Война на рельсах
В начале войны нам часто приходилось бывать около железной дороги и наблюдать, как мимо проносились вражеские эшелоны. Но мы бессильны были их остановить; лишь иногда удавалось выворотить ломами рельс или подорвать полотно случайно найденной миной. К лету 1942 года положение изменилось. Партизаны стали получать из Москвы тол, капсюли-взрыватели и бикфордов шнур. В отрядах появились специальные группы минеров-подрывников, которые каждый день то тут, то там спускали под откос вражеские эшелоны. Но магистрали все же продолжали действовать. Лишь однажды — это было глубокой осенью 1942 года, после взрыва моста на реке Птичь, — нам удалось остановить движение на дороге на восемнадцать суток. А теперь ставилась задача вообще парализовать движение на белорусских железных дорогах. Вот как выросли наши силы за два года!
24 июня 1943 года на заседании бюро Центрального Комитета КП(б) Белоруссии шла речь о том, чтобы усилить партизанские удары по вражеским коммуникациям до такой степени, при которой была бы невозможна переброска войск, техники, боеприпасов и продовольствия для гитлеровских армий, действовавших на территории нашей Родины. Центральный Комитет на этом заседании одобрил план операции, вошедшей в историю партизанского движения под названием «рельсовая война».
В соответствии с этим решением Белорусский штаб партизанского движения разработал конкретные мероприятия по проведению «рельсовой войны» и довел их до каждой бригады и отряда. ЦК КП(б)Б и БШПД направили к партизанам большую группу инструкторов подрывного дела. Самолеты доставили огромное количество взрывчатки, капсюлей-взрывателей, бикфордова шнура, спичек, боеприпасов. В бригадах началось обучение партизан подрывному [247] делу, причем учились не специально выделенные группы, как это было раньше; минную подготовку отныне проходил почти весь личный состав, начиная от рядового бойца и кончая командиром. Штабы бригад и отрядов произвели рекогносцировку участков, на которых предстояло действовать, и составили боевой расчет своих подразделений.
Когда вся подготовительная работа была завершена, из ЦК поступило распоряжение начать операцию в ночь на 3 августа 1943 года. Десятки бригад, сотни отрядов и диверсионных групп вышли на железные дороги. Мощным ударом охрана магистралей была смята или уничтожена, оставшиеся в живых гитлеровцы удрали в гарнизоны, и партизаны приступили к делу. Они взрывали рельсы, разрушали путевое хозяйство, жгли шпалы, уничтожали мосты. В течение августа народные мстители продолжали наносить удары по коммуникациям противника. Это был первый этап «рельсовой войны», продолжавшийся почти до середины сентября. За это время партизаны Белоруссии перебили свыше 121 тысячи рельсов, в том числе около 29 тысяч в Минской области. При этом особенно отличились партизаны бригад Минской области, которыми командовали В. Т. Воронянский, Н. Н. Розов, Л. И. Шуба и другие. Движение железнодорожного транспорта было надолго парализовано.
Так белорусские партизаны помогали Красной Армии, которая, сломав хребет фашистскому зверю на Орловско-Курской дуге, перешла в наступление.
В сентябре 1943 года ЦК КП(б)Б дал указание о подготовке ко второму этапу «рельсовой войны» под названием «Концерт». По первоначальному плану операция «Концерт» должна была начаться ночью 19 сентября, но из-за неполного осуществления плана заброски к нам боевых грузов начало операции перенесли на 25 сентября 1943 года. Объезжая бригады и отряды, мы уточнили на месте планы, способы и приемы боевых действий. Вскоре был издан приказ соединению Борисовско-Бегомльской зоны по проведению операции «Концерт».
Бегомльский аэродром работал с полной нагрузкой, принимая самолеты чуть ли не каждую ночь. По дорогам от аэродрома к партизанским бригадам и отрядам тянулись подводы с толом и приспособлениями для взрыва. Москва не жалела боеприпасов. И мы только радовались [248] возросшему могуществу нашей Родины: на фронтах шло величайшее сражение, наступающей Красной Армии требовалось огромное количество оружия и боеприпасов. И страна обеспечивала всем необходимым не только армию, но и нас, партизан. Сколько в те дни можно было услышать слов сердечной благодарности от народных мстителей, развозивших и принимавших военные грузы! Люди тепло отзывались о тружениках советского тыла, которые непрерывным потоком отправляли на фронт и в партизанские зоны оружие и снаряжение.
Наши бойцы часто находили в ящиках с толовыми шашками, патронами, капсюлями, шнуром маленькие записки с призывами: «Товарищи, бейте крепче фашистских гадов!», «Смерть немецким захватчикам!». Эти записки поднимали боевой дух партизан.
