Вперед, на запад!

Крюково в те дни было у всех на устах! Об этом еще недавно ничем не примечательном подмосковном поселке говорили и в армии, и в штабе фронта, и в столице. Здесь гитлеровские войска ближе всего подошли к Москве. Заняла Крюково 5-я танковая дивизия противника в составе двух мотопехотных и одного танкового полков, артиллерийского полка и отдельного мотоциклетного батальона.

29 ноября под сильнейшим нажимом панфиловцы отступили всего на каких-нибудь 500 метров и, перейдя у Каменки овраг, залегли в оборону, готовые принять новый удар. Я видел в этот трудный день гвардейцев. Они очень устали. Дивизия едва насчитывала половину состава, но бойцы и командиры, как и в прежние дни, держались стойко. Ночью гвардейцы предприняли контратаку, однако безуспешно. Отвечая на бесчисленные звонки из Москвы, Михаил Сергеевич Малинин говорил: «Нужны люди, хотя бы 100–200 бойцов».

Людей не хватало. По распоряжению командующего Западным фронтом из соседней 5-й армии каждая дивизия выделила по подразделению и направила в наше распоряжение. И все равно эта мера ничего не решила. Создалось неустойчивое равновесие, при котором гитлеровские части уже не могли продвинуться дальше, а 16-я армия, в частности панфиловская дивизия, еще не могла воспользоваться переломом и нанести свой удар.

На другой день после сдачи Крюкова в нашу армию приехали Г. К. Жуков и Л. А. Говоров — командующий 5-й армией. Жуков хотел на месте уточнить обстановку. Рокоссовский вместе с прибывшими отправился на левый фланг, к деревне Ленино, а мне поручили выехать на правый [263] фланг, где под Черными Грязями держал оборону отдельный полк И. К. Щербины. На командном пункте полка застали командира танковой бригады Ремезова. Противник только что вытеснил нашу пехоту из деревни. Я спросил генерала, чем он располагает для организации немедленной контратаки. Он ответил, что наберет батальон танков и роту пехоты. Тут же подъехал И. К. Щербина. Командиры без промедления занялись подготовкой боя, обещая как можно быстрее восстановить положение. Деревню взяли через три часа. Затем с ходу овладели еще одним населенным пунктом.

Щербина был уверен в успехе. Он не мыслил дальнейшего отступления и считал, что деревню, которую полк только что отдал, надо обязательно взять. И эту твердую уверенность он вселил каждому бойцу.

Когда я вернулся на КП армии, там уже были Жуков и Рокоссовский.

— Как на правом фланге? — спросил командующий фронтом.

Я ответил, что отдали было деревню, но за эти часы вернули, и даже с прибытком.

Рокоссовский пригласил на обед. Сразу же завязалась оживленная беседа о положении на фронте.

Беседу прервал телефонный звонок. Командующего фронтом вызывал И. В. Сталин.

— Здесь совсем не то, что мы думали, Иосиф Виссарионович, — докладывал Жуков. — Обстановка более сложная. Рокоссовского нужно сильно подкрепить.

Г. К. Жуков повернулся к нам:

— Товарищ Сталин передает привет...

На следующий день Рокоссовского вызвала по телефону Ставка. Звонил И. В. Сталин. Он интересовался обстановкой на фронте. Командарм подробно обрисовал положение на нашем участке. Положив трубку, Константин Константинович неторопливо, как бы раздумывая, произнес:

— Сталин требует освободить Крюково во что бы то ни стало. Обещает помочь резервами.

Приход новых резервных частей, ставших позади не только 16-й, но и других армий Западного фронта, явился полной неожиданностью для германского командования.

Создавая в Крюкове мощный оборонительный узел, противник, видимо, рассчитывал зимовать у ворот Москвы. [264] В перехваченном донесении командования 4-й гитлеровской армии утверждалось: «Значительных советских резервов около Москвы в данное время ожидать не приходится».

