Опять в опасный путь

Здоровье мое пошло на поправку. «Жди, скоро приеду», — сообщил я Василию Ивановичу Козлову и начал готовиться к отлету в тыл врага. Целыми днями пропадал то в Штабе партизанского движения, то в Центральном Комитете КП(б)Б. Изучал донесения Минского подпольного обкома и командования соединения.

Утром 19 августа я снова был в ЦШПД. Нашел пустую комнату и занялся склеиванием карты Минской области. Вдруг дверь открылась, и на пороге показался посыльный.

— Вас просят немедленно зайти в ЦК, — сообщил он.

Первый секретарь ЦК КП(б)Б, начальник Центрального штаба партизанского движения генерал-лейтенант Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко принял меня вне очереди. Разговор был коротким.

— Только что получено известие о переходе на сторону партизан бригады Гиль-Родионова. Вы знаете, что эта бригада была сформирована гитлеровцами из военнопленных и действовала до сих пор против нас. Ваша поездка в южные районы Минской области отменена. Сегодня же полетите в район Бегомля и как секретарь обкома партии возглавите партизанское движение на севере Минщины. С вами полетит Иван Петрович Ганенко. Вместе с ним тщательно, не торопясь, разберитесь во всех обстоятельствах перехода бригады Гиль-Родионова и доложите нам свои соображения о возможности использования ее в качестве боевой единицы в борьбе против гитлеровцев в составе Борисовско-Бегомльского соединения, командиром которого вы назначаетесь. Все ли ясно? Есть ли какие-нибудь просьбы ко мне? — спросил Пантелеймон Кондратьевич.

— Пока нет. Но они, безусловно, будут, как только ознакомлюсь с положением дел в зоне.

— Радируйте. Просьбы рассмотрим и по возможности удовлетворим. С вами также полетит в тыл противника для [199] выполнения задания П. А. Абрасимов. — Секретарь ЦК пожелал мне успехов и крепко пожал на прощание руку.

До отлета оставалось два часа. Товарищи из Центрального Комитета предусмотрительно сообщили жене о моем срочном отъезде в тыл противника и попросили ее прибыть прямо на аэродром. Я же, наспех собрав в чемоданчик кой-какие пожитки, поехал во Внуково. Там уже стоял подготовленный к отлету самолет. «Успеет ли моя Ольга Герасимовна? Простимся ли?» — волновался я.

И. П. Ганенко и работник Центрального штаба партизанского движения П. А. Абрасимов беседовали возле самолета с двумя офицерами, а когда я приблизился, представили мне майора Георгия Семеновича Морозкина, мужчину средних лет, и капитана Константина Ильича Доморада, которому на вид можно было дать лет двадцать.

— Товарищей сегодня днем принимал Пантелеймон Кондратьевич и ввел в курс дела, — сообщил Ганенко. — Оба подчинены вам. Капитан назначается вашим заместителем по разведке.

А вот и жена. Торопится, запыхалась. Иду навстречу и знаками показываю: не торопись, мол, время еще есть, в запасе целых двадцать минут.

На проводах товарищи из ЦК партии, БШПД горячо напутствовали нас, желали счастливого полета, успехов в работе.

Первыми по трапу поднялись в самолет радисты, подрывники, офицеры. Ганенко, Абрасимов и я поднимались последними. Захлопнулась дверца самолета, и все устремились к иллюминаторам. Сильнее взревели моторы. Посланы последние приветствия женам. Самолет взмыл в воздух и лег на курс: Москва — Белоруссия — партизанская зона.

Взволнованный проводами, я все еще продолжал смотреть в иллюминатор. Прощай, родная столица! Нелегко с тобой расставаться. Но ожидание боевой, напряженной работы в тылу противника мало-помалу заглушило грусть расставания с родными и знакомыми.

Я погрузился в раздумья. Так неожиданно все получилось! Готовился к поездке на юг Минской области, а лечу в ее северные районы. На юге знаю каждый кустик, каждую тропинку, хорошо изучил людей. А что ждет меня сейчас в новой партизанской зоне? [200]

В пути находились уже более двух часов. В иллюминаторы никто не смотрел — все равно в темени ничего не различишь. Рядом сидели Ганенко и Доморад.

— В тылу бывали? — поинтересовался я у офицера.

— Не приходилось. Впервые лечу.

— Волнуетесь?

— Очень волнуюсь, — откровенно признался капитан.

— Ничего, привыкнется.

Разговор оборвался внезапно. Башенный стрелок-радист, сидевший у зенитных пулеметов и все время наблюдавший за небом, предупредил:

— Фронт!

Все прильнули к иллюминаторам. Небо полосовали лучи двух прожекторов, которые то соединялись в один пучок вверху, то прижимались к земле. Лучей стало уже четыре. Первый разрыв зенитного снаряда, за ним еще и еще... Слышались глухие, едва уловимые хлопки. Снаряды рвались больше всего справа, неподалеку от самолета. Вспышки, на миг озарявшие небо, были самой причудливой формы. Красивое это зрелище с высоты — вспышка зенитного снаряда в темную ночь. Красивое, но неприятное.

Фронт остался позади. Но что это? Далеко внизу четко выделялась зигзагообразная огненная линия, то сплошная, то с небольшими темными перерывами.

— Деревни фашисты жгут, — сурово произнес Иван Петрович, не раз наблюдавший при пересечении линии фронта такие вот трагические картины.

Долетели до места назначения благополучно. Приземлились в полночь. На аэродроме нас встретили командир и комиссар партизанской бригады «Железняк» — И. Ф. Титков и С. М. Манкович.

— С приездом! Рады вас видеть! — Они крепко пожимали нам руки. Состояние было такое, словно мы прилетели не в тыл противника, а в южпый курортный город, где нас встречали давнишние знакомые. В разговоре и намека на войну не было. Мы отвечали на самые обычные вопросы: «Как доехали?», «Не укачало ли?».

В самолет были погружены раненые. Сюда же ввели под охраной изменника Родины С. Ф. Богданова и двух-трех белоэмигрантов. Когда машина поднялась в воздух, мы уехали в штаб бригады «Железняк». Там расположились на отдых. [201]

Проснулись поздно. Из-за перегородки доносился голос командира бригады И. Ф. Титкова. Я прислушался к негромкой беседе и впервые по-настоящему ощутил, что нахожусь далеко от Москвы, в партизанской зоне.

И как-то сразу настроился на деловой лад. Задумался над тем, что нужно сделать в первую очередь, прикинул план своих действий. Требовалось быстрее разобраться с бригадой Гиль-Родионова, привлечь перешедших на сторону партизан бойцов к активной борьбе с гитлеровскими оккупантами. А дальше ждали еще более важные дела. Нужно было познакомиться с командирами и комиссарами бригад и отрядов, действующими в зоне, узнать, как у них идут дела, какие операции они намечают провести, наладить прочные и широкие связи с партийным подпольем Минска, а также с подпольщиками, находящимися во вражеских гарнизонах, расположенных в Борисовском и других районах. Предстояло сделать и многое другое, что входило в обязанности секретаря подпольного обкома партии и командира партизанского соединения зоны. К своим делам на новом месте я, как всегда, приступил с боевым настроением. [202]

Вновь со своими

До штаба бригады Гиль-Родионова — километров пятнадцать. Мой заместитель по разведке капитан Доморад и сопровождавшие его автоматчики-мотоциклисты давно уже должны оттуда вернуться, но их все нет и нет. Я прислушиваюсь к шуму леса — не донесется ли знакомое урчанье мотоциклов. Однако ни один посторонний звук не нарушает монотонного лесного говора. Волнуется и Иван Петрович Ганенко.

— Не случилось ли что? — высказываю я опасение за товарищей.

— Подождем, — ответил Ганенко, стараясь не выдавать своего волнения.

Домораду было поручено передать Гиль-Родионову, чтобы тот прибыл в штаб бригады «Железняк» на встречу с членами подпольного ЦК КП(б) Белоруссии И. П. Ганенко и Р. Н. Мачульским. Думалось всякое: может быть, вся эта затея с переходом «1-й русской национальной бригады» на сторону партизан — тонко задуманная провокация и наши товарищи погибли?

В полдень 22 августа со стороны леса послышался шум автомашины. Вскоре на дороге показался немецкий грузовик, в кузове которого находилось около десятка человек. Машина въехала в деревню и остановилась. Из кабины вышли капитан Доморад и два незнакомых нам офицера. За ними следовали пять автоматчиков в немецкой форме с красными нашивками на рукавах.

Первым к нам подошел высокий, стройный, сероглазый блондин лет тридцати семи, в черном кожаном пальто, фуражке командира Красной Армии, на которой виднелась новая пятиконечная звездочка, и начищенных до блеска сапогах. Сбоку у него висел в длинной деревянной кобуре маузер, на груди — крупный цейсовский бинокль. [203]

— Гиль-Родионов Владимир Владимирович, командир бригады, — взяв руку под козырек, негромко отрекомендовался и тут же добавил: — Прошу извинить за опоздание. Счел своим долгом подготовить для Центрального Комитета партии необходимые документы.

Мы назвали себя, поздоровались. Иван Петрович пригласил всех сесть.

— То, что произошло 16 и 17 августа в бригаде, которой я командую, вы знаете, — начал Гиль-Родионов. — Я лично и мои подчиненные, офицеры и рядовые, — как те, у кого есть вина перед Родиной, так и те, у кого никакой вины нет, — полны решимости бороться с оккупантами в рядах белорусских партизан. В то же время нас волнует вопрос: простит ли нам Родина, что мы около года находились на стороне оккупантов?

— Сначала нам хотелось бы узнать, как вы, советский офицер, оказались по ту сторону баррикады? — спросил у Гиль-Родионова Ганенко. И тот подробно рассказал о себе.

— Война застала меня в должности начальника штаба 229-й стрелковой дивизии. В одном из боев в районе Толочин — Сенно я был ранен и захвачен в плен. Вместе с группой бойцов и командиров попал в сувалковский лагерь для военнопленных. Гитлеровцы пытали и истязали наших воинов, морили их голодом, по нескольку дней не давали воды. Когда узники были доведены до полного истощения и ежедневно от голодной смерти умирали сотни людей, в лагере стали все чаще появляться фашистские офицеры. Они нагло заявляли: «Всех вас ждет голодная смерть. Не хотите умереть — переходите на нашу сторону, помогайте великой Германии, создавайте «русскую освободительную армию» и идите воевать с большевиками. Германия оценит ваши старания».

Провокационные заявления советские воины встречали суровым молчанием. Администрация лагеря стала применять к пленным еще более изощренные пытки и истязания. Голодная смерть безжалостно косила пленных. Те, у кого еще оставалось хоть немного сил, ежедневно снимали с лагерных нар и выносили из блоков сотни мертвецов — скелетов, обтянутых сухой желтой кожей.

В те дни у меня и зародилась мысль дать согласие на создание националистического формирования. Расчет был такой: вывести с собой из лагеря как можно больше пленных, скомплектовать из них бригаду (а может быть, и дивизию), [204] получив от немцев вооружение и снаряжение, и при удобном случае перейти линию фронта и влиться в ряды действующей Красной Армии. О своем согласии на «службу» у гитлеровцев я сообщил германскому командованию. Вскоре я был назначен помощником коменданта сувалковского лагеря военнопленных от русской стороны. Фашисты прибавили к моей фамилии кличку «Родионов», и я стал официально именоваться Гиль-Родионовым.

Прежде чем создать бригаду, гитлеровцы потребовали от меня изложить в письменной форме цели формируемого «русского соединения». Я написал несколько пунктов «программы», которая была переделана в Берлине гитлеровцами на свой лад и стала политической программой так называемого «Боевого союза русских националистов», призванного, по замыслам фашистов, стать сильной антисоветской организацией.

— Как видите, — сказал Гиль-Родионов, — я предполагал одно, а получилось нечто совершенно противоположное. Прошу иметь в виду, что бы обо мне ни говорили, — я оказался на стороне врага не по политическим мотивам и не по малодушию. Хотел любой ценой спасти от гибели себя и многих наших военнопленных, но избрал для этого неправильный и не такой уж легкий, как мне сначала казалось, путь. Я готов нести ответственность за свое поведение и поведение моих подчиненных. Даю честное слово, что буду сражаться с гитлеровцами мужественно, до последней капли крови. — Он достал из внутреннего кармана кожаного пальто несколько страниц машинописного текста, передал их Ганенко и добавил: — Пожалуйста, познакомьтесь с этим документом. В нем дана оценка действиям моей бригады.

Документ имел название: «Справка о возникновении 1-й антифашистской бригады и список руководящего состава т. н. «Союза русских националистов» и «1-й русской национальной бригады», перешедшей на сторону партизан всем составом».

