Боевое братство

В один из весенних дней 1942 года почти одновременно поступили донесения от наших связных со станций Старушки, Копцевичи, Птичь о том, что из эшелонов выгружаются войска, которые одеты не так, как гитлеровцы, и говорят не по-немецки. «Кто бы это мог быть? — думали мы. — Может, фашисты снова затевают какую-нибудь гнусную провокацию». Нам были известны случаи, когда гитлеровцы одевались в красноармейскую форму и пытались врасплох напасть на партизанские отряды.

На железную дорогу выслали разведчиков. Они выяснили, что немецкое командование принимает меры к укреплению своих гарнизонов, охраняющих железнодорожные магистрали Брест — Гомель и Мозырь — Овруч — Коростень. Для этой цели была поднята словацкая дивизия. В гарнизонах, расположенных на участке Житковичи — Мозырь, разместились подразделения 101-го полка этой дивизии.

«Как же так, — думалось нам, — гитлеровцы оккупировали Чехословакию, растерзали ее землю на куски, лишили свободолюбивый народ самостоятельности, покрыли страну тюрьмами и концлагерями, а словацкие солдаты и офицеры приехали в Белоруссию воевать вместе с немецко-фашистскими захватчиками против своих кровных братьев-славян! Неужели они забыли о том, что в суровом 1938 году Советский Союз был единственной страной, которая была готова протянуть Чехословакии руку помощи и выступить против фашистской Германии, направившей свои полчища против чехословацкого народа, если бы бывшие правители Польши и Франции не изменили общему делу, не отказались от своих договорных обязательств и разрешили бы нашим войскам пройти через польскую территорию? Неужели они не помнят о великом вкладе русского народа в разгром Австро-Венгерской империи, в результате [171] которого Чехословакия обрела долгожданную независимость?»

Прошло несколько дней после прибытия словаков, и мы стали получать от связных донесения одно удивительнее другого. Словаки не трогают мирных жителей, охотно идут на встречи с ними, расспрашивают их о прежней жизни, угощают табаком и папиросами.

А вскоре в штаб соединения и обком партии прибыли командир отряда Михайловский, комиссар Жигарь и начальник штаба Корнейчик. Они доложили о том, что словаки ищут возможности связаться с партизанами.

«Среди личного состава словацкой дивизии, без сомнения, есть немало солдат и офицеров, которые не хотят служить фашистской Германии», — сделали мы вывод, выслушав доклад командира отряда.

Доложили Центральному Комитету КП(б)Б о прибытии в район действия нашего соединения словаков, об их отношении к местному населению и попытках установления связи с партизанами. Через несколько дней поступила радиограмма П. К. Пономаренко. Он советовал выделить надежных людей и через них установить связь со словаками, стараясь привлечь их на нашу сторону.

На одном из своих заседаний обком обсудил вопрос о том, как войти в контакт с солдатами и офицерами словацкого полка и вовлечь их в борьбу против гитлеровцев. Для установления связи со словаками был выделен Иван Васильевич Скалабан — работник обкома партии, опытный и выдержанный товарищ.

Иван Васильевич вместе с комиссаром отряда Жигарем подобрал себе несколько помощников из числа молодых партизан. Они переодевались в крестьянскую одежду, оставляли на базе оружие и шли в деревни, расположенные вблизи словацких гарнизонов. Вскоре в селах начали устраиваться вечеринки, куда приходили и словацкие солдаты. Молодежь, известное дело, и споет, и спляшет. Скалабан и его товарищи тоже принимали участие в нехитрых деревенских забавах. Но танцы танцами, а о деле своем партизаны не забывали. Они завязывали разговоры со словаками о житье-бытье, о тяготах войны. В ходе этих бесед, как бы между прочим, говорили о положении на фронтах, сообщали последние сводки Совинформбюро.

Разговоры становились все откровеннее. Словацкие солдаты начали говорить о том, что жизнь в Чехословакии [172] стала значительно хуже, что гитлеровцы насильно заставляют служить им.

На одной из вечеринок словаки обступили И. В. Скалабана, которого они называли «всезнайкой» за его умение толково ответить на любой вопрос. Иван Васильевич рассказал о жестоких боях на советско-германском фронте и, окинув взглядом внимательно слушавших солдат, заявил:

— Фашисты — наш общий враг. Они хотят истребить славянские народы, превратить их в своих рабов. Хотите ли вы, чтобы гитлеровцы все время понукали вами?

— Конечно, не хотим, — заговорили словацкие солдаты. — Но что поделаешь? У немцев сила. Кое-кто из наших пытался убежать на родину — немцы поймали и расстреляли...

Иван Васильевич не отчаивался, что словацкие солдаты пока плохо его понимают, боятся фашистов и не представляют, как с ними бороться. Он действовал умно и осторожно. Постепенно вокруг Скалабана сплотилась группа солдат, которые дали слово помогать партизанам всем, чем только можно. Через них наши товарищи передавали листовки, сводки Совинформбюро, советские газеты. Все это потом распространялось в словацких подразделениях. Некоторые словаки стали говорить Скалабану:

— Передайте партизанам, что они могут во время нашего дежурства спокойно приходить на железную дорогу и минировать ее. Мы мешать не будем.

В начале августа 1942 года подрывник Виктор Санчуковский познакомил Скалабана с молодой учительницей Лидией Янович, проживавшей в деревне Оголичи. Та подробно рассказала все, что знала о вражеском гарнизоне, о настроениях солдат и офицеров. А в конце добавила:

— Побывала я как-то на вечеринке в Копцевичах. В хате — танцы, шум. Вдруг заявился офицер. Солдаты-словаки повскакивали с мест, вытянулись перед ним в струнку. Ну, думаю, беда. Некоторые девчата потихонечку в дверь шмыгнули. А он улыбнулся, присел и сказал:

— Продолжайте.

Я набралась смелости, разговорилась с офицером. Он все о жизни расспрашивал, интересовался, не обижают ли жителей его подчиненные. Хороший, видать, человек...

Иван Васильевич сразу же ухватился за это знакомство. Предложил Лидии еще раз встретиться с офицером и поинтересоваться, [173] не хочет ли он установить связь с партизанами.

Учительница согласилась, хотя и понимала, что малейшая неосторожность грозит смертью. Наша связная долго присматривалась к Яну Налепке и другим офицерам, искала случая вступить в разговор с ними. Наконец такой случай представился: Ян Налепка прибыл в Оголичи для проверки несения службы солдатами. С ним был еще один офицер. Они остановились у домика учительницы и начали о чем-то возбужденно разговаривать. Лидия слушала доносившуюся с улицы речь, но многое не понимала. Уловила только фамилию немецкого коменданта и нелестный отзыв о нем.

Лидия вышла со двора и обратилась к ним:

— Господа офицеры, зашли бы в хату.

Налепка узнал учительницу, поздоровался и направился в дом, приглашая своего друга. Офицеры продолжали, разговор. Лидии стало ясно, что оба недовольны какими-то распоряжениями немецкого коменданта. Тогда она подошла к столу и сказала:

— Я могу познакомить вас с людьми, которые посоветуют вам, что делать.

Словаки переглянулись.