Удивительная недальновидность! Гитлеровский генералитет оказался неспособным глубоко анализировать ход войны, понять причины нарастающей силы сопротивления Советской Армии.

Перестройка народного хозяйства страны на военный лад становилась все ощутимее. Поступление военной техники на фронт увеличивалось с каждым днем.

Декабрь оказался переломным в оснащении войск боевой техникой. Она шла на Западный фронт широким потоком. В нашу армию один за другим прибыли восемь гвардейских минометных дивизионов, семь артиллерийских противотанковых полков, полк гаубиц большой мощности, два пушечно-артиллерийских и три артиллерийских полка.

Прибывали и новые соединения — 354-я стрелковая дивизия, потом три курсантские стрелковые бригады, укомплектованные отборными кадрами.

Личный состав резервных частей, прибывших в декабре, уже владел новыми системами боевого оружия, успешно усваивал и более совершенные методы ведения войны. То, что кадровым полкам доставалось порою ценой жертв, резервные части зачастую познавали еще до соприкосновения с противником.

Честь начать наступление выпала на долю 8-й гвардейской дивизии имени И. В. Панфилова.

Бои за Крюково проходили очень ожесточенно. С 3 по 6 декабря дивизия предприняла девять атак на крюковский узел сопротивления. Поселок переходил из рук в руки.

Кроме 8-й гвардейской дивизии, в бой за Крюково вступили 17-я стрелковая и 1-я гвардейская танковая бригады, а также 44-я кавалерийская дивизия. Группу усилили пушечным артиллерийским полком и двумя дивизионами РС. На правом фланге на фронте в один километр наступали эшелонированные в глубину два стрелковых полка. Их поддерживали 3 артиллерийских дивизиона, что обеспечивало значительную в ту пору плотность артиллерии — 40 орудий и минометов на один километр фронта. [265]

7 декабря в 10 часов утра 8-я гвардейская и 44-я кавалерийская дивизии своими передовыми подразделениями ворвались на окраины поселка. В полдень более половины Крюкова было очищено от фашистов и над противником нависла угроза обхода.

Широко развернули свои действия штурмовые группы. Пользуясь ночной темнотой, бойцы подходили вплотную к закопанным в землю танкам, забрасывали их бутылками с горючей смесью и уничтожали.

В боях 7–8 декабря наши части разгромили более двух вражеских полков пехоты, овладели Крюковом и заняли опорные пункты в глубине вражеской обороны. На поле боя противник оставил 29 танков, 4 бронеавтомобиля и 43 автомашины, много другого военного имущества. Когда К. К. Рокоссовского спросили, как он оценивает бои за Крюково, командарм ответил:

— Пожалуй, по ожесточенности схваток это было второе Бородино...

Так начался переход 16-й армии в наступление.

Где бы я ни был в те декабрьские дни, всюду — радостные лица. На душе у людей хорошо. Давно ли Гитлер грозился на весь мир, что возьмет Москву, и вот наступил на нашей улице праздник. Мы гоним фашистскую армию! 16-я армия совместно с 20-й начала ликвидацию краснополянской группировки противника. В этих боях отличилось новое в нашей армии соединение — 354-я стрелковая дивизия. Командовал дивизией полковник Д. Ф. Алексеев, волевой, опытный офицер. Накануне наступления на собрании командного и политического состава дивизии он говорил:

— Мы прибыли сюда в переломный момент. Здесь, у Крюкова, войска шестнадцатой армии остановили противника. Мы должны начать наступление. Больше отступать не будем. Это наше слово и наша клятва. Только вперед!

Перед дивизией поставили задачу овладеть деревней Матушкино (севернее Крюково) с последующим продвижением на запад. 8 декабря полки сломили сопротивление врага и овладели деревней. Гитлеровцы начали беспорядочный отход.

