Политработники

Было раннее утро, когда в Смоленск приехала большая группа выпускников Военно-политической академии. Город только просыпался. С горы открывался вид на Смоленский кремль с его древней крепостной стеной; вплотную к окраинам подступали поля созревших хлебов, а дальше тянулись леса. Внизу, на Днепре, чернели рыбачьи лодки.

Разговор о назначении состоялся в этот же день с членом Военного совета округа Филиппом Ивановичем Голиковым.

— Давно ли в армии? — спросил комкор.

— С тысяча девятьсот девятнадцатого года.

— Сколько же лет вы были командиром и сколько политработником ?

— Примерно по шесть лет, если не считать учебы в Свердловском университете.

— Удачное сочетание. Легче будет приниматься за новую работу. Направляем вас комиссаром стрелкового корпуса.

Я сказал Ф. И. Голикову, что опыта политической работы такого масштаба у меня нет. Он ободрил, пошутил, что молодые выпускники всегда начинают «с минусом в опыте».

— Теоретическими знаниями вас в академии вооружили. Кроме того, вы же с юности в Красной Армии, знаете ее уклад, дух, службу в роте, это — тоже опыт, а энергии и любознательности, думаю, вам у других не занимать. [86]

Штаб стрелкового корпуса находился в Мозыре. Я приехал двумя днями позже нового командира корпуса С. Д. Акимова. Он был переведен сюда с Украины, где в течение восьми лет командовал полком. За плечами у Акимова — боевой опыт унтера старой русской армии, путь солдата революции и красного командира времен гражданской войны. Степан Дмитриевич пришелся по сердцу, я сразу почувствовал товарищескую поддержку. А то, что оба мы — и командир и комиссар — новички, помогло сработаться. Решили начать с поездки в областные комитеты партии. Части дислоцировались на территории двух пограничных областей республики. Познакомились с партийными руководителями, расспросили о жизни и текущих задачах партийных организаций, заручились поддержкой в нужных вопросах.

Затем мы взялись за изучение вверенных частей, переезжая из одной дивизии в другую. На Припяти границу охраняла военная флотилия. Совместно с моряками шаг за шагом обследовали всю систему укреплений и огневых точек. Работа серьезная. Люди — начеку, в мобилизационной готовности. Бойцы проявляли острый интерес к международной обстановке, и мне пришлось несколько раз выступить с докладами.

— Начинаем правильно, комиссар, — сказал С. Д. Акимов. — Посоветоваться с людьми всегда полезно...

При этом Степан Дмитриевич вспомнил митинговое половодье Октября, когда впервые боец почувствовал себя деятелем мировой истории и вершителем судеб своего народа.

Когда план обороны границы был всесторонне пересмотрен, с представителем командования флотилии выехали в Смоленск на доклад Военному совету округа. Наши мероприятия одобрили. Большую поддержку оказал начальник политического отдела округа Николай Иванович Иванов. Для начинающего работника — счастье встретить на своем пути такого обаятельного руководителя. Я сравнил бы сейчас его с комиссаром Воробьевым из книги «Повесть о настоящем человеке». Много позже, в 1942 году, когда мы встретились в Сухиничах, при обстоятельствах необычайных, я снова получил возможность убедиться в силе и обаянии этого замечательного [87] большевика. Многократно, на живых примерах он советовал мне вырабатывать такой стиль, когда «видишь корпус через роту». Так началась моя служба в качестве комиссара, но вскоре пришлось проститься с Мозырем.

В конце 30-х годов наша армия переживала серьезные трудности из-за неустойчивости в расстановке руководящих кадров. После многочисленных арестов, произведенных в среде командного и политического состава, происходила частая передвижка работников.

В первых числах августа 1938 года я получил телеграфный вызов в Москву. В приемной К. Е. Ворошилова я встретил немало знакомых по Военно-политической академии, а ныне военных комиссаров корпусов дивизий. Адъютант наркома проводил нас в зал заседаний.

Спустя несколько минут вошел Климент Ефремович, поздоровался. Мы ответили общим приветствием. Ворошилов оглядел присутствующих и сказал:

— Смотрю на вас, товарищи, и удивляюсь: все новые, незнакомые лица! Какие вы все молодые, любо и приятно посмотреть!

Почти всех, кто присутствовал на этой встрече, выдвинули в 1938 году на ответственную политработу.

— Ну, будем знакомиться.

К. Е. Ворошилов подошел к столу и пожал каждому руку. Представляясь, политработники называли свою фамилию, звание и должность.

— Работать придется вместе. Я попрошу каждого рассказать коротко о себе. Начните хоть вы, товарищ Лобачев, — сказал Климент Ефремович. Я сидел от него первым справа. — Где служили до корпуса?

— Учился в Военно-политической академии.

— Не стесняйтесь, расскажите о своей жизни. Начните с детства, с семьи.

— Семьи у меня не было, воспитывался в людях, с детства батрачил, службу в армии начал по путевке комсомола в гражданскую войну, — коротко доложил я.

— Что ж, хороший жизненный путь. Как сейчас работаете?

— Вхожу в курс, знакомлюсь с людьми... Войска готовятся к осенним учениям.

Следующим рассказывал о себе И. П. Шекланов. В Красную Армию он пришел в лаптях, воевал, учился в [88] Кремлевской школе имени ВЦИК, служил, окончил Военно-политическую академию.

Нарком внимательно слушал, иногда задавал вопросы. В биографиях участников встречи было много общего.

Одним из последних представлялся батальонный комиссар И. З. Сусайков. Он учился в Академии механизации и моторизации имени И. В. Сталина. Незадолго до окончания курса, в числе других пятидесяти слушателей, его отозвали из академии и направили в армию, на партийно-политическую работу, хотя готовили на должность военного инженера.

— Оторвали от дипломной работы? — спросил нарком и, получив подтверждение, приказал адъютанту: — Запишите и напомните мне сегодня же об этом.

Обращаясь к Сусайкову, маршал спросил: — Сколько вам понадобится времени, чтобы закончить дипломный проект?

— Пожалуй, месяца три, — ответил Сусайков. — Только, товарищ нарком, мне нет смысла возвращаться в академию для государственного экзамена. Мне и так хорошо, я уже освоился на работе комиссара корпуса.

