наше боевое охранение было обстреляно пулеметами с юго-восточной окраины города.
Развернув полк в боевой порядок и оседлав железную дорогу, я провел рекогносцировку и решил: сковывая первым батальоном противника на железной дороге, вторым и третьим — атаковать южную окраину города со стороны реки Северский Донец.
Пока батальоны выходили на исходное положение, я доложил по рации командиру дивизии полковнику Н. С. Тимофееву об обстановке и принятом мною решении. Тот одобрил мое решение и приказал мелкими группами под прикрытием артиллерии прощупать оборону противника. А когда подойдут другие полки к восточной окраине Балаклеи, после массированного артналета по общему сигналу — две красных ракеты с КП — вся дивизия перейдет в атаку.
Город был окутан дымом пожаров. Как стало известно позже, гитлеровцы не успели вывезти армейскую базу снабжения из-за того, что партизаны вывели из строя участок полотна железной дороги.
Как только артиллерия дивизии произвела массированный артналет по переднему краю обороны, где было несколько десятков пулеметов в дзотах, фашисты побежали из города. Сбив прикрытие, части дивизии ворвались в него, на отдельных участках завязались ожесточенные схватки. 388-й стрелковый полк полковника Шутникова, обходя город с севера, уничтожил батальон поджигателей и три танка.
Командование дивизии организовало немедленное тушение пожаров и разминирование дорог и объектов государственного значения. Пожары удалось ликвидировать, взрывы предотвратить, значительное количество продуктов — спасти.
Командир дивизии организовал разведку на широком фронте в направлении Тарановки и Первомайска и, выслав передовые батальоны полков, остальные части остановил на сутки в Балаклее для пополнения и приведения в порядок. Еще на Дону, при прорыве обороны противника и последующих боях, дивизия понеела [57] большие потери: в частях оставалось не более пятидесяти процентов боевого состава.
В Балаклейском районе с помощью восстановленных местных органов власти она пополнилась несколькими тысячами бойцов. Оружие мы нашли, а вот обмундирования не было, и новые бойцы так и воевали в гражданских пиджаках. Опытным, обстрелянным бойцам, комсомольским и партийным организациям было поручено взять шефство над новичками.
И вот 747-й полк в авангарде дивизии снова шел на запад. Сбивая заслоны гитлеровцев и не встречая серьезного сопротивления, мы освободили населенные пункты Андреевка, Червонный Донец, Большая Берека. В Тарановке разведчики обнаружили заслон — полк пехоты и батальон танков.
Расположив полк в Большой Береке и выставив заслон на железной дороге, я доложил генералу Тимофееву обстановку и получил приказ занять оборону по околице станицы Большая Берека. Поздно вечером нас догнали остальные части дивизии, и рано утром мы перешли в наступление. Фашисты, боясь окружения, оставили Тарановку.
Полк свернул на юго-запад, на Красноград. Разведка донесла, что в Краснограде и Кигичевке стоят гитлеровские заслоны: пехота и танки, которые стали появляться и беспокоить нас все чаще. Положение осложнялось тем, что в дивизии кончились бронебойные снаряды, а тылы армии отстали на двести километров. Для борьбы с танками у меня в полку было всего шесть противотанковых ружей да трофейные гранаты, которые мы могли применять в связках.
Вечером 20 февраля 1943 года, действуя в авангарде дивизии, полк занял хутор Морозовский и с разрешения комдива расположился в нем на ночлег. Вскоре прибыл офицер из штаба дивизии. Он вручил мне приказ, в котором говорилось, что, по данным авиаразведки, замечено движение воинских эшелонов противника с войсками к фронту в районе Сумы, Богодухово, Полтава; производилась разгрузка эшелонов на станциях Люботин, Карловка, Федоровка, Павлоград. Было приказано, действуя в авангарде дивизии, продолжать наступление в направлении города Краснограда.
Собрав командиров, я предупредил, что противник готовит контратаки. [58]
Ночь и следующий день, 21 февраля, прошли спокойно. Полк, достигнув станицы Павловка, расположился на ночлег. Вечером прибыл новый командир полка майор Мякотин, я давно просил заменить меня в связи с ранением в ногу — на костылях было трудно руководить боями в наступлении.
Рано утром, построив полк, я ознакомил личный состав с решением командира дивизии, представил майора Мякотина, пожелал успеха в предстоящих боях и собрался уехать в штаб дивизии.
Уже садясь в сани, я услышал предупреждение, переданное наблюдателями по цепи:
— Танки противника с тыла!
Мякотин, быстро оценив обстановку, развернул основные силы полка в боевой порядок по крутому склону речки и отдал распоряжение замполиту майору Бондаренко:
— Вы остаетесь за меня, держите здесь оборону, а я — в передовой батальон, которому угрожает нападение танков с тыла! — Он сел в сани и умчался по дороге на Красноград.