— Так вы были не только командиром «1-й русской национальной бригады», но организатором и руководителем «Боевого союза русских националистов»? Не слишком ли обременительно для одного человека? — спросил Ганенко, закончив чтение.

— Без идейной подоплеки гитлеровцы мне не разрешили бы формировать из военнопленных такие части, как дружина, [205] полк и бригада. Вообще считайте «Союз» моим мертворожденным младенцем, — ответил Гиль-Родионов.

— Хорош «мертворожденный младенец», если способен сам рождать дружины, полки и даже бригады, — с иронией заметил Ганенко.

Наступила неловкая пауза. Гиль-Родионов не нашелся что сказать и молчал. Молчали и мы.

— И все же поздновато вы перешли на сторону партизан, — сказал я Гиль-Родионову, стараясь помочь ему преодолеть растерянность. — Надо было сделать это сразу же по прибытии в Белоруссию. Тогда и у вас лично, и у ваших подчиненных меньше было бы ошибок, да и партизаны потерь от вас не имели бы.

— Согласен, что поздно. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда, — снова вступил в разговор Гиль-Родионов.

— Вы оказались в весьма сложном положении, — уже смягчаясь, сказал Ганенко, — но выход из него, хотя и поздно, нашли единственно правильный. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности всего того, что вами рассказано, Владимир Владимирович, и что изложено в представленной вами справке. Но, очевидно, должно пройти некоторое время, прежде чем у нас сложатся определенные выводы о бригаде.

— Я вас понимаю, — согласился Гиль-Родионов, — и очень прошу прибыть в нашу бригаду, ближе познакомиться с ее командным и рядовым составом.

Разговор с Гиль-Родионовым был прерван подошедшими командиром и комиссаром бригады «Железняк», которые пригласили всех нас на обед.

Стол в штабе бригады «Железняк» был накрыт с соблюдением всех партизанских традиций. Наши уважаемые хозяева подали все лучшее из того, что у них имелось. За столом завязалась оживленная беседа. После обеда Гиль-Родионов попрощался с нами и уехал.

Назавтра мы с Ганенко отправились в район дислокации бригады. В разговорах время пролетело незаметно. Навстречу вышел командир бригады Гиль-Родионов и пригласил в штаб. Здесь состоялась непродолжительная беседа. Ганенко сказал, обращаясь к присутствующим в штаба офицерам:

— Коммунистическая партия и Советское правительство никогда не смотрели на попавших в плен к противнику бойцов и командиров как на изменников Родины, а считают [206] их советскими людьми, которые в силу стечения обстоятельств оказались в руках врага и временно вышли из боя. Если кто-либо из военнопленных совершил преступление перед Родиной, то должен искупить свою вину в смелых и решительных боях с немецко-фашистскими захватчиками. Центральный Комитет КП (б) Белоруссии и Центральный штаб партизанского движения считают, что переход бригады на сторону партизан — не героизм, а лишь выражение стремления личного состава возвратиться в строй сражающихся бойцов и начало реабилитации для тех, кто чувствует за собой вину перед советским народом.

— Каковы ваши дальнейшие планы? — спросил я у Гиль-Родионова.

— Мы бы хотели, — сказал он, — чтобы, во-первых, наша бригада была включена в состав Борисовско-Бегомльского партизанского соединения, бойцы которого немало содействовали нашему переходу на сторону партизан, а во-вторых, чтобы ей было присвоено название «1-я антифашистская партизанская бригада».

— Хорошо. О вашей просьбе доложим Центральному Комитету партии, и она, надо думать, будет удовлетворена, — ответил Ганенко.

Мы пожелали побеседовать непосредственно с солдатами и офицерами, познакомиться с их настроениями и в сопровождении Гиль-Родионова отправились в подразделения бригады. Было непривычно видеть советских людей, одетых в форму гитлеровской армии. Ганенко и меня окружали группы бойцов и командиров и задавали десятки самых различных вопросов, на которые мы старались дать исчерпывающие ответы. Люди переживали большую радость и воодушевление в связи с переходом на сторону народных мстителей.

Перед нашим отъездом Гиль-Родионову было дано указание расположить бригаду в Плещеницком районе. Мы определили район ее боевых действий, а также обещали рассмотреть просьбу Гиль-Родионова о направлении к ним комиссара бригады и комиссаров создаваемых отрядов.

На основании личных впечатлений, многочисленных бесед с офицерами и солдатами и изучения ряда документов у нас сложилось определенное мнение о бригаде и ее личном составе, и мы написали докладную записку в Центральный Комитет КП(б)Б и Центральный штаб партизанского [207] движения. В ней, в частности, указывалось следующее.

...Немецко-фашистское командование разрешило Гиль-Родионову организацию на базе «Боевого союза русских националистов», программа которого была составлена в духе борьбы за «новую Россию», двух дружин из военнопленных сувалковского лагеря. Формирование первой дружины взял на себя сам Гиль-Родионов, формирование второй дружины было поручено капитану Блажевичу А. З., заместителю руководителя «Союза».

Надо сказать, что подавляющее большинство военнопленных свое вступление в формирование Гиль-Родионова рассматривали как единственное средство выхода из «лагеря смерти», какими были лагеря для советских военнопленных, и при удобном случае рассчитывали перейти на сторону Красной Армии или партизан.

В августе 1942 года дружина под командованием Гиль-Родионова в составе 500 человек была переброшена немецко-фашистским командованием в Белоруссию для охраны железной дороги на участке Быхов — Тощица. Гитлеровцы включили в дружину более 150 немецких солдат и полицейских и часть ее привлекли к карательной операции против партизан Быховского района. В ходе этой операции оккупантами в деревне Шмаки, которую занимали партизаны, было расстреляно 20 мирных жителей.

Советские патриоты, вырвавшись из плена ценою вступления в формирование Гиль-Родионова и не желая быть соучастниками преступлений гитлеровских захватчиков, стали переходить на сторону партизан. Так, 25 ноября 1942 года рота дружины, охранявшая железнодорожный мост через реку Друть на перегоне Осиповичи — Могилев, уничтожила 23 немецких оккупанта, взорвала мост и предмостные укрепления, с пушкой и другим вооружением ушла к партизанам Кличевского района. В декабре еще 39 солдат этой дружины перешли на сторону партизан.

В конце 1942 года дружину Гиль-Родионова перебросили в Слуцк и привлекли вместе с батальоном войск СС под командованием Дирлевангера и 12-м полицейским полком к карательной операции против партизан Житковичского, Старобинского и Ленинского районов. В отличие от гитлеровцев и полицейских солдаты и офицеры дружины, действовавшей в Старобинском районе, воздерживались от насилий над местным населением. Родионовцы, очевидно, стали [208] серьезно задумываться над тем, к выполнению какой позорной роли они привлечены немецко-фашистскими оккупантами. Интересно поведение в этот период и самого Гиль-Родионова. По окончании операции он узнал от патриотически настроенных командиров, что группа его подчиненных занималась мародерством в деревнях. Гиль-Родионов решил избавиться от мародеров — отчислил их из бригады и возвратил в лагерь военнопленных.

В марте 1943 года дружина Гиль-Родионова была переброшена в местечко Лужки Плисского района и получила здесь самостоятельный район действий.

А вот какой путь прошла вторая дружина «Боевого союза русских националистов» под командованием капитана Блажевича. Кстати, несколько слов о самом Блажевиче. По свидетельству военнопленных, он с первых дней пребывания в сувалковском лагере открыто перешел на службу к гитлеровцам и занимался тем, что вместе со своим дружком лейтенантом Палферовым А. П. выявлял среди пленных политработников и сам лично расстреливал их. Блажевича и Палферова ненавидели все военнопленные и называли их не иначе, как изменниками Родины и палачами.

В течение лета и осени 1942 года дружина Блажевича по заданию гитлеровского командования подавляла партизанское движение и организовывала еврейские погромы на территории Польши, в частности в Люблинском воеводстве. Весной 1943 года вторая дружина, насчитывавшая 400 человек, была переброшена к месту дислокации дружины Гиль-Родионова в местечко Лужки и использована для борьбы с партизанами. Блажевич и его подручный Палферов совершили ряд чудовищных преступлений против белорусского народа. Так, в апреле 1943 года по приказу Блажевича было арестовано в районе местечка Остров за связь с партизанами 20 жителей разных деревень. Все они после пыток были расстреляны Палферовым.

В апреле 1943 года дружины Гиль-Родионова и Блажевича объединились сначала в «русский национальный полк СС», а затем в «1-ю русскую национальную бригаду» под командованием подполковника Гиль-Родионова. Блажевич занял в полку и бригаде должность начальника русской СД, переименованной позднее в СП («служба предупреждения»), и вместе с гитлеровским капитаном Ройснером жестоко пресекал попытки солдат и офицеров перейти на сторону партизан. [209]

В начале апреля 1943 года, находясь в групповой разведке под командованием командира роты «1-го русского национального полка» майора Кравчука, старший лейтенант Нефедов В. И. вместе с 5 солдатами совершил переход на сторону партизан. Блажевич обвинил Кравчука в содействии этому переходу и собственноручно расстрелял его. Труп полураздетого Кравчука целые сутки лежал на улице деревни Шенделы и был похоронен местными жителями после ухода из этого населенного пункта преступной группы Блажевича.

В мае — июне 1943 года «1-я русская национальная бригада» была привлечена гитлеровским командованием к крупной карательной экспедиции против партизан северных районов Минской области. Несколько вражеских дивизий, полицейских полков и карательных батальонов плотным кольцом зажали партизан в лесном массиве по берегам Березины. Вопреки расчетам гитлеровцев, основные силы партизан прорвали блокаду и вышли из окружения, причем сделали это на участке, который контролировала бригада Гиль-Родионова. Нужно отметить, что как во время блокады, так и после нее большинство солдат и офицеров бригады лояльно относились к местному населению, и нередки были случаи, когда родионовцы при встрече с партизанами не обстреливали их.

Сам Гиль-Родионов все больше и больше выходил из подчинения различного рода «шефам». Немецко-фашистское командование заметило это и стало относиться к формированию Гиль-Родионова с недоверием. Вместо поставки обещанного бригаде вооружения в район ее дислокации в конце июля 1943 года начали прибывать части немецкой полевой жандармерии. Становилось совершенно очевидным, что гитлеровцы намереваются предпринять в отношении бригады какие-то меры.

23 июля 1943 года Гиль-Родионов начал переговоры с партизанской бригадой «Железняк», а утром 16 августа арестовал представителей немецко-фашистского командования, белоэмигрантов и изменников Родины и объявил сначала командному, а затем рядовому составу 1-го и 2-го полков заранее подготовленный приказ о переходе «1-й русской национальной бригады» к активным партизанским действиям против оккупантов. Солдаты и офицеры встретили приказ громовым «ура!», срывали с себя фашистские знаки различия и бросали их в костры. [210]

В тот же день Гиль-Родионов встретился с руководством партизанской бригады «Железняк», сообщил о переходе своей бригады на сторону советского народа и попросил немедленно радировать об этом в Москву, в Центральный штаб партизанского движения.

Утром 17 августа 1-я антифашистская партизанская бригада (так формирование стало называться после перехода на нашу сторону) разгромила гарнизон противника в местечке Докшицы. Партизаны убили 32 фашистских солдата, арестовали 41 полицейского и 19 белоэмигрантов, в том числе польского полковника Святополк-Мирского, который был назначен гитлеровцами начальником штаба так называемого белорусского корпуса самааховы, расстреляли обер-штурмфюрера СС Хайля, старшего офицера сувалковского лагеря для военнопленных капитана Франца и начальника Докшицкого района Парфеновича. В ходе этой операции были уничтожены 22 грузовика и 2 легковые автомашины, захвачены 36 мотоциклов, одна мощная рация, 12 автоматов, склад с боеприпасами, 500 комплектов обмундирования.

В тот же день после четырехчасового боя бригада Гиль-Родионова штурмом овладела железнодорожной станцией Крулевщизна, разгромила гарнизон противника, уничтожила 9 дзотов, 3 пушки и 18 пулеметов. Партизаны сожгли вокзал со всеми станционными постройками, железнодорожное депо с 4 паровозами, 35 вагонов с военными грузами, гараж с 18 автомашинами, казармы, нефтебазу, взорвали склад с боеприпасами и 3 железнодорожных моста. В бою было убито 322 солдата и 14 офицеров противника и 180 полицейских. Бригада в качестве трофеев взяла 20 пулеметов, три 45-миллиметровые пушки, более 100 винтовок и т. д.

После разгрома докшицкого и крулевщизненского гарнизонов бригада возвратилась в район деревни Бересневка.