Ворошилов нахмурился:

— Вы утверждаете, что так хорошо? А пятьдесят три инженера законсервированы! На такие дела надо смотреть, товарищ батальонный комиссар, с государственной точки зрения.

Когда все присутствующие доложили о себе, К. Е. Ворошилов обратился с короткой речью. Он говорил, что международная обстановка и активность воинствующих сил империализма на Западе и Дальнем Востоке заставляет Советское правительство принять меры предосторожности. Имеется необходимость создать в ряде мест армейские группы и разукрупнить некоторые военные округа. В частности, Московский военный округ разукрупняется на три округа — Московский, Орловский и Калининский. Климент Ефремович сообщил, что мы будем назначены членами военных советов, начальниками политотделов армейских групп и новых военных округов.

— Что пожелать вам в новой большой работе? Во-первых, не отрываться от масс. Чем выше пост доверяет партия, тем большую ответственность вы должны чувствовать... Во-вторых, лучше знать людей — командиров и политработников, изучать и направлять их, ценить, помнить, [89] что командные и политические кадры обеспечивают в армии порядок, твердую дисциплину. Чаще бывайте в войсках, чаще собирайте командиров и политработников, подводите итоги сделанному. Самое главное — по партийному, критически оценивайте свою работу, каждый день спрашивайте себя: что я сделал сегодня, чтобы наша Красная Армия стала еще более сильной и могущественной? Все ли сделал, что мог? Иногда у нас шумят по поводу чрезвычайных происшествий. Случится в части чепе — крик на весь округ! А правильнее было бы так организовать дело, чтобы самой почвы для чепе не было. Смысл постановки вопроса заключается в том, чтобы были созданы условия, предупреждающие возникновение чрезвычайных происшествий, то есть нарушения уставов.

Искренне желаю вам по-большевистски работать на благо нашей Родины. Заранее говорю, не стесняйтесь обращаться к нам — в правительство, в ЦК партии, в Народный Комиссариат Обороны. Вы теперь становитесь государственными работниками!

Управление новой армейской группы, куда я получил назначение, дислоцировалось в Бобруйске. Командующим группой назначили комдива Василия Ивановича Чуйкова, а членом Военного совета — Ивана Прокофьевича Шекланова, способного и принципиального политработника.

В. И. Чуйкова я не знал, но слышал от других, что он — боевой командир, коммунист, из рабочих, в ряды Красной Армии вступил в первые месяцы ее существования. В 1918 году был курсантом военного училища, потом сражался на фронтах гражданской войны. В начале 1919 года девятнадцатилетний Чуйков на поле боя заменил раненого командира и с этого дня до конца 1921 года командовал полком.

Вспоминаешь подобные факты и думаешь: какой простор открыла социалистическая революция для талантов из народа! За боевые заслуги уже тогда комдив В. И. Чуйков был награжден двумя орденами Красного Знамени.

После тактических учений В. И. Чуйков выехал в Москву на заседание образованного при Наркоме Обороны Военного Совета СССР. Вооруженные Силы осуществляли коренную реорганизацию — правительство решило полностью отказаться от территориальных частей, которые существовали в эту пору наряду с кадровыми соединениями. [90] Растущая промышленность давала армии современную технику. Это требовало иной организации и иных сроков службы. Военный Совет СССР подвел итоги летних занятий и осенних учений, утвердил план учебы на зиму.

Работа политотдела армейской группы строилась так, чтобы основное время люди находились в частях. В ту пору я очень много ездил сам. Это было необходимо, но не всегда. Еще действовала привычка: делать все самому. По опыту знаю, что молодому руководителю эта привычка на первых порах весьма мешает.

В ноябре и декабре 1938 года мы провели в гарнизонах совещания командного и политического состава с целью обобщить опыт работы. В это же время я обратился с предложением в политуправление: армейские группы как форма руководства вооруженными силами — дело новое, не полезно ли обменяться опытом?

Из Москвы получил телеграмму: «Выезжайте!». Вот, думаю, пример оперативного отклика на инициативу с места! Однако в Политическом управлении узнал, что вызвали меня совсем по другому поводу — для переговоров о новой работе. Я получил назначение на должность начальника политического управления Московского военного округа.

Сдав дела, я решил заехать по пути к Николаю Ивановичу Иванову в Смоленск, чтобы ознакомиться с работой политуправления. Он с искренним доброжелательством откликнулся на мою просьбу и сказал, что я найду полное понимание у каждого работника политуправления Белорусского Особого военного округа. Я получил множество ценных практических советов и среди них три, если их можно так назвать, отправных. Во-первых, знать аппарат и доверять ему. Во-вторых, установить тесную связь с остальными управлениями округа, особенно с начальником штаба.

— У толкового начальника политуправления, — улыбаясь говорил Иванов, — штаб работает на политуправление. Мы вот смеемся, а это — всерьез!

И, в-третьих, установить теснейшую связь с областными и городскими парторганизациями на территории округа.

— Когда будете в обкомах, советую приглядеться: мы плохо работаем с нашими ближайшими резервами. Партийные, [91] советские, профсоюзные руководители в случае осложнений в обстановке пополнят ряды армейских политработников первой очереди. А ведь они отстали в военном деле. Большинство живет воспоминаниями о гражданской войне. Тут работы много...

Когда беседа закончилась, Н. И. Иванов предложил обстоятельно поговорить с руководителями отделов. Я так и сделал: побывал у начальника отдела кадров, у пропагандистов, в редакции окружной газеты. Я тепло попрощался со смоленскими товарищами, а несколько часов спустя поезд уносил меня в столицу.

В клубе штаба Московского военного округа проходила партийная конференция Кировского района. Здесь я встретился с членом Военного совета округа корпусным комиссаром А. И. Запорожцем.

— Попали с корабля на бал! — шутил Запорожец. — Да это, пожалуй, и хорошо. Всех увидите, со всеми познакомитесь...

Среди военных стоял Семен Михайлович Буденный — заместитель Народного Комиссара Обороны и командующий Московским военным округом. Запорожец представил меня маршалу. Семен Михайлович встретил просто:

— Милости просим. Начинайте работать.

