По знакомым тропинкам

Занятые делами, мы не заметили, как пришел декабрь 1941 года. Ударили первые морозы, загуляли метели. Замело снегом лесные дороги и тропинки, по которым еще совсем недавно скрытно от врага пробирались наши связные во все уголки области. Перед нами встал вопрос: как обеспечить в зимних условиях высокую оперативность партийного центра? Мы не раз толковали об этом и пришли к выводу, что следует создать в районах Минщины запасные базы обкома. Одну из таких баз решено было организовать в моем родном Стародорожском районе, который расположен в юго-восточной части области.

— Пора, пожалуй, мне сходить в Кривоносы, — сказал я однажды членам обкома.

— Давай, Наумыч. Сейчас самое время, — согласились товарищи.

Вместе с Романом Кацнельсоном по знакомым тропинкам направился в родные стародорожские края. Там, в деревне Кривоносы, я родился и жил до 1925 года, пока не ушел служить в Красную Армию. Я рассказывал своему спутнику о стародорожских местах, а сам прикидывал, где бы получше расположить базу, чтобы обеспечить обкому надежные связи со всеми населенными пунктами области. Для начала можно, пожалуй, опереться и на мои Кривоносы. Народ здесь надежный, за Советскую власть горой стоит. Ведь сколько хорошего сделала народная власть для моих земляков! Сильно бедствовали они до революции. Это было «гиблое место» — так называли Кривоносы царские чиновники. И действительно, с юга к деревне подступали труднопроходимые болота, с севера ее прижимала гряда сыпучих песков. С утра до ночи люди гнули спины на своих полосках, работали до седьмого пота, но прокормить себя не могли; хлеба порой хватало лишь до нового [61] года. Крестьяне не раз пытались остановить наступление песков — сажали лозу и сосну, да много ли сделаешь без помощи государства? Одна за другой гибли узкие полоски под сыпучими песками. И только при Советской власти лесопосадки приняли широкий размах и движение песков было приостановлено. А в конце тридцатых годов колхоз начал мелиоративные работы. Часть болот была осушена, превращена в высокоплодородные земли. И мои земляки стали жить зажиточно. Общественные амбары были до краев наполнены зерном.

— Урожай в Кривоносах выдался нынче отменный, — говорил мне рабочий совхоза «Жалы» Сулим, вернувшись из разведки. — Оккупанты чуть ли не каждый день приезжают в деревню, грабят население, увозят зерно, скот. Но колхозного добра еще много осталось.

Мне не раз доводилось быть свидетелем высокого патриотизма белорусских крестьян. Часто они из-под носа противника увозили зерно из колхозных амбаров и прятали его в укромных местах, угоняли скот в лесную глушь и там ухаживали за ним. Но если нашим отрядам требовалось продовольствие, люди охотно показывали партизанам свои тайные склады.

— Берите, родные, — обычно говорили крестьяне бойцам. — Для вас добро сберегли.

Я был уверен, что с такой же теплотой и заботой отнесутся к народным мстителям и мои земляки-кривоносовцы. Крепла надежда, что с их помощью мы сумеем выполнить решение областного комитета партии — в короткие сроки создадим на юге Стародорожья запасную базу.

На рассвете мы с Кацнельсоном вышли на опушку леса. Вдали, за заснеженным лугом, показались Кривоносы.

С севера потянуло ветерком. Пошел снег. Вскоре деревня скрылась в белой пелене. Мы смело двинулись вперед, и уже через несколько минут я переступил порог родной хаты. Отец молча открыл дверь, впустил нас. Но на наше приветствие не ответил.

— Ты что же, папаша, недоволен нашим приходом? — спросил я.

Он как-то странно поглядел на нас. Глаза были грустные, чужие, от них веяло холодом.

— Что с тобой? — спросил я и обнял его за плечи.

— Отойди, не береди отцовское сердце! [62]

Мой товарищ удивленно пожал плечами. Я стоял и не знал, что делать. Бросив на меня злой, укоряющий взгляд, отец сказал:

— С тех пор, как побывал в Кривоносах тот рабочий из совхоза, не нахожу себе покоя. Я думал, что мой сын дерется с врагом на фронте. А ты по лесам разгуливаешь, от чужеземцев хоронишься. Ведь ты же коммунист, секретарь райкома! Как же я в глаза людям глядеть буду?..

И тут только понял я, почему отец встретил нас так холодно. Он просто не понимал значения партизанского движения и считал, что по-настоящему бороться с захватчиками можно только на фронте, в рядах Красной Армии.

— Партия приказала нам быть здесь, — как можно спокойнее пояснил я. — Посылая нас сюда, в Центральном Комитете партии сказали: идите к своему народу и вместе с ним делите горе и радость пополам, подымайте народ, оставшийся на временно оккупированной территории, на вооруженную борьбу с оккупантами и сделайте все, чтобы земля горела под ногами у захватчиков. Так что мы пришли сюда не прятаться, а бороться с врагом так, как и наши воины на фронте.

После этого у отца повеселели глаза и по морщинистому лицу пробежала легкая улыбка. Он подошел ко мне, крепко пожал руку и сказал:

— Прости, сынок. Не разобрался я поначалу...

Отец стал возиться возле печки, и через несколько минут на столе появилась немудреная снедь. Мы перекусили и, усталые, завалились спать. Отец ушел и вернулся только к вечеру.

— В деревне были фашисты, — сказал он, — приезжали брать пшеницу и свиней. В Старые Дороги наше добро повезли. Завтра, сказывают, снова заявятся.

Мы проговорили почти до утра. Отец рассказал, в каких деревнях созданы гарнизоны противника, о движении вражеских колонн по Варшавскому шоссе, об отношении населения к оккупантам.

— Присылайте побольше ваших людей. Найдем тут и подходящее место для обкома партии, и в питании вас не обидим.

Наскоро позавтракав, отец направился на колхозный двор. Через час вернулся.

— Немцы приехали... Пять автомашин. Зерно из амбара забирают, кур ловят, — доложил он и сокрушенно покачал [63] головой. — Вот времечко-то пришло! На твоих глазах фашистские изверги грабежом занимаются, а ты стой и помалкивай...

— Сколько фашистов приехало? — спросил у него Кацнельсон.

— Да десятка полтора будет.

— Пойдем-ка, Роман, пугнем, — предложил я своему товарищу.

— Не надо, — возразил отец. — Беды после не оберешься. Наедут каратели, деревню сожгут, людей поубивают. — Он подумал немного и хитровато подмигнул нам: — Вот бы в лесу их подстеречь, врасплох взять. Тогда — другое дело...