Мне однажды довелось быть свидетелем такого случая. В бригаду «Дяди Коли» — Лопатина с аэродрома прибыли подводы с боеприпасами. Их стали распределять по отрядам. Один из партизан — молодой парень, раздетый по пояс и управлявшийся на разгрузке за двоих, — увидел на ящике с толом надпись, сделанную корявым, неуверенным почерком. Чей-то карандаш вывел: «Дорогой мой сыночек Васенька! Это для тебя я приготовила. Бей проклятых фашистов и возвращайся скорей с победой. Твоя мама».
Парень увидел надпись и остолбенел.
— Это же моя мама! — закричал он. — Почерк ее...
Он обхватил ящик руками, прижался к нему, как к материнскому плечу, и прослезился.
— Брось, Василий. Может, ты ошибся, — подошел к нему товарищ.
— Тише ты, дурень! — цыкнули партизаны. — Васе лучше знать...
Василий успокоился, вытер рукой слезы и сказал командиру:
— Этот ящик мой.
— Твой, Василий, твой, — понимающе подтвердил командир. — Бери. Наказ матери отменить я не имею права.
Подготовка к «Концерту» шла быстро и организованно. 24 сентября командование зоны доложило в Москву, что намеченный план подготовки полностью завершен. Нам ответили:
«Начинайте в назначенное время». [249]
На следующий вечер партизанские бригады и отряды стали вытягиваться на свои рубежи. Бригады «Дяди Коли» и «Смерть фашизму» расположились в районе Жодино, готовые прорвать охрану автомагистрали и выйти на железную дорогу. 1-я антифашистская бригада подошла к автомагистрали юго-западнее районного центра Смолевичи. Бригады «Народные мстители», «Железняк», отряды имени Калинина и Ворошилова заняли позиции в лесу у железнодорожных перегонов Вилейка — Княгинино — Парафьяново — Подсвилье; бригада «Штурмовая» — у дороги Молодечно — Минск.
В 20 часов 10 минут 25 сентября 1943 года партизаны начали операцию. «Концерт» гремел по всей Белоруссии. Нельзя себе представить более внушительной и впечатляющей картины, чем массовый подрыв железнодорожного полотна. Смотришь вдаль — и всюду, насколько доступно глазу, видишь партизан, действующих на линии. Группы работают четко и организованно. Слышатся команды, ухают взрывы, поднимая в воздух куски рельсов, шпал, облака песка и щебня. И это на протяжении многих километров! Железнодорожная охрана при виде такой массы партизан в страхе разбежалась, прячась в укрепленных гарнизонах. Там же, где гитлеровцы пытались оказать сопротивление, они были смяты, отброшены от магистралей или уничтожены.
За два часа горячей работы на участке между Минском и Борисовом в ночь с 25 на 26 сентября было перебито свыше четырех тысяч рельсов и около восьми тысяч шпал. На магистрали Молодечно — Полоцк партизаны нашего соединения перебили около четырех тысяч рельсов и семь тысяч шпал.
— Да, это был замечательный «Концерт»! — с воодушевлением говорили бойцы, вернувшись на свои базы. А здесь их ждало новое волнующее известие: советские войска, продолжая стремительное наступление на запад, вступили на белорусскую землю и освободили город Хотимск. Партизаны пришли в неописуемый восторг. Всюду возникали летучие митинги. Народные мстители клялись еще сильнее бить врага, чтобы приблизить час полного освобождения родной земли.
Партизаны уже вполне сознательно оценивали значение операции «Концерт». В те дни можно было услышать такие разговоры: [250]
— Наш «Концерт» — хорошая добавка к наступлению на фронте.
— И партизаны, и фронтовики, видать, по одному плану действуют.
— Москва руководит. А она знает, что надо делать...
Второй этап «рельсовой войны» продолжался свыше месяца, до 1 ноября. Гитлеровцы предпринимали отчаянные усилия, чтобы восстановить движение по железным дорогам. В Белоруссию были переброшены новые железнодорожно-восстановительные батальоны, на ремонтные работы сгонялось местное население. Но дело подвигалось туго. На месте не хватало ни рельсов, ни шпал — их приходилось доставлять из Польши, Германии, Чехословакии. Однако отремонтированные с невероятным трудом участки вскоре снова подрывались партизанами. Народные мстители держали железные дороги под непрерывным обстрелом. 5 октября один из эшелонов с войсками противника с большим трудом добрался до станции Ждановичи. Связные немедленно сообщили об этом в бригаду «Штурмовая». Партизаны атаковали станцию, разгромили эшелон, вывели из строя паровоз, сожгли вагоны, разрушили путевое хозяйство. Противник понес большие потери.