— С кем же?

— Пока не скажу. Но если вы — настоящие патриоты Чехословакии, любите свой народ и желаете ему добра, то вам эти люди понравятся.

— Вы — партизанка? — спросил Налепка.

— Вам в каждом советском человеке чудится партизан, — сказала девушка. — Считайте, как хотите, но знайте: плохого я вам не желаю.

Офицеры попрощались и ушли. Учительница не знала, что делать. Тревожные мысли не давали покоя. Кому она доверилась? Товарищи это или враги? Может, пока не поздно, уйти в лес? Но, пересилив страх, осталась дома. Через несколько дней знакомые офицеры пришли к ней и сказали, что готовы встретиться с русскими, передали Лидии письмо для партизан. Связная немедленно направилась в деревню Бобрик, чтобы передать письмо Скалабану. Но по дороге ее задержали партизаны и доставили к комиссару отряда А. Жигарю, которому девушка и вручила письмо словаков.

Жигарь ознакомил с письмом Скалабана и вместе с ним [174] приехал в обком партии. Мы выслушали их и посоветовали Ивану Васильевичу использовать все возможности для установления связей с офицерами.

Однажды подрывники из отряда «Болотникова» заминировали железную дорогу около урочища Верболки на перегоне Копцевичи — Старушки. Они намеревались спустить под откос вражеский эшелон с горючим, который стоял на станции и ждал отправки на фронт. Но впереди эшелона почему-то была пущена дрезина со словацкими солдатами. Видимо, гитлеровцы сделали это специально, — они не очень-то считались со своими союзниками. А может быть, словаки и сами по какому-то делу отправились в путь. Как бы там ни было, дрезина взлетела на воздух, и ее экипаж в составе трех солдат погиб. В тот же день гитлеровцы арестовали жителя деревни Копцевичи Федора Сакадынского, на участке которого произошел взрыв, избили его до потери сознания, а потом передали словакам.

— Погибли ваши люди. По-моему, этого нужно вздернуть на телеграфном столбе. Все они заодно с партизанами, — сказал гитлеровский офицер словацкому командиру, показывая на избитого крестьянского парня.

У Сакадынского, казалось, не было никаких шансов на спасение. Его привели на допрос к Яну Налепке. Тот задавал Федору самые различные вопросы: кто поставил мину, не видал ли он партизан, кто знает, где расположен отряд, не заходят ли партизаны в деревню. Сакадынский отвечал: «Не знаю».

— Мы сохраним тебе жизнь, если поможешь нам встретиться с партизанами... Иди домой, подумай, — сказал Налепка и отпустил Сакадынского.

Несколько дней Сакадынский провел дома, не выходя даже во двор. Ян Налепка снова вызвал парня.

— Вижу, ты настоящий советский патриот, — сказал он, когда солдаты, сопровождавшие Сакадынского, вышли из кабинета. — Надеюсь, с тобой можно разговаривать откровенно. — И тут же рассказал, что он и его товарищи хотят связаться с партизанами.

— У меня есть письмо. Передай его партизанскому командиру, — попросил Налепка.

Сакадынский согласился. Письмо было вручено командиру отряда «Болотникова» Глушко, который передал его Скалабану. Была назначена встреча партизан со словаками, которая вскоре состоялась. [175]

Иван Скалабан, Иосиф Глушко и Александр Жигарь взяли с собой 55 партизан, чтобы не попасть в ловушку, и устроили неподалеку от места предполагаемой встречи засаду.

Ждать пришлось недолго. В назначенный срок на поляке показалось двое всадников.

— Ян Налепка, начальник штаба 101-го полка, — представился один из них.

Словаки были обрадованы и удивлены, когда узнали, что перед ними находятся представитель подпольного обкома партии, командир и комиссар партизанского отряда. Офицеры первыми заговорили о своем желании участвовать в общей борьбе народов против гитлеровского фашизма. Но как это сделать в их положении, они не знают.

— Если мы перейдем на сторону советских партизан, то гитлеровцы расстреляют наши семьи, не пожалеют ни стариков, ни детей. Об этом они строго предупредили нас еще тогда, когда дивизия готовилась к отправке в Россию, — сказал Налепка.

— Мы по-братски встретим любого словака, который перейдет к нам и будет вместе с советскими людьми бороться против фашизма, — пояснил Скалабан. — Но участвовать в борьбе с врагом можно и. по-другому. Создайте у себя патриотическую организацию, воспитывайте у солдат и офицеров ненависть к гитлеризму и добейтесь того, чтобы ваши подразделения не вели активных действий против партизан. Не мешайте нам взрывать вражеские эшелоны. При переходе на нашу сторону солдат информируйте гитлеровцев, что они погибли или взяты в плен партизанами.

Офицеры в знак согласия закивали головами.

— У нас есть группа патриотов-единомышленников, правда, пока небольшая. Это люди, которые не хотят воевать против советского народа.

— Вот видите, вы уже сами сделали первые шаги, — с похвалой отозвался Скалабан. — Я доложу об этом подпольному обкому партии. А теперь было бы неплохо условиться с вами о новых встречах.

Офицеры сказали, что немцы плохо снабжают словаков продуктами питания, и попросили представителя обкома обратиться к командованию партизанского соединения с ходатайством о выделении для словацкого полка района, где можно было бы свободно вести заготовки продуктов. [176]

— Мы бы крестьян не обижали, — пояснили словацкие офицеры.

— Нет, этого сделать нельзя, — ответил Жигарь. — Мы и население считаем, что вы находитесь на службе у гитлеровских оккупантов, а раз так, то и партизанская зона для вас закрыта.

Словацкие товарищи заявили, что они все поняли и снимают свою просьбу. Скалабан и Жигарь договорились с ними о новых встречах, установили пароль и тепло попрощались. В тот же день обком получил подробную информацию о переговорах. Мы поручили Ивану Васильевичу снова отправиться в отряд Михайловского и продолжать начатое дело.

...Однажды группа подрывников из отряда имени Суворова во главе с Афанасием Цагельником направилась на выполнение боевого задания: предстояло заминировать железную дорогу и подорвать вражеский эшелон. Цагельник, опытный, бывалый командир, на этот раз допустил серьезную оплошность — не выставил передовое охранение. Партизаны шли довольно беспечно, переговариваясь друг с другом. На окраине деревни Михедовичи они неожиданно услышали:

— Стой!

Партизаны увидели перед собой несколько десятков вражеских солдат, готовых к бою. Партизаны по привычке, доведенной до автоматизма, бросились на землю, по услышали слова командира: «Спокойно!» — и замерли на месте. Цагельник обратил внимание на необычное обмундирование солдат и в одно мгновение сообразил, что перед ним словаки.

Цагельник крикнул:

— Не стрелять!

Цагельник впервые попал в такой переплет. Если бы он наткнулся на немцев, то, не раздумывая, принял бы бой и дрался до последней капли крови. Но тут были словаки. Афанасий слышал, что они не такие, как гитлеровцы. И он послал двоих бойцов на переговоры, не очень, правда, рассчитывая, что это что-нибудь даст. Через несколько минут Иван Карасюк и Виктор Санчуковский вернулись и сказали, что словаки хотят видеть командира. Тогда Цагельник быстро написал на бумаге:

«Товарищи словаки! Мы знаем, что вас немцы заставили против вашей воли воевать с русскими. Если вы хотите [177] с нами дружить, то прошу вашего командира подойти ко мне».