На том и порешили. Попрощавшись с отцом, мы с Кацнельсоном забросили автоматы за плечи и направились к лесу. Километрах в десяти от деревни вышли к дороге, ведущей в районный центр, и устроили засаду. В лесу тишина, лишь где-то беззаботно тренькают синицы. Мягко падает на землю легкий пушистый снежок. По дороге промчался мотоциклист. И снова томительная тишина. Прошел час, другой... Время приближалось к полудню. Вдруг послышался гул моторов. Я лег поудобнее, приложил к плечу автомат. Подготовился к бою и Кацнельсон.

Из-за поворота дороги показались машины, груженные мешками с хлебом. Одна, вторая, третья... пятая... В кузове первого автомобиля сидело несколько солдат. В кузовах средних машин никого не было, и лишь на последней одиноко маячила укрывшаяся шубой фигура.

— Бьем сначала по первой — я по кузову, а ты по кабине.

— Добре, — отозвался Кацнельсон.

Машины все ближе подходили к засаде. Четыреста метров, триста, сто... Взят на мушку первый автомобиль.

— Огонь! — скомандовал я и нажал на спусковой крючок.

Две длинные очереди полоснули по автомобилю. Раздался дикий крик. Было видно, как один из солдат схватился за грудь и свалился на землю. Машина круто повернула в сторону и застряла в глубоком снегу. Мы перенесли огонь вдоль колонны. Один из автомобилей вспыхнул, высоко взметнулось яркое пламя, обдав жаром ближние деревья. [64]

Ошеломленный неожиданным ударом, противник растерялся. Некоторые солдаты бросились бежать вдоль дороги, другие падали, скошенные нашим огнем.

Вернулись в обком в хорошем настроении. Я доложил о том, что в южной части Стародорожья можно создать надежную резервную базу; там имеются удобные подходы к Варшавскому шоссе и железнодорожной магистрали Осиповичи — Слуцк.

Вскоре до нас дошла неприятная весть. Как оказалось, оккупанты создали в Кривоносах свой военно-полицейский гарнизон. Это нарушало наши планы. На одном из заседаний обкома мы обсудили вопрос о том, как развернуть партизанское движение в Стародорожском районе, как создать там свободную зону. Было решено разгромить вражеский гарнизон в Кривоносах. Проведение этой операции было поручено отряду Николая Николаевича Розова. В конце мая 1942 года партизаны вышли на боевое задание. Ранним утром они незаметно окружили гарнизон и нанесли по нему сокрушительный удар. Гитлеровцы не выдержали партизанского натиска и бросились наутек в сторону леса. Но и там их встретили огнем народные мстители.

В одной из схваток пример смелости и самообладания показал уполномоченный обкома по Стародорожскому району Петр Петрушеня. Он меткими пулеметными очередями расстреливал бегущих из деревни оккупантов и их пособников. Но в критическую минуту боя пулемет замолчал. Тогда Петрушеня выхватил из кобуры наган и устремился навстречу двум полицаям, мчавшимся прямо на пулеметную позицию. Петр пытался выстрелить, однако выстрела не последовало — что-то заело в барабане. Боец не растерялся. Сильным прыжком он настиг предателя и вцепился руками в его горло. На Петрушеню навалился второй изменник, который пытался ударить его прикладом. Но тут на помощь пришли товарищи. В смертельной схватке партизаны обезоружили изменников и уничтожили их, а потом из винтовок противника открыли огонь по другим гитлеровцам, удиравшим из деревни. Народные мстители закончили бой победой. Следует отметить, что из мирных жителей при этом никто не пострадал, в деревне даже не возникло пожара.

— Молодцы! — похвалил после боя своих подчиненных Николай Николаевич Розов. — Приказ выполнен точно. [65]

Обком обсудил итоги операции по разгрому вражеского гарнизона в Кривоносах. Были отмечены смелость и решительность партизан, их забота о мирных жителях. Ведь даже в пылу сражения, когда рассуждать и обдумывать некогда, ни одна граната не влетела в дом крестьянина. Обком партии указал командирам партизанских отрядов, чтобы они всегда старались четко планировать боевые операции, не причиняли без нужды ущерба населенным пунктам и их жителям.

В этом отношении вместе с Розовым был поставлен в пример и командир отряда Патрин. Он с группой бойцов еще накануне штурма кривоносовского гарнизона захватил возле деревни Дрозды бургомистра Кривоносовской волости Шпаковского. У предателя был обнаружен список жителей деревни Прусы, изъявивших желание добровольно вступить в полицию. В списке значилось 25 человек.

— Немцы хотят в Прусах гарнизон создать. Для этого и людей подобрали, — пояснил Шпаковский.

— Переловить надо паразитов и расстрелять при всем народе, чтобы неповадно было брать оружие из рук врага, — с ненавистью говорили партизаны.

Патрин подождал, пока улеглись страсти, и сказал:

— Не торопитесь, ребята. Надо разобраться.

Патрин был глубоко убежден в том, что захваченный у бургомистра список «добровольцев» — это фашистская провокация. Не может быть столько предателей в одной деревне! Можно допустить, что завелась в селе одна паршивая овца, ну две, три. Но не двадцать пять! Командир отряда приказал тщательно разобраться с каждым «добровольцем». И что же оказалось? Почти все они были записаны в полицию насильно, под угрозой расправы. Нашлось лишь несколько отъявленных бандитов, которые хотели выслужиться перед оккупантами; вместе со Шпаковским они были расстреляны. Несмотря на все старания, фашистам так и не удалось создать в Прусах полицейский гарнизон.

Областной комитет партии с помощью местного партийного актива, действовавшего в подполье с первых дней войны, создал в южной части Стародорожья партизанский отряд. Командовать им было доверено уроженцу деревни Подоресье, бывшему военному врачу Алексею Ивановичу Шубе. Влияние отряда быстро распространилось на весь район. Здесь для обкома была создана прочная база. В случае [66] необходимости партийный центр всегда мог перебраться на Стародорожье и бесперебойно продолжать работу. Мы имели возможность не только удобно разместиться, получать продовольствие, но и сразу же воспользоваться широкой и надежной сетью связи с другими районами. Мы знали, на кого можно опереться.

Это были смелые, преданные Советской власти люди. Вот некоторые из них.

Двадцатилетний паренек Михаил Белый — признанный вожак и организатор комсомольского подполья в районе, тесно связанный с молодежью стародорожских деревень. Комсомолец Михаил Лизунок из деревни Новоселки Горковского сельсовета — умный, находчивый разведчик. Леонид Лапшев — работник милиции, хорошо знающий население района. Колхозник Исак Рябцев из деревни Залужье. Смелые, неутомимые связные, а позже бесстрашные партизаны Иосиф Цагойко, Анна Королева, Софья Бабакова. Восьмидесятилетний лесник Никита Шешко, который, перед тем как прийти к партизанам, собрал на местах былых боев станковый и несколько ручных пулеметов, 3 ротных миномета, 10 автоматов, больше сотни винтовок, много гранат и патронов и передал трофеи отряду. Это десятки других людей, готовых выполнить любое задание партийного органа.