Изложив все это, мы указали, что главной причиной, обусловившей и ускорившей переход бригады под командованием подполковника В. В. Гиль-Родионова на сторону партизан, были исторические победы Красной Армии над немецко-фашистскими захватчиками на фронтах Великой Отечественной войны, особенно разгром крупной группировки вражеских войск в районе Курской дуги. Большое влияние на солдат и офицеров этого формирования оказало [211] развитие массового партизанского движения на территории Белоруссии, которое превратилось в подлинно всенародную войну в тылу врага, а также систематическая кропотливая агитационно-пропагандистская работа подпольных партийных организаций и партизанских подразделений, представители которых проникали в формирование Гиль-Родионова. Наибольшую активность в разложении этого националистического формирования проявили Бегомльский подпольный райком КП(б) Белоруссии и командование партизанской бригады «Железняк». Не случайно поэтому весной 1943 года в районе Бегомля на сторону партизан перешло несколько подразделений.

В июне, июле и первой половине августа из бригады в партизанские отряды перешло более 200 солдат и офицеров. Бригада разваливалась. Этому во многом способствовала и целеустремленная работа партийных органов, командования партизанских бригад и отрядов Витебской и Вилейской областей. К родионовцам подсылались агитаторы, среди солдат и офицеров распространялись листовки. На настроение личного состава бригады Гиль-Родионова большое влияние оказывало и население тех мест, где располагались националистические формирования. Подпольщики, жители деревень призывали родионовцев бросить службу фашистской Германии, повернуть оружие против гитлеровских захватчиков и решительно переходить на сторону партизан. Гиль-Родионов, трезво оценив создавшуюся обстановку и не желая больше оставаться в стане врагов, осуществил переход всего личного состава бригады на сторону партизан. В своем докладе на имя ЦК партии мы указали, что Гиль-Родионов, стремясь искупить свою вину, будет активно воевать против немецко-фашистских оккупантов.

В конце августа 1943 года капитан Доморад вылетел в Москву для доклада Центральному штабу партизанского движения и ЦК КП(б)Б всех материалов об истории возникновения «1-й русской национальной бригады» и обстоятельствах ее перехода на сторону партизан. Спустя несколько дней из Москвы возвратился Доморад и вручил мне и Ганенко, а также Гиль-Родионову письмо начальника ЦШПД П. К. Пономаренко, в котором были изложены указания о порядке дальнейших боевых действий партизанской бригады Гиль-Родионова. После этого мною были приняты меры по укреплению этой бригады кадрами. В ее [212] подразделения было направлено большое количество коммунистов и комсомольцев, в том числе 12 политработников. Вначале обязанности комиссара бригады выполнял коммунист А. Костеневич, а затем комиссаром был назначен И. М. Тимчук, отозванный с согласия ЦК КП(б)Б с поста секретаря Логойского подпольного райкома партии. С помощью направленных в бригаду коммунистов и комсомольцев она вскоре стала сильной боевой единицей.

В сентябре 1943 года бригада провела ряд успешных боев с захватчиками. 21 сентября Ганенко и я приняли участие в операции бригады по разгрому сильно укрепленного гарнизона противника в местечке Зембин. В результате длительного ожесточенного боя партизаны убили 94 немецких солдата, двух офицеров и 14 полицейских, уничтожили три дзота, сожгли склад с боеприпасами и продовольственный склад.

Выполняя задания штаба соединения по «рельсовой войне», бригада в ночь на 26 сентября 1943 года силами 1, 3, 4 и 5-го отрядов перебила на железнодорожном участке Королев Стан — Смолевичи 2485 рельсов, уничтожила блокпост и четыре дзота; артиллерийско-минометным огнем сожгла на станции Смолевичи вокзал, общежитие немецких железнодорожников, солдатские казармы, склад с военным снаряжением и воинский эшелон в составе 15 вагонов.

В конце октября 1943 года 1-я антифашистская партизанская бригада совместно с партизанской бригадой «Народные мстители» разгромила вилейский и куренецкий гарнизоны противника (об этом бое будет рассказано ниже), блокировала плещеницкий гарнизон и неоднократно громила подразделения гитлеровских войск из засад, проявив отвагу и мужество.

Днем 28 ноября 1943 года противник силою до двух рот с артиллерией и минометами прибыл из гарнизона Логойск в Слаговище для ремонта шоссейной дороги. Туда же прибыло до роты немецких солдат из плещеницкого гарнизона. Отрезав противнику пути отхода и не допуская прибытия подкреплений со стороны Логойска и Плещениц, бригада силами 2, 5 и 6-го отрядов внезапно атаковала гитлеровцев и в ходе полуторачасового боя разгромила их, захватив трофеи. Партизаны убили 145, ранили 106 и взяли в плен 12 солдат противника; захватили одну пушку, один тяжелый и два легких миномета, один станковый и один [213] ручной пулеметы, 74 винтовки, три автомата, 92 мины, 49 ручных гранат и 24 000 патронов.

В начале декабря 1943 года бригада Гиль-Родионова по указанию Центрального штаба партизанского движения мною была направлена в Полоцко-Лепельскую партизанскую зону и там также хорошо зарекомендовала себя в боях с гитлеровцами.

В одном из боев полковник Гиль-Родионов был тяжело ранен и 14 мая 1944 года скончался. Похоронен он в братской могиле бойцов и командиров 1-й антифашистской партизанской бригады южнее хутора Накол.

После освобождения территории Белоруссии от гитлеровцев 1-я антифашистская партизанская бригада, как и все партизанские подразделения, была расформирована, а ее личный состав влился в ряды действующей Красной Армии. Многие бойцы и командиры бригады проявили в боях с гитлеровцами в тылу врага и на фронтах Великой Отечественной войны доблесть и мужество и были удостоены высоких правительственных наград. [214]

На месте виднее...

На новом месте я быстро включился в работу. В заботах и хлопотах дни летели незаметно. Встречи с командирами, политработниками, коммунистами, беспартийными бойцами, разговоры о жизни, о будничных делах, предстоящих боевых операциях — все это целиком заполняло мое время, иной раз даже не удавалось выкроить несколько часов для сна. Мне хотелось быстрее и поближе познакомиться с командно-политическим составом, рядовыми партизанами, с теми, с кем предстояло жить, работать, воевать. За несколько дней, пока находился в бригаде «Железняк», я там побеседовал со многими командирами и комиссарами отрядов, с секретарем и членами подпольного райкома партии. Особенно запомнилась беседа с членом подпольного райкома, бывшим секретарем партийного бюро бригады Андреем Ефимовичем Черновым. Он был в бригаде с первых дней ее организации, хорошо знал не только командиров и политработников, но и почти всех бойцов.

— Если в начале прошлого года, — говорил он, — в нашем отряде, на базе которого создана бригада «Железняк», было всего 15 коммунистов, то теперь во всех отрядах созданы первичные партийные организации, в них состоит 145 коммунистов. У нас регулярно проводятся партийные собрания, на которых обсуждаются самые главные, самые важные вопросы, волнующие не только коммунистов, но и всех партизан, — о подготовке к предстоящим операциям, об авангардной роли коммунистов в бою, состоянии партизанской дисциплины, о работе с местным населением, распространении газет и листовок... В нашей бригаде так принято: коммунисты сообща, коллективно намечают планы работы, договариваются, что и кому делать, вместе проверяют и обсуждают выполнение поручений. Члены партии проводят в подразделениях политинформации, коллективные читки газет, выпускают «боевые листки», стенгазеты. [215]

Во всех партизанских отрядах действуют крепкие агитколлективы.

Андрей Ефимович только что вернулся из первого отряда, где обсуждалось письмо воинов-белорусов к белорусскому народу. Он с большим волнением рассказал о том, как коммунисты и беспартийные клялись бить врага по-фронтовому, до полной победы.

— Так и будет! Наши бойцы от своего слова не отступят, — заверил меня Чернов.

Я тоже был в этом уверен. «Железняковцы» — народ боевой, напористый, им не страшны никакие испытания. В мае и июне 1943 года они свыше тридцати дней отражали натиск многотысячной карательной экспедиции. Тогда первый отряд под командованием Г. Охоненко, заняв позиции возле деревни Черница, отбивал до десяти вражеских атак в сутки. Раненые партизаны оставались в окопах, стреляя до тех пор, пока их не покидали последние силы. Геройский подвиг совершили партизаны второго отряда Герасименко и Бельский. Гитлеровцы окружили Герасименко, стремясь взять его живым. Отважный боец отстреливался до последнего патрона, а потом подорвал себя гранатой. Возле погибшего бойца нашли семь трупов немецких солдат. Комсомолец Бельский, спасая товарищей, бросился с противотанковой гранатой под немецкую броневую машину. Герой погиб, но врага не пропустил.

Долго вели мы разговор и с секретарем райкома партии С. С. Манковичем. Он рассказал, как идет прием в партию, какие даются поручения коммунистам, о связях райкома с партийными организациями, о работе среди населения. Степан Степанович доложил о планах на будущее. Я высказал несколько соображений насчет того, что должен делать подпольный райком для усиления боевой деятельности подразделений бригады.

В эти дни состоялась также встреча с бывшим секретарем Борисовского межрайонного комитета КП(б)Б Павлом Антоновичем Жуковичем. В связи с тем, что межрайкомы сыграли свою роль и были упразднены, он по решению ЦК КП(б)Б переводился в состав Вилейского подпольного обкома партии. Павел Антонович проинформировал нас о работе парторганизаций бригад и отрядов зоны.

Все эти беседы мне многое дали. Однако я решил прибегнуть к испытанному методу, который меня еще никогда [216] не подводил: побывать на местах, все увидеть своими глазами, познакомиться с людьми, завязать с ними прочные связи. Только с людьми, опираясь на них, можно достигнуть успеха в партийной и боевой работе, выполнить указания Центрального Комитета партии — изо дня в день наращивать удары по врагу.

— Степан Степанович, дай-ка мне двух-трех хлопцев. Поеду в бригады, — попросил я комиссара бригады «Железняк» Манковича.

— Роман Наумович, может быть, лучше командиров и комиссаров сюда вызвать?

— Нет, не надо. Самому на месте виднее.

— Ну, как знаете, — согласился Степан Степанович и приказал начальнику штаба Леониду Павловичу Бирюкову выделить двух конных автоматчиков. Мы отправились в путь.

Стоял чудесный августовский день. Лето уже пошло на убыль, чувствовалось дыхание приближающейся осени. На березовых рощах появился чуть приметный желтый налет.

Лесная тропинка вела в сторону Плещениц. Чем ближе подъезжал я к району, тем сильнее билось сердце. Вот как нам вновь пришлось встретиться, милые плещеницкие поля! Вспомнилось довоенное время, встречи с людьми, напряженные трудовые будни, до предела заполненные борьбой за выполнение созидательных планов партии. Война помешала нам. И теперь я ехал по району и не узнавал его. Многие деревни были сожжены, жители ютились в землянках, поля заросли сорняками. Часто попадались обвалившиеся окопы, разбитая техника — следы жестоких боев первых дней войны.

В штабе бригады «Народные мстители» я встретил секретаря подпольного райкома партии Ивана Иосифовича Ясиновича. Сухощавый, обветренный, с утомленными, глубоко провалившимися глазами, он поразил меня своей живостью и энергией. Ясинович ни одного дня не сидел на месте, все время находился в разъездах: беседовал с бойцами, выступал на партийных и комсомольских собраниях, помогал жителям в организации уборки урожая. Ясинович вникал в каждую мелочь, хорошо знал жизнь района. Он рассказал мне о партийном и комсомольском подполье, о работе партийных организаций в отрядах, поведал о геройской смерти моих бывших друзей и знакомых [217] по совместной работе в районе — секретаря партийной организации Запольского сельсовета, председателя колхоза «Вторая пятилетка» Георгия Кутенкова, председателя этого же сельсовета Василия Войцеховского, председателя Крайского сельсовета Михаила Шкеля, директора Посадской семилетней школы Шохмана. В первые же дни оккупации были зверски замучены коммунисты Евдокия Ивановна Пустоход, Петр Исакович Петровский и Иван Петрович Крепко. Их тела фашисты долго не разрешали хоронить. За связь с партизанами были расстреляны коммунисты Роман Александрович Гречухин, Степанида Парфенович, учительница Мария Ивановна Адамович, Ольга Никоновна Фалькович, комсомолец Михаил Вилгога, Анна Поликарповна Голуб со своей шестилетней дочуркой, комсомолки София Дудинская и Мария Прокопович...

Беседа с Иваном Иосифовичем воскресила картины становления подпольных организаций в Плещеницах, их самоотверженной борьбы с врагом.