В ходе второго этапа «рельсовой войны» партизанские бригады и отряды Белоруссии подорвали более 90 тысяч рельсов, из них около 22 тысяч приходилось на минских партизан. Бригады «Штурмовая», «Народные мстители», «Железняк», отряды З. Ненахова и В. Попова соединения Бегомльско-Борисовской зоны и бригады имени Фрунзе Молодечненской области за период с 15 августа по 1 ноября 1943 года перебили на участке Молодечно — Крулевщизна 12 775 рельсов, а на участке Молодечно — Минск — 2590. За это же время бригады «Смерть фашизму», «Дяди Коли» — Лопатина, «За Советскую Белоруссию», имени Щорса, отряд имени газеты «Правда», действовавшие на участке Минск — Борисов — Орша, перебили 8239 рельсов.
Партизанам в «рельсовой войне» самоотверженно помогало местное население. Вместе с нашими бойцами жители партизанских зон разбирали рельсы, растаскивали шпалы, перекапывали железнодорожную насыпь. Во втором этапе «рельсовой войны» на дорогах республики партизанами, кроме разрушения пути, был спущен под откос 1041 вражеский эшелон. Во время крушений разбито 807 паровозов, 6360 вагонов, платформ и цистерн. В ходе [251] «Концерта» партизаны Белоруссии истребили более 32 тысяч и ранили свыше 19 тысяч солдат и офицеров противника.
«Рельсовая война» привела к серьезным затруднениям в перевозках: значительно сократился их объем, удлинились сроки передвижения вражеских эшелонов. Таким образом, белорусские партизаны добились крупного оперативно-стратегического успеха в дезорганизации и срыве железнодорожного сообщения противника и тем самым оказали Красной Армии большую помощь в ее наступательных операциях 1943 года. [252]
«Русская загадка»
В первой половине сентября 1943 года заместитель командира бригады «Дяди Коли» по разведке Владимир Рудак сообщил нам, что начальник борисовской полиции, он же начальник карательного отряда СС, известный своей жестокостью, изменник и палач мирного населения Кабаков заметно нервничает, под разными предлогами отказывается от выезда на операции против партизан. Володя спрашивал, нельзя ли этого предателя использовать для нанесения удара в спину фашистам.
Предложение Рудака нас заинтересовало. В самом деле, если Кабаков согласится нанести своим отрядом удар по гитлеровцам, тогда перед советским правосудием можно поставить вопрос о смягчении наказания за все те преступления, которые он совершил перед Родиной. Мы встретились с Володей.
— А может, Кабаков затеял какой-либо подвох? — усомнились мы. — Может, он хочет заманить наших людей в ловушку?
— Мы сами с усами, — улыбнулся Владимир. — Нас не проведешь. Я думаю сам взяться за это дело.
Да, дело было опасное. Но мы хорошо знали начальника разведки и контрразведки, который всегда смело шел навстречу опасности и добивался успеха. У этого двадцатипятилетнего парня из Логойского района было горячее сердце и трезвый ум. Мы были уверены, что и это поручение Рудак выполнит успешно.
Я написал письмо Кабакову. В нем говорилось:
«Уполномоченный Центрального Комитета Компартии Белоруссии гарантирует твердое ходатайство перед советским судом о смягчении наказания за ваши тяжелые преступления перед Родиной, если вы:
1. Немедля перейдете со своим отрядом на сторону партизан, предварительно уничтожив или арестовав тех [253] из своих подчиненных, которые не согласятся перейти к нам.
2. Перед переходом отряд должен провести боевую операцию в Ново-Борисове или его окрестностях с тем, чтобы нанести возможно больший ущерб гитлеровцам. План операции должен быть согласован и утвержден мною.
Если вы не согласитесь на эти условия, то считайте, что тем самым подписали себе смертный приговор».
Рудак свернул письмо вчетверо, спрятал листок под подкладку шапки и направился в город, прихватив с собой партизан Бориса Качана и Артура Ржеуцкого. Хлопцы пошли, взяв с собой по пистолету и по две гранаты.
Партизаны по известным только им тропинкам незаметно пробрались в город и ввалились в домик бургомистра Парабковича.
— Как найти начальника полиции Кабакова? — спросил Рудак.
— А для чего он вам нужен? — заискивающе переспросил Парабкович.
— Нужен, — ответил Рудак. — И мы хотели бы встретиться с ним здесь, в вашей квартире.
Парабкович задумался. В этот момент к дому подкатила немецкая легковая машина, из которой легко выскочил начальник полиции.