Запасные базы для обкома партии были созданы и в других районах области. [67]

На новую ступень

На исходе осень. Вскоре вступит в свои права зима. Она нас и радовала, и огорчала. Мы радовались тому, что широко разрекламированный фашистский «блицкриг» похоронен Красной Армией. Радостно было от сознания, что мы выстояли, что народ пошел за нами, коммунистами, что трагические события первых недель войны не подорвали у наших людей морального духа и доверия к родной Коммунистической партии и Советскому правительству, их безграничной преданности великому делу Ленина, что пламя партизанской борьбы разгорается, и фашистские захватчики уже не раз испытали на себе силу ударов народных мстителей. Однако осень принесла нам немало трудностей и испытаний. Как ни тяжело было летом, но с наступлением холодов стало намного труднее. Летом, как говорят в народе, каждый кустик ночевать пустит. А тут зарядили дожди, наступили сырые и холодные осенние ночи. Чувствовалось приближение зимы. Это удручающе действовало на некоторых партизан. Все чаще и чаще среди них шли разговоры о том, что, может, лучше было бы перейти линию фронта, влиться в ряды Красной Армии и там сражаться с ненавистным врагом. Поговаривали и о другом: мол, партизанская война — дело летнее, значит, надо перейти линию фронта, там перезимовать, а весной, если понадобится, вновь вернуться в тыл врага, с новыми силами включиться в борьбу с оккупантами. Кое-кто и в примаки стал собираться. Такие разговоры отрицательно подействовали на некоторых командиров отрядов. Они стали ограничивать прием в партизаны.

Эти обстоятельства встревожили нас, и мы решили обсудить вопрос на заседании обкома партии, которое состоялось в первых числах ноября 1941 года.

Разговоры о переходе линии фронта, чем бы они ни мотивировались, мы расценили как проявление трусости [68] перед зимними трудностями. Но дело не только в этих трудностях. Нельзя было не учитывать того обстоятельства, что вместе с ростом партизанского движения росли и крепли ряды подпольщиков, которые не только имели связь с партизанами, но и активно помогали им в борьбе с фашистами, сами ежедневно наращивали удары по противнику — уничтожали его живую силу и технику, выводили из строя станки и оборудование на предприятиях, портили паровозы, вагоны, разрушали станционное хозяйство, срывали различные мероприятия оккупантов. Население помогало народным мстителям. Не учитывать этого мы не имели права. Уход партизан за линию фронта, безусловно, ослабил бы борьбу с гитлеровцами со стороны подпольщиков и населения. Поэтому подпольный обком партии осудил настроение ухода за линию фронта как вредное. Он подчеркнул, что чем сложнее обстановка, тем сильнее должны быть наши удары по оккупантам, тем больше организованности, сплоченности и боевитости должны проявлять партизаны и подпольщики. Постановление требовало усилить удары по врагу не только на путях его продвижения к линии фронта, но и в гарнизонах с целью очищения территории от захватчиков и создания партизанских зон. Обком предложил командирам отрядов и групп устранить искусственное сдерживание роста рядов партизан.

В постановлении говорилось и о том, что партизаны должны усиленно готовить конно-санный транспорт, самый удобный и надежный в зимних условиях.

После этого во всех отрядах и группах состоялись партийные и общие собрания партизан. Решение обкома партии было единодушно одобрено.

Вопреки мнению скептиков, утверждавших, что зимой из-за дополнительных трудностей и лишений партизанское движение ослабнет, оно, напротив, как мы в этом вскоре убедились, набирало силу, крепло и развивалось. К концу 1941 года в области насчитывалось уже около 50 партизанских групп и отрядов. В Минске, Борисове, Слуцке и почти во всех районах было создано большое количество подпольных первичных партийных и партийно-комсомольских организаций.

Люди знали, что на юге области действует обком партии, и тянулись к нему. Ряд отрядов полесских районов Минщины, в которых в общей сложности насчитывалось 600 человек, в ноябре 1941 года занял деревни Загалье, Живунь, [69] Старосек, Сосны, Гарное, Бариково, Баяничи, Татарка, Славковичи, Лясковичи, Альбинск. Партизаны создали там свои гарнизоны и начали распространять свое влияние и контроль на значительное количество населенных пунктов Любанского, Старобинского, Стародорожского и Глусского районов.

Тем самым было положено начало созданию партизанской зоны на юге Минской области.

Партизанским формированиям стало под силу осуществлять боевые операции в широких масштабах. В связи с этим обком все чаще советовал командирам проводить совместные боевые действия партизанских отрядов и групп по разгрому гарнизонов противника. Надо было подумать и о создании такого органа, который мог бы не только оперативно руководить действиями партизанских отрядов, но и разрабатывать планы крупных операций, проводимых объединенными силами.

Но как конкретно осуществить эту идею, мы еще не знали. Вскоре снова вернулись к этому вопросу. Поводом для этого послужил такой случай. Наш неутомимый разведчик Евстрат Горбачев подготовил и осуществил удачную операцию по захвату в плен фашистского офицера-эсэсовца. Эта операция была проведена с помощью любанских подпольщиков — учительницы комсомолки Фени Кононовой и ее подруги Любы. В наши руки попал оберштурмфюрер СС. На допросах он вел себя нагло и самоуверенно, заявлял, что немецкие войска уже под Москвой и скоро всем нам будет капут. Эти бредни эсэсовца особого интереса не представляли. Зато к нам попали с его полевой сумкой важные документы — копии приказов командования войск СС и СД, в которых говорилось о необходимости навести «порядок» на оккупированной территории. В одной бумаге была ссылка на приказ от 16 октября 1941 года начальника штаба верховного главнокомандования Германии фельдмаршала Кейтеля, который утверждал, что «с начала войны против Советской России на оккупированных Германией территориях повсеместно вспыхнуло коммунистическое повстанческое движение», и высказывал категорическое требование в кратчайшие сроки принять самые крутые меры для подавления партизанских выступлений, полагая, что «только таким способом... может быть восстановлено спокойствие».