А. И. Запорожец познакомил меня и с заместителем командующего округом командармом 2 ранга Иваном Григорьевичем Захаркиным. Перерыв еще не окончился. Завязался разговор о первоочередных делах. Неожиданно я услышал женский голос:

— Кого я вижу? Неужели старый комсомолец Лобачев?

Я обернулся. Это была Р. С. Землячка.

— Здравствуйте, Розалия Самойловна. Неужели вы меня помните?

— А как же. В партии Владимир Ильич завел такой порядок: всех партийных организаторов запоминать в лицо. Я многих помню. И тебя помню. Ты ведь в Кремле комсомольским вожаком был? Где сейчас?

Я напомнил Розалии Самойловне, как она, в бытность начальником политотдела 13-й армии Южного фронта, приезжала под Синельниково в расположение пулеметных команд кремлевских курсантов.

— Ну, а теперь встретились в Москве. Если нужна будет помощь, звони... [92]

Я поблагодарил Р. С. Землячку.

Работа в Московском военном округе имела свои трудности и свои преимущества. Округ столичный, и поэтому требования к нему повышенные, но зато центральные организации — рядом, и это очень помогало. Внимание Народного Комиссара Обороны К. Е. Ворошилова к делам округа ощущалось постоянно, а руководство было живым и непосредственным. Мне довелось не раз встречаться с наркомом. Помню дни, когда армия готовилась к принятию нового текста Военной присяги. Климент Ефремович говорил, что Центральный Комитет партии придает этому делу большое значение.

— Времени осталось немного. Прошу вас основное внимание сосредоточить на этом важном деле. Надо, чтобы каждый воин чувствовал, что присяга выражает дух и суть новой конституции, что он присягает на верность победившему социализму. Я бы вам посоветовал пойти к старым рабочим, служившим в свое время в царской армии. Надо пригласить их в части, пусть расскажут молодым бойцам, как тогда принимали присягу... Как считаете, стоит это сделать?

— Несомненно, товарищ маршал, наша молодежь старой жизни не знает...

О чем бы ни говорил Климент Ефремович, он всегда подчеркивал, что сила армии — в руководстве партии. Партия организовала и выпестовала нашу армию, сильную своей высокой идейностью, сплоченностью, дисциплиной и мастерством.

Мне К. Е. Ворошилов говорил:

— Ваш округ столичный, и он должен стать передовым в Красной Армии. В соревновании у вас еще много показного, а показное партии не нужно. Вы должны возглавить массы в борьбе за отличную боевую и политическую подготовку, быть организаторами соревнования. Учите бойцов и командиров и сами учитесь у них.

К. Е. Ворошилов хотел видеть в каждом партийно-политическом работнике боевого организатора масс. Он искренне сожалел, что кое-где выработался другой, отрицательный тип политработника — чиновника при политотделе, собирателя политдонесений.

Часто бывая в войсках, Климент Ефремович требовал от командиров и политработников ревностного выполнения уставов, повседневной собранности и подтянутости. [93]

Не раз приходилось слышать, как он выговаривал излишне располневшему комдиву:

— Опять нагнал брюшко...

Армия крепла, совершенствовалась, однако Народный Комиссар Обороны не был удовлетворен тем, что сделано. Он призывал культивировать дисциплину во всем.

Забегая несколько вперед, хочу рассказать об одном случае. В середине марта 1939 года группа военных делегатов XVIII съезда партии попросила Климента Ефремовича сфотографироваться вместе на память. Он согласился. Собрались у подъезда ЦДКА. Все с нетерпением ждали дорогую каждому фотокарточку и получили вместо нее жестокий нагоняй.

— Посмотрите, товарищи, что получается, — говорил, собрав нас, К. Е. Ворошилов. — Коммунисты, делегаты партийного съезда, цвет армии! Посмотрите теперь на карточку. Что это за группа? Один в полушубке, другой в шинели, третий в фуражке, а этот — в кубанке. Один на нас, другой в Арзамас... Нет, Семен Михайлович, — обратился нарком к Буденному, — не одобряю! Твой недогляд, плохо еще работаем. Фотография — штука беспристрастная, она как на ладони показала недостатки. Наводите порядок...

Во время подготовки к XVIII съезду партии в частях широко развернулось социалистическое соревнование. Успехи были несомненны. Лучшим представителям отличившихся частей поручили рапортовать съезду о достижениях армии и флота. Нарком незадолго до съезда позвонил по телефону:

— Как готовятся товарищи к выступлению?.. Помог?..

Я назвал фамилии командиров, которым предоставлена честь рапортовать партийному съезду.

— Приезжайте с товарищами, посмотрим, что вы подготовили...

Состоялась интересная беседа. К. Е. Ворошилов расспрашивал представителей частей о ходе соревнования, о настроениях бойцов и командиров. Потом заметил:

— Хорошие вещи рассказываете, вот об этом и докладывайте съезду!..

В первые месяцы 1939 года пропагандистскую работу в частях мы подчинили главной задаче — популяризации текста новой Военной присяги. Все советские воины — [94] от Народного Комиссара до рядового красноармейца — должны были принимать присягу в день 21-й годовщины Красной Армии. Офицеры штаба выступали перед красноармейцами с докладами, в части выехали делегации трудящихся. Я побывал в 1-й Московской пролетарской дивизии. На собрании здесь выступил рабочий завода «Серп и молот» X. К. Бутнов. Больше тридцати пяти лег гнул Харитон Кузьмич спину на француза Гужона — хозяина завода. Старый рабочий стоял перед бойцами. Изредка он потрагивал густой ус и вел речь с тем удивительным достоинством, по которому сразу узнаешь русского кадрового рабочего. Бутнов не очень-то был грамотен, я даже сомневался, сумеет ли он задеть за живое людей? Но опасения скоро рассеялись.

— Ваш начальник просил рассказать о старой жизни и присяге. Что я могу доложить? Для вас капитал — личность малоизвестная. Цилиндр — на башке, в глазу — стекло, вот и весь капиталист по сегодняшнему понятию молодежи. Так же и городовой. А меня он в пятом году как полоснет шашкой плашмя, тут я сразу узнал, какая свобода для народа!