На истринском направлении прорывали оборону противника 9-я гвардейская и 18-я дивизии. На этом участке враг располагал 5-й, 10-й и 11-й танковыми дивизиями, [266] дивизией СС и 35-й и 106-й пехотными дивизиями. Рубеж Снегири — Рождествено — Жевнево фашисты основательно укрепили. В каменных зданиях оборудовали огневые точки, на многих участках заминировали подступы. Дороги хорошо простреливались пулеметами, минометами и артиллерией.

9-я гвардейская дивизия решала трудную задачу: на первом этапе ей предстояло сковать противника с фронта вдоль Волоколамского шоссе; затем отдельным группам поручалось прорваться во вражеский тыл и перерезать немцам пути отхода. Всю операцию генерал-майор Белобородов рассчитывал осуществить в один день — 8 декабря. Артиллерийская подготовка началась в полной темноте, в 6 часов утра. В течение дня гвардейцы трижды отходили на исходные позиции. В четвертый раз атака удалась: фашистов выбили с занимаемых рубежей, и дорога Рождествено — Снегири оказалась перерезанной. К утру 9 декабря части овладели поселками Снегири и Жевнево.

10 декабря в штабе допрашивали пленных, взятых гвардейцами. Ефрейтор Курт Фалль, служивший в зенитном подразделении дивизии «Империя», показал: «Во время отступления не было вообще никакого порядка. Многие офицеры бежали на своих машинах. Среди солдат началась паника. Мы оставили почти все машины, многие солдаты бросили даже оружие. Обмороженные и раненые просили взять их с собой, но никто не обращал на них внимания. Наше командование уверяло, что это стратегическое отступление. Однако большинство солдат понимает, что при стратегическом отступлении не бросают оружия и людей».

В Рождествено разведчики добыли приказ фашистского генерала Биттриха. Оценивая воинские качества противостоявшей его соединению 9-й гвардейской дивизии, Биттрих писал, что «ее солдаты умирают, но не оставляют своих позиций».

Приведу также выдержку из штабных документов, захваченных на этом участке: «Уже в первые дни завязываются жестокие бои, особенно упорные на участке дивизии СС; ей противостоит 78-я Сибирская стрелковая дивизия, которая не оставляет без боя ни одной деревни, ни одной рощи. За упорство в боях эта дивизия была переименована в 9-ю гвардейскую дивизию». [267]

Красноречивое свидетельство, особенно если учесть, что ныне битые фашистские генералы вспоминают только подмосковные снега и морозы, — на остальное у них память отшибло. По данным разведотдела, к началу боевых действий эсэсовская дивизия Биттриха насчитывала 14 тысяч человек. Затем она трижды пополнялась, получила еще 7500 солдат и, обескровленная, дотянулась до рубежа Рождествено, имея в своем составе не более 3 тысяч человек.

Неисчислимы подвиги бойцов, командиров и политработников 9-й гвардейской дивизии! При взятии Истры командир взвода 258-го полка младший лейтенант Черкасов, увлекая бойцов в наступление, лично уничтожил 10 фашистов. Боец этого же полка Кандауров, после того как был ранен командир, возглавил атаку, заняв вражеские окопы. При этом наши солдаты потерь не имели.

Артиллерист 4-й батареи 159-го артполка Шадрин выкуривал фашистов из дзотов, ведя огонь прямой наводкой. Вместе с В. И. Казаковым я наблюдал за работой расчета. Шадрин произвел 54 выстрела, уничтожив 4 блиндажа и пулемет с прислугой. В. И. Казакову он рассказал:

— Хорошо выходит, товарищ генерал, когда стреляешь прямой наводкой. Фашисты, как мыши, выскакивают из нор. Скоро всех их выкурим из Московской области!

К началу наступления мы более чем в два раза превосходили противника в живой силе, а соотношение по важнейшим видам боевой техники сложилось так:

Начало наступления застало меня в 18-й дивизии. Комдив П. М. Чернышев и комиссар А. М. Орлов умело организовали преследование противника. Утром 12 декабря части вышли к Истринскому водохранилищу. Гитлеровцы, отступая, уничтожили все переправы, взорвали дамбу. Лед опустился на несколько метров, сверху шла вода. [268]

Бои продолжались весь день. Противник пытался оказать на этом рубеже серьезное сопротивление, не подозревая, что советские танки уже продвигаются в обход Истры, по лесам.

