Волоколамское направление

Секретарь районного комитета партии Владимир Павлович Мыларщиков с тревогой спрашивал, кто будет защищать Волоколамск. Фронт приближался к городу, а в укрепленном районе войск не видно...

— Все, что требуется, сделаем, — говорил он чуть хрипловатым голосом. — Народ мобилизован, окопы и противотанковые рвы люди роют днем и ночью. По линии Львово — Новинки — Высоково — Татариново, то есть вплоть до северного берега Рузы, саперные работы сделаны силами местного населения. В районе города — противотанковые рвы и примерно двадцатикилометровая полоса батальонных районов обороны.

— Мы разделяем вашу тревогу, товарищ Мыларщиков. Ваш город — ворота к Москве, — сказал Рокоссовский.

На вопрос, каковы указания Московского комитета партии, Мыларщиков ответил, что МК требует от коммунистов города и района: во-первых, поднять всех жителей, от мала до велика, на строительство оборонительных укреплений, а во-вторых, подготовить на всякий случай партизанские базы.

16-я армия получила полосу обороны протяжением более ста километров на северо-восток от Можайска, начиная от совхоза Болычево до Московского моря. В этой полосе находились две крупные магистрали — Ленинградское и Волоколамское шоссе. Основные силы немецких войск, прорвавших фронт в районе Гжатска, двигались к Волоколамску. Одновременно на Калининском [211] фронте противник произвел нажим в направлении Клина. 16-я армия, таким образом, снова оказывалась на направлении главного удара.

Второй удар в битве за Москву гитлеровское командование нацелило на Тулу, рассчитывая, таким образом, взять столицу в большое кольцо. Гитлер в своем приказе оповещал войска, что началось «последнее решающее сражение», что «окончательно проведена подготовка к последнему сильнейшему удару, который должен разбить врага еще до наступления зимы». Времени для организации обороны и работ по укреплению рубежей оставалось в обрез. Перед Волоколамским УРом противника следовало ожидать со дня на день. Советские войска, отступающие по обе стороны Ленинградского шоссе, группировались по линии Тургиново — Завидово, то есть вдоль южного берега Московского моря. В Калининских лесах, в полуокружении, в очень тяжелых условиях, вели бои другие соединения, с которыми у нас пока не было связи.

16-я армия имела в своем составе три дивизии и один сводный курсантский полк; танками не располагала. Офицеры связи, разосланные М. С. Малининым, побывали в 316-й дивизии.

Вскоре командир этой дивизии генерал И. В. Панфилов и ее комиссар Егоров приехали в Волоколамск. Представляясь, они коротко рассказали о себе. Каждый служил в армии больше двух десятилетий. И. В. Панфилов сказал, что он надеется на своих людей. Командный состав подобрался крепкий. Генерал особенно выделил командира 1075-го полка полковника Копрова и майора Елина, командовавшего 1073-м полком. Дивизия сформировалась три месяца назад в Алма-Ате. Огромную помощь при ее создании оказал Центральный Комитет Коммунистической партии Казахстана.

— Здорово помогли нам товарищи в подборе кадров. Все политработники из партийного и советского актива Казахстана.

— Воевали? — спросил Рокоссовский.

— Нет, в боях еще не были, если не считать вылазок отдельных отрядов в тыл противника. Но необходимые навыки приобретены за время обучения. Боевая подготовка завершена полковыми и дивизионными учениями, [212] отработаны темы: «встречный бой», «оборона стрелковой дивизии» и «наступление дивизии».

— Как настроение в частях?

Егоров ответил просто:

— Люди хотят драться.

316-я дивизия пришла под Волоколамск 12 октября и заняла оборону по фронту в 41 километр. На левом фланге она имела связь со 133-й дивизией 5-й армии (в районе совхоза Болычево). Линия обороны от этого совхоза и до реки Рузы, на протяжении 20 километров, по оценке Панфилова и Егорова, могла оказаться наиболее уязвимой.

— Мы здесь сели на колышки, — усмехнулся командир дивизии.

— Как?

— Ну, на колышки... Там, где должны быть оборонительные сооружения, пока сделана лишь разметка. Скажу без обиняков и честно: копать только начали.

— Чем занимались эти дни? — спросил Рокоссовский.

— Знакомились с местностью. Надо было как-то освоиться... Оперативная группа штаба обследовала весь район обороны.

— Где же, вы полагаете, может развернуться наступление противника?

Панфилов стал показывать по карте. Он полагал, что немцев скорее всего нужно ожидать на левом фланге. Создавая оборону, три полка дивизии перехватывали дороги и безлесные участки.

Константин Константинович сосредоточенно слушал Панфилова.

— Мне думается, — сказал командарм, глядя в глаза Панфилову, — вы правильно поступили, начав с изучения местности. Согласен с вами полностью. Надо возможно быстрее приступить к созданию сильных противотанковых узлов на известную глубину.

И командарм склонился над картой.

— У меня примерно та же мысль, — ответил Панфилов. — Правда, очень тяжело вести сейчас инженерные работы. Дожди, почву развезло, пушки еле вытягиваешь даже на гусеницах... Но трудно будет и противнику. Естественно, немцы будут привязаны к дорогам, а мы уж тут как тут — постараемся организовать встречу. [213]

Рокоссовский отвел от карты глаза и доброжелательно улыбнулся комдиву.

— Будем готовить встречу, товарищи. Сегодня боев нет, но они могут начаться в ближайшее время. Фронт — не далее двадцати — тридцати километров. Ваша дивизия пока основная, армия только собирается. Правым соседом встанет курсантский полк. Это — отборная часть.

Когда распрощались с Панфиловым и Егоровым, я подумал: «Энергичные, уравновешенные люди! На таких можно положиться. И все-таки дивизия-то еще не обстреляна, только осваивает занятый рубеж».

Вслед за Панфиловым прибыл начальник Военного училища имени Верховного Совета РСФСР полковник С. И. Младенцев. Еще в 1939 году этот храбрый командир получил Золотую Звезду Героя Советского Союза. Вместе с ним приехал комиссар А. Е. Славкин.

Училище из Солнечногорска по тревоге прибыло сюда, сосредоточиваясь севернее Волоколамска.

— Провели митинг, — докладывал Славкин. — Курсантам объявлено, что экзамены сдавать придется на поле боя...

Сводному полку дали район обороны Ярополец — Суворово.

— Будем называть вас курсантским полком, — сказал Рокоссовский.

— Именно так назывался полк кремлевских курсантов, храбро воевавший на Южном фронте в тысяча девятьсот двадцатом году, — напомнил я.

— Ну что же, — одобрил командарм, — хорошее предзнаменование!

Утром следующего дня командарм выехал в 316-ю дивизию, а я — в Военное училище имени Верховного Совета РСФСР. Места, где теперь занимали оборону курсанты, мне был» хорошо известны по тактическим учениям МВО. Не сегодня-завтра здесь начнутся настоящие боевые действия. Курсанты копали противотанковые рвы, сооружали дзоты.