После такого начала слушали Бутнова с затаенным дыханием. А старик говорил об одиннадцатичасовой рабочей смене у Гужона, о штрафах и беззакониях, о грязи в цехах, о керосиновых лампах, едва освещавших рабочее место. Он вспомнил о «трех рабфаках» своего поколения:

— Цех, трактир и баррикада... Здесь мы и прошли свое образование, а потом началась первая мировая война и погнали нас в окопы. Присяга была. Это положено. Отвели нас в баню, выдали чистое белье. Потом выстроили на плацу. На середке бубнит поп... Вы, молодые люди, с легкой душой берете на себя присягу. Отечество на виду, вот оно — все наше. А у нас, в пятнадцатом году, — Гужон, помещик и городовой. Я царю на верность присягал, а царь меня французу продал, вот ведь какая оказия-то была с присягой!..

X. К. Бутнов выступал и в других частях.

И вот настала торжественная дата. 23 февраля, в День Красной Армии, мы собрались у командующего округом С. М. Буденного. Здесь уже были И. Г. Захаркин, В. Д. Соколовский и другие товарищи. Все находились в том приподнятом настроении, когда, обозревая будни, [95] духовно сосредоточиваешься на главной задаче своей жизни.

Первым принимал присягу маршал Буденный, потом пришла наша очередь...

В частях царило огромное воодушевление. Повсюду проходили митинги. Этот день вошел в историю наших Вооруженных Сил как яркая демонстрация единства армии и народа, сыновней преданности воинов партии, Советскому правительству.

Постепенно я входил в курс новой работы. В политическом управлении округа наряду с опытными работниками трудилось немало и молодых, недавно выдвинутых на ответственные должности. Опыта у них еще маловато, по желание работать — большое. С чувством признательности вспоминаю начальника отдела кадров Я. Г. Полякова, в прошлом шахтера. Умел он понимать людей и дорожить ими. Я вскоре убедился: если Поляков видит несправедливость, допущенную по отношению к работнику, кому угодно скажет правду, защищая человека. В 1933 году пришел в армию по партийной мобилизации старший политрук Д. Ф. Романов. В политуправлении он работал инструктором пропаганды, прослыл пунктуально-исполнительным, обладал метким глазом. Каждая поездка Д. Ф. Романова в части обогащала наш коллектив. Быстро рос и инструктор по оргпартработе батальонный комиссар Г. И. Аншаков. У нас сложилась деловая, товарищеская обстановка. Мне представлялось целесообразным поставить дело так, чтобы в соединения наши работники ездили не по одному, как было принято, а группами. Я ссылался при этом на опыт комплексных бригад студентов Свердловского университета, работавших по поручению ЦК партии на предприятиях Москвы и Урала. Военный совет одобрил предложение.

Посылка групп оказывала положительное влияние на рост квалификации политсостава в частях. В ту пору нужда в совершенствовании знаний политработников была огромная. На политработу выдвигались специалисты: комиссаром эскадрильи — летчик, в стрелковую часть — командир, окончивший стрелковую школу, комиссаром танковой части — танкист и т. д. Помочь этим товарищам освоиться, привить им качества хороших организаторов — все это в немалой степени занимало политуправление. [96]

Командующий округом С. М. Буденный, член Военного совета А. И. Запорожец, заместитель командующего И. Г. Захаркин и начальник штаба В. Д. Соколовский горячо поддерживали мероприятия политуправления округа. Приятно было слышать, когда маршал Буденный, решая кому выступить с ответственным докладом перед командирами, говорил:

— Пусть сделает доклад Лобачев, командиры соединений должны знать своего начальника политуправления.

В другой раз проводились тактические учения. Сначала членом условного Военного совета армии, действовавшей на учениях, был намечен Александр Иванович Запорожец, опытный политработник. Позже командующий округом предложил мою кандидатуру: «пусть учится».

Части Московского военного округа находились на территории ряда областей Российской Федерации. Работники политуправления часто и подолгу бывали в городах и селах, и везде видели, что трудящиеся, особенно молодежь, питают чувства горячей любви к армии, всерьез овладевают военным делом.

Благородная идея защиты Родины нашла широкий отклик в сердцах миллионов людей. В конце тридцатых годов усилился приток молодежи в военные академии и училища. Революционная война в Испании, мужественная борьба свободолюбивого народа против фашизма, подвиги добровольцев интернациональных бригад оказались той притягательной силой, которая двигала помыслами миллионов юношей и девушек. Передовую молодежь влекла героика революционно-освободительной войны. В народе рос боевой дух. Песню Лебедева-Кумача и Александрова «Если завтра война» пели везде. Она стала столь же народной, как в свое время знаменитая «Как родная меня мать провожала» Демьяна Бедного. В армию приходили люди с одним желанием: быть достойными защитниками своего Отечества.

Большая работа проводилась на местах с политсоставом запаса. Тут имели место серьезные пробелы, и политуправление округа приняло меры, чтобы их устранить. Приводили много примеров, когда крупные партийные работники в отделах воинского учета при военкоматах значились рядовыми красноармейцами. Как-то в Ярославле я услышал по этому поводу справедливый упрек от секретаря обкома Н. С. Патоличева. При военкоматах организовали [97] специальные курсы переподготовки. В этот же период развернули работу курсы для латышей, литовцев и эстонцев — активных участников гражданской войны, ушедших из армии по демобилизации.

В конце февраля 1939 года состоялась Московская областная партийная конференция. Части Московского военного округа были представлены на ней 108 коммунистами — командирами, политработниками и бойцами во главе с маршалом К. Е. Ворошиловым. Конференция избрала делегатов на XVIII съезд партии. Делегатом был избран и я.

XVIII съезд партии открылся 10 марта. Много чувств переполняло сердце, когда через Спасские ворота я входил в Кремль. Два десятилетия минуло после того, как, почти мальчишка, стоял я здесь в карауле, с восторгом провожая глазами делегатов конгресса Коминтерна.

Теперь на этом же посту стоял другой юноша, и я приветствовал его, может быть, делегата будущего мирового съезда победившего коммунизма. Сзади слышалась иностранная речь. Под сводами башни появилось несколько человек. Среди них высокая женщина с большими черными глазами. Да это же Долорес Ибаррури!