Командование вермахта и рейхсфюрер СС Гиммлер [70] специально для борьбы с партизанами Белоруссии бросили в 1941 году 221-ю, 286-ю и 403-ю охранные дивизии, 339-ю и 707-ю пехотные дивизии, 1-ю кавалерийскую бригаду СС, артиллерийские, танковые и саперные подразделения, моторизованные части полевой жандармерии, полицейские полки и батальоны, тайную полевую полицию (ГФП), полицию безопасности и СД, полицию порядка и т. д. Эти огромные силы не стояли в гарнизонах без дела, они постоянно занимались кровавым разбоем. В самом начале войны — с 19 июля по 31 августа 1941 года — 1-я кавалерийская бригада СС при поддержке частей 162-й и 252-й пехотных дивизий провела крупную карательную экспедицию под кодовым названием «Припятзумпфе» («Припятские болота»). Каратели прошли с запада на восток по территории Пинской области, захватили южные районы Минщины, ворвались в Гомельскую область — и всюду на своем пути жгли, расстреливали, вешали, истязали, насиловали, грабили. Командир этой бригады штандартенфюрер СС Фогеляйн докладывал своему начальству, что за время экспедиции было уничтожено 13788 советских людей. Каратели разбойничали на севере Минской и юге Витебской областей, на Могилевщине и в других местах Белоруссии.

Нам надо было подготовиться к борьбе с карателями, и мы вернулись к поднятому ранее вопросу об объединении всех партизанских сил под общим командованием. 25 ноября состоялось заседание подпольного обкома партии. На нем было решено объединить все отряды и группы, находящиеся в южных районах Минщины, в одно соединение партизан Минской области. Создали штаб соединения, в который вошли все секретари областного комитета партии. Позже были распределены обязанности между ними. Первый секретарь обкома Василий Иванович Козлов был утвержден командиром соединения. Меня назначили его заместителем по оперативной части, Иосифа Александровича Бельского — заместителем командира по партийной и комсомольской работе, Алексея Георгиевича Бондаря — заместителем командира по разведке и контрразведке. На Ивана Денисовича Варвашеню возлагалось руководство пропагандой и печатью.

Объединив свои силы под общим оперативным руководством, партизанское движение, области вступило в новый, более сложный этап своей деятельности. [71]

В начале декабря мы узнали, что Красная Армия разгромила гитлеровские войска под Москвой и гонит их на запад. Принятые по радио сводки Совинформбюро переписывались и передавались из рук в руки. Люди от радости обнимались, целовались, у многих на глазах выступали слезы. И как было не радоваться! Ведь в последние месяцы мы чуть ли не каждый день находили немецкие листовки, в которых фашисты хвастливо писали о том, что немецкие войска вплотную подошли к «столице большевиков» и в бинокли рассматривают московский Кремль. Фашистский комендант Минска создал специальное бюро для выдачи пропусков на въезд в Москву. Немецкие офицеры в Гомеле устроили большой бал по поводу взятия «красной твердыни». Как воронье, слетались в Белоруссию гитлеровские коммерсанты, готовые по первому сигналу ринуться в Москву, чтобы прибрать к своим рукам заводы, фабрики, банки, учреждения.

И вот волнующая весть: любимая столица выдержала бешеный натиск врага. Красная Армия не только выстояла, но, расправив свои богатырские плечи, нанесла сокрушительный удар по фашистским бронированным полчищам и перешла в контрнаступление.

Скорее, скорее донести эту весть до людей! Они ждут ее, живут этим нетерпеливым ожиданием. Обком партии разослал все наличные пропагандистские силы по деревням. Выполнять важное поручение ушли члены обкома, многие коммунисты из партизанских отрядов. 3 января 1942 года я вместе с партизанами Герасимом Гальченей, Антоном Филиппушко и Филиппом Костюковцом направился в деревню Турок. Попутно нужно было достать питание к радиоприемнику — наши батареи уже выдыхались.

Достать батареи было нетрудно: мы знали, что они хранятся у Александра Захарика, работавшего до войны в отделении связи. Несмотря на приказы фашистского коменданта сдавать не только оружие, но и радиоприемники, Захарик спрятал свой приемник, хотя и рисковал жизнью. Он с готовностью передал нам приемник и батареи к нему. После этого я подошел к колхозникам, которые молотили хлеб на току. Они бросили работу и столпились вокруг меня. Началась летучая сходка, которую я не забуду никогда. Затаив дыхание, люди слушали сообщение Совинформбюро о победе под Москвой. В их глазах светилась радость, многие плакали, забывая смахивать крупные слезы. Когда [72] я закончил чтение и провозгласил здравицу в честь любимой Родины и великой партии коммунистов, все дружно подхватили «ура!».

Чтение сводки уже давно окончено, но крестьяне не расходятся. Они задают десятки вопросов, хотят знать подробности, словно я только что прилетел из Москвы и все видел своими глазами. Перебивая друг друга, люди спешат высказать свои мысли, поделиться своими думами.

— Видишь, как дело-то оборачивается! — радостно говорил стоявший рядом со мной высокий сухощавый крестьянин, который еще в начале нашей беседы снял шапку-ушанку да так и забыл ее надеть. — Немцы-то давно уж хвастались, что Москву взяли. А она, матушка, вон как плечи расправила. Гонит проклятых фашистов на запад.

— Это хорошо! — поддакнули крестьяне. — Знай наших!

— Чего же стоите вы, мужики, — вышла в круг женщина с лопатой. — Нагрузили бы партизанам хоть пару мешков хлеба. Пусть примут наш подарок... В честь победы!

Несколько крестьян взялись за лопаты, подошли к вороху. Я не отказывался, чтобы их не обидеть; хлеб нам и в самом дел был нужен для красноармейской семьи из деревни Пласток. Жена одного из бойцов еще месяц назад отдала нам свой радиоприемник, и мы решили помочь ей хлебом.

Герасим Гальченя подогнал подводу, на которой лежали приемник и батареи, и с помощью крестьян положил в сани два полных мешка с зерном.

Но вот наконец мы стали прощаться с жителями деревни. Вдруг кто-то крикнул:

— Немцы!

Я не спеша вышел из гумна и увидел, как в деревню въезжали на двух санях гитлеровцы. «Стой!» — крикнул я и открыл огонь. Фашисты, ошарашенные неожиданным ударом, развернули лошадей и с места взяли в карьер. Я еще раз пустил по ним очередь. Одна лошадь остановилась, а гитлеровцы выскочили из саней и помчались врассыпную. Мы с Филиппушко сели в брошенные сани и пустились вдогонку. К сожалению, оккупантам удалось удрать. Потеряв противника из виду, мы доехали до поселка Песчанец-1. С лошадью у крайнего дома остался Антон, а я направился на другую улицу. Около одного из [73] домов увидел парня в шубе, стоявшего у саней, груженных винтовками.

— Кто там стрелял в Турке? Не партизаны ли? — спросил он меня.

Я сразу догадался, с кем имею дело, и спокойно ответил:

— Черт его знает, может, и партизаны. А ты кто?

— Свой, — усмехнулся он, — полицейский. Везем в гарнизон винтовки, только что в Любани получили.