К вечеру на нашем участке фронта, после рейда по тылам противника, вышла кавалерийская группа во главе с генералом Л. М. Доватором. В ее составе — две дивизии под командованием полковников Плиева и Мельника. Льва Михайловича я не видел с 1939 года. Настроение у Доватора — боевое. Кавалеристы на собственном опыте [214] убедились, что при умении — врага можно бить. Командарм сообщил в штаб фронта о выходе кавалерийской группы и получил приказ присоединить ее к нашей армии. Перед Доватором Военный совет поставил задачу: выйти на правый фланг к Московскому морю и не пропустить врага.

Несколькими часами позже из Сычевки пришел 690-й полк 126-й дивизии с орудиями и пулеметами. Признали целесообразным формировать на базе этого полка новое соединение, влив в него выходящие из окружения мелкие подразделения и группы. Это — наш армейский резерв. На большее рассчитывать не приходится.

Днем 15 октября 16-й армии придали было две танковые бригады. Однако через час из штаба фронта последовало новое указание — отправить танкистов в распоряжение генерала Лелюшенко, на можайское направление. Там тяжело...

— Там тяжело?.. — недовольно повторил Рокоссовский. — Неизвестно, будет ли здесь легче...

А 16 октября немцы собирались «завтракать в Волоколамске, а ужинать в Москве». Об этом дали показания пленные, захваченные 316-й дивизией ночью.

— Генерал Панфилов действительно человек дела, — с удовлетворением признал Рокоссовский. — Не успели стать в оборону, не пришли еще в соприкосновение с противником, а уже достали «языков»...

Пленные — из тыловых частей 35-й пехотной дивизии. От них стало известно, что удар следовало ожидать прежде всего на левом фланге 316-й дивизии. Здесь мы сосредоточили основное внимание. В полках у майора Елина и полковника Копрова шла напряженная работа: укрепления строили все кто мог. Под нудным осенним дождем, в вязкой земле бойцы вели инженерную подготовку переднего края. Была создана одна сплошная траншея, укреплены высоты и деревни. С помощью армейских саперов в боевых порядках пехоты оборудовали противотанковые опорные пункты. В совхозе Болычево обосновался со своей ротой лейтенант В. С. Маслов, имея 5 противотанковых орудий. В стыке двух полков отрыли противотанковый ров и установили 8 тысяч мин. 1075-й полк прикрыл левый фланг четырехкилометровым противотанковым рвом и поставил до 4 тысяч мин.

— Сейчас все коммунисты имеют одно партийное задание [215] — рыть землю, быстро и глубоко, — говорил в те дни комиссар дивизии Егоров.

По берегу Рузы, пересекавшей под прямым углом линию обороны, инженерные работы вел учебный батальон.

— Откуда он у вас? — спросили мы Егорова.

— Иван Васильевич все беспокоится, что сержантов не хватит. По предложению комдива, еще находясь в резерве, создали нештатный батальон для подготовки младших командиров. Отобрали людей с огоньком. Руководит капитан Н. А. Лысенко, большой практик стрелкового дела. Генерал его очень ценит, — объяснил комиссар.

Уже при первом знакомстве с панфиловцами я убедился, что это сколоченный воинский коллектив. Прибыв из Казахстана, дивизия находилась месяца полтора в резерве фронта, стояла в 30–40 километрах от переднего края. Это время И. В. Панфилов и его начальник штаба И. И. Серебряков не теряли даром. Командиры из панфиловской дивизии не раз выезжали на фронт, на переднем крае узнавали о недостатках в подготовке бойцов, о действиях вражеских войск, о повадках немцев. На этой основе строилась одиночная подготовка бойца и тактические занятия. Бойцов учили умело вести борьбу с танками я авиацией противника. Недаром Константин Константинович несколько позднее отмечал в армейской «Боевой тревоге», что за один только день октябрьских боев бойцы-панфиловцы сбили восемь фашистских самолетов. Политическое воспитание также тесно увязывалось с жизнью, опиралось на живые примеры героизма и мастерства. И тут вновь стоит напомнить историю с захватом пленных.

Мысль о вылазке в тыл противника родилась у комиссара полка Петра Логвиненко.

— Воспитание стойкости, уверенности, инициативы, — подчеркивал Логвиненко, — немыслимо без боевого крещения людей. Для начала давайте создадим специальные отряды, ядро которых составит партийный и комсомольский актив...

120 лучших воинов проникли в тыл врага, к селу Середа, расположенному на расстоянии 20 километров от передовых позиций полка. В этом селении, стоявшем на рокадной дороге, гитлеровцы создали свою базу. Партизаны вывели к ней отряд Логвиненко лесами. В ночном налете бойцы разгромили базу врага, подожгли автомашины, [216] уничтожили несколько десятков вражеских солдат и взяли пленных.

За эту смелую вылазку П. В. Логвиненко был награжден орденом Красного Знамени. Отряд без потерь вернулся в полк. Коммунисты и комсомольцы рассказали в своих батальонах, как били гитлеровцев. Бойцам показали пленных: «Вот эти... завтра собирались ужинать в Москве».

В дивизии только 1073-й полк имел знамя.

И. В. Панфилов говорил:

— Да и оно не настоящее.

— Как не настоящее?

— Приехал Логвиненко и просит: «Давайте полку знамя. В гражданскую у нас, на Кубани, впереди полка всегда ехал знаменосец». Я говорю: «Где я его достану? Сами добывайте». Логвиненко уговорил рабочих ближайшего леспромхоза отдать знамя. Вот теперь с рабочим знаменем и воевать будем. Молодец комиссар!

Военная биография П. В. Логвиненко началась в 1918 году. Юным пареньком вместе с отцом, дядей и двумя старшими братьями он добровольцем вступил в Выселковский полк бригады Кочубея.

В мирное время Логвиненко получил высшее экономическое образование. Потом по партийной мобилизации снова был направлен в армию, а с 1936 года служил вместе с Иваном Васильевичем Панфиловым.

Вражеские войска, наступавшие на волоколамском направлении, состояли из четырех дивизий: двух пехотных, одной моторизованной и одной танковой. В них насчитывалось до 200 танков. Основную тяжесть двенадцатидневных боев, развернувшихся здесь, вынесла 316-я дивизия. Передний край ее обороны проходил в 12–15 километрах от Волоколамского шоссе. На этом пространстве, ограниченном с севера рекой Рузой, шли неослабевающие схватки пехотных подразделений и артиллеристов с танками и мотопехотой врага. В течение первых пяти дней противник действовал на узком участке фронта, сосредоточив против левого фланга, который оборонял полк И. В. Копрова, более 100 танков. Встретив организованное и стойкое сопротивление, фашисты отходили и снова начинали атаку. В конце концов враг прорвался на стыке с 5-й армией, но за пять дней гитлеровцы смогли продвинуться на этом участке на расстояние лишь до 15 километров. К 20 октября враг прекратил наступление. [217]

21 октября немцы яростно атаковали на правом фланге позиции курсантского полка. И тоже безуспешно.