Карасюк понес записку. Афанасий успел шепнуть ему:

— В случае чего, придем к тебе на помощь. Будем драться до последнего...

Цагельник видел, как к Карасюку подошли двое, как они читали записку. Потом они повесили автоматы на заборе и направились к партизанам. Цагельник вышел им навстречу.

Словаки приблизились к нему и, крепко пожав руку, представились:

— Командир взвода Сорока.

— Помощник командира Андрик.

Цагельник назвал себя, и они втроем пошли в хату на переговоры.

— Хорошо, что встретились с нами, а не с немцами, — сказал, улыбаясь, Сорока. — А то могли бы попасть в плен.

— Это как сказать, — возразил Цагельник. — Партизаны в плен не сдаются. Они предпочитают умереть на поле боя, чем поднять руки перед врагом.

В окно было видно, как партизаны-подрывники подошли к словакам, стали обмениваться крепкими рукопожатиями. Все улыбались, дружески хлопали друг друга по плечу, угощали табаком.

— Солдаты быстрее нашего находят общий язык, — заметил Сорока. — Я думаю, что и командный состав будет разговаривать на языке братства.

— Русских этому языку давно уже научил Ленин, — произнес Цагельник.

— Мы Ленина тоже знаем, — с волнением заявил Андрик.

— Вот и хорошо. — Афанасий протянул руку Андрику. — Значит, у нас есть прочная основа для переговоров.

Командир словацкого взвода и его помощник заявили, что они и их подчиненные давно решили перейти на сторону советских партизан, чтобы вместе бороться против общего врага — гитлеровского фашизма.

— Нас волнует только одно: будут ли нам доверять партизаны? — спросил Сорока.

— В отряде вас встретят по-братски.

Цагельник договорился со словаками о дне и месте встречи, посоветовал действовать осторожнее, чтобы избежать провала. [178]

Командиры вышли на крыльцо. По их радостным лицам словацкие солдаты и партизаны догадались, что переговоры прошли успешно. Все бросились к Цагельнику, Сороке и Андрику и начали их качать.

Через несколько дней взвод во главе с чехословацким патриотом Сорокой прибыл в партизанский отряд имени Суворова. Народные мстители встретили их тепло и приветливо. Они говорили словакам:

— В нашем отряде плечом к плечу сражаются с гитлеровцами белорусы, русские, украинцы, представители других советских народов. Теперь в нашу боевую семью влились вы, словаки. Отряд с полным основанием можно назвать интернациональным партизанским отрядом!

Словаки поклялись не на жизнь, а на смерть драться с проклятым врагом, чтобы быстрее приблизить день освобождения советской и чехословацкой земли. Словацкие друзья с честью сдержали свою клятву. Вместе с нашими партизанами они участвовали в операциях по подрыву вражеских эшелонов, в засадах, налетах на гитлеровские гарнизоны, ходили в разведку.

В короткий срок партизаны установили связь со всеми словацкими подразделениями, располагавшимися вдоль железной дороги. После встречи партизан со словаками на нашу сторону в отряд Далидовича пришли Штефан Тучек, Иосиф Марко, Форгач Карол, Йиже Бедиар, Юлий Бегумел и другие. В торжественной обстановке словацкие товарищи были приняты в партизаны.

— Теперь отдохните, познакомьтесь с новыми друзьями, привыкайте к партизанской жизни, — сказал им Александр Иванович Далидович.

В тот же день к Далидовичу подошел Штефан Тучек и попросил:

— Я узнал, что советские друзья испытывают недостаток во взрывчатке. Разрешите мне заняться ее добычей. Мне еще в Чехословакии приходилось разряжать авиационные бомбы.

— Хорошо. Разрешаю, — улыбаясь, сказал Александр Иванович.

С тех пор высокий, черноглазый словацкий солдат, прихватив нехитрые инструменты, уходил на боевое задание. Бойцы находили неразорвавшиеся бомбы, а он разряжал их и извлекал взрывчатку. [179]

— Опасная у тебя работа, Штефан, — с тревогой и восхищением говорили партизаны.

— Мне она нравится, — спокойно отвечал Штефан. — Приятно сознавать, что на твоей взрывчатке взрываются фашистские эшелоны.

В сентябре 1942 года из разных гарнизонов в отряд Михайловского пришло 33 словацких солдата, а в ноябре перешло еще 48 словаков, в том числе целое подразделение во главе с командиром Яном Микулой, охранявшее станцию Старушки.

Словацких солдат объединили в одну роту, командование которой было доверено Яну Микуле. Ян хорошо понимал, что помогать Советскому Союзу в борьбе с фашизмом — интернациональный долг трудящихся всего мира, что без свободной Страны Советов не может быть и свободной Чехословакии. Сознание этого придавало ему силы, делало его смелым и бесстрашным в бою. Минула часто бывал в штабе соединения, беседовал с секретарями областного комитета партии. Он всегда приходил с какой-нибудь идеей, планом новой операции, постоянно думал о том, как нанести наибольший ущерб фашистам. Яна любили в отряде, вместе с ним охотно шли в бой не только словаки, но и наши партизаны. Все видели в нем толкового, хладнокровного командира, умеющего в любой обстановке принять правильное решение.

Однажды произошла жестокая схватка партизан с карателями.

Фашистов было значительно больше, чем наших бойцов. Враг хотел окружить группы партизан, взять некоторых живыми, чтобы пытками заставить их рассказать о численности и расположении партизанских сил, о местонахождении штаба соединения и обкома партии, следы которых они потеряли и во что бы то ни стало стремились обнаружить. Пренебрегая своими потерями, каратели все плотнее окружали наших бойцов. И в тот момент, когда враг считал, что силы партизан уже иссякли, раздался громкий, призывный возглас:

— За мной, товарищи!

Бойцы увидели Яна. Он первым бросился в атаку и увлек за собой партизан. Вражеское кольцо было прорвано. Но в это время Микулу ранило, и гитлеровцы захватили его в плен. Штаб соединения принимал все меры для того, чтобы выручить из беды боевого товарища. Связным мы [180] дали задание выяснить, где находится Ян. Но, к сожалению, нам так и не удалось узнать, куда увезли его фашисты.

Наши связи со словацкими гарнизонами день ото дня крепли.

Секретари обкома партии не раз встречались с Яном Налепкой. Во время одной из этих встреч мы предложили ему перейти на нашу сторону.

— Пока сделать это невозможно, — с сожалением ответил Ян. — Фашистское командование предупредило нас, что за добровольную сдачу в плен большевикам того или иного офицера будет немедленно расстреляна вся его семья. В сейфах у фашистов хранятся адреса наших семей и родственников.

Доводы были убедительные, и мы согласились с ними. Налепка заверил, что он усилит помощь партизанам, будет действовать активнее. И действительно, он скрывал факты перехода словацких солдат на нашу сторону, давал фашистскому командованию ложные сведения о том, что солдаты якобы попадали в плен к русским во время разведки, при патрулировании железной дороги.