— Ах ты, подлец! — крикнул я и наставил на него автомат.

Он обомлел от страха, выпучил глаза. Потом плюхнулся на колени и взмолился:

— Не бей, не губи!.. Ей-богу, удеру от немцев...

— Ну, смотри... На первый раз прощаю. Еще раз попадешься — не помилуем. — Полицай вскочил и побежал. Захватив трофеи, я подъехал к Антону. К нему уже подъезжали наши товарищи — Герасим Гальченя и Филипп Костюковец. На трех подводах, с пятнадцатью трофейными винтовками и большим количеством боеприпасов, мы вернулись домой.

А через несколько дней я уже снова был в пути. На этот раз мне предстояло провести собрание в деревне Прусы. Со мной поехали 15 партизан, они должны были охранять деревню во время собрания. Дело в том, что Прусы расположены в полукилометре от шоссейной дороги, идущей из Бобруйска на Красную Слободу. По шоссе часто ездили гитлеровцы, — не ровен час, они могли заскочить и в Прусы. Но все обошлось благополучно. Крестьяне, как только узнали, что в деревню приехали партизаны, сразу же, без объявления, собрались в одном просторном доме. Собрание провели по всем правилам: выбрали президиум, предоставили мне слово для доклада. Кто-то из присутствующих не утерпел и крикнул:

— Замечательно! Кругом фашисты, а у нас Советская власть действует.

Люди зашумели, многие зааплодировали. Видать, всем понравились слова односельчанина.

Я прочитал сообщение Совинформбюро о победе наших войск под Москвой, рассказал о приближающейся 24-й годовщине Красной Армии, призвал крестьян вступать в партизанские отряды.

Многие мужчины — пожилые и молодые — выходили к столу президиума и заявляли, что они найдут оружие и [74] придут в партизанские отряды. В тот день больше десятка человек влились в ряды партизан. После этого такие же собрания мною были проведены в деревнях Рухово, Пасека, Осовец и других.

Перед населением выступали секретари обкома партии Козлов, Бельский, Варвашеня, секретари подпольных райкомов, командиры и комиссары партизанских отрядов, секретари партийных организаций, коммунисты и беспартийные активисты.

Особую заботу обком партии проявлял о повышении боеспособности первичных партийных организаций. Поэтому у членов обкома было нерушимое правило: пришел в отряд — поговори не только с командиром и комиссаром, а обязательно побеседуй также с секретарем партийной организации, с рядовыми коммунистами, ответь на их вопросы, посоветуй, как надо работать.

В отрядах регулярно проводились партийные собрания. Перед боем коммунисты собирались иногда буквально на несколько минут, вели разговор накоротке. Но партийные решения всегда имели огромную силу. То, что постановило партийное собрание, неукоснительно выполнялось всеми: и командиром, и рядовыми партизанами. Партийные организации были крепким костяком наших растущих отрядов.

Партизанская борьба поднималась на новую, более высокую ступень. [75]

Рейд

Много злобных кличек и названий придумали гитлеровцы для партизан. Но среди них были и такие, как «лесные призраки», «неуловимые», «тени». Что же, меткие названия! И мы старались оправдать их. Устроить засаду, неожиданно напасть на противника, штурмом взять вражеский гарнизон и, захватив пленных и трофеи, быстро скрыться в лесу, запутать свои следы — это было вначале нашей излюбленной партизанской тактикой.

Не было дня, чтобы партизаны не выходили на ту или иную операцию. В начале января отряд Николая Розова, проведя тщательную разведку, на санях ворвался во вражеский гарнизон, расположенный в деревне Сарачи. Фашисты опомниться не успели, как были разбиты. Сарачи находятся всего в километре от Любани. Любанский комендант, услышав выстрелы и взрывы гранат, бросил в деревню подкрепление, но кроме валявшихся трупов гитлеровцев там ничего не оказалось. Такими же стремительными ударами отряд Розова разгромил гарнизоны противника в деревнях Аточка, Языль и Таль.

Александр Иванович Далидович, договорившись о совместных действиях с командирами отрядов Павловским и Ерашевым, на рассвете 14 января 1942 года скрытно провел партизан к деревне Ветчин Житковичского района, где располагался вражеский гарнизон. С ночи разыгралась вьюга. Свистел ветер, поднимая густые вихри снега. Но все радовались непогоде.

— Со снежком сподручнее. Теперь мы покажем фашистам, где раки зимуют, — говорили партизаны.

Бойцы незаметно подкрались к деревне, сняли часовых и ворвались в дома, в которых размещались гитлеровцы. 27 оккупантов и их пособников были уничтожены.

В тот же день был разгромлен гарнизон противника в Белом Переезде, а на следующее утро партизаны находились [76] уже в Копаткевичском районе — под Новоселками, и штурмом взяли этот крупный населенный пункт. Выбив из него гитлеровцев, партизаны расположились на отдых. Вокруг деревни была выставлена усиленная охрана, так как от Новоселок рукой подать до Копаткевичей, где фашисты держали значительные силы.

Несколько новоселковских крестьян послали в районный центр. И, разумеется, обо всем, что они увидели на пути и в Копаткевичах, подробно рассказали партизанам.

Был разработан план разгрома вражеского гарнизона в Копаткевичах. Партизанские силы разделили на три боевые группы. Одну из них возглавил комиссар отряда Павловского Семен Маханько, вторую — комиссар отряда Далидовича Дмитрий Гуляев и третью — Семен Ерашев.

В ночь на 16 января партизаны отправились на подводах в Копаткевичи. Марш был стремительным. В километре от поселка группа Ерашева спешилась и по снежной целине скрытно подобралась к немецкому складу с зерном. Часовых сняли без выстрела, а полицейские, находившиеся в караульном помещении, сдались в плен без сопротивления.

Исключительную смелость проявили группы Гуляева и Маханько. Разведчики проникли в поселок, уничтожили вражеский патруль и двух часовых возле комендатуры. К этому времени подоспели остальные партизаны. Они на ходу выпрыгнули из саней, окружили комендатуру и с боем ворвались в нее. Все гитлеровцы были истреблены.

В руки партизан попал список полицейских с их адресами. Народные мстители немедленно выловили полицаев и собрали их вместе. Судили предателей при всем пароде. Тех, которые добровольно пошли в услужение к фашистам, грабили мирное население, активно боролись против партизан, расстреляли; остальных отпустили, взяв слово, что они никогда не станут служить гитлеровцам.

Маханько обратился к жителям Копаткевичей с краткой речью, в которой сообщил последние известия с фронтов, и закончил выступление так:

— Мы отобрали у фашистов награбленный ими хлеб и сегодня возвращаем его вам. Берите мешки и приходите на склад. Партизаны раздадут вам зерно.