Между тем гитлеровские танки, не замечая нас, двигались по восточной улице станицы.
— Ну что ж, Василий Филимонович, — сказал, повернувшись ко мне, Бондаренко, — обстановка более чем серьезная, отходить некуда, кругом степь, танки в ней нас раздавят. Двигаться за авангардом тоже нельзя. Придется обороняться здесь. Забудь, что ты сдал полк, руководи обороной.
— Ты прав, Иван Никитич, — согласился я.
В станице осталось шесть автомашин с автоматчиками, четыре бронетранспортера и несколько мотоциклистов. Оставив машины, гитлеровцы рассыпались по поселку, и начался грабеж. Фашисты тащили свиней, кур, гусей, убивали скот, забирали хлеб. На улицах поднялся переполох, крики оккупантов, плач и причитания женщин, автоматные очереди..
Мы не могли дальше наблюдать эту жуткую картину разбоя и решили проучить мародеров. Вызвав командиров стрелковых рот лейтенантов Щукина и Медведева и роты автоматчиков лейтенанта Цветаева, я приказал им:
— Вот что, ребята! Развернитесь вдоль речки на длину поселка и расстреляйте мародеров. Старшим назначаю лейтенанта Щукина. [59]
Пока выделенный отряд выходил на исходное положение, две автомашины с гитлеровцами, не подозревая о нашем присутствии, направились через мост на нашу улицу. Мост и переулок прикрывала полковая батарея лейтенанта Бугрова, замаскированная в кустах. Едва машины мародеров миновали мост, Бугров в упор расстрелял их. Автоматчики бросились в овраг и были полностью уничтожены ротой лейтенанта Грибова.
Основная группа грабителей, находившаяся в другом конце поселка, услышав артиллерийские выстрелы, всполошилась, начала выскакивать из домов на улицу, но бойцы отряда Щукина были наготове. Станица Павловка была очищена от полутораста оккупантов. Награбленное ими имущество и продукты мы раздали населению.
Один из четырех пленных, захваченных в этой стычке, рассказал, что танковая дивизия СС «Мертвая голова», к которой принадлежали и мародеры, разгрузилась на разъезде и сосредоточилась в Краснограде вместе с моторизованной дивизией «Райх» и что эта группировка готовится к наступлению.
Собрав оружие и боеприпасы гитлеровцев, мы стали ждать их появления, потому что во время расправы с мародерами упустили мотоциклиста, скрывшегося по дороге на Красноград. Я собрал командиров батальонов, спецподразделений и предупредил:
— В нашем распоряжении около часа, пока мотоциклист доложит, что в станице Павловка разгромлен их отряд, пока фашисты примут решение и вышлют сюда пехоту и танки, чтобы расправиться с нами. За это время мы должны подготовиться к встрече.
Связавшись по рации с командиром дивизии, доложил ему, в каком положении находился полк.
— Мы тоже располагаем подобными данными о противнике, — сказал Тимофеев. — Его передовые отряды танков после неравного боя потеснили нас, и дивизия отошла, заняв оборону в станице Пар-Шляховая.
Комдив приказал держаться до наступления темноты, а потом отходить в Пар-Шляховую.
В 14 часов со стороны Краснограда появилась гитлеровская колонна: батальон пехоты на машинах и рота танков. Не видя нас, они развернулись и под прикрытием танков двинулись по восточной улице станицы. Когда они растянулись на всю длину засады, я [60] подал команду. Немцы, теряя людей, залегли. Танки их, не чувствуя огня артиллерии, безнаказанно маневрируя по поселку, стали поливать нас из пушек и пулеметов, за ними ползли гитлеровцы. Но бойцы полка, прикрываясь толстыми стволами деревьев и кромкой крутого оврага, спокойно подпускали их на десять — пятнадцать метров и гранатами и огнем стрелкового оружия уничтожали.
Потерпев неудачу, немцы решили ударить с фланга, но бойцы разведроты, пропустив их в русло речушки, пулеметным огнем с фланга вынудили отойти.
Сил у противника для серьезной атаки явно не хватало. Оставив прикрытие на главной улице станицы, гитлеровцы четырьмя танками и шестью танкетками с автоматчиками на броне вышли к хозяйственным постройкам и оттуда повели атаку. Батальон капитана Сергеева молчал. Фашисты осмелели и стали растекаться по улице. Вот тогда-то Сергеев скомандовал «Огонь!». Два танка загорелись от связок гранат, брошенных истребителями из группы лейтенанта Мамлеева. Еще два задымили, подбитые петеэровцами сержантом Якуниным и рядовым Ивановым. Одна танкетка закрутилась с подбитой гусеницей. Застигнутые врасплох, немецкие автоматчики заметались по улице, потом, прикрываясь домами, отошли с танкетками за хозяйственные постройки, построчили оттуда из пулеметов, а с наступлением сумерек ушли в Красноград и нас больше не беспокоили.