В конце 1942 года немцам стали известны случаи массового перехода словаков к партизанам. Командованию 101-го полка было приказано немедленно погрузить подразделения в эшелоны для следования на новое место. Об этом Ян Налепка сообщил нам. Он сказал также, что его солдаты готовы влиться в партизанские отряды. Но как совершить этот переход? Ян предложил нам атаковать копцевичский гарнизон с тем, чтобы в ходе боя словаки могли перейти к партизанам. Но этот вариант мы не приняли. Операция требовала большой подготовки, сосредоточения партизанских отрядов, многие из которых в то время выполняли свои задачи. Кроме того, бой за крупный, усиленный свежими подразделениями гарнизон не мог обойтись без тяжелых жертв как со стороны партизан, так и со стороны словаков.

Мы обдумывали и другое решение. Можно было взорвать вдали от Копцевичей железнодорожные пути, остановить словацкие эшелоны и таким образом дать возможность батальону уйти в леса. Но и от этой мысли пришлось отказаться. При небольшой задержке со взрывом на мину мог наскочить словацкий эшелон, что привело бы к жертвам у наших друзей. [181]

После всестороннего обсуждения этих вариантов мы дали Яну Налепке совет: следовать вместе с подразделениями к месту назначения — в район Ельск — Овруч, установить там связь с белорусскими и украинскими партизанами и вместе с ними продолжать борьбу против фашистских захватчиков.

Так именно патриот-интернационалист и поступил. Когда 101-й полк словацкой дивизии прибыл на новое место дислокации, Ян Налепка и его единомышленники сразу же связались с партизанами, действовавшими в Ельском и Лельчицком районах. Словаки-антифашисты активно сотрудничали с народными мстителями. В мае 1943 года в Ельский район прибыло партизанское соединение генерал-майора А. Н. Сабурова, выполнявшее важные боевые задачи. Ян Налепка немедленно установил связь с сабуровцами.

О связях Налепки и его товарищей с партизанами стало известно гитлеровскому командованию. Над патриотами нависла смертельная опасность. Но Ян не растерялся. Он немедленно передал распоряжение своим друзьям переходить к партизанам. Часть словаков ушла в лес и влилась в отряды белорусских партизан, а Налепка с группой бойцов перешел к Сабурову. В этом соединении он возглавил отряд, который смело и активно действовал в южных районах Белоруссии и северных районах Украины. Осенью 1943 года Ян Налепка погиб в бою с гитлеровцами возле города Овруч. Советское правительство присвоило верному сыну словацкого народа, патриоту-антифашисту Яну Налепке звание Героя Советского Союза (посмертно). [182]

Живые родники

Родники!.. Только на войне узнал я, какой поистине чудесной силой они обладают. В долгих походах по лесам и полям партизаны смертельно уставали. Казалось, стоит тебе споткнуться и упасть, как больше уже не поднимешься. «Еще метр... еще... еще...» — огромным напряжением воли заставляешь себя передвигать одеревенелые ноги.

Но вот на пути встретился лесной родничок. Объявляется привал. Бойцы, словно подкошенные, валятся на землю, не в силах больше сделать и шага. Вскоре по рукам пошли котелки и кружки с прозрачной родниковой водой. И, о чудо! На суровых, усталых лицах появилась улыбка, послышались разговоры, шутки, смех; кто-то уже поднялся, задиристо толкнул в плечо товарища, тот вскочил и вот нате — схватились крест-накрест, кто кого... Победителя награждают возгласами одобрения.

Родничок... Часами можно любоваться его кристально чистым, непрерывно бьющим фонтанчиком. Мать-земля собирает из своих глубин целебные соки-воды и щедро отдает их траве, деревьям, людям.

Там, где бьет родничок, — там жизнь, черпающая из него свою красоту и силу.

И вот, когда думаешь о силе народной, о том, почему в трудную годину советские люди не склонили голову перед врагом, почему день ото дня крепнут и множатся партизанские отряды, что позволяет бойцам и населению стойко переносить нечеловеческие лишения и страдания, верить в победу, то невольно вспоминаешь чудесный лесной родничок и с гордостью говоришь себе: «Потому народ непобедим, что у него есть неисчерпаемый источник силы. Это — великое ленинское учение, мудрое руководство Коммунистической партии!»

Партия! Ум, честь и совесть нашей эпохи, наша надежда, [183] наша сила! Партия делает советских людей богатырями, смелыми и мужественными в бою.

Даже подумать страшно, в каких невероятно трудных условиях очутился белорусский народ, землю которого захватил кровожадный враг. Вооруженные до зубов полчища фашистов устремились в июне 1941 года на нашу Родину. По шоссейным дорогам громыхали колонны танков, вражеские дивизии и полки оккупировали города и села, воздух раскалывался от непрерывного гула фашистских стервятников с черными крестами. Гитлеровцы жгли и разрушали все на своем пути. В развалинах лежали Минск, Витебск, Могилев; пепелища остались на месте многих бывших деревень. Враг хватал советских людей, бросал их в тюрьмы и концлагеря, вешал, расстреливал, сжигал, угонял в неволю. Многие буржуазные борзописцы уже начали утверждать, что кованый фашистский сапог придавил русских к земле и у них нет больше силы подняться. Но сила нашлась! И эту силу дала народу Коммунистическая партия.

Белорусы, как и весь советский народ, взялись за оружие: одни ушли в армию, другие — в партизаны. На фронтах Великой Отечественной войны сражалось свыше миллиона воинов-белорусов. В тылу врага было создано 1255 партизанских отрядов. В них насчитывалось более 374 тысяч бойцов, которые в жестоких боях отвоевали у врага целые районы, ставшие свободными партизанскими зонами. В городах, во многих рабочих поселках и деревнях самоотверженно боролось более 70 тысяч подпольщиков.

Партия, ее Центральный Комитет постоянно следили за развитием партизанского движения в Белоруссии, заботились о том, чтобы оно непрерывно росло и крепло. Большую помощь в работе Минскому подпольному обкому партии оказывал ЦК КП(б)Б. Особенно возросла эта помощь после принятия Политбюро ЦК ВКП(б) в октябре 1942 года решения об утверждении нового состава ЦК КП(б) Белоруссии, который, как говорилось в решении, был создан в соответствии с военно-политическими задачами, стоящими перед партийной организацией Белоруссии и ЦК КП(б)Б, для работы в условиях военного времени по руководству народной борьбой против немецких оккупантов. Изменение состава ЦК Компартии Белоруссии было обусловлено тем, что многие его члены находились в то время на фронте либо были заняты в тыловых районах страны и не имели возможности непосредственно участвовать в организации [184] борьбы белорусского народа против гитлеровских захватчиков. Этим же решением Политбюро был утвержден подпольный ЦК КП(б) Белоруссии в составе И. П. Ганенко, В. С. Забелло, М. В. Зимянина, В. И. Козлова, Н. Ф. Королева, И. М. Кордовича, Р. Н. Мачульского. 16 ноября 1942 года ЦК КП(б)Б своим решением в состав Минского подпольного обкома партии дополнительно ввел К. Т. Мазурова, И. С. Кононовича, Н. П. Покровского, И. Л. Сацункевича и В. С. Забелло.