В залах Большого Кремлевского дворца, среди двух тысяч делегатов, много военных. Дружескими рукопожатиями обмениваюсь с товарищами по Белорусскому военному округу — Василием Ивановичем Чуйковым, Иваном Прокофьевичем Шеклановым; подходит Николай Иванович Иванов, командир корпуса Степан Дмитриевич Акимов. А вот и Филипп Иванович Голиков, — на съезде он представляет коммунистов Винницкой партийной организации Украины.

— Лобачев, ты ли это?

И я попадаю в объятия Якова Сергеевича Шарабурко. Он — командир дивизии, на кителе — флажок депутата Верховного Совета Украинской ССР, приехал из Каменец-Подольска.

Большой зал прекрасен. Строгие линии. Простор. Громкими аплодисментами встречают присутствующие руководителей партии и правительства.

Впервые я участвовал в работе партийного съезда. Ощущение мощи нашей партии, гордость за ее людей — это чувство захватило целиком, переполняло душу. Полина Осипенко познакомила меня с Пашей Ангелиной, [98] имя которой уже тогда гремело по всей стране. Первая в стране девушка-трактористка и организатор тракторных девичьих бригад, Паша рассказывала, что она получает сотни писем от колхозной молодежи.

— Дайте еще лет пять, мы всю Россию хлебом завалим... Не верите?..

Осипенко стояла рядом и посмеивалась.

— Нет, правда, Полина, вы бы побывали у наших девчат. Их теперь от трактора не оттащишь. Сев-то вот-вот начнется...

Прославленную летчицу вряд ли нужно было убеждать в этом. Она шла тем же путем, бывшая батрачка, ставшая Героем Советского Союза. Ангелиной социалистическая индустрия дала трактор, а ей — самолет с прекрасным названием «Родина». Эти люди твердо знали, что строить нашу промышленность, развивать сельское хозяйство — значит создавать хорошую основу для подлинно человеческого бытия.

Со всех концов страны непрерывным потоком шли в Кремль приветствия в адрес съезда. Атмосфера единения партии и народа нашла свое выражение в многочисленных выступлениях делегаций рабочих, колхозников, интеллигенции, молодежи.

Четко печатая шаг, вошла в зал делегация Красной Армии и Военно-Морского Флота. Среди товарищей, принесших съезду рапорт о готовности вооруженных сил СССР к защите социалистического Отечества, я видел пехотного командира А. И. Родимцева. С горячей взволнованной речью выступил комиссар А. И. Нерченко.

С огромным вниманием слушали делегаты доклад И. В. Сталина. Партия выдвигала задачи исключительного масштаба: социализм построен, страна вступает в новый этап развития, переходит от первой фазы коммунистического общества ко второй. Практическая задача: в ближайшие 10–15 лет обогнать передовые капиталистические страны в экономическом отношении, тем самым создать материальные предпосылки коммунизма.

Я пишу эти строки в дни работы XXI съезда партии, вооружившего советский народ величественной программой развернутого коммунистического строительства. Как далеко шагнули бы мы, если б не разрушительная война! Уже тогда, в 1939 году, наша партия предложила программу мирного экономического соревнования двух [99] систем. Ныне коммунизм развивается на более мощной основе, в условиях более благоприятных, когда не один Советский Союз, а вся мировая социалистическая система противостоит капитализму.

Анализ международной обстановки, изложенный в докладе И. В. Сталина, особенно занимал умы военных делегатов. Каждый видел, что партия и правительство принимают все меры, чтобы не дать втянуть нашу страну в конфликты с фашистскими и другими агрессорами на западных рубежах и Дальнем Востоке.

В своем выступлении на съезде К. Е. Ворошилов говорил, что фашистские агрессоры мечутся в угаре первых легких успехов, высматривая новые жертвы, и трудно предвидеть, когда и какая страна будет вовлечена в поток войны. Нарком доложил съезду о реорганизации армии и усилении ее вооруженности.

Всегда быть начеку, готовить армию к грядущим боям — такой вывод сделали мы. Общее настроение: если враг сунется, то разобьем. Уверенность в этом была полная, и отсюда желание: скорее в части, за упорную боевую учебу.

В части прежде всего поехали военные делегаты съезда. Хотелось донести всю непосредственность впечатлений, дать почувствовать, как велики дела, на которые партия нацеливает народ. Полину Денисовну Осипенко я встретил в столовой в последний день работы съезда и попросил поехать в бригаду ПВО.

— С удовольствием, Алексей Андреевич, — согласилась она.

— На территории Москвы никто не имеет права распоряжаться делегатами съезда! — раздался окрик с соседнего стола.

Я спросил Осипенко, кто этот «герой».

— Попов — второй секретарь горкома, — поморщившись, ответила летчица.

Разумеется, П. Осипенко сделала доклад бойцам бригады противовоздушной обороны. Хорошо сделала, умела говорить с людьми! Но из столовой мы вышли с неприятным осадком. Противно наблюдать уродство у коммуниста, тем более у руководителя.

В партийных организациях проходили активы. Член Военного совета А. И. Запорожец сообщил, что мне придется [100] выступать перед партактивом Московского гарнизона.

Актив состоялся в клубе МВО, настроение коммунистов — боевое. Большинство выступавших подчеркивали ответственность армейских большевиков за усиление обороноспособности страны, призывали широко развернуть социалистическое соревнование. Ближайшая задача — достойно ознаменовать Первое мая!

Месяца за полтора до праздника началась подготовка к первомайскому параду. В одном из подмосковных районов соорудили в натуральную величину макет Красной площади. Прохронометрировали ход парада, особенно движение танков и артиллерии. Стрелковые части тренировались на своих плацах, а слушатели академий — на магистралях Садового кольца Москвы. За три — четыре дня до парада командующий войсками округа провел генеральную репетицию.

Утром 1 мая я пошел на Красную площадь. Взял с собой дочку Лиду. Как не похож нынешний праздник на майские дни семнадцатого года! Вспомнилось, как я, мальчишка, шагал по Красной площади в колонне Бутырско-Марьинского района вместе с другими рабочими заведения Трофимова. Мало он напоминал и те дни, когда я проносился здесь на пулеметной двуколке курсантом школы имени ВЦИК. Лихо, с цокотом мчалась тачанка, только встречным воздухом заносило гривы коней!