На этом бой в Павловке двух батальонов 747-го полка окончился. Наступила ночь. О судьбе первого батальона, за которым с появлением танковых колонн фашистов уехал новый командир полка Мякотин, было пока ничего неизвестно. Зная по опыту, что ночью гитлеровцы к нам не сунутся, я приказал подтянуть все подразделения, проверить людей и перевязать раненых. Для охраны поселка выставил резервную роту автоматчиков, а сам с майором Бондаренко зашел в медсанроту перевязать ногу, в которую в самом конце боя угодила пуля. Врач Кубасов, осмотрев рану, сказал:
— Повезло вам, Василий Филимонович, пуля прошла мягкие ткани, не задела сосудов, вышла с другой стороны. Кровотечение остановилось. Если ногу не беспокоить, заживет быстро. [61]
— Вы шутите, Андрей Иванович? Сейчас нам предстоит шагать по бездорожью километров двадцать, чтобы выбраться из логова гитлеровцев. Но, вы правы, мне повезло, могло ведь быть хуже.
Между тем собрались командиры батальонов и спецподразделений. Во втором батальоне были убиты два бойца, четверо ранены.
— У меня на шесть упряжек осталась одна лошадь, — доложил майор Попов. — Как быть с пушками?
— Идти нам по бездорожью через овраги километров двадцать, на себе пушки не дотащим, придется оставлять, — сказал я. — Снимите оптику, затворы, а пушки скатите в овраг. Оставшуюся лошадь передайте в санроту.
— Товарищи офицеры! — обратился я к командирам. — Мы оказались в сложном положении, в тылу врага на двадцать километров. Я получил приказ командира дивизии ночью вывести полк в станицу Пар-Шляховая. Двигаться будем степью по азимуту, потому что по дорогам идут танки и автомашины врага. В вашем распоряжении час. Покормите людей и приготовьтесь к движению.
После метелей степь стала как чистый плац. Снег замел ухабы и рытвины, по такому насту идти нетрудно. До Пар-Шляховой около двадцати километров. Это много, если учесть, что полк целый день не выходил из боя. Но надо было спешить, потому что утром фашисты могли перейти в наступление.
Правее нас проходил тракт, по нему взад и вперед шли машины и танки врага, периодически высвечивая фарами участки дороги. Замполит Бондаренко, шагавший рядом со мной, ругался:
— Черт знает что! Только позавчера мы двигались по этой дороге на юго-запад, хотели занять Красноград. Вчера вели бой с внезапно появившимся противником. А сейчас ночью, как партизаны, по этому бездорожью пробиваемся к своим!
— Что поделаешь, Иван Никитич! На войне иногда приходится менять курс на сто восемьдесят градусов. — Спорить с замполитом у меня не было желания, потому что от быстрой ходьбы раны на обеих ногах начали кровоточить, мышцы немели от тугих повязок.
— Знакомое дело, не первый день воюю, бывал в переплетах. [62]
— Вот и расскажи, а я послушаю, времени-то у нас с тобой — целая ночь.
— Ну, если есть желание — пожалуйста. Считая сегодняшний случай, я третий раз попадаю в такое окружение. Первый раз — в начале августа сорок первого под Уманью. Отрезаны мы были от своих войск и тылов, пробивались разрозненными частями к своим, потери большие были. Второй раз под Харьковом в сорок втором. Дрались мы в окружении до конца мая. Многие прорвались из окружения, но и головы сложили многие. А сейчас мы с тобой, командир полка и заместитель по политчасти, потеряв в бою с танками батальон, пятимся обратно от Краснограда. Как это понимать?
— А так, комиссар, что в логово врага с голыми руками не полезешь...
Мы достигли станицы Пар-Шляховая, когда бой там уже закончился. Станица горела, горели и 12 немецких танков, шесть бронетранспортеров, штук тридцать наших и фашистских автомашин. В Пар-Шляховой осталась команда мародеров, около полусотни. Гранатами они забросали все погреба, в которых прятались местные жители. Собрали весь скот и птицу, погрузили в машины и увезли в Шляховую. Разведчики нашли случайно оставшегося в живых старика и узнали от него, что из всей нашей дивизии мало кто уцелел.
На обратном пути разведчики догнали по дорога начальника оперативного отделения нашей дивизии капитана Ворожейкина. Он вез на санях тяжело раненного полковника Лясковского. Его доставили в медсанроту полка.