Вскоре все жители были у склада, им роздали больше половины запасов. Часть хлеба партизаны взяли себе, а склад подожгли. Вместе с мешками хлеба партизаны из [77] отряда Далидовича погрузили отбитые у врага трофеи: станковый пулемет, 40 винтовок, 10 пистолетов и 35 000 патронов.

Бойцы собрались уже уезжать, когда А. Далидович встретил на улице товарища по работе, бывшего председателя Копаткевичского райисполкома Михайловского.

— Что ты здесь делаешь? — спросил его командир.

— Ничего. Отсиживаюсь пока дома.

— Выходит, перемирие с фашистами заключил, бросил пост, доверенный тебе народом?

Михайловский покраснел от стыда, нервно теребил пальцами пуговицы на тулупе.

— Давай договоримся так, — строго и решительно продолжал Далидович. — Пока ты не навлек на себя гнева народного, собери группу ребят и организуй партизанский отряд. Если потребуется помощь, — обращайся к нам, не откажем.

Михайловский дал слово, что исправит свою ошибку, и сдержал его. Вместе с Александром Жигарем, Александром Корнейчуком, Николаем Гордиенко и другими в течение десяти дней создал отряд численностью 95 человек. Партизаны избрали Михайловского командиром, а Жигаря — комиссаром.

...То в одном районе области, то в другом вспыхивали партизанские бои. Но все ли наши возможности использовались в этих боях? Нет. Противнику можно нанести большой урон, если действовать дружно, сообща. Так у нас возникла мысль о проведении большого партизанского рейда. Это было уже нечто новое в тактике партизанской борьбы: не отдельные налеты, а развернутое наступление по широкому фронту.

Обком партии обсудил этот вопрос и решил провести рейд по ряду районов Минской, Полесской и Пинской областей. Штаб соединения разработал подробный план операции. Перед ее участниками ставилась задача — громить по пути движения немецко-фашистские гарнизоны, разгонять местные оккупационные власти, вести массово-политическую работу среди населения, создавать новые партизанские отряды.

Общее руководство движением и боевыми операциями осуществлялось штабом соединения во главе с В. И. Козловым. К рейду привлекли партизанские отряды А. Далидовича, Н. Розова, А. Патрина, Г. Столярова, А. Милевича [78] («Малиновского»), М. Лукашевича и Старобинский отряд под командованием В. Коржа — всего 600 человек.

Нам не привыкать к походной жизни. Мы научились совершать стремительные марши-броски, обманывая противника. Но все это, если можно так сказать, было возле «дома».

А тут — поход на целый месяц по незнакомым дорогам и лесам, другим районам и областям. Сколько встало перед нами проблем! Надо и об увеличении конно-санного транспорта позаботиться, и боеприпасами запастись. В те дни члены обкома партии и работники штаба соединения сутками находились в отрядах, решая все вопросы на месте. Я побывал в отряде у Далидовича. Пришел в тот момент, когда там начиналось партийное собрание.

— Призываю вас к строжайшей дисциплине, к смелым действиям, — говорил Александр Иванович. — Никакой медлительности, ни малейшей расхлябанности! Глубокое понимание замысла командования, четкое и быстрое его выполнение — вот что нам нужно. А на вас, товарищи коммунисты, ложится двойная нагрузка: надо и самим всегда быть впереди, и других за собой увлекать...

Далидович доложил, сколько в отряде лошадей и саней, сообщил о наличии боеприпасов и оружия, рассказал о том, чего не хватает. Коммунисты договорились, что каждому надо сделать, и дружно взялись за работу.

Так же организованно шла подготовка и в других отрядах.

Наступил первый день рейда. Командиры в последний раз проверили экипировку отрядов: бойцы хорошо одеты, оружие у всех в порядке, на санях уложены ящики с патронами и гранатами, лежат хорошо укрытые медикаменты. В хозяйственных взводах погружены на сани запасы продовольствия. Секретарь обкома Иван Денисович Варвашеня еще раз просматривает свое «хозяйство»: все ли взято для походной типографии, хорошо ли упакованы в сене радиоприемник и батареи. Командиры обходят боевые обозы, спрашивают партизан, нет ли больных. Жалоб нет, можно ехать.

В назначенное время отряды, располагавшиеся в деревнях Загалье, Живунь, Старосек и в поселках совхоза «Жалы», тронулись в путь. Вскоре они соединились в две мощные колонны и направились по своим маршрутам. Штаб соединения двигался со Старобинским отрядом. Впереди [79] колонн находились конные разведчики. Командиры отрядов и штаб соединения регулярно получали подробные разведывательные данные.

Лошади, подгоняемые морозцем, бежали бойко. Партизанские обозы растянулись не на один километр.

Когда мы проезжали по деревням, крестьяне выходили на улицу, любовались нашими колоннами, хорошо одетыми и вооруженными бойцами.

— Сила-то какая! — говорили жители. — Едут, едут, а конца все нет...

— Это, видать, Красная Армия, — пошли по деревням слухи. Мы сначала пытались их опровергать, а потом решили: пусть люди говорят, как им хочется. Разговоры о том, что в Белоруссию прорвались части Красной Армии, были нам даже на пользу. Некоторые гарнизоны противника, услышав о приближении наших колонн, разбегались без боя.

Утром — первая остановка. Старобинский отряд вместе со штабом соединения разместились в деревне Ходыка, другие отряды заняли Обидемлю и Сухую Милю. Население приняло нас сердечно. Партизан угощали от души. Всюду завязывались оживленные беседы.

По деревне от дома к дому носились дотошные ребятишки. Всюду слышны их голоса:

— В хату к дяде Ивану идите. Там радио поставили. Москва говорит...

Это наши хлопцы под руководством Ивана Денисовича Варвашени установили радиоприемник и организовали коллективное слушание московских радиопередач. Людей набилась полная хата. Все слушают, затаив дыхание. Говорит Москва! Диктор передал последние сообщения с советско-германского фронта и объявил: «А теперь слушайте музыку». И полились знакомые мелодии. У людей на глазах навертываются слезы.

Ивану Денисовичу Варвашене доложили, что походная типография закончила печатание листовок. Он дает указания конным нарочным. И через несколько минут, запихнув под полушубки пачки пахнущих типографской краской листовок, они мчатся в соседние деревни. Там листовки пойдут по рукам, за сердце тронут людей слова партийной правды.

Через два дня — снова в путь. Партизанские колонны двигались по ночам, совершали марш на 25–30 километров. [80] А днем — отдых, массовая работа с населением. Члены обкома, командиры отрядов выступали с докладами, агитаторы проводили беседы, громкую читку листовок. В каждом селе обязательно устраивали коллективное радиослушание.