С 23 по 27 октября бои развернулись уже по всему фронту 316-й дивизии, достигнув крайнего ожесточения в районах Осташево, Становище, Спас-Рюховское. Противник пробивался к Волоколамскому шоссе мощным танковым кулаком.

По плану, предложенному В. И. Казаковым, наша армия перехватывала Волоколамское шоссе двумя противотанковыми районами. Первый из них опирался на Спас-Рюховское, второй был оборудован у станции Волоколамск. На переднем крае, а также на танкоопасных направлениях в глубине обороны создавались противотанковые опорные пункты с несколькими орудиями ПТО. В ходе боя предполагалось маневрировать взрывными противотанковыми заграждениями. С этой целью создавались истребительные отряды, включавшие взвод саперов. Каждый такой отряд имел 100–105 противотанковых мин, бутылки с горючей смесью и гранаты. Саперы действовали героически.

Рокоссовский и Казаков в те дни безотлучно находились в частях, обеспечивая самую высокую подвижность артиллерийских огневых средств. Если учесть, что мы были крайне стеснены в артиллерии (армия могла выставить лишь 2 ствола на один километр фронта), то в этих условиях спасала только гибкая организация и мобильность. До 19 октября удалось сохранить в резерве 289-й артполк. Затем резервы кончились. Когда вышел из окружения один дивизион артполка 126-й дивизии, командарм сразу же направил его И. В. Панфилову.

Более 60 фашистских танков с десантом атаковали совхоз Болычево. Ружейно-пулеметным огнем рота лейтенанта Маслова смела автоматчиков с танков. Три машины подорвались на минах, шесть подожгли артиллеристы. Через три часа противник снова бросил на опорный пункт до 60 танков; автоматчики теперь уже следовали за машинами, но и на этот раз точный огонь нашей пехоты и артиллерии приостановил их продвижение. Тогда 30 танков обошли и окружили совхоз. Лейтенант Маслов продолжал бой и в этих условиях. До наступления темноты его бойцы уничтожили еще 8 танков, и снова гитлеровцы откатились. За ночь В. С. Маслов восстановил разрушенный противотанковый ров и минное [218] поле. К утру опорный пункт снова встретил врага шквалом огня. И на следующий день гитлеровцы не овладели совхозом. Пришлось им обойти опорный пункт, потеряв два десятка машин.

Также хорошо держалось и Федосьино.

Обойдя деревню с юга, гитлеровцы натолкнулись на высотку с отметкой 233,6. Здесь занимала оборону 4-я стрелковая рота 1705-го полка. Политруком ее был Василий Клочков. К исходу 17 октября в пяти километрах севернее Федосьино гитлеровцы прорвались на Княжево. Создалась угроза Игнаткову и Осташеву. Ночью были предприняты все меры, чтобы остановить врага. Дорогу Княжево — Игнатково заминировали. В этот район выдвинулись истребительные отряды и учебный батальон дивизии, сюда подтянули артиллерию.

Полк И. В. Копрова, приняв удар огромной силы, оказался в очень сложном положении. Часть его подразделений, подобно роте Маслова, еще держалась в опорных пунктах, другие же вели бои. Бойцы поджигали танки, пропуская их через боевые порядки, и тут же уничтожали немецкую пехоту. В район прорыва на Княжево — Игнатково несколькими эшелонами ринулось около ста танков и два батальона автоматчиков.

Танки ворвались в Игнатково, где был штаб 1075-го полка. Начальник штаба капитан Манаенков возглавил бой за деревню, подорвал гранатами два танка и, укрывшись с бойцами в сарае, отбивался до последнего патрона. Гитлеровцы подожгли сарай. Никто из него не вышел с поднятыми руками.

Командарм находился на НП у генерала Панфилова. Комдив только что отдал приказ остаткам двух батальонов полка отойти на северный берег Рузы и закрепиться в траншеях, откопанных учебным батальоном. Этот батальон — единственный резерв комдива — побывал в тяжелом бою за Осташево. Часть деревни уже захватили немецкие танкисты. Командир батальона капитан Лысенко сам повел одну из рот своего учебного батальона в контратаку. Но разве могли бойцы, вооруженные бутылками с горючей смесью, справиться с несколькими десятками танков? Капитан погиб смертью героя. Рокоссовский приказал немедленно двинуть в Спас-Рюховское 289-й противотанковый полк. Уцелевшие бойцы 296-го полка по его распоряжению были отведены в Становище. [219]

Туда же Панфилов направил выходивший с левого фланга второй стрелковый батальон Решетникова.

— Этими силами вы не удержите Становище, — сказал Рокоссовский. — А его надо во что бы то ни стало удержать...

— Люди отдохнут за ночь. Больше у меня, товарищ командующий, ничего нет. Направлю туда всех, кто уцелел из учбата.

Прощаясь с командиром дивизии, Рокоссовский сказал:

— Я возлагаю надежды на Ефременко. У него отличная часть. Сам он — знающий, волевой командир. Однако все люди пусть совершенно ясно представят, какая задача выпала на их долю. Москва рядом. Об этом прошу вас подумать, Иван Васильевич!

19 октября противник пытался силами 35 танков захватить Становище. Батареи 296-го полка установили огневое взаимодействие со 138-м артполком, стоявшим справа, в Лукине. Танки были подпущены метров на двести и на переправе через речушку накрыты фланговым огнем из Лукина и в лоб огнем 296-го полка. Оставив на берегу четыре горящие машины, вражеские танкисты завернули назад. Только три танка прорвались между Лукином и Становищем; стреляя из пулеметов, они вошли в Рюховское, к штабу 316-й. Здесь их подожгли бутылками КС и гранатами.

Накапливая танки в Осташеве, фашисты предприняли разведку боем на Спас-Рюховское. Тут занимал оборону 289-й противотанковый истребительный полк. Василий Иванович Казаков уже хлопотал, вникая во все детали организации противотанкового района. Начальник артиллерии, как и командарм, считал майора Ефременко настоящим артиллеристом-истребителем, человеком особой выдержки. Командиры батарей, по словам Казакова, были вполне подходящими, особенно Беляков и Капацын. Я всегда завидовал исключительной памяти В. И. Казакова на людей. Пожалуй, ни один командир дивизии, кроме генерала Панфилова, не знал личный состав так, как знал своих артиллеристов Казаков.

Четыре батареи прикрывали танкоопасные направления, две — Ефременко оттянул для борьбы с отдельными прорвавшимися танками. Все орудия находились между собой в огневой связи. Когда немцы предприняли разведку [220] силою 11 танков с ротой пехоты, вступило в действие всего два орудия. Ефременко до поры до времени решил не обнаруживать огневых позиций. Один танк был сожжен, два подбито, остальные повернули обратно.