Первомайский парад 1939 года был грандиозной демонстрацией возросшего могущества нашей армии. С мощным гулом влились на площадь колонны танков и в стремительном темпе ушли за храм Василия Блаженного, к Москве-реке. Центральный Комитет партии и Советское правительство устроили прием в Кремле для участников парада. В Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца собрались командиры, политработники, бойцы, а также представители советской науки, техники и искусства, рабочие московских предприятий. Командиры были приглашены в Кремль с женами.

Нашими соседями за столом оказались руководители Испанской коммунистической партии Хозе Диас и Долорес Ибаррури. Неужели эта спокойная и улыбающаяся женщина и есть та пламенная Долорес, которая вдохновляла героев Мадрида? [101]

За столами течет неторопливая беседа, немного по-немецки, немного по-русски, немного по-испански. В роли переводчика — немецкий товарищ и сосед Долорес Ибаррури — Дмитрий Захарович Мануильский. Сама она немного говорит по-русски.

Хозе Диас расспрашивает мою жену, потом обращается к Ибаррури и, указывая на Татьяну, говорит:

— Она — дочь шахтера...

Долорес улыбается, быстро отвечает ему по-испански. Оказывается, она тоже дочь шахтера, родилась в Басконии, в местечке Гальярта.

— А вы где? — спрашивает она жену.

— В Донбассе, в городе Шахты.

У Долорес тонкие черты лица, красивые глаза, большой открытый лоб, гладко зачесанные черные волосы с серебряными нитями седины. Ей сорок пять лет, но выглядит она значительно моложе. Испанские товарищи завладели Татьяной Федоровной и удивляются, узнав, что их собеседница, будучи уже взрослой, получила среднее, а затем и высшее образование.

— Я была необразованной, как и муж, — говорит Татьяна. — Революция дала нам все.

— А вы из какой семьи? — спрашивает меня Диас.

Я рассказываю о воспитательных домах в царской России.

— Да, это тяжело! — соглашается Хозе Диас. — Страшная эксплуатация детского труда!

И, помолчав, продолжает:

— Я подумал о детских домах, которые созданы сейчас в вашей стране для испанских детей. Советский народ окружил наших детей заботой, вниманием, здесь они получают образование. Советский Союз стал для них второй родиной. Народ Испании никогда не забудет этого великодушия.

Из беседы узнаем, что Хозе Диас родом из Севильи и уже в двенадцать лет работал в пекарне. Я сказал ему, что мы в одном возрасте месили тесто.

— Так мы коллеги по профессии?.. — удивляется он и добавляет: — И мое участие в рабочем движении началось с пекарни. Я руководил профессиональным союзом пекарей.

Хозе Диас закашлялся. Долорес Ибаррури заботливо посмотрела на него. [102]

— Вам надо беречь себя.

— Это пройдет. Сказываются годы тюрьмы. Поговорим лучше о людях.

Я рассказываю о знакомых участниках этого вечера, взращенных партией и Советской властью.

За столом президиума поднимается Михаил Иванович Калинин и предлагает тост за нашу армию и ее воинов.

— Наша армия, — говорит он, — от бойца до маршала Советского Союза, является единственной армией в мире, которую так исключительно любит народ. И это естественно, потому что и боец и маршал — все они вышли из народа и живут его интересами.

На рассвете вышли из Кремля вместе с Мариной Расковой. От Александровского сада веяло прохладой, буйной весенней зеленью. Дышалось легко. Общее настроение выразила Марина:

— Друзья, в какой же счастливый век мы живем!

В середине мая части гарнизона выехали в военные лагеря. Начались занятия в полевых условиях. 8 июня в Алабино, под Москвой, состоялось официальное открытие лагерей и военно-спортивный праздник. В этот день к нам прибыла делегация московских рабочих.

Все с интересом следили за учебным боем усиленной стрелковой роты во взаимодействии с артиллерией. Затем четыре пары искусно замаскированных снайперов вступили в единоборство с наступающим подразделением «противника». На различном расстоянии установили 94 мишени. Через 3 минуты 10 секунд был «поражен» последний солдат, израсходовано 119 патронов. Над полем появились новые мишени, снова раздались выстрелы.

— Поднять и показать все непораженные мишени! — приказал маршал Буденный.

Пауза. Ни одной мишени не предъявлено. На спортивных состязаниях сложные гимнастические упражнения сменялись демонстрацией штыкового боя, кроссом по пересеченной местности, делегаты московских заводов горячо рукоплескали мастерству бойцов.

В августе проходили итоговые учения. Для них выбрали район Теряевой слободы, северо-западнее Волоколамска. Широкая долина с лесистыми зарослями оказалась очень удобной для скрытых действий войск. Наступала «армия». Командующим был назначен командарм 2 ранга Захаркин, а я выступал в роли члена Военного [103] совета, в той роли, в которой действительно оказался через два года в этих же самых местах.

Кто из людей старшего поколения не помнит осени 1939 года! События развивались стремительно. Фашистская Германия напала на Польшу. 3 сентября вступили в войну Англия и Франция. Империалистические хищники сцепились в схватке. Вторая мировая война стала фактом.

В помощь советским войскам, двинувшимся на освобождение братских народов Западной Украины и Западной Белоруссии, были направлены некоторые части из нашего округа.

Пакты о взаимопомощи, заключенные, с Эстонией, Латвией и Литвой, предусматривали размещение на территории этих государств гарнизонов советских войск, оборудование военных аэродромов и создание военно-морских баз. В связи с этим в Москву приехал главнокомандующий армией буржуазной Эстонии. Я получил задание от Начальника Генерального штаба маршала Б. М. Шапошникова показать Лайдонеру некоторые части Московского гарнизона. Эстонский генерал ходил по казармам и внимательно ко всему присматривался. Налицо был образцовый порядок в казармах и конюшнях, четкое знание воинских уставов личным составом. После осмотра начальник штаба кавалерийского полка Л. М. Доватор пригласил генерала на манеж.