Принятые ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б)Б меры способствовали усилению партийного руководства партизанским движением. У нас установилась регулярная радиосвязь с Большой землей, из-за линии фронта чаще стали прилетать самолеты, доставлявшие автоматическое оружие, боеприпасы, взрывчатку, капсюли-взрыватели и мины, в чем крайне мы нуждались. Члены подпольного и легального ЦК КП (б) Белоруссии чаще прилетали в тыл противника, вели организаторскую и политическую работу непосредственно на местах — в отрядах и бригадах, среди народных мстителей. Все это активизировало борьбу белорусского народа против гитлеровских захватчиков. На оккупированной территории республики было создано 10 подпольных обкомов партии, 193 межрайонных, районных и городских подпольных комитета партии, 1132 парторганизации в отрядах и бригадах и 184 территориальных подпольных организации. В нашей Минской области подпольный обком партии с помощью ЦК КП(б)Б для более оперативного руководства создал Слуцкий, Борисовский и Минский межрайонные комитеты партии, Минский городской и 26 районных комитетов КП(б)Б, которые создали подпольные территориальные парторганизации и 240 парторганизаций в партизанских отрядах и бригадах общей численностью более 7400 членов и кандидатов партии и осуществляли повседневное конкретное руководство этими организациями.

Вместе с партийными комитетами и организациями и под их руководством были созданы подпольные областной и районные комитеты комсомола и густая сеть комсомольских организаций, которые объединяли более 20 тысяч комсомольцев.

Благодаря активной деятельности подпольного обкома партии, партийных и комсомольских организаций в области было создано 215 партизанских отрядов, объединенных в 45 бригад и 2 крупных соединения, возглавляемые штабами. [185] Командирами соединений, в которых насчитывалось свыше 55 тысяч партизан и партизанок, в разное время были секретари обкома партии В. И. Козлов, Р. Н. Мачульский и И. А. Бельский. На территории области действовали также несколько отрядов и групп специального назначения.

Получая помощь в работе от ЦК партии, Минский подпольный обком КП(б)Б делал все возможное, чтобы день ото дня росло партизанское движение и партийно-комсомольское подполье не только на Минщине, но и в других областях республики. Так, с апреля 1942 по март 1943 года Минский подпольный обком руководил партийным подпольем и партизанским движением в Полесской области. С прилетом из Москвы секретаря Полесского обкома партии Федора Языковича мы по указанию ЦК КП(б)Б передали в распоряжение Полесского обкома 20 партизанских отрядов и 9 подпольных райкомов партии, созданных Минским обкомом и действовавших под его руководством. В октябре 1942 года на нашем аэродроме приземлился самолет, доставивший группу партийных работников во главе с А. Е. Клещевым, которую ЦК партии направил в Пинскую область. Чтобы эта группа могла там успешно развернуть свою деятельность, мною был выделен ей в качестве первой основной базы Старобинский отряд в составе около 700 человек.

В марте 1943 года на нашем аэродроме был принят секретарь Брестского подпольного обкома партии С. И. Сикорский. Штаб Минского соединения передал ему 56 партизан и помог добраться до Брестской области. Несколькими днями позже к нам прилетел секретарь Барановичского обкома партии Ф. А. Баранов, в распоряжение которого был выделен партизанский отряд.

Летом 1943 года по указанию ЦК КП(б)Б штаб Минского соединения сформировал ударную группу в составе трех партизанских бригад и направил ее в распоряжение Белостокского подпольного обкома партии, возглавляемого В. Е. Самутиным. В целом в разное время в западные области республики Минский подпольный обком партии направил более 5 тысяч партизан и партизанок для оказания помощи населению в борьбе с гитлеровскими оккупантами.

Коммунистическая партия придавала исключительно важное значение распространению среди партизан и населения оккупированных районов советской печати. Из Москвы [186] на самолетах вместе с оружием, взрывчаткой, медикаментами, питанием для радиостанции к нам доставлялись и газеты. Штаб соединения распределял их по отрядам. «Правда», «Известия», «Красная звезда», «Советская Белоруссия» ходили по рукам и зачитывались до дыр.

Необходимо заметить, что подпольный обком еще в начале своей работы принял специальное решение о создании собственной типографии для печатания газет и листовок. Это дело было поручено секретарю обкома Ивану Денисовичу Варвашене и партизану Александру Сакевичу. Ночью партизаны во главе с Дмитрием Гуляевым, по указанию И. Д. Варвашени, проникли в любанский вражеский гарнизон, пробрались в здание типографии, забрали шрифт и краску. Вскоре был изготовлен самодельный печатный станок.

Типографию разместили в маленькой избушке лесника в урочище Зыслов. Варвашеня и Сакевич принимали по радио сводки Совинформбюро, а потом на тетрадных листах печатали их в виде листовок. О качестве набора и печати говорить не приходилось: в типографии не хватало некоторых букв, не было пробельного материала, клише. Листовки получались плохо отпечатанными, нередко с перекошенными строками. Но зато какой силой обладали эти маленькие, вырванные из ученических тетрадей листки! Они несли людям правду, звали на священную борьбу с врагом.

25 января 1943 года из Москвы прилетел бывший редактор республиканской молодежной газеты «Чырвоная змена» Михаил Барашков. Он привез наборные кассы, шрифты, печатную машину, типографские материалы. Центральный Комитет дал указание обкому выпускать две газеты: «Звязду» — орган ЦК КП(б)Б и Минского обкома партии и «Чырвоную змену» — орган ЦК ЛКСМБ и Минского обкома комсомола. В состав редакции вошли Александр Сакевич, Филипп Костюковец и Георгий Щербатов. Среди партизан нашлись наборщики Нина Цилько, Николай Курыко. Печатником стал Емельян Шурпач.

Типография разместилась в доме Марфы Мигун (поселок «Шестая бригада» Мало-Городяченского сельсовета Любанского района).

27 января 1943 года вышел первый номер «Звязды», а тремя днями позже — «Чырвонай змены». К маю партизанские газеты издавались уже в двадцати районах Минской [187] области. Люди читали пахнущие типографской краской газеты и листовки с огромной радостью и воодушевлением. Слова родной партии вселяли надежду, укрепляли уверенность в победе нашего правого дела, разжигали ненависть к фашизму, заставляли браться за оружие и беспощадно громить ненавистного врага.

С чувством особой гордости наши партизаны читали те номера центральных газет «Правда» и «Известия», в которых рассказывалось о боевых делах отрядов Минского соединения.

— Вы только посмотрите, — говорили партизаны. — Москва о нас пишет, весь Советский Союз, весь народ о наших отрядах знает... Будем же еще сильнее бить проклятых захватчиков!