Поздно вечером, на восточном берегу, я встретил Сергеева. В тяжелые октябрьские дни привел он из Ленинградского района Москвы коммунистический батальон, теперь служил помощником начальника штаба 365-го полка 18-й стрелковой дивизии. Полк форсировал реку Истру. На лодках и корягах переправлялись бойцы на западный берег.

— Это все охотники, — пояснил Сергеев. — Добровольцы...

За ночь саперы соорудили паром, протянув для него через реку трос.

Но вскоре трос оборвался. В тот момент на пароме находилось 36 бойцов. Словно щепку, закрутило паром в водовороте. В бурный ледяной поток с берега бросился боец. Я видел только, как мелькнули светлые волосы.

— Кто этот храбрец?

— Наш Лаврищев, Тимофей... — ответил Сергеев. — Человек потрясающей смелости. Комсомолец, недавно награжден.

Лаврищев ухватил трос и поплыл против течения к берегу. Навстречу двигались саперы, обвязавшись веревками и держа друг друга за руки. Через несколько секунд Лаврищев рывком подался к берегу, успел передать конец троса саперу Власову... и в это мгновение поток воды, смешанный со льдом, накрыл героя...

В 18-й дивизии сражалось много замечательных людей. И среди них — командир роты Василий Петрович Иванов. Я вспомнил о нем в 1958 году и вот почему: вышла на русском языке книга «Роковые решения» (перевод с немецкого). В этой книге бывшие реваншисты, а ныне отставные генералы фашистской армии пытаются перекраивать уроки истории. Генерал Г. Блюментрнт, бывший начальник штаба 4-й полевой армии, которая воевала против 16-й армии под Москвой, пишет: «Цивилизованный европеец во многих отношениях уступает более крепкому человеку с Востока, закаленному более близким общением с природой».

Командир роты Василий Петрович Иванов как раз был тем крепким «человеком с Востока», о котором писал [269] Блюментрит. Только у битого генерала концы с концами не сошлись. Когда Иванов пошел на войну, ему было уже 47 лет. На фронт старый инженер-энергетик пошел не по повестке военкомата, а по доброй воле, по велению совести. Он стал рядовым ополченцем, к моменту наступательных боев уже командовал ротой истребителей танков. Да, Иванов и еще сотни тысяч таких же, как и он, «людей с Востока», преодолевали декабрьскую стужу не потому, что оказались более закаленными «близким общением с природой». Их вел в бой голос собственной совести, долг перед великим советским народом, благородная идея освобождения Родины от ненавистного врага! Разве не об этом свидетельствуют подвиги героев дивизии? Боец 282-го полка Марев, получив боевое задание, сказал: «Не пожалею сил и жизни для его выполнения». Во время боя он гранатами забросал вражеский окоп, занял его и уничтожил фашистских солдат. Младший лейтенант этого полка Демиденко, раненный и контуженный, не покинул боевых порядков, пока взвод, которым он командовал, не занял деревню. Бесстрашно сражалась и рота, полностью укомплектованная рабочими и инженерами 2-го Московского часового завода. Старшиной ее был Николай Андреевич Цимаркин. Рабочие и инженеры Москвы, те самые «люди с Востока», о которых писал несусветную ересь отставной генерал Блюментрит, дали не один наглядный боевой урок фашистам, навсегда отучив их соваться на чужую землю! Посмотрел бы Блюментрит на этих людей в 1959 году, когда они, бывшие «ополченцы», собрались на вечер, посвященный юбилею дивизии! Был среди них и Николай Цимаркин, ныне инженер 2-го Московского часового завода.