...В один из июльских дней, сразу же после захвата гитлеровцами поселка, в домик Дмитрия и Марии Кучинских пришли их друзья — супруги Недбальские и Кашниковы. Дмитрий — студент института народного хозяйства, с трудом вырвавшийся из горящего Минска, сказал, что не может сидеть сложа руки и равнодушно смотреть на зверства фашистов. Его поддержала жена Мария Соколовская, молодая женщина с большими глазами и длинными черными косами. Свою готовность бороться с врагом выразили Недбальские и Кашниковы. Так сложилось ядро одной из подпольных организаций, которую возглавил коммунист Кашников. В нее было вовлечено немало надежных, проверенных людей. Подпольщики слушали радиопередачи из Москвы, писали и распространяли листовки.

В. Кашникову удалось устроиться в земельную управу. Туда же он привлек и своего друга Недбальского, а через некоторое время и Дмитрия Кучинского. У них появилась возможность бывать в деревнях. Во время одной из поездок Кашников разыскал И. И. Ясиновича, рассказал секретарю райкома партии о делах подпольщиков и получил от него задание — собирать для партизан сведения о вражеском гарнизоне. Кашников и его друзья активно взялись за дело. «Землемер» Дмитрий Кучинский со своим теодолитом часто появлялся на окраине Плещениц, вел обмер земельных участков, а заодно составил и передал партизанам подробный [218] план оборонительных сооружений и размещения немецких военных объектов в гарнизоне.

По заданию группы Мария Соколовская вошла в доверие к оккупационным властям; ее поставили во главе банка. На должность бухгалтера она устроила свою подругу Софью Шабан, а кассиром стал направленный из партизанского отряда Владимир Богуцкий. Таким образом в банке создалась небольшая подпольная ячейка. Подпольщики за время своей работы передали народным мстителям свыше 100 тысяч немецких марок и большое количество советских денег. Сложные финансовые операции проделывались так ловко, что гитлеровцы ничего не подозревали. А шеф банка даже выдал Марии премию «за образцовый порядок в финансовом делопроизводстве».

Но не только банковскими операциями занималась Соколовская. Вместе с подпольщиком Романом Александровичем Гречухиным, который работал в торговой сети и пользовался немецкими машинами, она ездила якобы по делам банка, а в действительности на связь с минскими подпольщиками. В городе останавливались на квартире у брата Дмитрия Кучинского — Станислава. Его скромное жилище на Сторожевке было своего рода перевалочным пунктом, где подпольщики хранили соль и взрывчатку, мыло и оружие, деньги и патроны. Мария и ее друзья привозили партизанам автоматы, пулеметы, винтовки, ящики с патронами, медикаменты.

В работе организации активно участвовали связные Петр Иванович Адамович и его сестра учительница Мария Ивановна. На связь с партизанами регулярно ходили Павел Афанасьевич Фалькович вместе с женой Ольгой Никоновной, Иван Платонович Каравай и другие. Подпольщики совершили покушение на начальника плещеницкой жандармерии, подожгли шпалорезный завод.

В 1942 году Недбальский, Гречухин, Фалькович и другие подпольщики готовили побег группы советских военнопленных из лагеря, находившегося на окраине Плещениц. Гитлеровцам удалось раскрыть этот план и арестовать патриотов. Фашисты пытками старались вырвать у подпольщиков имена тех, с кем они были связаны, от кого получали задания, — патриоты не проронили ни слова. Ранним декабрьским утром узников повели на расстрел. Недбальского увезли на машине отдельно и зверски замучили. Остальных девять человек — пять женщин и четырех мужчин [219] — связали веревкой и повели на окраину городка, где был вырыт огромный ров, возле которого гитлеровцы расстреливали партизан. Гречухин запел революционную песню, ему подпевали товарищи. Каратели сделали последнюю попытку заставить говорить подпольщиков, но и перед лицом смерти они продолжали хранить молчание. Тогда палачи стали по одному отвязывать узников, срывать с них одежду. Когда гитлеровцы подвели ко рву Ольгу Никоновну Фалькович, она крикнула: «Развяжите и мужа! Я хочу умереть вместе с ним!» В ответ солдат ударил ее прикладом по голове, а потом добил выстрелом. К яме подвели полураздетую Надежду Далидчик, отвязали Павла Фальковича и стали его раздевать. Подпольщик решился на последнее средство — развернулся и со всей силой ударил фашиста, сбил его с ног и бросился бежать. Гитлеровцы от неожиданности растерялись, начали беспорядочно стрелять, но не попали. Далидчик, видя, что палачи не обращают на нее внимания, тоже побежала в лес. Обоим удалось спастись.

Оставшиеся в живых подпольщики жестоко мстили врагу за гибель своих товарищей. В феврале 1943 года фашисты напали на след Марии Соколовской и арестовали ее. Почти две недели они изощрялись в пытках. Мария была беременна; гитлеровцы жгли ей живот раскаленной сковородкой, ломали руки и пальцы, вырывали пряди волос, били плетями, а затем посыпали раны солью. Но женщина не проронила ни слова. О допросах и пытках сообщали подпольщикам их товарищи, устроившиеся по заданию организации на службу к врагу, — секретарь полиции Н. Ильич и работавший переводчиком артист театра имени Янки Купалы Бариев.

Каждый день Дмитрий Кучинский получал тяжелые вести о пытках своей жены. Ильич при встрече с ним передавал: «Не сказала ни слова», «Молчит», «Все по-прежнему». Гитлеровцы установили за ним слежку, но он не мог уйти в партизаны, так как думал, что этим шагом вынесет смертный приговор Марии. А та говорила фашистам, что с мужем живет плохо, что он о ее делах ничего не знает. 12 февраля палачи расстреляли мужественную подпольщицу. Перед смертью она крикнула фашистам: «Вы захлебнетесь нашей кровью! Близится время, когда ни одного из вас не останется на нашей земле!..»

Выстрел оборвал ее последние слова. [220]

Вместе со взрослыми активно боролись с оккупантами и подростки. В подпольной группе Петра Ивановича Адамовича роль связной выполняла пионерка Зина Ивановская. Она часто ходила в партизанский отряд «Борьба», носила туда боеприпасы, добытые в гарнизоне, а оттуда доставляла листовки и другую антифашистскую литературу. В марте 1943 года фашисты схватили Зину, когда она возвращалась в Плещеницы из деревни Ольховка, куда ходила на связь с партизанами. У нее нашли пачку листовок. Гитлеровцы долго пытали подпольщицу, а потом в бессильной злобе затравили собаками.

Гордостью и печалью наполнилось сердце, когда я слушал рассказ о подвигах своих друзей! В невероятно трудных условиях оккупации, когда каждую секунду грозила смерть, коммунисты сумели поднять население и повести его за собой. В районе было создано десять подпольных партийных организаций, в которых насчитывалось 80 членов и кандидатов партии. Эти организации возглавили самые смелые и бесстрашные товарищи — В. Рабецкий, П. Далидчик, О. Смольник, В. Кашников, Попок, Адашкевич и другие.

Созданная в октябре 1942 года партизанская бригада «Народные мстители» к моему приезду состояла из 1200 человек. По соседству с бригадой действовал отдельный отряд имени Калинина из 300 бойцов. Бригадой командовал Василий Трофимович Воронянский, а комиссаром был Василий Васильевич Семенов. К концу сентября 1943 года партизаны очистили от врага всю территорию района, лишь в Плещеницах оставался крупный гарнизон. На меня произвели большое впечатление высокая выучка и крепкий боевой дух партизан, — во всем этом чувствовалась рука армейского командира.

— Живем по-армейски, — сказал в беседе со мной один боец, как бы подводя итог моим впечатлениям.

— Без дисциплины нельзя, — говорил Василий Трофимович Воронянский. — Дисциплина нужна как воздух.

Воронянский относился к числу тех командиров, которые прошли большую школу боевой и идейной закалки еще при жизни Ленина. Василий Трофимович был прост и доступен людям, скромен и чуток. В то же время его отличала высокая командирская требовательность, но он никогда не повышал на подчиненных голоса, даже если они и допускали ошибки, воздействовал на партизан убеждением. [221]

Воронянский пользовался среди партизан непререкаемым авторитетом. Любые его распоряжения выполнялись безоговорочно, точно и в срок. «Мы за своим командиром пойдем в огонь и в воду», — этими словами бойцов о Воронянском было сказано все.

Василий Трофимович родился в селе Диканька на Полтавщине и очень гордился тем, что является уроженцем «гоголевских мест». Многие главы из произведений великого писателя комбриг знал почти наизусть. В минуты отдыха партизаны нередко рассаживались вокруг командира и слушали его рассказы о Тарасе Бульбе и запорожских удальцах, о похождениях Чичикова и ссоре Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичей... Воронянский воевал против польских захватчиков в 1920 году, дрался с японскими самураями на Халхин-Голе. В 1927 году вступил в члены Коммунистической партии. Великая Отечественная война застала его на западных рубежах нашей страны в должности командира отдельного батальона связи. Майор Воронянский быстро ориентировался в сложной, постоянно меняющейся обстановке и в любых условиях обеспечивал связью штаб армии, которая вела неравный бой с врагом. Почти весь личный состав батальона связи вышел из строя. Василий Трофимович с горсткой бойцов оказался в тылу противника.

— Советский воин всегда остается воином. Будем бить врага в его тылу, — сказал он своим подчиненным.

Воронянский связался с коммунистами Логойского района, с минскими подпольщиками и вместе с ними создал партизанский отряд. В 1942 году Василий Трофимович со своим отрядом «Мститель» перебазировался в Плещеницкий район, где возглавил бригаду «Народные мстители».

Под стать Воронянскому был и комиссар бригады Василий Васильевич Семенов, невысокий крепыш с голубыми глазами. Командира партизаны ласково называли «батей», «отцом», а комиссара — «душой бригады». Мне приятно было познакомиться с этими людьми, слушать их толковые доклады о положении дел в бригаде, о планах новых боевых операций.

Смотришь на них, и тебя охватывает чувство гордости за нашу партию, которая умеет растить и закалять таких бойцов.

Незадолго до моего приезда, 17 августа, бригада провела смелую операцию по разгрому вражеского гарнизона в [222] районном центре Плещеницы. Партизанские разведчики достали подробный план укреплений, получили точные данные о численности и вооружении противника. Гитлеровцы сильно укрепили гарнизон: вокруг городского поселка соорудили более 10 дзотов, отрыли окопы и возвели проволочные заграждения на подступах к зданиям жандармерии и полиции, складам боеприпасов и продовольствия.

16 августа 1943 года у командира бригады В. Т. Воронянского собрались на совещание командиры В. В. Семенов, Д. И. Копанев, А. Ф. Соколов, В. И. Еськов, Красненков, Е. Ф. Волостных, Н. Галаганюк, А. М. Филатов, П. И. Ларин, Ф. С. Кузнецов и другие. Василий Трофимович достал кисет, свернул самокрутку, дал каждому по щепотке самосада. Закурили. Комбриг переводил испытующий взгляд с одного командира на другого, как бы читая мысли каждого. Командиры оживленно переговаривались.

— Ну, орлы, кончай курить! — скомандовал Воронянский. Поправив усы, кашлянул, чтобы привлечь внимание.

Комбриг кратко объяснил обстановку и поставил задачу: силами бригады разгромить вражеский гарнизон в Плещеницах. Сегодня в 19.00 отряды выступают со своих баз и самостоятельно движутся к пунктам сосредоточения.

Рано утром 17 августа отряды достигли намеченных пунктов и целый день отдыхали. Уточнили разведданные, еще раз проверили оружие. В 19.00 отряды двинулись на исходные рубежи для наступления: отряд «Борьба» — деревня Прилепцы; отряд имени Суворова — окраина леса и деревня Рудня Плещеницкая; отряды «Мститель» и имени Котовского — окраина леса северо-западнее Плещениц.

Чтобы отвлечь внимание гарнизона в Околово, была направлена рота для сковывания сил противника; кроме того, в двух километрах от Околово была сделана засада взводом на случай подхода подкрепления плещеницкому гарнизону. Чтобы помешать гитлеровцам в переброске войск из Минска, была выделена рота, которая с участием местного населения произвела завалы на шоссе Логойск — Плещеницы, заминировала дорогу и устроила засаду. Роту И. П. Баркова направили для уничтожения «горбатого моста» (в пяти километрах от Плещениц), подступы к которому были сильно укреплены. В 19.30 по сигналу комбрига отряды развернутым фронтом пошли в наступление. Первым, раньше назначенного времени, вступил в бой отряд [223] «Мститель», так как группа фашистов численностью свыше 30 человек направлялась в деревню Слобода. Фашисты заметили партизан и открыли огонь из автоматов и винтовок, застрочил пулемет. Гитлеровцы считали, что напали на небольшую группу партизан-разведчиков. Завязался бой.