Сергей Федорович Лясковский лежал на койке и тяжело дышал. Врач, закончив перевязку, сделал ему укол. Увидев меня, предупредил:
— У полковника тяжелое ранение. Пуля прошла через грудь, недалеко от сердца. Будем надеяться, он поправится, но нужно стационарное лечение и покой.
Подойдя к полковнику, я наклонился над ним:
— Сергей Федорович, здравствуйте! Как самочувствие?
Лясковский открыл глаза, повернул голову, узнал меня, через силу улыбнулся:
— Василий Филимонович, здравствуй! Рад тебя видеть, садись, поговорим. [63]
Мы были знакомы восемь лет. Полковник Лясковский до войны долгое время работал начальником штаба 96-го полка 32-й стрелковой дивизии на Волге и на Дальнем Востоке, я был инструктором физической подготовки этого полка и его заместителем по оперативной работе семь лет подряд. После Хасанских событий я уехал в академию имени М. В. Фрунзе, потом шел на фронт, а после разгрома немцев под Москвой при формировании 172-й стрелковой дивизии снова попал в его подчинение.
— Послушай, Василий Филимонович. Меня сейчас отправят, видимо, в госпиталь, если в такой обстановке я сумею добраться до него. А ты должен знать о трагедии нашей дивизии. Ты помнишь, все шло отлично. Армия освободила тысячи населенных пунктов, десятки городов, в том числе Харьков. Вышли на рубеж западнее Харькова, заняли рокаду и железнодорожные Песочин, Пивденное, Мерефа, Тарановка, Первомайский, Лозовая. Это был неплохой рубеж для обороны, верно? Но командование, окрыленное успехом, продолжало наступление, а ведь уже были данные, что противник сосредоточивает группировки в районах Богодухова, Полтавы, Карловки и Краснограда. — Лясковский от напряжения и волнения закашлялся, и струйка крови появилась в углу рта. Передохнув, он продолжил рассказ.
Оказалось, что вечером 21 февраля командир дивизии получил приказ командарма Харитонова: утром 22 февраля перейти в наступление и занять город Красноград. Основные силы дивизии были в Пар-Шляховой. Утром на их пути уже стояла танковая дивизия фашистов. Пришлось занять в станице круговую оборону. Лясковский доложил в штаб армии и попросил боеприпасы, которых осталось полкомплекта, а бронебойные снаряды кончились совсем. Из штаба армии ответили: «Как только получим, сразу вышлем». По-другому ответить не могли. Тылы армии и фронта отстали из-за бездорожья на 300 километров. Грубейший просчет!
— Сергей Федорович, может, не надо? Вам же тяжело говорить, — сказал я.
— Ничего, потерплю, а ты должен знать. 22 февраля прошло спокойно. Гитлеровцы были в соседнем селе и ничем не проявляли себя. Комдив, зная, что боя не избежать, собрал командиров полков и спецподразделений, [64] прошел с ними по переднему краю обороны, приказал заминировать танкоопасные направления, поставить на прямую наводку артиллерию, придав ей бронебойщиков с противотанковыми ружьями и связками гранат...
Отдышавшись, начальник штаба продолжал:
— В верхних отрогах оврагов сделали засады с фланкирующими пулеметами для уничтожения пехоты врага. Весь офицерский состав и штабные офицеры были в боевых порядках на самых опасных направлениях. Сделали вроде бы все, но не было бронебойных снарядов, комдив то и дело запрашивал командарма, а потом Тимофеева вызвали на совещание в штаб корпуса.
В 5.30 фашисты пошли вперед. Танков было много, больше ста. Их и автоматчиков подпустили на пятьдесят метров, положили пехоту, в упор стали бить по танкам фугасными снарядами, но ими броню не пробьешь. Танки стали утюжить наши траншеи. Пошли в ход связки гранат. Полтора десятка танков загорелись, светлее стало. Атака фашистов захлебнулась, они на время отошли, а потом поняли, что у русских нет бронебойных снарядов, перегруппировались и кинулись в атаку. Вся дивизия дралась врукопашную.
Майор Турубаров, командир 514-го стрелкового, поджег связками гранат два танка. Его бронебойщики, ими руководил лейтенант Михеев, уничтожили шесть танков. Начальник политотдела дивизии майор Арапов несколько раз поднимал в атаку работников штаба и комендантский взвод против автоматчиков, прорвавшихся к штабу. Он был ранен в голову и умер на руках у своего заместителя капитана Ванина.
Геройски погиб командир 388-го стрелкового полка полковник Шутников. Восемь раз поднимал полк в контратаку против эсэсовцев, заставил фашистов бежать, но танки зашли с тыла, и Шутникова срезало очередью из пулемета. Командующий артиллерией дивизии подполковник Стрельников лично подбил два танка, уничтожил роту гитлеровских автоматчиков, но погиб. Начальник связи дивизии майор Попов возглавил роту связистов, отбил несколько атак, пошел в рукопашную, фашисты окружили его, и тогда он связкой гранат взорвал и себя, и гитлеровцев.