Для обхода Истринского водохранилища с севера и с юга был предпринят маневр подвижными группами. Группа генерала Ремезова обошла 17 декабря истринскую позицию и совместно с частями 20-й армии создала угрозу врагу с севера. Группа генерал-майора Катукова, миновав стороной истринскую позицию, переправилась через реку на участке 5-й армии и повисла над противником с юга. Танкисты блестяще выполнили задание и уже вечером 17 декабря двинулись в обход Волоколамска. Как и на Истринском водохранилище, командарм запретил [270] танковым соединениям ввязываться во фронтальные бои с противником и вести атаку опорных пунктов в лоб.

19 декабря под утро, когда еще не рассвело, в городе начались бои. Впереди двигались танки, за ними — автоматчики. Из чердаков, подвалов стреляли гитлеровцы. Но огонь постепенно затихал: противник под покровом темноты оставлял город.

Для того чтобы полнее представить картину нашего декабрьского наступления, можно привести следующее сравнение: в период своего «генерального» октябрьского наступления на Москву гитлеровские войска продвигались за сутки на 4–5 километров, наши же части, действуя в метель, продвигаясь при 35–40-градусных морозах, развивали более высокие темпы. Например, 18-я стрелковая дивизия, решив труднейшую задачу — форсирование реки Истры, — за пять последующих дней продвигалась с боями по 18 километров в сутки. Общий темп наступления с 7 до 20 декабря составлял 8,5 километра в сутки.

В дивизиях организовали специальные отряды численностью до батальона. С наступлением темноты они сменяли основные силы. Люди, действовавшие днем в тяжелых условиях, имели возможность отдохнуть, а сменившие их бойцы специальных отрядов продолжали схватки, не давая противнику передышки. Отсюда родилась легенда о какой-то исключительной силе «новых частей» армии Рокоссовского, будто бы пришедших из Сибири. В декабре 1941 года об этом мы слышали от пленных, а после войны — от битых гитлеровских генералов.

Чем дальше наши войска продвигались по освобожденной земле, тем шире развертывалась картина разгрома вражеских войск. На дорогах — огромное количество техники: тяжелые гаубицы, минометы, пушки, штурмовые орудия, тракторы и автомашины.

Боевой дух в наших частях был исключительно высок. Я видел бойцов в трудные, а временами в отчаянные дни, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них утратил веру в победу. Жили одной мыслью — придет день, когда и мы погоним врага! И вот он наступил. Радостное ощущение первой победы, исполненного долга, сознание своей силы, силы всей страны вызвали огромнейшее воодушевление. [271]

В наиболее трудные моменты боя военные комиссары личным примером увлекали бойцов, не щадили своей жизни, делали все, чтобы добиться безусловного выполнения боевого приказа.

Боевыми подвигами, беззаветным служением, отеческой заботой о людях военные комиссары снискали заслуженную любовь у бойцов.

В 16-й армии сложился крепкий костяк политработников. Хорошо проявили себя в боях комиссары танковых бригад М. Ф. Бойко и В. А. Сычев, комиссар курсантского полка А. Е. Славкин. В 8-й гвардейской дивизии имени И. В. Панфилова в период оборонительных боев выявился коллектив сильных политработников, сумевших сплотить бойцов и командиров. Комиссар дивизии С. А. Егоров, начальник политотдела полковой комиссар А. Ф. Галушко, редактор дивизионной газеты П. Н. Кузнецов, комиссар полка П. В. Логвиненко, весь коллектив работников политотдела изо дня в день самоотверженно трудились на своих постах, воспитывали у бойцов и командиров высокие морально-боевые качества. А разве забудешь Дмитрия Александровича Лестева, начальника политуправления и члена Военного совета фронта!

Лестев знал, что на войне место политического руководителя на решающих участках. Он требовал от всех политработников личного примера, мужества и отваги. Там, где обстановка особенно усложнялась, где решались главные задачи, — всегда появлялся Д. А. Лестев. Он погиб на боевом посту, выполняя поручение Ставки Верховного Главнокомандования по обороне Москвы.