Группу партизан возглавил комиссар Федор Кузнецов — она ударила по противнику слева; другую, правее, повел начальник штаба отряда Виталий Еськов. Замысел удался; гитлеровцы оказались отрезанными от гарнизона и в панике стали отступать. Но немногим удалось унести ноги. Появились убитые и первые трофеи. Подразделения отряда «Мститель» и отряд «Борьба» стремительной атакой захватили дзот № 1 на развилке дорог и ворвались на окраину Плещениц. В это же время завязались бои в других местах на подступах к гарнизону и в самом поселке.

Удар партизанских подразделений был настолько неожиданным, что многие гитлеровцы не успели добежать до дзотов; они были отрезаны от них партизанами, стремительно ворвавшимися в местечко. Завязались уличные бои. Комиссар бригады В. В. Семенов и начальник штаба Д. И. Копанев находились в первых рядах атакующих. Они непосредственно руководили уличными боями, личным примером воодушевляли бойцов и командиров.

Д. И. Копанев был ранен, но продолжал руководить боем. Партизанам отряда имени Котовского преградили путь два дзота — 5-й и 6-й; гитлеровцы вели из них непрерывный огонь. Командиры рот Петр Вяльцев и Морев во главе своих подразделений под руководством командира отряда Красненкова и начальника штаба Евгения Волостных подавили огневые точки противника, а штурмовые группы забросали дзоты гранатами. Котовцы с боем ворвались в поселок.

В этом отряде был «семейный» пулеметный расчет в составе мужа и жены Прохватиловых. Когда в разгар боя отважный пулеметчик был смертельно ранен, за пулемет легла его жена Елена и продолжала поливать свинцовым дождем фашистов из своего «максима». С боем ворвались в райцентр и партизаны отряда «Борьба». На их долю выпали дзоты № 1 и № 2. Штурмовые группы с честью выполнили боевую задачу — эти дзоты стали могилами для фашистов. Сломив сопротивление гитлеровцев, партизаны с боями захватили склады. Наиболее жаркий бой разгорелся [224] на участке отряда имени Суворова. Штурмовым группам пришлось встретиться с дзотами № 4 и № 7, в которых находились наиболее сильные огневые точки. Но суворовцам большую помощь оказала 45-миллиметровая пушка. В гарнизоне на их долю выпали трудные объекты: каменное здание жандармерии и пост ВНОС. Бой продолжался несколько часов. Партизаны полностью овладели местечком, а эти объекты продолжали сопротивление. Отступая, гитлеровцы зажгли вокруг них несколько деревянных зданий для освещения подходов. Наши артиллеристы стреляли из пушки прямой наводкой. Но вот кончились снаряды. Разведка доложила, что со стороны Минска на помощь плещеницкому гарнизону движется большая колонна автомашин и броневиков. Комбриг Воронянский приказал вывозить склады с боеприпасами и продовольствием и выводить подразделения в намеченные ранее пункты.

В операции по разгрому плещеницкого гарнизона было убито свыше 150 гитлеровцев, захвачено 5 станковых и 3 ручных пулемета, более 100 винтовок, а также большое количество боеприпасов и продовольствия. Часть зерна и соли роздали местному населению.

— Сейчас фашисты снова укрепляют гарнизон в районном центре, — сказал Воронянский, — но мы не оставим их в покое. Обязательно разгромим этот гарнизон, и тогда в нашем районе не останется ни одного оккупанта.

Пробыв в отрядах бригады два дня, я распрощался с Ясиновичем, Воронянским и Семеновым. И только было собрался отправиться в Логойский район, как в штаб к Воронянскому примчался вестовой от Ивана Петровича Ганенко. Он сообщал, что его вызывают в Москву и до отъезда требовалось решить ряд вопросов. Я сел на коня. Мне хотелось побывать еще на Логойщине, в отряде «Большевик». Но приказ есть приказ, его надо выполнять.

Я приехал в деревню Красники и не успел отдать вестовому лошадь, как повстречал вышедшего из избы Ивана Петровича.

— Послушай, Наумыч, меня вызывают в Москву. Давай-ка соберем совещание командиров и партийных работников. Поговорить надо, — предложил он.

7 сентября во все бригады были посланы конные связные с приказом о созыве совещания. Через два дня в сосновом лесу возле деревни Бояры Бегомльского района собрались секретари подпольных райкомов партии И. Ф. Дубовик, [225] И. М. Тимчук, И. И. Ясинович, С. С. Манкович, М. А. Пасеков, И. Ф. Исаченко, П. Ф. Смирнов, Г. Д. Довгаленок, секретари подпольных райкомов комсомола Д. Леля, В. Бухарин-Гранов, Н. Симоненко, М. Шарипова, А. Андреев, Ф. Дернушков, командиры и комиссары бригад и отрядов П. Г. Лопатин, В. Т. Воронянский, В. Ф. Тарупов, И. Ф. Титков, Ф. Т. Пустовит, З. И. Ненахов, Ф. С. Харланов, А. И. Сеньков, В. Н. Попов, И. А. Бессмертный, Е. К. Шадрин, Н. Н. Чулицкий, И. М. Федоров, В. В. Семенов, И. П. Дедюля, Л. Л. Морозов, Д. И. Кеймах и другие — всего 47 человек.

— Первый раз за всю войну нас обком партии собирает. Уж не переходит ли он к мирным формам работы? — шутили участники совещания.

— Скоро и на мирные формы перейдем, — улыбаясь, отвечал Ганенко. — Вот сейчас и поговорим, как быстрее это время приблизить.

На обсуждение совещания было вынесено два важных вопроса:

1. Об усилении ударов по немецко-фашистским захватчикам, в особенности на железнодорожных линиях Минск — Борисов — Орша, Минск — Молодечно — Полоцк, на автомагистрали Минск — Москва и об усилении диверсионно-подрывной деятельности в Минске и Борисове.

2. Об улучшении работы партийных организаций партизанских бригад и отрядов и усилении политико-массовой работы среди населения.

По первому вопросу слово взял И. П. Ганенко. Он подробно рассказал о решениях пятого пленума ЦК КП(б)Б и намеченных им практических мерах по расширению партийного подполья, дальнейшему развитию партизанского движения и активизации политической работы в массах.

— Особенность нынешней обстановки, — пояснил И. П. Ганенко, — состоит в том, что Красная Армия вплотную подошла к границам нашей республики, и теперь взаимодействие наступающих армейских частей с партизанскими силами будет не символическое, а вполне реальное, физическое. От нас скоро потребуется наносить удары по врагу в соответствии с планами фронтов, армий и соединений, и к этому надо быть готовыми.

Иван Петрович изложил решение ЦК КП(б)Б и Штаба партизанского движения Белоруссии о продолжении в широких масштабах «рельсовой войны», поставил задачу свести [226] к минимуму движение по магистральным железным и шоссейным дорогам, принять все меры к срыву перевозок живой силы, техники, боеприпасов и продовольствия гитлеровским армиям главного направления «Центр», наладить самую тесную связь с подпольщиками Минска и Борисова, усилить диверсионную работу в городах и других крупных населенных пунктах.

Ганенко попросил участников совещания откровенно высказаться по всем затронутым вопросам. Люди выступали один за другим, и я заметил одну удивительную вещь: никто не говорил о трудностях! Секретари райкомов, командиры и комиссары отрядов и бригад докладывали об обстановке в своих районах, о боевых планах и обращались к секретарю ЦК лишь с одной просьбой: пришлите побольше взрывчатки, капсюлей-взрывателей и магнитных мин. А ведь можно было просить и одежды, и обуви, и оружия, и патронов. Но люди знали: все это нужнее на фронте, поэтому просили лишь самое необходимое. Я глядел на участников совещания и думал: «Вот скоро они разъедутся по своим районам и будут ломать голову, как выполнить поставленные перед ними задачи. Но, несмотря ни на что, задачи все-таки выполнят. Такая уж у них партийная закалка — брать всю тяжесть на себя!»

Выступая по второму вопросу, я отметил, что боевая деятельность и политическая работа неразрывны. Плох тот командир, который непогрешимо верит только в силу своих приказов и не видит людей, не ведет среди них воспитательной работы. Плох и тот комиссар, который гонится лишь за количеством бесед, собраний и не интересуется, как эти мероприятия влияют на партизан, как мобилизуют их на борьбу с врагом.

Я рассказал о требованиях ЦК КП(б)Б к партийно-политической работе, подчеркнув, что командиры и комиссары, все коммунисты обязаны повседневно заботиться о людях, не упускать из поля зрения ни одного человека, создавать боевое настроение у партизан и населения. Обратил внимание и на то, что некоторые командиры отрядов и бригад неправильно пользуются предоставленной им властью по отношению к подчиненным, порой превышают ее, допускают произвол. Подобные факты нетерпимы, их надо пресекать самым решительным образом. Участники совещания встретили единодушным одобрением сообщение о том, что Минский подпольный обком партии разрешил [227] парторганизациям заслушивать на собраниях отчеты командиров отрядов, а райкомам партии — отчеты руководства бригад и принимать по этим отчетам соответствующие решения. Обком, кроме того, запретил командирам бригад и отрядов применять крайнюю меру наказания — расстрел по отношению к любому из подчиненных без санкции райкома партии того района, где дислоцируются отряд, бригада и находится лицо, подвергаемое наказанию.

Решение собрания требовало усилить устную и печатную пропаганду среди партизан и населения зоны. Партизанские бригады и отряды обязывались наращивать мощь ударов по противнику на железнодорожных линиях Минск — Борисов — Орша, Минск — Молодечно — Полоцк, а также на автомагистрали Минск — Москва; вести еще более активную подпольную работу в городах, особенно в Минске и Борисове.

Собрание одобрило указания обкома по усилению партийного контроля над деятельностью командиров и приняло их к неуклонному исполнению.

После совещания я проводил Ивана Петровича в Москву, а сам вскоре направился в Логойский и Заславский районы.

Комиссар бригады Семенов выделил провожатого, который должен был связать меня с Логойским подпольным райкомом партии. Он оказался опытным партизаном и благополучно провел меня в Логойский район, где я познакомился с командирами и комиссарами отрядов «Большевик» № 1 и «Большевик» № 2 В. М. Мягчиловым, И. Д. Рахманько, С. И. Щербовичем, П. З. Петровским и работниками райкома партии.

Райкомовцы и партизаны Логойщины жили в те дни радостной вестью: спецотряду «Димы», который располагался в здешних лесах, удалось расправиться с палачом белорусского народа, «генеральным комиссаром» Белоруссии Вильгельмом Кубе. Эта сложная операция была разработана командиром спецотряда Давидом Ильичом Кеймахом совместно с начальником штаба отряда Дмитрием Федоровичем Чуприсом и начальником разведки и контрразведки Яковом Ивановичем Свентаржицким.

Нужно сказать, что организацией покушения на гитлеровского наместника занимались несколько городских подпольных групп и партизанских отрядов, находившихся вблизи Минска. Было разработано много вариантов. Наиболее [228] верный путь достижения цели выбрал отряд «Димы», который первым и добился успеха. Разведчики правильно решили, что убийство палача надо совершить с помощью его прислуги. Кубе держал целый штат служанок, горничных, уборщиц, поваров, кухонных рабочих. Среди них были советские женщины, в том числе Елена Мазаник, работавшая горничной. Можно себе представить, с какой тщательностью и придирчивостью подбиралась челядь для «фюрера Белорутении»!

— Птички еще те, как пить дать, на провокатора нарвешься, — поговаривали некоторые товарищи из руководства отряда.

«Дима» — Давид Ильич Кеймах — рассуждал иначе. Он считал, что среди прислуги Кубе могли быть и изменники, добровольно переметнувшиеся в лагерь врага. Но наверняка есть и такие, которые остались честными советскими людьми. Это мнение, разумеется, было правильным. Его разделяли и Чуприс, и Свентаржицкий.

У «димовцев» в Минске была широкая сеть разведчиков-диверсантов, которые вели регулярную разведку воинских объектов, баз и штабов. Народные мстители усиленно готовились к нападению на армейский штаб, который днем находился в городе, а на ночь располагался в бронепоезде, стоявшем на станции Степянка. Руководители спецотряда «Димы» рассматривали операцию по убийству Кубе как составную часть общего плана уничтожения высших чинов, работавших в армейском штабе и «генеральном комиссариате Остланда». По предложению Дмитрия Федоровича Чуприса подготовку к убийству Кубе поручили одной из групп минских подпольщиков, возглавляемой Марией Борисовной Осиповой. В этой группе состоял бежавший из плена военнослужащий Красной Армии Николай Похлебаев по кличке «Чиль». Кеймах и Свентаржицкий посоветовали Марии поговорить с Николаем и предложить ему познакомиться с горничной Кубе Еленой Мазаник, узнать, способна ли она пойти на опасное дело и осуществить его. «Чиль» охотно взялся за поручение. Он сначала познакомился с сестрой Елены — Валентиной Щуцкой, которая и помогла ему встретиться с самой Еленой.