— А вот и он объявился, — обрадовался бургомистр.
Кабаков, давно отвыкший спрашивать разрешения, без стука распахнул дверь и вошел в комнату, бросив короткое: «Здорово!»
— К тебе тут пришли... — Парабкович кивнул на партизан и вышел из дома, сказав, что минут через десять вернется.
— Ну, что, орлы, хотите от меня? — пробасил начальник полиции и подсел к столу.
— Я начальник разведки и контрразведки партизанской бригады «Дяди Коли», — спокойно представился Рудак и тут же попросил: — Дайте-ка ваш пистолетик на всякий случай.
Кабаков вспыхнул и вскочил с места.
— Не волнуйтесь, господин начальник, — посадил его на стул Ржеуцкий.
— Мы слыхали, что ты в последнее время изменил свое отношение к партизанам, — начал Рудак. [254]
— Да, да, — скороговоркой произнес Кабаков. — Я больше воевать с вами не буду...
— В таком случае прочти вот это письмо. — Рудак вынул из шапки листок бумаги и подал Кабакову.
Изменник читал его долго, обдумывая каждое слово. Потом отдал письмо Рудаку и тяжело произнес:
— Не могу перейти к вам. Народ не простит меня.
— Что же ты собираешься делать? — в упор взглянул на него Рудак.
Кабаков не выдержал взгляда и низко опустил голову.
— Не знаю, — еле выцедил он из себя. — Но воевать с вами не буду.
— Разговор окончен, — встал Рудак. — Даем тебе еще неделю на размышление. Если не получим согласия, будем знать, что ты сам подписал себе смертный приговор.
Начальник полиции молча поднялся со стула.
— Я прошу доставить нас за город, — сказал Рудак. — И только без шума!
— Пожалуйста! — изменник направился к выходу.
В машине, кроме шофера, сидел еще немец — плюгавенький солдатик в очках и непомерно большой пилотке.
— Заводи! — махнул Кабаков шоферу. — Ребят надо малость подбросить.
Партизаны без каких-либо трудностей были доставлены к лесу.
Кабаков не давал о себе знать ни на следующий день, ни через неделю. Отрядам, дислоцировавшимся в Борисовском районе, штабом соединения был отдан приказ: в переговоры с Кабаковым больше не вступать и при первом же удобном случае уничтожить изменника.
В конце октября в Отряд, которым командовал В. Попов, поступило донесение от одного из связных, что начальник карательного отряда СС Кабаков отправляется со своими головорезами на автомашинах в деревню Кищину Слободу для заготовки продуктов. Командир отряда организовал засаду на дороге, взяв с собой нескольких партизан из бригады «Дяди Коли».
Народные мстители встретили предателей и гитлеровцев дружным автоматным и пулеметным огнем, забросали машины гранатами. Почти все каратели были перебиты. Партизаны обнаружили и труп Кабакова — предатель получил по заслугам.
Партизаны из бригады «Дяди Коли» привели двух [255] пленных. Один из них, выпучив глаза, долго глядел на Владимира Рудака, который допрашивал гитлеровцев.
— Что, не узнаешь? — рассмеялся Рудак.
— Ни-и-иче-го не понимаю, — дрожа от страха, лепетал немец. — Ведь в-вы-ы-ы недавно ехали с начальником полиции в машине?
— Ехал, — согласился Рудак. — Вот пригласил его к себе в гости, а он не доехал. Сам виноват...
— Н-н-ни-и-че-го-о не понимаю, — пожимал плечами перепуганный немец. — Р-р-р-усская загадка...
А вот еще одна «русская загадка».
...С бригадой «Дяди Коли» был тесно связан Ануфрий Дмитриевич Якубовский — пожилой крестьянин из деревни Ганцевичи Плещеницкого района. Фашисты живьем сожгли его девяностошестилетнего отца Дмитрия Доминиковича, расстреляли сестру Анастасию, брата Митрофана вместе с его женой Еленой и сыном Леонтием, мужа родной сестры Антоли — Сергея Шабана. На руках Ануфрия Дмитриевича умер от тифа брат Михаил. На фронте погибли брат Иван и племянники Александр и Михаил.
Ануфрий Дмитриевич поседел, высох, согнулся. Но ничто не могло поколебать его волю к борьбе, ослабить богатырский дух. Старый партизан продолжал ходить в разведку, подвозил пищу на заставы, строил укрепления в партизанской зоне. Он отдал свой дом под госпиталь и добровольно взял на себя тяжелые обязанности санитара, днем и ночью ухаживая за больными и ранеными.