В дни декабрьского наступления бойцы увидели, сколько горя и слез принесли фашисты нашему народу. Жгучее чувство ненависти, как пламя, вспыхнуло в войсках. Сожженные дотла деревни, ограбленное население, обесчещенные женщины, расстрелянные старики и дети взывали к мести.

Встреча бойцов с жителями деревни Слобода, Ново-Петровского района, произошла у одной из уцелевших изб. Колхозники Титова, Капустин и Князев рассказывали о жизни при гитлеровских захватчиках. Гитлеровцы расстреляли бывшего председателя колхоза М. Г. Тихонова, зверски убили колхозника Ф. Г. Титова за то, что он приютил и лечил советского бойца. М. И. Рыжова лишили [272] жизни только за то, что у него брат-коммунист.

Группа солдат обесчестила Баранову и ее дочь Александру. Сначала гитлеровцы надругались над обеими женщинами, а потом убили их. У жителей отобрали все запасы продовольствия и всю теплую одежду, причем делалось это унизительным способом. Солдаты согнали людей к штабу, приказали им снять полушубки, валенки, шапки, теплые платки и полураздетых заставили бежать по морозу домой.

В колхозе «Общественник» я говорил с работницей Еленой Федоровной Ковалиной. Гитлеровские солдаты пришли к ней и приказали убираться из дому. Дочка, девяти лет, заплакала, уцепившись за стол. Солдат ее пристрелил. Мать с пятимесячным ребенком бросилась в лес.

Когда шли по деревне Бели, все обратили внимание на одинокую могилку. На колышке, воткнутом в надмогильный холмик, висела серенькая мальчишечья кепка, припорошенная снегом. Оказалось, что здесь погребены Сережа Акимов и Вася Шильников — два тринадцатилетних мальчика. Гитлеровец зашел во двор колхозницы Акимовой и забрал корову. На зов матери прибежали мальчики. Сережа и Вася бросились отнимать у мародера корову. Тот оттолкнул их. Мальчуганы снова кинулись на солдата. Фашист убил обоих очередью из автомата.

Уже под Истрой поступили первые вести о том, что гитлеровцы угоняют молодежь в Германию. Помню, пришли в Дарню. Жители сказали, что мы опоздали: двое суток назад здесь был лагерь, в котором находилось 2000 женщин, юношей и девушек.

В Волоколамске, на площади, где сходились дороги, соединяющие город с Осташевом и Шаховской, бойцы увидели виселицу, устроенную между телеграфными столбами. Танкисты бережно сняли трупы юных героев.

Я приехал сюда, когда заканчивался митинг, организованный политотделом 20-й армии. Выступали бойцы, командиры, политработники, местные жители.

Позже удалось выяснить имена повешенных. До войны каждый из них занимался мирным трудом, работал на заводе или учился. Были среди них пять работников московского металлургического завода «Серп и молот» — конструкторы Константин Пахомов и Николай [273] Галочкин, крановщик Павел Вирьяков, слесарь электроцеха Виктор Ординарцев, техник Николай Каган, две студентки Художественного училища имени Калинина — Евгения Полтавская и Александра Луковина-Грибкова и рабочий завода «Москабель» Иван Маленков. Комсомольцы выполняли задание в тылу врага. Перед казнью их допрашивали. Одну из девушек фашистский генерал спросил:

— У вас есть мать?

Девушка ответила:

— Да, есть.

— И вам ее не жалко?

— Вы лучше себя пожалейте!

Тогда к ней обратился фашистский офицер:

— Разве вы не боитесь смерти?

— Конечно, умирать не хочется, но, если надо умереть за Родину, умру.

Через несколько часов комсомольцев вывели из дома. Гитлеровцы выгнали на улицу все население.