Мы в деревне Махновичи. Партизаны готовятся к бою: чистят оружие, набивают патронами пулеметные ленты. Предстоит разгромить вражеский гарнизон в деревне Долгое. В штабе соединения собрались командиры отрядов. Они получают последние указания, уточняют задачи, договариваются о совместных действиях.

В штабе появились наши разведчики. Они доложили, что захватили двух полицейских из долговского гарнизона. Василий Иванович приказал привести предателей. Вскоре под конвоем вошли в хату полицаи: один постарше, с бородой, второй помоложе. Оба пугливо озираются по сторонам, переминаются с ноги на ногу. Во время допроса они дали подробнейшие сведения о вражеском гарнизоне, дополнив то, что успели выяснить разведчики. Мы узнали расположение постов, пулеметных точек, график смены караулов, дома, в которых находятся гитлеровцы и полицейские. Полицаи даже назвали пароль на предстоящие сутки.

— Вы заслуживаете сурового наказания за измену Родине, — строго сказали мы полицейским. — Но свою вину перед народом сможете в какой-то мере искупить, если проведете наших партизан в гарнизон.

Полицаи переглянулись. Их лица, искаженные страхом, боязнью возмездия, приобрели более или менее нормальное человеческое выражение. Оба согласно закивали головами.

— Но смотрите, — предупредили мы их, — за малейший подвох тут же расплатитесь жизнью.

Меня мучила мысль: можно ли доверять этим людям, которые из-за трусости, из-за своих шкурнических интересов покрыли себя позором, надев на рукава запятнанные кровью повязки полицейских? Можно ли поверить им хоть на минуту? Ведь они сейчас говорят одно, а попадут в гарнизон — сразу забьют тревогу.

По задумчивым, напряженным лицам других товарищей чувствовалось, что это тревожит и их. Лишь после глубокого раздумья решили: без риска не обойтись. Если полицаи говорят правду, то мы сумеем разгромить гарнизон без потерь. Если же предатели врут, то те партизаны, которых [81] мы пошлем в сопровождении полицейских, наверняка пойдут на верную смерть.

— Послать надо добровольцев, — предложил Иван Денисович Варвашеня.

— Правильно, — подтвердил Василий Иванович.

О замысле штаба соединения было сообщено командирам отрядов.

К Козлову подошел Дмитрий Гуляев и спокойно попросил:

— Поручите это дело мне и моим хлопцам.

— И я пойду с Дмитрием, — сказал командир отряда Алексей Патрин.

Штаб удовлетворил их просьбу. Вечером 6 марта партизаны отправились на задание. Гуляев вместе с полицейским сел в первые сани; на вторые был поставлен станковый пулемет, прикрытый сеном и готовый к бою; на третьих санях находился Патрин со вторым полицейским. А на некотором удалении потянулся боевой обоз с партизанами.

Было условлено, что при въезде в гарнизон полицейские назовут часовым пароль и скажут, что это движется обоз с оружием и продовольствием.

Нельзя было глядеть без волнения на боевых товарищей, отправляющихся в полную опасностей, непроглядную ночную темень. Остальным отрядам штаб приказал быть готовыми к поддержке товарищей и атаке вражеского гарнизона.

Однако к штурму прибегать не пришлось. Партизаны из отрядов Гуляева, Патрина и группа комаровцев во главе с Г. Стешицем и Э. Нордманом блестяще справились с заданием. Они без единого выстрела разоружили гитлеровцев, захватили много оружия и боеприпасов.

8 марта наши отряды разгромили гарнизон противника в деревне Копацевичи. А утром следующего дня мы уже были в деревне Малое Рожино. Я зашел в первую попавшуюся хату, чтобы согреться и отдохнуть. Хозяйка, женщина средних лет, захлопотала возле печки, решив угостить меня жареным картофелем.

— Одинокая, что ли? — спросил я ее.

— Пока одинокая, — грустно ответила она, не прекращая чистить картошку. — Муж на фронте, не знаю, жив ли. А сынишку к бабушке на хутор отправила.

— Разве с матерью ему хуже? — полюбопытствовал я. [82]

— В школу не пускаю, вот и отправила. Учат там черт знает чему, даже слушать противно. — И женщина рассказала, что фашисты открыли в селе школу, нашли где-то учителя, который учит детей кричать «хайль Гитлер!». — Да вот сами посмотрите, — хозяйка подошла к столу, покопалась в стопке бумаги и вытащила тетрадку: — Полюбуйтесь, чем головы детям во втором классе забивают.

Я развернул тетрадку. На первой страничке неуверенным детским почерком было написано: «Великая Германий освободит Россию от большевиков. Гитлер любит детей и заботится о них...»

— Терпела, терпела, — снова заговорила женщина, — да и отправила сына на хутор. Пусть пока лучше неграмотным будет. Вернутся наши — догонит. — Она помолчала немного и добавила: — В деревне все мучаются, да ведь не каждый может ребенка к родственникам отправить. Жаль мне ребятишек. Вы бы хоть с учителем поговорили, пусть не забивает всякой дрянью детские головы...

Я вызвал дежурного, приказал ему разыскать и привести учителя. А сам пригласил Ивана Денисовича Варвашеню, чтобы и он принял участие в разговоре с «сеятелем знаний». Через полчаса партизан Н. Шуляковский привел учителя. Это был молодой человек с мутными немигающими глазами. Парень снял шапку, поклонился и поздоровался.

— Здравствуйте, го... — Он запнулся, покраснел и неуверенно закончил: — Граждане-начальники!

— Здорово ты перестроился, если слово «товарищ» забыл, — метнул на него суровый взгляд Иван Денисович.

— Извините, — залебезил он. — Время сейчас такое, не знаешь, как кого и величать...

— Почему пошел в услужение к фашистам? — перебил я его.

Он долго шмыгал носом, глядел то на меня, то на Ивана Денисовича, то на хозяйку. Наконец собрался с мыслями:

— Семья на плечах, кормить надо...

— Дорого твой заработок нашему народу обходится. — Иван Денисович показал «учителю» тетрадку и со злостью швырнул ее в печку.

— Я думал, как лучше, — еле слышно, сорвавшимся ог страха голосом, говорил парень. — Хотел грамоте детей [83] учить. А мне немецкие начальники сказали: «Грамота нам не нужна. Воспитывай детей в любви к фюреру. Если не будешь этого делать, в концлагерь отправим». Вот и живи, как хочешь!

— Как ты будешь дальше жить — это твое дело, — сказал я. — Но мы требуем: прекрати учить детей по фашистским программам. Не сделаешь этого — предстанешь перед судом народа. Тогда пощады не будет.

— Брошу, брошу школу! — оживился парень. — Уеду, на земле работать буду, плевать буду на фашистские книжки. И другим скажу, чтобы не прикасались к этому страшному яду...