Я это видел, пока меня не ранило, — сказал Лясковский. — Сколько мы стояли? Четыре часа. Не знаю, [65] как я остался живой. Фашисты ходили по станице, добивали наших раненых... — Лясковский снова закашлялся, и опять струйка крови появилась в углу рта. Я вытер ее марлей:
— Сергей Федорович! Вам больше нельзя волноваться. Дивизия выполнила свой долг до конца.
— Надо волноваться, Маковеев, надо! Чтобы не повторялись подобные трагедии! Надо строго наказать тех, кто не обеспечил нас боеприпасами. Ведь если бы они у нас были, майор, мы бы их одолели, ты понимаешь, Василий Филимонович! — Лясковский умолк, прикрыв глаза, в которых стояли слезы.
В эту минуту дежурный по штабу полка доложил, что сани для эвакуации полковника готовы. Принесли носилки.
— Сергей Федорович! Выздоравливайте и возвращайтесь в дивизию! Вот увидите, мы снова будем бить фашистов и гнать их с нашей земли! — сказал я, поцеловав старшего своего боевого товарища.
Лясковского унесли, и больше я с ним не встречался.
Связавшись по рации со штабом корпуса, я шифром доложил о событиях, происшедших в Пар-Шляховой, и получил распоряжение с наступлением темноты отходить в райцентр Алексеевское. Тут же направил взвод автоматчиков лейтенанта Глебова в станицу Пар-Шляховая, чтобы забрать трупы старших офицеров дивизии и обнаруженных раненых бойцов.
Весь день 23 февраля над нами висели самолеты противника. К вечеру вернулся взвод автоматчиков, они привезли восемь тяжелораненых бойцов и трупы командующего артиллерией дивизии подполковника Стрельникова, командира 388-го полка полковника Шутникова, командира 514-го полка майора Турубарова, начальника политотдела дивизии майора Арапова, начальника связи дивизии майора Попова, заместителя начальника штаба дивизии по политчасти старшего лейтенанта Зинченко и лейтенанта госбезопасности Кулебабенко. Все они были похоронены в райцентре Алексеевское.
С наступлением темноты я свернул полк и походной колонной прибыл в райцентр, где располагались тылы дивизии и медсанбат. Здесь я встретил генерала Тимофеева, который в ту трагическую для дивизии ночь был в штабе корпуса на совещании. [66]
— Ну, здравствуй, майор Маковеев! Рад видеть тебя. Рассказывай, как выбрался и вывел полк из окружения.
Рассказ мой был коротким и длился несколько минут.
Вошел дежурный по штабу и доложил:
— Товарищ генерал! Получено сообщение из штаба армии о том, что, по показаниям пленных, завтра с утра переходит в наступление танковая дивизия противника. Удар ее намечается по флангу и тылам соседней дивизии.
— Так, ясно! — посмотрев на карту, сказал Тимофеев. — Штаб проверил готовность подразделений к выходу?
— Так точно! Все готовы и ждут команды.
— А вам, — обратился ко мне и майору Бондаренко генерал, — задача такая. Есть данные, что и здесь, на нашем участке, завтра с утра группировка противника переходит в наступление. Нашей дивизии приказано отойти к станице Большая Берека и там закрепиться. Ваш полк остается здесь, в райцентре, для прикрытия отхода частей. Занимайте оборону и без приказа не отходить.
— Ясно, товарищ генерал! — сказал я.
Туманная, серая ночь подходила к концу без каких-либо событий.
Перед рассветом я еще раз прошел по боевым порядкам полка. На танкоопасных направлениях были расположены взводы ПТР, кроме того, начальник боепитания капитан Мальков добыл в артснабжении три крупнокалиберных пулемета, которые были также выставлены на вероятных направлениях движения врага. Вернувшись на КП полка и проверив связь о батальонами, я прилег отдохнуть. Предстоял серьезный бой, я же не спал трое суток подряд.
Гитлеровские танки появились на рассвете. Развернутые в ротные боевые порядки и эшелонированные в глубину, они медленно продвигались по заснеженному полю широким фронтом в северном направлении. Основной удар противник наносил на участке соседней с нами дивизии, восточнее, куда двигались около пятидесяти танков и полк автоматчиков. Гитлеровцы пытались с ходу прорвать оборону, но, встреченные организованным артогнем, начали маневрировать, и два танка задымили. [67]
Против станицы Алексеевской появились рота танков и батальон пехоты. Опасаясь засады, танки, маневрируя по полю, открыли интенсивный огонь. Но полк молчал, ведь у нас не было ни одного орудия. Гитлеровцы решили, что противника здесь нет, и стали медленно втягиваться в станицу. Я предупредил командиров, чтобы находившиеся в укрытиях бойцы до сигнала ничем не обнаруживали себя.