Комсомольцы шли на казнь, взявшись за руки. Гитлеровские палачи выстрелили в спину героям. Семеро, раненные, упали на снег, но никто из них не был убит. А в восьмого не попала ни одна фашистская пуля. Он повернулся к народу и крикнул:

— Бейте и жгите их, проклятых! Не бойтесь! Красная Армия скоро придет!

Тогда те, кто лежал на земле, поднялись и, превозмогая боль, крикнули, сколько хватило сил:

— Да здравствует наша Родина!

— Да здравствует Красная Армия!

— Смерть гитлеровским палачам!

Фашистские автоматчики подбежали к комсомольцам, стали их толкать ногами и стрелять в упор.

Обдумывая человеконенавистническую систему действий вражеских войск, я вспомнил ленинские слова на IX съезде Советов: «Я не знаю, страшнее ли дьявол, чем современный империализм»{4}. Армия фашистской Германии как раз оказалась тем зеркалом, в котором отвратительные черты империализма отразились во всем угрожающем уродстве. На протяжении столетий капитализм вел кровавые войны, рассчитанные на истребление и порабощение [274] народов в Азии, на Среднем и Дальнем Востоке, в Америке и Африке. Однако никогда еще империалисты не осмеливались перенести методы колониальной войны на Европейский театр военных действий и применить их против современной развитой нации. Впервые на это решились политические и военные руководители гитлеровской Германии. Взамен они получили истребительную войну, которую наша армия должна была довести до конца.

Именно в декабре 1941 года в Советской Армии широко распространилось снайперское движение. Экипажи, расчеты, каждый боец открыл свой счет мщения врагу.

Запомнился митинг кавалеристов, на котором по поручению Ставки Верховного Главнокомандования я вручал гвардейские знамена. В густом лесу собрались эскадроны, слава о которых разнеслась по всей стране. Знамя принимал командир прославленного кавалерийского корпуса генерал Доватор.

— Получая гвардейское знамя, мы клянемся Советскому правительству и ленинской партии, что наш клинок, вынутый из ножен, не будет опущен до тех пор, пока на советской земле останется хоть один оккупант. Гитлеровцы боятся советского клинка. Красные кавалеристы-гвардейцы! Откроем счет истребленных гитлеровцев. Клянемся нашу жизнь отдать Родине! Каждая капля крови красного казачества принадлежит Отчизне!

— Клянемся! — трижды повторяют конники.

После выступления Доватора гвардейские знамена приняли командиры кавалерийских дивизий Плиев и Мельник.

За стойкость и мужество в боях удостоилась гвардейского наименования и 18-я стрелковая дивизия. Это было первое соединение ополченцев Москвы, получившее звание гвардейского. По всем полкам прокатилась волна митингов.

— Как настроение у людей? — спрашивал я комиссара дивизии А. М. Орлова.

— Очень довольны. Но это не только поощрение героических подвигов дивизии. Это высокое признание ее как кадрового соединения. Дивизия научилась воевать...

К 21 декабря 16-я армия, развивая свое наступление на волоколамском направлении, подошла к рекам Руза [275] и Лама. Другие армии Западного фронта запрудили Ленинградское, Можайское, Калужское, Малоярославецкое, Тульское шоссе, продвигались вперед по проселочным дорогам и колонным путям, проложенным через поля и леса.

Разведчики достали приказ Гитлера, обращенный к солдатам немецко-фашистских войск, разбитых под Москвой: «Цепляться за каждый населенный пункт, не отступать ни на шаг, обороняться до последнего патрона, до последней гранаты, превращать каждую деревню в опорный пункт и держаться даже в случае обхода противником, а при отступлении, по приказу вышестоящего начальника, сжигать дотла все деревни и взрывать печи». Гитлеровский приказ заканчивался словами: «Только так можем мы победить». Но о какой уж тут победе можно было говорить!..