Мы отпустили «учителя».

— Испугался, — улыбнулась хозяйка. — Теперь удерет из деревни.

Сколько таких, порой самых неожиданных случаев было во время рейда.

Однажды разведчики донесли, что в некоторых деревнях Старобинского района расположились фашистские пограничники. Что они там делают? С какой целью прибыли в Белоруссию?

— Надо бы захватить «языка», — предложил я Василию Ивановичу.

— Не возражаю, — согласился он.

Козлов разрешил мне возглавить группу по захвату пленного. Я вызвал партизана Лазаря Черняка, который знал Старобинщину как свои пять пальцев, и повел с ним разговор о предстоящем захвате пограничника.

— Мы вчера с хлопцами под Чижевичами были, — сказал он. — Я там на дороге знакомого мужика встретил. Он сообщил, что немцы по домам расселились, у его брата один живет. В ночное время по деревне патрульные ходят, а другой охраны нет. Вот бы туда нам махнуть. Наверняка возьмем!

Предложение мне понравилось. Вечером 15 марта на двух подводах выехали на задание. В первые сани сели я, Лазарь Черняк и Николай Шуляковский, во вторые — Петр Петрушеня, Арон Хинич и Иван Жевнов. Хлопцы как на подбор! Мне не раз приходилось бывать с ними в разведке; все понимают с полуслова, смелые, себя и товарищей в обиду не дадут.

Лошади трусили по заснеженной дороге. Мы молчали, всматриваясь в темноту. Не доезжая до деревни, свернули [84] с дороги и бесшумно приблизились к крайнему сараю. Оставили лошадей и одного бойца для присмотра за ними, а впятером направились к домам.

Из центра села доносилась музыка. Фашисты веселились. Это было нам на руку!

Около одной из хат Черняк, шедший впереди, остановился и махнул мне рукой.

— Давайте сюда зайдем, — шепнул он. — Здесь, на этой половине дома, брат того мужика живет. Попросим, чтобы он его разбудил и открыл нам дверь.

Мы вошли во двор и прижались к стенке дома. Черняк легонько постучал в окно. Долго никто не отзывался. Лазарь постучал сильнее. Вскоре послышались шаги. Щелкнул запор, и дверь открылась. Мы предложили крестьянину разбудить своего брата и вызвать его на улицу. Крестьянин молча оделся и вышел. Мы попросили его рассказать нам, где стоит кровать, на которой спит немец.

— Как только войдете в хату — в углу направо.

— Хорошо. Можете будить брата.

Снова стук в дверь.

— Братуха, открой.

В заиндевелом окне показалось лицо женщины. Она узнала своего родственника и открыла дверь. Мы с Черняком бросились в хату, стараясь схватить немца на кровати, но его там не оказалось.

— С мужем ушел, — боязливо сказала хозяйка. — На вечеринку, кажись. Немец-то боится по ночам ходить, вот и таскает за собой моего.

Петрушеня, Хинич и Шуляковский остались в хате, а я и Черняк вышли во двор и стали думать, как действовать дальше.

Вдруг на улице показались двое. Один что-то говорил по-немецки, другой отвечал по-русски: «Не понимаю». Это возвращались с вечеринки хозяин со своим постояльцем. Нам не составило никакого труда взять немца, связать ему руки, засунуть в рот кляп и на глазах у изумленного крестьянина увести к подводам.

Задача выполнена. Можно и в путь-дорогу. Но вот перед нами гараж.

— Может, подожжем, — сказал мне Черняк, показав на сарай, к которому вела глубокая автомобильная колея.

«Неплохо бы аккумулятор достать, — мелькнула у меня мысль. — Для приемника питание нужно». [85]

Мы подошли к сараю. Присмотрелись: часового нет — то ли погреться ушел, то ли за пересменщиком отправился. Не раздумывая, подбежали к воротам, но они оказались на замке. Тогда мы вынули окно, забрались в гараж и стали снимать аккумулятор. Однако, сколько ни бились, аккумулятор снять не смогли: видать, не мастаки были возиться в чужих машинах, да к тому же еще в темноте. После этого нам ничего не оставалось делать, как поджечь сарай. Я выпустил из одной машины бензин, вылез из гаража и через окно бросил под машину зажженную паклю.

Мгновенно огонь охватил все строение. Мы бросились к подводам и скрылись во мраке ночи. В гарнизоне поднялась тревога. В небо взметнулись ракеты, началась беспорядочная стрельба.

Мы благополучно вернулись в штаб соединения. Захваченный в плен гитлеровец оказался солдатом-пограничником Рудольфом У.

— Зачем прибыли в Белоруссию пограничные подразделения? — спросили мы его.

— За порядком следить, — ответил пленный. — Мы уже были в Чехословакии, в Польше, а теперь к вам приехали. Наш командир говорит: «Несите службу хорошо, чтобы в тылу армии было спокойно».

Нам стало ясно, что фашистское командование использует пограничные подразделения в карательных целях.

Во время рейда мы встретились с группой воинов Красной Армии, еще в первые дни войны попавших в окружение. Возглавлял ее генерал-майор Михаил Петрович Константинов. Они пробивались на восток, к линии фронта.

— Давайте будем воевать вместе, — предложил Козлов генералу.

Константинов сказал, что он солдат и его место на фронте, по после некоторого раздумья добавил:

— А впрочем, и здесь фронт. Я готов выполнять любые указания обкома партии.

Вскоре у нас состоялось очередное заседание обкома. По его решению Михаил Петрович Константинов был утвержден начальником штаба соединения. А его группа в составе 40 человек влилась в партизанский отряд.

Был конец марта. Появились первые признаки весны. Дороги почернели и разбухли. В низинах зазвенели ручьи. Надо быстрее возвращаться на свои базы. Если застанет в дороге весенняя распутица, то из Полесья до лета не выберешься. [86] Поэтому 2 апреля, после разгрома отрядами А. Далидовича, Н. Розова и В. Коржа крупного вражеского гарнизона в Постолах Житковичского района, штаб соединения отдал партизанским отрядам приказ возвращаться на свои прежние базы.

Подпольный обком и штаб соединения направились в деревню Фомин Рог Любанского района.

В результате рейда ряды партизан удвоились, бойцы и командиры прошли хорошую школу борьбы с оккупантами. Обогатились опытом руководства крупными операциями и мы, руководители обкома КП(б)Б и штаба соединения. Вырос авторитет партизан и обкома партии среди населения. Жители деревень и поселков, через которые мы проходили, воочию убедились в нашей силе и встречали партизан тепло и приветливо, помогали всем, чем могли. Почти все деревни районов, в которых мы побывали, очистили от гитлеровцев. [87]