Фашистские пехотинцы, следовавшие за танками, не видя нас, обнаглели и стали группироваться в походную колонну. Танки поравнялись с бронебойщиками, подставили им свои бока. В этот момент взвилась сигнальная ракета и сразу заработало все оружие, наведенное на цель. Три средних танка, прошитые выстрелами из ПТР, застопорили движение, следовавший за ними танк стал разворачиваться, подставил корму, и тут же две связки гранат, разорвавшись на моторной части, подожгли его. Два передних танка, не заметив случившегося, продолжали движение. На батальон гитлеровцев обрушился огонь станковых и ручных пулеметов, и в течение пятнадцати минут он был уничтожен. Передние два танка были подбиты на выезде из станицы бронебойщиками третьего батальона.
Три гитлеровских танка, ползших позади пехоты, увидев на улице станицы четыре столба дыма, постреляв из пушек и пулеметов, обошли станицу стороной и ушли на север.
На участке соседних дивизий немецкие танки протаранили оборону, не задерживаясь, тоже ушли на север.
В станице стало тихо. Отзвуки тяжелого боя были слышны из района станиц Тарановка и Водолага. Таким образом, полк снова оказался в тылу противника. Двигаться сейчас по открытой степи, где полно вражеских танков и бронетранспортеров, было нельзя, и я решил пока держать оборону здесь, а с наступлением темноты отходить к станице Большая Берека.
А пока фашистов поблизости нет, я приказал собрать немецкие ручные пулеметы, автоматы, боезапас к ним, а также гранаты. Затем покормить людей и, выставив сторожевые охранения, дать возможность посменно отдохнуть в темпе, потому что следующей ночью, видимо, придется снова догонять своих.
Вернувшись в штаб, я приказал установить связь со штабом дивизии, корпуса или армии. В создавшейся [68] обстановке распоряжение комдива генерала Тимофеева «Без приказа не отходить!» хотя и утратило силу, но все же я должен был знать, в каком направлении отходит полк.
День клонился к вечеру. Бой, начавшийся на севере от нас по всему горизонту, не утихал ни на минуту. Особенно сильная артиллерийская стрельба была слышна оттуда, где были станицы Тарановка и Большая Берека.
Зазвонил телефон. Я взял трубку, услышал голос командира взвода автоматчиков лейтенанта Борисова:
— Товарищ командир! С севера по дороге в нашем направлении движется танк, а за ним два бронетранспортера и две машины с автоматчиками.
— Борисов! Передай комбату, чтобы пропустил всю эту колонну в станицу. Здесь одним ударом уничтожить всех. Чтобы ни один не ушел!
— Будет сделано, товарищ майор! — ответил Борисов.
Позже стало известно, что это был отряд мародеров, ехавший собрать у себя в тылу птицу, скот, хлеб. Комбат лейтенант Воронов сам из противотанкового ружья подбил танк. Крупнокалиберный станковый пулемет прошил бронетранспортеры. В считанные минуты пятьдесят фашистов были уничтожены.
Стемнело. Свернув полк в походную колонну, повел его в направлении станицы Большая Берека.
Вот и железная дорога на участке Первомайский — Тарановка. Густая лесопосадка по обе стороны железнодорожного полотна хорошо укрывала нас. Дозорные предупредили, что со стороны Большой Береки движутся четыре автомашины, крытые брезентом. Выйдя к переезду, я подал команду «Приготовиться!», и полк залег у полотна. Машины подъехали к переезду. Когда до них осталось метров пятьдесят, второй батальон лейтенанта Воронова в несколько минут уничтожил более полусотни гитлеровцев, ехавших в машинах.
Но только бойцы головной роты лейтенанта Михеева стали подниматься, как справа блеснули, вспоров темноту, огни фар.
— Танки на дороге! — крикнул дозорный бокового охранения.
К переезду приближались рота танков и десять автомашин с гитлеровцами. Свернуться и двигаться по своему маршруту полк уже не мог, потому что для [69] этого надо было перебежать шоссейную дорогу у переезда.
— Приготовиться к отражению атаки! — подал я команду.
Команда была выполнена молниеносно, бойцы укрылись в кюветах у железной дороги. Танки и автомашины остановились у переезда, гитлеровцы развернулись в боевой порядок и двинулись через переезд, огнем автоматов прочесывая местность. Но им никто не ответил. Подобрав своих раненых, немцы столкнули с дороги танками горевшие машины и ушли в сторону Большой Береки. Когда они скрылись в ночи, я двинул полк следом. Шел рядом с замполитом, рассуждая вслух:
— Похоже, что в Большой Береке наших нет.