Всего лишь неделю у нас воевала 316-я дивизия, но как воевала! Даже самые, казалось бы, непосильные задачи панфиловцы выполняли хладнокровно, без жалоб на трудности, без тени растерянности. Я помню один только случай, когда мы крупно поговорили с комдивом 316-й. Это произошло, кажется, 19 октября. Из штаба я увидел в окно необычное движение на улицах Волоколамска. Ехали конные повозки, автомашины.

— Что за часть? — спросил, подойдя к окну, Рокоссовский.

— Кажется, Серебряков!

— Михаил Сергеевич, разве разрешили отход штабу дивизии?

— Нет.

Командарм вышел на улицу. Штабу триста шестнадцатой приказали тотчас возвратиться назад, в Рюховское. Штаб переместился по своей инициативе. Комдив, узнав об этом, не принял мер.

— Поехали к Панфилову!

Комдив находился на своем НП, близ боевых порядков. Он встретил, как обычно, начав рапорт... Рокоссовский не стал слушать:

— Я был о вас лучшего мнения, генерал. Вы понимаете, что вы сделали?

— Это моя ошибка, — признался Панфилов.

— Штаб отошел. Пагубный пример для частей. Не ожидал от вас.

Днем позже, когда я снова приехал в дивизию, Иван Васильевич спросил:

— Командующий очень сердит?

Я его успокоил.

Подтянув силы, 23 октября гитлеровцы перешли в наступление на Волоколамск. На правом фланге пехота 1077-го полка за день подбила 15 танков, но батальон, стоявший под Львово, оказался сильно потесненным. Командир 1077-го полка обратился за помощью к соседу — командиру 2-го батальона курсантского полка В. Я. Лободину. Было известно, что около двух пехотных полков противника сосредоточиваются в Львовском лесу [221] для наступления. Комбат пообещал прийти на выручку. Полковник Младенцев одобрил:

— Чей участок, неважно. Помочь надо. Каков план?

— Стемнеет, атакую двумя ротами.

— Действуй, обеспечь внезапность.

Когда стемнело, используя складки местности, курсанты бесшумно двинулись к позициям противника. Истребительные группы сняли секреты и дозоры. Атакующие роты вошли в лес, подползли к кострам, где особенно много скопилось солдат. В ночной тишине раздалось «ура». Гитлеровцы бросились врассыпную, оставив орудия, пулеметы. В результате ночной атаки наступление противника было сорвано. Курсанты возвратились с трофеями. Оружие, замки от орудий, телефонные аппараты с трудом вместились в крестьянскую хату. На следующий день от командира полка панфиловской дивизии пришло благодарственное письмо.

На участке 1073-го полка гитлеровские части прорвали оборону и пробивались на соединение с танкистами в Осташево. И несмотря на то что на Волоколамском шоссе еще стояло предгрозовое затишье, все батареи уже находились в боевой готовности. В два часа ночи 25 октября весь личный состав 289-го полка подняли на ноги. Ефременко отдал приказ выложить у каждого орудия по 100 снарядов.

Едва рассвело, противник начал артиллерийскую подготовку. Огонь был очень сильный, но не причинил вреда. Орудия и люди находились в надежных укрытиях. Еще на рассвете вместе с Казаковым я приехал в Спас-Рюховское. Позвонил командарм. Ефременко передал мне трубку. Рокоссовский говорил с НП дивизии:

— Противник наносит удар вдоль шоссе. Очевидно, думает отрезать 316-ю дивизию и с ходу занять Волоколамск. На стрелковый батальон, стоящий впереди вас, я не рассчитываю. Он очень обескровлен. Самое большее — сможет обеспечить батареи от просачивания автоматчиков. Прошу вас с Казаковым принять все меры и не пропустить танки через Спас-Рюховское.

Не успела кончиться артиллерийская подготовка, как на позиции 289-го полка налетели бомбардировщики. Корреспондент «Правды» Владимир Ставский, приехавший в этот день из Москвы, насчитал 27 Ю-88. Во второй [222] группе оказалось не менее сорока самолетов. Они пикировали и обстреливали передний край.

Командир полка непрерывно поддерживал связь со всеми батареями.

— Сейчас пойдут танки! — кричал в телефонную трубку Ефременко. — Больше спокойствия и хладнокровия. Без моей команды огонь не открывать!..

В. И. Казаков посмотрел на карту и, указывая Ефременко, негромко сказал:

— Обратите особое внимание на правый фланг.

Танки появились не сразу. Первым их заметил командир 5-й батареи старший лейтенант Беляков, действовавший на правом фланге. Он доложил, что танки движутся по направлению к 3-й батарее, которой командовал старший лейтенант Капацын.

Ефременко улыбнулся.

— Беляков, ты молодец! — крикнул он в трубку. — Капацыну приказываю зарядить орудия. Огонь не открывать!

Вскоре танки можно было уже хорошо разглядеть через стереотрубы. Насчитали 60 машин, следовавших эшелонами. На прицепах тянулись волокуши с автоматчиками, шла немецкая пехота.

Командир полка спокойно ждал. Он знал, что на батареях люди охвачены одним стремлением — не пропустить фашистов к Москве! Только когда танки находились уже в пятистах, а кое-где в четырехстах метрах Ефременко отдал приказ:

— Командирам батарей первой, второй, третьей и пятой... за Родину — по врагу по-пе-реме-нно!..

Полдня Спас-Рюховский противотанковый район перемалывал фашистские танки. Пятая батарея старшего лейтенанта Белякова, раньше других обнаружившая противника, подбила 11 танков, батарея Капацына — 17 и остальные батареи — 18 танков. Поле боя заволокло дымом. Видимость ухудшилась.

На батарее Капацына в разгар действий замолчало одно орудие. Капацын послал командира отделения связи младшего сержанта Стемасова узнать в чем дело. Орудийный лафет был засыпан землей. В живых остались только тракторист Чоботов и наводчик Неронов.

Стемасов, Чоботов и Неронов стали быстро откапывать лафет. Оказалось, что на орудии разбита панорама. [223]

Наводчик побежал за запасной. Танки приближались. Стемасов встал у орудия, наводя через ствол. Первый выстрел для пробы дал по стогу сена.

Второй раз Стемасов навел уже на подходивший танк, вместе с Чоботовым снова зарядил орудие. Последовал выстрел. Танк вздрогнул, остановился и запылал. Возвратился Неронов с запасной панорамой, — орудие стало полностью боеспособным. За короткий срок три смельчака подбили семь танков. Они не заметили, как большая группа танков противника стороной прошла в тыл. Но и в эти критические минуты Стемасов и его товарищи не растерялись.

— На наше счастье, — рассказывал Стемасов на командном пункте полка, — тракторы не пострадали от обстрела. Чоботов побежал за машинами. Тракторы подошли, прицепили к ним орудия. Двигались через лес. Дорог нет, трудно, но вышли...

— И раненых по дороге подобрали, — добавил Ефременко.

Я спросил Петра Стемасова:

— Трудно пришлось?..

Стемасов смутился.

— Что ж молчишь? Комсомолец?

— Да, член комсомола.