Народные мстители очень гордились тем, что Центральный Комитет партии прислал в наше соединение специальных представителей советской прессы. У нас долгое время находились корреспондент «Правды» Михаил Сиволобов и корреспондент «Известий» Борис Ямпольский. Смелые, горящие желанием рассказать о партизанской жизни как можно полнее, правдивее и убедительнее, они бывали в отрядах, беседовали с героями боев. Журналисты не забывали и о местном населении — шли в деревни, встречались с крестьянами. Стоило, бывало, жителям той или иной деревни узнать, что к ним пришел московский корреспондент, как в хату набивалось полно народу. Сиволобова и Ямпольского забрасывали вопросами, просили рассказать о Москве, о положении на фронтах, о труде советского народа на Большой земле, и они охотно обо всем этом рассказывали. Своим человеком среди партизан был и белорусский поэт Анатолий Астрейка.

У Коммунистической партии всегда на первом плане человек. ЦК КП(б)Б в своих директивах Минскому подпольному обкому партии неоднократно подчеркивал, что в труднейших условиях временной фашистской оккупации особенно важна чуткая забота о людях. По инициативе коммунистов и комсомольцев на партийных и комсомольских собраниях в отрядах часто обсуждались вопросы, связанные с удовлетворением повседневных потребностей населения. Партизанские отряды, не ослабляя боевой деятельности, выделяли специальные группы для оказания помощи крестьянам в проведении сева, ухода за посевами и уборки урожая. [188]

Доброе дело сделали партизаны отряда, которым командовал бывший председатель колхоза имени Карла Маркса Октябрьского района коммунист Антон Пакуш.

— Как нам быть, товарищ командир? — обратились однажды к Пакушу крестьяне деревни Старый Двор. — Зерно собрали, а смолоть негде. Толочь в ступе да молоть в самодельных жерновах — одна морока.

Антон Пакуш пошел навстречу просьбе жителей. Он отправил группу партизан в деревню Хоромцы, по соседству с которой в то время располагался вражеский гарнизон. Бойцы разобрали бездействующую паровую мельницу и перевезли ее в урочище Мачулы. Вскоре мельницу пустили в ход. Крестьяне охотно везли сюда зерно, которое партизаны мололи за небольшой гарнцевый сбор. Тут же, при мельнице, был создан партизанский мучной склад, в котором порой хранилось до 250 тонн муки.

В начале 1943 года партизаны из бригады Розова перевезли в лес бездействующую тройчанскую мельницу и наладили ее работу. Хорошо обслуживала нужды партизан и большая паровая мельница в деревне Репин. За счет ее помольного сбора питались подпольный обком и находившийся при нем отряд имени Гастелло.

Когда крестьяне убедились, что Советская власть в партизанской зоне утвердилась прочно, они стали обращаться в подпольный обком партии с просьбой открыть для детей школы.

— Наши дети не могут расти неграмотными, — говорили они. — После войны страна еще шире развернет строительство социализма, потребуется много образованных людей.

Требование законное. Однако на открытие школы мы решились не сразу. Дело в том, что деревни партизанской зоны часто подвергались воздушным бомбардировкам противника. Собирать детей в одном месте было небезопасно. Тогда крестьяне заявили, что они будут по очереди вести наблюдение за воздухом и в случае опасности предупредят детей, чтобы те разбегались из классов и прятались в траншеях и щелях, выкопанных возле школы. Обком согласился с этим. Разрешение на открытие школы в Загалье было дано.

Все дела по организации школы по предложению К. Т. Мазурова возложили на помощника комиссара отряда по комсомольской работе С. Д. Локтя, командира Красной [189] Армии. Комсомольцы отряда сразу же взяли шефство над школой. Вести занятия охотно согласились жившие в Загалье учительницы Антонина Агафоновна Корбут (ее назначили директором), Мария Мартыновна Дешкович, Александра Ефимовна Бедик. Несколько позднее в школу прибыла еще одна учительница — Александра Михайловна Комлик.

Много потрудился в те дни председатель Загальского сельсовета С. Корнеев. Он договорился с жителями Загалья и близлежащих деревень о том, в каких домах разместить семьи погорельцев, живших в здании школы. Корнеев достал материал для ремонта классных помещений, изготовления парт, столов и грифельных досок.

1 октября 1942 года в школе прозвучал первый звонок. Здесь детей учили не только читать, писать и считать. Учителя прививали им любовь к Родине, ненависть к ее врагам. Школьникам внушалось, чтобы они ничего и никому не говорили о партизанах, не показывали незнакомым людям расположение партизанских отрядов, не баловались с оружием, ни в коем случае не брали в руки валявшиеся в лесу гранаты, мины, снаряды.

Ребята учились старательно, неуспевающих не было. Обком и штаб соединения повседневно заботились о школе. Партизанским отрядам, готовившимся к операции по разгрому вражеских гарнизонов, давались дополнительные задания: доставать тетради и школьные принадлежности. Партизаны охотно брались за выполнение этих заданий и проявляли много инициативы. Однажды ночью комсомольцы из отряда Розова Л. Бернадский, А. Золотой и другие проникли в Слуцк, пробрались в школу, созданную фашистами, и захватили много ценных трофеев: тетради, карандаши, чернила, глобус, стенные часы.

В школе проводились общие собрания крестьян, устраивались лекции и доклады. Дети давали концерты художественной самодеятельности.

Люди от всего сердца благодарили партию и Советскую власть за отеческую заботу о тружениках села и их детях. Эта забота воодушевляла всех. Местное население активно помогало партизанам. Оно непрерывно пополняло их боевые ряды. В отряд пришли пять братьев Жуковец из деревни Слободка Стародорожского района; партизанами стали почти все мужчины и женщины деревень Михедовичи и Бобрик Петриковского района, Калиновка и Кузьмичи Любанского [190] района, Пасека, Рубежи Стародорожского района и многих других населенных пунктов. Крестьяне собирали оружие и боеприпасы и передавали их в отряды. Население стародорожских деревень Рубежи, Пасека, Синягово, Гостино, Солон отдало партизанам несколько сот винтовок, десятки автоматов и пулеметов. Трофим Филипеня передал девять авиабомб, Тимофей Булыго — шесть авиабомб, из которых извлекалась взрывчатка для подрыва вражеских эшелонов. Житель деревни Свидичи Слободо-Кучинского сельсовета Копыльского района Адам Игнатьевич Корнейчук собрал 76 винтовок, 7 ручных пулеметов, 6 автоматов, 118 гранат, большое количество патронов. Все это было доставлено в партизанский отряд имени Чапаева. Жительница деревни Старица этого же района Нина Клименко собрала более 40 винтовок, один пулемет и около 8 тысяч патронов.

Партизаны и партизанки, трудящиеся Минской области, полные жгучей ненависти к захватчикам и желания быстрее изгнать их с родной земли, собрали на строительство самолетов для Красной Армии денег и облигаций на сумму 3 075 827 рублей, золотых монет царской чеканки на 2810 рублей, золота бытового более двух килограммов и более десяти килограммов серебра. Все это было доставлено на Большую землю и сдано в Госбанк.

Вступала в свои права весна 1943 года. Жители партизанской зоны готовились к севу, а в штабах соединения и бригад разрабатывались планы новых боевых операций. В повседневной работе не замечалось, как бежит время.