— Возможно. Наши, наверно, отошли к Харькову, — сказал Бондаренко.
До Большой Береки оставалось километра два. Впереди вспыхнула ракета и возникла перестрелка. Полк залег. Ясно, станица занята противником. Начальник разведки лейтенант Глебов подтвердил мою догадку.
Собрав на совещание командиров, я принял решение обойти станицу с запада, по железной дороге, затем повернуть на северо-восток в лес, а там мы — хозяева положения. Возражений не было, и мы снова двинулись в путь. Двигаться было трудно, на высотах снег уже стаял, земля раскисла. Мы спускались в долины, но и здесь было не легче: снег мокрый, местами по колено. Шинели, брюки стали тяжелыми, в сапогах хлюпала вода.
Вездесущие разведчики установили, что на северной окраине Большой Береки немцев нет. Посоветовавшись с замполитом, я решил рискнуть, расположить здесь часика на два полк, чтобы люди поели и хоть чуть-чуть отдохнули.
Первым делом бойцы сбросили с себя намокшую одежду, заменили белье и портянки, командиры организовали горячий завтрак. Начальник санитарной службы полка врач Доманова обошла все подразделения, организовала перевязку раненых. Осмотрев мои ноги, она ужаснулась: раны гноились и кровоточили, ноги опухли. Наложив повязки, Доманова сказала:
— Василий Филимонович, вам нельзя двигаться! Может быть гангрена, и вы потеряете ноги.
— Что же делать? [70]
— Мы организуем носилки.
— Не нужно. Пойду сам, — резко ответил я, понимая, что не имею права расслабляться и обязан показывать пример.
До рассвета оставалось часа два, и, пока фашисты не заметили нас, надо было успеть укрыться в лесу. Туда уж они не сунутся. Это я знал еще по боям под Москвой.
И вот полк втянулся в лес, и как-то легче стало дышать. Бойцы оживились, повеселели и двигались уже без опаски. Вокруг были дубы и сосны, тишина, снежная целина. Прошли шесть километров, сделали привал и снова услышали отзвуки тяжелого боя со стороны станции Мерефа и юго-западнее Харькова.
Через час мы вышли в долину безымянной речки. Разведчики донесли, что по дороге идут наши части, а в двух километрах восточнее находится штаб дививии.
Дав указание бойцам привести себя в порядок, я отправился в штаб дивизии. Оказалось, что и наша дивизия, и 15-й стрелковый корпус отошли к Северскому Донцу в район Васищева.
Собрав командиров, объявил им:
— Через два часа полк выступает к месту дислокации дивизии. За меня остается майор Бондаренко, мне врачи запретили двигаться. Я выеду со связным на мотоцикле, на месте уточню расположение 172-й стрелковой дивизии и вышлю встречного.
Штаб 172-й дивизии располагался на восточной окраине поселка Васищево. Я доложил Тимофееву о том, что 747-й полк через три часа прибудет сюда.
— Хорошо, товарищ майор, что своевременно вывел полк из окружения, пока фронт не стабилизировался, иначе пришлось бы пробиваться через оборону врага. Наша дивизия в связи с большими потерями получила приказ выйти в район Купянска на доукомплектование. А что с ногами?
— Ничего страшного, товарищ генерал, — начал я, но вынужден был признаться: — Обе ранены, раны гноятся.
— Немедленно в медсанбат, я сам распоряжусь о встрече полка и его расквартировании в теплых помещениях.
Я еще не знал, что в 747-й стрелковый полк мне больше не суждено вернуться. [71]
Обрабатывая рану в медсанбате, врач Григорьева покачала головой:
— Ох, и повезло же тебе, майор!
— В каком это смысле, доктор?
— А в таком, что если бы ты явился к нам поздней хотя бы на пару дней, то потерял бы обе ноги. А сейчас мы тебя эвакуируем в стационарный госпиталь.
После обработки ран я лег на койку и тут же уснул. Через час меня разбудили: в Купянск, в военный госпиталь, отправлялась машина. Но встать на ноги я уже не мог: их парализовало.
Купянск был прифронтовым городом, часто подвергался налетам фашистских стервятников. Меня положили на носилках у входа в госпиталь, развернутый в школе. Пролежав два часа, я попросил дежурного врача заняться и мной.
— Потерпите, товарищ майор, раненых много, еле успеваем обрабатывать, до вас пока очередь не дошла.
Зная, что готовится к отправке в тыл очередной эшелон с ранеными, я попросил отправить и меня. И вот на перегоне — очередной налет самолетов противника. Поезд остановился, «ходячие» раненые рассредоточились, а мы, «неходячие», остались ждать благополучного исхода. Вынужденная пассивность бесила. Но все обошлось благополучно, в наш поезд не попала ни одна бомба.