Стемасов снял шапку, вынул платок и вытер лоб.

— Сколько лет?

— Исполнилось двадцать три.

— Молодец! Одно слово — молодец! Спасибо, сержант, за службу!

Он ушел. Я спросил командира полка, представлен ли сержант к правительственной награде.

— К ордену Красного Знамени! — ответил майор Ефременко.

— Стемасов совершил выдающийся подвиг. Вы не ошибетесь, если представите его к званию Героя Советского Союза!..

Не взяв Спас-Рюховское, противник пробивался в обход. 289-й полк отвели на новые позиции. В неравный бой против танков вступил теперь 290-й артполк в Рюховском. К исходу дня оба противотанковых полка, теснимые врагом, встали близ станции Волоколамск и держались здесь до ночи. Эти полки первыми среди артиллерийских [224] частей Советской Армии удостоились почетного звания гвардейских.

Ночью Рокоссовский приказал 316-й дивизии отойти на восточный берег Ламы. Здесь вместе с 690-м полком панфиловцы еще в течение двух суток сдерживали превосходящие силы вражеских войск. Боевые действия продолжались вплоть до 27 октября. В этот день, после сильной авиационной и артиллерийско-минометной подготовки, противнику удалось прорвать оборону 690-го полка и к 16 часам захватить Волоколамск.

28 октября разгорелись бои в районе, где занимал оборону курсантский полк. 29 октября полковник Младенцев во главе второго батальона перешел в контратаку. Враг беспорядочно отступил за Ламу. Курсанты, прочно удерживая занимаемые позиции, не допустили прорыва, уничтожили более 500 гитлеровских солдат и офицеров, захватили 8 противотанковых пушек и другие трофеи.

Наступление в полосе нашей армии прекратилось. Противник потерял 153 танка и вынужден был отвести на переформирование 2-ю танковую дивизию.

И все же Волоколамск сдан!

Через два дня к нам прибыла комиссия из штаба Западного фронта. По заданию Ставки она расследовала причины сдачи Волоколамска. Комиссии предъявили приказы Военного совета армии, планы, оперативные документы, карты.

— Мы не приказывали сдавать Волоколамска, — говорил Рокоссовский.

— Но вы не создали для его защиты резервов ни в армии, ни в дивизиях, — заметил председатель комиссии.

— Откуда их взять?

— За счет кавалерийской группы.

— Это невозможно. В группе Доватора две дивизии, по пятьсот сабель каждая, и участок фронта протяжением в тридцать шесть километров. Взять что-либо — значило оголить правый фланг армии.

— Но ведь противник там активности не проявлял?

— И все же мы не могли оставить рубеж Московского моря без защиты.

— Почему не оставили в резерве курсантский полк?

— У курсантского полка фронт в двадцать один километр, — ответил Рокоссовский. — Можно, конечно, было [225] создать резерв за счет ослабления правого фланга. Я не имел права так поступить.

Приехал И. В. Панфилов. Комиссия пригласила его для объяснений. Мы заявили, что вся наша армия гордится этим соединением: генерал Панфилов большего сделать не мог.

— Я тверд в своем убеждении, — сказал Панфилов, — что сдача Волоколамска — это не утрата стойкости у бойцов. Люди стояли насмерть!

— И все же, — сказал председатель комиссии Панфилову, — вы имели категорическое указание Военного совета армии удержать Волоколамск, а вы его сдали...

Это был тяжелый разговор, хотя все понимали, что Ставка не может спокойно смотреть, как войска отступают и сдают врагу на подступах к Москве город за городом. Ставка требовала стойкости.

Председатель комиссии сказал, что комдив 316-ой совершил ошибку, поставив на основном направлении немецкого наступления 690-й полк, то есть часть, вышедшую из окружения и поэтому мало устойчивую. Рокоссовский возразил:

— В корне с вами не согласен. Все видели этот полк в бою. Семиглазов — энергичный командир. Полк дрался неплохо именно потому, что личный состав имеет опыт и закалился, прорываясь с боями из окружения.

— Бойцы, командиры и политработники шестьсот девяностого, — сказал я, — знают почем фунт лиха...

Все рассмеялись.

— Вполне серьезно, — добавил я. — Пора бы вывести из употребления понятие «окружение», «окруженцы», с которым некоторые связывают нечто недостойное советской воинской чести.

В докладной записке для Военного совета фронта комиссия объективно изложила обстановку, в которой протекали бои за Волоколамск, и отметила, что единственное наше упущение — не создали резервов. Рокоссовский не согласился с этим выводом. Поздно вечером мы подписали объяснение и отправили Военному совету фронта.

В Теряевой слободе штаб армии пробыл всего два дня. Место для командного пункта выбрали неудачное. Монастырь с крепостными стенами из красного кирпича отлично просматривался с воздуха. Не успел штаб разместиться в соседней деревушке, как Теряеву слободу [226] стали бомбить. Несколько бомб попали в дома, где находились оперативный и разведывательный отделы. Тяжело ранило майора Ряхина.

Когда об этом сообщили, я вместе с Рокоссовским поспешил к раненому. Ряхин был уже без сознания. Он лежал в разрушенной избе. Его перенесли в санитарную машину, бережно уложили и повезли в клинскую больницу. Но спасти Ряхина не удалось. Он умер на полпути, в Высоковском. Там его и похоронили.

Из Теряевой слободы осуществлять руководство войсками было неудобно. Левый фланг армии оказался слишком далеко от штаба. Решили перенести командный пункт в Ново-Петровское, а тыловые учреждения и склады — в Красногорск и Истру.

— Просто неприятно называть эти города тыловыми пунктами! — поеживаясь, словно от холода, сказал Рокоссовский.

В ночь на 29 октября штаб двинулся в Ново-Петровское. Отправить колонну машин по проселочным дорогам не рискнули и определили маршрут по Ленинградскому шоссе.

В предрассветной мгле распрощались с Мыларщиковым и другими руководителями Волоколамского и Осташевского районов. Здесь уже собирались будущие подпольщики и партизаны. Рокоссовский пожелал им успехов в трудных делах. В Теряевой слободе не осталось никого из военных. Мы уезжали последними. Мыларщиков стоял у дороги и долго смотрел вслед.

Партийная организация Волоколамского района создала два партизанских отряда. Один из них держал под своим наблюдением шоссе на Москву, а другой находился в глубоком лесу, уничтожая немцев по дороге на Клин. Командиром первого отряда был выдвинут беспартийный учитель Борис Васильевич Тагунов, а комиссаром — секретарь Волоколамского районного комитета партии Владимир Павлович Мыларщиков. В отряд вступили партийные и советские активисты, председатели сельсоветов и колхозов, учителя, инженеры, шоферы, печники, монтеры, телеграфисты, рядовые колхозники, милиционеры.