И вдруг совершенно неожиданно ко мне подкатилась беда: я тяжело заболел. Обком решил отправить меня на лечение в Москву. ЦК КП(б)Б дал согласие. 2 мая я передал дела секретарю обкома Иосифу Александровичу Бельскому, который приступил к исполнению обязанностей командира соединения и возглавил Минский подпольный обком партии.

Рано утром 5 мая наш самолет приземлился на московском аэродроме. Нас встретила Валентина Степановна Гризодубова — командир авиадивизии, обслуживающей партизанские соединения. Она тепло поздоровалась с нами и поздравила с благополучным прибытием на Большую землю. В те минуты как-то забылась тяжелая болезнь, сковывавшая все мое тело. На душе было радостно. Я говорил [191] про себя: «Здравствуй, родная столица! Вот и довелось нам снова встретиться!..»

Вместе с врачом, встретившим меня, я сел в легковую машину.

— В госпиталь! — бросил тот шоферу.

— Доктор, — чуть не взмолился я, — делайте со мной что хотите, но прежде провезите по Москве. Мне будет легче, если погляжу на столицу.

Врач серьезно взглянул на меня и, поняв мое настроение, улыбнулся и сказал:

— Ладно. Покажу.

И вот мы едем по городу. Я гляжу на дома, на редких уличных прохожих, а у самого такое чувство, что, не будь врача, выскочил бы сейчас из машины и пошагал по мостовой, вдыхая полной грудью воздух родной столицы. Ведь за два года, проведенных в тылу врага, у нас не было дня, чтобы мы не вспомнили о Москве, не поговорили о ней... Машина шла не очень быстро. Шофер не спешил, давая мне возможность насладиться милыми сердцу картинами. Садовое кольцо, Охотный ряд, улица Горького, Красная площадь... Никогда еще не приходилось мне испытывать таких чудесных минут. Я ощущал большой прилив душевных и физических сил.

— Ну что ж, пора и честь знать, — сказал врач.

— Да, теперь можно и в госпиталь. [192]

Первый салют

В госпитале, куда меня поместили, для больных и раненых были созданы прекрасные условия. Уютные, светлые палаты; мягкие постели, белоснежное белье, вкусная пища; заботливые сестры, готовые в один миг выполнить любую, даже маленькую просьбу: и подушку поправят, и лекарство принесут, и газету почитают, и товарищей в неурочный час пропустят.

Недели через две мне стало лучше: температура упала, боли утихли. Я уже мог понемножку выходить в коридор, беседовать с больными и ранеными, слушать радио, читать книги. И жизнь в госпитале стала для меня пыткой. Время остановилось! Я старался подольше разговаривать с новыми друзьями, побольше читать, аккуратно ходил на лечебные процедуры. Но дни, казалось, растянулись до бесконечности, и я не знал, чем их заполнить. Было только одно желание: скорее домой, к партизанам!

До этого не раз приходилось встречаться с партизанами, которые раньше срока выписывались из нашего госпиталя либо попросту удирали из него. Некоторых из них я даже наказывал за своевольство и в приказном порядке возвращал на больничную койку. Их тогда я не понимал. Почему человек не хочет долечиваться? Разве, думалось мне, плохо полежать в теплой избе, под присмотром чутких врачей, вдоволь отоспаться? Почему же люди, как только становится им немного лучше, всеми правдами и неправдами добиваются разрешения на выписку, а часто покидают госпиталь и вовсе без разрешения? Покидают с тем, чтобы снова мерзнуть на снегу в засадах, испытывать трудности при минировании железных дорог, под пулями врываться во вражеские гарнизоны. Теперь я понял: боец привык находиться в боевом строю, плечом к плечу со своими товарищами, и никакое другое место его не устраивает. [193]

В начале июля мне удалось уговорить врачей выписать меня из госпиталя. Я дал слово неукоснительно выполнять все их предписания до полного излечения. Мне предоставили небольшую комнату в гостинице «Москва».

На Минщину улетел Василий Иванович Козлов. Мне передавали содержание почти всех его боевых донесений. По всему чувствовалось — народные мстители жили сообщениями с Курской дуги. В одной из радиограмм секретаря обкома, полученной в ЦК КП(б)Б, говорилось: «С кем из партизан сейчас ни встретишься, каждый прежде всего спрашивает: «Как идут дела под Орлом и Белгородом?». Все горят желанием помочь нашим войскам выиграть битву на Курском выступе».

Свои слова народные мстители подкрепляли боевыми делами. Вот один из многих славных подвигов. Его совершили два партизана из отряда имени Калинина 1-й Минской бригады — Иван Чечерин, уроженец станции Залевач, что на Орловщине, и Сергей Козятников, житель Пуховичского района Минской области. Они были подрывниками и сутками находились на заданиях, старались то в одном, то в другом месте заминировать полотно железной дороги Минск — Жлобин.

Бойцы еще с весны начали замечать, что немцы день ото дня усиливают охрану железнодорожной магистрали: увеличили число патрулей, строят дополнительные огневые точки, кое-где устанавливают проволочные заграждения и минные поля. Всякий раз, когда партизанам удавалось захватить пленных, командир отряда Владимир Бутиков пытался выяснить у них, зачем гитлеровское командование бросает столько сил и средств на охрану железной дороги. Пленные говорили, что движение по дорогам усиливается, и немецкой охране приказано обеспечить безопасный проход эшелонов в район предстоящей крупной операции. Бутиков переправлял пленных командованию бригады, а сам требовал от подрывников более активной и энергичной диверсионной работы на железнодорожной магистрали.

Иван Чечерин со своим отделением обследовал все подступы к дороге от Руденска до Осиповичей, но ни одной бреши в фашистской охране не нашел. Патрули днем и ночью бдительно несли службу.

— Видимо, придется вам менять свою тактику, — посоветовал однажды командир отряда. — Попробуйте так: пусть несколько подрывников завяжут с дальних позиций [194] перестрелку с немецкими патрулями, а остальные тем временем в другом месте установят под рельс заряд.

— А что, товарищ командир, — обрадовался Чечерин, — неплохо придумано. Пожалуй, выйдет!

В тот же день отделение подрывников во главе с Чечериным ушло на задание.

Ночью партизаны разделились на две группы: одна направилась к станции Блужа, другая взяла правее. На рассвете Иван Чечерин, Сергей Козятников и еще несколько бойцов почти вплотную приблизились к насыпи. Залегли в кустарнике, приготовили мины, запал, кинжалы. Вскоре по кромке насыпи прошло четверо немецких патрулей-автоматчиков. Они остановились, прислушались к предутренней тишине, прошли еще метров пятьдесят и вернулись обратно.

— Сейчас их как ветром сдует, — шепнул Чечерин Козятникову.

Тот понимающе кивнул головой.

В этот момент со стороны Блужи донеслись выстрелы. Затрещали автоматы, гулко застрочил пулемет. Командир подрывников глянул на немецких патрулей и от удивления пожал плечами: фашистские солдаты не побежали к месту боя, на выручку своим, а рассыпались вдоль полотна и залегли. Через несколько минут стрельба прекратилась. Патрули продолжали лежать. На востоке разлилась заря, выглянуло солнышко. Подрывникам ничего не оставалось делать, как отползти в глубь леса.