Борисоглебский госпиталь, куда меня определили, расположенный в сравнительно глубоком тылу, работал день и ночь, как хорошо отлаженный механизм. Высокое чувство долга, исключительное внимание медицинского персонала к нам, раненым воинам, современные методы лечения делали чудеса. Уже через два месяца я начал ходить с костылями, а еще через месяц меня выписали. В бодром настроении прибыл на медицинскую комиссию.
Врачи осматривали долго и придирчиво. Наконец пожилой хирург в пенсне заключил:
— Налицо остаточные явления полиневрита. Признать ограниченно годным!
— Как так? — спросил я, еще не веря такому повороту событий. — И что же теперь делать?
— Будете служить в тылу... [72]
— Ну уж нет... Я прошу вернуть меня в дивизию... В конце концов, буду на штабной работе...
— Все, молодой человек, разговор окончен, — сказал хирург.
— Но позвольте, — не сдавался я. — Ноги-то у меня, в конце концов, работают. — И для пущей убедительности притопнул ими.
Видя, что и это не действует, решил подавить своих неожиданных «противников» убедительными примерами.
— Вы знаете, в русской армии и без ног воевали... Был такой генерал Иван Карлович Арнольди, ему ногу оторвало в «Битве народов» под Лейпцигом...
И я рассказал, какой это был храбрый воин. Отличился он еще при разгроме французской армии на реке Березине. Так случилось, что его конно-артиллерийская рота, имевшая восемь орудий, противостояла французам на болотистой местности, где единственным путем отхода была дорога, на которой одновременно могли разместиться не более двух орудий.
Арнольди занял позицию и лично руководил ведением огня по французам, которые выставили против него на холмах вчетверо превосходящие силы.
Огневая дуэль продолжалась в течение всего дня, причем когда выходили из строя пушки, то Арнольди заменял их другими, а когда были повреждены все орудия его роты и на смену прислали другое подразделение, он отказался покинуть свой пост. Три конно-артиллерийские роты, сменяя одна другую, прошли через тот огненный рубеж под его командованием, под Иваном Карловичем убило три коня, его шинель была иссечена осколками, но он продолжал невозмутимо и хладнокровно командовать до тех пор, пока французы не прекратили атаки. Причем сам даже царапины не получил. А вот под Лейпцигом ему не повезло. В разгар боя, когда противник начал решительную контратаку, ядром оторвало ногу ниже колена.
К нему подбежали солдаты, но он велел вернуться им к орудиям, а затем, перетянув жгутом бедро, продолжал командовать, лежа на боку, до тех пор, пока не была отбита атака...
В 1814 году Арнольди, выписавшись из госпиталя, встретил свою роту, возвращающуюся из Парижа домой, в Россию. [73]
Впоследствии он стал генералом и участвовал во многих кампаниях, по-прежнему проявляя себя храбрым воином.
Врачи, слушая мой рассказ, отвлеклись от дел, и я, чувствуя, что удалось произвести некоторое впечатление, продолжал:
— А вы утверждаете, что не могу сидеть в штабе, скажем, на оперативной работе... Чем я хуже офицера русской армии? Ведь я же советский человек...
— Ну вот что, дорогой товарищ, за рассказ спасибо, и получите свои документы, — нахмурился председатель комиссии. — Вам на фронт нельзя...
В расстроенных чувствах вышел я из кабинета, где заседала медицинская комиссия. Что было делать? Присел в скверике на лавочку, задумался... Ведь своим рассказом я и себя разбередил. Мыслями же был там, на фронте, где события вступали в новую свою стадию — армия наша получала новую, отличную боевую технику. Вот когда пришла пора по-настоящему бить врага!
И так мне в ту минуту стало обидно, что представить трудно.
Достал я заключение медицинской комиссии, изорвал его на мелкие кусочки и бросил в стоящую рядом урну. Потом встал, отбросил палочку, которую все еще брал на всякий случай, и направился прямо на вокзал, чтобы ехать в Москву.
Видимо, работники кадровых органов просто не ожидали, что у представшего перед ними майора, бравого, подтянутого и совершенно здорового на вид, есть какие-то основания не попасть на фронт. Их вполне удовлетворила справка о том, что я три месяца находился в госпитале.
Правда, вопрос все-таки мне задали:
— Как здоровье?
— Отличное! — бодро ответил я. — Готов бить врага.
И тут же получил назначение в 12-ю армию, а там, поскольку прежняя моя должность оказалась занятой, меня назначили начальником оперативного отделения 333-й стрелковой дивизии, которую тогда меж собой называли «Три тройки». [74]