Как-то наши разведчики, пробравшиеся в Волоколамск, обнаружили на заборах листовки. Одну из них доставили в штаб. Листовка была напечатана на маленьком листочке оберточной бумаги. [227]

«Мы здесь с вами, дорогие и родные братья и сестры! — писали, обращаясь к гражданам города и трудящимся района, подпольный Волоколамский райком партии и райсовет. — Мы никогда и никуда не уйдем! Подымайтесь все от мала до велика на священную борьбу с врагом! Помогайте всюду и везде партизанам! Как бы ни были тяжелы наши потери, сколько бы нам ни пришлось еще пережить в этой великой борьбе, мы уверены в правоте нашего дела».

Партизаны действовали в тылах гитлеровских войск, наступавших на Москву, лишая врага мобильности, дезорганизуя снабжение, уничтожая танки. В лесу, близ Волоколамска, находился большой склад боеприпасов. Командование отряда приняло решение уничтожить его.

В 1956 году я встретился с бывшим комиссаром Волоколамского партизанского отряда В. П. Мыларщиковым. Владимир Павлович рассказал подробности этой смелой диверсии. Когда три подрывника подошли к складу, они обнаружили усиленную охрану. Стрелять по часовым — рискованно. Подрывники решили действовать иначе. Двое залегли, держа на прицеле часовых, а партизан Кузин пополз к бочкам с бензином, вставил запал, протянул шнур и поджег. Произошел взрыв огромной силы.

На обратном пути подрывники заминировали дорогу.

— Мы отучили гитлеровцев ездить по одной из важных для них проселочных дорог, — продолжал свой рассказ В. П. Мыларщиков. — Потом уничтожили мост. В результате движение вражеских частей остановилось на двое суток.

На оккупированной территории Волоколамского района, в двух деревнях, где не было гитлеровцев, партизаны созвали сессию исполкома сельсовета.

— Я был на этом заседании, — рассказывал Мыларщиков. — Стоял один вопрос — восстановление Советской власти. На сессию, кроме членов сельсовета, собрались все колхозники. Вы не можете себе представить, какой энтузиазм охватил людей, когда председатель сельсовета объявил заседание открытым. Депутаты сельсовета постановили: возобновить свою работу. Комсомольцы привели в порядок здание, пострадавшее от бомбежки. Все население деревни высыпало на улицу, когда прибивали вывеску с Государственным гербом СССР. В деревне организовали [228] обмолот ржи и выпекли первый хлеб для Советской Армии.

Гестапо усиленно охотилось за Мыларщиковым. В ноябре 1941 года наши разведчики принесли объявление, вывешенное фашистским командованием в деревнях Волоколамского района: «Население предупреждается: кто будет укрывать бывшего секретаря комитета партии Волоколамска Мыларщикова, тот ответит по всей строгости имперских законов, вплоть до смертной казни. А кто знает о местопребывании коммуниста Мыларщикова и не сообщит германскому командованию, тот будет привлечен к суровой ответственности. А кто поможет германскому командованию найти партизанского комиссара Мыларщикова, тот получит за эту услугу 10000 рублей наличными».

Секретаря райкома не смущали угрозы фашистов. Он был душой партизанского движения в районе, организуя боевую помощь народа Красной Армии, боровшейся на подступах к Москве. Волоколамские партизаны поддерживали связь с нашими частями и нередко выполняли задания командования.

...Попрощавшись с В. П. Мыларщиковым и его товарищами, через Высоковск мы выехали на Ленинградское шоссе. Снег тяжелыми хлопьями падал на землю. Машина шла мимо обезлюдевших деревень. Спустя два часа были в Москве. Город опоясался траншеями и противотанковыми рвами. На Ленинградском шоссе через каждую сотню метров стояли баррикады из рельсов, корабельного леса, трамвайных вагонов, кирпича, мешков с песком. В черте города были построены огневые точки. Во всю ширину улиц — плотные ряды толстых железных балок, сваренных крест-накрест; перед ними врыты в землю куски рельсов.

На развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе работала большая группа женщин и девушек. Одни насыпали песок в мешки и укладывали их штабелями, другие копали противотанковый ров. На шоссе оставался только узкий проезд для городского транспорта. У нашей машины собрался народ:

— Вы с фронта? Как наши? Держатся?

Кто-то узнал командарма. В те дни имя Рокоссовского, части которого героически дрались с врагом, ежедневно [229] упоминалось в газетных корреспонденциях. Со всех сторон слышались пожелания боевых успехов.

— Спасибо, друзья, за добрые слова, — сказал Рокоссовский. — И вам здесь нелегко приходится...

Константин Константинович взглянул на часы. Было восемь утра.

— Алексей Андреевич, посмотрим Москву? Вдохнем ее воздух?

Машина помчалась к центру города. Камуфляж изменил облик Ленинградского шоссе и прилегающих к нему улиц. У Белорусского вокзала поднялась баррикада. Здания Большого, Малого и Детского театров замаскированы. На асфальте Театральной площади нарисованы аллеи.

— Вот и посмотрели, комиссар, — сказал Рокоссовский. — Поехали?..

— Ну, нет, — я указал на вывеску Центральных бань. — Зайдем, Константин Константинович... Ведь не какие-нибудь, а Центральные...

В последние две недели было не до бани. Как же можно отказаться? Завыла сирена воздушной тревоги. Дежурный банщик не хотел пускать, но узнав, что мы с фронта, сменил гнев на милость...

А немного спустя наша машина мчалась уже по Волоколамскому шоссе. Вплоть до Тушино — снова баррикады, надолбы, противотанковые рвы, ежи. Сотни грузовиков везли на передовую боеприпасы и продовольствие.

— Хорошо, что заехали в Москву, — сказал Рокоссовский, — Москва — это Россия. Каждый, кто защищает Москву, решает судьбу всего Советского Союза.

— Правильно вы говорите, Константин Константинович. Попросим рабочие делегации в части. Рабочие лучше, чем кто-либо, расскажут бойцам, чем жива Москва, чего она ждет от наших войск...

Новый командный пункт расположился в деревне Устиновке, прилегающей к районному центру — Ново-Петровскому. В штабе приятные вести — армия получила в свое подчинение еще четыре соединения, в том числе 4-ю танковую бригаду под командованием полковника М. Е. Катукова.

Полковник Михаил Ефимович Катуков был опытным танковым командиром.

— Вы откуда прибыли? — спросил я Катукова. [230]

— Формировались около Сталинграда, воевали восемь дней под Орлом и Мценском.

— Кто был перед вами?

— Гудериан...

— А... старый знакомый по Смоленску.

— Вели тяжелые бои. Неравная борьба. В общем атаки врага отбили...

Катуков говорил, что Т-34 — гроза для вражеской армии. С советской машиной не идут в сравнение немецкие танки!

В избу вошел Малинин со свежим номером газеты. В «Правде» только что опубликовано постановление Совнаркома СССР о присвоении М. Е. Катукову звания генерал-майора танковых войск и указ о награждении орденом Ленина.

— А вы скромничали, — сказал я. — Да тут, видимо, больше чем отбили атаку...