— Вы будете вольтижировать на ковре? — с недоумением спросил генерал, глядя на манеж.

Выехал эскадрон, и «ковер», выложенный из окрашенного песка, распался под копытами. Потом состоялся завтрак. Генерал, посол буржуазной Эстонии и сопровождавший их офицер, представившийся как «уроженец Тулы», прекрасно говорили по-русски. Разговор был холодновато-вежливым.

Я рассказывал гостям о достопримечательностях Москвы, стал перечислять сокровища нашей Третьяковской галереи...

— У господина комиссара завидная память, — сказал посол.

— В каком корпусе изволили проходить обучение? — поддержал «уроженец из Тулы».

— В Головинском, господин адъютант. Прекрасное было учебное заведение...

Очередной отпуск я решил провести в Головине. Тяжелое [104] у меня было детство, а все-таки своя, родная деревня, много в ней настоящих русских людей.

Проселки наши трудноваты для машины, но лето стояло сухое, земля окрепла, и мы быстро добрались до знакомых мест. Из Головина шел крестьянин, я всмотрелся и сразу узнал... Это же Петр Калошин, у которого я был в подпасках!

— Петр Гаврилович!

Он остановился.

— Не узнаешь? Ну, гляди...

— Неужели Ленька?!

— Он самый.

— Не догадался. Двадцать лет утекло...

Мы расцеловались. Я с радостью всматривался в дорогое лицо моего первого учителя в жизни.

— Ты куда бежал, дядя Петя?

— В Цезарево, за полбутылкой.

— Зараз слетаем, садись. Поехали!

В Головине Петр Гавриилович водил меня из избы в избу. Давыдовых — моих бывших воспитателей — уже не было, они выехали, оставив о себе недобрую память. Зашли к Софье Андреевне Сычевой, бывшей соседке Ракчеи. Она сразу меня узнала, обняла, расцеловала, усадила на лавочку возле избы и певуче заговорила:

— Вот, милый, здесь твои ноженьки босыми бегали. А теперь тебя каким Советская власть сделала!..

Шофер катал на «эмке» ребятишек до ближайшей деревни. Восторгу ребят не было предела.

П. Г. Калошин считался в деревне одним из лучших колхозников. В избе собралось много односельчан. Меня расспрашивали о Москве, о международном положении, велика ли угроза войны, рассказывали о колхозных делах. Воспитанница Петра Гаврииловича Оля получила педагогическое образование и стала учительницей. Дочь кузнеца Букина работала в секретариате Президиума Верховного Совета, а внук вышел на дипломатическое поприще. Мой сверстник, Володя Балезкин, колхозный плотник, стал одним из советских активистов. По его инициативе силами комсомольцев в деревне построили избу-читальню, просторную пятистенку со сценой. Разговор о самодеятельности напомнил мне одно из недавних совещаний. [105]

Осенью 1939 года политуправление округа пригласило представителей искусства — наших уважаемых шефов обсудить вопрос о дальнейшем развертывании культурного обслуживания частей. Приехали народные артисты И. М. Москвин и Н. П. Хмелев. Иван Михайлович Москвин с увлечением рассказывал, как он в 1920 году с группой московских артистов отправился на Южный фронт. В кармане — мандат за подписями Станиславского и Немировича-Данченко. В составе бригады были Озеров, Барсова и другие артисты Большого и Художественного театров.

На этот раз политуправление просило шефов помочь в организации смотра художественной самодеятельности. Артисты ответили, что они с радостью примут участие в этом деле.

— Из самодеятельности часто вырастают большие таланты, — говорил Хмелев. — За примерами далеко ходить не надо. Вот Борис Васильевич Щукин. Он пришел в студию Вахтангова из Красной Армии.

— Да, это верно. И мне кажется, надо к этому вопросу подходить с государственной точки зрения, — сказал И. М. Москвин. — Надо бы ежегодно проводить смотры красноармейской самодеятельности и отбирать наиболее талантливых исполнителей на профессиональную сцену.

Много говорили в тот день о шефстве работников искусств над Красной Армией. Оно измерялось десятками тысяч концертов, устраиваемых непосредственно в частях. Театры не раз давали бесплатно спектакли для бойцов и командиров.

— В частях Московского гарнизона, — сказал я, — высоко оценили инициативу коллектива Большого театра, который показал красноармейцам премьеру «Иван Сусанин».

— Один из первых спектаклей — инсценировка романа Л. Толстого «Анна Каренина» — был дан для Красной Армии, — заметил Хмелев.

— Достойный пример, — воодушевился Москвин, — и мы должны обратиться ко всем работникам искусств с призывом поддерживать инициативу наших лучших театров.

Смотр самодеятельности прошел успешно. Народная артистка СССР Валерия Владимировна Барсова, как [106] представитель жюри, вложила много труда и души, открывая в красноармейской среде самобытные таланты.

В день празднования 22-й годовщины Красной Армии маршал Буденный на встрече Героев Советского Союза с работниками искусств вручил грамоты Военного совета округа артистам и музыкантам столицы и от души благодарил их.

Грамоты Военного совета округа вручили и большой группе ученых. В течение 1939 года в частях округа с лекциями на естественнонаучные, исторические, экономические и другие темы выступили 20 академиков, 149 профессоров, 520 доцентов, 300 научных работников. Это — огромная помощь армии. По поручению Военного совета округа я выступил на собрании в Доме ученых:

— Крепка дружба представителей науки и техники с бойцами Вооруженных Сил Советского Союза. Красноармейское спасибо вам, товарищи!

Над начальником штаба кавалерийской части Л. М. Доватором в Москве подтрунивали, что из всех эскадронов у него самый выдающийся — эскадрон художников. Лев Михайлович отшучивался: «Палитра — неплохое оружие», и своих художников он опекал заботливо. Это была студия молодых советских баталистов-»грековцев», созданная по инициативе Климента Ефремовича Ворошилова. Здесь приобретали мастерство способные художники, преданные традициям летописца подвигов гражданской войны М. Б. Грекова. Многие тогда запомнили прекрасное полотно Петра Кривоногова «Поход Таманской армии».