— Партизаны надеются, что вы не будете стоять в стороне от борьбы с врагом, — воспользовавшись удобным моментом, сказал ей Николай.

— Я — советский человек, — ответила Елена. [229]

— Хорошо. Я познакомлю вас с людьми, которые скажут, что делать.

Через несколько дней Николай познакомил Мазаник с Марией Борисовной Осиновой, которая и повела разговор об убийстве Кубе. После некоторой проверки друг друга Мария и Елена приступили к делу. Они передали в спецотряд «Димы» все сведения, необходимые для организации покушения на палача: систему охраны особняка, время смены караулов, распорядок дня фашистского гауляйтера. Давид Ильич и Яков Иванович тщательно проанализировали десятки вариантов сложной операции и остановились на одном: Елена должна пронести в особняк мину с часовым механизмом и подложить ее в постель Кубе. Боевой план предусматривал доставку Елены и ее родственников в партизанскую зону.

Командир отряда знал, что участники диверсии встретятся с огромными трудностями. Однако он спокойно посылал людей на опасную и рискованную операцию, так как был уверен: партизаны, привыкшие к исключительной четкости и дисциплинированности в работе, не сделают ни одного неосмотрительного шага.

В сентябре 1943 года, когда все было готово к убийству Кубе, Мария Борисовна Осипова прибыла в деревню Янушковичи на Логойщине и получила от коменданта деревни партизана-разведчика Петра Трашкова магнитную мину. Трашков проинструктировал, как обращаться с миной, ставить ее на боевой взвод. Мария положила мину на дно корзинки, присыпала брусникой, прикрыла тряпкой, поверх которой положила два с половиной десятка яиц и курицу, и вместе со своей подругой Марией Грибовской направилась в Минск. На окраине города они были встречены подпольщиком Николаем Прокофьевичем Дроздом. Он взял корзину и унес к себе домой.

20 сентября Мария Борисовна встретилась с Еленой и передала ей мину, показав, как надо устанавливать ее на боевой взвод. Женщины попрощались.

— Спокойней, Аленка. Главное — спокойствие, — напутствовала Мария Борисовна.

— Я должна сообщить, Мария, — сказала Мазаник. — На днях ко мне приходила Надежда Троян из бригады «Дяди Коли» с предложением убить Кубе.

— Хорошо, хорошо, — кивнула головой Осипова. — На тебя не только мы с Надей — весь народ надеется. Иди. [230]

Елена положила мину в сумочку и ушла к себе домой. Наутро мина должна была совершить свой последний путь от квартиры Мазаник до особняка фашистского палача. Путь этот был недалек, но, пожалуй, еще более опасен, чем тот, который совершили накануне две отважные подпольщицы — Осипова и Грибовская. Если бы фашистам удалось обнаружить мину у Марии Борисовны, то обе женщины поплатились бы жизнью, но враг так и не узнал бы, для кого предназначалась взрывчатка. Операцию можно было продолжать! Осипова хорошо это понимала.

Если же гитлеровцы обнаружат у Мазаник мину на подходе к особняку, то покушение на Кубе едва ли будет возможно. Оккупанты усилят бдительность и не подпустят партизан к своему шефу.

Еще издалека Елена заметила часового, стоящего у входа в особняк. «Спокойно, спокойно», — беззвучно шептала она, чувствуя, как холодный пот начал выступать на теле. Она старалась идти как можно свободнее, тихонько напевая веселую немецкую песенку. Солдат узнал ее и заулыбался, Она улыбкой поприветствовала его и проскочила через проходную.

— Извините, фрау, — вежливо остановил он ее. — Разрешите заглянуть в вашу сумочку. Служба такая...

— Ах, пожалуйста, — засмеялась Елена и приоткрыла сумку. — Вот батистовый платочек, духи... Подарить вам платочек? Нет, не могу. Он предназначен для генеральши. Вам же я завтра принесу не хуже этого. Ваша фрау будет довольна моим подарком. — Закрыв сумку, она быстро вошла во двор особняка...

Мина должна была взорваться в полночь. «Генеральный комиссар Белорутении» обычно в двенадцатом часу ночи готовился ко сну. До этого времени нужно было проникнуть в его спальню и подложить мину. Елена долго выжидала удобного момента. Наконец, когда коридор, ведущий к спальне, опустел, она шмыгнула в комнату и положила магнитный заряд под пружины кровати.

Елена Мазаник была сильно взволнована. Это не укрылось от Кубе.

— Что с тобой? Почему такая бледная?

— Зубы болят, господин генерал, — нашлась Елена. — Разрешите сходить к врачу. Вырвать надо...

— Хорошо. Скажи, чтобы отвели тебя к немецкому зубному врачу. [231]

Держась рукой за щеку, Елена вышла из особняка. Вскоре она уже была у сестры Валентины.

— Ну как? — бросилась та к Елене.

— Все в порядке...

— Давай скорее, машина ждет. Тетю и детей уже увезла в партизанскую зону, — сказала на ходу Валентина.

Женщины поспешили в условленное место, где их ждал на грузовике подпольщик комсомолец Николай Фурц. Он отвез их километров за шестнадцать от Минска. Вскоре они были доставлены на бегомльский аэродром, откуда улетели в Москву.

Мужественные партизаны и подпольщики точно выполнили приговор советского народа: гитлеровский палач Вильгельм Кубе в ночь на 22 сентября 1943 года был убит партизанской миной.

За образцовое выполнение задания командования и проявленный при этом героизм Мария Осипова, Елена Мазаник и Надежда Троян удостоены звания Героя Советского Союза.

Мы о членами Логойского райкома партии и командирами отрядов подробно обсудили положение в районе. Наметили план более активных боевых действий отрядов, поговорили о том, как укрепить и расширить связи с минскими подпольщиками.

А через день у меня состоялась встреча с секретарем Заславского подпольного райкома партии Иваном Федоровичем Дубовиком, комиссаром бригады «Штурмовая» Ильей Мартыновичем Федоровым и начальником штаба Иосифом Лазаревичем Фогелем. Последний вручил мне строевую записку. Из нее явствовало, что бригада «Штурмовая» состоит из шести отрядов, в которых насчитывается более 1400 человек. На вооружении бригады 9 минометов, 92 пулемета (в том числе 59 станковых), 63 автомата, 7 противотанковых ружей. Отряды располагались и вели боевые действия на территории Заславского, Минского и Радошковичского районов. Бригада, созданная 29 декабря 1942 года, накопила немалый боевой опыт.

— Как у вас идет подготовка к «рельсовой войне»? — поинтересовался я.

— Составлен приказ, в котором указано, где и какой отряд должен действовать во время операции, — доложил Фогель. — Командиры отрядов Л. П. Шубин, А. Т. Кравченко, В. Д. Захаров, В. Ф. Богданов-Федоров, Д. С. Рыдлевский [232] и Г. Т. Гурко уже ознакомлены с приказом и приступили к подготовке.

Вместе с Фогелем и Федоровым я побывал в отрядах. Поговорил с людьми. У партизан высокий боевой дух, хорошее настроение.

— С такими воевать можно, — сказал я комиссару бригады Илье Мартыновичу.

— Орлы! — подтвердил комиссар. — Жаль, что сейчас один хлопец на задании, а то бы я вас, Роман Наумович, обязательно с ним познакомил. Не наш он, то есть не советский, а воюет здорово.

— Словак, поди? — переспросил я.

— Нет, не угадали, хотя словаков у нас много и все они — хорошие ребята. Я имею в виду голландца Рема, бывшего шофера молодечненского коменданта. Римальдом зовут его у нас.

И я услышал одну историю, которая подтверждала, что фашизму, несмотря на его разнузданную пропаганду, пытки, угрозы, тюрьмы, не удалось подавить классовое самосознание многих рабочих порабощенных стран, что и в фашистской армии было немало людей, которые боролись против общего врага народов — гитлеризма. Одним из таких был Рем — высокий, стройный, никогда не унывающий парень, немного говоривший по-русски.

...Рем отвез коменданта в Минск, а сам на машине приехал в лес. Здесь он наткнулся на партизанский дозор, который доставил его к комиссару бригады Федорову.

— Хочу вместе с вами бить фашистов, которые много бед принесли не только вам, но и моей родной земле, — заявил он.

— Нам требуется доказательство того, что ваше намерение искренне, — ответил ему Федоров.

— Пошлите на любое задание. Выполню. Увидите! — горячо убеждал Рем.

Голландский патриот был принят в партизаны и оказался очень смелым бойцом.

Однажды Рем подошел к Федорову и сказал:

— Хочу уничтожить своего бывшего «хозяина», молодечненского коменданта. Разрешите пойти на дорогу...

Предложение заманчивое. Но комиссар ответил не сразу. Он понимающе глядел на боевого товарища, искренне хотел помочь ему. Комиссар верил смелому рабочему [233] парню из далекой Голландии. В то же время Федоров хорошо понимал, что разрешить Рему одному пойти на дорогу — значит подвергнуть его жизнь большой опасности.

— Я боюсь одного, — тихо и задумчиво ответил Федоров. — При малейшей неудаче вас могут схватить немцы. Тогда расправы не миновать...

— Можете быть уверены, товарищ комиссар, — твердо заявил Рем, — что бы ни случилось, я в руки фашистам не дамся.

И ему разрешили.

Снежной зимней ночью Рем отправился на боевое задание. Поодаль, сзади, шли три наших партизана-автоматчика: им было приказано охранять товарища, а если потребуется — прийти на выручку. Рем замаскировался в кустах у дороги Молодечно — Минск. Он хорошо знал машину коменданта и терпеливо ждал ее появления. Прошел час, другой, третий... Машины все не было. «Неужели комендант изменил своей привычке и успел проскочить раньше?» — думал Рем. Он замерзал, у него коченели руки и ноги, бородка и ресницы покрылись инеем. Рем ждал. Уже вечерело, когда он заметил мчавшуюся из Минска машину коменданта. Рем в одно мгновение повязал на голову шерстяной платок, как это делали на морозе многие немцы, вышел на дорогу и поднял руку: дескать, посадите. Автомобиль притормозил. Рем подбежал к нему, и в этот миг из машины донеслось: «А-а, вот ты...» Рем не дал договорить коменданту; был уничтожен и шофер. Рем обыскал машину и нашел в ней чемодан железных крестов, полученных комендантом в Минске, видимо, для награждения фашистских вояк, отличившихся в боях с партизанами. Голландец сел было за руль автомобиля, но, убедившись, что по глубокому снегу в лагерь не проехать, сжег машину. Он подошел к партизанам, лежавшим в охранении, и сказал:

— Спасибо. Я чувствовал, что вы охраняете каждый мой шаг, и ничего не боялся...

За смелые действия Рему была объявлена благодарность. Он очень гордился этим и говорил:

— Быть с вами и бить фашистов — это мой интернациональный долг.

Забегая вперед, хочу сказать, что мне и позднее не раз приходилось слышать о славных боевых делах нашего товарища по оружию голландца Римуса де Ионга. Командир отряда «Штурм» Шубин представил отважного бойца к [234] советской правительственной награде. В наградном листе, датированном 2 октября 1943 года, он писал: «Находясь в отряде, Д-юнг Римальд (по партизанским записям) проявил себя только с положительной стороны. При проведении боевых операций он всегда действовал храбро, мужественно и стойко. Из своего пулемета он уничтожил не менее 100 гитлеровцев, участвовал в разгроме вражеских гарнизонов в Логойске, Конотопе, Роговой и других. Кроме того, участвовал более чем в десяти засадах, в минировании железных и шоссейных дорог, во многих боях при отражении нападения противника на партизан». Очень прискорбно, что ему не довелось дожить до победы над нашим общим врагом — германским фашизмом. В 1944 году Рем погиб смертью храбрых. Он всегда говорил, что, защищая от немецко-фашистских захватчиков Советскую Родину, он защищает и родную Голландию.

Вечером я остановился на отдых в землянке секретаря райкома партии Ивана Федоровича Дубовика. К нам пришли Илья Мартынович Федоров, Вера Витушко. Хотелось как можно больше узнать о бригаде, о ее делах.

Комиссар рассказал о бое Заславских партизан на реке Удре.