— Ну, конечно, скромничает, — раздался мягкий голос вошедшего в избу командарма. — Поздравляю тебя, Михаил Ефимович! Заслужил, по-настоящему заслужил! А ты ведь не догадываешься, какой еще тебе подарок приготовили! — и Рокоссовский протянул приказ Военного совета фронта.

До сведения всех армий, танковых дивизий и бригад доводился приказ Ставки о переименовании 4-й танковой бригады в 1-ю гвардейскую танковую бригаду.

— Теперь всем ясно, — говорил Рокоссовский, — какую мы получили часть... В приказе отмечены все гвардейские признаки: непрерывная боевая разведка, полное взаимодействие танков с мотопехотой и артиллерией, сочетание танковых засад с танковыми ударными группами, слаженность и храбрость личного состава... Вот какую, товарищи, получили часть! Готовьтесь, товарищ Катуков, бить врага по-гвардейски!

— Служу Советскому Союзу! — ответил Катуков.

Лицо его покрылось румянцем. Катуков понравился мне своей благородной простотой.

— Товарищ командарм, — сказал он. — В приказе Ставки есть пункт не только о прошлом, но и будущем бригады. Вы обратили внимание?

— Как же — пополнить первую гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружением до полного штата. Это хорошее дело! [231]

Вслед за танкистами в состав армии вошла прибывшая из Хабаровска 78-я стрелковая дивизия — кадровое соединение Красной Армии, полностью отмобилизованное.

— Наша дивизия на Дальнем Востоке всегда была на боевом взводе, — представляясь, сказал полковник А. П. Белобородов.

Комдив родился в Восточной Сибири. Его военная биография началась в партизанском отряде, сражавшемся против колчаковцев. Затем Афанасий Павлантьевич Белобородов вступил добровольцем в Красную Армию, командовал стрелковым взводом, ротой и батальоном. В 1929 году за боевые отличия получил орден Красного Знамени. Учился, прошел школу штабной работы в дивизии и корпусе и, наконец, получил дивизию под свое командование.

Полковник А. П. Белобородов и комиссар дивизии М. В. Бронников, оба старые члены партии, произвели впечатление инициативных, знающих свое дело офицеров, способных повести людей в бой.

Появилось у нас и еще одно соединение — 18-я ополченческая дивизия, с которой мы уже встречались в лесах под Гжатском. С тех пор ополченцы находились во фронтовом резерве.

Военный совет армии обновил руководство дивизии. Во главе ее встал полковник П. Н. Чернышев, а комиссаром назначили опытного политработника А. М. Орлова. Личный состав не имел еще боевого опыта. Нужно было в кратчайший срок сколотить и поднять дивизию на уровень кадрового соединения.

18-я ополченческая получила рубеж обороны между панфиловской и 78-й дивизиями: пока есть время, у опытных «соседей» можно поучиться, да и в боях легче. Приняв командование, полковник Чернышев энергично взялся за дело.

— С таким народом можно делать чудеса, — говорил комдив.

Дивизия на две трети состояла из квалифицированных рабочих крупнейших предприятий Ленинградского района Москвы; среди них — много металлистов, инженеров, научных и партийных работников. Душой народного ополчения были коммунисты и комсомольцы. Встречались и старые солдаты, участники первой мировой войны, и товарищи, воевавшие в гражданскую, и люди, которые [232] впервые взяли винтовки в руки. Сосредоточившись в 25 километрах западнее Истры, на рубеже Петровское — Головино, ополченцы вели работы по укреплению обороны.

С комиссаром Орловым я побывал во всех полках и вынес двойственное впечатление. Видишь замечательных людей, пошедших на фронт не по мобилизации военкомата, а по велению сердца, окрыленных идеей защиты Родины. Но вот приходишь в роту и натыкаешься на «штатские» отношения и привычки, которые в армии — только помеха. Петр Николаевич рассказывал, как он знакомился с частями: «Прихожу ночью. Окопы пустые. Бойцы спят в ближайшей деревне. Вызвал командира батальона. Спрашиваю: «Где ваши бойцы?» Он отвечает: «Спят». Между прочим, познакомились так. На мой оклик «Кто здесь командир?» вышел пожилой человек и говорит: «Я командир. Чем могу служить?» Но у ополченцев — великолепное чувство товарищества. Многие бойцы и командиры вместе работали на предприятиях, росли в комсомоле, встречались на партийной работе в районе.

Когда я приехал в 1308-й полк, там шел митинг. Он был посвящен защите Москвы. Орлов пригласил бойцов и командиров из панфиловской дивизии. Они говорили о героях Игнаткова, Спас-Рюховского, призывали каждого бойца готовиться к трудным боям.

— Фашисты в Волоколамске, в нескольких десятках километров от столицы, — говорил боец Иван Мельниченко. — Когда я уходил на фронт, то получил родительский наказ. Мой отец, товарищи, был красногвардейцем. В семнадцатом году он строил баррикады в Москве, на Хамовническом плацу. Отец сказал: «Сражайся, Ваня, честно». Я готов, товарищи, жизнь отдать за Москву. Я учился в московской школе, окончил станкостроительный техникум. Я люблю Москву всем сердцем и буду драться за нее, как дрались наши отцы за свободу на октябрьских баррикадах!

Вместе с Чернышевым и Орловым провели первое в 18-й дивизии совещание командного и политического состава. С докладом о ближайших задачах выступил комдив. Говорил сн ясно, твердо, не скрывая трудностей.

Первым взял слово командир подразделения Каскевич.

— Ненависть к фашистам у бойцов очень сильна, — сказал он. — При мысли, что враги будут топтать московские [233] улицы, у людей сердце горит. Каждому ясно, что дальше врага пускать нельзя. И так далеко зашел... А почему у нас в полку есть случаи нарушения дисциплины? Как соединить эти два явления — ненависть к фашистам и нарушения дисциплины? Тут у нас концы с концами не сходятся. Кто виноват? Мы все виноваты, и я в том числе. Где-то у нас тут недоработка...

— Товарищ Каскевич, — перебил я оратора, — давайте конкретнее насчет недоработки. Вот вы — командир. Почему не вижу у вас знаков различия?

— Да не только у меня.

— Как так?

— У нас даже командиры батальонов не имеют воинских званий.

— Странно...

— Ничего, и так повоюем!..

Прошло немного времени, и 18-я ополченческая встала в ряду первой десятки лучших пехотных дивизий Советской Армии, получив наименование 11-й гвардейской. Она мужественно сражалась на ближних подступах к Москве, умело действовала в декабрьском наступлении, а через месяц оказалась той ударной силой, с помощью которой 16-я армия взяла Сухиничи, выгнав оттуда фон Гильса.

3 ноября созывался партийный актив в панфиловской дивизии. Мы отправились туда с писателем Владимиром Ставским.

Партийный актив собрался в здании шишковской школы.

В классе полутемно. Коптилки еле освещают лица. У людей суровый вид. Сосредоточенно слушают они своего командира.