Разбитый противник поспешно отходил, неся огромные потери. Войска Западного фронта освободили города Рогачев, Яхрому, Венев, Сталиногорск, Михайлов, Епифань, Солнечногорск, Истру, Волоколамск, сотни сел и деревень. Потом наступила небольшая пауза, необходимая для перегруппировки войск, пополнения их резервами, подтягивания тылов.

В новогоднюю ночь в штаб армии доставили большое количество пленных. Это были уже не те вояки, каких мы встречали под Смоленском, Ярцевом и Клином. По словам пленных, неудачи под Москвой вызвали в войсках противника массовое дезертирство и членовредительство. Солдат Карл Шумахер пессимистически оценивал обстановку: «Мы проиграли войну. Она еще будет тянуться, но мы ее уже проиграли».

В первой половине января продолжались бои за овладение отдельными опорными пунктами в обороне противника. Сопротивление немецких частей с каждым днем усиливалось. Командование фронта решило нанести новый мощный удар по противнику силами 20-й армии, стоявшей севернее нас.

Получили приказ передать в 20-ю некоторые наши дивизии, а оставшимися силами поддержать наступление. 14 января оборона противника была прорвана. Фашисты стали отходить к Гжатску. Ночью 15 января наступающие войска достигли станции Шаховская. [276]

Днем на командный пункт нашей армии, в деревню Акулово, прибыл А. Ф. Горкин, чтобы вручить правительственные награды бойцам и офицерам, отличившимся в боях под Москвой.

— Очень своевременно приехали, — приветствовал я секретаря Президиума Верховного Совета СССР, имея в виду, что завтра войска снова пойдут в наступление.

Александр Федорович Горкин по поручению Президиума Верховного Совета СССР вручил ордена и медали многим командирам, политработникам и бойцам нашей армии.

Медаль «Золотая Звезда» и орден Ленина были вручены Герою Советского Союза младшему сержанту 289-го истребительного противотанкового полка Петру Дмитриевичу Стемасову.

Ночью наступление наших частей возобновилось. В этих боях особенно отличилась 9-я гвардейская дивизия.

— Опять «Империя» на нашем пути, — сообщил улыбаясь Белобородов.

— Не добили на прежнем рубеже, вот и приходится теперь доколачивать Биттриха в Рузе! — в тон ему ответил я.

Попытки гитлеровских войск закрепиться в верховьях Москвы-реки не имели успеха. 131-й полк 9-й гвардейской дивизии освободил самый западный пункт Московской области — Никольское. На следующий день 40-й полк этого же соединения ворвался в Голышкино. Не на всякой карте отмечена эта деревня. Голышкино входило уже в Смоленскую область. Это событие отметили все бойцы и командиры. 16-я армия возвращалась туда, где полгода назад начала свой трудный боевой путь.

Мы выехали в освобожденные города и деревни.

Вот Осташево — районный центр. В городе мало домов: большинство сожжено врагом. В палисаднике одного из домов собралась большая толпа. Оказалось, что гитлеровцы здесь набили колодезь трупами расстрелянных красноармейцев и местных жителей.

...Народ разыскал бывшего старосту. Он добровольно стал пособником оккупантов, помогал им задерживать советских активистов. [277]

Партизан Соколов передает гитлеровского прислужника нашим бойцам:

— Возьмите этого гада! Его руки обагрены кровью честных людей.

Вот Игнатково. Здесь в октябре бойцы сдерживали немецкие танки. Половину деревни немцы сожгли. На улицах — трупы гитлеровцев. Колхозники собрались у пепелищ.

Надо организовать питание населения. Я дал об этом распоряжение командирам частей.

К вечеру 21 января возвращаемся на командный пункт в Акулово. Командарма вызывают по ВЧ. Приказано передать все соединения «соседям» — 5-й и 20-й армиям, а нам с Рокоссовским немедленно выехать в штаб фронта для получения новой задачи. Намечается какой-то новый, крутой поворот!..

— В тысяча девятьсот сорок втором году нам предстоят новые дела. Едем, Алексей Андреевич, — говорит К. К. Рокоссовский. [278]