— Бой памятный, — начал Федоров. — Это было в канун 25-й годовщины Октября. Мы имели тогда три отряда. Ну, раз подходит праздник, то и решили мы его отметить по-настоящему. Все отряды ушли на задания, на базах осталось человек 60. Решено было также, что и я останусь на месте. Отряды ушли, а я подумал: соберу-ка оставшихся хлопцев и проведу с ними беседу о годовщине Великого Октября. И только было собрался пойти, как ко мне прискакал на взмыленной лошади связной из деревни Шаршуны Николай Власик и сообщил, что по дороге в сторону реки Удры движется большая колонна немцев с пушками и минометами. Передо мной встал вопрос: как быть? Собрал все наличные силы, находившиеся на наших базах. В отрядах «Штурм» и имени Фрунзе нашлось 42 бойца, в отряде «Грозный» — 18. Первую группу повел сам к удранскому мосту, вторую — начальник штаба отряда Фогель. Третья во главе с Петром Тетериным направилась в тыл противника, к поселку Шаршуны.

День выдался туманный. Мы двигались к мосту чуть ли не бегом и едва заняли позиции по обеим сторонам дороги, как вдали послышался шум машин, какие-то непонятные [235] крики, часто раздавались выстрелы. Выстрелы нас не пугали. Мы знали фашистов: при движении ночью и в туманные дни, когда перед собой ничего не видят, всегда стреляли — себя успокаивали.

Минуты были напряженные, мы не знали, каковы силы противника. Вот уже головная часть колонны перешла мост и приближалась к нашей позиции. Я подал сигнал на открытие огня. Партизаны разом ударили из пулеметов, автоматов и винтовок, а минометчик М. Алимов открыл огонь из своего миномета. С криками «ура!» бросились на врага, забрасывая его гранатами. Гитлеровцы не выдержали натиска и отступили; многие скатились с берега и пытались вплавь преодолеть реку. Часть фашистов, шедших позади, развернулась и хотела было закрепиться на высотке. Они открыли огонь из пушек и минометов. Но снаряды и мины не приносили нам особого вреда. Партизаны штурмом взяли высотку. Павел Тимохин, Игнат Барсуков, Захар Циклаури, Алексей Косарев, Владимир Праслов, увлекая за собой товарищей, ворвались на артиллерийские и минометные позиции, в упор расстреливали гитлеровцев, завязывали рукопашные схватки.

Разрозненными группами немцы отступали к гарнизонам Рогово, Козеково и Грини. Во время бегства их встретила у поселка Шаршуны наша засада во главе с П. Тетериным. Попав в ловушку, гитлеровцы обезумели от страха; они метались по полю, не оказывая сопротивления. Бой закончился полным разгромом врага.

У реки Удры мы насчитали 79 трупов немецких солдат и офицеров. В качестве трофеев захватили одну противотанковую пушку, батальонный и два ротных миномета, два пулемета, два автомата, много винтовок, три грузовые автомашины с минами, снарядами и патронами. На поле боя у поселка Шаршуны осталось 37 трупов вражеских солдат и офицеров. Среди убитых был командир батальона обер-лейтенант Моссе. Партизанская группа из отряда «Грозный» захватила два ручных пулемета и более двадцати винтовок. Один солдат был взят в плен.

Пленный показал, что он служил в 197-й дивизии, которая находилась в Штутгарте на отдыхе и переформировании, после чего направлялась из Германии на Волгу. Когда солдата спросили, с какой целью они оставили воинский эшелон и прибыли в лес, он ответил, что военным комендантам городов разрешено задерживать эшелоны, следующие [236] на фронт, и бросать войска против партизан. Достоверность показаний пленного была подтверждена множеством документов, изъятых у убитых гитлеровцев.

— Показания пленного нам очень пригодились, — сказал Федоров. — Мы не стали больше оголять свои базы, постоянно заботились о правильной расстановке сил и усилили бдительность. В том бою мы потеряли храброго партизана, бывшего учителя Михаила Шейбака. Были ранены Федор Ерастов, Михаил Чхаидзе, Григорий Стасеев...

Я обратил внимание на то, что партизаны этой бригаду очень бережно относятся к оружию. Выдалась свободная минутка — смотришь, бойцы уже чистят свои винтовки и автоматы. В ружейном парке мне показали большое количество оружия, как нашего, так и трофейного, и все оно находилось в образцовом состоянии.

— Беречь оружие пуще глаза — это закон нашей жизни, наша славная традиция, — говорил мне комиссар Федоров. — Это идет еще от боя в деревне Боубли.

...Этот бой партизаны провели 20 апреля 1942 года специально для того, чтобы захватить у врага оружие. В отряде «Штурм» на шестьдесят человек в то время приходилось всего десятка полтора винтовок да ручной пулемет. Недостаток вооружения сковывал активность отряда. Партизанам вменялось в обязанность любыми способами добывать оружие. Бойцы нападали на отдельных немецких солдат, порой проникали во вражеские гарнизоны, обследовали места былых сражений частей Красной Армии с немецко-фашистскими войсками. Оружия в отряде стало больше, но его по-прежнему не хватало. Надо было находить другие, более эффективные способы.

В один из апрельских дней к отряду присоединилась группа красноармейцев, которую возглавлял лейтенант Иван Гламаздин. Она пришла из динаревичского леса и принесла с собой более десяти резервных винтовок, два пулемета, два ящика гранат и много патронов. Сил в отряде заметно прибавилось. Тогда и было решено ударить по гарнизону в деревне Боубли, что на дороге Радошковичи — Семков Городок, разгромить противника и захватить его оружие.

В разведку отправилась медицинская сестра Надежда Авхимкова — скромная, со светлыми выразительными глазами девушка, которую хорошо знало местное население. Она часто бывала в деревнях, лечила больных. И на этот [237] раз ей легко удалось пройти в Боубли. Партизанка ходила из дома в дом, оказывая медицинскую помощь больным. Разведчица установила, что гарнизон состоит из 30 гитлеровских солдат и трех офицеров военно-строительной организации ТОДТ, определила подходы к деревне, узнала, где расположены посты.

На основе этих данных был составлен план операции. Партизаны разбились на пять групп и незаметно подошли к деревне. Группа из трех партизан во главе с И. Тимохиным надела на рукава полицейские повязки и в полночь смело проникла в гарнизон. У дома, где располагались солдаты, народных мстителей остановил немецкий часовой.

— Мы полицейские, — сказал Тимохин.

— Карашо, — ответил гитлеровец и направился навстречу идущим.

Этого только и надо было партизанам. Николай Рашевский — сильный, хладнокровный боец — вмиг оказался возле гитлеровца, схватил его за горло, а Тимохин прикладом винтовки размозжил ему голову. Партизаны во главе с И. Федоровым сразу же бросились к казарме, кинули в окна несколько гранат с зажженными факелами и вскочили в помещение. Оставшиеся в живых гитлеровцы были настолько перепуганы, что партизанам Федорову, Жукову, Тихоновичу и Корнилову пришлось за ноги вытаскивать их из-под кроватей и нар. Группа бойцов в составе Ф. Кретова, М. Алимова, Н. Бойко во главе с И. Гламаздиным в это время напала на дом, где располагались офицеры.

Партизаны не выпустили из деревни ни одного фашиста; все они были уничтожены. Захваченные у противника продовольствие, обмундирование и боеприпасы погрузили на автомашину и подводы и отправили в лес, на партизанскую базу.

— Видите, как трудно доставать оружие, — сказал бойцам И. Федоров. — Поэтому всегда цените и берегите его.

В бригаде услышал я волнующий рассказ о короткой, но яркой жизни замечательного советского человека — литовца Франца Станкевича. В 1940 году, когда в Литве была провозглашена Советская власть, Франц начал учиться. Он мечтал стать инженером. Однако мечте его не суждено было осуществиться. В сорок первом гитлеровцы нарушили счастливую жизнь паренька, забрали его и угнали в Данциг, в лагерь трудовой повинности. Но разве мог человек, познавший настоящую свободу, смириться с жизнью [238] фашистского раба? Станкевич подговорил двух товарищей и вместе с ними совершил побег из лагеря. С трудом добрался до родных мест, да видит: житья ему тут нет, опять фашисты схватят. Тогда он со своими хлопцами решил податься в Москву, чтобы, вступив в Красную Армию, отправиться на фронт. Дошли они до Заславля, встретились с партизанами, да так и осели в отряде «Штурм».

Был он худенький и щупленький, разве лишь одни глаза большие. А сердце, видать, у него было крепкое, смелое — ничего не боялся. В бою пули свистят, а он никакого внимания на них не обращает. Незаменимый был в бою товарищ. И вот как-то Франц пошел с ребятами в засаду. Партизаны колонну машин подкараулили и ударили по ней из автоматов да гранатами. Немало тогда фашистов побили, несколько автомобилей сожгли. Но замешкались малость, не заметили, как фашисты подкрепление подкинули. Схватка была жестокая, на беду нашу, неравная: горсточка всего наших-то была. Фашисты навалились и смяли их. Франца пуля скосила, упал у дороги замертво. Фашисты, может, и прошли бы мимо, не заметили его, но Франц на свое горе очнулся, застонал. Гитлеровцы схватили раненого хлопца и бросили в машину. Дня через три партизаны одного полицая схватили, — оказалось, он был в том бою. Он-то и рассказал о последних минутах Франца.

Гитлеровцы узнали, что Франц — литовец, и пообещали положить его в больницу, если он подробно расскажет о партизанах. А Франц собрался с силами, приподнялся на локти и плюнул в лицо фашисту. «Нате вам вашу больницу!» — простонал он. Гитлеровцы избили партизана до потери сознания. Но вскоре он снова пришел в себя и сказал, словно кнутом секанул по фашистам: «Гитлер капут, и вам капут!» Фашисты в бешенстве стали выворачивать Францу руки, выкололи ему глаза, а потом пристрелили и выбросили из машины в кювет недалеко от Радошковичей. Партизаны специально ходили к Радошковичам, чтобы найти тело боевого товарища и с почестями похоронить его. Но там уже нашлись добрые люди, они похоронили его. Знаем мы могилу героя литовского народа Франца Станкевича и дорогу к ней никогда не забудем!

Пробыв два дня в бригаде и районе, я снова отправился в путь. Нужно было поскорее попасть в Смолевичский район, в бригаду «Смерть фашизму». Этому району подпольный обком партии и штаб соединения также придавали [239] важное значение. Через его территорию проходили главные артерии, связывающие Германию с группой армий «Центр», — железная и шоссейная дороги Брест — Москва. Известно, что по своей грузонапряженности эти магистрали не имели себе равных, поэтому диверсионная работа на них играла исключительно важную роль. Не случайно на совещании речь шла о том, чтобы партизанская бригада «Смерть фашизму» не только сама усилила диверсии на дорогах, но и оказывала всемерную помощь подрывным группам из других бригад и отрядов, которые приходили в Смолевичский район проводить диверсионные операции.

Моросил надоедливый дождик. Мои товарищи-автоматчики подняли воротники и поглубже надвинули шапки. Молчаливо поглядывал по сторонам, не проронив ни слова, и провожатый, которого дали нам в бригаде.

Мы прибыли в бригаду «Смерть фашизму» под вечер. Командира Василия Федоровича Тарунова и комиссара Ивана Прохоровича Дедюли здесь не оказалось: они поехали в отряды, чтобы на месте решить все вопросы, связанные с подготовкой к диверсиям на железной дороге. Первым, кого я встретил, был начальник штаба бригады Андрей Александрович Кисляков. Он рассказал о делах бригады, познакомил с некоторыми партизанами.

Я бывал во многих бригадах и отрядах Минской области. Ни про один отряд нельзя сказать, что партизанам живется легко. Что же касается смолевичских народных мстителей, то они, как и заславские, живут буквально возле самого пекла, на виду у врага. Это уже по-настоящему тяжело! И я, беседуя с партизанами, был поражен: ни один даже не намекнул на опасность. Постоянно чувствовать близость врага для них стало привычкой. Дисциплина в бригаде, ее боеготовность были выше всех похвал. Поднять по тревоге весь личный состав — 600 человек — здесь не составляло никакого труда; на это уходили не часы, а считанные минуты.

Смолевичский райком партии базировался при отряде имени Калинина, командиром которого был Иван Васильевич Луферчик, а комиссаром — Максим Романович Карнилович.

При встрече я спросил у секретаря райкома Григория Демьяновича Довгаленка, почему районный комитет партии базируется не на бригаде, а на этом маленьком отряде, — ведь здесь опаснее. [240]

— Мы считаем, — ответил Григорий Демьянович, — что на партизан отряда имени Калинина можно так же положиться, как и на бригаду.