Панфилову никак нельзя дать его 48 лет. Он невысокого роста. Лицо скуластое, седеющие волосы коротко подстрижены. Генерал снял полушубок, на груди — два ордена Красного Знамени. Говорил коротко, подвел итоги октябрьских боев. За 12 суток дивизия под сильным нажимом врага отошла на 25–26 километров; главный урок — пехота выдержала натиск вражеских танков. Танки не так страшны, как кажутся. Их можно бить! Ближайшие задачи — учесть опыт противотанковых истребительных отрядов, сделать неприступной линию обороны, установить четкое взаимодействие с артиллерией. [234]

— Коммунисты, — заявил комдив, — были всегда впереди, коммунистам не надо напоминать об их обязанностях. Будем, товарищи, держаться этой большевистской традиции!

В прениях выступило 16 человек. Среди них — комиссар дивизии Егоров, начальник политотдела Галушко, политрук роты Клочков.

Василий Клочков рассказывал о мужестве своих бойцов.

— Четвертая рота вместе с артиллеристами дважды отбрасывала врага. Но немцы прорвались справа. Роту отвели на высоту 233,6, в километре восточнее опорного пункта. Здесь сумели подбить шесть танков. Я, например, скажу о Якове Бондаренко... Чудесный парень, храбро дерется, не боится опасности! Почему не боится? Потому, что научился презирать врага. Фашисты собрались завтракать в Волоколамске, а ужинать в Москве. Мы их решили накормить раньше. Ни один взвод не дрогнул! Когда пошли танки, встретили бутылками и гранатами. Слева поддержала пушка. Они пошли второй раз. Мы пропустили танки через траншею и начали бой с фашистской пехотой. Я считаю, что в роте у нас все большевики!

Зал встретил эти слова аплодисментами.

А. Ф. Галушко привел выдержки из писем, найденных у убитых гитлеровских солдат. «...До Москвы осталось только 70 километров. На этом пути погибнет много еще людей. Русские сейчас оказывают очень большое сопротивление. Пока мы доберемся до Москвы, еще будут тяжелые бои. Если мы прождем еще полгода, то пропали» (солдат Симон Бруднер из Мюнхена); «...Сижу на полу в крестьянском доме. В этом маленьком помещении еще примерно 30 моих товарищей всех родов оружия. Можешь себе представить, какой здесь шум. Русские дерутся ожесточенно и отчаянно за каждый метр земли, который мы у них отнимаем Еще никогда бои не были так тяжелы, и многие из нас больше не увидят родины» (солдат Рупп, тоже из Мюнхена); «...Из марша сейчас ничего не вышло. До Москвы осталось 80 километров, и сопротивление все растет. Из многих друзей пали Франк Иосиф, Гаксганк Людвиг и Грубер Конрад. Будем надеяться, что этот список не увеличится. Ничего не поделаешь в этой России. Действительно, нужно быть счастливым, чтобы выбраться отсюда целым...» (ефрейтор Франц Грубер). [235]

Выступая перед коммунистами, я сказал:

— Военный совет армии считает, что 316-я воевала геройски. Разрешите сделать вам, товарищи коммунисты, один намек: хотелось бы пожелать заменить трехзначный номер вашей дивизии на однозначный. Понятно, о чем речь? В зале раздался смех:

— Понятно! Обязательно заменим!

Логвиненко поднялся с места и громко заявил:

— Завоюем право называться Советской гвардией!

И 316-я дивизия, и другие соединения первые ноябрьские дни провели в упорном труде по укреплению занятых рубежей. По всему фронту копали траншеи и окопы, создавали противотанковые районы. Пехотные и артиллерийские командиры изучали местность, усилили разведку. Армия держала оборону на рубеже Харланиха — Поварово — Малеевка — Ченцы — разъезд Дубосеково — Сычево — Рождествено — Городище.

Части пополнялись личным составом. В политической работе в этот период большую помощь нам оказала пропагандистская группа Центрального Комитета партии. Ее возглавлял Е. М Ярославский. Я знал Емельяна Ярославского много лет, восхищался им как пропагандистом. Ясность мысли, простота речи, умение по-товарищески подойти к людям всегда отличали Ярославского. На этот раз Емельян Михайлович был невесел и озабочен. Он ожил только на собрании бойцов, командиров и политработников в Ново-Петровском. Ярославский обратился к аудитории с просьбой задавать вопросы, объявив, что предпочитает отвечать сразу на то, что волнует товарищей. Люди не заставили себя долго ждать. Вопросов множество, и среди них — о наших союзниках. Ярославский рассказал, как идет поступление танков, самолетов и других видов вооружения из Соединенных Штатов и Англии, подчеркнул, что всю тяжесть битвы с германским фашизмом пока несет наша страна, наша армия. И впервые тогда сообщил о позорном заявлении Трумэна: если американцы увидят, что выигрывает Германия, то следует помочь России, а если выигрывать будет Россия, то следует помогать Германии, таким образом, пусть они убивают как можно больше.

— В нашей печати, — говорил Ярославский, — это выступление не было опубликовано, но оно очень важно для понимания обстановки в Соединенных Штатах. Нетрудно [236] увидеть, что налицо две Америки — Америка Рузвельта и Америка Трумэна.

Зал шумел от негодования.

Панфиловцы сидели в левом углу зала. Они прибыли на доклад с переднего края в белых маскировочных халатах и с автоматами.

Ярославский поднял руку и сказал:

— В этой войне обязательно сложится антифашистский союз народов. И тем скорее, чем сильнее Красная Армия будет бить врага! Мне не надо вам напоминать, что положение сейчас очень тяжелое. Вы это сами знаете. Враг стоит у ворот Москвы! — Голос Ярославского дрогнул. — Не дадим, друзья, пировать Гитлеру в нашей столице! Не пустим фашистские банды в Москву! Защитите нашу столицу! С надеждой взирает на вас советский народ!

— Защитим! — раздались голоса.

— Не сдадим Москвы!

— Да здравствует партия большевиков! Да здравствует советская Родина! Ура!..

Собрание закончилось. Люди не расходились. Они стояли в проходах, сидели на полу, перед сценой. То ли хотелось еще послушать Ярославского, то ли его слова растревожили душу и хотелось обменяться мыслями с товарищами. Ярославский вышел на авансцену.

— Товарищи! Через два дня исполняется двадцать четвертая годовщина Октябрьской Революции. Да здравствует наша советская революция! Желаю вам к Новому году победы!

Со всех сторон раздались крики «ура».

Потом стало тихо и кто-то отчетливо сказал:

— Товарищ Ярославский! Вашими бы устами мед пить!

В зале раздался смех. Емельян Михайлович тоже рассмеялся и ответил:

— И будем его пить, товарищи, — в Берлине!

Проводив в Москву Е. М. Ярославского, я возвратился на КП и узнал, что получено указание Военного совета фронта направить несколько подразделений на военный парад, который, как обычно, состоится в Москве, на Красной площади, 7 ноября.

Это была награда воинам 16-й армии за их героизм и стойкость. [237]