Находившиеся на излечении партизаны удивлялись неистощимой силе и энергии Ануфрия Дмитриевича, горячо благодарили его.
— Что вы, что вы! — говорил старый партизан. — Вы же сыновья и братья мои. Без вас и жизни у меня нет...
— У тебя, Дмитриевич, сил на троих молодых хватает, — восторгались раненые.
— Хватит, родные, хватит, — отвечал старик.
— Откуда же ты их берешь? Посмотри на себя: кожа да кости!
— Старая закалка, — отвечал Ануфрий Дмитриевич, и сухое, морщинистое лицо его озарялось улыбкой.
По просьбе раненых Якубовский рассказывал о себе, о своей жизни.
— Хватил я, братцы мои, в молодости лиха и горюшка, — начинал Ануфрий Дмитриевич, подсаживаясь на нары [256] поближе к раненым. — Бог-то, видать, это лихо на семерых приготовил, да получилось так, что мне одному оно досталось. До первой мировой войны работал я батраком у помещиков Дрешера и Граковича. Дрешер владел у нас Ганцевичами, а Гракович — Замошьем. Вот пауки были, пососали они людской кровушки! Лето, бывало, проработаешь, свету белого не видишь, от зари до зари спину гнешь, а придешь за расчетом — копейки на руки приходятся, рубаху не купишь. Пожалуешься — вышвырнут, как собаку, гроша ломаного не дадут. И выходило так: работал я у помещиков долгие годы, а зарабатывал только себе на прокорм да на холщовую одежонку, чтобы кое-как срам прикрыть.
Когда в четырнадцатом попал в армию, то мне военная служба раем показалась, хотя и муштровали нас, как Сидоровых коз, и зуботычины иной раз получал. Да все ж человеком себя чувствовал: одет в добротную форму, избавился от своих латаных штанов, в которых перед девчатами стыдно было показаться, да и кормили неплохо: щи, каша. Стояли мы в Финляндии, возле Гельсингфорса. Раздобрел я на казенных харчах, в тело вошел, силенку почувствовал. Был у меня друг в нашей 32-й пешей Смоленской дружине — Михаил Коновалов, рабочий ткацкой фабрики из Питера. Он свел меня со своими друзьями-солдатами Федором Зуевым, Степаном Сивцовым и Максимом Гринем. От них я и услышал впервые о Ленине и его партии, о том, что не царя-батюшку надо защищать, а новую жизнь для народа завоевывать, чтобы самим хозяевами быть, землей владеть, фабрики и заводы у капиталистов вырвать.
И так все это пришлось мне по душе, что однажды сказал я Коновалову:
— Передайте Ленину, что он всегда на меня может рассчитывать.
Михаил рассмеялся и говорит:
— Ленину, может, и не передам, а комитету нашей социал-демократической организации скажу обязательно.
Сколько уж лет прошло с тех пор, а я и сейчас, как живых, вижу своих друзей-большевиков, которые мне пелену с глаз сдернули, жить научили. В Февральскую революцию, когда народ Николашку с трона спихнул, меня в ротный, а затем в дружинный комитет солдатских депутатов избрали, а в начале апреля я был уже по делам дружинного [257] комитета послан в Питер. Вот в те дни, братцы мои, я всем сердцем и понял, где мне надо быть и какой линии держаться. Великое счастье выпало на мою долю! Я вместе с солдатами, матросами и рабочими встречал на Финляндском вокзале Ленина и слышал его речь с броневика. Я стоял в плотной толпе и чувствовал, как во все поры моего тела силы наливаются. Думалось: да поставь капиталисты против нас тысячи пушек, выведи миллионное войско, мы все сомнем и своей цели добьемся. Вот каким я стал, когда Владимира Ильича послушал! Ко мне словно бы перешла частица ленинской энергии, которая и позволила потом преодолеть все трудности в борьбе. А трудности, я вам прямо скажу, были огромные. После ранения на фронте я приехал в родную деревню, где меня сразу же избрали председателем комитета бедноты Зембинской волости и членом Зембинского ревкома. Дел было невпроворот: и землю помещичью делить, и допризывников обучать, и голодным помогать, и зерно для сева доставать. Мы, комитетчики, ночей не спали. Доставалось нам, пожалуй, не меньше, чем на фронте. А однажды какая-то сволочь мне записку подбросила: знай, мол, что пуля для тебя уже приготовлена. Прочитал я грязные слова и погрозил кулаком невидимому врагу: не таковский я, чтобы пули бояться, на испуг нас не возьмешь! После этого меня на работу еще пуще охота взяла, хотя от голода и бессонницы чуть с ног не валился.