Секретарь райкома с гордостью говорил о коммунистах и беспартийных активистах, которые не только создали отряды, но и сцементировали их в монолитные боевые коллективы с железной воинской дисциплиной. Он назвал фамилии многих из этих людей. Среди них были Василий Тарунов, Иван Дедюля, Георгий Щемелев, Иван Найденов, Евгений Чуянов, Андрей Кисляков, Василий Андросов и многие другие.

Потом я снова встретился с начальником штаба бригады Кисляковым, чтобы договориться о поездке в отряды. В это время мимо нас проехала на телеге девочка-подросток в белом ситцевом платке, ватной фуфайке, перетянутой широким солдатским ремнем. На плече у нее висел автомат.

— Как вы доверяете оружие таким малышам? — спросил я у Андрея Александровича.

— Эта «малышка» несколько фашистских офицеров уничтожила, — ответил он и крикнул вслед девочке: — Лида! Остановись, поговорить надо.

— Минуточку, — послышался ее тоненький голосок. — Картошку на кухню просят...

— Занята. Картошку заготавливает. А то бы она вам много чего порассказала. Интересная дивчина. На вид скромница, невзначай чертыхнешься при ней — покраснеет до ушей, а смелая — любой позавидует. Это Лида Пилюга, смолевичская комсомолка. Семнадцать лет ей недавно исполнилось. До прихода к нам жила в районном центре в собственном уютном домике вместе с матерью, старшим братом Владимиром и младшей сестренкой Галей. Эта дружная семья привлекла наше внимание, и мы установили связь с Лидой и Володей. Они просились в отряд, но им сказали: «Вы нужнее для партизан в Смолевичах». Домик Пилюг превратился в конспиративную квартиру, Володя и Лида стали нашими связными.

Лиде мы давали такие поручения, на которые не каждого взрослого пошлешь. Она, например, по нашему заданию познакомилась с командиром словацкого взвода Войтехом Шатаром и солдатом Василием Мараховичем и связала их с партизанами. Вскоре этот взвод в составе 22 человек, охранявший автомагистраль Минск — Москва, в полном составе перешел к партизанам. Этому немало содействовала [241] и связная партизанской бригады «Дяди Коли» семнадцатилетняя Мария Данейко из деревни Криница Смолевичского района.

Вскоре на Лиду обрушилось сразу два горя. Ее брата Володю гитлеровцы схватили и отправили на каторжные работы в Германию. В дороге он пытался бежать, но фашисты его убили. В бою погиб и лучший друг Лидиной семьи, наш партизан, в недавнем прошлом танкист Леонид Косаревский. И в тот же день, когда девушка узнала об этой страшной вести, в Смолевичи прибыла новая немецкая воинская часть. Фашистские квартирьеры облюбовали домик Пилюг, разместили тут свой штаб. Лиду, ее мать и сестренку Галю вышвырнули на улицу; они поместились в холодном дровяном сарае. Мать Лиды попыталась было жаловаться командиру части, но тот выгнал ее и пригрозил: «Скажи спасибо, что сарай оставили за вами. Будешь жаловаться — сарай отберем».

Так пропала у нас конспиративная квартира. Партизанам стало почти невозможно пробираться в новое жилище Пилюг. Решили отозвать Лиду с матерью и сестренкой в отряд. Девушка согласилась. И тут же поделилась своими мыслями с командиром отряда Николаем Яцкевичем.

— Я так к вам не уйду, — сказала Лида. — Дайте мне мину, взорву штаб.

— Но ведь штаб-то в твоем доме! — удивился Николай.

— Тем более, — спокойно ответила девушка. — У меня сердце кровью обливается, когда вижу фашистов в своем жилище...

Командир дал разрешение на эту операцию, научил Лиду пользоваться миной. Вечером партизанка принесла тяжелый толовый пакет, посоветовалась с матерью. Лида думала, что мать будет возражать, но та согласилась; только предупредила дочь, чтобы была осторожней.

Лида взялась за дело. Она распустила слух, что заболела сестренка Галочка. Мать повела укутанную платками Галю к «врачу»; через день они были уже в партизанском отряде. Лида с утра до вечера хлопотала возле своего сарайчика — прибирала, стирала и развешивала белье, а сама то и дело поглядывала на часового, прохаживавшегося возле дома. Девушка ждала удобного момента. Наконец он настал: часовой увидел на улице знакомого солдата и стал с ним беседовать. Лида схватила мину и несколько толовых шашек, завернутых в платок, незаметно проскользнула [242] в дом, поднялась на чердак, разгребла опилки, поставила взрыватель, аккуратно присыпала заряд и спустилась вниз. Часовой продолжал о чем-то болтать со своим знакомым.

Через час Лиды уже не было в Смолевичах — она спешила в деревню Каменку, где ее должны были встретить партизаны. Словацкий солдат Василий Марахович сообщил партизанским связным, что при взрыве дома на Садовой улице погибло несколько фашистских офицеров.

— Вот вам и «малышка»! — закончил свой рассказ начальник штаба бригады.

Вечером из поездки возвратились командир бригады Василий Федорович Тарунов и комиссар Иван Прохорович Дедюля. Они доложили о положении в районе и бригаде.

— От отрядов мы требуем быстроты и четкости в проведении любой операции, — говорил Василий Федорович. — Это для нас главное. Время, время и еще раз время. Ведь при случае противник может за какие-нибудь час-два подбросить из Минска свежие силы в любую точку Смолевичского района. Поэтому мешкать нам нельзя. Промедление воистину смерти подобно.

Командир бригады подробно рассказал о подготовке к «рельсовой войне». В отрядах люди разбиты на группы. Каждый точно знает, что он должен делать на железной дороге, старательно изучает подрывное дело. Бойцы учатся понимать друг друга с полуслова, без команд. Идет борьба за минуты, секунды. Чувствуется, что к «рельсовой войне» здесь подходят серьезно, с глубоким пониманием важности поставленных задач.

На следующий день я побывал в отрядах, познакомился и обстоятельно поговорил с командирами и комиссарами И. М. Деминым, Г. А. Щемелевым, И. Д. Найденовым, Е. Я. Лихтером, И. И. Вышниковым и другими. По пути наведались в деревни Тереховичи, Гостиловичи, Августово, Шпаковщина, Каменка, Напалки, Остров, где находились передовые партизанские заслоны бригады «Смерть фашизму» и диверсионно-подрывные группы других бригад. Настроение у людей повсюду боевое. Все с восторгом говорили об успешном наступлении Красной Армии, с нетерпением ждали того дня, когда наши войска вступят на территорию Белоруссии.

Я попрощался с товарищами и отправился на Бегомльщину, в штаб соединения. Но не успел переступить порог [243] штабной хаты, как мне подали докладную записку. «Роман Наумович, мы после вашего отъезда успешно провели операцию в Логозе, о которой с вами договорились», — писал командир отряда «Большевик» Петр Савельевич Калинин.

Приятно было читать скупые, но мужественные, словно еще пахнущие пороховой гарью строки. Логоза — это крупный немецкий гарнизон недалеко от Логойска, он врезался в партизанскую зону, сковывая действия народных мстителей. Иначе, как бельмом на глазу, партизаны его не называли. Командование отряда «Большевик» давно уже хотело удалить это «бельмо». И наконец цель достигнута. Хорошо, ничего не скажешь!

Что больше всего понравилось в этой операции? Прежде всего, тщательная разведка. Начальник штаба капитан Мягчилов, разрабатывая боевой план, требовал все новых и новых данных. Командиры рот Иван Харкин и Василий Калитин начали уже было поговаривать: дескать, хватит, все ясно. Но Мягчилов был неумолим. Как только возвращалась одна разведгруппа, он тут же посылал другую. Успокоился лишь после того, когда было точно установлено, каковы силы противника в гарнизоне, сколько у него оружия, где расположены дзоты, окопы, каковы подходы к ним. Большую услугу командованию оказал находившийся в гарнизоне партизанский связной Лемешко. От него получили данные не только о системе укреплений, но и о расположении ночных караулов, о времени их смены.

Командир отряда Калинин и начальник штаба Мягчилов чувствовали себя так, словно сами побывали во вражеском гарнизоне и все увидели своими глазами. Поэтому они уверенно повели в бой подчиненных. Начало атаки назначили на 24.00 17 сентября. Командование не стало ждать рассвета. Все партизаны до тонкостей знали, что они обязаны делать в бою.

Бойцы бесшумно подползли почти вплотную к деревне. У партизан на рукавах были белые повязки, чтобы во время схватки не перестрелять друг друга.

Операция в Логозе отличалась решительностью и точностью действий. В назначенное время раздалось громкое кваканье лягушки — это связной Лемешко подал сигнал: «Все в порядке. Можно наступать». У каждой штурмовой группы имелся свой маршрут, свой объект нападения. Бойцы ползли по-пластунски, стремясь напасть на противника внезапно и взять его врасплох. Первую группу — к северному [244] дзоту — вел Лемешко; вторую — к южной огневой точке — Владимир Лис; третья — во главе с командиром взвода Павлом Желобковичем — продвигалась к дому жандармерии.

Нападение на все объекты произошло почти одновременно. Всюду гремели гранатные взрывы, трещали автоматные и пулеметные очереди, винтовочные выстрелы. Фашисты не смогли разобраться в обстановке, их сопротивление было неорганизованным. Враг понес большие потери. Партизаны захватили трофеи. Обоз с захваченным оружием, боеприпасами, обмундированием и хлебом вытянулся на целый километр.

Фашистское командование пыталось оказать помощь осажденному гарнизону. Из Логойска выехали танкетка и два грузовика с солдатами. Но они наскочили на засаду, в которой находились бойцы во главе с политруком Иваном Лисом и командиром взвода Василием Назаровым. Подкреплению пройти не удалось. Танкетка и автомашины подорвались на минах, а солдаты были перебиты ружейно-пулеметным огнем. Артиллерия из Логойска открыла огонь по путям предполагаемого отхода партизан. Но беспорядочная, бесприцельная стрельба не причинила ущерба народным мстителям.

В один из тех дней в штабе соединения появился командир бригады Петр Григорьевич Лопатин — как всегда бодрый, подтянутый и веселый.

— Хочу уточнить некоторые вопросы взаимодействия с другими бригадами, — сказал он, вынимая из планшета карту.

Я слушал его и с удовлетворением думал о том, насколько выросли наши партизанские командиры, как высоко поднялась их боевая выучка. Два года войны были для них настоящей академией. Если поначалу отряды действовали разрозненно, часто ничего не зная друг о друге, то сейчас командиры уже думали о взаимодействии бригад в масштабе всей партизанской зоны.

Когда все вопросы были уточнены, Петр Григорьевич припомнил, что они предпринимали попытку организовать постоянное взаимодействие еще в 1942 году, в начальный период создания бригад. Правда, путь для этого избрали неверный. Центральный Комитет партии вовремя указал на ошибку, поправил ее.

— А было так, — задумчиво произнес Лопатин и рассказал [245] нам интересную историю о создании партизанской дивизии имени Чапаева и о ее командире Василии Семеновиче Пыжикове — «Старике».

...В сентябре 1942 года состоялось совещание командиров и комиссаров трех соседних бригад — «Старика», «Дяди Коли» и «Дяди Васи». Василий Семенович, выступая на совещании, правильно говорил о необходимости объединения партизанских сил для нанесения более мощных ударов по оккупантам. Но достаточного опыта у командиров тогда еще не было, и они по совету некоторых военных товарищей решили создать соединение на армейский лад, точно скопировав форму стрелковой дивизии Красной Армии. На первый взгляд, это вроде и неплохо: три бригады имеют единое командование, общие тыловые службы, действуют по единому плану. Но то, что хорошо для армейских фронтовых частей, оказалось непригодным для условий, сложившихся в тылу противника. Получилось громоздкое, неповоротливое формирование.

ЦК КП(б)Б и Белорусский штаб партизанского движения отменили решение совещания и предложили Пыжикову расформировать партизанскую дивизию.

Василий Семенович вернулся к руководству бригадой «Старика». Это был толковый командир, коммунист с 1917 года, настоящий боец ленинской закалки. Он еще до революции сидел в тюрьме за выступления против самодержавия; в первую мировую войну был приговорен к расстрелу за революционную пропаганду среди солдат-фронтовиков. Лишь счастливый случай помог ему избежать расправы. В 1921 году Пыжиков с группой коммунистов по заданию ЦК партии был направлен на Дальний Восток, в тыл к японским интервентам, где организовал партизанский отряд и отличился в боях с врагом. Таким же решительным и бесстрашным показал он себя и в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

— Мы многому научились у Василия Семеновича, — тепло отзывались о нем партизаны.

Правительство высоко оценило боевые заслуги В. С. Пыжикова, наградив его в канун 50-летия Великого Октября орденом Ленина. [246]