В армии штатные должности для художников не предусматривались, и грековцев решили «провести» по штабам кавалерийской части. Доватор много рассказывал мне о студийцах. Я обратил внимание на биографию художника Кривоногова. Свое детство он провел в батраках. Мальчика влекло к живописи с ранних лет. Подростком, уложив в заплечный мешок тетрадки и рисунки, он двинул пешком в Москву — учиться. В Кинешме задержали как беспризорного и направили в детский дом. Здесь он получил среднее образование. Добрые люди распознали его художественные способности. Отдел народного образования направил юношу в Ленинград, на рабфак искусств. Далее — Всероссийская академия художеств и дипломная работа «Поход Таманской армии». [107]

С конниками у художников установилась особенно крепкая дружба: этот род войск был овеян романтикой революционных боев 1919–1920 годов. Кавалеристы всем укладом воинской жизни давали немалую пищу воображению живописцев. В мирные дни часть, где трудились грековцы, считалась в округе образцовой.

Как-то по предложению С. М. Буденного участники окружной партконференции в полном составе отправились к кавалеристам — «покритиковать и поучиться».

— Здесь, на конференции, мы говорим о наведении в войсках большевистского порядка, — обосновывал свое предложение С. М. Буденный. — Поедемте на места, посмотрим своими глазами. Вношу предложение выехать в Хамовники, на Фрунзенский плац, без предупреждения, чтобы там не успели подготовиться.

— Есть возражения? — спросил председательствующий.

Все были согласны.

— Ну, показывайте свое хозяйство, — обратился Семен Михайлович к конникам, когда прибыли на место.

Доватор и комиссар части Нерченко пригласили делегатов в казармы. В вестибюлях стояли пирамиды вычищенных до блеска винтовок и седла. В ленинских уголках — свежие газеты, журналы и шахматы.

Потом все разошлись по конюшням. Маршал придирчиво осматривал коней и светлой перчаткой не раз проводил по их крупам.

Делегаты конференции присутствовали на стрельбе взвода по мишеням. Каждый боец стрелял пять раз и не допустил ни одного промаха. Комиссар Нерченко взял винтовку — пять пуль оказались в самой середине «десятки».

— Ничего не скажешь, отличный стрелок! — заметил Буденный.

Нерченко оказался не только прекрасным стрелком. Комиссар ходил с бойцами на лыжах, посещал классы во время занятий, ежедневно бывал в казармах, на плацу, на кухнях и складах; поправляя, помогая, устраняя недостатки, выделяя передовиков, не терпел, как он говорил, колготни и беспорядка. Его любили бойцы и командиры, уважал командующий округом.

Делегаты вышли на плац. Здесь объезжали коней. Снова возвратились в помещение. Каменные полы в старых [108] казармах блестели: их натерли специальной мазью, которую смешивали с воском.

Рядом — группа танкистов. С некоторым чувством зависти оглядывают они хозяйство кавалеристов. Я спрашиваю командира танковой бригады А. Д. Штевнева:

— Неужели и у вас не может быть такого порядка?

— Обязательно наведем. Можете проверить.

Спустя две недели, пригласив Доватора и Нерченко, я поехал к танкистам. Нас не ожидали. Входим. В казармах натирают полы. Дежурные и дневальные отвечают толково. Проверяем состояние танков. Машины поддерживаются в чистоте и порядке. Осматриваем здания штаба. Всюду чисто и только на чердаке обнаруживаем невероятную захламленность.

Я обращаю на это внимание Штевнева.

— В хозяйстве всякая веревочка пригодится, — оправдывается комбриг, но чувствуется, что ему досадно за промах.

— По чердаку «ударили»? — смеется Доватор.

Провели совещание командного и политического состава. На нем шла речь о строгом выполнении уставов и наведении порядка во всем, вплоть до мелочей.

Спустя несколько часов я доложил о поездке С. М. Буденному. Он заметил:

— Правильно, проверки нужны, доходить надо до мелочей. Из мелочей складывается большое...

Не раз С. М. Буденный показывал личным примером, как за высокую воинскую дисциплину надо бороться не формально, а по существу.

Поздно вечером у командующего шло совещание. Широко раскрылась дверь, и в кабинет с шумом вошел авиационный начальник. Он — в кожаном пальто, в шапке и с портфелем. Быстро поздоровался с присутствующими, положил портфель и обратился:

— Товарищ маршал, я к вам по срочному делу...

— Простите, товарищ комбриг, — мягко прервал маршал, — дайте мне ваш портфель...

— Мой?..

— Да, да, ваш портфель.

Комбриг отдал портфель маршалу.

— Теперь садитесь на мое место, — попросил Семен Михаилович и встал из-за стола. [109]

— Что вы, товарищ маршал? — И комбриг торопливо начал застегивать кожаное пальто.

— Приказываю вам сесть на мое место!

Комбриг неохотно занял кресло. Буденный вышел из кабинета, закрыл за собой дверь. Затем раздался негромкий стук.

— Товарищ маршал, разрешите войти? — обратился Буденный к комбригу.

Авиатор молчал.

— Что же молчите? Вы можете мне ответить: «пожалуйста» или «подождите». Допустим, вы сказали: «прошу». Вы входите и представляетесь: начальник ВВС округа комбриг такой-то.

Комбриг встал из-за стола командующего, лоб его покрыли капельки пота:

— Простите меня, товарищ маршал.

Буденный заметил:

— Да разве дело в вашем извинении? Дело в том, чтобы нормы воинского поведения рассматривать не формально, а по существу, как важную часть системы воинского воспитания. Если комбриг этого не поймет, то с кого же брать пример красноармейцу?

Жизнь частей была наполнена борьбой за непрестанное улучшение качества боевой и политической подготовки, за крепкую воинскую дисциплину. Вели борьбу с так называемым «тепличным» воспитанием бойцов, все более приближая условия боевой подготовки к реальной обстановке и трудностям боя.

Военные действия советских войск на Халхын-Голе, а затем в финской кампании стали предметом тщательного обсуждения и изучения. Центральный Комитет партии и Народный Комиссариат Обороны обратили внимание командного и политического состава на то, чтобы извлечь определенные уроки из опыта недавних боев. В соответствии с новыми требованиями была составлена программа боевой и политической подготовки на лето 1940 года. [110]