А в августе 1919 года на нашу землю снова беда пришла. Незваные гости пожаловали — польские захватчики, а с ними вернулись помещики Дрешер и Гракович. Как увидели они меня, так сразу и сцапали, а потом передали 13-му польскому уланскому полку. Солдаты до полусмерти избили моего отца, жену и сестру, а меня на расстрел в лес повели. Смерти я не боялся. Было только горько и обидно, что мало успел сделать и что не придется посмотреть, как под руководством Ленина народ новую жизнь построит. Но мне удалось избежать расстрела. Я спасся потому, что большевики научили меня никогда не вешать носа, не теряться в минуту смертельной опасности. Когда наша повозка въезжала в лес, я заметил, что уланы о чем-то между собой разговорились, и воспользовался этим — спрыгнул с телеги и во весь дух побежал в кусты. Солдаты гнались за мной, стреляли, но в лесу какая стрельба — не попали. [258]
Ануфрий Дмитриевич дальше рассказывал о том, как он и его односельчане вздохнули свободно, полной грудью при Советской власти, строили по заветам Ленина новую жизнь на социалистических началах.
— Трудностей было немало, — говорил Якубовский, — но мы не из таких, чтобы перед ними опускать руки. Все преодолели и жизнь свою построили как надо...
— Видать, у тебя, Ануфрий Дмитриевич, и поныне старая закалка осталась? — спрашивали раненые.
— Осталась, родные, — отвечал партизан. — Не сломить меня фашистам, кишка у них тонка на советского человека...
Вот и весь ответ на «русскую загадку». [259]
Плечом к плечу
В конце августа 1943 года из бригады «Дяди Коли» прибыло донесение:
«На нашу сторону перешел в полном составе взвод словацких велосипедистов из второй пехотной дивизии во главе с Войтехом Шатара».
Приятно, конечно, было узнать об этом. Но удивляло другое: как фашистам удается формировать на территории оккупированной Чехословакии все новые и новые дивизии? Еще год назад мне приходилось встречаться на Полесье со словацкой дивизией прикрытия, а теперь вот под Минском появилась еще одна — вторая пехотная... «Как это так, — думал я, — в Чехословакии с каждым днем все сильнее развертывается подпольное и партизанское движение, и в то же время — от факта никуда не уйдешь — фашисты прислали в Белоруссию новую дивизию, сколоченную из наших славянских братьев-словаков?» Это не укладывалось в сознании.
— Гитлеровцам выгодно, чтобы братья воевали против братьев, — такое заключение сделал комиссар бригады «Железняк» Степан Степанович Манкович, когда я ему рассказал о донесении Лопатина. — И они, видимо, идут на все, чтобы натравить чехов и словаков на русских.
— Нет, из этой затеи у немцев ничего не выйдет!
Припомнились встречи с солдатами и офицерами 101-го полка дивизии прикрытия на юге Минщины, наши большие совместные дела. Я ясно представил себе Яна Налепку, Штефана Тучека, Яна Микулу, Сороку, Андрика... Таких патриотов, горячо любящих братский советский народ, в дивизии прикрытия было много. Чехи и словаки не хотели поднимать оружие против белорусских партизан, поэтому гитлеровское командование вынуждено было перебросить дивизию в другое место.
В таком случае почему под Минском появилась новая чехословацкая дивизия? Откуда она? Вскоре выяснилось, [260] что это вовсе не новая, а все та же старая, хорошо известная нам дивизия прикрытия, только переименованная гитлеровцами во вторую пехотную. А это было так.
В декабре 1942 года фашистское командование, напуганное участившимися случаями перехода чешских и словацких патриотов на сторону белорусских партизан, сняло 101-й полк с железнодорожной магистрали Брест — Калинковичи и перебросило его в район Ельск — Овруч. Этот полк по существу оказался небоеспособным, и гитлеровцы принимали все меры, стремясь сохранить его как воинскую единицу. Но подпольные патриотические организации чехов и словаков на новом месте еще более усилили свою деятельность. Они уже имели немалый опыт установления связей с белорусскими партизанами и широко использовали его при поддержании контактов с украинскими народными мстителями. Чехи и словаки группами и в одиночку переходили в партизанское соединение Сабурова, а в мае 1943 года в его состав влилось подразделение во главе с нашим знакомым капитаном Яном Налепкой.
Немецкое командование всполошилось. Часть солдат и офицеров дивизии прикрытия были отправлены в Чехословакию, а на их место пригнали новобранцев, многие из которых были насильно мобилизованы на службу в фашистскую армию. После этого дивизию переименовали во вторую пехотную и перебросили под Минск. На нее возлагались патрульные, охранные обязанности, но не исключалось и использование в карательных целях.