— Ну как, поставили? — спросили Чечерина при встрече подрывники из второй группы.

— Нет. Патрули не бросили своего участка, — хмуро произнес Иван.

Под вечер партизаны подтянулись к середине перегона Блужа — Талька. В сумерках повторили прежний маневр. И снова неудача. Немецкие патрули даже попытки не сделали оставить свое место, они лишь дали несколько автоматных очередей в воздух: дескать, у нас все в порядке.

Подрывники еще сутки ползали вдоль железной дороги. Они побывали и возле Блужи, и у Тальки. И везде перед ними оказывались усиленные немецкие патрули.

— Ну что, командир, — заговорили подрывники, утомленные бесконечными переходами. — Видать, поворачивать домой надо. [195]

— Негоже, хлопцы, с пустыми руками домой возвращаться, — ответил Чечерин. — Представьте на минутку, что сейчас на Курской дуге делается. А вы — домой...

Еще сутки прошли в бесплодных поисках. Начиналось утро 30 июля. Подрывники лежали у насыпи неподалеку от деревни Залужье. Командир отделения молчал, о чем-то раздумывая.

— Что делать-то будем? — легонько толкнул его в бок Козятников.

— Не мешай. Лежи, — оттолкнул его руку Чечерин.

Послышался тяжелый гул, нараставший с каждой минутой. Это на большой скорости двигался к фронту вражеский эшелон.

— Вот что, ребята, — заговорил шепотом Чечерин. — Надо ставить мину под носом у эшелона, иначе ничего не выйдет. Это сделаем мы с Сергеем, а вы поддержите нас огнем.

— Сумеете ли отскочить назад? — с тревогой произнес кто-то из подрывников.

— Отскочим, — успокоил командир отделения.

Эшелон приближался. Чечерин вставил в толовую шашку капсюль, взял шомпол и со словами: «За мной, Сережа!» — бросился вверх по насыпи. За ним, словно тень, последовал Козятников с ящиком, набитым толом. Немецкие патрули сошли с линии, уступая дорогу мчащемуся на всех парах эшелону. В этот момент по ним ударили из винтовок и автоматов партизаны, оставшиеся в кустарнике. Чечерин и Козятников не слышали боя, они были поглощены одной мыслью — быстрее поставить заряд. Козятников сунул ящик с толом между шпал. Чечерин положил в него мину с капсюлем и пытался вставить в кольцо шомпол. А на них уже обрушился железный грохот.

Партизаны видели, как Чечерин махнул рукой Козятникову и тот кубарем покатился вниз по насыпи. А на Ивана тяжелой громадой налетел паровоз. В этот же миг взрыв Огромной силы потряс окрестность. Паровоз резко свернул в сторону, накренился и, ломая шпалы, окутавшись облаком пара и песка, полетел под откос. А позади с треском и грохотом лезли друг на друга платформы и вагоны, разбиваясь в щепки. Свыше десятка платформ с артиллерией, танками и автомобилями и три вагона с солдатами превратились в груды исковерканного железа и переломанных Досок. Под обломками эшелона погибли два боевых друга [196] — орловец Иван Сергеевич Чечерин и Сергей Филиппович Козятников с Минщины. Ценою своей жизни они преградили путь вражескому эшелону, идущему на орловско-курское направление.

По отряду имени Калинина был объявлен приказ:

«При выполнении боевого приказа Родины 30 июля в районе Залужье, смело и дерзко взорвав вражеский эшелон, идущий против родной Красной Армии, смертью храбрых погибли партизаны командир отделения Чечерин Иван Сергеевич и Козятников Сергей Филиппович. Наш народ и Родина никогда не забудут имена славных партизан-героев».

Острой болью сжалось сердце, когда мне стало известно о гибели этих бойцов. И в то же время я испытал гордость от сознания, что партизаны способны на такие подвиги во имя Родины. Как бы хорошо быть сейчас на Минщине, рядом со своими боевыми друзьями-товарищами!

5 августа в мою комнату влетел разгоряченный, запыхавшийся Штефан Тучек — тот самый словак, который добровольно перешел на нашу сторону и стал в партизанском отряде мастером по добыче взрывчатки. Штефан вместе со мной прибыл в Москву, участвовал во Всеславянском антифашистском митинге и ждал моего выздоровления, чтобы вместе снова вернуться в партизанский край.

— Слыхал, наши Орел и Белгород освободили. Сегодня салют будет! — выпалил он скороговоркой, обхватив меня своими сильными руками. Он говорил «наши», «мы», так, словно Красная Армия была и его родной армией. И я этому не удивлялся. Штефан прав! Он давно сроднился с советскими воинами и партизанами.

Тучек пробыл у меня до позднего вечера. Мы вспомнили с ним боевых товарищей, говорили о трудной партизанской жизни. Он вслух мечтал о том недалеком времени, когда вместе с советскими братьями войдет в Прагу и Братиславу, водрузит над чехословацкой землей победное знамя свободы.

Выйдя из гостиницы, мы сразу же оказались в бурлящем людском потоке. Все двигались к Красной площади — центру торжеств.

Вскоре раздался мощный артиллерийский залп, за ним второй, третий... Люди кричали «ура!», бросали вверх шапки, целовались и обнимались. Многие плакали от радости. [197]

Штефан тоже кричал «ура!», подходил к мужчинам и женщинам, крепко пожимал им руки и говорил:

— Поздравляю! Я — словак, советский партизан. Поздравляю! Я — партизан...

Группа рабочих подхватила его и стала подбрасывать вверх. Тучек смеялся, неуклюже бултыхал ногами в воздухе и говорил:

— Спасибо, братья, спасибо!

Радостно возбужденные, мы вернулись в гостиницу. Тучек проводил меня до самой комнаты. Но на прощание он вдруг грустно и робко, словно извиняясь, сказал:

— Не хотел вам сегодня портить настроение, Роман Наумович. Я ведь не поеду с вами в Белоруссию. Мне предложили пойти служить в чехословацкий корпус генерала Свободы, и я дал согласие...

Я долго пожимал руку друга и глядел в его повлажневшие глаза.

— Жаль, конечно, Штефан, расставаться с тобой. Может, еще доведется встретиться. Говорят, гора с горой нз сходится, а человек с человеком...

— До встречи в Праге! — перебил меня Тучек и заключил в объятия. Мы по-братски расцеловались.

Вскоре я получил весточку от боевого друга. Он сообщал, что учится на танкиста, овладевает грозной броневой машиной «Т-34». «Вот человек, — с гордостью думал я о Штефане, — настоящий боец! Он не ищет покоя, а стремится быть там, где труднее и опаснее, где можно принести больше пользы общему делу».

Тучек был рожден для подвига. Как я узнал позднее, он принимал участие во многих боях, не раз отличился в танковых атаках. С особым подъемом Штефан действовал в те дни, когда наши войска, преодолевая упорное сопротивление противника, развернули сражение за столицу Украины. Тучек призывал своих товарищей-танкистов: «Вперед, друзья! Через Киев лежит самая близкая дорога к нашей Праге!»

В одном из боев у Днепра танк Тучека был подбит. Отважный экипаж сражался до последнего вздоха. [198]