Поэтому штаб нашего соединения дал указание командованию бригад и отрядов засылать своих людей в гарнизоны, занимаемые чехами и словаками, устанавливать связи с личным составом подразделений, призывая чехословацких воинов повернуть оружие против нашего общего врага — германского фашизма, переходить на сторону партизан. Наши разведчики из числа народных мстителей и местного населения развернули в гарнизонах активную деятельность. В результате почти каждый день поступали сообщения о переходе чехов и словаков на нашу сторону.
Так, 13 сентября группа словаков из жодинского гарнизона в составе Войтеха Фибиха, Адама Цыганика, Юрия Фери, Штефана Поленика, Одро Высокого, Доминика Крупа и Пепиха прибыла в партизанский отряд имени Кутузова бригады «Смерть фашизму». Через два дня, [261] 15 сентября, еще одна группа словаков оставила свой гарнизон и присоединилась к бригаде «Штурмовая», действовавшей в Заславском районе. К нам перешли Эмиль Балиш, Юзеф Вавра, Антон Вошка, Матей Воярский, Штефан Длугаш, Франтишек Липтак, Ян Ковач, Виктор Бахраты, Михаил Маерник, Ян Дршик, Ян Рихтарик, Юзеф Феро и другие. Чехи и словаки влились также в бригады «Большевик», «Народные мстители», «Беларусь», имени Фрунзе, в отряд «Градова» и другие партизанские формирования. Только в сентябре — октябре 1943 года в одну лишь партизанскую бригаду «Штурмовая» перешло более 50 чехословаков.
Минский подпольный обком неоднократно напоминал командирам и комиссарам бригад и отрядов, чтобы они принимали чехословацких патриотов дружески, как это и подобает товарищам по оружию, проявляли о новых друзьях заботу и создавали все условия для того, чтобы они могли включиться в активную борьбу с оккупантами. Так именно и встречали партизаны чехословацких братьев. Для прибывающих была создана обстановка товарищества, чехословаки чувствовали себя в отрядах равноправными бойцами. Если патриоты изъявляли желание служить вместе, то создавались специальные чехословацкие отделения и взводы; если они хотели влиться в наши подразделения, этому также никто не препятствовал. Одни становились автоматчиками, другие — артиллеристами, третьи — минерами-подрывниками, четвертые — разведчиками.
Наши боевые друзья действовали смело и решительно, никогда не жаловались на трудности. Вот что, например, 18 октября 1943 года писала газета «Смерть фашизму», издававшаяся Смолевичским подпольным райкомом партии, в статье «Бить врага днем и ночью»:
«Недавно группа словаков с оружием в руках перешла на сторону партизан. И сейчас она, действуя в составе отделения под командованием Войтеха Ф. (Фибиха. — Р. М.)... показывает образцы мужества и героизма в борьбе с немецкими захватчиками. За короткое время ими убито одиннадцать гитлеровцев и уничтожено три автомашины. Уходя на очередное боевое задание, командир отделения Войтех Ф. от имени всех бойцов отделения сказал:
— Мы, партизаны, не дадим гитлеровцам покоя ни днем ни ночью». [262]
Мужественно сражались с врагом чехи и словаки, служившие в отряде «Грозный» бригады «Штурмовая». Они в октябре 1943 года устроили засаду на дороге Молодечно — Красное и наголову разгромили фашистский взвод. На дороге осталось лежать восемнадцать трупов гитлеровских солдат.
Взвод словаков из бригады «Дяди Коли» в ночь с 24 на 25 сентября принял активное участие в операции «Концерт». Словаки успешно выполнили задание, подорвав более 120 железнодорожных рельсов. Партизаны-словаки хорошо знали расположение вражеской подземной линии связи Берлин — фронт и часто получали задания по разрушению этой линии. В доказательство того, что задача выполнена, они обычно приносили с собой куски вырезанного кабеля.
Помню, мы с интересом читали заметку «Так партизаны-словаки уничтожают оккупантов», опубликованную в газете «Большевистская правда» бригады «Дяди Коли». Вот она:
«Отдельный словацкий взвод отряда «Коммунар» шел в засаду, — говорилось в заметке. — Каждое отделение выполняло задачу, поставленную командиром взвода. Бойцы и командиры горели желанием как можно лучше выполнить задание, чтобы своей работой помочь наступлению Красной Армии. Первое отделение под командованием Яна М. (Моташицкого. — Р. М.) шло на автомагистраль Минск — Москва, имея с собой гостинец — мину от полкового миномета. С наступлением темноты мина была положена на магистраль, а отделение расположилось возле дороги в засаде, ожидая немецкую автомашину. Вдруг послышались шаги. Это шли немецкие патрули. У шнура лежат Вацлавик и Попкович. «Дергай!» — говорит Попкович, но Вацлавик выжидает. Когда фашисты подошли к мине, он потянул за шнур. Раздался взрыв, а отделение открыло по врагу дружный винтовочно-пулеметный огонь. В результате было убито 12 оккупантов.
В тот же вечер второе отделение под командованием Рудольфа П. (Полцуда. — Р. М.) из засады подбило легковую автомашину, в которой ехало пять гитлеровцев. Только одному из них удалось бежать. Остальные бесславно сложили свои головы.
Не отстало и третье отделение под командованием Войтеха Б. (Благуса. — Р. М.), Оно подорвало повозку с пятью [263] гитлеровцами. Так партизаны-словаки уничтожают ненавистных оккупантов».
Всякое бывало в нашей партизанской жизни. Народным мстителям приходилось испытывать и радость побед, и горечь поражений. Были трудные походы и бессонные ночи; случалось мерзнуть в зимнюю стужу и изнывать от июльской жары. Партизаны-словаки вместе со своими товарищами — русскими, белорусами, украинцами — стойко переносили лишения и тяготы боевой жизни. Они смело сражались с врагом до того светлого дня, когда вся Белоруссия была освобождена от гитлеровских захватчиков.
Очень тяжелая обстановка сложилась для нас в мае — июне 1944 года, когда фашисты проводили мощную карательную экспедицию против партизан и населения Борисовско-Бегомльской зоны. В те дни в первых рядах атакующих можно было видеть и партизан-чехословаков. В критическую минуту боя, разгоревшегося возле деревни Буденичи, командир словацкого отделения Антон Погла проявил смелость и находчивость. Он первым бросился в атаку и увлек за собой остальных партизан. Наши бойцы сбили фашистов с занимаемых позиций и обратили в бегство. В этом бою были ранены Антон Погла и Ян Цапак. Но они не оставили поля боя, продолжая стрелять до тех пор, пока не ослабли от потери крови. Только после этого санитары унесли их в медицинский пункт.
В тот же день проявили героизм комсомолец белорус Иван Скрыпников и словак Иозеф Полия. Укрывшись в окопе, двое друзей смело встретили атакующие фашистские танки и гранатами подбили несколько машин. Когда кончились гранаты, бойцы взяли автоматы и вместе с другими партизанами открыли огонь по цепям гитлеровской пехоты. Скрыпников и Полия стреляли до последнего патрона. Воин-белорус погиб, а словак был тяжело ранен. Но храбрые бойцы не подпустили врага к своему окопу. Геройски сражалось с карателями отделение словаков под командованием ефрейтора Антона Вацлавика.
В одном из сражений был тяжело ранен командир взвода Войтех Шатара. Этот смелый воин в бою всегда находился на самых опасных участках, часто увлекал подчиненных в атаку. Наши врачи сделали все возможное, чтобы спасти его жизнь. К сожалению, это не удалось: Войтех умер на руках у своих товарищей. Смертью храбрых в [264] боях с немецкими оккупантами пали Стефан Иоганес, Томаш Балван, Михаил Барбарич, Павел Мацко, Франтишек Чичманец, Иозеф Двулик, Ян Гасим, Иозеф Габшуда, Иозеф Булко. Они покоятся в братских могилах вместе с теми, с кем шли в бой плечом к плечу, — с русскими, белорусами, украинцами и представителями других народов, со своими друзьями и братьями, отдавшими жизнь за победу над коварным врагом.
Когда думаешь о жизни и подвигах антифашистов-иностранцев, стоявших с нами в одном боевом строю в трудное грозовое время, то явственно ощущаешь чудесную силу дружбы и солидарности братьев по классу, людей труда. Мне всегда представлялось, что воевавшие вместе с нами против фашизма польские, чешские, словацкие, венгерские, немецкие патриоты — это сыновья тех, кто на заре Советской власти, в годы гражданской войны и иностранной военной интервенции, устраивал в своих странах забастовки, отказываясь грузить корабли и эшелоны, направлявшиеся в Россию, на помощь белым армиям, кто выходил на многотысячные демонстрации под лозунгами: «Руки прочь от Страны Советов!», «Да здравствует Октябрьская революция!». Традиции животворного пролетарского интернационализма проявились и в годы борьбы с фашистами.
Никогда не увянут цветы на братских могилах, никогда не зарастут тропы к дорогим надмогильным холмам. [265]